Страница:
Его слова не рассеяли сомнений собеседника.
-- Шариковая лазерная бомба, -- со скептической усмешкой повторил сэр
Генри.
Но Блюмберг не собирался отступать.
-- Я все же попробую вас переубедить, -- проговорил он и достал из
кейса два листка с ксерокопиями газетных заметок. -- Четыре дня назад в
российских газетах появилась информация ИТАР -- ТАСС следующего содержания:
"Вчера около 9 часов утра на шоссе в тридцати километрах от Грозного группа
неизвестных совершила вооруженное нападение на российских военнослужащих.
Имеются убитые и раненые. Преступникам удалось скрыться".
-- Такие нападения в Чечне не редкость, -- заметил сэр Генри.
-- Не такие, -- возразил Блюмберг. -- Сообщение об этом случае дало и
агентство "Интерфакс", неподконтрольное правительству. Вот полный текст:
"Несколько дней назад группа старших офицеров и генералов российского
Генштаба во главе с начальником Генерального штаба вылетела с инспекцией в
Северо-Кавказский военный округ в связи с резко осложнившейся в последнее
время обстановкой в регионе. В четверг около 9 часов утра в тридцати
километрах севернее Грозного автоколонна с военными инспекторами попала в
засаду. Неизвестные вели перекрестный огонь из автоматического оружия и
гранатометов. По последним данным, погибло четверо российских
военнослужащих: начальник Главного оперативного управления Генштаба,
полковник из штаба округа и два водителя. Среди семерых раненых --
заместитель командующего ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск
Российской Федерации. Врачи оценивают его состояние как крайне тяжелое. На
месте происшествия работает экстренно созданная правительственная комиссия.
К месту ЧП стягиваются подразделения внутренних войск МВД России". Сообщение
озаглавлено "Опять война?".
Блюмберг выжидающе взглянул на собеседника. Сэр Генри долго молчал,
затем спросил:
-- Что, по-вашему, это означает?
-- Очень похоже на начало. Вторым актом может быть взрыв Северной АЭС.
Помедлив, сэр Генри осторожно, чтобы не сломался столбик пепла, положил
на каминный экран сигару и нажал кнопку звонка.
В кабинете появился Осборн. При виде сигары -- четвертой за день! --
лицо его выразило крайнюю степень неодобрения. Но сэр Генри не обратил на
это внимания.
-- Свяжитесь с госдепартаментом, -- распорядился он. -- Передайте
миссис Олбрайт, что я прошу принять меня завтра во второй половине дня.
Уточните время и закажите билеты на утренний вашингтонский рейс.
-- Но, сэр...
-- Выполняйте, Джонни.
Секретарь вышел. Сэр Генри окутался сигарным дымком.
-- А теперь, мистер Блюмберг, выкладывайте ваши идеи.
III
Через четверть часа, когда посетитель умолк, сэр Генри решительно
заявил:
-- Вы сумасшедший, Блюмберг. Это невозможно сделать.
-- Мы обязаны это сделать. Или хотя бы попытаться.
-- Основная нагрузка ложится на российскую сторону. А вы сами сказали,
что в ваших спецслужбах сидят чиновники.
-- К счастью, не все. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
Сэр Генри с сомнением покачал головой и неожиданно засмеялся суховатым
старческим смехом.
-- Я сказал, что от старости нет лекарства. Я ошибся. Есть. И не одно.
Целых три. Кукурузное виски. Кубинские сигары. И такие сумасшедшие русские
евреи, как вы.
Вошел Джон Осборн, не без торжественности доложил:
-- Сэр, государственный секретарь Соединенных Штатов миссис Олбрайт
заявила, что не может обрекать вас на такое утомительное путешествие. Она
сама прилетит к вам завтра десятичасовым утренним рейсом.
-- Спасибо, Джонни. Вы свободны.
Секретарь вышел.
Сэр Генри внимательно взглянул на собеседника:
-- Совещание в Каире необходимо форсировать. Каким образом можно
подтолкнуть Россию?
-- Это сделают израильтяне. Намекнут, что в случае дальнейших затяжек
они выкрадут Пилигрима и устроят открытый судебный процесс. Не сомневаюсь,
что на Лубянке, да и в Кремле, это очень хорошо понимают. На суде всплывут
вопросы, которые будут очень неприятны Москве. Например: почему Пилигрим
оказался в России и какая роль была ему уготована. У меня нет, сэр Генри,
полной информации, но уверяю вас: это очень непростые вопросы. И кое для
кого крайне неприятные. Поэтому Москва даст согласие на переговоры.
-- Но они могут просто убрать Пилигрима. И это было бы вполне в
традициях КГБ.
-- Могут, -- согласился Блюмберг. -- Но у меня создалось впечатление,
что они решили отказаться от этого пути. И даже, как мне кажется, не
намерены препятствовать установлению контакта Пилигрима с Рузаевым. Это
вселяет в меня, как говорят дипломаты, осторожный оптимизм относительно
реальности всей идеи.
Сэр Генри Уэлш приподнял свой бокал с остатками виски:
-- За успех вашего безумного предприятия, полковник.
Блюмберг в ответ поднял бокал и поправил:
-- Нашего, Адмирал.
Глава третья НАВОДКА
I
Корреспонденту популярного московского ежемесячника "Совершенно
секретно" Игорю Сергеевичу К. было тридцать два года. Ему долго не везло,
очень долго. В отличие от большинства своих коллег, выпускников журфака МГУ,
он закончил редакторский факультет Полиграфического института (конкурс там
был поменьше), несколько лет просидел на мелких должностях в издательстве
"Прогресс", поработал выпускающим в ТАСС, позднее превратившемся в ИТАР --
ТАСС, что никак не сказалось на положении технических сотрудников, почему-то
именовавшихся "творческим коллективом".
Игорь не хотел быть членом "творческого коллектива". Он хотел быть
журналистом. Пусть не таким, как легендарные в годы его студенческой юности
Аркадий Сахнин или Анатолий Аграновский (кто их сейчас помнит?), но автором
с именем, которое стояло бы не мелким курсивом под заметкой, а красовалось
над заголовком.
Но с этим не получалось. Игорю иногда давали мелкие редакционные
задания, печатали, но в круг постоянных авторов не впускали. Там все были
свои, знакомые по журфаку, МГИМО, ЦК комсомола (это был уже уровень
редакторов и заведующих крупными отделами молодежных изданий). А он был
чужой, без связей. Как голый. Журналистская братия, пьянствующая в Доме
журналистов, была не в счет, хотя именно там Игорь встретил человека,
который помог ему изменить судьбу.
Это был пятидесятилетний, довольно пожилой, по меркам Игоря, журналист
Н., пьянчуга и краснобай, которого за пьянку изгоняли едва ли не из всех
крупных московских изданий, но тем не менее привечали и посылали в самые
дорогие дальние командировки. Частенько он пропивал командировочные и никуда
не ехал, но когда ЕХАЛ и привозил материал, это всегда было нечто,
заставлявшее говорить о себе всю журналистскую Москву. Правда, чем-то
значительным это казалось лишь тогда, в перестроечные времена с их
эвфемизмами, тонкими намеками и фигами в кармане. Но Н. не оказался за
бортом и когда жеманные "плюрализм мнений" и "гласность" превратились в
"свободу слова". Пусть не в западном понимании, но все-таки. У него было
редкое для журналиста умение видеть самую суть проблемы. Он был не
репортером, а тем, кого в редакциях называют "задумщиками", они выдают темы,
хотя сами редко умеют воплотить их в ярком очерке или статье.
Н. умел. Но помимо пристрастия к пьяным застольям, он обладал еще одним
качеством, которое мешало ему занять достойное место рядом с Сахниным или
Аграновским. Он был ленив. Для него собирать материал, сидеть в библиотеках
или таскаться по учреждениям, вылавливая нужные крохи информации, было нож
острый. На этом Н. и сошелся с Игорем.
Встреча, как почти всегда в редакциях, была случайной, но быстро
переросла в прочное сотрудничество. Терпения и настойчивости Игорю было не
занимать, Н. вполне это оценил. Он брал Игоря с собой в командировки,
подписывал двумя именами свои статьи, а порой вообще ставил только подпись
Игоря, не забывая при этом изымать у него половину гонорара, которая тут же
пропивалась в ДЖ. Благодаря протекции Н., у которого все были в друзьях,
Игоря взяли в штат "Совершенно секретно", о чем прежде он не мог даже
мечтать. Интервью с Рузаевым было первой заметной публикацией Игоря в
ежемесячнике. Этим он был обязан своему учителю. Люди Рузаева сначала вышли
на Н., а он настоял, чтобы Игорь поехал с ним.
Жизнь круто изменила русло. Появились деньги. И не только из-за
приличной зарплаты и гонораров. Как с изумлением понял Игорь, гораздо больше
можно было заработать на статьях, которые не публиковались. Талант Н.
унюхивать своим рыхлым от пьянства носом горячие темы оказался неоценимым и
в новые постсоветские времена.
Внешне все выглядело обычным. Игорь собирал материал, не всегда даже
понимая конечную цель, Н. писал статью, иногда всего в три-четыре страницы,
Игорь отвозил материал руководителю той организации или банковской
структуры, о которой шла речь. В Дом журналистов, где в пивбаре его поджидал
Н., Игорь возвращался без статьи, но с пухлой пачкой зеленых. Иногда --
очень пухлой.
-- Главное -- не зарывайся, -- часто предупреждал своего соавтора и
коллегу Н. -- И без моего ведома -- ни-ни, ни единого телодвижения. Понял?
Ни единого! Ни малейшего! Ясно?
На словах Игорь уверял своего учителя, что ему не о чем беспокоиться, а
про себя подумывал, что пора отрываться от маминой юбки. Отдавать половину
гонорара за работу, которую он, в сущности, делал сам, было справедливо в
пору ученичества. Но не вечно же ходить в школярах!
О встрече с журналистом из "Таген блатт" Генрихом Струде следовало
немедленно рассказать Н. Игорь и попытался это сделать. Но один раз, в
понедельник после разговора в Вялках, Н. спал мертвецким сном в своей
квартире на Нагорной, заваленной пустыми бутылками, объедками и окурками. На
другой день Игорь застал его в состоянии жутчайшего похмелья. Оставалось
только сбегать в соседнюю палатку за бутылкой, ни о каком серьезном
разговоре не могло быть и речи. А между тем время поджимало. Этот Струде, не
дождавшись звонка, мог и сам выйти на человека Рузаева в чеченском
постпредстве. А полученная от Струде тысяча баксов как-то грела сердце, да и
две обещанные -- тоже нелишние. В конце концов, если Н. предпочитает глушить
водяру -- это его личное дело.
И Игорь решился.
Он помнил предупреждение Струде о том, что за ним могут следить. И хотя
не слишком-то в это верил, кое-какие меры предосторожности принял. Поехал не
на своей вызывающе новой белой "Ниве", а на метро и троллейбусе, пару раз
пересаживался с одного троллейбуса на другой, а перед тем как войти в
постпредство, просидел с полчаса в открытом кафе неподалеку, попивая фанту и
из-за раскрытого "Мегаполиса" наблюдая за окружающими.
Но ничего подозрительного не заметил. Близился конец рабочего дня,
увеличились очереди на остановках, стало многолюднее на тротуарах, машины
еле двигались в уличных пробках.
В конце концов Игорю надоело это бесцельное и пустое занятие. Следят за
ним? Да и пусть следят. Он что, преступление совершает? Он просто идет к
знакомому сотруднику чеченского постпредства поговорить о делах. А хоть бы
даже и передать предложение Генриха Струде -- что в этом такого?
Он вошел в вестибюль постпредства, назвался, предъявив охраннику весьма
солидное редакционное удостоверение "Совершенно секретно", и сказал, что ему
нужно увидеть помощника постпреда по связи с прессой.
Охранник куда-то позвонил. Через пару минут в холле появился молодой
человек с тоненькими черными усами и вежливо произнес:
-- Прошу вас!..
II
"Совершенно секретно
Начальнику оперативного отдела УПСМ
полковнику Голубкову
РАПОРТ
Во исполнение Ваших приказов и общего плана реализации акции под
кодовым названием операция "Пилигрим" силами спецгруппы были осуществлены
следующие мероприятия. Они были продиктованы анализом возможных поступков
объекта П. Наиболее вероятен сценарий его поведения, при котором он вынужден
будет:
1. С помощью корреспондента "Совершенно секретно" журналиста К. выйти
на прямой контакт с эмиссаром Рузаева, помощником постпреда Чечни.
2. Добиться личной встречи с Рузаевым.
3. Предложить Рузаеву идею захвата и взрыва Северной АЭС и убедить его
в реальности теракта и в своей способности этот теракт осуществить.
4. Согласовать с Рузаевым сумму своего гонорара и порядок его
получения, оговорив гарантии выполнения соглашения.
5. Приступить к практической подготовке теракта.
На этом этапе главной проблемой для него будет подбор профессионально
подготовленной команды, способной осуществить захват АЭС или скрытно
проникнуть на ее территорию и заложить необходимое количество взрывчатки,
предварительно доставив ее к месту теракта. Эта задача ни при каких условиях
не может быть выполнена в одиночку.
На второй день после разговора объекта П. с журналистом К.,
задокументированного службой наружного наблюдения, на даче К. в Вялках был
произведен негласный обыск и обнаружена толстая общая тетрадь, в которой
корреспондент К. вел запись своих расходов на стройматериалы и перечень
агротехнических мероприятий на садово-огородном участке. Один из листов в
конце тетради был вырван -- очевидно, тот, на котором объект П.,
представившийся хозяину дачи Генрихом Струде, написал номер своего пейджера,
а затем потребовал сжечь этот лист.
Тетрадь была передана на экспертизу, а затем возвращена на место.
С помощью специальной аппаратуры эксперты обнаружили на следующем за
вырванным листе слабый оттиск цифр, оставленных шариковой авторучкой.
Несмотря на то что не все цифры удалось разобрать, номера оператора
пейджинговой компании и абонента были определены.
Абонентом оказался пенсионер, инвалид второй группы, подрабатывающий
диспетчером на домашнем телефоне. Он пояснил, что около недели назад на его
объявление в газете "Из рук в руки" откликнулась молодая красивая дама,
назвавшаяся Еленой, заплатила ему аванс в сто долларов и оставила пейджер,
предупредив, что она позвонит и по телефону получит от диспетчера сообщение,
которое поступит на пейджер.
По описаниям, сделанным диспетчером, и имеющимся в распоряжении
опергруппы фотоснимкам, была установлена личность этой дамы. Ею оказалась
гражданка Франции Люси Жермен, двадцати семи лет, родом из подмосковной
Балашихи. В начале 80-х годов вместе со своей семьей она выехала из России
по израильской визе, пять лет назад вышла замуж за французского бизнесмена
Шарля Жермена и переехала в Париж. Около двух лет назад подписала контракт с
московским домом моделей "Шарм" и в настоящее время работает там в качестве
манекенщицы. Ранее было установлено, что Люси Жермен уже более года является
любовницей объекта П.
После получения соответствующих санкций домашний телефон диспетчера и
пейджер были поставлены на контроль, как и телефон в квартире Люси Жермен,
которую она взяла в аренду сразу же после приезда в Москву.
21 марта с.г. в 17.20 корреспондент К. приехал в постпредство Чечни и
встретился с помощником постпреда в его кабинете. Поскольку сразу же после
обмена приветствиями К. предложил продолжить беседу в расположенном по
соседству с постпредством баре, содержания разговора зафиксировать не
удалось. В 17.42 собеседник К. вернулся в свой кабинет, а сам К. из уличного
автомата передал на пейджер инвалида-диспетчера фразу: "Позвони дяде" и
номер телефона сотовой связи, который нам не был известен.
В 17.46 сообщение поступило к диспетчеру, а уже в 17.52 ему позвонила
Люси Жермен. Эта оперативность свидетельствует о том, что объект П. вел за
журналистом слежку, а предупрежденная им любовница дежурила возле служебного
телефона дома моделей.
В 17.59 в кабинете помощника постпреда раздался звонок мобильного
телефона. Прослушкой была зафиксирована лишь одна фраза: "Одну минуту,
господин Струде". После чего помощник вышел из кабинета и продолжал разговор
из другого помещения, недосягаемого для нашей оперативной техники, что
свидетельствует о том, что эмиссар Рузаева догадывался о прослушивании его
кабинета либо же был предупрежден о такой возможности журналистом К.
В 21.30 того же дня объект П. встретился с помощником постпреда возле
метро "Пушкинская", они взяли такси и поехали в Люберцы. Остановились возле
недавно открытого филиала "Макдоналдса", водитель вошел в кафе, а пассажиры
остались сидеть в такси. Их разговор продолжался около сорока минут.
Закончив, они дали знак водителю занять свое место и вернулись в Москву.
Допрошенный после окончания своей смены таксист показал, что его пассажиры
во время поездки ни о чем не разговаривали, а возле "Макдоналдса" дали ему
денег и велели поужинать и покурить на свежем воздухе. На обратном пути они
также молчали.
На следующий день, 22 марта, помощник постпреда вылетел в Грозный
первым утренним рейсом.
24 марта в 23.10 объект П., предприняв самые тщательные меры
предосторожности и потратив не меньше пяти часов на попытки оторваться от
наружного наблюдения, о котором он, вероятно, подозревал, приехал на
Центральный телеграф.
Мы допускали, что он попытается связаться с Грозным, и взяли под
контроль операторские Главпочтамта и Центрального телеграфа. Однако объект
П. не воспользовался междугородными таксофонами, а принял предложение одного
из телефонных "жучков", которые крутятся возле крупных переговорных пунктов,
предлагая желающим разговор с любым городом России и всего мира за полцены.
Для этого они на месяц-два снимают квартиры у доверчивых и падких на высокую
плату москвичей по соседству с почтамтом и телеграфом, и их телефоны
предоставляют в распоряжение клиентов, получая за переговоры наличными.
Когда же с телефонной станции приходят счета, достигающие огромных сумм,
мошенники исчезают.
В сопровождении одного из таких "жучков" объект П. вошел в дом на
Тверской и через полчаса вышел. Телефонный мошенник был немедленно задержан
и допрошен. По коду удалось установить, что объект П. звонил в Грозный и
разговор продолжался двенадцать минут. Второй звонок был сделан в Стокгольм
и длился восемь минут. О содержании разговоров задержанный ничего сказать не
мог, так как по требованию клиента находился в кухне и слышал только
отдельные слова, а разговор со Стокгольмом велся не по-русски.
Утром 25 марта объект П. предложил руководству спортклуба "Динамо"
ускорить подготовку к вылету группы горнолыжников из юношеской сборной для
тренировок на Чегет, чтобы успеть застать снег.
29 марта двенадцать юных горнолыжников в сопровождении своего тренера,
объекта П., вылетели в Минводы. П. сопровождала его любовница Люси
Жермен..."
III
Полковник Голубков откинулся на спинку кресла и задумчиво барабанил по
подлокотникам. Собственно, он мог бы и не читать этого рапорта, который
правильней было назвать сводным отчетом. Вся информация по операции
поступала к нему немедленно, он был в курсе мельчайших подробностей, а на
свою память пока еще, слава богу, в свои пятьдесят три года пожаловаться не
мог.
Но правило есть правило. Подробнейшие отчеты писали все и всегда. И
даже, это доподлинно знал Голубков, в ЦРУ. Он, правда, плохо представлял
себе, как эти отчеты используются в Лэнгли, но в российских, а ранее в
советских спецслужбах они истребовались и дотошно изучались начальством,
когда операция проваливалась и нужно было найти виновных стрелочников.
Потому что виновны всегда стрелочники, а не те, кто отдает им приказы.
В отличие от многих своих коллег, роптавших на эту писанину, полковник
Голубков не считал ее никчемным занятием, традиционно сохранившимся еще с
ежовских и бериевских времен, когда даже с руководителей крупных зарубежных
резидентур требовали отчетов едва ли не о каждом потраченном долларе.
Во-первых, обобщая разрозненные данные, автор отчета, ответственный за
всю операцию или ее часть, лучше уяснял себе суть происходящих событий.
Во-вторых, если к ходу операции вдруг проявляло интерес высокое
начальство, отчеты избавляли от необходимости устных докладов.
А в-третьих, и это для полковника Голубкова было главным, они давали
возможность взглянуть на ситуацию как бы со стороны. Когда человек читает
книгу впервые, он следит в основном за сюжетом. Перечитывая эту же книгу, он
обращает внимание на подробности. Разумеется, если книга стоит того, чтобы
ее перечитывать.
У полковника Голубкова никогда не было много времени для чтения, а тем
более для перечитывания книг. А вот к протоколам допросов и агентурным
донесениям он возвращался не один раз. И обнаруживал подробности,
ускользнувшие от его внимания при первом чтении.
Так сейчас он читал и рапорт-отчет об операции "Пилигрим".
Пока все шло нормально.
Не было сомнений в том, что человек Рузаева в чеченском постпредстве
отнесся к предложению журналиста Генриха Струде настолько серьезно, что
поспешил лично поставить о нем в известность самого Рузаева.
Не было сомнений, что на этом этапе Пилигрим вел речь только об
интервью Рузаева газете "Таген блатт". Помощник постпреда был слишком мелкой
сошкой, чтобы Пилигрим рискнул открыть ему свои истинные намерения.
Не было сомнений и в том, что это предложение Рузаева заинтересовало.
Поездка горнолыжников в поселок Терскол у подножия Чегета, до которого от
Минвод три с небольшим часа езды на автобусе, будет использована Пилигримом
для встречи с Рузаевым. И форсировал он ее именно поэтому. Насчет снега --
просто предлог. Как выяснил Голубков, снег на чегетских трассах держался
нередко до июня, а слишком ранней весной нынче что-то не пахло.
Значит, постарается встретиться.
Как?
Вопрос.
Обстановка в Терсколе, как и во всей Кабардино-Балкарии, на территории
которой находился этот знаменитый горнолыжный курорт, исключала появление
там Рузаева. С началом чеченской войны в Кабардино-Балкарию хлынули толпы
беженцев, их принимали со всем кавказским радушием, селили в гостиницах,
турбазах, пансионатах и домах отдыха. Но после заключения мирного договора в
Хасавюрте и прекращения военных действий чеченцы не спешили возвращаться в
лежащий в руинах Грозный. Они обжились у гостеприимных соседей, начали
налаживать свой бизнес, вытесняя местных крутых, контролировавших всю
торговлю, гостиницы и турбазы. Терскол опустел. Никому из русских любителей
горных лыж, не говоря уж об иностранцах, не улыбалась перспектива отдыха в
криминальной зоне. Несли убытки все - и местные жители, кормившиеся от
туристов сдачей жилья и торговлей продуктами, и местные бандиты, и
официальные власти, пополнявшие казну налогами. В итоге в один прекрасный
день всем чеченским беженцам было предписано в кратчайшие сроки покинуть
Кабардино-Балкарию, остались лишь те, кто переехал сюда много лет назад и по
праву считался местным жителем. Появление любого приезжего из Чечни вызывало
пристальное и не слишком-то дружеское внимание. В такой обстановке о тайной
встрече Пилигрима и Рузаева в Терсколе или Нальчике нечего было и думать.
Значит, что?
Значит, Пилигрим постарается под каким-либо благовидным предлогом
посетить Чечню. Резонно. К тому же Рузаев вряд ли унизится до того, чтобы
ехать черт-те куда на конфиденциальную встречу с никому не известным, пусть
даже и иностранным, журналистом.
"Так? -- спросил себя полковник Голубков. -- Да, так".
И тут же остановил себя. Стоп. Никому не известный иностранный
журналист. Стоп-стоп. Никому не известный... Минуточку, минуточку!
Но Голубков не успел додумать неожиданно мелькнувшую мысль. Без стука
вошел генерал-лейтенант Нифонтов, как всегда, в штатском, заполнил своей
крупной фигурой кабинет Голубкова и словно бы сделал его тесным. Молча
положил на стол Голубкова обычный почтовый конверт без марки и штемпеля.
Вместо адреса значилось: "Начальнику Аналитического агентства "Контур".
(Такая вывеска красовалась на проходной управления.)
Надпись беглая, но четкая, от руки. Конверт был вскрыт.
-- Что это такое? -- спросил Голубков.
-- Читай! -- кивнул Нифонтов.
Голубков извлек листок. Самый обычный, вырванный из небольшого
блокнота. Тем же почерком там было написано:
"Пилигрим в Грозном. Дост. 100. Ваш доброжелатель".
-- Ну? -- спросил Нифонтов. -- Подсунули под дверь проходной. Кто и
когда -- неизвестно. Сразу, не вскрывая, принесли мне. Как тебе это
нравится?
-- "Дост. 100", -- повторил Голубков. -- Оценка информации. Такие
пометки делали в шифрограммах американцы и англичане. Еще в войну. Это
значит: "Достоверность информации -- 100 процентов".
-- Это значит, что "наш доброжелатель" прекрасно знал, что мы поймем
это его "Дост. 100". А значит, и знает, что такое наш "Контур".
-- Хуже, -- поправил Голубков. -- Он знает то, чего не должен знать
никто. "Пилигрим в Грозном".
-- Он действительно в Грозном? -- спросил Нифонтов.
-- Не исключено. Но точной информации нет.
-- А почему, твою мать? -- рявкнул Нифонтов. -- У нас же этот мудак
сидит в Терсколе!
Сотрудник оперативного отдела УПСМ капитан Евдокимов, посланный в
Терскол под видом туриста-лыжника за день до отлета туда Пилигрима, не был
мудаком. Но полковник Голубков был избавлен от необходимости вступиться за
своего подчиненного. В дверь постучали. На пороге кабинета Голубкова
появился молодой лейтенант-компьютерщик из информационного центра и словно
бы запнулся, увидев начальника управления.
-- Шариковая лазерная бомба, -- со скептической усмешкой повторил сэр
Генри.
Но Блюмберг не собирался отступать.
-- Я все же попробую вас переубедить, -- проговорил он и достал из
кейса два листка с ксерокопиями газетных заметок. -- Четыре дня назад в
российских газетах появилась информация ИТАР -- ТАСС следующего содержания:
"Вчера около 9 часов утра на шоссе в тридцати километрах от Грозного группа
неизвестных совершила вооруженное нападение на российских военнослужащих.
Имеются убитые и раненые. Преступникам удалось скрыться".
-- Такие нападения в Чечне не редкость, -- заметил сэр Генри.
-- Не такие, -- возразил Блюмберг. -- Сообщение об этом случае дало и
агентство "Интерфакс", неподконтрольное правительству. Вот полный текст:
"Несколько дней назад группа старших офицеров и генералов российского
Генштаба во главе с начальником Генерального штаба вылетела с инспекцией в
Северо-Кавказский военный округ в связи с резко осложнившейся в последнее
время обстановкой в регионе. В четверг около 9 часов утра в тридцати
километрах севернее Грозного автоколонна с военными инспекторами попала в
засаду. Неизвестные вели перекрестный огонь из автоматического оружия и
гранатометов. По последним данным, погибло четверо российских
военнослужащих: начальник Главного оперативного управления Генштаба,
полковник из штаба округа и два водителя. Среди семерых раненых --
заместитель командующего ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск
Российской Федерации. Врачи оценивают его состояние как крайне тяжелое. На
месте происшествия работает экстренно созданная правительственная комиссия.
К месту ЧП стягиваются подразделения внутренних войск МВД России". Сообщение
озаглавлено "Опять война?".
Блюмберг выжидающе взглянул на собеседника. Сэр Генри долго молчал,
затем спросил:
-- Что, по-вашему, это означает?
-- Очень похоже на начало. Вторым актом может быть взрыв Северной АЭС.
Помедлив, сэр Генри осторожно, чтобы не сломался столбик пепла, положил
на каминный экран сигару и нажал кнопку звонка.
В кабинете появился Осборн. При виде сигары -- четвертой за день! --
лицо его выразило крайнюю степень неодобрения. Но сэр Генри не обратил на
это внимания.
-- Свяжитесь с госдепартаментом, -- распорядился он. -- Передайте
миссис Олбрайт, что я прошу принять меня завтра во второй половине дня.
Уточните время и закажите билеты на утренний вашингтонский рейс.
-- Но, сэр...
-- Выполняйте, Джонни.
Секретарь вышел. Сэр Генри окутался сигарным дымком.
-- А теперь, мистер Блюмберг, выкладывайте ваши идеи.
III
Через четверть часа, когда посетитель умолк, сэр Генри решительно
заявил:
-- Вы сумасшедший, Блюмберг. Это невозможно сделать.
-- Мы обязаны это сделать. Или хотя бы попытаться.
-- Основная нагрузка ложится на российскую сторону. А вы сами сказали,
что в ваших спецслужбах сидят чиновники.
-- К счастью, не все. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
Сэр Генри с сомнением покачал головой и неожиданно засмеялся суховатым
старческим смехом.
-- Я сказал, что от старости нет лекарства. Я ошибся. Есть. И не одно.
Целых три. Кукурузное виски. Кубинские сигары. И такие сумасшедшие русские
евреи, как вы.
Вошел Джон Осборн, не без торжественности доложил:
-- Сэр, государственный секретарь Соединенных Штатов миссис Олбрайт
заявила, что не может обрекать вас на такое утомительное путешествие. Она
сама прилетит к вам завтра десятичасовым утренним рейсом.
-- Спасибо, Джонни. Вы свободны.
Секретарь вышел.
Сэр Генри внимательно взглянул на собеседника:
-- Совещание в Каире необходимо форсировать. Каким образом можно
подтолкнуть Россию?
-- Это сделают израильтяне. Намекнут, что в случае дальнейших затяжек
они выкрадут Пилигрима и устроят открытый судебный процесс. Не сомневаюсь,
что на Лубянке, да и в Кремле, это очень хорошо понимают. На суде всплывут
вопросы, которые будут очень неприятны Москве. Например: почему Пилигрим
оказался в России и какая роль была ему уготована. У меня нет, сэр Генри,
полной информации, но уверяю вас: это очень непростые вопросы. И кое для
кого крайне неприятные. Поэтому Москва даст согласие на переговоры.
-- Но они могут просто убрать Пилигрима. И это было бы вполне в
традициях КГБ.
-- Могут, -- согласился Блюмберг. -- Но у меня создалось впечатление,
что они решили отказаться от этого пути. И даже, как мне кажется, не
намерены препятствовать установлению контакта Пилигрима с Рузаевым. Это
вселяет в меня, как говорят дипломаты, осторожный оптимизм относительно
реальности всей идеи.
Сэр Генри Уэлш приподнял свой бокал с остатками виски:
-- За успех вашего безумного предприятия, полковник.
Блюмберг в ответ поднял бокал и поправил:
-- Нашего, Адмирал.
Глава третья НАВОДКА
I
Корреспонденту популярного московского ежемесячника "Совершенно
секретно" Игорю Сергеевичу К. было тридцать два года. Ему долго не везло,
очень долго. В отличие от большинства своих коллег, выпускников журфака МГУ,
он закончил редакторский факультет Полиграфического института (конкурс там
был поменьше), несколько лет просидел на мелких должностях в издательстве
"Прогресс", поработал выпускающим в ТАСС, позднее превратившемся в ИТАР --
ТАСС, что никак не сказалось на положении технических сотрудников, почему-то
именовавшихся "творческим коллективом".
Игорь не хотел быть членом "творческого коллектива". Он хотел быть
журналистом. Пусть не таким, как легендарные в годы его студенческой юности
Аркадий Сахнин или Анатолий Аграновский (кто их сейчас помнит?), но автором
с именем, которое стояло бы не мелким курсивом под заметкой, а красовалось
над заголовком.
Но с этим не получалось. Игорю иногда давали мелкие редакционные
задания, печатали, но в круг постоянных авторов не впускали. Там все были
свои, знакомые по журфаку, МГИМО, ЦК комсомола (это был уже уровень
редакторов и заведующих крупными отделами молодежных изданий). А он был
чужой, без связей. Как голый. Журналистская братия, пьянствующая в Доме
журналистов, была не в счет, хотя именно там Игорь встретил человека,
который помог ему изменить судьбу.
Это был пятидесятилетний, довольно пожилой, по меркам Игоря, журналист
Н., пьянчуга и краснобай, которого за пьянку изгоняли едва ли не из всех
крупных московских изданий, но тем не менее привечали и посылали в самые
дорогие дальние командировки. Частенько он пропивал командировочные и никуда
не ехал, но когда ЕХАЛ и привозил материал, это всегда было нечто,
заставлявшее говорить о себе всю журналистскую Москву. Правда, чем-то
значительным это казалось лишь тогда, в перестроечные времена с их
эвфемизмами, тонкими намеками и фигами в кармане. Но Н. не оказался за
бортом и когда жеманные "плюрализм мнений" и "гласность" превратились в
"свободу слова". Пусть не в западном понимании, но все-таки. У него было
редкое для журналиста умение видеть самую суть проблемы. Он был не
репортером, а тем, кого в редакциях называют "задумщиками", они выдают темы,
хотя сами редко умеют воплотить их в ярком очерке или статье.
Н. умел. Но помимо пристрастия к пьяным застольям, он обладал еще одним
качеством, которое мешало ему занять достойное место рядом с Сахниным или
Аграновским. Он был ленив. Для него собирать материал, сидеть в библиотеках
или таскаться по учреждениям, вылавливая нужные крохи информации, было нож
острый. На этом Н. и сошелся с Игорем.
Встреча, как почти всегда в редакциях, была случайной, но быстро
переросла в прочное сотрудничество. Терпения и настойчивости Игорю было не
занимать, Н. вполне это оценил. Он брал Игоря с собой в командировки,
подписывал двумя именами свои статьи, а порой вообще ставил только подпись
Игоря, не забывая при этом изымать у него половину гонорара, которая тут же
пропивалась в ДЖ. Благодаря протекции Н., у которого все были в друзьях,
Игоря взяли в штат "Совершенно секретно", о чем прежде он не мог даже
мечтать. Интервью с Рузаевым было первой заметной публикацией Игоря в
ежемесячнике. Этим он был обязан своему учителю. Люди Рузаева сначала вышли
на Н., а он настоял, чтобы Игорь поехал с ним.
Жизнь круто изменила русло. Появились деньги. И не только из-за
приличной зарплаты и гонораров. Как с изумлением понял Игорь, гораздо больше
можно было заработать на статьях, которые не публиковались. Талант Н.
унюхивать своим рыхлым от пьянства носом горячие темы оказался неоценимым и
в новые постсоветские времена.
Внешне все выглядело обычным. Игорь собирал материал, не всегда даже
понимая конечную цель, Н. писал статью, иногда всего в три-четыре страницы,
Игорь отвозил материал руководителю той организации или банковской
структуры, о которой шла речь. В Дом журналистов, где в пивбаре его поджидал
Н., Игорь возвращался без статьи, но с пухлой пачкой зеленых. Иногда --
очень пухлой.
-- Главное -- не зарывайся, -- часто предупреждал своего соавтора и
коллегу Н. -- И без моего ведома -- ни-ни, ни единого телодвижения. Понял?
Ни единого! Ни малейшего! Ясно?
На словах Игорь уверял своего учителя, что ему не о чем беспокоиться, а
про себя подумывал, что пора отрываться от маминой юбки. Отдавать половину
гонорара за работу, которую он, в сущности, делал сам, было справедливо в
пору ученичества. Но не вечно же ходить в школярах!
О встрече с журналистом из "Таген блатт" Генрихом Струде следовало
немедленно рассказать Н. Игорь и попытался это сделать. Но один раз, в
понедельник после разговора в Вялках, Н. спал мертвецким сном в своей
квартире на Нагорной, заваленной пустыми бутылками, объедками и окурками. На
другой день Игорь застал его в состоянии жутчайшего похмелья. Оставалось
только сбегать в соседнюю палатку за бутылкой, ни о каком серьезном
разговоре не могло быть и речи. А между тем время поджимало. Этот Струде, не
дождавшись звонка, мог и сам выйти на человека Рузаева в чеченском
постпредстве. А полученная от Струде тысяча баксов как-то грела сердце, да и
две обещанные -- тоже нелишние. В конце концов, если Н. предпочитает глушить
водяру -- это его личное дело.
И Игорь решился.
Он помнил предупреждение Струде о том, что за ним могут следить. И хотя
не слишком-то в это верил, кое-какие меры предосторожности принял. Поехал не
на своей вызывающе новой белой "Ниве", а на метро и троллейбусе, пару раз
пересаживался с одного троллейбуса на другой, а перед тем как войти в
постпредство, просидел с полчаса в открытом кафе неподалеку, попивая фанту и
из-за раскрытого "Мегаполиса" наблюдая за окружающими.
Но ничего подозрительного не заметил. Близился конец рабочего дня,
увеличились очереди на остановках, стало многолюднее на тротуарах, машины
еле двигались в уличных пробках.
В конце концов Игорю надоело это бесцельное и пустое занятие. Следят за
ним? Да и пусть следят. Он что, преступление совершает? Он просто идет к
знакомому сотруднику чеченского постпредства поговорить о делах. А хоть бы
даже и передать предложение Генриха Струде -- что в этом такого?
Он вошел в вестибюль постпредства, назвался, предъявив охраннику весьма
солидное редакционное удостоверение "Совершенно секретно", и сказал, что ему
нужно увидеть помощника постпреда по связи с прессой.
Охранник куда-то позвонил. Через пару минут в холле появился молодой
человек с тоненькими черными усами и вежливо произнес:
-- Прошу вас!..
II
"Совершенно секретно
Начальнику оперативного отдела УПСМ
полковнику Голубкову
РАПОРТ
Во исполнение Ваших приказов и общего плана реализации акции под
кодовым названием операция "Пилигрим" силами спецгруппы были осуществлены
следующие мероприятия. Они были продиктованы анализом возможных поступков
объекта П. Наиболее вероятен сценарий его поведения, при котором он вынужден
будет:
1. С помощью корреспондента "Совершенно секретно" журналиста К. выйти
на прямой контакт с эмиссаром Рузаева, помощником постпреда Чечни.
2. Добиться личной встречи с Рузаевым.
3. Предложить Рузаеву идею захвата и взрыва Северной АЭС и убедить его
в реальности теракта и в своей способности этот теракт осуществить.
4. Согласовать с Рузаевым сумму своего гонорара и порядок его
получения, оговорив гарантии выполнения соглашения.
5. Приступить к практической подготовке теракта.
На этом этапе главной проблемой для него будет подбор профессионально
подготовленной команды, способной осуществить захват АЭС или скрытно
проникнуть на ее территорию и заложить необходимое количество взрывчатки,
предварительно доставив ее к месту теракта. Эта задача ни при каких условиях
не может быть выполнена в одиночку.
На второй день после разговора объекта П. с журналистом К.,
задокументированного службой наружного наблюдения, на даче К. в Вялках был
произведен негласный обыск и обнаружена толстая общая тетрадь, в которой
корреспондент К. вел запись своих расходов на стройматериалы и перечень
агротехнических мероприятий на садово-огородном участке. Один из листов в
конце тетради был вырван -- очевидно, тот, на котором объект П.,
представившийся хозяину дачи Генрихом Струде, написал номер своего пейджера,
а затем потребовал сжечь этот лист.
Тетрадь была передана на экспертизу, а затем возвращена на место.
С помощью специальной аппаратуры эксперты обнаружили на следующем за
вырванным листе слабый оттиск цифр, оставленных шариковой авторучкой.
Несмотря на то что не все цифры удалось разобрать, номера оператора
пейджинговой компании и абонента были определены.
Абонентом оказался пенсионер, инвалид второй группы, подрабатывающий
диспетчером на домашнем телефоне. Он пояснил, что около недели назад на его
объявление в газете "Из рук в руки" откликнулась молодая красивая дама,
назвавшаяся Еленой, заплатила ему аванс в сто долларов и оставила пейджер,
предупредив, что она позвонит и по телефону получит от диспетчера сообщение,
которое поступит на пейджер.
По описаниям, сделанным диспетчером, и имеющимся в распоряжении
опергруппы фотоснимкам, была установлена личность этой дамы. Ею оказалась
гражданка Франции Люси Жермен, двадцати семи лет, родом из подмосковной
Балашихи. В начале 80-х годов вместе со своей семьей она выехала из России
по израильской визе, пять лет назад вышла замуж за французского бизнесмена
Шарля Жермена и переехала в Париж. Около двух лет назад подписала контракт с
московским домом моделей "Шарм" и в настоящее время работает там в качестве
манекенщицы. Ранее было установлено, что Люси Жермен уже более года является
любовницей объекта П.
После получения соответствующих санкций домашний телефон диспетчера и
пейджер были поставлены на контроль, как и телефон в квартире Люси Жермен,
которую она взяла в аренду сразу же после приезда в Москву.
21 марта с.г. в 17.20 корреспондент К. приехал в постпредство Чечни и
встретился с помощником постпреда в его кабинете. Поскольку сразу же после
обмена приветствиями К. предложил продолжить беседу в расположенном по
соседству с постпредством баре, содержания разговора зафиксировать не
удалось. В 17.42 собеседник К. вернулся в свой кабинет, а сам К. из уличного
автомата передал на пейджер инвалида-диспетчера фразу: "Позвони дяде" и
номер телефона сотовой связи, который нам не был известен.
В 17.46 сообщение поступило к диспетчеру, а уже в 17.52 ему позвонила
Люси Жермен. Эта оперативность свидетельствует о том, что объект П. вел за
журналистом слежку, а предупрежденная им любовница дежурила возле служебного
телефона дома моделей.
В 17.59 в кабинете помощника постпреда раздался звонок мобильного
телефона. Прослушкой была зафиксирована лишь одна фраза: "Одну минуту,
господин Струде". После чего помощник вышел из кабинета и продолжал разговор
из другого помещения, недосягаемого для нашей оперативной техники, что
свидетельствует о том, что эмиссар Рузаева догадывался о прослушивании его
кабинета либо же был предупрежден о такой возможности журналистом К.
В 21.30 того же дня объект П. встретился с помощником постпреда возле
метро "Пушкинская", они взяли такси и поехали в Люберцы. Остановились возле
недавно открытого филиала "Макдоналдса", водитель вошел в кафе, а пассажиры
остались сидеть в такси. Их разговор продолжался около сорока минут.
Закончив, они дали знак водителю занять свое место и вернулись в Москву.
Допрошенный после окончания своей смены таксист показал, что его пассажиры
во время поездки ни о чем не разговаривали, а возле "Макдоналдса" дали ему
денег и велели поужинать и покурить на свежем воздухе. На обратном пути они
также молчали.
На следующий день, 22 марта, помощник постпреда вылетел в Грозный
первым утренним рейсом.
24 марта в 23.10 объект П., предприняв самые тщательные меры
предосторожности и потратив не меньше пяти часов на попытки оторваться от
наружного наблюдения, о котором он, вероятно, подозревал, приехал на
Центральный телеграф.
Мы допускали, что он попытается связаться с Грозным, и взяли под
контроль операторские Главпочтамта и Центрального телеграфа. Однако объект
П. не воспользовался междугородными таксофонами, а принял предложение одного
из телефонных "жучков", которые крутятся возле крупных переговорных пунктов,
предлагая желающим разговор с любым городом России и всего мира за полцены.
Для этого они на месяц-два снимают квартиры у доверчивых и падких на высокую
плату москвичей по соседству с почтамтом и телеграфом, и их телефоны
предоставляют в распоряжение клиентов, получая за переговоры наличными.
Когда же с телефонной станции приходят счета, достигающие огромных сумм,
мошенники исчезают.
В сопровождении одного из таких "жучков" объект П. вошел в дом на
Тверской и через полчаса вышел. Телефонный мошенник был немедленно задержан
и допрошен. По коду удалось установить, что объект П. звонил в Грозный и
разговор продолжался двенадцать минут. Второй звонок был сделан в Стокгольм
и длился восемь минут. О содержании разговоров задержанный ничего сказать не
мог, так как по требованию клиента находился в кухне и слышал только
отдельные слова, а разговор со Стокгольмом велся не по-русски.
Утром 25 марта объект П. предложил руководству спортклуба "Динамо"
ускорить подготовку к вылету группы горнолыжников из юношеской сборной для
тренировок на Чегет, чтобы успеть застать снег.
29 марта двенадцать юных горнолыжников в сопровождении своего тренера,
объекта П., вылетели в Минводы. П. сопровождала его любовница Люси
Жермен..."
III
Полковник Голубков откинулся на спинку кресла и задумчиво барабанил по
подлокотникам. Собственно, он мог бы и не читать этого рапорта, который
правильней было назвать сводным отчетом. Вся информация по операции
поступала к нему немедленно, он был в курсе мельчайших подробностей, а на
свою память пока еще, слава богу, в свои пятьдесят три года пожаловаться не
мог.
Но правило есть правило. Подробнейшие отчеты писали все и всегда. И
даже, это доподлинно знал Голубков, в ЦРУ. Он, правда, плохо представлял
себе, как эти отчеты используются в Лэнгли, но в российских, а ранее в
советских спецслужбах они истребовались и дотошно изучались начальством,
когда операция проваливалась и нужно было найти виновных стрелочников.
Потому что виновны всегда стрелочники, а не те, кто отдает им приказы.
В отличие от многих своих коллег, роптавших на эту писанину, полковник
Голубков не считал ее никчемным занятием, традиционно сохранившимся еще с
ежовских и бериевских времен, когда даже с руководителей крупных зарубежных
резидентур требовали отчетов едва ли не о каждом потраченном долларе.
Во-первых, обобщая разрозненные данные, автор отчета, ответственный за
всю операцию или ее часть, лучше уяснял себе суть происходящих событий.
Во-вторых, если к ходу операции вдруг проявляло интерес высокое
начальство, отчеты избавляли от необходимости устных докладов.
А в-третьих, и это для полковника Голубкова было главным, они давали
возможность взглянуть на ситуацию как бы со стороны. Когда человек читает
книгу впервые, он следит в основном за сюжетом. Перечитывая эту же книгу, он
обращает внимание на подробности. Разумеется, если книга стоит того, чтобы
ее перечитывать.
У полковника Голубкова никогда не было много времени для чтения, а тем
более для перечитывания книг. А вот к протоколам допросов и агентурным
донесениям он возвращался не один раз. И обнаруживал подробности,
ускользнувшие от его внимания при первом чтении.
Так сейчас он читал и рапорт-отчет об операции "Пилигрим".
Пока все шло нормально.
Не было сомнений в том, что человек Рузаева в чеченском постпредстве
отнесся к предложению журналиста Генриха Струде настолько серьезно, что
поспешил лично поставить о нем в известность самого Рузаева.
Не было сомнений, что на этом этапе Пилигрим вел речь только об
интервью Рузаева газете "Таген блатт". Помощник постпреда был слишком мелкой
сошкой, чтобы Пилигрим рискнул открыть ему свои истинные намерения.
Не было сомнений и в том, что это предложение Рузаева заинтересовало.
Поездка горнолыжников в поселок Терскол у подножия Чегета, до которого от
Минвод три с небольшим часа езды на автобусе, будет использована Пилигримом
для встречи с Рузаевым. И форсировал он ее именно поэтому. Насчет снега --
просто предлог. Как выяснил Голубков, снег на чегетских трассах держался
нередко до июня, а слишком ранней весной нынче что-то не пахло.
Значит, постарается встретиться.
Как?
Вопрос.
Обстановка в Терсколе, как и во всей Кабардино-Балкарии, на территории
которой находился этот знаменитый горнолыжный курорт, исключала появление
там Рузаева. С началом чеченской войны в Кабардино-Балкарию хлынули толпы
беженцев, их принимали со всем кавказским радушием, селили в гостиницах,
турбазах, пансионатах и домах отдыха. Но после заключения мирного договора в
Хасавюрте и прекращения военных действий чеченцы не спешили возвращаться в
лежащий в руинах Грозный. Они обжились у гостеприимных соседей, начали
налаживать свой бизнес, вытесняя местных крутых, контролировавших всю
торговлю, гостиницы и турбазы. Терскол опустел. Никому из русских любителей
горных лыж, не говоря уж об иностранцах, не улыбалась перспектива отдыха в
криминальной зоне. Несли убытки все - и местные жители, кормившиеся от
туристов сдачей жилья и торговлей продуктами, и местные бандиты, и
официальные власти, пополнявшие казну налогами. В итоге в один прекрасный
день всем чеченским беженцам было предписано в кратчайшие сроки покинуть
Кабардино-Балкарию, остались лишь те, кто переехал сюда много лет назад и по
праву считался местным жителем. Появление любого приезжего из Чечни вызывало
пристальное и не слишком-то дружеское внимание. В такой обстановке о тайной
встрече Пилигрима и Рузаева в Терсколе или Нальчике нечего было и думать.
Значит, что?
Значит, Пилигрим постарается под каким-либо благовидным предлогом
посетить Чечню. Резонно. К тому же Рузаев вряд ли унизится до того, чтобы
ехать черт-те куда на конфиденциальную встречу с никому не известным, пусть
даже и иностранным, журналистом.
"Так? -- спросил себя полковник Голубков. -- Да, так".
И тут же остановил себя. Стоп. Никому не известный иностранный
журналист. Стоп-стоп. Никому не известный... Минуточку, минуточку!
Но Голубков не успел додумать неожиданно мелькнувшую мысль. Без стука
вошел генерал-лейтенант Нифонтов, как всегда, в штатском, заполнил своей
крупной фигурой кабинет Голубкова и словно бы сделал его тесным. Молча
положил на стол Голубкова обычный почтовый конверт без марки и штемпеля.
Вместо адреса значилось: "Начальнику Аналитического агентства "Контур".
(Такая вывеска красовалась на проходной управления.)
Надпись беглая, но четкая, от руки. Конверт был вскрыт.
-- Что это такое? -- спросил Голубков.
-- Читай! -- кивнул Нифонтов.
Голубков извлек листок. Самый обычный, вырванный из небольшого
блокнота. Тем же почерком там было написано:
"Пилигрим в Грозном. Дост. 100. Ваш доброжелатель".
-- Ну? -- спросил Нифонтов. -- Подсунули под дверь проходной. Кто и
когда -- неизвестно. Сразу, не вскрывая, принесли мне. Как тебе это
нравится?
-- "Дост. 100", -- повторил Голубков. -- Оценка информации. Такие
пометки делали в шифрограммах американцы и англичане. Еще в войну. Это
значит: "Достоверность информации -- 100 процентов".
-- Это значит, что "наш доброжелатель" прекрасно знал, что мы поймем
это его "Дост. 100". А значит, и знает, что такое наш "Контур".
-- Хуже, -- поправил Голубков. -- Он знает то, чего не должен знать
никто. "Пилигрим в Грозном".
-- Он действительно в Грозном? -- спросил Нифонтов.
-- Не исключено. Но точной информации нет.
-- А почему, твою мать? -- рявкнул Нифонтов. -- У нас же этот мудак
сидит в Терсколе!
Сотрудник оперативного отдела УПСМ капитан Евдокимов, посланный в
Терскол под видом туриста-лыжника за день до отлета туда Пилигрима, не был
мудаком. Но полковник Голубков был избавлен от необходимости вступиться за
своего подчиненного. В дверь постучали. На пороге кабинета Голубкова
появился молодой лейтенант-компьютерщик из информационного центра и словно
бы запнулся, увидев начальника управления.