Левашов Виктор. Двойной капкан

-- Ну, как вам это кино?

Тернер включил видеомагнитофон, на скорости отмотал пленку назад и на
одном из кадров, где рядом с Рузаевым и Азизом Садыковым стоял какой-то
человек в черной маске, остановил запись на паузе.
-- Это -- Пилигрим?
-- Да, -- подтвердил Блюмберг. -- Он не любил рекламы. Хотите
посмотреть на него без маски?
Он достал из кейса стопку крупных цветных снимков и разложил перед
Тернером.
-- Это снимал уже я. На месте взрыва вертолета. От Рузаева и его
советника Азиза мало что осталось. А Пилигриму некоторым образом повезло.
Взгляните на этот снимок.
Тернер посмотрел и отодвинул снимок подальше от себя. На нем была
оторванная от тела голова человека, в котором при всем желании невозможно
было кого-то узнать.
-- Не узнали, -- констатировал Блюмберг. -- Я еще в Чечне говорил вам,
что его трудно узнать. А сейчас почти невозможно. Но тем не менее это он. Но
в этих снимках интересно другое. Совсем другое, Тернер. Посмотрите на эти
стодолларовые купюры. Похоже на листопад, не так ли? Они высыпались из кейса
Пилигрима. Около пятисот тысяч. Вторые полмиллиона Пилигрим вынужден был
уплатить группе захвата. Правда, денег этих ребята не получили и не получат.
В суматохе они не озаботились тем, чтобы их припрятать, и они превратились в
вещдок -- в вещественное доказательство. А что в руки государства попало, то
пропало. Так уж повелось на Руси. Но для вас важно не это. Важны номера и
серии банкнот. Они задокументированы российскими следователями. Банкноты
были мечеными, Тернер. И самое интересное в них то, что именно эти банкноты
были получены моими людьми из банка и по вашему приказанию переданы Рузаеву.
Часть гонорара, затребованного Пилигримом. Он его получил. Но не стал
счастливей. Что подтверждает известную русскую пословицу: "Не в деньгах
счастье". У американцев такой пословицы нет. Во всяком случае, я ее не знаю.
Вы, полагаю, тоже. Или знаете?
-- Чего вы хотите?
-- Я разделю ваш вопрос на две части. Чего мы хотели. И чего мы хотим
сейчас. Хотели мы, Тернер, многого. Мы хотели посадить вас на скамью
подсудимых Международного военного трибунала в Гааге. Вместе с Рузаевым и
Пилигримом -- с такими же выродками, как вы, мистер Тернер. Чтобы вы
получили лет сто тюрьмы строгого режима. И чтобы после этого ни одному
мерзавцу в мире и в голову бы не взбрело решать свои финансовые проблемы
таким путем, каким пытались решить их вы. К сожалению, не получилось. Рузаев
и Пилигрим мертвы. Без двух главных обвиняемых Международный трибунал не
станет рассматривать это дело. Мы отказались и от идеи передать все
документы в американский суд. У вас будут хорошие адвокаты, они сумеют
разрушить доказательную базу. Это будет не слишком трудно, так как многие
материалы получены без соответствующих санкций и, следовательно, не могут
рассматриваться в суде. Не подпадаете вы и под юрисдикцию российского суда,
так как являетесь гражданином Соединенных Штатов. А затевать возню с
экстрадицией -- это затянется на годы и вряд ли приведет к какому-то
результату. Поэтому на выбор у нас осталось только два пути. Первый:
передать эту пленку и все материалы в средства массовой информации. И второй
-- продать ее вам. Мы решили начать со второго пути.
-- Почему не с первого? -- спросил Тернер.
-- Объясню, -- кивнул Блюмберг. -- Кино, которое вы видели, -- сенсация
мирового масштаба. Ваше имя в контексте событий на Северной АЭС приведет к
краху вашей корпорации "Интер-ойл". Ни один порядочный человек не захочет
марать руки о ваши акции. И ни один ваш партнер не рискнет больше иметь дело
с таким монстром, как вы. Я уж не говорю о тех двух-трех сотнях миллионов
долларов, которые вы потеряли на Токийской бирже.
-- Я подам на вас в суд, -- перебил Тернер. -- И выиграю процесс.
-- Может быть, может быть, -- согласился Блюмберг. -- Но сначала вы
разоритесь. А суд будет тянуться... в русском языке есть очень образное
выражение... В общем, долго. И я не решился бы предсказать результат. У меня
тоже будут хорошие адвокаты. И на моей стороне будет общественное мнение
Америки и всего мира. Так что не это мешает нам пойти по первому пути.
-- Что?
-- Три причины. Первая: нежелание демонстрировать всему миру, насколько
плохо в России охраняются стратегические объекты. Вторая: нежелание
травмировать общество -- России прежде всего -- зрелищем атомного кошмара,
пусть даже не реального, но вполне вероятного. И третья: нежелание осложнять
положение президента Чечни Масхадова. Ему и так очень непросто сохранять в
республике мир. Но если вы откажетесь купить у нас пленку и документы, мы
все-таки пойдем на это.
-- Сколько? -- спросил Тернер.
-- Пятьдесят миллионов и еще двести тысяч долларов.
-- Что за идиотская цифра?
-- Двести тысяч долларов -- гонорар Блейку и Гринблату. Мы лишаем их
славы. А она стоит денег. А пятьдесят миллионов вы перечислите на счет
МАГАТЭ. Целевым назначением: для улучшения системы охраны российских атомных
электростанций и ядерных центров.
-- Где гарантии, что это оригинал и у вас не останется копий пленки и
документов?
-- А кто вам сказал, что это оригинал? Это одна из копий. Оригиналы
останутся у меня. Одна копия -- в ЦРУ. Вторая -- в российской службе
безопасности. Еще одна -- в Интеллидженс сервис. И четвертая -- в Моссаде. И
при малейшей провокации со стороны чеченских непримиримых эти материалы
будут немедленно переданы в СМИ. Мои коллеги -- государственные служащие,
они не могут этого сделать без разрешения руководства. А я могу. И сделаю.
-- Что вы несете, Блюмберг?! -- взмутился Тернер. -- Как я могу
отвечать за всех сумасшедших Чечни?!
-- Это ваши проблемы. Вам придется потратиться, чтобы создать в Чечне
свою агентурную сеть и блокировать все готовящиеся провокации. Я не буду
разбираться, Тернер, кто их заказывает и оплачивает. Я предоставляю это вам.
У вас хорошая служба безопасности, она в силах решить эту проблему. Это все.
Трех минут вам хватит, чтобы принять решение?
-- Кто ваши коллеги? -- спросил Тернер.
-- Извольте. Командор Коллинз, заместитель начальника
информационно-аналитического директората ЦРУ. Полковник Голубков --
спецслужбы России. При нашем разговоре могли бы присутствовать еще два
человека. Подполковник Бен-Ари из Моссада и сэр Роберт Кингсли из "Ми-6". Но
подполковник Бен-Ари отказался от участия в этой беседе из этических
соображений. А сэр Роберт сказал, что он предпочитает провести это время в
беседе со своим старым другом. Мы не стали настаивать. Решили, что нас троих
вполне достаточно. Я знаю, о чем вы сейчас думаете. И вы совершенно правы,
Тернер. Эта операция с самого начала шла под контролем спецслужб США,
России, Великобритании и Израиля. И благословила ее миссис Олбрайт.
-- А кого представляете вы, мистер Блюмберг?
-- Самого себя. И всех нормальных людей, которые хотят жить в мире. --
Блюмберг взглянул на часы. -- Три минуты истекли. Итак?
У Тернера желваки заходили на крутых скулах. Но он лишь нажал кнопку
звонка и приказал появившемуся в кабинете Макклоски:
-- Сделайте то, что скажут вам эти господа. Кассету и дискету принесете
мне.
И молча вышел. Не заходя в свой кабинет, он спустился в комнату охраны,
молчаливым кивком подозвал Нгуена Ли и показал на один из мониторов,
передающая телекамера которого была установлена в кабинете президента
корпорации "Интер-ойл".
-- Укрупни. Не этого. И не этого. Этого.
На экране появился Блюмберг.
-- Помнишь его? -- спросил Тернер.
-- Да, сэр.
-- Займись. Осечки быть не должно. Ты понял, что нужно сделать?
-- Да, сэр.

V

Пока Блюмберг при молчаливом участии Коллинза и полковника Голубкова
вел переговоры с Тернером, подполковник Соломон Бен-Ари в одиночестве бродил
по каменистому берегу Лонг-Айленда, курил голубые египетские сигареты и
время от времени хмуро поглядывал на часы. На открытой веранде особняка в
шезлонгах сидели сэр Генри Уэлш и сэр Роберт Кингсли. Между шезлонгами стоял
низкий столик с бокалами виски. В руках у Адмирала темнела сигара,
англичанин курил свой "Данхилл". Судя по всему, им было о чем поговорить, и
они словно бы неохотно прервали беседу, когда к особняку подъехало такси и
появились Коллинз, Блюмберг и Голубков.
-- Сэр, я полагаю, что лучше перейти в дом, -- предложил Джон Осборн.
-- Становится сыро, а вы уже достаточно времени провели на воздухе. И это
уже третья сигара, сэр!
-- Нет, я умру не от старости, -- пробормотал сэр Генри. -- Я умру от
вашего занудства, Джонни.
Но он послушно оперся на руку секретаря и проследовал в кабинет, где
был предусмотрительно разожжен камин.
-- Итак, джентльмены, чем закончились переговоры с этим злобным
скунсом? -- спросил Адмирал, когда все расположились в креслах возле камина.
Вместо ответа Коллинз достал из кармана диктофон и включил запись.
Когда пленка закончилась, сэр Генри заметил, обращаясь к Блюмбергу:
-- Не думаю, полковник, что этот разговор доставил вам удовольствие.
-- Вы правы. Адмирал. После него хотелось лечь в горячую ванну.
-- Что ж, давайте подведем итоги. Но прежде мне хотелось бы выяснить
некоторые частности. Подполковник Бен-Ари, примите наши соболезнования. Мы
глубоко удручены гибелью вашего агента Люси Жермен...
-- Лейтенанта армии обороны Израиля Розы Штерн, -- хмуро поправил
Бен-Ари. -- Она выполнила свой долг.
-- Да, да, -- покивал сэр Генри. -- Лучшие всегда гибнут первыми...
Каким образом вам удалось найти Пилигрима? Я полагаю, что это уже не секрет.
-- Это долгая история, сэр. После объединения Германии нам удалось
захватить одного из офицеров Штази. Он был организатором побега Пилигрима из
тюрьмы в Дармштадте. Через него мы вышли на военного летчика, который вывез
Пилигрима из ГДР и доставил его в Таллин. На этом след оборвался. Мы
допускали, что ему сделают пластическую операцию, поэтому направили поиски
по другому руслу. Мы обратили внимание на замечание психологов Интерпола о
том, что в детстве и юности Пилигрим был очень привязан к матери. Она умерла
вскоре после возвращения из Испании в марте 79-го и была похоронена на
кладбище монастыря Святой Бригитты. Мы внедрили в кладбищенскую службу
своего человека. Рассчитывали, что Пилигрим посетит могилу матери в день
десятилетия ее смерти. Но он появился только в марте 91-го. Наш агент сделал
несколько снимков, но проследить за ним не смог. По этим снимкам мы и
продолжали работать. На его след удалось снова выйти только в 1997 году.
После этого мы уже не выпускали его из виду. В том же году нам удалось
подвести к нему Розу Штерн. Предварительно создав ей убедительную легенду. У
Пилигрима в одном из австрийских банков был номерной счет. В Розе его
привлекла не внешность, а ее возможность беспрепятственно выезжать за
границу. Она переводила с его счета деньги на свой, а потом передавала их
Пилигриму. Обычно по десять -- пятнадцать тысяч долларов. Но в последний раз
ей выдали лишь полторы тысячи. Счет был исчерпан. Мы поняли, что Пилигрим
вынужден будет что-то предпринять. И оказались правы. Мы получили запись
разговора Пилигрима с Рузаевым в Гудермесе, потому что Розе удалось сунуть
спутниковый чип в гипс, когда Пилигрим имитировал в Терсколе перелом ноги.
Позже вся информация шла в наш центр с помощью импульсного передатчика,
вмонтированного в ее зажигалку. Остальное вы знаете.
-- Да, остальное мы знаем, -- подтвердил сэр Генри и повернулся к
полковнику Голубкову: -- Вам удалось выяснить, с какой целью Пилигрим был
переброшен в Москву накануне путча?
-- Да, сэр. Но я не уверен, что имею право рассказывать вам об этом.
Это внутреннее дело России.
Адмирал усмехнулся:
-- Вы патриот, полковник. Не будем испытывать твердость ваших
убеждений. Джеф, отдайте коллеге ту дискету и объясните в общих чертах ее
содержание.
Коллинз протянул Голубкову плотный узкий конверт:
-- Этот материал наши эксперты обнаружили в компьютере Роберта Бэрри,
нью-йоркского сообщника Пилигрима, -- объяснил он. -- Это компромат на
одного из высокопоставленных членов российского руководства. Бэрри должен
был переслать его в "Нью-Йорк тайме", если в течение трех дней после
двадцать седьмого апреля Пилигрим не даст о себе знать. Не буду называть
этого человека. Это действительно внутреннее дело России. Полагаю, что
полковник Голубков сам решит, как ему распорядиться этой дискетой. Она
зашифрована тем же кодом, каким мы пользовались при наших переговорах в ходе
операции "Капкан", так что вашим экспертам не составит труда прочитать
текст.
-- Спасибо, Джеф, -- проговорил Голубков и спрятал конверт в карман.
-- Перейдем к итогам, -- повторил сэр Генри Уэлш. -- Подполковник
Бен-Ари считает нашу совместную акцию провалившейся. Полковник Голубков
оценил ее как нулевую. А ваше мнение, мистер Блюмберг?
-- Я не назвал бы итог нулевым. Кое-что мы все-таки получили. Россия
решила проблему Рузаева и Пилигрима. И все же, хоть и незначительно, удалось
разрядить обстановку в Чечне. Во всяком случае, нейтрализован источник
угрозы, связанный с проблемой нефти. Надолго ли? Не уверен. Но сейчас он
нейтрализован.
-- Сэр Роберт?
-- Я вполне согласен с мистером Блюмбергом. Скажу больше. Война в Чечне
унесла тысячи жизней. Она длилась два года. Не знаю, удалось ли нам надолго
отсрочить очередной кризис в русско-чеченских отношениях. Но даже если мы
сумели отодвинуть новую войну хотя бы на один день, все наши усилия не были
напрасными. А мы отодвинули ее не на один день. Не на один, джентльмены, а
гораздо больше.
И сэр Роберт Кингсли вновь запыхтел своей трубкой.
-- Вы упустили еще один, самый общий аспект, -- проговорил Адмирал,
закуривая четвертую за этот день сигару. -- И не смотрите на меня, Джонни! У
меня сегодня большой день. Я снова чувствую себя подхваченным течением
жизни. Так вот, самый общий аспект. Это, в сущности, первая совместная
работа всех наших служб. Первая практическая операция, а не болтовня о
международном сотрудничестве. Она не достигла конечной цели, согласен. Но
она показала, что мы можем работать вместе. И самое главное: что мы можем
доверять друг другу. Путь к войне -- очень короткий и простой путь. Путь к
миру -- очень длинный и трудный. Мы сделали по этой дороге первый успешный
шаг. Это и есть главный итог операции "Капкан". -- Сэр Генри взял слабой
рукой бокал виски. -- Ваше здоровье, джентльмены!
Джеффри Коллинз пригубил свой бокал и усмехнулся.
-- Что вас смешит, Джеф? -- живо поинтересовался сэр Генри.
-- Ваш вид, Адмирал. Но не смешит -- восхищает. В левой руке -- "Корона
Коронас", в правой -- бурбон. Еще бы голую девушку на колени, и вы были бы
олицетворением полноты жизни.
-- Только не девушку, -- запротестовал сэр Генри, ставя бокал на стол.
-- Я уже забыл, что это такое, и не нужно мне об этом напоминать. Кстати,
полковник, -- обернулся он к Блюмбергу, -- забыл задать вам один вопрос. В
разговоре с Тернером вы сказали, что деньги, которые в качестве гонорара
получил Пилигрим, были мечеными. Но это же прямая улика, неоспоримое
доказательство для любого суда.
-- Ну, как бы вам это объяснить... Деньги не были мечеными. Нам не
удалось перехватить этот транш. Я просто соврал.
Сэр Генри Уэлш недоверчиво посмотрел на него, а затем рассмеялся. Он
смеялся от всей души, откинувшись на спинку кресла. Потом перестал смеяться.
Дымящаяся сигара выпала из его руки.

Адмирал Генри Уэлш умер.
Он умер молодым.

Через три дня Америка прощалась со своим национальным героем. После
полувекового перерыва его имя вновь появилось на первых полосах всех
крупнейших газет.
Жизнь заставила Америку забыть о нем.
Смерть вырвала его из забвения.
Жизнь всегда все запутывает.
Смерть всегда расставляет все по своим местам.

Вместо эпилога ДОЛГАЯ ЖОРОГА ДОМОЙ

На следующий день после торжественных похорон Адмирала на Арлингтонском
национальном кладбище полковник Голубков первым утренним авиарейсом вернулся
из Вашингтона в Нью-Йорк и в тот же вечер улетел в Москву. В аэропорт
Кеннеди его провожал Блюмберг. Он заехал в отель за Голубковым на роскошном
открытом белом "шевроле", сделал крюк по городу, чтобы показать гостю статую
Свободы, был разговорчив и оживлен. Но уже на повороте к аэропорту вдруг
стал рассеян и молчалив, зачем-то вынул из бардачка девятимиллиметровую
"беретту" М-9, передернул затвор и сунул под водительское сиденье. Когда
объявили посадку на московский рейс, Блюмберг крепко пожал Голубкову руку и
неожиданно попросил:
-- Запомните, полковник, то, что я сейчас скажу Лондон,
Ливерпуль-стрит, 10, компания "Фрахт Интернэшнл". Марио Камински или Георг
Блейкман. Это мои компаньоны. Если со мной что-нибудь случится, передадите
им мой приказ: уничтожить дискеты, которые хранятся в банках. Все три. На
этих дискетах все, что я знаю о зарубежной агентурной сети России. Чтобы
поверили, что вы говорите от моего имени, скажете: "Привет от человека,
который когда-то любил портвейн "Кавказ" и мечтал умереть в России". Вы
запомнили?
-- Да. Но что может с вами случиться?
-- А что может случиться с человеком в жизни? Особенно с человеком
нашей профессии. Все! Счастливого пути. Турист.
-- Счастливо оставаться, Доктор, -- ответил полковник Голубков.

Через три дня ему позвонил Джеффри Коллинз и сообщил, что машина, в
которой Блюмберг возвращался из аэропорта Кеннеди, была обстреляна из
автоматов "узи" преступниками, догнавшими ее на мотоцикле "ямаха". Одного из
нападавших Блюмберг успел застрелить, другого смертельно ранил. Но и сам
получил три пулевых ранения в грудь и умер в "скорой помощи" по дороге в
госпиталь. Преступниками оказались телохранители Тернера -- вьетнамец Нгуен
Ли и бывший чемпион мира по мотогонкам Фред Пауэлл. Блюмберг был похоронен
на русском кладбище в Нью-Брайтоне. На могильном камне было выбито имя,
данное ему при рождении: Арон Мосберг.

Жизнь отняла у него это имя, а смерть вернула.

Об этом нам рассказал полковник Голубков дней через десять после
возвращения из Нью-Йорка. Раньше не мог вырваться ко мне в Затопино --
захлестнули дела. Какие дела, он не говорил, а мы не спрашивали. Но кое-что
он все-таки рассказал. О Розе Штерн, похороненной с воинскими почестями в
Иерусалиме. А для нас она так и осталась Люси Жермен. О какой-то крупной
сволочи, с помощью которой Пилигрим надеялся вырваться из России. Фамилию
он, правда, не назвал. Так что потом я недели две вчитывался в газетные
сообщения об отставках и смещениях на самом верху. Но этих отставок было так
много -- от директора ФСБ до каких-то неизвестных мне правительственных
чинов, -- что вычленить из них нужную фигуру так и не удалось. И я плюнул на
это занятие: одним говном больше, одним меньше -- какое это имеет значение
для жизни, которая текла себе своим чередом. Проходили над Затопином майские
грозы, рябили заводи Чесны майские ветры, майское солнце высушивало и гнало
в рост травы, горели поминальные и благодарственные свечи перед ликами
святых в нашей церквушке Спас-Заулок.

Продолжалась жизнь.

И продолжались невидимые миру войны.