Страница:
— Зачем я здесь? — спросила я. Как ни странно, ее вольность прибавила мне смелости.
Она приподняла подведенные тушью брови (черные как смоль волосы не шелохнулись).
— Мельм такой рьяный приверженец дела, — сказала она, — а разъяснения предоставил мне? В таком случае я лучше расскажу вам все до конца. Без запинок и без уверток. — Я сидела на месте, никак не реагируя, и она спросила: — А вы вполне понимаете кронианскую речь? Когда вы говорите, акцент едва слышен. Прекрасно. Но, как я заметила, это удивительное свойство присуще всем вашим соотечественникам. Очень ловкое подражание. А может, наш язык просто кажется вам… — и тут она произнесла совершенно незнакомое мне слово. — Ах, — довольным тоном сказала она, — значит, вам неизвестен другой язык, чаврийский. Это слово значит «насыщенный», «глоттальный».
— Разве… разве чаврийцы не враги вам?
— Нам враги, а вам нет? — спросила она. — Ну что же вы, ведите себя как кронианка во всем.
— Враги нам. Я… мне пришлось сражаться с чавро, в Сазрате. (Что это они подмешали в молоко с корицей?)
— Мудрый поступок. Чаврийцы — варвары. Впрочем, как и все мужчины во время войны. Да и женщины тоже. Вернемся, однако, к нашему делу. — Она хлопнула в ладоши. — Вы станете богаты, юная моя госпожа, если вам удастся заполучить поместье. Не то чтобы из самых богатых, но, как говорится, в кошельке звенит. Юристы составят соглашение, по которому вы оплатите мои услуги. В чем они будут заключаться? Должна вам сказать, госпожа Аара: если вы хотите, чтобы какая-то вещь досталась вам, необходимо создать впечатление, будто она и так все равно что ваша. Вы увидите, что это применимо ко всем случаям жизни. К примеру: если вам понадобился какой-нибудь мужчина, нет лучшего средства покорить его, чем продемонстрировать, что вы принадлежите другому. То же самое с имуществом и деньгами. Кто же даст взаймы нищему? А состоятельному человеку дадут. И поэтому я приложу усилия к тому, чтобы весь свет, то есть судейские чиновники Крейза, принял вас за то, чем вы вовсе не являетесь. Вам необходимо стать кронианкой в глазах закона — я сделаю вас таковой, не обращаясь в суд. Вам нужно поместье Гурца — значит, я превращу вас в богатую его наследницу. Вы поняли все, что я сказала?
Я кивнула. Мне стало спокойнее от молока. И я всегда охотно слушалась, если окружающие не создавали тому помех.
— Сами по себе, — сказала Воллюс, — вы обладаете прекрасными природными данными. — Ее голос пробивался ко мне сквозь теплую пелену обаяния. Существо, о котором она принялась мне рассказывать, никогда не встречалось мне прежде. — Через год-другой вы станете настоящей красавицей. Вы и сейчас недалеки от этого. Словно цветок, который выгнали в теплице. Только в вашем случае теплица оказалась очень холодной. Ходят слухи, будто Дланта собираются казнить в столице за все его неудачи. Кто бы мог предположить, что Уртку Туса возьмут и посадят на кол? Может получиться, что он оказал вам медвежью услугу, когда скрепил печатью ваше свидетельство о браке. Но тяготы отступления, которые вам пришлось перенести по их милости, — тут блеск доведен до совершенства. Теперь вот что: наш Мельм поведал в письме, что вам шестнадцать лет. Если это правда, полагаю, вы выглядели куда более юной, когда Кир Гурц влюбился в вас.
— Нет, — будто во сне проговорила я, — мне четырнадцать лет. Мой пятнадцатый день рождения придется на осенний праздник Вульмартис.
— Кто такая Вульмартис? Здесь вашу богиню зовут Вульмардра. Но внешность вполне позволяет выдавать вас за шестнадцатилетнюю, этим вы обязаны войне. Похоже, вам довелось кое-что повидать. А может, и совершить.
— Я…
— Нет, не хочу этого слышать. Я вам не исповедник. С меня хватит и собственного прошлого. Держите свои прегрешения при себе, Аара. Так будет лучше.
Она встала, шурша шелками, и обошла вокруг дивана, на котором я сидела, лениво развалясь. Я ничего не имела против, теперь ничего.
— Мы снимем с вас эти куцые детские одежки, высветлим волосы… — она приподняла прядку и потерла ее пальцами, — да, такие можно выбелить. А затем, когда вы будете выглядеть наилучшим образом, обратимся к юристам.
Она снова села. Запела птица. Откуда ни возьмись, на колени к Воллюс прыгнул огромный полосатый кот. И уставился на меня похожими на самоцветы глазами.
— Касательно Гурца вам лучше все узнать от меня самой. Он был тогда совсем молодым человеком. А я — актрисой Воллюс, тех же лет, что и вы. Крайне недолгая связь. Надеюсь, я не сделала вам больно? Вы любили его?
— Любила… кого?
— Своего мужа. Неважно. Мельм будет считать, что любили.
Она погладила кота, и тот замурлыкал, улыбаясь мне на кошачий манер, особым образом прикрывая глаза.
Была у меня когда-то кошка, да еще яблонька.
— Мы распорядимся, чтобы ваши вещи доставили сюда, — сказала она. — Можете поспать на диване, если хотите. Вам это полезно.
Дни проходили друг за другом — сколько дней? Шесть или семь, а может, десять или еще больше — на грабах в саду под окнами повисли похожие на гусениц сережки… Дни, когда меня парили в банях классического образца, дни масел и настоек. Дни, когда мне ровняли и полировали ногти и чистили кожу пемзой, когда я примеряла корсеты и туфли на каблуке высотой в два с половиной дюйма, когда я училась затягивать первые и ступать по полу во вторых. Дни посвящения в тайны применения — вслепую — пудры, румян и туши для ресниц, которая повергла бы Лой в изумление. Какая-то паста для волос ужасно едкого синего цвета, и страх: вдруг они такими и станут или выпадут все и осыплются на пол (не потому ли Воллюс носит парик?), и я боюсь самой Воллюс, а она прохаживается среди стройных служанок и то что-то прикажет, то бросит резкое словцо:
— Синие волосы? Такие причуды тоже бывали. Но вы сами увидите: не синие, а бледные, как лунный свет. Будьте поосторожней, — это уже парикмахерше. — У нее мягкая фактура волос. Не надо делать их слишком жесткими. И не перестарайтесь с желтизной. Они должны стать как у снегурочки.
Ни одного зеркала. Даже у меня в спальне, куда доставили мои игры и книги, к которым я не притронулась.
— Чтобы произвести впечатление, можете взять глазные капли из белладонны. Но только немножко. Пользуйтесь ими, когда хотите ввести кого-нибудь в заблуждение. Никогда не носите туфель, которые вам малы. Если они хорошо сшиты, нога и так покажется в них маленькой. Слишком тесные туфли нельзя носить, они уродуют большие пальцы. Роза, сними тапочку и покажи, какая у тебя шишка! — Бедная Роза, оказав услугу, получает вознаграждение. — Но разве это кого-нибудь волнует, при таком-то лице и такой фигуре, как у нашей Розы?
Ни одного зеркала, даже если нужно подкрасить глаза и щеки.
— Этим будет заниматься ваша горничная. Или мы вас научим, попозже. Только соблюдайте осмотрительность, когда станете красить волосы. Посылайте ко мне за парикмахершей, даже когда уедете в поместье.
И три платья, купленные в расчете на то, что я возмещу убытки, когда получу наследство. Одно на утро, второе на день, а третье для мерцающих блестками вечеров.
Вопросы диеты, застольный этикет, в меню всякий раз новшества. Воллюс заметила, что мне больше всего нравятся фрукты и напитки из них, и объяснила, какие продукты непременно нужно хотя бы время от времени употреблять в пищу как лекарство, если они мне не по вкусу.
— Кожа у вас здоровая, организм сам знает, что ему необходимо. Но поскольку вы любите сласти, ешьте поменьше сахара и побольше меду, он все равно вкуснее. Мясо вам не по душе, и это прекрасно. Пристрастие к мясу погубило не одного мужчину, полного сил. Но маленькая худенькая рыбка, испеченная в углях, вот такая — попробуйте это оригинальное блюдо из рыбы в желе из крыжовника. Ну как, аппетитно? Конечно же, да.
Она приучила меня пить вина, но только самые лучшие. И заверила, что женщины, которые не смеют выпить пару бокалов вина, боясь тут же свалиться с ног, просто дурочки. К тому же мне необходимо научиться по достоинству оценивать различные марки вин, ведь в поместье Гурца делают прекрасное вино, которое называется топаз.
Кружась в сумятице, я все же приостановилась и спросила Воллюс, не следует ли мне по истечении очередных семи дней отправиться в мэрию и подать прошение, но она отмела эту процедуру мановением руки. Теперь в этом больше нет необходимости.
По правде говоря, казалось, она ничуть не сомневается в том, что кобылка, на которую она поставила, придет первой, что наша колесница окажется победительницей. Ее адвокат уже составил текст соглашения и принес его нам на подпись. Он заставил меня тщательно ознакомиться с условиями. Если меня постигнет неудача, она не возьмет ни гроша. Он заявил, что подобная щедрость просто безрассудна, а впрочем, на его памяти она еще ни разу не ошиблась. Я только что прошла процедуру осветления волос и сидела очень тихо и смирно.
Я не видела Мельма с тех пор, как пришла к Воллюс. Живя в этом доме среди одних только женщин, словно в коконе, я не испытывала сожалений; из мужчин там появлялся лишь тщедушный сапожник и его помощник, походивший на девочку. И если среди бесконечных переодеваний и наставлений о том, как вести себя за столом, как затягивать корсет и припудривать лицо, времени хватало лишь на то, чтобы, словно в омут, погрузиться в сон, меня это только радовало. О своих снах я позабыла. Обо всех. Даже о самом первом, про город и мамино лицо.
И вот однажды мы с моей благодетельницей сели завтракать, она протянула коту (который всегда сносил мое присутствие, но никогда не ластился ко мне) кусочек лососины и возвестила:
— Сегодня красим волосы в последний раз. А потом мы вас нарядим. В этот день, в пять часов пополудни вы увидите себя, девочка моя.
Весь день светило солнце; они усадили меня там, куда падали его лучи, и принялись трудиться надо мной. Служанки щебетали, словно скворушки. Их приучили к этому, ведь к Воллюс часто обращались молодые женщины, желавшие преобразиться в ее руках, чтобы предстать перед городом во всей своей красе. Девушки говорили только о приятных пустяках: какие цвета и сласти мне нравятся, и все такое прочее. Поскольку я недавно понесла утрату, о мужчинах никто не упоминал. В ином случае разговорам о них не было бы конца.
— Вдове, потерявшей мужа на войне, положено носить темно-красные и лиловые одежды, — сказала Роза, пристегивая мне чулки к подвязкам, — но мадам велела, чтобы вам сшили белое вечернее платье, только пояс и туфли к нему — сиреневые.
Похоже, они не так уж мало знают обо мне и понимают, что я уже перестала оплакивать супруга.
Но белое платье — вечерний наряд, предназначенный для обедов и танцев. Я видела его пока что только на манекене.
Солнечные лучи передвинулись дальше по полу. Принесли и зажгли две лампы — теперь они будут создавать мне лицо.
— Косметику, рассчитанную на свет ламп и свечей, следует накладывать при искусственном освещении.
У меня подсыхали волосы, и девушки совершали над ними заключительные манипуляции.
Хотя я однажды примеряла белое платье и показывалась в нем моей патронессе, я почувствовала себя несколько странно, надев его теперь. Но я успела привыкнуть к тугим корсетам и, вероятно, потихоньку освоюсь и с платьем.
— Ах, госпожа, встаньте, — воскликнули они, чуть отошли назад и взволнованно захлопали в ладоши, будто дети, которые радуются полученной на праздник в подарок кукле.
По-видимому, они выступали в роли художников, а я — завершенной картины.
Меня повели в гостиную к Воллюс, она тоже приоделась по случаю какого-то выдающегося события и теперь играла в красное и белое, очевидно, с котом.
— Ну что ж, — сказала она, завидев меня; как тогда, в первый раз, — я всем довольна. — Девушки, прислуживавшие мне, затрепетали, когда она поднялась на ноги и подошла поближе, чтобы хорошенько все проверить. Покончив с осмотром, она подвела меня к одному из больших окон, выходивших в сад.
За ветвями деревьев клонилось к западу солнце. Свет его упал на меня, и при этом мне показалось, будто я тоже стала вся из золота.
— Внесите зеркало, — приказала Воллюс.
И они принесли этот прямоугольник высотой в человеческий рост, завешенный восточной шалью.
— Прочь! — воскликнула Воллюс, и девушки разбежались. Она же как главная волшебница заняла место позади зеркала и положила руку на шаль. — Сейчас ты станешь смотреть, Аара, сейчас ты увидишь. Ты запомнишь это навсегда. И в этом моя власть над тобой.
Она сдернула шаль с зеркала.
Передо мной стояла девушка, о которой они мне рассказывали.
Высокая и стройная, а талия — как перемычка песочных часов. Белое, мерцающее золотом платье казалось живым, оно слилось с нею, а над лифом проступали прекрасные перламутровые плечи и очертания груди, затмившей платье теплотой и белизной. Она уже стала женщиной, гадать на этот счет не приходилось… изгибы тела и контуры шелковых складок, ниспадавших до узеньких ножек, обутых в бальные туфельки, окрашенные в крови горечавки, и выразительные руки — рукав доходил ей до локтя, — лежавшие поверх платья, и походившие на изящный веер кисти рук с тонкими пальцами, словно из подернутой бархатистой дымкой слоновой кости…
Она была причесана по последней моде. Часть завитков приподнята наверх, а остальные волосы сбегают по плечам блестящими волнами; цветом они напоминали — как она говорила — лунный свет или лед. Лицо, казалось, не подкрашено, а вылеплено. Рот едва ли ярче лепестка розовой герани, но безупречной формы. Глаза большие, дикие и будто нечеловеческие, ибо увиденное бесконечно потрясло их.
— Посмотри, какие ресницы, — донесся из другой комнаты голос Розы, — длиной почти в целый фут. А талия-то — не шире моего запястья.
— Тише, — вполголоса сказала Воллюс, — она видит. Она все это видит.
— Серые, как стекло, — говорила мне мама, — глаза у тебя такие же серые, как стекла в старинных створчатых переплетах окон, сквозь которые к принцессе проникал свет.
Я подошла к зеркалу почти вплотную, но оно отражало каждое мое движение, давая мне понять, что это… всего лишь я.
За спиной и со всех сторон вокруг меня янтарная комната потемнела и стала как солод — солнце уходило, скользя меж деревьями.
Спустя долгое время Воллюс наконец сказала:
— Смотри не влюбись. Это удел окружающих.
Я нахмурилась и отпрянула.
Я отвернулась от зеркала, и мне почудилось, что я превратилась в крохотную мыслящую частичку, угодившую в скорлупку исключительной красоты.
А вдруг я сделаю шаг и скорлупка расколется? Нет. Моя целостность при мне.
Она поняла.
— Не бойся, ты не сломаешься, даже при такой тонкой талии. Все готово. И тебе хватит сил, уж на этот вечер во всяком случае.
Она говорила, что мне понадобится такой вечер. В тот день она открывала свой салон, знаменитый на весь Крейз. Его посещало все светское общество. И на этот раз люди с проницательным взглядом откроют нечто новое для себя.
Когда принесли шкатулку, она вспомнила, что у меня не проколоты уши, и вместо сережек выбрала крученое ожерелье из фиолетовых шпинелей.
А затем она приказала открыть бутылку вина, и мы все выпили за здоровье императора, и полосатый кот вместе с нами.
За гостиной открывалась анфилада просторных комнат, двойные двери между ними широко распахивались. Все эти покои отличались большой пышностью, но буфетная выглядела, пожалуй, причудливей всех — стены, обитые парчой с вытканными золотом пшеничными снопами, в каждой из трех люстр, выполненных в форме крылатых коней, множество ярких свечей. Была там и комната для азартных игр, и игры в карты, и кабинеты, позволяющие уединиться, отдохнуть или переговорить с глазу на глаз. В буфетной на помосте расположились музыканты. Арфа, несколько скрипок, флейта Пана, на которой играл человек в костюме фавна, под стать инструменту, и составлявший часть домашней обстановки клавесин с изящной откинутой крышкой, украшенной эмалями с изображениями сцен из пасторальных танцев.
К девяти часам вечера все эти покои превратились в полный света и невероятного шума сосуд. За звоном монет, стуком костей и всеобщей многоголосицей громкая музыка казалась едва слышной. На бульваре под окнами то и дело выстраивались в четыре-пять рядов кронианские портшезы и экипажи, они загородили собой уже мостовую и тротуар. Вероятно, соседи Воллюс терпеливо сносили шум и беспорядок, а может, они сами входили в число приглашенных.
Меня позвали на выход лишь без четверти десять, хотя нарядили задолго до того. Оживление вокруг все нарастало, оно бурлило, как кипящая ключом вода, и не могло не затронуть меня; я занервничала. И принялась мерить шагами комнату, не притронувшись к ужину. Тогда мне принесли порошок, растворенный в бокале ключевой воды.
Для моего беспокойства не было конкретных причин. Лишь какое-то странное ощущение или неясное воспоминание о том, что светские собрания не всякий раз заканчивались удачно.
А потом прибежала Роза и сказала, чтобы я шла вниз. В последний раз: немного рисовой пудры, еще капельку духов в туфли. Я не видела, что они там делают. Я даже побаивалась смотреть в зеркало после того, первого откровения. И все же на лестничной площадке я увидела свое отражение. Или ее отражение открылось моим глазам.
Я спускалась, погружаясь в глубины шума и тепла, захлестнувших различные части дома. Лакей в ливрее распахнул передо мной дверь, и я оказалась в гостиной с деревьями на обоях: двадцать человек повернули голову, а еще двадцать не удосужились.
В очаге галопом скакало пламя, и казалось, все фонари и свечи мира освещают этот зал. Блеск драгоценностей, зримое брожение этих покоев, изначальную полноту которых довершало обилие женщин и мужчин, — все это чуть не обратило меня в камень. Но Воллюс с важным видом направилась ко мне, теперь ее авторитет послужит мне поддержкой. А у подола колышущегося платья так же важно шествовал кот на замшевом поводке.
— Да, дорогая моя Аара, — лукаво промолвила Воллюс, беря меня под руку. Она всему научила меня заранее, мне нужно только следовать ее предложениям и как можно меньше говорить. Ей хотелось сохранить мою загадочность для окружающих — таинственная красавица, как она выразилась. Оказавшись в ее свите вместе с бодрым котом, я перестала волноваться. В конце концов, я в совершенно неузнаваемом обличье, на мне маска.
— Госпожа Аара — вдова из семейства Гурцев. Ее супруг погиб во время злосчастного отступления частей Дланта с юга.
— Печальное событие. Глубочайшие соболезнования, мадам. Вы ведь недолго пробыли замужем?
— Недолго. (Воллюс обучила меня очень полезной уловке. Можно подхватить часть фразы или последние слова собеседника и повторить или несколько изменить их. Тон речи печальный, приглушенный или рассеянный Будучи актрисой, Воллюс давала мне уроки лицедейства.)
— И такое огромное поместье. Принадлежало Гурцам на протяжении веков. Быть может, вы продадите его.
Я опустила глаза.
— Ну что же вы, унитарк, — сказала моему собеседнику Воллюс, шлепнув его по руке веером. — Вы всегда отличались такой тактичностью.
На приеме оказалось множество военных, чего я не ожидала. Но ни одного чином ниже штандарт-майора, и ни души — могу в том поклясться — из легионов, сопровождавших генерала Дланта. Осада и отступление, упоминавшиеся в разговорах время от времени в связи с моей персоной, — вопрос о том, что я, возможно, явилась с другой стороны, не возникал ни разу — неизменно сопровождались эпитетами «неудачный» или «несостоятельный». Стадия «неуклюжего» или «предательского» отступления еще не достигнута, это произойдет позже. Даже здесь все то же — победа или позорная гибель.
Воллюс повела меня вперед, позволяя своим гостям разглядывать и расспрашивать меня, но только понемногу. Женщины в багровых шелках Инда, изогнутые дугой носы. Многие выкрасили волосы в светлый цвет, но краска не так удачно легла на пряди, подобные воронову крылу, как на те, что я видела в зеркале. Унитарки и тритарки по-разному обошлись со своими темными волосами и бородами: одни прошли искусную стрижку, другие лежали густой копной. Только-только начала входить в моду манера брить бороду, упаднический стиль гладко выбритого, наполовину завоеванного юга, и модники еще почувствуют (вскоре) хлесткие удары императорского гнева.
В ходе потерпевшей крах кампании Гурц носил чин флаг-полковника, а в Крейз Хольне — титул принца. Я ничего об этом не знала. Да и откуда мне было? Я стану принцессой Аарой, если получу поместье.
Я вызвала восхищение у многих. Каким-то образом я научилась определять это по взглядам, по манере поведения. Они находили во мне нечто веское. Вероятно, мое неясное происхождение подвергнется вивисекции позднее.
Если унитарки, полковники или господа в штатском задерживались возле нас чересчур долго и создавали толпу, хозяйка дома отсылала их с различными поручениями. Она даже обратилась к принцу с просьбой принести кошке блюдце. Это ни у кого не вызывало возражений. Все делалось очень вежливо и любезно, но тем не менее непререкаемая власть Воллюс давала знать о себе. Несомненно, Мельм попал в точку, когда рассказывал о ней. Открыть путь наверх или погубить. Она видит во мне ценность, раз столько делает для меня. И она дала понять это всем окружающим.
В воздухе облаком висел гул; о том, чтобы расслышать сообщения об очередных гостях, ступивших на порог, не могло быть и речи. Вновь прибывшие просто входили в дом.
На мгновение мы с Воллюс остались вдвоем, оказавшись под светившимся огнями крылатым конем в буфетной, и как раз в это время слуга в ливрее протиснулся сквозь толпу и подошел к ней.
— Что случилось? — спросила она, ставя на место блюдо со сластями.
— Мадам, к вам явился тритарк Вильс.
— Что ж… пожалуй, пусть войдет. Но мне придется переговорить с ним. Он очень сильно задолжал. Если он снова захочет играть, на этот счет необходимо поразмыслить.
— Мадам, он привел с собой южанина.
Лицо Воллюс выразило удивление и недоумение.
— Какого южанина? — Но прежде, чем слуга успел ответить, у нее в голове промелькнула догадка. — Предателя? Вы его имеете в виду?
— Как я понимаю, да.
— Клянусь псом, пусть войдут. Ох, пусть, пусть они войдут. У нас будет фейерверк.
Когда слуга удалился, она повернулась ко мне:
— Но для вас это составит некоторую сложность. А может быть и нет. Лучше не рисковать. Пожалуйста, поднимитесь в галерею. Вам, наверное, ничего не известно об этом человеке. Но события, вероятно, позабавят вас. А может, сегодня он будет хорошо себя вести и ничего интересного не произойдет. Запомните как следует лишь одно. Теперь вы — кронианка.
Галерея располагалась над салоном для азартных игр — просторный променад на высоте около двенадцати футов, вдоль которого выстроились гигантские папоротники в кадках. Лестница проходила через одну из укромных ниш за буфетной, в галерее же собралось немало народу. Я прижалась к перилам возле одного из папоротников, который оказался значительно выше меня. Внизу в салоне стояли два главных стола, больший предназначался для игры в красное и белое из расчета на шестнадцать игроков. Все стулья за столом были заняты, а столбики золотых империалов и серебряных крон поднялись до уровня лестницы.
Не успела я занять свое место, как по салону словно пробежала волна. Они почуяли что-то новенькое. Конечно же, все повернули головы, а в зале воцарилась тишина, как на сцене, где разыгрывается драма. Стала слышна музыка, которую играли в буфетной, — задушевная мелодия. А с противоположной стороны из гостиной с деревьями на обоях все еще доносился многоголосый гул. Затем двойные двери распахнулись, пропуская Воллюс с котом и шедшего с нею под руку тритарка Вильса, молодого человека лет двадцати с точеными чертами лица; черные волосы доходили ему до воротника, а на чисто выбритом лице проступил яркий румянец, свойственный северянам.
Вокруг стояла изысканная, полная внимания тишина; Воллюс отпустила его руку и сказала;
— Что ж, любезный господин, полагаю, вам все здесь знакомы.
— Потому, увы, — ответил он, — что я должен каждому.
Теперь тишина воцарилась и в гостиной, приглушив все звуки. Лишь в буфетной журчали переливы ни о чем не ведающих музыкантов.
Она приподняла подведенные тушью брови (черные как смоль волосы не шелохнулись).
— Мельм такой рьяный приверженец дела, — сказала она, — а разъяснения предоставил мне? В таком случае я лучше расскажу вам все до конца. Без запинок и без уверток. — Я сидела на месте, никак не реагируя, и она спросила: — А вы вполне понимаете кронианскую речь? Когда вы говорите, акцент едва слышен. Прекрасно. Но, как я заметила, это удивительное свойство присуще всем вашим соотечественникам. Очень ловкое подражание. А может, наш язык просто кажется вам… — и тут она произнесла совершенно незнакомое мне слово. — Ах, — довольным тоном сказала она, — значит, вам неизвестен другой язык, чаврийский. Это слово значит «насыщенный», «глоттальный».
— Разве… разве чаврийцы не враги вам?
— Нам враги, а вам нет? — спросила она. — Ну что же вы, ведите себя как кронианка во всем.
— Враги нам. Я… мне пришлось сражаться с чавро, в Сазрате. (Что это они подмешали в молоко с корицей?)
— Мудрый поступок. Чаврийцы — варвары. Впрочем, как и все мужчины во время войны. Да и женщины тоже. Вернемся, однако, к нашему делу. — Она хлопнула в ладоши. — Вы станете богаты, юная моя госпожа, если вам удастся заполучить поместье. Не то чтобы из самых богатых, но, как говорится, в кошельке звенит. Юристы составят соглашение, по которому вы оплатите мои услуги. В чем они будут заключаться? Должна вам сказать, госпожа Аара: если вы хотите, чтобы какая-то вещь досталась вам, необходимо создать впечатление, будто она и так все равно что ваша. Вы увидите, что это применимо ко всем случаям жизни. К примеру: если вам понадобился какой-нибудь мужчина, нет лучшего средства покорить его, чем продемонстрировать, что вы принадлежите другому. То же самое с имуществом и деньгами. Кто же даст взаймы нищему? А состоятельному человеку дадут. И поэтому я приложу усилия к тому, чтобы весь свет, то есть судейские чиновники Крейза, принял вас за то, чем вы вовсе не являетесь. Вам необходимо стать кронианкой в глазах закона — я сделаю вас таковой, не обращаясь в суд. Вам нужно поместье Гурца — значит, я превращу вас в богатую его наследницу. Вы поняли все, что я сказала?
Я кивнула. Мне стало спокойнее от молока. И я всегда охотно слушалась, если окружающие не создавали тому помех.
— Сами по себе, — сказала Воллюс, — вы обладаете прекрасными природными данными. — Ее голос пробивался ко мне сквозь теплую пелену обаяния. Существо, о котором она принялась мне рассказывать, никогда не встречалось мне прежде. — Через год-другой вы станете настоящей красавицей. Вы и сейчас недалеки от этого. Словно цветок, который выгнали в теплице. Только в вашем случае теплица оказалась очень холодной. Ходят слухи, будто Дланта собираются казнить в столице за все его неудачи. Кто бы мог предположить, что Уртку Туса возьмут и посадят на кол? Может получиться, что он оказал вам медвежью услугу, когда скрепил печатью ваше свидетельство о браке. Но тяготы отступления, которые вам пришлось перенести по их милости, — тут блеск доведен до совершенства. Теперь вот что: наш Мельм поведал в письме, что вам шестнадцать лет. Если это правда, полагаю, вы выглядели куда более юной, когда Кир Гурц влюбился в вас.
— Нет, — будто во сне проговорила я, — мне четырнадцать лет. Мой пятнадцатый день рождения придется на осенний праздник Вульмартис.
— Кто такая Вульмартис? Здесь вашу богиню зовут Вульмардра. Но внешность вполне позволяет выдавать вас за шестнадцатилетнюю, этим вы обязаны войне. Похоже, вам довелось кое-что повидать. А может, и совершить.
— Я…
— Нет, не хочу этого слышать. Я вам не исповедник. С меня хватит и собственного прошлого. Держите свои прегрешения при себе, Аара. Так будет лучше.
Она встала, шурша шелками, и обошла вокруг дивана, на котором я сидела, лениво развалясь. Я ничего не имела против, теперь ничего.
— Мы снимем с вас эти куцые детские одежки, высветлим волосы… — она приподняла прядку и потерла ее пальцами, — да, такие можно выбелить. А затем, когда вы будете выглядеть наилучшим образом, обратимся к юристам.
Она снова села. Запела птица. Откуда ни возьмись, на колени к Воллюс прыгнул огромный полосатый кот. И уставился на меня похожими на самоцветы глазами.
— Касательно Гурца вам лучше все узнать от меня самой. Он был тогда совсем молодым человеком. А я — актрисой Воллюс, тех же лет, что и вы. Крайне недолгая связь. Надеюсь, я не сделала вам больно? Вы любили его?
— Любила… кого?
— Своего мужа. Неважно. Мельм будет считать, что любили.
Она погладила кота, и тот замурлыкал, улыбаясь мне на кошачий манер, особым образом прикрывая глаза.
Была у меня когда-то кошка, да еще яблонька.
— Мы распорядимся, чтобы ваши вещи доставили сюда, — сказала она. — Можете поспать на диване, если хотите. Вам это полезно.
3
Мне кажется, я до самой смерти сохраню воспоминание о дне, когда мне явился белый образ в янтарном прямоугольнике; о мгновении, когда я переродилась; о том, как впервые увидела свой облик, созданный ее руками.Дни проходили друг за другом — сколько дней? Шесть или семь, а может, десять или еще больше — на грабах в саду под окнами повисли похожие на гусениц сережки… Дни, когда меня парили в банях классического образца, дни масел и настоек. Дни, когда мне ровняли и полировали ногти и чистили кожу пемзой, когда я примеряла корсеты и туфли на каблуке высотой в два с половиной дюйма, когда я училась затягивать первые и ступать по полу во вторых. Дни посвящения в тайны применения — вслепую — пудры, румян и туши для ресниц, которая повергла бы Лой в изумление. Какая-то паста для волос ужасно едкого синего цвета, и страх: вдруг они такими и станут или выпадут все и осыплются на пол (не потому ли Воллюс носит парик?), и я боюсь самой Воллюс, а она прохаживается среди стройных служанок и то что-то прикажет, то бросит резкое словцо:
— Синие волосы? Такие причуды тоже бывали. Но вы сами увидите: не синие, а бледные, как лунный свет. Будьте поосторожней, — это уже парикмахерше. — У нее мягкая фактура волос. Не надо делать их слишком жесткими. И не перестарайтесь с желтизной. Они должны стать как у снегурочки.
Ни одного зеркала. Даже у меня в спальне, куда доставили мои игры и книги, к которым я не притронулась.
— Чтобы произвести впечатление, можете взять глазные капли из белладонны. Но только немножко. Пользуйтесь ими, когда хотите ввести кого-нибудь в заблуждение. Никогда не носите туфель, которые вам малы. Если они хорошо сшиты, нога и так покажется в них маленькой. Слишком тесные туфли нельзя носить, они уродуют большие пальцы. Роза, сними тапочку и покажи, какая у тебя шишка! — Бедная Роза, оказав услугу, получает вознаграждение. — Но разве это кого-нибудь волнует, при таком-то лице и такой фигуре, как у нашей Розы?
Ни одного зеркала, даже если нужно подкрасить глаза и щеки.
— Этим будет заниматься ваша горничная. Или мы вас научим, попозже. Только соблюдайте осмотрительность, когда станете красить волосы. Посылайте ко мне за парикмахершей, даже когда уедете в поместье.
И три платья, купленные в расчете на то, что я возмещу убытки, когда получу наследство. Одно на утро, второе на день, а третье для мерцающих блестками вечеров.
Вопросы диеты, застольный этикет, в меню всякий раз новшества. Воллюс заметила, что мне больше всего нравятся фрукты и напитки из них, и объяснила, какие продукты непременно нужно хотя бы время от времени употреблять в пищу как лекарство, если они мне не по вкусу.
— Кожа у вас здоровая, организм сам знает, что ему необходимо. Но поскольку вы любите сласти, ешьте поменьше сахара и побольше меду, он все равно вкуснее. Мясо вам не по душе, и это прекрасно. Пристрастие к мясу погубило не одного мужчину, полного сил. Но маленькая худенькая рыбка, испеченная в углях, вот такая — попробуйте это оригинальное блюдо из рыбы в желе из крыжовника. Ну как, аппетитно? Конечно же, да.
Она приучила меня пить вина, но только самые лучшие. И заверила, что женщины, которые не смеют выпить пару бокалов вина, боясь тут же свалиться с ног, просто дурочки. К тому же мне необходимо научиться по достоинству оценивать различные марки вин, ведь в поместье Гурца делают прекрасное вино, которое называется топаз.
Кружась в сумятице, я все же приостановилась и спросила Воллюс, не следует ли мне по истечении очередных семи дней отправиться в мэрию и подать прошение, но она отмела эту процедуру мановением руки. Теперь в этом больше нет необходимости.
По правде говоря, казалось, она ничуть не сомневается в том, что кобылка, на которую она поставила, придет первой, что наша колесница окажется победительницей. Ее адвокат уже составил текст соглашения и принес его нам на подпись. Он заставил меня тщательно ознакомиться с условиями. Если меня постигнет неудача, она не возьмет ни гроша. Он заявил, что подобная щедрость просто безрассудна, а впрочем, на его памяти она еще ни разу не ошиблась. Я только что прошла процедуру осветления волос и сидела очень тихо и смирно.
Я не видела Мельма с тех пор, как пришла к Воллюс. Живя в этом доме среди одних только женщин, словно в коконе, я не испытывала сожалений; из мужчин там появлялся лишь тщедушный сапожник и его помощник, походивший на девочку. И если среди бесконечных переодеваний и наставлений о том, как вести себя за столом, как затягивать корсет и припудривать лицо, времени хватало лишь на то, чтобы, словно в омут, погрузиться в сон, меня это только радовало. О своих снах я позабыла. Обо всех. Даже о самом первом, про город и мамино лицо.
И вот однажды мы с моей благодетельницей сели завтракать, она протянула коту (который всегда сносил мое присутствие, но никогда не ластился ко мне) кусочек лососины и возвестила:
— Сегодня красим волосы в последний раз. А потом мы вас нарядим. В этот день, в пять часов пополудни вы увидите себя, девочка моя.
Весь день светило солнце; они усадили меня там, куда падали его лучи, и принялись трудиться надо мной. Служанки щебетали, словно скворушки. Их приучили к этому, ведь к Воллюс часто обращались молодые женщины, желавшие преобразиться в ее руках, чтобы предстать перед городом во всей своей красе. Девушки говорили только о приятных пустяках: какие цвета и сласти мне нравятся, и все такое прочее. Поскольку я недавно понесла утрату, о мужчинах никто не упоминал. В ином случае разговорам о них не было бы конца.
— Вдове, потерявшей мужа на войне, положено носить темно-красные и лиловые одежды, — сказала Роза, пристегивая мне чулки к подвязкам, — но мадам велела, чтобы вам сшили белое вечернее платье, только пояс и туфли к нему — сиреневые.
Похоже, они не так уж мало знают обо мне и понимают, что я уже перестала оплакивать супруга.
Но белое платье — вечерний наряд, предназначенный для обедов и танцев. Я видела его пока что только на манекене.
Солнечные лучи передвинулись дальше по полу. Принесли и зажгли две лампы — теперь они будут создавать мне лицо.
— Косметику, рассчитанную на свет ламп и свечей, следует накладывать при искусственном освещении.
У меня подсыхали волосы, и девушки совершали над ними заключительные манипуляции.
Хотя я однажды примеряла белое платье и показывалась в нем моей патронессе, я почувствовала себя несколько странно, надев его теперь. Но я успела привыкнуть к тугим корсетам и, вероятно, потихоньку освоюсь и с платьем.
— Ах, госпожа, встаньте, — воскликнули они, чуть отошли назад и взволнованно захлопали в ладоши, будто дети, которые радуются полученной на праздник в подарок кукле.
По-видимому, они выступали в роли художников, а я — завершенной картины.
Меня повели в гостиную к Воллюс, она тоже приоделась по случаю какого-то выдающегося события и теперь играла в красное и белое, очевидно, с котом.
— Ну что ж, — сказала она, завидев меня; как тогда, в первый раз, — я всем довольна. — Девушки, прислуживавшие мне, затрепетали, когда она поднялась на ноги и подошла поближе, чтобы хорошенько все проверить. Покончив с осмотром, она подвела меня к одному из больших окон, выходивших в сад.
За ветвями деревьев клонилось к западу солнце. Свет его упал на меня, и при этом мне показалось, будто я тоже стала вся из золота.
— Внесите зеркало, — приказала Воллюс.
И они принесли этот прямоугольник высотой в человеческий рост, завешенный восточной шалью.
— Прочь! — воскликнула Воллюс, и девушки разбежались. Она же как главная волшебница заняла место позади зеркала и положила руку на шаль. — Сейчас ты станешь смотреть, Аара, сейчас ты увидишь. Ты запомнишь это навсегда. И в этом моя власть над тобой.
Она сдернула шаль с зеркала.
Передо мной стояла девушка, о которой они мне рассказывали.
Высокая и стройная, а талия — как перемычка песочных часов. Белое, мерцающее золотом платье казалось живым, оно слилось с нею, а над лифом проступали прекрасные перламутровые плечи и очертания груди, затмившей платье теплотой и белизной. Она уже стала женщиной, гадать на этот счет не приходилось… изгибы тела и контуры шелковых складок, ниспадавших до узеньких ножек, обутых в бальные туфельки, окрашенные в крови горечавки, и выразительные руки — рукав доходил ей до локтя, — лежавшие поверх платья, и походившие на изящный веер кисти рук с тонкими пальцами, словно из подернутой бархатистой дымкой слоновой кости…
Она была причесана по последней моде. Часть завитков приподнята наверх, а остальные волосы сбегают по плечам блестящими волнами; цветом они напоминали — как она говорила — лунный свет или лед. Лицо, казалось, не подкрашено, а вылеплено. Рот едва ли ярче лепестка розовой герани, но безупречной формы. Глаза большие, дикие и будто нечеловеческие, ибо увиденное бесконечно потрясло их.
— Посмотри, какие ресницы, — донесся из другой комнаты голос Розы, — длиной почти в целый фут. А талия-то — не шире моего запястья.
— Тише, — вполголоса сказала Воллюс, — она видит. Она все это видит.
— Серые, как стекло, — говорила мне мама, — глаза у тебя такие же серые, как стекла в старинных створчатых переплетах окон, сквозь которые к принцессе проникал свет.
Я подошла к зеркалу почти вплотную, но оно отражало каждое мое движение, давая мне понять, что это… всего лишь я.
За спиной и со всех сторон вокруг меня янтарная комната потемнела и стала как солод — солнце уходило, скользя меж деревьями.
Спустя долгое время Воллюс наконец сказала:
— Смотри не влюбись. Это удел окружающих.
Я нахмурилась и отпрянула.
Я отвернулась от зеркала, и мне почудилось, что я превратилась в крохотную мыслящую частичку, угодившую в скорлупку исключительной красоты.
А вдруг я сделаю шаг и скорлупка расколется? Нет. Моя целостность при мне.
Она поняла.
— Не бойся, ты не сломаешься, даже при такой тонкой талии. Все готово. И тебе хватит сил, уж на этот вечер во всяком случае.
Она говорила, что мне понадобится такой вечер. В тот день она открывала свой салон, знаменитый на весь Крейз. Его посещало все светское общество. И на этот раз люди с проницательным взглядом откроют нечто новое для себя.
Когда принесли шкатулку, она вспомнила, что у меня не проколоты уши, и вместо сережек выбрала крученое ожерелье из фиолетовых шпинелей.
А затем она приказала открыть бутылку вина, и мы все выпили за здоровье императора, и полосатый кот вместе с нами.
4
В вестибюле дома Воллюс находилось святилище Випарвета, а у входных дверей стоял крохотный домашний божок, помещенный туда скорей всего из прихоти, ведь кронианцы не особенно их почитали. А вот наверху, в роскошной гостиной с индскими коврами на полу и деревьями на обоях в стеклянном шкафчике хранилась небольшая статуя древнего божества Сазрата, Иобы, бога радости. Он покровительствовал всему, что доставляет удовольствие: от музыки и тонкой кухни до наслаждений в постели, но вовсе не являлся богом излишества или греза. По вечерам, когда салон открывался для гостей, статуэтку выносили на подносе, вьющиеся волосы божества украшала гирлянда из цветов, которые распускались в это время года, в руке Иоба держал чашу из зеленого кварца; укрепленные в ней тонкие ароматические свечи источали благовонный дым.За гостиной открывалась анфилада просторных комнат, двойные двери между ними широко распахивались. Все эти покои отличались большой пышностью, но буфетная выглядела, пожалуй, причудливей всех — стены, обитые парчой с вытканными золотом пшеничными снопами, в каждой из трех люстр, выполненных в форме крылатых коней, множество ярких свечей. Была там и комната для азартных игр, и игры в карты, и кабинеты, позволяющие уединиться, отдохнуть или переговорить с глазу на глаз. В буфетной на помосте расположились музыканты. Арфа, несколько скрипок, флейта Пана, на которой играл человек в костюме фавна, под стать инструменту, и составлявший часть домашней обстановки клавесин с изящной откинутой крышкой, украшенной эмалями с изображениями сцен из пасторальных танцев.
К девяти часам вечера все эти покои превратились в полный света и невероятного шума сосуд. За звоном монет, стуком костей и всеобщей многоголосицей громкая музыка казалась едва слышной. На бульваре под окнами то и дело выстраивались в четыре-пять рядов кронианские портшезы и экипажи, они загородили собой уже мостовую и тротуар. Вероятно, соседи Воллюс терпеливо сносили шум и беспорядок, а может, они сами входили в число приглашенных.
Меня позвали на выход лишь без четверти десять, хотя нарядили задолго до того. Оживление вокруг все нарастало, оно бурлило, как кипящая ключом вода, и не могло не затронуть меня; я занервничала. И принялась мерить шагами комнату, не притронувшись к ужину. Тогда мне принесли порошок, растворенный в бокале ключевой воды.
Для моего беспокойства не было конкретных причин. Лишь какое-то странное ощущение или неясное воспоминание о том, что светские собрания не всякий раз заканчивались удачно.
А потом прибежала Роза и сказала, чтобы я шла вниз. В последний раз: немного рисовой пудры, еще капельку духов в туфли. Я не видела, что они там делают. Я даже побаивалась смотреть в зеркало после того, первого откровения. И все же на лестничной площадке я увидела свое отражение. Или ее отражение открылось моим глазам.
Я спускалась, погружаясь в глубины шума и тепла, захлестнувших различные части дома. Лакей в ливрее распахнул передо мной дверь, и я оказалась в гостиной с деревьями на обоях: двадцать человек повернули голову, а еще двадцать не удосужились.
В очаге галопом скакало пламя, и казалось, все фонари и свечи мира освещают этот зал. Блеск драгоценностей, зримое брожение этих покоев, изначальную полноту которых довершало обилие женщин и мужчин, — все это чуть не обратило меня в камень. Но Воллюс с важным видом направилась ко мне, теперь ее авторитет послужит мне поддержкой. А у подола колышущегося платья так же важно шествовал кот на замшевом поводке.
— Да, дорогая моя Аара, — лукаво промолвила Воллюс, беря меня под руку. Она всему научила меня заранее, мне нужно только следовать ее предложениям и как можно меньше говорить. Ей хотелось сохранить мою загадочность для окружающих — таинственная красавица, как она выразилась. Оказавшись в ее свите вместе с бодрым котом, я перестала волноваться. В конце концов, я в совершенно неузнаваемом обличье, на мне маска.
— Госпожа Аара — вдова из семейства Гурцев. Ее супруг погиб во время злосчастного отступления частей Дланта с юга.
— Печальное событие. Глубочайшие соболезнования, мадам. Вы ведь недолго пробыли замужем?
— Недолго. (Воллюс обучила меня очень полезной уловке. Можно подхватить часть фразы или последние слова собеседника и повторить или несколько изменить их. Тон речи печальный, приглушенный или рассеянный Будучи актрисой, Воллюс давала мне уроки лицедейства.)
— И такое огромное поместье. Принадлежало Гурцам на протяжении веков. Быть может, вы продадите его.
Я опустила глаза.
— Ну что же вы, унитарк, — сказала моему собеседнику Воллюс, шлепнув его по руке веером. — Вы всегда отличались такой тактичностью.
На приеме оказалось множество военных, чего я не ожидала. Но ни одного чином ниже штандарт-майора, и ни души — могу в том поклясться — из легионов, сопровождавших генерала Дланта. Осада и отступление, упоминавшиеся в разговорах время от времени в связи с моей персоной, — вопрос о том, что я, возможно, явилась с другой стороны, не возникал ни разу — неизменно сопровождались эпитетами «неудачный» или «несостоятельный». Стадия «неуклюжего» или «предательского» отступления еще не достигнута, это произойдет позже. Даже здесь все то же — победа или позорная гибель.
Воллюс повела меня вперед, позволяя своим гостям разглядывать и расспрашивать меня, но только понемногу. Женщины в багровых шелках Инда, изогнутые дугой носы. Многие выкрасили волосы в светлый цвет, но краска не так удачно легла на пряди, подобные воронову крылу, как на те, что я видела в зеркале. Унитарки и тритарки по-разному обошлись со своими темными волосами и бородами: одни прошли искусную стрижку, другие лежали густой копной. Только-только начала входить в моду манера брить бороду, упаднический стиль гладко выбритого, наполовину завоеванного юга, и модники еще почувствуют (вскоре) хлесткие удары императорского гнева.
В ходе потерпевшей крах кампании Гурц носил чин флаг-полковника, а в Крейз Хольне — титул принца. Я ничего об этом не знала. Да и откуда мне было? Я стану принцессой Аарой, если получу поместье.
Я вызвала восхищение у многих. Каким-то образом я научилась определять это по взглядам, по манере поведения. Они находили во мне нечто веское. Вероятно, мое неясное происхождение подвергнется вивисекции позднее.
Если унитарки, полковники или господа в штатском задерживались возле нас чересчур долго и создавали толпу, хозяйка дома отсылала их с различными поручениями. Она даже обратилась к принцу с просьбой принести кошке блюдце. Это ни у кого не вызывало возражений. Все делалось очень вежливо и любезно, но тем не менее непререкаемая власть Воллюс давала знать о себе. Несомненно, Мельм попал в точку, когда рассказывал о ней. Открыть путь наверх или погубить. Она видит во мне ценность, раз столько делает для меня. И она дала понять это всем окружающим.
В воздухе облаком висел гул; о том, чтобы расслышать сообщения об очередных гостях, ступивших на порог, не могло быть и речи. Вновь прибывшие просто входили в дом.
На мгновение мы с Воллюс остались вдвоем, оказавшись под светившимся огнями крылатым конем в буфетной, и как раз в это время слуга в ливрее протиснулся сквозь толпу и подошел к ней.
— Что случилось? — спросила она, ставя на место блюдо со сластями.
— Мадам, к вам явился тритарк Вильс.
— Что ж… пожалуй, пусть войдет. Но мне придется переговорить с ним. Он очень сильно задолжал. Если он снова захочет играть, на этот счет необходимо поразмыслить.
— Мадам, он привел с собой южанина.
Лицо Воллюс выразило удивление и недоумение.
— Какого южанина? — Но прежде, чем слуга успел ответить, у нее в голове промелькнула догадка. — Предателя? Вы его имеете в виду?
— Как я понимаю, да.
— Клянусь псом, пусть войдут. Ох, пусть, пусть они войдут. У нас будет фейерверк.
Когда слуга удалился, она повернулась ко мне:
— Но для вас это составит некоторую сложность. А может быть и нет. Лучше не рисковать. Пожалуйста, поднимитесь в галерею. Вам, наверное, ничего не известно об этом человеке. Но события, вероятно, позабавят вас. А может, сегодня он будет хорошо себя вести и ничего интересного не произойдет. Запомните как следует лишь одно. Теперь вы — кронианка.
Галерея располагалась над салоном для азартных игр — просторный променад на высоте около двенадцати футов, вдоль которого выстроились гигантские папоротники в кадках. Лестница проходила через одну из укромных ниш за буфетной, в галерее же собралось немало народу. Я прижалась к перилам возле одного из папоротников, который оказался значительно выше меня. Внизу в салоне стояли два главных стола, больший предназначался для игры в красное и белое из расчета на шестнадцать игроков. Все стулья за столом были заняты, а столбики золотых империалов и серебряных крон поднялись до уровня лестницы.
Не успела я занять свое место, как по салону словно пробежала волна. Они почуяли что-то новенькое. Конечно же, все повернули головы, а в зале воцарилась тишина, как на сцене, где разыгрывается драма. Стала слышна музыка, которую играли в буфетной, — задушевная мелодия. А с противоположной стороны из гостиной с деревьями на обоях все еще доносился многоголосый гул. Затем двойные двери распахнулись, пропуская Воллюс с котом и шедшего с нею под руку тритарка Вильса, молодого человека лет двадцати с точеными чертами лица; черные волосы доходили ему до воротника, а на чисто выбритом лице проступил яркий румянец, свойственный северянам.
Вокруг стояла изысканная, полная внимания тишина; Воллюс отпустила его руку и сказала;
— Что ж, любезный господин, полагаю, вам все здесь знакомы.
— Потому, увы, — ответил он, — что я должен каждому.
Теперь тишина воцарилась и в гостиной, приглушив все звуки. Лишь в буфетной журчали переливы ни о чем не ведающих музыкантов.