Страница:
из-за всеобщего неприятия самой фигуры госсекретаря Бурбулиса), членом
Президентского совета, членом Совета безопасности, помощником председателя
Совета обороны при Президенте России, а также членом многочисленных
комиссий, которые создавались по разным поводам, в основном чтобы успокоить
общественное мнение и сделать вид, что Президентом и правительством
принимаются энергичные меры по разрешению насущных проблем, хотя чаще всего
эти комиссии даже не приступали к работе.
Олег Иванович был из новых, из тех сорока -- сорокапятилетних
государственных и партийных функционеров, хорошо образованных, накопивших
немалый практический опыт, но не имевших никакой перспективы, так как все
должности наверху были прочно закупорены старыми, еще брежневской закалки,
кадрами. И лишь при Ельцине новые люди были востребованы в полной мере.
В КПСС карьера Олега Ивановича была непродолжительной -- всего три года
он был освобожденным секретарем партийного комитета на крупном оборонном
заводе. Но эта должность, никак не компрометирующая его в новые времена,
дала ему возможность быстро стать одним из руководителей ВПК, откуда он и
был рекрутирован в высшие эшелоны российской власти. Природная осторожность
уберегла его от активного участия в подковерной кремлевской возне, более
нетерпеливые соперники сжирали друг друга и уходили в политическое небытие,
а их места занимали люди типа Олега Ивановича.
Сейчас ему было сорок семь лет -- в президентской администрации он
курировал службы государственной безопасности, и в их числе Управление по
планированию специальных мероприятий, которое в системе спецслужб занимало
особое положение. Оно было создано по распоряжению Ельцина одновременно с
решением о разгоне КГБ и призвано играть роль "ока государева" -- мозгового
центра, просчитывающего перспективы развития политической ситуации и
предлагающего пути предотвращения или политического разрешения кризисов.
Неподчиненность управления руководству ФСБ и Главного управления охраны
вызывала откровенное недовольство их руководителей. Ими не раз
предпринимались попытки прибрать УПСМ к рукам, но всякий раз Президент
решительно их пресекал. Неизвестно, чем он руководствовался: то ли
действительно высоко ценил объективность поступавшей от управления
информации и глубину аналитических разработок, то ли по принципу "разделяй и
властвуй" считал, что конкуренция между спецслужбами пойдет только на пользу
делу.
Олег Иванович не скрывал от Нифонтова своего благожелательного
отношения к деятельности УПСМ, но делал это -- как небезосновательно полагал
Нифонтов -- лишь после уяснения позиции Президента.
Сейчас ему предстояло решить задачу куда более трудную.
Куратор поднял голову от досье:
-- Сколько ваших людей внедрено в окружение этого Пилигрима?
-- Пятеро.
-- Охрана станции?
-- Сорок два человека. На первом энергоблоке и административном корпусе
-- восемнадцать.
-- Каким образом пять человек могли нейтрализовать восемнадцать
спецназовцев и захватить объект?
-- Они изменили план операции и произвели захват на двадцать минут
раньше -- до пересмены. И никакого спецназа не было. Была обычная местная
ВОХРа. Утечка информации о проверочном захвате станции не произошла. Вчера
мы арестовали и допросили референта директора ФСБ. Утечка должна была
произойти через него. Он не получал такого приказа от своих хозяев.
-- Допрос был...
-- Да. С применением психотропных средств. Он выложил все, что знал.
-- Значит, на станции сейчас, кроме персонала...
-- Рузаев, его советник Азиз Садыков, Пилигрим и наши люди -- все
пятеро. И три корреспондента. Два телевизионщика из Си-Эн-Эн и один
журналист из Лондона.
-- Пилигрим действительно мог обнаружить подмену тола?
-- Да.
-- Каким образом?
-- У него был аэрозольный набор "Экспрей".
-- Взрывчатка, присланная на лесовозе Краузе, на станции? Или это
только предположение полковника Голубкова?
-- Предположение. Но с вескими основаниями. Пилигрим вывез взрывчатку
из Полярного на "санитарке" "Ремстройбыта". В пятнадцати километрах от
турбазы "Лапландия" он убил водителя. После этого, вероятно, принес
взрывчатку в рюкзаке на турбазу. Правда, сторож турбазы утверждает, что
никого не видел. Но его показаниям доверять нельзя.
-- Пьяный небось валялся? -- брезгливо произнес куратор.
-- Совершенно верно, -- подтвердил Нифонтов. -- С турбазы взрывчатку,
скорее всего, перебросили на станцию на вертолете "Ми-8" вместе с
гуманитарной помощью.
-- Понятно, -- кивнул куратор и повторил, подумав: -- Понятно. Почему
испытания радиовзрывателей не дали никаких результатов?
-- Эксперты НАСА предполагают, что на маркировке указана фальшивая
частота, а инициирующий сигнал идет не на "Селену-2", а на какой-то другой
спутник. И, возможно, не на один. Американцы арестовали в Нью-Йорке
сообщника Пилигрима Бэрри. Но он пока не дает показаний о радиовзрывателях и
спутниках связи.
-- Не дает? При современных методах допросов? Или они не хотят их
получить?
-- Он может не знать. У нас пока нет оснований подозревать наших
партнеров в двойной игре.
-- Почему прервана компьютерная связь со станцией?
-- Неизвестно.
-- Есть ли какой-нибудь другой вид связи с вашими людьми?
-- Конфиденциального -- нет. Только внешние громкоговорители.
-- Из этого следует, что вы потеряли контроль над ситуацией. Вы отдаете
себе в этом отчет, генерал?
-- Да.
-- Что ж, давайте посмотрим кино.
Куратор включил телевизор, сунул в щель видеомагнитофона кассету, но
кнопку "Play" не нажал.
-- Как эта кассета оказалась у вас?
-- Ее спустили из окна станции на шнуре. А из местного телецентра
перегнали в Останкино.
-- Ее могли видеть операторы телецентра?
-- Нет, там наши люди. В аппаратной Останкинского техцентра -- тоже.
-- Вы видели?
-- Да. После этого я немедленно позвонил вам.
-- Каким может быть эффект от взрыва реактора? Чернобыль?
-- Хуже. Взорвется и второй реактор. Потому что будут разрушены все
системы защиты.
-- Веселенькая перспектива, -- заметил куратор и пустил запись.
"-- Разрешите представить вам, господа: командующий армией освобождения
Ичкерии, национальный герой Чеченской Республики полковник Султан Рузаев..."
II
"-- Дамы и господа, ваши корреспонденты Гринблат и Блейк снова с вами.
Только что вы видели процесс минирования наиболее уязвимых узлов атомной
электростанции, а чуть раньше -- блок управления и радиовзрыватели,
работающие от сигнала спутников связи. А теперь на ваших экранах вновь
командующий армией освобождения Ичкерии полковник Султан Рузаев.
-- Президенту России, кабинету министров. Государственной Думе
Российской Федерации. Ультиматум. Я, командующий армией освобождения Ичкерии
Султан Рузаев, выполняя волю Аллаха, волю чеченского народа, волю всех
свободолюбивых народов Кавказа, требую:
Первое. Немедленно признать государственную независимость Республики
Ичкерия с соблюдением всех предусмотренных Конституцией России юридических
процедур.
Второе. Известить о признании Республики Ичкерия независимым
государством Организацию Объединенных Наций и все мировое сообщество.
Третье. Немедленно вывести все федеральные войска России с территории
Ичкерии и других кавказских республик.
Четвертое. Провести совещание на высшем уровне с. руководителями стран
большой семерки, руководством Всемирного банка и Международного валютного
фонда и четко определить порядок выплаты Республике Ичкерия контрибуции в
размере ста шестидесяти миллиардов долларов за ущерб, нанесенный Россией во
время войны. Во время этой войны руководители мировых держав заняли
выжидательную позицию, на словах протестуя против российской агрессии, а на
деле эту агрессию поощряя. Поэтому это требование мы считаем в высшей
степени справедливым.
Срок ультиматума истечет ровно в 14.00 по московскому времени уже
сегодня -- 27 апреля.
Кроме того, я требую:
передать мой ультиматум по всем каналам Центрального телевидения в
начале утреннего вещания и повторять его каждый час;
одновременно с трансляцией ультиматума передавать репортаж
корреспондентов Си-Эн-Эн с захваченной моими людьми Северной атомной
электростанции.
Если мои требования о телетрансляции ультиматума и репортажа не будут
выполнены, я буду вынужден убивать заложников и ответственность за это ляжет
на российское руководство.
Если к 14.00 мною не будет получен положительный ответ на все пункты
ультиматума, я взорву атомную станцию. Последствия этого взрыва будут
катастрофичны не только для Севера России, но и для большинства стран
Западной Европы, а также для Скандинавии и Великобритании.
Мы сделали свой выбор.
Свобода или смерть!
Аллах акбар!.."
Куратор нажал кнопку "Stop", изображение исчезло.
-- Хорошее кино вы мне показали, генерал.
-- Это не кино. Это реальность.
-- Спровоцированная вами.
-- Она могла стать реальностью и без нашего участия. И это было бы
катастрофой.
-- Ваши предложения?
-- Продолжать реализовывать первоначальный сценарий. Вступить в
переговоры. Тянуть время. Создать видимость международных консультаций. И
даже провести эти консультации -- этот вариант предусматривался.
-- И транслировать ультиматум этого ублюдка по Центральному
телевидению?
-- Да.
-- Да вы представляете, что будет?! Вы отдаете себе отчет в том, что
сказали?
-- Вполне. Этот вариант тоже предусмотрен. Трансляция пойдет по всем
каналам ЦТ. Но только на один телевизор. На тот, что установлен в комнате
отдыха первого энергоблока. Система отлажена и проверена. А тем временем
эксперты НАСА найдут спутники и блокируют взрывной сигнал.
-- Если найдут! А если не найдут?!
Нифонтов пожал плечами:
-- Тогда нам придется предоставить независимость Ичкерии.
-- Генерал! Вы представляете себе, куда вы всех нас втянули?
-- Вы дали мне карт-бланш на проведение этой акции.
-- С полной ответственностью за результаты, -- напомнил куратор. -- С
самой полной!
-- Я не пытаюсь уйти от ответственности. Если бы мы могли закончить
дело без вашей поддержки, мы так бы и поступили.
-- В чем должна заключаться моя поддержка?
-- В переговорах с Рузаевым должен принять участие полномочный
представитель Президента.
-- Вот как? -- изумился куратор. -- А почему не сам Президент?
-- Это лишнее. Достаточно будет пресс-секретаря или заместителя главы
администрации Президента. Главное, чтобы это был человек известный и
авторитетный.
-- Вы это всерьез, генерал?
-- Да.
Куратор на полминуты задумался, затем спросил:
-- Как я понял, сейчас ситуация на Северной АЭС не воспринимается вами
как катастрофическая?
-- Ситуация очень острая. Такие многоходовые оперативные комбинации
никогда не проходят без осложнений. Она может стать катастрофической. Но,
надеюсь, не станет.
-- В чем глобальный смысл плана, который обсуждался в Каире? Его
стратегическая конечная цель?
-- Я докладывал.
-- Тезисно. А сейчас я хочу услышать во всех подробностях.
-- Глобальная цель: создать международный прецедент. Ни для кого не
секрет, что современные локальные войны имеют под собой чисто экономическую
подоплеку. Государственные перевороты, мятежи, межнациональные конфликты. В
советское время речь шла о переделе сфер влияния. Сегодня войны планируются
не в генштабах, а в штаб-квартирах транснациональных компаний и
промышленно-финансовых групп. Войны требуют денег. Очень больших денег.
Откуда эти деньги у талибов в Афганистане? У Ирландской республиканской
армии? У того же Рузаева? Мировое сообщество морально готово к созданию
системы глобальной безопасности. Создан и уже действует Международный
военный трибунал. Пока судят только военных преступников. Но еще ни разу не
судили тех, кто финансирует войны. Они остаются в тени. Если бы хоть один из
них оказался на скамье подсудимых и эта практика была бы узаконена, в мире
стало бы намного спокойней. Сейчас есть вполне реальная возможность создать
такой прецедент.
-- Вы говорите о владельце корпорации "Интер-ойл" Тернере?
-- Да. Он финансировал нападение на инспекторов российского Генштаба.
Захват Северной АЭС -- тоже. Все проплаты документированы.
-- Кем?
-- В основном США и Великобританией.
-- Если все это так, почему вы не арестовали Пилигрима и Рузаева сразу
после захвата станции?
-- В Каире подробно обсуждался сценарий акции. Чтобы подвигнуть
международные структуры на такой шаг, мало предъявить голые документы. Без
активной поддержки общественного мнения дело останется частным случаем, но
не перерастет в прецедент. Мы специально позволили Рузаеву и Пилигриму
захватить станцию и отсняли их действия. Съемки велись не только
телевизионщиками Си-Эн-Эн. Наши операторы скрытно фиксировали все этапы
захвата АЭС. Эти кадры должен увидеть весь мир. Только это сможет создать
необходимый накал общественного мнения и заставит зашевелиться
бюрократическую машину ООН. На скамью подсудимых Международного трибунала
Тернер должен сесть вместе с Рузаевым и Пилигримом. Это и есть конечная цель
акции.
-- Масштабный проект, -- подумав, оценил куратор. -- Идею подали
американцы?
-- Не имеет значения, кому принадлежит идея. Весь мир воспримет это как
инициативу Москвы. Тем более что именно на долю России выпала конкретная
реализация плана.
Нифонтов отметил, как напряглось и даже словно бы потяжелело лицо
куратора. Он представлял себе ход его мыслей. Россия катастрофически быстро
теряла роль мировой державы. Попытки министра иностранных дел Примакова,
сменившего на этом посту безвольного и прекраснодушного Козырева, занять
жесткую позицию не давали и не могли дать результатов. У России не было
сильных козырей. Она ушла в глухую и безнадежную оборону, слабо
сопротивляясь расширению НАТО на восток и пытаясь заигрывать с Хусейном и
Каддафи, чтобы хоть что-то противопоставить усиливающемуся влиянию США. В
этой ситуации инициатива Москвы по созданию международного трибунала не
только для военных преступников, но и для тех, кто их финансирует, могла бы
быть воспринята во всем мире в высшей степени положительно. А тот, кто эту
идею продвинет и доведет до логического завершения, неизбежно поднимется в
российской иерархической лестнице на качественно новую ступень.
Для куратора это был шанс. Он понимал (и Нифонтов тоже это понимал),
что второго такого шанса может не представиться никогда. И сейчас ему нужно
было быстро решить, стоит ли рисковать тем, что уже достигнуто, ради взлета,
который мог закончиться крахом. Он поднялся из-за стола, быстро зашагал
взад-вперед по комнате. В какой-то момент по тому, как прищурились глаза
куратора и азартно раздулись крылья ноздрей, Нифонтов понял, что он принял
решение. Рискнуть. Но через полминуты куратор вернулся за стол, побарабанил
пальцами по столешнице и с сожалением проговорил:
-- Масштабный проект. Весьма. Это могло быть новым шагом в практике
международных отношений. Но...
Нифонтову стало скучно, как в парикмахерской. Он уже знал, что услышит.
-- Досадно, что мы не сможем его реализовать до конца. Очень досадно.
Хотите спросить почему?
-- Нет, -- хмуро ответил Нифонтов.
-- Я все же скажу. В стране кризис. Правительство в отставке. Шахтеры
стучат касками на Горбатом мосту, в Кузбассе перекрывают Транссиб. Мы не
можем в таких условиях ставить фильм ужасов для мировой общественности.
Пресс-секретарь даже слушать меня не станет. Не говорю уж о первых лицах.
Хотя, повторюсь, мне очень нравится план. Дерзко. Остро. С выходом от
сугубой конкретики на мировой масштаб. Я представляю, генерал, чего стоило
вам и вашим людям реализовать этот проект. Но обстоятельства сильнее нас.
Сейчас наша задача: закончить эту историю. Быстро и без огласки. Станция,
как я понял, блокирована?
-- Да.
-- Кто руководит операцией на месте?
-- Начальник оперативного отдела полковник Голубков.
-- Ваши люди, которые внедрены к Рузаеву, его знают?
-- Да.
-- Передайте полковнику Голубкову. Пусть по громкоговорителям прикажет
своим людям арестовать Рузаева и Пилигрима. При сопротивлении стрелять на
поражение.
-- Но этот приказ услышат Рузаев, его советник и Пилигрим! Все они
вооружены. Возможны жертвы. И среди наших людей, и среди персонала станции.
-- Поверьте, генерал, мне нелегко давать это распоряжение. Да, жертвы
не исключены. Остается надеяться, что ваши люди сведут их число до минимума.
Это все. Выполняйте.
Он принял решение. И это решение было окончательным.
Число жертв... До минимума... Остается надеяться...
Генерал-лейтенант Нифонтов вдруг ощутил, что его трясет от бешенства.
Но жизнь научила его скрывать свои чувства.
-- Я хотел бы получить это распоряжение в письменном виде, -- твердо
сказал он.
-- Вы настаиваете на этом?
-- Да.
-- Хорошо, вы его получите.
Куратор придвинул к себе большой настольный блокнот с личным грифом и
взял авторучку. Через минуту на листе веленевой бумаги появились быстрые
четкие строки.
-- Ознакомьтесь и распишитесь. Не напоминаю, генерал, чем может грозить
вам невыполнение этого приказа.
Нифонтов взял из рук куратора авторучку, но ставить свою подпись не
спешил. Был только один способ переломить ситуацию. Этот способ был
настолько рискованным и неопределенным по результату, что еще час назад
Нифонтов и мысли не допускал, что ему взбредет в голову безумная мысль
прибегнуть к нему. Но выбора не было. И Нифонтов решился.
-- Я подпишу, -- проговорил он. -- И выполню ваш приказ. Но прежде я
должен вам сказать кое-что.
-- Меня не интересует ваше мнение обо мне!
Нифонтов улыбнулся:
-- Олег Иванович, у меня и в мыслях не было высказывать вам свое мнение
о вас. У нас деловой профессиональный разговор. И я не намерен выходить за
его рамки.
-- Слушаю.
-- Есть одно обстоятельство, о котором вам следует знать, коль уж вы
решили отдать этот приказ. Я не хотел об этом говорить раньше времени, так
как не считал его прямо относящимся к делу. Но сейчас понял, что доложить
обязан.
-- Докладывайте! -- нервно бросил куратор.
-- Как вам известно, завтра, а вернее, уже сегодня утром в Ванкувер
вылетает правительственная делегация для переговоров по НАТО. Предусмотрена
трехчасовая остановка в Мурманске. Вы знаете, кто возглавляет делегацию?
-- Разумеется. Но откуда об этом знаете вы? Переговоры секретные.
-- По личному распоряжению руководителя делегации в ее состав на правах
эксперта включен человек по фамилии Деев. Он должен присоединиться к
делегации в Мурманске перед отлетом правительственного самолета в Ванкувер.
-- Кто такой этот Деев? Какое отношение к нашему делу может иметь
третьестепенный эксперт?
-- Самое непосредственное. Потому что его настоящее имя -- Карлос
Перейра Гомес. Он же Пилигрим. Он же Взрывник.
-- Вы... Генерал, вы в своем уме?! Вы осмеливаетесь подозревать
руководителя делегации в связи с международным террористом?!
-- Взгляните на этот документ, -- предложил Нифонтов. -- Это копия
собственноручного распоряжения руководителя делегации о включении Деева в
состав делегации и об оформлении ему служебного загранпаспорта и виз. Оно
поступило в МИД по факсу.
Куратор едва не вырвал из рук Нифонтова листок ксерокопии.
-- Узнаете почерк? -- спросил Нифонтов. -- А подпись?
-- Как к вам попала эта копия?
-- Переслали наши партнеры из Лондона. А они получили этот документ из
компьютерной базы российского МИДа.
-- Взломали код?
-- Вероятно, да.
-- Это фальшивка!
-- Это нетрудно проверить. Запросите МИД.
Нифонтов помолчал и закончил:
-- Теперь, когда вы знаете все, я готов расписаться, что ознакомлен с
вашим приказом.
Не меньше минуты куратор сидел неподвижно, уставясь взглядом в
ксерокопию записки. Затем выдрал из блокнота лист с приказом, порвал на
мелкие клочки и нажал кнопку звонка.
-- Машину! Срочно! -- приказал он дежурному офицеру и повернулся к
Нифонтову: -- Возвращайтесь в управление, генерал. И ни на секунду не
отходите от телефона спецсвязи. Вы получите все необходимые указания. Можете
быть свободны.
Выходя из кабинета куратора, Нифонтов оглянулся. Олег Иванович П. уже
не был похож на человека, который тщательно следит за своим здоровьем. Он
был похож на человека, которому только что сообщили, что он, возможно, болен
раком. Или даже СПИДом.
"Будет тебе сегодня теннис", -- с хмурым злорадством подумал Нифонтов.
Но злорадство было слишком мелким чувством, чтобы компенсировать или хотя бы
немного ослабить то, что бушевало в душе генерал-лейтенанта.
Он молча сидел в "ауди", стремительно летящей по ночному Рублевскому
шоссе. Но если бы возможно было записать его мысли для дальнейшей синхронной
трансляции по телевидению, то текст состоял бы из сплошных
"пик-пик-пик-пик".
Только один вопрос оставался неясным: к кому сейчас едет куратор.
Нифонтов не сомневался, что узнает ответ не позже, чем через час, -- по
содержанию приказа, который он получит.
Потому что руководитель делегации господин Икс (как его назвал в своем
докладе о разговоре с Доктором на обочине Минского шоссе полковник Голубков)
был одним из трех людей, которые стояли между куратором УПСМ Олегом
Ивановичем П. и Господом Богом.
Сверхсрочно.
Нифонтов -- Голубкову.
Приказано продолжать операцию по прежнему сценарию. Найди возможность
сообщить Пастуху: Рузаев и Пилигрим должны беспрепятственно покинуть АЭС.
Приказ отдан куратором после его встречи сам знаешь с кем. Делай выводы".
III
Телефонный звонок в квартире одного из самых популярных комментаторов
Центрального телевидения Евгения Павловича С. раздался в четвертом часу
утра. Услышав пробившуюся сквозь двери спальни пронзительную трель звонка,
он лишь глубже зарылся головой в подушку. Ошибка какая-то, никто не мог
звонить ему в это время. Но звонки шли один за другим. И только после
четвертого или пятого до него дошло, что звонит не городской телефон в
гостиной, а аппарат из соседней со спальней восьмиметровой комнатушки,
служившей ему домашним кабинетом. Это был телефон прямой связи с
руководством телеканала, он оживал редко, но всякий раз звонок означал, что
произошло что-то неординарное. Осторожно, чтобы не разбудить жену, С. сполз
с кровати, накинул халат и прошлепал босыми ногами в кабинет.
-- Слушаю, -- негромко бросил он в трубку, одновременно прикидывая в
уме, чем мог быть вызван этот ночной звонок. Его воскресная аналитическая
программа в прямом эфире, посвященная недавней отставке правительства
Черномырдина, прошла вроде бы нормально, удалось мягко и даже не без
изящества обойти все острые углы и подводные камни. Но это могло ему только
казаться. В таких делах никогда точно не знаешь, кому ненароком наступишь на
больную мозоль. И не раз случалось, что самая безобидная фраза вызывала
резкое раздражение в Белом доме, Госдуме или, что было хуже всего, на Старой
площади, или даже в Кремле.
-- Извини, Женя, что я тебя потревожил, -- услышал он голос одного из
руководителей канала. -- Очень срочное дело. Тебе придется немедленно
выехать в командировку. Захвати свой эфирный костюм.
-- Какая, к черту, командировка, какой костюм? -- возмутился С. --
После этого проклятого эфира я два часа буравил простыни, прежде чем уснул!
А ты будишь меня... О Господи! Три тридцать ночи!
-- За тобой заедет офицер из службы безопасности, -- продолжал
руководитель канала, будто и не услышав С. -- Лейтенант Авдеев. Он скажет,
что делать.
-- Да что хоть происходит?!
-- Понятия не имею. Не теряй времени, одевайся. Машина уже у твоего
дома. Не забудь эфирный костюм, -- повторил руководитель канала и повесил
трубку.
И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел в глазок. На лестничной
площадке стоял молодой человек в штатском. Он поднес к дверному глазку
раскрытое служебное удостоверение и представился:
-- Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая езда по
ночной Москве в милицейском "форде" с красными мигалками-катафотами и
сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов, пролет на скорости за двести
по Минскому шоссе.
-- Куда мы едем? -- спросил С. у лейтенанта Авдеева.
-- Вы все узнаете в свое время, -- ответил лейтенант, и С. понял, что
расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку. С. знал,
что в Кубинке находится один из самых крупных военных аэродромов. Когда-то
ему пришлось делать здесь репортаж ко Дню Военно-Воздушного Флота, и он
помнил, как его полдня мурыжили на КПП. Но на этот раз ворота
контрольно-пропускного пункта открылись при появлении "форда", машина без
остановки миновала еще два внутренних КПП и остановилась возле огромного
темного ангара. На площадке перед ним стоял сверхзвуковой
истребитель-бомбардировщик, напоминающий очертаниями "Су-27". Но это был не
"Су-27".
-- Что это за самолет? -- успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не
особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
-- Красавец, да? "Су-30МК". Последняя модель. Скорость -- два Маха.
Около двух с половиной тысяч километров в час. Когда-то я мечтал стать
летчиком, но... Не получилось.
Президентского совета, членом Совета безопасности, помощником председателя
Совета обороны при Президенте России, а также членом многочисленных
комиссий, которые создавались по разным поводам, в основном чтобы успокоить
общественное мнение и сделать вид, что Президентом и правительством
принимаются энергичные меры по разрешению насущных проблем, хотя чаще всего
эти комиссии даже не приступали к работе.
Олег Иванович был из новых, из тех сорока -- сорокапятилетних
государственных и партийных функционеров, хорошо образованных, накопивших
немалый практический опыт, но не имевших никакой перспективы, так как все
должности наверху были прочно закупорены старыми, еще брежневской закалки,
кадрами. И лишь при Ельцине новые люди были востребованы в полной мере.
В КПСС карьера Олега Ивановича была непродолжительной -- всего три года
он был освобожденным секретарем партийного комитета на крупном оборонном
заводе. Но эта должность, никак не компрометирующая его в новые времена,
дала ему возможность быстро стать одним из руководителей ВПК, откуда он и
был рекрутирован в высшие эшелоны российской власти. Природная осторожность
уберегла его от активного участия в подковерной кремлевской возне, более
нетерпеливые соперники сжирали друг друга и уходили в политическое небытие,
а их места занимали люди типа Олега Ивановича.
Сейчас ему было сорок семь лет -- в президентской администрации он
курировал службы государственной безопасности, и в их числе Управление по
планированию специальных мероприятий, которое в системе спецслужб занимало
особое положение. Оно было создано по распоряжению Ельцина одновременно с
решением о разгоне КГБ и призвано играть роль "ока государева" -- мозгового
центра, просчитывающего перспективы развития политической ситуации и
предлагающего пути предотвращения или политического разрешения кризисов.
Неподчиненность управления руководству ФСБ и Главного управления охраны
вызывала откровенное недовольство их руководителей. Ими не раз
предпринимались попытки прибрать УПСМ к рукам, но всякий раз Президент
решительно их пресекал. Неизвестно, чем он руководствовался: то ли
действительно высоко ценил объективность поступавшей от управления
информации и глубину аналитических разработок, то ли по принципу "разделяй и
властвуй" считал, что конкуренция между спецслужбами пойдет только на пользу
делу.
Олег Иванович не скрывал от Нифонтова своего благожелательного
отношения к деятельности УПСМ, но делал это -- как небезосновательно полагал
Нифонтов -- лишь после уяснения позиции Президента.
Сейчас ему предстояло решить задачу куда более трудную.
Куратор поднял голову от досье:
-- Сколько ваших людей внедрено в окружение этого Пилигрима?
-- Пятеро.
-- Охрана станции?
-- Сорок два человека. На первом энергоблоке и административном корпусе
-- восемнадцать.
-- Каким образом пять человек могли нейтрализовать восемнадцать
спецназовцев и захватить объект?
-- Они изменили план операции и произвели захват на двадцать минут
раньше -- до пересмены. И никакого спецназа не было. Была обычная местная
ВОХРа. Утечка информации о проверочном захвате станции не произошла. Вчера
мы арестовали и допросили референта директора ФСБ. Утечка должна была
произойти через него. Он не получал такого приказа от своих хозяев.
-- Допрос был...
-- Да. С применением психотропных средств. Он выложил все, что знал.
-- Значит, на станции сейчас, кроме персонала...
-- Рузаев, его советник Азиз Садыков, Пилигрим и наши люди -- все
пятеро. И три корреспондента. Два телевизионщика из Си-Эн-Эн и один
журналист из Лондона.
-- Пилигрим действительно мог обнаружить подмену тола?
-- Да.
-- Каким образом?
-- У него был аэрозольный набор "Экспрей".
-- Взрывчатка, присланная на лесовозе Краузе, на станции? Или это
только предположение полковника Голубкова?
-- Предположение. Но с вескими основаниями. Пилигрим вывез взрывчатку
из Полярного на "санитарке" "Ремстройбыта". В пятнадцати километрах от
турбазы "Лапландия" он убил водителя. После этого, вероятно, принес
взрывчатку в рюкзаке на турбазу. Правда, сторож турбазы утверждает, что
никого не видел. Но его показаниям доверять нельзя.
-- Пьяный небось валялся? -- брезгливо произнес куратор.
-- Совершенно верно, -- подтвердил Нифонтов. -- С турбазы взрывчатку,
скорее всего, перебросили на станцию на вертолете "Ми-8" вместе с
гуманитарной помощью.
-- Понятно, -- кивнул куратор и повторил, подумав: -- Понятно. Почему
испытания радиовзрывателей не дали никаких результатов?
-- Эксперты НАСА предполагают, что на маркировке указана фальшивая
частота, а инициирующий сигнал идет не на "Селену-2", а на какой-то другой
спутник. И, возможно, не на один. Американцы арестовали в Нью-Йорке
сообщника Пилигрима Бэрри. Но он пока не дает показаний о радиовзрывателях и
спутниках связи.
-- Не дает? При современных методах допросов? Или они не хотят их
получить?
-- Он может не знать. У нас пока нет оснований подозревать наших
партнеров в двойной игре.
-- Почему прервана компьютерная связь со станцией?
-- Неизвестно.
-- Есть ли какой-нибудь другой вид связи с вашими людьми?
-- Конфиденциального -- нет. Только внешние громкоговорители.
-- Из этого следует, что вы потеряли контроль над ситуацией. Вы отдаете
себе в этом отчет, генерал?
-- Да.
-- Что ж, давайте посмотрим кино.
Куратор включил телевизор, сунул в щель видеомагнитофона кассету, но
кнопку "Play" не нажал.
-- Как эта кассета оказалась у вас?
-- Ее спустили из окна станции на шнуре. А из местного телецентра
перегнали в Останкино.
-- Ее могли видеть операторы телецентра?
-- Нет, там наши люди. В аппаратной Останкинского техцентра -- тоже.
-- Вы видели?
-- Да. После этого я немедленно позвонил вам.
-- Каким может быть эффект от взрыва реактора? Чернобыль?
-- Хуже. Взорвется и второй реактор. Потому что будут разрушены все
системы защиты.
-- Веселенькая перспектива, -- заметил куратор и пустил запись.
"-- Разрешите представить вам, господа: командующий армией освобождения
Ичкерии, национальный герой Чеченской Республики полковник Султан Рузаев..."
II
"-- Дамы и господа, ваши корреспонденты Гринблат и Блейк снова с вами.
Только что вы видели процесс минирования наиболее уязвимых узлов атомной
электростанции, а чуть раньше -- блок управления и радиовзрыватели,
работающие от сигнала спутников связи. А теперь на ваших экранах вновь
командующий армией освобождения Ичкерии полковник Султан Рузаев.
-- Президенту России, кабинету министров. Государственной Думе
Российской Федерации. Ультиматум. Я, командующий армией освобождения Ичкерии
Султан Рузаев, выполняя волю Аллаха, волю чеченского народа, волю всех
свободолюбивых народов Кавказа, требую:
Первое. Немедленно признать государственную независимость Республики
Ичкерия с соблюдением всех предусмотренных Конституцией России юридических
процедур.
Второе. Известить о признании Республики Ичкерия независимым
государством Организацию Объединенных Наций и все мировое сообщество.
Третье. Немедленно вывести все федеральные войска России с территории
Ичкерии и других кавказских республик.
Четвертое. Провести совещание на высшем уровне с. руководителями стран
большой семерки, руководством Всемирного банка и Международного валютного
фонда и четко определить порядок выплаты Республике Ичкерия контрибуции в
размере ста шестидесяти миллиардов долларов за ущерб, нанесенный Россией во
время войны. Во время этой войны руководители мировых держав заняли
выжидательную позицию, на словах протестуя против российской агрессии, а на
деле эту агрессию поощряя. Поэтому это требование мы считаем в высшей
степени справедливым.
Срок ультиматума истечет ровно в 14.00 по московскому времени уже
сегодня -- 27 апреля.
Кроме того, я требую:
передать мой ультиматум по всем каналам Центрального телевидения в
начале утреннего вещания и повторять его каждый час;
одновременно с трансляцией ультиматума передавать репортаж
корреспондентов Си-Эн-Эн с захваченной моими людьми Северной атомной
электростанции.
Если мои требования о телетрансляции ультиматума и репортажа не будут
выполнены, я буду вынужден убивать заложников и ответственность за это ляжет
на российское руководство.
Если к 14.00 мною не будет получен положительный ответ на все пункты
ультиматума, я взорву атомную станцию. Последствия этого взрыва будут
катастрофичны не только для Севера России, но и для большинства стран
Западной Европы, а также для Скандинавии и Великобритании.
Мы сделали свой выбор.
Свобода или смерть!
Аллах акбар!.."
Куратор нажал кнопку "Stop", изображение исчезло.
-- Хорошее кино вы мне показали, генерал.
-- Это не кино. Это реальность.
-- Спровоцированная вами.
-- Она могла стать реальностью и без нашего участия. И это было бы
катастрофой.
-- Ваши предложения?
-- Продолжать реализовывать первоначальный сценарий. Вступить в
переговоры. Тянуть время. Создать видимость международных консультаций. И
даже провести эти консультации -- этот вариант предусматривался.
-- И транслировать ультиматум этого ублюдка по Центральному
телевидению?
-- Да.
-- Да вы представляете, что будет?! Вы отдаете себе отчет в том, что
сказали?
-- Вполне. Этот вариант тоже предусмотрен. Трансляция пойдет по всем
каналам ЦТ. Но только на один телевизор. На тот, что установлен в комнате
отдыха первого энергоблока. Система отлажена и проверена. А тем временем
эксперты НАСА найдут спутники и блокируют взрывной сигнал.
-- Если найдут! А если не найдут?!
Нифонтов пожал плечами:
-- Тогда нам придется предоставить независимость Ичкерии.
-- Генерал! Вы представляете себе, куда вы всех нас втянули?
-- Вы дали мне карт-бланш на проведение этой акции.
-- С полной ответственностью за результаты, -- напомнил куратор. -- С
самой полной!
-- Я не пытаюсь уйти от ответственности. Если бы мы могли закончить
дело без вашей поддержки, мы так бы и поступили.
-- В чем должна заключаться моя поддержка?
-- В переговорах с Рузаевым должен принять участие полномочный
представитель Президента.
-- Вот как? -- изумился куратор. -- А почему не сам Президент?
-- Это лишнее. Достаточно будет пресс-секретаря или заместителя главы
администрации Президента. Главное, чтобы это был человек известный и
авторитетный.
-- Вы это всерьез, генерал?
-- Да.
Куратор на полминуты задумался, затем спросил:
-- Как я понял, сейчас ситуация на Северной АЭС не воспринимается вами
как катастрофическая?
-- Ситуация очень острая. Такие многоходовые оперативные комбинации
никогда не проходят без осложнений. Она может стать катастрофической. Но,
надеюсь, не станет.
-- В чем глобальный смысл плана, который обсуждался в Каире? Его
стратегическая конечная цель?
-- Я докладывал.
-- Тезисно. А сейчас я хочу услышать во всех подробностях.
-- Глобальная цель: создать международный прецедент. Ни для кого не
секрет, что современные локальные войны имеют под собой чисто экономическую
подоплеку. Государственные перевороты, мятежи, межнациональные конфликты. В
советское время речь шла о переделе сфер влияния. Сегодня войны планируются
не в генштабах, а в штаб-квартирах транснациональных компаний и
промышленно-финансовых групп. Войны требуют денег. Очень больших денег.
Откуда эти деньги у талибов в Афганистане? У Ирландской республиканской
армии? У того же Рузаева? Мировое сообщество морально готово к созданию
системы глобальной безопасности. Создан и уже действует Международный
военный трибунал. Пока судят только военных преступников. Но еще ни разу не
судили тех, кто финансирует войны. Они остаются в тени. Если бы хоть один из
них оказался на скамье подсудимых и эта практика была бы узаконена, в мире
стало бы намного спокойней. Сейчас есть вполне реальная возможность создать
такой прецедент.
-- Вы говорите о владельце корпорации "Интер-ойл" Тернере?
-- Да. Он финансировал нападение на инспекторов российского Генштаба.
Захват Северной АЭС -- тоже. Все проплаты документированы.
-- Кем?
-- В основном США и Великобританией.
-- Если все это так, почему вы не арестовали Пилигрима и Рузаева сразу
после захвата станции?
-- В Каире подробно обсуждался сценарий акции. Чтобы подвигнуть
международные структуры на такой шаг, мало предъявить голые документы. Без
активной поддержки общественного мнения дело останется частным случаем, но
не перерастет в прецедент. Мы специально позволили Рузаеву и Пилигриму
захватить станцию и отсняли их действия. Съемки велись не только
телевизионщиками Си-Эн-Эн. Наши операторы скрытно фиксировали все этапы
захвата АЭС. Эти кадры должен увидеть весь мир. Только это сможет создать
необходимый накал общественного мнения и заставит зашевелиться
бюрократическую машину ООН. На скамью подсудимых Международного трибунала
Тернер должен сесть вместе с Рузаевым и Пилигримом. Это и есть конечная цель
акции.
-- Масштабный проект, -- подумав, оценил куратор. -- Идею подали
американцы?
-- Не имеет значения, кому принадлежит идея. Весь мир воспримет это как
инициативу Москвы. Тем более что именно на долю России выпала конкретная
реализация плана.
Нифонтов отметил, как напряглось и даже словно бы потяжелело лицо
куратора. Он представлял себе ход его мыслей. Россия катастрофически быстро
теряла роль мировой державы. Попытки министра иностранных дел Примакова,
сменившего на этом посту безвольного и прекраснодушного Козырева, занять
жесткую позицию не давали и не могли дать результатов. У России не было
сильных козырей. Она ушла в глухую и безнадежную оборону, слабо
сопротивляясь расширению НАТО на восток и пытаясь заигрывать с Хусейном и
Каддафи, чтобы хоть что-то противопоставить усиливающемуся влиянию США. В
этой ситуации инициатива Москвы по созданию международного трибунала не
только для военных преступников, но и для тех, кто их финансирует, могла бы
быть воспринята во всем мире в высшей степени положительно. А тот, кто эту
идею продвинет и доведет до логического завершения, неизбежно поднимется в
российской иерархической лестнице на качественно новую ступень.
Для куратора это был шанс. Он понимал (и Нифонтов тоже это понимал),
что второго такого шанса может не представиться никогда. И сейчас ему нужно
было быстро решить, стоит ли рисковать тем, что уже достигнуто, ради взлета,
который мог закончиться крахом. Он поднялся из-за стола, быстро зашагал
взад-вперед по комнате. В какой-то момент по тому, как прищурились глаза
куратора и азартно раздулись крылья ноздрей, Нифонтов понял, что он принял
решение. Рискнуть. Но через полминуты куратор вернулся за стол, побарабанил
пальцами по столешнице и с сожалением проговорил:
-- Масштабный проект. Весьма. Это могло быть новым шагом в практике
международных отношений. Но...
Нифонтову стало скучно, как в парикмахерской. Он уже знал, что услышит.
-- Досадно, что мы не сможем его реализовать до конца. Очень досадно.
Хотите спросить почему?
-- Нет, -- хмуро ответил Нифонтов.
-- Я все же скажу. В стране кризис. Правительство в отставке. Шахтеры
стучат касками на Горбатом мосту, в Кузбассе перекрывают Транссиб. Мы не
можем в таких условиях ставить фильм ужасов для мировой общественности.
Пресс-секретарь даже слушать меня не станет. Не говорю уж о первых лицах.
Хотя, повторюсь, мне очень нравится план. Дерзко. Остро. С выходом от
сугубой конкретики на мировой масштаб. Я представляю, генерал, чего стоило
вам и вашим людям реализовать этот проект. Но обстоятельства сильнее нас.
Сейчас наша задача: закончить эту историю. Быстро и без огласки. Станция,
как я понял, блокирована?
-- Да.
-- Кто руководит операцией на месте?
-- Начальник оперативного отдела полковник Голубков.
-- Ваши люди, которые внедрены к Рузаеву, его знают?
-- Да.
-- Передайте полковнику Голубкову. Пусть по громкоговорителям прикажет
своим людям арестовать Рузаева и Пилигрима. При сопротивлении стрелять на
поражение.
-- Но этот приказ услышат Рузаев, его советник и Пилигрим! Все они
вооружены. Возможны жертвы. И среди наших людей, и среди персонала станции.
-- Поверьте, генерал, мне нелегко давать это распоряжение. Да, жертвы
не исключены. Остается надеяться, что ваши люди сведут их число до минимума.
Это все. Выполняйте.
Он принял решение. И это решение было окончательным.
Число жертв... До минимума... Остается надеяться...
Генерал-лейтенант Нифонтов вдруг ощутил, что его трясет от бешенства.
Но жизнь научила его скрывать свои чувства.
-- Я хотел бы получить это распоряжение в письменном виде, -- твердо
сказал он.
-- Вы настаиваете на этом?
-- Да.
-- Хорошо, вы его получите.
Куратор придвинул к себе большой настольный блокнот с личным грифом и
взял авторучку. Через минуту на листе веленевой бумаги появились быстрые
четкие строки.
-- Ознакомьтесь и распишитесь. Не напоминаю, генерал, чем может грозить
вам невыполнение этого приказа.
Нифонтов взял из рук куратора авторучку, но ставить свою подпись не
спешил. Был только один способ переломить ситуацию. Этот способ был
настолько рискованным и неопределенным по результату, что еще час назад
Нифонтов и мысли не допускал, что ему взбредет в голову безумная мысль
прибегнуть к нему. Но выбора не было. И Нифонтов решился.
-- Я подпишу, -- проговорил он. -- И выполню ваш приказ. Но прежде я
должен вам сказать кое-что.
-- Меня не интересует ваше мнение обо мне!
Нифонтов улыбнулся:
-- Олег Иванович, у меня и в мыслях не было высказывать вам свое мнение
о вас. У нас деловой профессиональный разговор. И я не намерен выходить за
его рамки.
-- Слушаю.
-- Есть одно обстоятельство, о котором вам следует знать, коль уж вы
решили отдать этот приказ. Я не хотел об этом говорить раньше времени, так
как не считал его прямо относящимся к делу. Но сейчас понял, что доложить
обязан.
-- Докладывайте! -- нервно бросил куратор.
-- Как вам известно, завтра, а вернее, уже сегодня утром в Ванкувер
вылетает правительственная делегация для переговоров по НАТО. Предусмотрена
трехчасовая остановка в Мурманске. Вы знаете, кто возглавляет делегацию?
-- Разумеется. Но откуда об этом знаете вы? Переговоры секретные.
-- По личному распоряжению руководителя делегации в ее состав на правах
эксперта включен человек по фамилии Деев. Он должен присоединиться к
делегации в Мурманске перед отлетом правительственного самолета в Ванкувер.
-- Кто такой этот Деев? Какое отношение к нашему делу может иметь
третьестепенный эксперт?
-- Самое непосредственное. Потому что его настоящее имя -- Карлос
Перейра Гомес. Он же Пилигрим. Он же Взрывник.
-- Вы... Генерал, вы в своем уме?! Вы осмеливаетесь подозревать
руководителя делегации в связи с международным террористом?!
-- Взгляните на этот документ, -- предложил Нифонтов. -- Это копия
собственноручного распоряжения руководителя делегации о включении Деева в
состав делегации и об оформлении ему служебного загранпаспорта и виз. Оно
поступило в МИД по факсу.
Куратор едва не вырвал из рук Нифонтова листок ксерокопии.
-- Узнаете почерк? -- спросил Нифонтов. -- А подпись?
-- Как к вам попала эта копия?
-- Переслали наши партнеры из Лондона. А они получили этот документ из
компьютерной базы российского МИДа.
-- Взломали код?
-- Вероятно, да.
-- Это фальшивка!
-- Это нетрудно проверить. Запросите МИД.
Нифонтов помолчал и закончил:
-- Теперь, когда вы знаете все, я готов расписаться, что ознакомлен с
вашим приказом.
Не меньше минуты куратор сидел неподвижно, уставясь взглядом в
ксерокопию записки. Затем выдрал из блокнота лист с приказом, порвал на
мелкие клочки и нажал кнопку звонка.
-- Машину! Срочно! -- приказал он дежурному офицеру и повернулся к
Нифонтову: -- Возвращайтесь в управление, генерал. И ни на секунду не
отходите от телефона спецсвязи. Вы получите все необходимые указания. Можете
быть свободны.
Выходя из кабинета куратора, Нифонтов оглянулся. Олег Иванович П. уже
не был похож на человека, который тщательно следит за своим здоровьем. Он
был похож на человека, которому только что сообщили, что он, возможно, болен
раком. Или даже СПИДом.
"Будет тебе сегодня теннис", -- с хмурым злорадством подумал Нифонтов.
Но злорадство было слишком мелким чувством, чтобы компенсировать или хотя бы
немного ослабить то, что бушевало в душе генерал-лейтенанта.
Он молча сидел в "ауди", стремительно летящей по ночному Рублевскому
шоссе. Но если бы возможно было записать его мысли для дальнейшей синхронной
трансляции по телевидению, то текст состоял бы из сплошных
"пик-пик-пик-пик".
Только один вопрос оставался неясным: к кому сейчас едет куратор.
Нифонтов не сомневался, что узнает ответ не позже, чем через час, -- по
содержанию приказа, который он получит.
Потому что руководитель делегации господин Икс (как его назвал в своем
докладе о разговоре с Доктором на обочине Минского шоссе полковник Голубков)
был одним из трех людей, которые стояли между куратором УПСМ Олегом
Ивановичем П. и Господом Богом.
Сверхсрочно.
Нифонтов -- Голубкову.
Приказано продолжать операцию по прежнему сценарию. Найди возможность
сообщить Пастуху: Рузаев и Пилигрим должны беспрепятственно покинуть АЭС.
Приказ отдан куратором после его встречи сам знаешь с кем. Делай выводы".
III
Телефонный звонок в квартире одного из самых популярных комментаторов
Центрального телевидения Евгения Павловича С. раздался в четвертом часу
утра. Услышав пробившуюся сквозь двери спальни пронзительную трель звонка,
он лишь глубже зарылся головой в подушку. Ошибка какая-то, никто не мог
звонить ему в это время. Но звонки шли один за другим. И только после
четвертого или пятого до него дошло, что звонит не городской телефон в
гостиной, а аппарат из соседней со спальней восьмиметровой комнатушки,
служившей ему домашним кабинетом. Это был телефон прямой связи с
руководством телеканала, он оживал редко, но всякий раз звонок означал, что
произошло что-то неординарное. Осторожно, чтобы не разбудить жену, С. сполз
с кровати, накинул халат и прошлепал босыми ногами в кабинет.
-- Слушаю, -- негромко бросил он в трубку, одновременно прикидывая в
уме, чем мог быть вызван этот ночной звонок. Его воскресная аналитическая
программа в прямом эфире, посвященная недавней отставке правительства
Черномырдина, прошла вроде бы нормально, удалось мягко и даже не без
изящества обойти все острые углы и подводные камни. Но это могло ему только
казаться. В таких делах никогда точно не знаешь, кому ненароком наступишь на
больную мозоль. И не раз случалось, что самая безобидная фраза вызывала
резкое раздражение в Белом доме, Госдуме или, что было хуже всего, на Старой
площади, или даже в Кремле.
-- Извини, Женя, что я тебя потревожил, -- услышал он голос одного из
руководителей канала. -- Очень срочное дело. Тебе придется немедленно
выехать в командировку. Захвати свой эфирный костюм.
-- Какая, к черту, командировка, какой костюм? -- возмутился С. --
После этого проклятого эфира я два часа буравил простыни, прежде чем уснул!
А ты будишь меня... О Господи! Три тридцать ночи!
-- За тобой заедет офицер из службы безопасности, -- продолжал
руководитель канала, будто и не услышав С. -- Лейтенант Авдеев. Он скажет,
что делать.
-- Да что хоть происходит?!
-- Понятия не имею. Не теряй времени, одевайся. Машина уже у твоего
дома. Не забудь эфирный костюм, -- повторил руководитель канала и повесил
трубку.
И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел в глазок. На лестничной
площадке стоял молодой человек в штатском. Он поднес к дверному глазку
раскрытое служебное удостоверение и представился:
-- Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая езда по
ночной Москве в милицейском "форде" с красными мигалками-катафотами и
сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов, пролет на скорости за двести
по Минскому шоссе.
-- Куда мы едем? -- спросил С. у лейтенанта Авдеева.
-- Вы все узнаете в свое время, -- ответил лейтенант, и С. понял, что
расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку. С. знал,
что в Кубинке находится один из самых крупных военных аэродромов. Когда-то
ему пришлось делать здесь репортаж ко Дню Военно-Воздушного Флота, и он
помнил, как его полдня мурыжили на КПП. Но на этот раз ворота
контрольно-пропускного пункта открылись при появлении "форда", машина без
остановки миновала еще два внутренних КПП и остановилась возле огромного
темного ангара. На площадке перед ним стоял сверхзвуковой
истребитель-бомбардировщик, напоминающий очертаниями "Су-27". Но это был не
"Су-27".
-- Что это за самолет? -- успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не
особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
-- Красавец, да? "Су-30МК". Последняя модель. Скорость -- два Маха.
Около двух с половиной тысяч километров в час. Когда-то я мечтал стать
летчиком, но... Не получилось.