Страница:
электрического разряда, пробежавшего между электродами.
-- И все-таки он нас взорвал! -- торжествующе объявил Крамер.
-- Евдокимов! Капитан Евдокимов на связи! -- заорал радист. -- Товарищ
полковник, Евдокимов! Только он почему-то жарит открытым текстом!
-- Включай громкую! -- приказал Голубков. Сквозь шум атмосферных помех
донесся мужской голос:
-- Докладывает капитан Евдокимов. В шесть двадцать три в Мурманске
приземлился "Ан-10" с бойцами спецподразделения "Зенит" в количестве около
пятидесяти человек. Действовали по четкому плану. Самолет Рузаева был
взорван двумя ракетами, экипаж и охрана расстреляны. Аэропорт был закрыт и
очищен от всех пассажиров и обслуживающего персонала. Мои люди были
блокированы, разоружены и изолированы в здании аэровокзала.Командует
операцией военнослужащий в звании генерал-майора. Доложить по спецсвязи не
мог, так как аппаратура отобрана. Вынужден докладывать открытым текстом по
рации, которую удалось укрыть во время обыска. Сейчас спецподразделение
рассредоточилось вокруг вертолетной площадки в скрытых засадах. Уверен, что
ждут прибытия вертолета с нашими гостями. Оказать противодействие не имею
возможности. Как по..."
Голос прервался.
Голубков послушал потрескивание помех в эфире и заключил:
-- Конец связи.
-- Удаление шестьдесят семь километров, -- доложил радист. -- Скорость
и высота те же. Через тридцать четыре минуты вертолет приземлится в
Мурманске.
Голубков только рукой махнул:
-- Отставить доклады!..
Полковник Голубков подошел к столу и устало опустился рядом с Крамером.
-- Все, Доктор. Проиграли мы наше дело. Твою мать! Не верил я, что вы
правы. Не хотел верить.
-- Теперь верите?
-- Теперь верю. Против фактов не попрешь.
-- Это правильно, -- согласился Крамер. -- Но не думаю, полковник, что
ваша оценка результатов операции объективна.
-- Да бросьте вы меня утешать!
-- Объясните, Константин Дмитриевич, -- попросил я. -- Какая разница,
кто арестует Рузаева и Пилигрима -- ваши люди или "Зенит"? Или у них задача
-- ликвидировать их сразу?
-- Да нет. Они им тоже нужны живыми. Верней, только Пилигрим. У него
есть компромат на одну очень крупную сволочь. Так вот, сначала они его
выпотрошат, узнают, где компромат, а потом уж и сведут на конус. И больше
никто и никогда о них не узнает. А вся наша работа -- коту под хвост.
-- А если они не возьмут Пилигрима живым? -- спросил Артист.
-- Ну, тогда мы будем иметь крупные кадровые перестановки на самой
верхушке. Не совсем тот, конечно, эффект. Но все лучше, чем ничего.
-- Радист! Держи связь с ПВО! -- приказал Артист.
Радист неуверенно посмотрел на полковника Голубкова.
-- Ну, держи. Раз человек просит.
-- Слушаюсь. Удаление -- семьдесят восемь километров. Высота, скорость
и курс те же.
Артист довольно вяло извлек из внутреннего кармана пластмассовую
плоскую коробочку, набрал шифр и нажал красную кнопку. На плашке зажегся
зеленый светодиод.
-- Засекай время, -- кивнул мне Артист. -- Тридцать секунд.
Ровно через тридцать секунд радист заорал:
-- Докладывают из центра ПВО! Объект с экранов локаторов исчез.
Визуально наблюдали взрыв. Говорят, очень сильный!
-- Еще бы не сильный, -- хмуро усмехнулся Артист. -- Четыреста граммов
тетрила!
Он бросил на стол уже ненужный взрывной блок.
-- Так-так, -- заметил Крамер. -- Вот, значит, куда вы выбросили второй
комплект взрывателей. Сунули в вертолет. А взрывной блок оставили себе на
память. Почему вы так поступили? Я спрашиваю без оценки. Просто хочу понять.
-- Да я и хотел сначала выбросить все в озеро. А по пути заглянул в
вертолет. Ну так, из любопытства. На полу валялась аэрофлотовская форменная
фуражка. А на стеклах -- кровь и мозги. Понимаете? Они застрелили пилота по
пути сюда и сбросили его с "вертушки". Поэтому за штурвалом сидел Азиз. Ну,
я слегка перенервничал и как-то забыл, что должен выбросить взрыватели в
озеро.
-- Понятно, -- заключил полковник Голубков. И повторил, помолчав: --
Понятно... Ну шакал! Все-таки ушел. И от нас. И от "Зенита". И от евреев.
Артист поднял на него тяжелый взгляд и негромко спросил:
-- А я, по-вашему, кто -- татарин?
Турист -- Джефу, Лорду, Солу.
Операция "Капкан" закончена. Результат -- ноль".
Джеф -- Туристу, Доктору, Лорду, Солу.
Операция "Капкан" не закончена. Прошу всех прибыть в Нью-Йорк не позже,
чем через трое суток".
III
Сообщение о захвате первого энергоблока Северной АЭС и о прибытии на
станцию Султана Рузаева Джон Тернер получил по электронной почте в
понедельник 27 апреля в 0.26 по московскому времени. Оно было зашифровано
личным кодом Пилигрима. Тернер почувствовал, как кровь жарким толчком
прихлынула к лицу.
Неужели свершилось?
Но он постарался сдержать волнение.
В шифрограмме был указан электронный адрес компьютера, с которого было
передано сообщение. Тернер приказал получить подтверждение Рузаева. Ответ
поступил через несколько минут. Он был зашифрован кодом Рузаева, которого не
мог знать Пилигрим. И почти тотчас, с разрывом в четыре минуты, поступила
еще одна шифрограмма, подтверждающая, что захват Северной АЭС -- факт. Она
была подписана "Стэн".
Стэн. Стэнли Крамер. Он же Аарон Блюмберг.
И Тернер понял: свершилось.
Он поднялся из-за стола и заходил по своему кабинету, примыкавшему к
кабинету президента корпорации "Интер-ойл", такому же просторному, но
обставленному рационально и без излишней роскоши. Роскошь нужна была там, за
стеной, где президент Джозеф Макклоски, чопорный, как английский лорд,
принимал особо важных персон. А здесь она была ни к чему, Тернер не любил
показухи.
Свершилось. То, что свершиться не могло. Ни один человек в мире не
поверил бы в эту возможность. И только он, Тернер, поверил. Потому что знал:
невозможное свершается гораздо чаще, чем принято думать.
И теперь нужно было действовать очень быстро. Тернер приказал
немедленно найти и вызвать в офис президента корпорации "Интер-ойл" Джозефа
Макклоски, а сам продолжал вышагивать по кабинету, изредка останавливаясь у
окна и с высоты двадцатого этажа рассеянно глядя на пустые, словно бы
вымершие, улицы делового квартала.
Где-то там, на Кольском полуострове, была глубокая ночь, наступил
понедельник, а в Нью-Йорке еще продолжалось воскресенье. Половина пятого --
время, когда дневная жизнь начинает идти на спад, редеют толпы гуляющих на
аллеях Центрального парка и пустеют музейные залы. Туристы возвращаются в
свои отели отдохнуть и набраться сил для вечерних увеселений, а на хайвэях,
ведущих к городу, заметно уплотняется поток машин -- ньюйоркцы возвращаются
из загородных домов, с пляжей и пикников, чтобы в понедельник заполнить
собой деловые кварталы и офисы Манхэттена и Уолл-Стрита.
Тернер приехал в центральный офис своей корпорации еще до полудня. Он
мог бы, конечно, приказать Макклоски отменить уик-энд и сидеть в своем
кабинете, ожидая распоряжений. Но не сделал этого -- боялся сглазить. Он не
был слишком суеверным, но знал: бизнес -- тонкая материя, очень тонкая,
удачу может спугнуть даже неосторожная мысль, а излишняя уверенность
способна погубить любое дело.
Тернер отчетливо представлял, что должен сделать в ближайшее время. Он
продумал все детали задолго до того, как получил шифровку из России.
Пилигрим выбрал, конечно, очень неудачное время для начала операции. Тернер
в самых решительных выражениях требовал изменить его. Но Пилигрим твердо
стоял на своем. Видимо, у него были какие-то веские причины назначить именно
этот срок. Тернер смирился, хотя это ломало многие его планы. И это было
связано с поясным временем.
Информацию о захвате и минировании Северной АЭС российское телевидение
должно передать, как предусматривалось тщательно разработанным и
согласованным сценарием, в 6 утра по московскому времени. То есть в десять
вечера по нью-йоркскому. А торги на американских биржах, в том числе и на
крупнейшей в США фьючерсной бирже "Чикаго Борд оф Тройд", начинаются в
десять утра. К этому часу все уже будут знать о случившемся, и акции
Каспийского трубопроводного консорциума с первых минут начнут стремительно
обесцениваться. Конечно, можно было заранее провести широкомасштабную
продажу акций КТК с выплатой разницы биржевых курсов дней через пять-шесть.
У "Интер-ойла" не было ни одной акции Каспийского консорциума, но при
фьючерсных сделках это не имело значения. Имела значение лишь разница
котировок на день покупки и на день расчета. Но это было бы непростительной
самоуверенностью. А если захват сорвется? Тогда акции КТК не упадут, а
поползут вверх. А при задуманном Тернером масштабе это может обернуться
убытками не в один десяток миллионов долларов.
И все же Тернер нашел выход. Выход этот был -- сыграть не на Чикагской,
а на Токийской фьючерсной бирже. В шесть утра, когда московское телевидение,
а за ним и все информационные агентства разнесут по миру известие об
ошеломляющем теракте чеченских непримиримых, в Токио будет полдень -- самый
разгар биржевого торгового дня. Резерв у Тернера -- два часа. Маловато,
конечно. Массированный выброс акций КТК автоматически понизит их котировку.
Но какое это имеет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций
КТК устремится вниз со скоростью снежной лавины, а через четыре-пять дней
они будут стоить не дороже бумаги, на которой они напечатаны.
Тройной удар. Финансовое, а следовательно, и фактическое уничтожение
КТК. Миллионов триста чистой прибыли на разнице биржевых курсов покупки и
продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации "Интер-ойл".
И ни малейшего риска. Это и есть настоящий большой бизнес. Какие
наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл.
Приехал Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение
Тернера, встревожился еще больше. А когда Тернер назвал сумму фьючерсной
сделки, едва не впал в панику. Но он хорошо знал свое место, поэтому лишь
позволил себе спросить:
-- Вы уверены, сэр, что это правильное решение?
-- Да, -- ответил Тернер. -- Ровно в полдень по токийскому времени
продажа акций КТК должна быть прекращена.
-- Я выполню ваше распоряжение.
Макклоски вышел.
Тернер усмехнулся: "Еще бы ты не выполнил!" Оставалось ждать. Почти
пять часов. Но Тернер умел ждать. Было бы чего ждать. Он пообедал в своем
клубе и даже решил прогуляться по оживившемуся к вечеру Бродвею. Охранники
во главе с Нгуен Ли, незаметно сопровождавшие его, создавали комфортное
ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала
снисходительную усмешку.
Но уже через четверть часа Тернер поймал себя на том, что все чаще
поглядывает на башню "Эмпайр Стейт Билдинг", рядом с которой, в квартале от
Бродвея, располагался центральный офис корпорации "Интер-ойл". Он вернулся в
свой кабинет. В приемной его уже ждал Макклоски. Он доложил, что операция в
Токио проведена, и подал Тернеру компьютерную распечатку с полной
раскладкой.
-- Я вам еще понадоблюсь, сэр? -- спросил Макклоски.
-- Нет, -- подумав, ответил Тернер. -- Заканчивайте свой уик-энд. -- И
добавил, не удержавшись: -- В двадцать два посмотрите новости Си-Эн-Эн.
Сегодня там будет кое-что интересное.
Ровно в шесть утра по московскому времени и в десять вечера по
нью-йоркскому Тернер включил телевизор и нашел информационный канал
Си-Эн-Эн. Началась воскресная программа "Мир за неделю". Обычные дела.
Ближний Восток. Наводнение в Северной Корее. Очередной отказ Хусейна
допустить инспекторов ООН на секретные объекты. Правительственный кризис и
забастовки шахтеров в России.
Тернер не вникал в смысл. Он ждал момента, когда обычный информационный
поток прервется чрезвычайным сообщением из Москвы. Сколько времени
потребуется, чтобы известие о захвате Северной АЭС попало на горячие линии
СМИ? Минут десять -- пятнадцать. Но прошло четверть часа, двадцать минут, на
экране мелькали кадры репортажей, сменялись ведущие и политические
обозреватели.
Полчаса.
Сорок минут.
Тернер нахмурился: что за чертовщина? Центральный офис корпорации
"Интер-ойл" был оборудован всеми современными средствами телекоммуникаций,
но телевизор в кабинете Тернера не принимал Москву. Не было в этом
необходимости. Теперь Тернер пожалел об этом. Он связался с дежурным
информационного центра и приказал сообщить, какие передачи идут по
московским каналам. Ответ обескуражил: работает только первый канал, идет
передача "Доброе утро". Тернер быстро вышел из кабинета, спустился в
информационный центр и убедился: да, работает только первый общероссийский
канал и по нему идет передача "Доброе утро", аналог программы "Доброе утро,
Америка".
Ничего не понятно.
Тернер приказал связаться по Интернету с компьютером на Северной АЭС.
Запрос по коду Рузаева остался безответным. По коду Пилигрима -- тоже.
Тернер приказал шифровальщику повторять вызовы и вернулся в свой кабинет.
Телевизор продолжал работать. Передачу "Мир за неделю" сменили репортажи
корреспондентов Си-Эн-Эн из разных концов мира. Через полчаса из
информационного центра доложили: связь с компьютером на Северной АЭС
прервана. Возможные причины: обрыв линии, отключение электроэнергии, поломка
процессора. Тернер приказал срочно подсоединить его телевизор к спутниковой
связи и фиксировать всю информацию, поступающую из России. Всю, до последней
мелочи.
Еще часа два он просидел перед экраном, переходя с одной московской
программы на другую. Он не знал по-русски ни слова, но и так было ясно, что
ничего необычного не происходит. Он убрал звук и попытался сосредоточиться.
Что все это могло значить?
Москва блокировала всю информацию с Северной АЭС, несмотря на
ультиматум Рузаева? Но почему не отвечает компьютер станции? Служба
безопасности России предприняла штурм и захватила энергоблок? Вряд ли.
Пилигрим немедленно взорвал бы станцию. Другого выхода для него не было.
Иначе виселица в Тель-Авиве. Что могло быть еще?
И только в третьем часу ночи, стоя у окна своего кабинета и глядя на
отсветы реклам Бродвея, Тернер вдруг понял, что произошло. И даже ахнул от
неожиданности и простоты разгадки.
Его обули. Это была панама.
Да, панама. Не было никакого захвата Северной АЭС, не было никакого
ультиматума Рузаева, не было ничего. Была афера, в результате которой из
него выдоили десять миллионов долларов. Не десять! Почти двенадцать! Шесть
миллионов составил только гонорар Пилигрима! И организатором этой аферы мог
быть только один человек -- этот проклятый сукин сын Блюмберг. Только у него
хватило бы ума войти в сговор с Пилигримом, использовать Рузаева и ситуацию
в Чечне и провернуть все это дело.
Невероятно. Его, Тернера, облапошили, как какого-нибудь простака из
Техаса. Невероятно. Не укладывалось в голове. Но другого объяснения не было.
В начале четвертого, когда в Москве уже был поздний вечер, из
информационного центра принесли сводку сообщений из России. Тернер бегло
просмотрел ее. На одном задержался. Это была информация, переданная в
вечернем выпуске новостей Мурманского радио. В ней говорилось, что примерно
в половине восьмого утра в тридцати километрах южнее Мурманска по
неизвестной причине взорвался вертолет "Ми-1", выполнявший коммерческий рейс
из поселка Полярные Зори. Пилот и пассажиры погибли. По предварительным
данным, пассажирами были два неустановленных лица кавказской национальности
и российский гражданин Деев, менеджер французской предпринимательницы Люси
Жермен, намеревавшейся взять в долгосрочную аренду турбазу "Лапландия". Не
исключено, что среди погибших был и лондонский журналист Крамер, приехавший
в Полярные Зори вместе с известными сотрудниками Си-Эн-Эн Блейком и
Гринблатом для освещения проверки охранной системы Северной АЭС,
проводившейся в ночь с воскресенья на понедельник силами МЧС и Мурманского
отделения ФСБ.
Тернер даже засмеялся. Ну, сукин сын! Это называется: концы в воду.
Ювелирная работа! Но ты еще не знаешь, проклятый сукин сын, с кем связался!
Но тут же Тернер остановил себя. Нет, что-то не то. Проверка системы
охраны. Значит, на Северной АЭС что-то все же происходило? Именно в ночь с
воскресенья на понедельник. И еще. Блюмберг. Он не был мелким аферистом. Или
даже крупным. Выстраивать такую громоздкую и изощренную схему -- ради чего?
Ради жалкой доли в два с половиной -- три миллиона? Это Блюмбергу, которому
принадлежал контрольный пакет компании "Фрахт Интернэшнл" с годовым оборотом
в сотню миллионов долларов?
Не то. Явно не то. Но что?
Для ответа не хватало информации. Ее нужно было получить как можно
быстрей.
Тернер вызвал начальника службы безопасности корпорации "Интер-ойл", в
недавнем прошлом специального агента ФБР, и приказал срочно выяснить, что в
действительности происходило на Северной АЭС в ночь с воскресенья на
понедельник, а также принять все меры, чтобы найти Рузаева, Деева-Пилигрима
и главное -- Блюмберга. Тернер не верил, что он погиб. Какие меры, он не
стал объяснять. Бывший специальный агент ФБР знал это лучше его. Тернер
вызвал машину и вернулся на виллу. И только тут вспомнил об операции на
Токийской фьючерсной бирже. Но отменять ее было уже поздно.
Заснул он лишь на рассвете. Да и то после трех бокалов "Баккарди", хотя
обычно ограничивался одним, редко -- двумя. А уже в десять утра его разбудил
телефонный звонок. Звонил Макклоски.
-- Извините за беспокойство, сэр, но дело не терпит отлагательства. Из
Москвы звонит мистер Блюмберг...
-- Кто?! -- переспросил Тернер.
-- Мистер Аарон Блюмберг. Я незнаком с этим господином. Но он
утверждает, что вы его хорошо знаете. Просит меня назначить встречу с ним на
четырнадцать часов тридцатого апреля. Я бы даже сказал: требует. Говорит,
что на этой встрече, возможно, захотите присутствовать и вы. Каким должен
быть мой ответ, сэр?
Голова Тернера гудела от тупой боли. Ему понадобилось некоторое время,
чтобы понять смысл услышанного.
-- Соглашайтесь, -- сказал он наконец. -- Да, соглашайтесь.
-- Вы будете присутствовать на встрече?
-- Не знаю, -- подумав, ответил Тернер. -- Я решу это позже.
-- Тридцатое апреля, четырнадцать часов, -- повторил Макклоски. -- Еще
раз извините, что потревожил вас, -- добавил он и положил трубку.
"Блюмберг. Требует встречи. Что бы это, черт возьми, могло значить?.."
IV
Тридцатого апреля без пяти минут два возле центрального входа в офис
корпорации "Интер-ойл" остановилось желтое нью-йоркское такси. Из него вышли
трое мужчин. "Странная компания", -- машинально отметил начальник
секретариата "Интер-ойла", которому президент Макклоски поручил спуститься в
холл и встретить людей, беседа с которыми была назначена на два часа дня.
Это было очень необычное поручение. Так в корпорации "Интер-ойл" встречали
лишь самых важных клиентов или партнеров. Эти трое, высадившиеся из такси,
менее всего на них походили.
Пятидесятилетний молодящийся фат в дорогом клубном блейзере, с дымчатым
фуляром на шее и с небольшим, светлой кожи, кейсом в руке.
Серьезный молодой человек в круглых очках, похожий на аспиранта
университета.
Третий был явно иностранцем -- об этом нетрудно было догадаться по
интересу, с которым он оглядывал офис "Интер-ойла" и задирал голову с седыми
короткими волосами, всматриваясь в громаду "Эмпайр Стейт Билдинг". Он был
похож на небогатого европейского туриста. И не более того. Нет, не более.
И все же эти трое были теми людьми, которых ждал президент
"Интер-ойла".
-- Блюмберг, -- небрежно представился фат и, не дожидаясь приглашения,
последовал к лифтам в сопровождении своих спутников. Он даже не потрудился
представить их. Неслыханное нахальство. Но начальник секретариата промолчал.
Он чувствовал, что происходит нечто не совсем обычное. Слишком уж нервничал
всегда невозмутимый Джозеф Макклоски, ожидая этого визита. Были отменены все
встречи, две из них -- очень важные.
Скоростной лифт, которым пользовался только президент корпорации и
члены совета директоров, за считанные секунды вознес посетителей на
двадцатый этаж, начальник секретариата открыл дверь кабинета патрона и
посторонился:
-- Джентльмены, прошу.
Макклоски поднялся из-за массивного, резного бука письменного стола, но
не сделал и полшага навстречу вошедшим.
-- Мистер Блюмберг, -- отрекомендовал начальник секретариата фата и
умолк, давая понять, что имена остальных двоих ему неизвестны.
Их представил сам Блюмберг:
-- Мистер Коллинз. Мистер Голубков, наш гость из России. А где же
мистер Тернер?
-- Возможно, он присоединится к нам позже, -- ответил Макклоски и дал
знак начальнику секретариата, что тот может быть свободен.
-- Он присоединится к нам гораздо раньше, чем вы думаете, -- заявил
Блюмберг. -- И чем думает он сам.
В этом кабинете никогда так не разговаривали. Никто. Но Джозеф
Макклоски умел держать себя в руках.
-- Располагайтесь, джентльмены, -- сухо пригласил он и опустился в свое
резное кресло. -- Могу я узнать о цели вашего визита?
-- Разумеется, -- ответил Блюмберг и достал из кейса видеокассету. --
Мы хотим продать вам небольшой документальный фильм. Он недлинный, всего
сорок семь минут. Но очень, очень интересный.
Макклоски холодно улыбнулся:
-- Мы не занимаемся кино, мистер Блюмберг. Мы занимаемся
нефтепроводами, нефтеналивным флотом и нефтью вообще.
-- И немного политикой, не так ли? -- подхватил Блюмберг. -- Совсем
немного. В той мере, в какой это связано с нефтью. Об этом и фильм, мистер
Макклоски.
-- Нас не интересует кино, -- повторил президент "Интер-ойла".
-- Вы даже не представляете, от чего отказываетесь! Давайте договоримся
так. Вы посмотрите лишь маленький кусочек фильма. Самое начало. Всего
полминуты. И если вас это не заинтересует, мы немедленно удалимся.
Не дожидаясь согласия, Блюмберг подошел к стеллажу, на котором была
смонтирована радиоаппаратура, сунул в приемник "Филипса" кассету и пультом
включил видеодвойку.
Экран телевизора осветился. На нем появилось снятое крупным планом лицо
молодого полноватого брюнета с пышными черными усами. Он произнес на хорошем
английском:
-- Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником командующего армией
освобождения Ичкерии полковника Султана Рузаева. Я приехал к вам, мистер
Тернер, чтобы изложить план, разработанный известным вам человеком по имени
Пилигрим и одобренный полковником Рузаевым. Этот план предусматривает
организацию на территории России крупномасштабного террористического акта,
который приведет к освобождению Ичкерии и одновременно уничтожит Каспийский
трубопроводный консорциум. Речь идет о захвате и при необходимости взрыве
крупнейшей на северо-западе России Северной атомной электростанции.
Разрешите продолжать, мистер Тернер?..
Блюмберг остановил запись.
-- Ну как, интересно? -- поинтересовался он. Макклоски молчал. Он был
ошеломлен. Этот смуглый человек на экране обращался к мистеру Тернеру. Да, к
Тернеру. В этом не было никаких сомнений. И предлагал ему этот чудовищный
план.
Впервые за десятилетия работы на ответственных постах Макклоски не
знал, что сказать. Красная лампочка, вспыхнувшая на пульте интеркома,
избавила его от необходимости отвечать. Это был срочный вызов к Тернеру.
Макклоски встал.
-- Прошу извинить, но я вынужден вас ненадолго покинуть.
Он вышел в приемную, и тут же в кабинете появился сам Тернер. Он занял
место Макклоски за письменным столом и кивнул Блюмбергу:
-- Крутите ваше. кино.
-- Это и есть мистер Джон Форстер Тернер, -- представил его Блюмберг
своим спутникам. -- А эти джентльмены...
-- Я слышал, как их зовут, -- прервал его Тернер. -- Но не слышал, кто
они.
-- Вы узнаете об этом. Чуть позже, -- пообещал Блюмберг. -- Ну что,
смотрим кино?
И он нажал на клавишу "Play".
Все сорок семь минут Тернер не отрывал взгляда от экрана. Фильм был не
смонтирован, разноплановые куски сменялись смазанными, случайными кадрами.
Но одно Тернер понял сразу и по мере того, как шла пленка, лишь утверждался
в этом.
Это была не инсценировка. Это была настоящая документальная съемка
настоящего захвата станции. Настоящей была стрельба, настоящими и
поразительно слаженными были действия группы захвата, настоящим был труп
какой-то молодой женщины, из-под копны белокурых волос которой растекалось
по полу алое пятно крови, настоящим был ужас на лицах людей в белой
униформе, смотревших по телевизору на Рузаева -- тот предъявлял ультиматум
России и всему миру. Настоящим был какой-то сумасшедший парень, который
ворвался в комнату и навскидку, не оглянувшись, очередью из "узи" изрешетил
телевизор.
Все было настоящим. И это было самым угрожающим.
Мелькнул на последних кадрах небольшой вертолет, стремительно
удалявшийся от камеры, пошла панорама по заснеженным сопкам, в кадре
появился телерепортер, сунул почти в рот черную бобышку микрофона с надписью
"Си-Эн-Эн" и объявил:
-- Это все, дамы и господа. Атомный Апокалипсис не состоялся. Или
просто отложен? Я, Арнольд Блейк, и мой друг Гарри Гринблат желаем вам
никогда не пережить того, что пришлось пережить нам минувшей ночью.
Блюмберг нажал на кнопку "Stop", бросил пульт на стол перед Тернером,
закурил "Кэмел" и поинтересовался:
-- И все-таки он нас взорвал! -- торжествующе объявил Крамер.
-- Евдокимов! Капитан Евдокимов на связи! -- заорал радист. -- Товарищ
полковник, Евдокимов! Только он почему-то жарит открытым текстом!
-- Включай громкую! -- приказал Голубков. Сквозь шум атмосферных помех
донесся мужской голос:
-- Докладывает капитан Евдокимов. В шесть двадцать три в Мурманске
приземлился "Ан-10" с бойцами спецподразделения "Зенит" в количестве около
пятидесяти человек. Действовали по четкому плану. Самолет Рузаева был
взорван двумя ракетами, экипаж и охрана расстреляны. Аэропорт был закрыт и
очищен от всех пассажиров и обслуживающего персонала. Мои люди были
блокированы, разоружены и изолированы в здании аэровокзала.Командует
операцией военнослужащий в звании генерал-майора. Доложить по спецсвязи не
мог, так как аппаратура отобрана. Вынужден докладывать открытым текстом по
рации, которую удалось укрыть во время обыска. Сейчас спецподразделение
рассредоточилось вокруг вертолетной площадки в скрытых засадах. Уверен, что
ждут прибытия вертолета с нашими гостями. Оказать противодействие не имею
возможности. Как по..."
Голос прервался.
Голубков послушал потрескивание помех в эфире и заключил:
-- Конец связи.
-- Удаление шестьдесят семь километров, -- доложил радист. -- Скорость
и высота те же. Через тридцать четыре минуты вертолет приземлится в
Мурманске.
Голубков только рукой махнул:
-- Отставить доклады!..
Полковник Голубков подошел к столу и устало опустился рядом с Крамером.
-- Все, Доктор. Проиграли мы наше дело. Твою мать! Не верил я, что вы
правы. Не хотел верить.
-- Теперь верите?
-- Теперь верю. Против фактов не попрешь.
-- Это правильно, -- согласился Крамер. -- Но не думаю, полковник, что
ваша оценка результатов операции объективна.
-- Да бросьте вы меня утешать!
-- Объясните, Константин Дмитриевич, -- попросил я. -- Какая разница,
кто арестует Рузаева и Пилигрима -- ваши люди или "Зенит"? Или у них задача
-- ликвидировать их сразу?
-- Да нет. Они им тоже нужны живыми. Верней, только Пилигрим. У него
есть компромат на одну очень крупную сволочь. Так вот, сначала они его
выпотрошат, узнают, где компромат, а потом уж и сведут на конус. И больше
никто и никогда о них не узнает. А вся наша работа -- коту под хвост.
-- А если они не возьмут Пилигрима живым? -- спросил Артист.
-- Ну, тогда мы будем иметь крупные кадровые перестановки на самой
верхушке. Не совсем тот, конечно, эффект. Но все лучше, чем ничего.
-- Радист! Держи связь с ПВО! -- приказал Артист.
Радист неуверенно посмотрел на полковника Голубкова.
-- Ну, держи. Раз человек просит.
-- Слушаюсь. Удаление -- семьдесят восемь километров. Высота, скорость
и курс те же.
Артист довольно вяло извлек из внутреннего кармана пластмассовую
плоскую коробочку, набрал шифр и нажал красную кнопку. На плашке зажегся
зеленый светодиод.
-- Засекай время, -- кивнул мне Артист. -- Тридцать секунд.
Ровно через тридцать секунд радист заорал:
-- Докладывают из центра ПВО! Объект с экранов локаторов исчез.
Визуально наблюдали взрыв. Говорят, очень сильный!
-- Еще бы не сильный, -- хмуро усмехнулся Артист. -- Четыреста граммов
тетрила!
Он бросил на стол уже ненужный взрывной блок.
-- Так-так, -- заметил Крамер. -- Вот, значит, куда вы выбросили второй
комплект взрывателей. Сунули в вертолет. А взрывной блок оставили себе на
память. Почему вы так поступили? Я спрашиваю без оценки. Просто хочу понять.
-- Да я и хотел сначала выбросить все в озеро. А по пути заглянул в
вертолет. Ну так, из любопытства. На полу валялась аэрофлотовская форменная
фуражка. А на стеклах -- кровь и мозги. Понимаете? Они застрелили пилота по
пути сюда и сбросили его с "вертушки". Поэтому за штурвалом сидел Азиз. Ну,
я слегка перенервничал и как-то забыл, что должен выбросить взрыватели в
озеро.
-- Понятно, -- заключил полковник Голубков. И повторил, помолчав: --
Понятно... Ну шакал! Все-таки ушел. И от нас. И от "Зенита". И от евреев.
Артист поднял на него тяжелый взгляд и негромко спросил:
-- А я, по-вашему, кто -- татарин?
Турист -- Джефу, Лорду, Солу.
Операция "Капкан" закончена. Результат -- ноль".
Джеф -- Туристу, Доктору, Лорду, Солу.
Операция "Капкан" не закончена. Прошу всех прибыть в Нью-Йорк не позже,
чем через трое суток".
III
Сообщение о захвате первого энергоблока Северной АЭС и о прибытии на
станцию Султана Рузаева Джон Тернер получил по электронной почте в
понедельник 27 апреля в 0.26 по московскому времени. Оно было зашифровано
личным кодом Пилигрима. Тернер почувствовал, как кровь жарким толчком
прихлынула к лицу.
Неужели свершилось?
Но он постарался сдержать волнение.
В шифрограмме был указан электронный адрес компьютера, с которого было
передано сообщение. Тернер приказал получить подтверждение Рузаева. Ответ
поступил через несколько минут. Он был зашифрован кодом Рузаева, которого не
мог знать Пилигрим. И почти тотчас, с разрывом в четыре минуты, поступила
еще одна шифрограмма, подтверждающая, что захват Северной АЭС -- факт. Она
была подписана "Стэн".
Стэн. Стэнли Крамер. Он же Аарон Блюмберг.
И Тернер понял: свершилось.
Он поднялся из-за стола и заходил по своему кабинету, примыкавшему к
кабинету президента корпорации "Интер-ойл", такому же просторному, но
обставленному рационально и без излишней роскоши. Роскошь нужна была там, за
стеной, где президент Джозеф Макклоски, чопорный, как английский лорд,
принимал особо важных персон. А здесь она была ни к чему, Тернер не любил
показухи.
Свершилось. То, что свершиться не могло. Ни один человек в мире не
поверил бы в эту возможность. И только он, Тернер, поверил. Потому что знал:
невозможное свершается гораздо чаще, чем принято думать.
И теперь нужно было действовать очень быстро. Тернер приказал
немедленно найти и вызвать в офис президента корпорации "Интер-ойл" Джозефа
Макклоски, а сам продолжал вышагивать по кабинету, изредка останавливаясь у
окна и с высоты двадцатого этажа рассеянно глядя на пустые, словно бы
вымершие, улицы делового квартала.
Где-то там, на Кольском полуострове, была глубокая ночь, наступил
понедельник, а в Нью-Йорке еще продолжалось воскресенье. Половина пятого --
время, когда дневная жизнь начинает идти на спад, редеют толпы гуляющих на
аллеях Центрального парка и пустеют музейные залы. Туристы возвращаются в
свои отели отдохнуть и набраться сил для вечерних увеселений, а на хайвэях,
ведущих к городу, заметно уплотняется поток машин -- ньюйоркцы возвращаются
из загородных домов, с пляжей и пикников, чтобы в понедельник заполнить
собой деловые кварталы и офисы Манхэттена и Уолл-Стрита.
Тернер приехал в центральный офис своей корпорации еще до полудня. Он
мог бы, конечно, приказать Макклоски отменить уик-энд и сидеть в своем
кабинете, ожидая распоряжений. Но не сделал этого -- боялся сглазить. Он не
был слишком суеверным, но знал: бизнес -- тонкая материя, очень тонкая,
удачу может спугнуть даже неосторожная мысль, а излишняя уверенность
способна погубить любое дело.
Тернер отчетливо представлял, что должен сделать в ближайшее время. Он
продумал все детали задолго до того, как получил шифровку из России.
Пилигрим выбрал, конечно, очень неудачное время для начала операции. Тернер
в самых решительных выражениях требовал изменить его. Но Пилигрим твердо
стоял на своем. Видимо, у него были какие-то веские причины назначить именно
этот срок. Тернер смирился, хотя это ломало многие его планы. И это было
связано с поясным временем.
Информацию о захвате и минировании Северной АЭС российское телевидение
должно передать, как предусматривалось тщательно разработанным и
согласованным сценарием, в 6 утра по московскому времени. То есть в десять
вечера по нью-йоркскому. А торги на американских биржах, в том числе и на
крупнейшей в США фьючерсной бирже "Чикаго Борд оф Тройд", начинаются в
десять утра. К этому часу все уже будут знать о случившемся, и акции
Каспийского трубопроводного консорциума с первых минут начнут стремительно
обесцениваться. Конечно, можно было заранее провести широкомасштабную
продажу акций КТК с выплатой разницы биржевых курсов дней через пять-шесть.
У "Интер-ойла" не было ни одной акции Каспийского консорциума, но при
фьючерсных сделках это не имело значения. Имела значение лишь разница
котировок на день покупки и на день расчета. Но это было бы непростительной
самоуверенностью. А если захват сорвется? Тогда акции КТК не упадут, а
поползут вверх. А при задуманном Тернером масштабе это может обернуться
убытками не в один десяток миллионов долларов.
И все же Тернер нашел выход. Выход этот был -- сыграть не на Чикагской,
а на Токийской фьючерсной бирже. В шесть утра, когда московское телевидение,
а за ним и все информационные агентства разнесут по миру известие об
ошеломляющем теракте чеченских непримиримых, в Токио будет полдень -- самый
разгар биржевого торгового дня. Резерв у Тернера -- два часа. Маловато,
конечно. Массированный выброс акций КТК автоматически понизит их котировку.
Но какое это имеет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций
КТК устремится вниз со скоростью снежной лавины, а через четыре-пять дней
они будут стоить не дороже бумаги, на которой они напечатаны.
Тройной удар. Финансовое, а следовательно, и фактическое уничтожение
КТК. Миллионов триста чистой прибыли на разнице биржевых курсов покупки и
продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации "Интер-ойл".
И ни малейшего риска. Это и есть настоящий большой бизнес. Какие
наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл.
Приехал Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение
Тернера, встревожился еще больше. А когда Тернер назвал сумму фьючерсной
сделки, едва не впал в панику. Но он хорошо знал свое место, поэтому лишь
позволил себе спросить:
-- Вы уверены, сэр, что это правильное решение?
-- Да, -- ответил Тернер. -- Ровно в полдень по токийскому времени
продажа акций КТК должна быть прекращена.
-- Я выполню ваше распоряжение.
Макклоски вышел.
Тернер усмехнулся: "Еще бы ты не выполнил!" Оставалось ждать. Почти
пять часов. Но Тернер умел ждать. Было бы чего ждать. Он пообедал в своем
клубе и даже решил прогуляться по оживившемуся к вечеру Бродвею. Охранники
во главе с Нгуен Ли, незаметно сопровождавшие его, создавали комфортное
ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала
снисходительную усмешку.
Но уже через четверть часа Тернер поймал себя на том, что все чаще
поглядывает на башню "Эмпайр Стейт Билдинг", рядом с которой, в квартале от
Бродвея, располагался центральный офис корпорации "Интер-ойл". Он вернулся в
свой кабинет. В приемной его уже ждал Макклоски. Он доложил, что операция в
Токио проведена, и подал Тернеру компьютерную распечатку с полной
раскладкой.
-- Я вам еще понадоблюсь, сэр? -- спросил Макклоски.
-- Нет, -- подумав, ответил Тернер. -- Заканчивайте свой уик-энд. -- И
добавил, не удержавшись: -- В двадцать два посмотрите новости Си-Эн-Эн.
Сегодня там будет кое-что интересное.
Ровно в шесть утра по московскому времени и в десять вечера по
нью-йоркскому Тернер включил телевизор и нашел информационный канал
Си-Эн-Эн. Началась воскресная программа "Мир за неделю". Обычные дела.
Ближний Восток. Наводнение в Северной Корее. Очередной отказ Хусейна
допустить инспекторов ООН на секретные объекты. Правительственный кризис и
забастовки шахтеров в России.
Тернер не вникал в смысл. Он ждал момента, когда обычный информационный
поток прервется чрезвычайным сообщением из Москвы. Сколько времени
потребуется, чтобы известие о захвате Северной АЭС попало на горячие линии
СМИ? Минут десять -- пятнадцать. Но прошло четверть часа, двадцать минут, на
экране мелькали кадры репортажей, сменялись ведущие и политические
обозреватели.
Полчаса.
Сорок минут.
Тернер нахмурился: что за чертовщина? Центральный офис корпорации
"Интер-ойл" был оборудован всеми современными средствами телекоммуникаций,
но телевизор в кабинете Тернера не принимал Москву. Не было в этом
необходимости. Теперь Тернер пожалел об этом. Он связался с дежурным
информационного центра и приказал сообщить, какие передачи идут по
московским каналам. Ответ обескуражил: работает только первый канал, идет
передача "Доброе утро". Тернер быстро вышел из кабинета, спустился в
информационный центр и убедился: да, работает только первый общероссийский
канал и по нему идет передача "Доброе утро", аналог программы "Доброе утро,
Америка".
Ничего не понятно.
Тернер приказал связаться по Интернету с компьютером на Северной АЭС.
Запрос по коду Рузаева остался безответным. По коду Пилигрима -- тоже.
Тернер приказал шифровальщику повторять вызовы и вернулся в свой кабинет.
Телевизор продолжал работать. Передачу "Мир за неделю" сменили репортажи
корреспондентов Си-Эн-Эн из разных концов мира. Через полчаса из
информационного центра доложили: связь с компьютером на Северной АЭС
прервана. Возможные причины: обрыв линии, отключение электроэнергии, поломка
процессора. Тернер приказал срочно подсоединить его телевизор к спутниковой
связи и фиксировать всю информацию, поступающую из России. Всю, до последней
мелочи.
Еще часа два он просидел перед экраном, переходя с одной московской
программы на другую. Он не знал по-русски ни слова, но и так было ясно, что
ничего необычного не происходит. Он убрал звук и попытался сосредоточиться.
Что все это могло значить?
Москва блокировала всю информацию с Северной АЭС, несмотря на
ультиматум Рузаева? Но почему не отвечает компьютер станции? Служба
безопасности России предприняла штурм и захватила энергоблок? Вряд ли.
Пилигрим немедленно взорвал бы станцию. Другого выхода для него не было.
Иначе виселица в Тель-Авиве. Что могло быть еще?
И только в третьем часу ночи, стоя у окна своего кабинета и глядя на
отсветы реклам Бродвея, Тернер вдруг понял, что произошло. И даже ахнул от
неожиданности и простоты разгадки.
Его обули. Это была панама.
Да, панама. Не было никакого захвата Северной АЭС, не было никакого
ультиматума Рузаева, не было ничего. Была афера, в результате которой из
него выдоили десять миллионов долларов. Не десять! Почти двенадцать! Шесть
миллионов составил только гонорар Пилигрима! И организатором этой аферы мог
быть только один человек -- этот проклятый сукин сын Блюмберг. Только у него
хватило бы ума войти в сговор с Пилигримом, использовать Рузаева и ситуацию
в Чечне и провернуть все это дело.
Невероятно. Его, Тернера, облапошили, как какого-нибудь простака из
Техаса. Невероятно. Не укладывалось в голове. Но другого объяснения не было.
В начале четвертого, когда в Москве уже был поздний вечер, из
информационного центра принесли сводку сообщений из России. Тернер бегло
просмотрел ее. На одном задержался. Это была информация, переданная в
вечернем выпуске новостей Мурманского радио. В ней говорилось, что примерно
в половине восьмого утра в тридцати километрах южнее Мурманска по
неизвестной причине взорвался вертолет "Ми-1", выполнявший коммерческий рейс
из поселка Полярные Зори. Пилот и пассажиры погибли. По предварительным
данным, пассажирами были два неустановленных лица кавказской национальности
и российский гражданин Деев, менеджер французской предпринимательницы Люси
Жермен, намеревавшейся взять в долгосрочную аренду турбазу "Лапландия". Не
исключено, что среди погибших был и лондонский журналист Крамер, приехавший
в Полярные Зори вместе с известными сотрудниками Си-Эн-Эн Блейком и
Гринблатом для освещения проверки охранной системы Северной АЭС,
проводившейся в ночь с воскресенья на понедельник силами МЧС и Мурманского
отделения ФСБ.
Тернер даже засмеялся. Ну, сукин сын! Это называется: концы в воду.
Ювелирная работа! Но ты еще не знаешь, проклятый сукин сын, с кем связался!
Но тут же Тернер остановил себя. Нет, что-то не то. Проверка системы
охраны. Значит, на Северной АЭС что-то все же происходило? Именно в ночь с
воскресенья на понедельник. И еще. Блюмберг. Он не был мелким аферистом. Или
даже крупным. Выстраивать такую громоздкую и изощренную схему -- ради чего?
Ради жалкой доли в два с половиной -- три миллиона? Это Блюмбергу, которому
принадлежал контрольный пакет компании "Фрахт Интернэшнл" с годовым оборотом
в сотню миллионов долларов?
Не то. Явно не то. Но что?
Для ответа не хватало информации. Ее нужно было получить как можно
быстрей.
Тернер вызвал начальника службы безопасности корпорации "Интер-ойл", в
недавнем прошлом специального агента ФБР, и приказал срочно выяснить, что в
действительности происходило на Северной АЭС в ночь с воскресенья на
понедельник, а также принять все меры, чтобы найти Рузаева, Деева-Пилигрима
и главное -- Блюмберга. Тернер не верил, что он погиб. Какие меры, он не
стал объяснять. Бывший специальный агент ФБР знал это лучше его. Тернер
вызвал машину и вернулся на виллу. И только тут вспомнил об операции на
Токийской фьючерсной бирже. Но отменять ее было уже поздно.
Заснул он лишь на рассвете. Да и то после трех бокалов "Баккарди", хотя
обычно ограничивался одним, редко -- двумя. А уже в десять утра его разбудил
телефонный звонок. Звонил Макклоски.
-- Извините за беспокойство, сэр, но дело не терпит отлагательства. Из
Москвы звонит мистер Блюмберг...
-- Кто?! -- переспросил Тернер.
-- Мистер Аарон Блюмберг. Я незнаком с этим господином. Но он
утверждает, что вы его хорошо знаете. Просит меня назначить встречу с ним на
четырнадцать часов тридцатого апреля. Я бы даже сказал: требует. Говорит,
что на этой встрече, возможно, захотите присутствовать и вы. Каким должен
быть мой ответ, сэр?
Голова Тернера гудела от тупой боли. Ему понадобилось некоторое время,
чтобы понять смысл услышанного.
-- Соглашайтесь, -- сказал он наконец. -- Да, соглашайтесь.
-- Вы будете присутствовать на встрече?
-- Не знаю, -- подумав, ответил Тернер. -- Я решу это позже.
-- Тридцатое апреля, четырнадцать часов, -- повторил Макклоски. -- Еще
раз извините, что потревожил вас, -- добавил он и положил трубку.
"Блюмберг. Требует встречи. Что бы это, черт возьми, могло значить?.."
IV
Тридцатого апреля без пяти минут два возле центрального входа в офис
корпорации "Интер-ойл" остановилось желтое нью-йоркское такси. Из него вышли
трое мужчин. "Странная компания", -- машинально отметил начальник
секретариата "Интер-ойла", которому президент Макклоски поручил спуститься в
холл и встретить людей, беседа с которыми была назначена на два часа дня.
Это было очень необычное поручение. Так в корпорации "Интер-ойл" встречали
лишь самых важных клиентов или партнеров. Эти трое, высадившиеся из такси,
менее всего на них походили.
Пятидесятилетний молодящийся фат в дорогом клубном блейзере, с дымчатым
фуляром на шее и с небольшим, светлой кожи, кейсом в руке.
Серьезный молодой человек в круглых очках, похожий на аспиранта
университета.
Третий был явно иностранцем -- об этом нетрудно было догадаться по
интересу, с которым он оглядывал офис "Интер-ойла" и задирал голову с седыми
короткими волосами, всматриваясь в громаду "Эмпайр Стейт Билдинг". Он был
похож на небогатого европейского туриста. И не более того. Нет, не более.
И все же эти трое были теми людьми, которых ждал президент
"Интер-ойла".
-- Блюмберг, -- небрежно представился фат и, не дожидаясь приглашения,
последовал к лифтам в сопровождении своих спутников. Он даже не потрудился
представить их. Неслыханное нахальство. Но начальник секретариата промолчал.
Он чувствовал, что происходит нечто не совсем обычное. Слишком уж нервничал
всегда невозмутимый Джозеф Макклоски, ожидая этого визита. Были отменены все
встречи, две из них -- очень важные.
Скоростной лифт, которым пользовался только президент корпорации и
члены совета директоров, за считанные секунды вознес посетителей на
двадцатый этаж, начальник секретариата открыл дверь кабинета патрона и
посторонился:
-- Джентльмены, прошу.
Макклоски поднялся из-за массивного, резного бука письменного стола, но
не сделал и полшага навстречу вошедшим.
-- Мистер Блюмберг, -- отрекомендовал начальник секретариата фата и
умолк, давая понять, что имена остальных двоих ему неизвестны.
Их представил сам Блюмберг:
-- Мистер Коллинз. Мистер Голубков, наш гость из России. А где же
мистер Тернер?
-- Возможно, он присоединится к нам позже, -- ответил Макклоски и дал
знак начальнику секретариата, что тот может быть свободен.
-- Он присоединится к нам гораздо раньше, чем вы думаете, -- заявил
Блюмберг. -- И чем думает он сам.
В этом кабинете никогда так не разговаривали. Никто. Но Джозеф
Макклоски умел держать себя в руках.
-- Располагайтесь, джентльмены, -- сухо пригласил он и опустился в свое
резное кресло. -- Могу я узнать о цели вашего визита?
-- Разумеется, -- ответил Блюмберг и достал из кейса видеокассету. --
Мы хотим продать вам небольшой документальный фильм. Он недлинный, всего
сорок семь минут. Но очень, очень интересный.
Макклоски холодно улыбнулся:
-- Мы не занимаемся кино, мистер Блюмберг. Мы занимаемся
нефтепроводами, нефтеналивным флотом и нефтью вообще.
-- И немного политикой, не так ли? -- подхватил Блюмберг. -- Совсем
немного. В той мере, в какой это связано с нефтью. Об этом и фильм, мистер
Макклоски.
-- Нас не интересует кино, -- повторил президент "Интер-ойла".
-- Вы даже не представляете, от чего отказываетесь! Давайте договоримся
так. Вы посмотрите лишь маленький кусочек фильма. Самое начало. Всего
полминуты. И если вас это не заинтересует, мы немедленно удалимся.
Не дожидаясь согласия, Блюмберг подошел к стеллажу, на котором была
смонтирована радиоаппаратура, сунул в приемник "Филипса" кассету и пультом
включил видеодвойку.
Экран телевизора осветился. На нем появилось снятое крупным планом лицо
молодого полноватого брюнета с пышными черными усами. Он произнес на хорошем
английском:
-- Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником командующего армией
освобождения Ичкерии полковника Султана Рузаева. Я приехал к вам, мистер
Тернер, чтобы изложить план, разработанный известным вам человеком по имени
Пилигрим и одобренный полковником Рузаевым. Этот план предусматривает
организацию на территории России крупномасштабного террористического акта,
который приведет к освобождению Ичкерии и одновременно уничтожит Каспийский
трубопроводный консорциум. Речь идет о захвате и при необходимости взрыве
крупнейшей на северо-западе России Северной атомной электростанции.
Разрешите продолжать, мистер Тернер?..
Блюмберг остановил запись.
-- Ну как, интересно? -- поинтересовался он. Макклоски молчал. Он был
ошеломлен. Этот смуглый человек на экране обращался к мистеру Тернеру. Да, к
Тернеру. В этом не было никаких сомнений. И предлагал ему этот чудовищный
план.
Впервые за десятилетия работы на ответственных постах Макклоски не
знал, что сказать. Красная лампочка, вспыхнувшая на пульте интеркома,
избавила его от необходимости отвечать. Это был срочный вызов к Тернеру.
Макклоски встал.
-- Прошу извинить, но я вынужден вас ненадолго покинуть.
Он вышел в приемную, и тут же в кабинете появился сам Тернер. Он занял
место Макклоски за письменным столом и кивнул Блюмбергу:
-- Крутите ваше. кино.
-- Это и есть мистер Джон Форстер Тернер, -- представил его Блюмберг
своим спутникам. -- А эти джентльмены...
-- Я слышал, как их зовут, -- прервал его Тернер. -- Но не слышал, кто
они.
-- Вы узнаете об этом. Чуть позже, -- пообещал Блюмберг. -- Ну что,
смотрим кино?
И он нажал на клавишу "Play".
Все сорок семь минут Тернер не отрывал взгляда от экрана. Фильм был не
смонтирован, разноплановые куски сменялись смазанными, случайными кадрами.
Но одно Тернер понял сразу и по мере того, как шла пленка, лишь утверждался
в этом.
Это была не инсценировка. Это была настоящая документальная съемка
настоящего захвата станции. Настоящей была стрельба, настоящими и
поразительно слаженными были действия группы захвата, настоящим был труп
какой-то молодой женщины, из-под копны белокурых волос которой растекалось
по полу алое пятно крови, настоящим был ужас на лицах людей в белой
униформе, смотревших по телевизору на Рузаева -- тот предъявлял ультиматум
России и всему миру. Настоящим был какой-то сумасшедший парень, который
ворвался в комнату и навскидку, не оглянувшись, очередью из "узи" изрешетил
телевизор.
Все было настоящим. И это было самым угрожающим.
Мелькнул на последних кадрах небольшой вертолет, стремительно
удалявшийся от камеры, пошла панорама по заснеженным сопкам, в кадре
появился телерепортер, сунул почти в рот черную бобышку микрофона с надписью
"Си-Эн-Эн" и объявил:
-- Это все, дамы и господа. Атомный Апокалипсис не состоялся. Или
просто отложен? Я, Арнольд Блейк, и мой друг Гарри Гринблат желаем вам
никогда не пережить того, что пришлось пережить нам минувшей ночью.
Блюмберг нажал на кнопку "Stop", бросил пульт на стол перед Тернером,
закурил "Кэмел" и поинтересовался: