Страница:
количеством. В генеральной дирекции "Lucky Turs" понимали важность
отвоеванных позиций на российском рынке, поэтому все гиды и
менеджеры-администраторы, прежде не без некоторого пренебрежения
относившиеся к нищим русским, были персонально предупреждены, что при
малейшем выражении недовольства туристами из России все они будут немедленно
уволены.
Этим, возможно, и объяснялась необычная любезность и
предупредительность сорокалетней энергичной дамы, встретившей тургруппу,
прилетевшую на "Ил-76", у выхода из зала таможенного контроля. Она
препроводила русских леди и джентльменов к мерседесовскому экскурсионному
автобусу, три крупных звезды на бортах которого означали, что он оборудован
туалетом, баром и кондиционером. При входе в автобус каждый был награжден
самой обаятельной улыбкой, на которую только была способна гид, манерами
напоминавшая бойкую продавщицу московского универсама, персональным
приветствием "Добро пожаловайт ту Эджипт", а также роскошной белоснежной
розой сорта "Нифертари".
Тут же, у входа в автобус, всем были вручены синие пластиковые
папки-конверты с клапаном на кнопке. На лицевой стороне каждого рядом с
логотипом агентства значилось имя адресата, сопровожденное словами "миссис",
"мисс" или "мистер". Такой конверт вместе с улыбкой гида и розой получил и
сухощавый, скромно одетый немолодой турист с простоватым добродушным лицом и
седыми, коротко подстриженными волосами. На его конверте значилось: "Mister
Golubkov К.".
Оказавшись в автобусе и погрузившись в удобное, с высокой откидной
спинкой кресло, он повертел в руках розу, явно не зная, что с ней делать,
оглянулся по сторонам, но все миссис и мисс тургруппы, которым можно было бы
галантно сплавить цветок, сидели в стороне, а дарить "Нифертари"
соседям-мистерам было не просто глупо, а даже двусмысленно и неприлично. На
спинке переднего кресла тоже не было никакой сетки, лишь откидной столик,
как в самолетах. Поэтому полковник Голубков, несколько воровато оглянувшись,
сунул розу под кресло и занялся изучением содержимого конверта.
В конверте находились рекламные буклеты "Lucky Turs" и подробная, на
нескольких страницах, расписанная по часам программа счастливого
путешествия: три дня в Каире, переезд поездом в Асуан, автобусом -- в
Луксор, возвращение в Каир, прощальный банкет в ночном ресторане с
шоу-программой и танцем живота.
Тур был рассчитан на девять дней, но Голубкова интересовали лишь первые
три дня, а еще точнее -- только третий день. После завтрака в отеле "Фараон"
предполагалось посещение Национального музея, рассчитанное на три с
половиной часа -- с 11.00 до 14.30. Эта информация явно озадачила Голубкова,
он даже взглянул на часы, как бы соразмеряя программу со своими, одному ему
известными планами. Не соразмерялась. Голубков озадаченно поморщился, потом
сунул программу в конверт, рассудив, что все как-нибудь образуется,
откинулся на спинку кресла и стал смотреть в окно на погружавшиеся в
вечерние сумерки безликие предместья Каира и слушая вступительную лекцию
гида, посвященную истории города. Слушать было интересно. На фразе "В Каир
проживает сейчас двенадцать миллионы человеков и десять миллионы автомобил"
он изумленно приподнял брови.
А вот смотреть было не на что.
В последующие два дня мистер Голубков ничем не выделялся из группы
туристов. Он без опозданий спускался к завтраку, исправно ездил на экскурсии
по огромному мегаполису, загазованному сильней, чем московское Садовое
кольцо в час пик, и заваленному мусором, как московские барахолки сразу
после закрытия, внимательно слушал пояснения гида в мечетях и у пирамид
Гизы, покупал, как и все, на Серебряном и Золотом базарах мелкие сувениры у
назойливых, как цыгане, торговцев. Только ничего не записывал, не
фотографировал и старался случайно не оказаться в чужом кадре или на
видеопленке. Даже во время коллективного снимка на память на фоне Сфинкса он
сумел вовремя отвернуться, так что запечатленным на память оказался только
его седой затылок.
Но на третий день, когда позади остались несколько залов Национального
музея и Голубков уяснил, что выдвинутая вперед левая нога статуи означает,
что это воин, а голова львицы -- тоже символ воина, он стал поглядывать на
часы. В половине второго обратился к своему соседу по номеру, сорокалетнему
владельцу пекарни из Подмосковья:
-- Скажи гиду, что я ушел и к обеду не буду. Чтобы не думали, что
потерялся. Мне нужно позвонить в Москву.
-- Да ты что, Дмитрич?! -- поразился пекарь. -- Там же еще эти, хрен
их, скарабеи! И эти, хрен их, мумии!
Сама мысль о том, что за свои бабки человек может чего-то недополучить,
казалась ему кощунственной.
-- Нужно, -- объяснил Голубков. -- Ревизия назревала, налоговая
полиция. Надо узнать, а то что-то у меня на душе неспокойно.
-- Тогда да, -- тотчас согласился пекарь, которому Голубков
представился главным бухгалтером риэлтерской фирмы. -- Налоговая полиция --
нет вопросов.
Голубков еще немного постоял, выжидая удобный момент, чтобы незаметно
уйти, рассеянно прислушиваясь к напористым объяснениям гида:
-- Русски турист много дарит мне ваш матрошка. Русски матрошка, русски
матрошка! Вот посмотрет, что есть ваш матрошка: фараончик в саркофаг один, в
нем еще один, в нем третьи, четвертий. Один тысяча триста тридцать семь год
до наша эра. До! Что было в этот год, где Россия? Ничего не было в этот год,
где Россия! Внутри четвертий, самый маленький фараончик спрятали дамски
волос. Чьи это дамски волос? Им бил мама Тутанхамон, жени Тутанхамон, его
любовниц? Да бог знает. Пока маму, жени не нашли тело и не сделаль анализы,
чтобы сравнивать, это будет тайн. Вопросов есть?
Гид решительно двинулась к следующему стенду, туристы послушно
последовали за ней. Голубков отступил за колонну, пересек прохладные залы и
вышел на раскаленную площадь, заставленную экскурсионными автобусами. Тут же
сгрудилась стайка разномастных такси. Голубков сел в первую попавшуюся
машину и назвал адрес загородного элитного клуба.
-- Хандрид доллар, -- мгновенно объявил таксист, по одному лишь адресу
оценив платежеспособность клиента. В такие клубы бедные люди не ездят. --
Айна хундерт, -- повторил он для убедительности по-немецки и добавил
по-русски: -- Одна сто. О'кей?
-- Файф, -- твердо ответил Голубков, еще в Москве предупрежденный, что
каирские таксисты по части обувания лохов-иностранцев забьют баки любому из
своих московских коллег. И тоже продублировал по-немецки и по-русски: --
Фюнф. Пять. И не доллар, а фунт.
Таксист вздел к небу руки и запричитал на смеси арабского и ломаного
английского, призывая все высшие силы в свидетели, что такой цены просто не
существует и он лучше подарит уважаемому хабибу свою машину, чем согласится
на такую плату.
-- Пят-десят, -- закончил он свой монолог. -- Карашо?
-- Хрен тебе, а не хорошо, -- ответил Голубков. -- Ладно, десять. Ноу?
Гуд-бай!
-- О'кей, о'кей! -- поспешно согласился таксист, верно угадав, что
сейчас потеряет клиента. -- Онли ноу фунт. Доллар! Ол-райт?
Голубков взглянул на часы и кивнул:
-- Ладно, ол-райт. Поехали!
-- Карашо! -- просиял таксист, вырулил на забитую машинами автостраду и
из правого ряда направил свою тачку в крайний левый, восьмой, почти поперек
дороги, даже не оглядываясь на тормозившие в миллиметрах от него машины. И
что больше всего поразило Голубкова: никто даже не гукнул, все воспринимали
смертоубийственный для московских улиц маневр таксиста как нечто вполне
нормальное.
Так это и осталось в памяти полковника Голубкова одним из самых ярких
египетских впечатлений.
Через полчаса такси выехало на загородное шоссе и еще минут через
десять остановилось у литых чугунных ворот клуба. Перед воротами
прохаживались четверо национальных гвардейцев с рациями и автоматами
Калашникова. Из стеклянной будки проходной без всякого вызова появился
дежурный в белой униформе с красным вензелем клуба на лацкане пиджака и
вопросительно взглянул на посетителя:
-- Сэр?
Голубков назвался.
Дежурный почтительно склонил голову:
-- Please!
Он ввел Голубкова на территорию клуба и представил человеку в
элегантном светлом костюме с дымчатым шейным платком, сидевшему в белом
шезлонге у бассейна, окруженного высокими королевскими пальмами.
-- Ваш гость, сэр, -- сказал он по-английски и бесшумно удалился.
Человек поднялся с шезлонга.
-- Здравствуйте, полковник. Вы точны, -- произнес он на чистейшем
русском языке. -- Разрешите представиться...
Голубков жестом остановил его.
-- Бамберг, -- сказал он. -- Нет. Блюмберг. Да, Аарон Блюмберг,
Коммерческое аналитическое агентство, Гамбург. Так было на визитной
карточке, которую вы незаметно сунули в карман моего спутника. Перед этим вы
спросили у меня, который час. Это было в начале ноября прошлого года в одном
прибалтийском городе. На обратной стороне визитки был текст, адресованный
некоему Профессору... Черт. Ну конечно же! А я все голову ломаю: где же я
видел этот почерк! "Ваш доброжелатель". Что ж, интересно с вами
познакомиться.
-- Я слышал, что у вас феноменальная память, -- заметил Блюмберг. -- Но
не подозревал, что такая. Вы видели меня мельком, меньше полминуты.
-- После получения вашей визитки Профессор немедленно вылетел в этот
город, -- продолжал Голубков. -- Вы встречались с ним на маяке. Хотел бы я
знать, о чем вы с ним разговаривали.
-- О моей встрече с Профессором вам рассказал ваш молодой спутник
Сергей Пастухов? -- уточнил Блюмберг.
-- Да, уже в Москве. Когда все закончилось.
-- Он назвал меня?
-- Нет. Не счел возможным. Я не настаивал. Тем более что не составило
труда установить, что смотрителем маяка был в то время Александр Иванович
Столяров. Вы, мистер Блюмберг.
-- Похоже, Пастухов из тех молодых людей, которые умеют держать язык за
зубами.
-- Он умеет не только это.
-- Как поживает Профессор? -- поинтересовался Блюмберг. -- Я слышал,
что он ушел на пенсию.
-- Его ушли.
-- Что ж, это, возможно, и к лучшему.
-- Для кого?
-- Для всех. Пойдемте, полковник, нас ждут.
Голубков взглянул на часы:
-- Разве я опоздал?
-- Нет. Все приехали раньше вас и в разные дни. Одновременное появление
могло вызвать ненужное любопытство.
Они обогнули бассейн, соединенный еще с тремя бассейнами размером
поменьше, миновали теннисные корты и просторное ярко-зеленое поле для гольфа
и направились к одной из двухэтажных мраморных вилл, опоясанных широкими
лоджиями с бело-красными парусиновыми навесами. Белый и красный были,
очевидно, фирменными цветами этого клуба, занимавшего не меньше десяти
гектаров цветущего оазиса на самом краю пустыни. Вдалеке слева марево
приподнимало над горизонтом вершины пирамид Гизы, а сразу за дорогой,
огибавшей оазис, начинались барханы с выпирающими из песка бурыми скалами.
В это самое знойное время дня территория клуба была безлюдна, лишь в
дальнем конце, на гаревом треке, две девушки в высоких черных сапогах с
поблескивающими на солнце медными шпорами, в белых бриджах и в красных
жокейских кепках осваивали под руководством инструктора верховую езду на
арабских скакунах изумительной жемчужно-серой масти.
В сопровождении Блюмберга полковник Голубков поднялся на второй этаж
одной из вилл и вошел в просторную, прохладную от кондиционеров гостиную с
толстым персидским ковром на полу, обставленную изящной, белой с позолотой
мебелью. Вокруг овального стола сидели трое мужчин, настолько непохожих друг
на друга во всем, от возраста до манеры одеваться, что трудно было даже
предположить, что заставило их собраться вместе.
Один из них был грузный, в летах, с холеным высокомерным лицом, в
шортах цвета хаки и в такой же рубашке с короткими рукавами. Ему не хватало
лишь толстой сигары в зубах, стека и пробкового тропического шлема, чтобы
стать совсем уж похожим на английского колонизатора, как их изображали в
стародавние советские времена художники Кукрыниксы на страницах журнала
"Крокодил". Разложив перед собой на столе что-то вроде дамского маникюрного
набора, он чистил скребками и щеточками прямую данхилловскую трубку.
Второму, смуглому брюнету с аккуратной прической, было лет сорок. Он
был в прекрасно сшитом летнем костюме. Сидел, свободно откинувшись на спинку
кресла, закинув ногу на ногу, курил голубоватую египетскую сигарету,
стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Но при всей непринужденности его
позы в нем чувствовалась выправка кадрового военного.
А третий казался совершенно неуместным в этой компании и вообще на этой
вилле и в этом элитном, уровня отелей "Хилтон", клубе. Белобрысый, в простых
круглых очках в белой металлической оправе, в ковбойке с закатанными
рукавами и потертых джинсах, он был похож на старшекурсника или аспиранта
колледжа. На коленях у него лежал пухлый воскресный выпуск "Нью-Йорк таймс",
он небрежно перелистывал страницы, время от времени задерживаясь на
какой-либо из статей.
А между тем это был один из самых серьезных людей из всех
присутствующих. Голубков просматривал его досье больше года назад, но узнал
сразу. Его звали Джеффри Коллинз. В свои тридцать четыре года он имел чин
командора и был одним из заместителей начальника
информационно-аналитического директората ЦРУ. По российским меркам это была
должность как минимум генерал-лейтенанта.
При появлении Блюмберга и Голубкова все трое повернули головы в их
сторону. Лица их не выразили ни малейшего интереса, но Голубков не
сомневался, что эта показная безучастность лишь маскирует напряженную работу
мысли. В их памяти, как на экране мощного компьютера, картинки с
молниеносной скоростью сменяли одна другую. И первым, похоже, нужный файл
нашел аспирант. Он как бы удовлетворенно кивнул сам себе, бросил на стол
газету и приготовился к началу разговора. Голубков не был уверен, что его
личность идентифицировали британский колонизатор и смуглый брюнет, но сам он
узнал обоих, хотя не сразу вспомнил их имена. Первый был действительно
англичанином и возглавлял в "МИ-6" русское направление. Брюнет же, без
всякого сомнения, был из Моссада.
-- Джентльмены, мы являемся участниками в некотором роде исторического
события, -- обратился ко всем присутствующим Блюмберг. -- Впервые в
послевоенной истории собрались вместе представители противоборствующих
служб. Полагаю, вы не нуждаетесь во взаимном представлении, но я все-таки
это сделаю, чтобы подчеркнуть доверительность нашей встречи. Сэр Роберт
Кингсли, Интеллидженс сервис. -- Блюмберг слегка поклонился англичанину. --
Командор Джеффри Коллинз, ЦРУ. Подполковник Соломон Бен-Ари, Моссад.
Полковник Константин Голубков, он представляет Сикрет сервис России.
После такого расплывчатого определения можно было ожидать вопроса о
том, какую именно секретную службу России представляет полковник Голубков.
Но никто этого не спросил. Лишь Кингсли поинтересовался:
-- А кого представляете вы, мистер Блюмберг?
-- На этом этапе моя роль -- посредник. Если план, который мы должны
обсудить, вступит в стадию практической реализации, я становлюсь
координатором. Проходите, полковник, располагайтесь, -- обратился он к
Голубкову.
Блюмберг говорил по-английски, и Голубков не без удивления отметил, что
понимает практически все. Последние дни перед отъездом по приказанию
Нифонтова он находился в полном распоряжении лингвиста, который с помощью
двадцать пятого кадра и прочих суггестологических хитроумностей пытался
освежить в памяти полковника Голубкова знания, полученные им в школьные и
курсантские годы, а также во время интенсивного обучения английскому языку
перед поступлением на работу в УПСМ. Методика этого ускоренного курса была
секретной еще со времен КГБ, ею пользовались, когда нужно было срочно
заслать агента в какую-нибудь страну.
Видно, недаром ели свой хлеб кагэбэшные лингвисты с их системой
загрузки информации сразу в подкорку. Правда, насчет того, что его
английский будет понятен собеседникам, Голубков не очень-то обольщался.
Появился официант, вкатил сервировочный столик, уставленный
разномастными бутылками, бокалами и серебряным ведерком со льдом, и молча
вышел. Предполагалось, по-видимому, самообслуживание, но никто из
присутствующих не прикоснулся к напиткам.
-- Мы можем, полагаю, начать, -- заметил англичанин, убирая свой
несессер и набивая трубку табаком из замшевого кисета.
-- Чуть позже, сэр, -- ответил Блюмберг. -- Я жду важного сообщения.
Он подошел к сервировочному столику, налил себе почти полный бокал
джина и устроился в кресле у стены, рядом со столиком с телефонным
аппаратом.
Ожидание затягивалось, но никто не проявлял признаков нетерпения. Лишь
американец решил с пользой употребить впустую идущее время.
-- Не могли бы вы, полковник, кое-что прояснить для меня? -- обратился
он к Голубкову. -- Полагаю, это будет небезынтересно всем. Неделю назад во
всех СМИ было опубликовано сообщение агентства "Интерфакс" о нападении в
Чечне на инспекторов Генерального штаба России. Один генерал убит, второй
тяжело ранен. Погибли еще трое российских офицеров и шестеро ранены. Как
такое могло случиться?
Голубков промолчал. Он и сам очень хотел бы это знать.
-- В сообщении говорится, -- продолжал Коллинз, -- что создана
правительственная комиссия. Мы знаем, что такие комиссии создаются в России,
когда хотят спустить дело на тормозах. Не помню случая, чтобы результаты их
работы предавались огласке или приводили бы к конкретным мерам. Чем
объяснить причины такой неадекватной реакции президента Ельцина и
правительства России на этот вызывающий террористический акт?
Голубков помедлил с ответом.
-- Перевести? -- спросил Блюмберг.
-- Нет, я все понял. Но мне никто не поручал комментировать позицию
правительства и Президента России.
Последнюю фразу Голубков произнес по-английски, тщательно подбирая и
выговаривая слова. Но, судя по реакции окружающих, его английский был таким,
что по сравнению с ним русский язык напористой гидши из "Lucky Turs" казался
чистейшей пушкинской прозой. Сэр Роберт даже отвел от трубки зажигалку и с
неподдельным интересом взглянул на полковника Голубкова.
-- Я все же вам помогу, -- вмешался Блюмберг. -- Вы же хотите быть
правильно поняты, не так ли?
-- Ну, помогите, -- согласился Голубков.
-- Нам было бы интересно и ваше личное мнение, -- заметил Коллинз,
выслушав перевод Блюмберга. -- Взгляд изнутри. Чем, по-вашему, объясняется
такая слабая реакция Москвы?
-- Мы не можем послать в Чечню Шестой флот или устроить там "Бурю в
пустыне". Грозный -- не Бейрут, а Чечня -- не Ирак.
Полковник Голубков подождал, пока Блюмберг переведет его слова, и
закончил:
-- Чеченцы -- граждане России. Такие же полноправные, как и все. Там
еще десятки тысяч русских, украинцев, евреев, татар и других. И все они --
граждане России. История Соединенных Штатов не знает таких прецедентов.
Меня, возможно, лучше поймет сэр Роберт. Сколько десятилетий Лондон не может
решить проблему Ольстера?
-- Вы правы, полковник, -- чуть скрипучим голосом подтвердил
колонизатор. -- Это очень непростая проблема.
-- Бездействие -- не лучший способ решать проблемы, -- возразил
Коллинз.
-- Но и не худший, -- парировал Голубков. -- Мы уже наломали дров в
Чечне, пора и передохнуть.
-- Бездействие Москвы провоцирует террористов на новые акции.
-- Вы можете предложить способ кардинального решения проблемы? --
поинтересовался Голубков. -- Сделайте одолжение. Я доведу ваши предложения
до сведения нашего высшего руководства.
Коллинз поправил свои старообразные очки и покачал головой:
-- Нет, я не знаю такого способа.
"То-то же", -- хотел сказать Голубков, но в это время раздался
телефонный звонок, Блюмберг выслушал короткое сообщение и опустил трубку на
рычаги.
-- Джентльмены, мы можем начать работу, -- обратился он к
присутствующим. -- Телеметристы подтвердили отсутствие в этой вилле и на
территории клуба каких-либо прослушивающих и звукозаписывающих устройств.
Собственно, мы уже начали. Потому что главная тема нашего совещания --
положение в кавказском регионе.
II
Блюмберг сказал:
-- Главная тема нашего совещания -- положение в кавказском регионе.
И тут же его перебил не проронивший до тех пор ни слова представитель
Моссада:
-- Прошу извинить. Но первоначально предполагалось, что это будут
двусторонние консультации между Израилем и Россией о выдаче всем вам хорошо
известного террориста по кличке Пилигрим. Я не понимаю необходимости участия
в них США и Великобритании.
-- Претендовать на выдачу Пилигрима может и Лондон, -- заметил сэр
Роберт. -- За взрыв в Белфасте. А также Италия -- за взрыв вокзала в
Болонье. И ряд других стран.
-- Но нашли его мы, -- напомнил израильтянин.
-- Джентльмены, вы сейчас делите шкуру неубитого медведя, -- вмешался
Блюмберг. -- Вопрос о том, кто получит Пилигрима, не самый сложный. Об этом
вы уж как-нибудь договоритесь. В свое время. Сейчас перед нами задача
гораздо более важная и трудная. Вы получили меморандум
информационно-аналитического директората ЦРУ о ситуации на Кавказе и
сопутствующие материалы, в том числе и интервью чеченского террориста
Рузаева. Есть ли у кого-либо сомнения в полноте анализа и в точности оценки
общей ситуации? Сэр Роберт?
-- Нет.
-- И все же я предложил бы сузить тему, -- попытался настоять на своем
израильтянин. -- Мое правительство намерено получить Пилигрима. И мы это
сделаем. Вопрос лишь в том, какими методами.
-- Подполковник Бен-Ари, -- вмешался в разговор Коллинз. -- Будьте
любезны сформулировать приказ, который вы получили от своего руководства.
Моссадовцу явно не понравился жесткий тон цэрэушника, но он все же
ответил:
-- Мне предписано принять участие в совещании, которое проводится при
посредничестве мистера Блюмберга, и информировать мое руководство о его
результатах.
-- Оговаривался ли в приказе состав участников и тема совещания? --
уточнил Коллинз.
-- Нет, -- вынужден был признать Бен-Ари.
-- Намерены ли вы точно следовать полученным указаниям или мне придется
обратиться к руководству Моссада с просьбой разъяснить вам ваши обязанности?
-- В этом нет необходимости, -- хмуро ответил Бен-Ари.
-- Продолжайте, мистер Блюмберг, -- кивнул Коллинз.
-- Благодарю, командор. Поскольку мы затронули этот частный вопрос,
хочу предостеречь израильскую и российскую стороны от попыток самостоятельно
решить проблему Пилигрима и Рузаева. Более того, необходимо принять все меры
для обеспечения их безопасности. Потому что в плане, который я намерен вам
предложить, они должны играть ключевые роли. Вам понятно то, что я сказал?
-- по-русски обратился Блюмберг к Голубкову.
-- Да. Мы уже выделили для Пилигрима негласную охрану.
-- Вы взяли Пилигрима под наружное наблюдение, -- уточнил Бен-Ари. -- И
он о нем знает. Это для вас неприятная новость, полковник, не так ли?
-- Нет, -- возразил Голубков. -- Неприятная, но не новость. Хотя меня
очень интересует, откуда об этом знаете вы. Нет, не новость, -- повторил он.
-- Вам не о чем беспокоиться, мистер Блюмберг. В обязанность нашей "наружки"
вменены и функции охраны.
-- Чем это вызвано, полковник? -- поинтересовался сэр Роберт.
-- Эти фигуры нам известны. Если их вывести из игры, могут появиться
другие.
-- Это кажется мне разумным, -- выслушав перевод, кивнул англичанин и
запыхтел, раскуривая трубку.
Блюмберг с каким-то особенным интересом, словно бы испытующе, взглянул
на Голубкова и продолжал:
-- Скажу больше, джентльмены. Для успешной реализации нашего плана
нужны именно такие фигуры, как Пилигрим и Рузаев. Известные и одиозные.
-- Вы нас заинтриговали, -- заметил сэр Роберт. -- Не пора ли вам
перейти к изложению плана?
Блюмберг помедлил с ответом.
-- Это самый трудный момент нашего совещания. Дело в том, господа, что
каждого из вас посвятят только в ту часть плана, которая будет реализована
силами ваших служб. В полном объеме с планом знакомы только три человека:
директор ЦРУ, еще один человек и я.
-- Не знаком даже командор Коллинз? -- переспросил Бен-Ари.
-- Да, это так, -- подтвердил цэрэушник.
-- Это беспрецедентно! -- решительно заявил сэр Роберт. -- О какой
доверительности может идти речь, если нам отводится роль слепых
исполнителей? Не думаю, мистер Блюмберг, что это хорошая основа для наших
переговоров. Нет, не думаю!
-- Сэр Роберт, джентльмены! Это действительно беспрецедентно, --
согласился Блюмберг. -- Но не имеет прецедентов и ситуация. Мы можем
рассчитывать на успех лишь в том случае, если план будет реализован в
условиях абсолютной секретности. Любая, даже самая ничтожная утечка
информации сведет все наши усилия к нулю. Можете ли вы гарантировать, сэр
Роберт, что в ваше окружение не внедрен "крот"?
-- Эта вероятность ничтожна.
-- Но она есть. Она есть всегда. И у всех. И сейчас нам лучше исходить
из того, что она реальна. Сложность наших переговоров заключается и в
другом. Если любая из сторон примет решение устраниться от участия в
совместной акции, на этом все и закончится. План предусматривает активизацию
агентурной сети практически во всем мире. У Лондона традиционно сильные
оперативные позиции в Турции и Скандинавии. У Тель-Авива -- на Ближнем
отвоеванных позиций на российском рынке, поэтому все гиды и
менеджеры-администраторы, прежде не без некоторого пренебрежения
относившиеся к нищим русским, были персонально предупреждены, что при
малейшем выражении недовольства туристами из России все они будут немедленно
уволены.
Этим, возможно, и объяснялась необычная любезность и
предупредительность сорокалетней энергичной дамы, встретившей тургруппу,
прилетевшую на "Ил-76", у выхода из зала таможенного контроля. Она
препроводила русских леди и джентльменов к мерседесовскому экскурсионному
автобусу, три крупных звезды на бортах которого означали, что он оборудован
туалетом, баром и кондиционером. При входе в автобус каждый был награжден
самой обаятельной улыбкой, на которую только была способна гид, манерами
напоминавшая бойкую продавщицу московского универсама, персональным
приветствием "Добро пожаловайт ту Эджипт", а также роскошной белоснежной
розой сорта "Нифертари".
Тут же, у входа в автобус, всем были вручены синие пластиковые
папки-конверты с клапаном на кнопке. На лицевой стороне каждого рядом с
логотипом агентства значилось имя адресата, сопровожденное словами "миссис",
"мисс" или "мистер". Такой конверт вместе с улыбкой гида и розой получил и
сухощавый, скромно одетый немолодой турист с простоватым добродушным лицом и
седыми, коротко подстриженными волосами. На его конверте значилось: "Mister
Golubkov К.".
Оказавшись в автобусе и погрузившись в удобное, с высокой откидной
спинкой кресло, он повертел в руках розу, явно не зная, что с ней делать,
оглянулся по сторонам, но все миссис и мисс тургруппы, которым можно было бы
галантно сплавить цветок, сидели в стороне, а дарить "Нифертари"
соседям-мистерам было не просто глупо, а даже двусмысленно и неприлично. На
спинке переднего кресла тоже не было никакой сетки, лишь откидной столик,
как в самолетах. Поэтому полковник Голубков, несколько воровато оглянувшись,
сунул розу под кресло и занялся изучением содержимого конверта.
В конверте находились рекламные буклеты "Lucky Turs" и подробная, на
нескольких страницах, расписанная по часам программа счастливого
путешествия: три дня в Каире, переезд поездом в Асуан, автобусом -- в
Луксор, возвращение в Каир, прощальный банкет в ночном ресторане с
шоу-программой и танцем живота.
Тур был рассчитан на девять дней, но Голубкова интересовали лишь первые
три дня, а еще точнее -- только третий день. После завтрака в отеле "Фараон"
предполагалось посещение Национального музея, рассчитанное на три с
половиной часа -- с 11.00 до 14.30. Эта информация явно озадачила Голубкова,
он даже взглянул на часы, как бы соразмеряя программу со своими, одному ему
известными планами. Не соразмерялась. Голубков озадаченно поморщился, потом
сунул программу в конверт, рассудив, что все как-нибудь образуется,
откинулся на спинку кресла и стал смотреть в окно на погружавшиеся в
вечерние сумерки безликие предместья Каира и слушая вступительную лекцию
гида, посвященную истории города. Слушать было интересно. На фразе "В Каир
проживает сейчас двенадцать миллионы человеков и десять миллионы автомобил"
он изумленно приподнял брови.
А вот смотреть было не на что.
В последующие два дня мистер Голубков ничем не выделялся из группы
туристов. Он без опозданий спускался к завтраку, исправно ездил на экскурсии
по огромному мегаполису, загазованному сильней, чем московское Садовое
кольцо в час пик, и заваленному мусором, как московские барахолки сразу
после закрытия, внимательно слушал пояснения гида в мечетях и у пирамид
Гизы, покупал, как и все, на Серебряном и Золотом базарах мелкие сувениры у
назойливых, как цыгане, торговцев. Только ничего не записывал, не
фотографировал и старался случайно не оказаться в чужом кадре или на
видеопленке. Даже во время коллективного снимка на память на фоне Сфинкса он
сумел вовремя отвернуться, так что запечатленным на память оказался только
его седой затылок.
Но на третий день, когда позади остались несколько залов Национального
музея и Голубков уяснил, что выдвинутая вперед левая нога статуи означает,
что это воин, а голова львицы -- тоже символ воина, он стал поглядывать на
часы. В половине второго обратился к своему соседу по номеру, сорокалетнему
владельцу пекарни из Подмосковья:
-- Скажи гиду, что я ушел и к обеду не буду. Чтобы не думали, что
потерялся. Мне нужно позвонить в Москву.
-- Да ты что, Дмитрич?! -- поразился пекарь. -- Там же еще эти, хрен
их, скарабеи! И эти, хрен их, мумии!
Сама мысль о том, что за свои бабки человек может чего-то недополучить,
казалась ему кощунственной.
-- Нужно, -- объяснил Голубков. -- Ревизия назревала, налоговая
полиция. Надо узнать, а то что-то у меня на душе неспокойно.
-- Тогда да, -- тотчас согласился пекарь, которому Голубков
представился главным бухгалтером риэлтерской фирмы. -- Налоговая полиция --
нет вопросов.
Голубков еще немного постоял, выжидая удобный момент, чтобы незаметно
уйти, рассеянно прислушиваясь к напористым объяснениям гида:
-- Русски турист много дарит мне ваш матрошка. Русски матрошка, русски
матрошка! Вот посмотрет, что есть ваш матрошка: фараончик в саркофаг один, в
нем еще один, в нем третьи, четвертий. Один тысяча триста тридцать семь год
до наша эра. До! Что было в этот год, где Россия? Ничего не было в этот год,
где Россия! Внутри четвертий, самый маленький фараончик спрятали дамски
волос. Чьи это дамски волос? Им бил мама Тутанхамон, жени Тутанхамон, его
любовниц? Да бог знает. Пока маму, жени не нашли тело и не сделаль анализы,
чтобы сравнивать, это будет тайн. Вопросов есть?
Гид решительно двинулась к следующему стенду, туристы послушно
последовали за ней. Голубков отступил за колонну, пересек прохладные залы и
вышел на раскаленную площадь, заставленную экскурсионными автобусами. Тут же
сгрудилась стайка разномастных такси. Голубков сел в первую попавшуюся
машину и назвал адрес загородного элитного клуба.
-- Хандрид доллар, -- мгновенно объявил таксист, по одному лишь адресу
оценив платежеспособность клиента. В такие клубы бедные люди не ездят. --
Айна хундерт, -- повторил он для убедительности по-немецки и добавил
по-русски: -- Одна сто. О'кей?
-- Файф, -- твердо ответил Голубков, еще в Москве предупрежденный, что
каирские таксисты по части обувания лохов-иностранцев забьют баки любому из
своих московских коллег. И тоже продублировал по-немецки и по-русски: --
Фюнф. Пять. И не доллар, а фунт.
Таксист вздел к небу руки и запричитал на смеси арабского и ломаного
английского, призывая все высшие силы в свидетели, что такой цены просто не
существует и он лучше подарит уважаемому хабибу свою машину, чем согласится
на такую плату.
-- Пят-десят, -- закончил он свой монолог. -- Карашо?
-- Хрен тебе, а не хорошо, -- ответил Голубков. -- Ладно, десять. Ноу?
Гуд-бай!
-- О'кей, о'кей! -- поспешно согласился таксист, верно угадав, что
сейчас потеряет клиента. -- Онли ноу фунт. Доллар! Ол-райт?
Голубков взглянул на часы и кивнул:
-- Ладно, ол-райт. Поехали!
-- Карашо! -- просиял таксист, вырулил на забитую машинами автостраду и
из правого ряда направил свою тачку в крайний левый, восьмой, почти поперек
дороги, даже не оглядываясь на тормозившие в миллиметрах от него машины. И
что больше всего поразило Голубкова: никто даже не гукнул, все воспринимали
смертоубийственный для московских улиц маневр таксиста как нечто вполне
нормальное.
Так это и осталось в памяти полковника Голубкова одним из самых ярких
египетских впечатлений.
Через полчаса такси выехало на загородное шоссе и еще минут через
десять остановилось у литых чугунных ворот клуба. Перед воротами
прохаживались четверо национальных гвардейцев с рациями и автоматами
Калашникова. Из стеклянной будки проходной без всякого вызова появился
дежурный в белой униформе с красным вензелем клуба на лацкане пиджака и
вопросительно взглянул на посетителя:
-- Сэр?
Голубков назвался.
Дежурный почтительно склонил голову:
-- Please!
Он ввел Голубкова на территорию клуба и представил человеку в
элегантном светлом костюме с дымчатым шейным платком, сидевшему в белом
шезлонге у бассейна, окруженного высокими королевскими пальмами.
-- Ваш гость, сэр, -- сказал он по-английски и бесшумно удалился.
Человек поднялся с шезлонга.
-- Здравствуйте, полковник. Вы точны, -- произнес он на чистейшем
русском языке. -- Разрешите представиться...
Голубков жестом остановил его.
-- Бамберг, -- сказал он. -- Нет. Блюмберг. Да, Аарон Блюмберг,
Коммерческое аналитическое агентство, Гамбург. Так было на визитной
карточке, которую вы незаметно сунули в карман моего спутника. Перед этим вы
спросили у меня, который час. Это было в начале ноября прошлого года в одном
прибалтийском городе. На обратной стороне визитки был текст, адресованный
некоему Профессору... Черт. Ну конечно же! А я все голову ломаю: где же я
видел этот почерк! "Ваш доброжелатель". Что ж, интересно с вами
познакомиться.
-- Я слышал, что у вас феноменальная память, -- заметил Блюмберг. -- Но
не подозревал, что такая. Вы видели меня мельком, меньше полминуты.
-- После получения вашей визитки Профессор немедленно вылетел в этот
город, -- продолжал Голубков. -- Вы встречались с ним на маяке. Хотел бы я
знать, о чем вы с ним разговаривали.
-- О моей встрече с Профессором вам рассказал ваш молодой спутник
Сергей Пастухов? -- уточнил Блюмберг.
-- Да, уже в Москве. Когда все закончилось.
-- Он назвал меня?
-- Нет. Не счел возможным. Я не настаивал. Тем более что не составило
труда установить, что смотрителем маяка был в то время Александр Иванович
Столяров. Вы, мистер Блюмберг.
-- Похоже, Пастухов из тех молодых людей, которые умеют держать язык за
зубами.
-- Он умеет не только это.
-- Как поживает Профессор? -- поинтересовался Блюмберг. -- Я слышал,
что он ушел на пенсию.
-- Его ушли.
-- Что ж, это, возможно, и к лучшему.
-- Для кого?
-- Для всех. Пойдемте, полковник, нас ждут.
Голубков взглянул на часы:
-- Разве я опоздал?
-- Нет. Все приехали раньше вас и в разные дни. Одновременное появление
могло вызвать ненужное любопытство.
Они обогнули бассейн, соединенный еще с тремя бассейнами размером
поменьше, миновали теннисные корты и просторное ярко-зеленое поле для гольфа
и направились к одной из двухэтажных мраморных вилл, опоясанных широкими
лоджиями с бело-красными парусиновыми навесами. Белый и красный были,
очевидно, фирменными цветами этого клуба, занимавшего не меньше десяти
гектаров цветущего оазиса на самом краю пустыни. Вдалеке слева марево
приподнимало над горизонтом вершины пирамид Гизы, а сразу за дорогой,
огибавшей оазис, начинались барханы с выпирающими из песка бурыми скалами.
В это самое знойное время дня территория клуба была безлюдна, лишь в
дальнем конце, на гаревом треке, две девушки в высоких черных сапогах с
поблескивающими на солнце медными шпорами, в белых бриджах и в красных
жокейских кепках осваивали под руководством инструктора верховую езду на
арабских скакунах изумительной жемчужно-серой масти.
В сопровождении Блюмберга полковник Голубков поднялся на второй этаж
одной из вилл и вошел в просторную, прохладную от кондиционеров гостиную с
толстым персидским ковром на полу, обставленную изящной, белой с позолотой
мебелью. Вокруг овального стола сидели трое мужчин, настолько непохожих друг
на друга во всем, от возраста до манеры одеваться, что трудно было даже
предположить, что заставило их собраться вместе.
Один из них был грузный, в летах, с холеным высокомерным лицом, в
шортах цвета хаки и в такой же рубашке с короткими рукавами. Ему не хватало
лишь толстой сигары в зубах, стека и пробкового тропического шлема, чтобы
стать совсем уж похожим на английского колонизатора, как их изображали в
стародавние советские времена художники Кукрыниксы на страницах журнала
"Крокодил". Разложив перед собой на столе что-то вроде дамского маникюрного
набора, он чистил скребками и щеточками прямую данхилловскую трубку.
Второму, смуглому брюнету с аккуратной прической, было лет сорок. Он
был в прекрасно сшитом летнем костюме. Сидел, свободно откинувшись на спинку
кресла, закинув ногу на ногу, курил голубоватую египетскую сигарету,
стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Но при всей непринужденности его
позы в нем чувствовалась выправка кадрового военного.
А третий казался совершенно неуместным в этой компании и вообще на этой
вилле и в этом элитном, уровня отелей "Хилтон", клубе. Белобрысый, в простых
круглых очках в белой металлической оправе, в ковбойке с закатанными
рукавами и потертых джинсах, он был похож на старшекурсника или аспиранта
колледжа. На коленях у него лежал пухлый воскресный выпуск "Нью-Йорк таймс",
он небрежно перелистывал страницы, время от времени задерживаясь на
какой-либо из статей.
А между тем это был один из самых серьезных людей из всех
присутствующих. Голубков просматривал его досье больше года назад, но узнал
сразу. Его звали Джеффри Коллинз. В свои тридцать четыре года он имел чин
командора и был одним из заместителей начальника
информационно-аналитического директората ЦРУ. По российским меркам это была
должность как минимум генерал-лейтенанта.
При появлении Блюмберга и Голубкова все трое повернули головы в их
сторону. Лица их не выразили ни малейшего интереса, но Голубков не
сомневался, что эта показная безучастность лишь маскирует напряженную работу
мысли. В их памяти, как на экране мощного компьютера, картинки с
молниеносной скоростью сменяли одна другую. И первым, похоже, нужный файл
нашел аспирант. Он как бы удовлетворенно кивнул сам себе, бросил на стол
газету и приготовился к началу разговора. Голубков не был уверен, что его
личность идентифицировали британский колонизатор и смуглый брюнет, но сам он
узнал обоих, хотя не сразу вспомнил их имена. Первый был действительно
англичанином и возглавлял в "МИ-6" русское направление. Брюнет же, без
всякого сомнения, был из Моссада.
-- Джентльмены, мы являемся участниками в некотором роде исторического
события, -- обратился ко всем присутствующим Блюмберг. -- Впервые в
послевоенной истории собрались вместе представители противоборствующих
служб. Полагаю, вы не нуждаетесь во взаимном представлении, но я все-таки
это сделаю, чтобы подчеркнуть доверительность нашей встречи. Сэр Роберт
Кингсли, Интеллидженс сервис. -- Блюмберг слегка поклонился англичанину. --
Командор Джеффри Коллинз, ЦРУ. Подполковник Соломон Бен-Ари, Моссад.
Полковник Константин Голубков, он представляет Сикрет сервис России.
После такого расплывчатого определения можно было ожидать вопроса о
том, какую именно секретную службу России представляет полковник Голубков.
Но никто этого не спросил. Лишь Кингсли поинтересовался:
-- А кого представляете вы, мистер Блюмберг?
-- На этом этапе моя роль -- посредник. Если план, который мы должны
обсудить, вступит в стадию практической реализации, я становлюсь
координатором. Проходите, полковник, располагайтесь, -- обратился он к
Голубкову.
Блюмберг говорил по-английски, и Голубков не без удивления отметил, что
понимает практически все. Последние дни перед отъездом по приказанию
Нифонтова он находился в полном распоряжении лингвиста, который с помощью
двадцать пятого кадра и прочих суггестологических хитроумностей пытался
освежить в памяти полковника Голубкова знания, полученные им в школьные и
курсантские годы, а также во время интенсивного обучения английскому языку
перед поступлением на работу в УПСМ. Методика этого ускоренного курса была
секретной еще со времен КГБ, ею пользовались, когда нужно было срочно
заслать агента в какую-нибудь страну.
Видно, недаром ели свой хлеб кагэбэшные лингвисты с их системой
загрузки информации сразу в подкорку. Правда, насчет того, что его
английский будет понятен собеседникам, Голубков не очень-то обольщался.
Появился официант, вкатил сервировочный столик, уставленный
разномастными бутылками, бокалами и серебряным ведерком со льдом, и молча
вышел. Предполагалось, по-видимому, самообслуживание, но никто из
присутствующих не прикоснулся к напиткам.
-- Мы можем, полагаю, начать, -- заметил англичанин, убирая свой
несессер и набивая трубку табаком из замшевого кисета.
-- Чуть позже, сэр, -- ответил Блюмберг. -- Я жду важного сообщения.
Он подошел к сервировочному столику, налил себе почти полный бокал
джина и устроился в кресле у стены, рядом со столиком с телефонным
аппаратом.
Ожидание затягивалось, но никто не проявлял признаков нетерпения. Лишь
американец решил с пользой употребить впустую идущее время.
-- Не могли бы вы, полковник, кое-что прояснить для меня? -- обратился
он к Голубкову. -- Полагаю, это будет небезынтересно всем. Неделю назад во
всех СМИ было опубликовано сообщение агентства "Интерфакс" о нападении в
Чечне на инспекторов Генерального штаба России. Один генерал убит, второй
тяжело ранен. Погибли еще трое российских офицеров и шестеро ранены. Как
такое могло случиться?
Голубков промолчал. Он и сам очень хотел бы это знать.
-- В сообщении говорится, -- продолжал Коллинз, -- что создана
правительственная комиссия. Мы знаем, что такие комиссии создаются в России,
когда хотят спустить дело на тормозах. Не помню случая, чтобы результаты их
работы предавались огласке или приводили бы к конкретным мерам. Чем
объяснить причины такой неадекватной реакции президента Ельцина и
правительства России на этот вызывающий террористический акт?
Голубков помедлил с ответом.
-- Перевести? -- спросил Блюмберг.
-- Нет, я все понял. Но мне никто не поручал комментировать позицию
правительства и Президента России.
Последнюю фразу Голубков произнес по-английски, тщательно подбирая и
выговаривая слова. Но, судя по реакции окружающих, его английский был таким,
что по сравнению с ним русский язык напористой гидши из "Lucky Turs" казался
чистейшей пушкинской прозой. Сэр Роберт даже отвел от трубки зажигалку и с
неподдельным интересом взглянул на полковника Голубкова.
-- Я все же вам помогу, -- вмешался Блюмберг. -- Вы же хотите быть
правильно поняты, не так ли?
-- Ну, помогите, -- согласился Голубков.
-- Нам было бы интересно и ваше личное мнение, -- заметил Коллинз,
выслушав перевод Блюмберга. -- Взгляд изнутри. Чем, по-вашему, объясняется
такая слабая реакция Москвы?
-- Мы не можем послать в Чечню Шестой флот или устроить там "Бурю в
пустыне". Грозный -- не Бейрут, а Чечня -- не Ирак.
Полковник Голубков подождал, пока Блюмберг переведет его слова, и
закончил:
-- Чеченцы -- граждане России. Такие же полноправные, как и все. Там
еще десятки тысяч русских, украинцев, евреев, татар и других. И все они --
граждане России. История Соединенных Штатов не знает таких прецедентов.
Меня, возможно, лучше поймет сэр Роберт. Сколько десятилетий Лондон не может
решить проблему Ольстера?
-- Вы правы, полковник, -- чуть скрипучим голосом подтвердил
колонизатор. -- Это очень непростая проблема.
-- Бездействие -- не лучший способ решать проблемы, -- возразил
Коллинз.
-- Но и не худший, -- парировал Голубков. -- Мы уже наломали дров в
Чечне, пора и передохнуть.
-- Бездействие Москвы провоцирует террористов на новые акции.
-- Вы можете предложить способ кардинального решения проблемы? --
поинтересовался Голубков. -- Сделайте одолжение. Я доведу ваши предложения
до сведения нашего высшего руководства.
Коллинз поправил свои старообразные очки и покачал головой:
-- Нет, я не знаю такого способа.
"То-то же", -- хотел сказать Голубков, но в это время раздался
телефонный звонок, Блюмберг выслушал короткое сообщение и опустил трубку на
рычаги.
-- Джентльмены, мы можем начать работу, -- обратился он к
присутствующим. -- Телеметристы подтвердили отсутствие в этой вилле и на
территории клуба каких-либо прослушивающих и звукозаписывающих устройств.
Собственно, мы уже начали. Потому что главная тема нашего совещания --
положение в кавказском регионе.
II
Блюмберг сказал:
-- Главная тема нашего совещания -- положение в кавказском регионе.
И тут же его перебил не проронивший до тех пор ни слова представитель
Моссада:
-- Прошу извинить. Но первоначально предполагалось, что это будут
двусторонние консультации между Израилем и Россией о выдаче всем вам хорошо
известного террориста по кличке Пилигрим. Я не понимаю необходимости участия
в них США и Великобритании.
-- Претендовать на выдачу Пилигрима может и Лондон, -- заметил сэр
Роберт. -- За взрыв в Белфасте. А также Италия -- за взрыв вокзала в
Болонье. И ряд других стран.
-- Но нашли его мы, -- напомнил израильтянин.
-- Джентльмены, вы сейчас делите шкуру неубитого медведя, -- вмешался
Блюмберг. -- Вопрос о том, кто получит Пилигрима, не самый сложный. Об этом
вы уж как-нибудь договоритесь. В свое время. Сейчас перед нами задача
гораздо более важная и трудная. Вы получили меморандум
информационно-аналитического директората ЦРУ о ситуации на Кавказе и
сопутствующие материалы, в том числе и интервью чеченского террориста
Рузаева. Есть ли у кого-либо сомнения в полноте анализа и в точности оценки
общей ситуации? Сэр Роберт?
-- Нет.
-- И все же я предложил бы сузить тему, -- попытался настоять на своем
израильтянин. -- Мое правительство намерено получить Пилигрима. И мы это
сделаем. Вопрос лишь в том, какими методами.
-- Подполковник Бен-Ари, -- вмешался в разговор Коллинз. -- Будьте
любезны сформулировать приказ, который вы получили от своего руководства.
Моссадовцу явно не понравился жесткий тон цэрэушника, но он все же
ответил:
-- Мне предписано принять участие в совещании, которое проводится при
посредничестве мистера Блюмберга, и информировать мое руководство о его
результатах.
-- Оговаривался ли в приказе состав участников и тема совещания? --
уточнил Коллинз.
-- Нет, -- вынужден был признать Бен-Ари.
-- Намерены ли вы точно следовать полученным указаниям или мне придется
обратиться к руководству Моссада с просьбой разъяснить вам ваши обязанности?
-- В этом нет необходимости, -- хмуро ответил Бен-Ари.
-- Продолжайте, мистер Блюмберг, -- кивнул Коллинз.
-- Благодарю, командор. Поскольку мы затронули этот частный вопрос,
хочу предостеречь израильскую и российскую стороны от попыток самостоятельно
решить проблему Пилигрима и Рузаева. Более того, необходимо принять все меры
для обеспечения их безопасности. Потому что в плане, который я намерен вам
предложить, они должны играть ключевые роли. Вам понятно то, что я сказал?
-- по-русски обратился Блюмберг к Голубкову.
-- Да. Мы уже выделили для Пилигрима негласную охрану.
-- Вы взяли Пилигрима под наружное наблюдение, -- уточнил Бен-Ари. -- И
он о нем знает. Это для вас неприятная новость, полковник, не так ли?
-- Нет, -- возразил Голубков. -- Неприятная, но не новость. Хотя меня
очень интересует, откуда об этом знаете вы. Нет, не новость, -- повторил он.
-- Вам не о чем беспокоиться, мистер Блюмберг. В обязанность нашей "наружки"
вменены и функции охраны.
-- Чем это вызвано, полковник? -- поинтересовался сэр Роберт.
-- Эти фигуры нам известны. Если их вывести из игры, могут появиться
другие.
-- Это кажется мне разумным, -- выслушав перевод, кивнул англичанин и
запыхтел, раскуривая трубку.
Блюмберг с каким-то особенным интересом, словно бы испытующе, взглянул
на Голубкова и продолжал:
-- Скажу больше, джентльмены. Для успешной реализации нашего плана
нужны именно такие фигуры, как Пилигрим и Рузаев. Известные и одиозные.
-- Вы нас заинтриговали, -- заметил сэр Роберт. -- Не пора ли вам
перейти к изложению плана?
Блюмберг помедлил с ответом.
-- Это самый трудный момент нашего совещания. Дело в том, господа, что
каждого из вас посвятят только в ту часть плана, которая будет реализована
силами ваших служб. В полном объеме с планом знакомы только три человека:
директор ЦРУ, еще один человек и я.
-- Не знаком даже командор Коллинз? -- переспросил Бен-Ари.
-- Да, это так, -- подтвердил цэрэушник.
-- Это беспрецедентно! -- решительно заявил сэр Роберт. -- О какой
доверительности может идти речь, если нам отводится роль слепых
исполнителей? Не думаю, мистер Блюмберг, что это хорошая основа для наших
переговоров. Нет, не думаю!
-- Сэр Роберт, джентльмены! Это действительно беспрецедентно, --
согласился Блюмберг. -- Но не имеет прецедентов и ситуация. Мы можем
рассчитывать на успех лишь в том случае, если план будет реализован в
условиях абсолютной секретности. Любая, даже самая ничтожная утечка
информации сведет все наши усилия к нулю. Можете ли вы гарантировать, сэр
Роберт, что в ваше окружение не внедрен "крот"?
-- Эта вероятность ничтожна.
-- Но она есть. Она есть всегда. И у всех. И сейчас нам лучше исходить
из того, что она реальна. Сложность наших переговоров заключается и в
другом. Если любая из сторон примет решение устраниться от участия в
совместной акции, на этом все и закончится. План предусматривает активизацию
агентурной сети практически во всем мире. У Лондона традиционно сильные
оперативные позиции в Турции и Скандинавии. У Тель-Авива -- на Ближнем