Лихэйн Деннис. Мистик-ривер

   Мальчишка, Сбежавший от Волков и от Взрослых, был сумеречным зверем, двигавшимся по лесистым просторам молчаливо и незаметно. Он жил в мире, невидимом, неведомом остальным, мире, им неизвестном, которого они не желали знать: мир этот темным потоком тек рядом с обычным миром, параллельно ему. Это был мир светлячков и сверчков, который можно было подглядеть лишь краем глаза, обнаружить на долю секунды, чтобы тут же, едва повернув голову, опять потерять из виду.
   В этом мире Дейв пребывал довольно часто. Не в качестве Дейва, а Мальчишкой. И Мальчишкой трудным. Он вырос более злым, более неуравновешенным, способным на поступки, которые настоящий Дейв не мог себе даже вообразить. Обычно Мальчишка этот обитал лишь в снах Дейва, темным силуэтом мелькая за деревьями, различимый лишь изредка. И пока он оставался там, в этом туманном лесу сновидений, он был безвреден.
   Однако с самого детства Дейв страдал приступами бессонницы. Бессонница могла накатывать после месяцев и месяцев здорового сна, ввергая его вновь в сумбурный и неспокойный мир бесконечных пробуждений и полудремы. Несколько дней бессонницы — и Дейв краем глаза начинал различать вещи, обычно невидимые. Чаще всего это были мыши, шмыгающие из утла в угол, сигающие через стол; а иногда — черные мухи, вьющиеся в темных закоулках, влетающие и вылетающие из комнаты. Перед глазами внезапно вспыхивали огненные шары, а окружающие казались гуттаперчевыми. А Мальчишка из сновидений был готов вот-вот стать реальностью. Обычно Дейв мог его сдерживать. Мальчишка кричал ему в уши, смеялся не к месту. Грозился прорвать маску спокойствия, прикрывавшую лицо Дейва, и обнаружить перед всеми свою неприглядную сущность.
   Эти три дня Дейв не спал. Он лежал без сна, глядя на спящую жену, а Мальчишка плясал в его мозгу, в его сером веществе, и перед глазами мелькали разряды молнии.
   — Мне просто надо привести в порядок мысли, — прошептал он и отхлебнул пива.
   Привести в порядок мысли, и все будет хорошо, твердил он себе, слыша шаги Майкла на лестнице, упорядочить их, замедлить круговерть, и я наконец высплюсь, а Мальчишка уберется в свои заросли, окружающие не будут казаться гуттаперчевыми, мыши попрячутся по норам, и за ними последуют и мухи.

* * *

   Когда Дейв вместе с Майклом выбрался к Джимми и Аннабет, был уже пятый час. Народ расходился, и атмосфера в доме была не из приятных: полупустые блюда с пышками и пирожными, в гостиной накурено так, что дышать трудно, — ведь там дымили целый день, с тех пор как стало известно о Кейти. Утром и ранним днем всех пришедших объединяли общая скорбь и любовь, но ко времени приезда Дейва чувства эти охладели, сменившись своего рода усталой отрешенностью, и на нервы действовали скрип стульев и бесконечные приглушенные прощания у двери.
   По словам Селесты, Джимми почти все послеполуденное время провел на заднем крыльце. В дом он заходил всего несколько раз — справиться об Аннабет и выслушать еще несколько соболезнований — и тут же снова спешил на крыльцо, сидел там под развешанным на веревке бельем, давным-давно пересохшим и задубелым. Дейв спросил Аннабет, не нужна ли его помощь, может быть, надо что-нибудь принести, но та, даже не дослушав, покачала головой, и Дейв понял, что спрашивать было глупо. Если бы Аннабет что-то и понадобилось, нашлось бы человек десять, если не пятнадцать, к которым она обратилась бы скорее, чем к нему, Дейву, а сам он старался вспомнить, зачем он здесь, и не слишком дергаться, вспоминая. Вообще, видно, он не принадлежит к тому сорту людей, к которым хочется обращаться за помощью. Иногда он казался не от мира сего и с глубокой тайной горечью и сожалением сознавал, что, наверное, ему на роду написано производить впечатление человека ненадежного.
   Вот это-то сознание своей отрешенности он и вынес сейчас на крыльцо. Он подошел к Джимми сзади. Тот сидел под хлопающим на ветру бельем в старом шезлонге и чуть поднял голову, заслышав его шаги.
   — Я помешал, Джим?
   — Дейв... — Джимми улыбнулся Дейву, появившемуся из-за шезлонга. — Нет-нет, старина, присаживайся.
   Дейв опустился на пластмассовый ящик из-под молочных бутылок, стоявший напротив шезлонга. Шум из квартиры за спиной Джимми доносился сюда приглушенно — невнятными голосами, звоном столовых приборов.
   — За весь день мне не удалось и словом с тобой перемолвиться, — сказал Джимми. — Как поживаешь?
   — Господи, — удивился Дейв, — как ты поживаешь?
   Джимми потянулся, подняв руки над головой, зевнул.
   — Знаешь, сколько людей меня спрашивало об этом? Наверное, чувствую я себя так, как положено. Переменчиво, час на час не приходится. Как теперь? Теперь вроде ничего. Но наверное, потом будет по-другому. Похоже, что так. — Он снова пожал плечами и взглянул на Дейва: — Что у тебя с рукой?
   Дейв посмотрел на свою руку. У него был целый день, чтобы придумать объяснение, но он напрочь забыл о руке.
   — Это? Помогал приятелю диван ставить, оперся о косяк на лестнице и прищемил диваном.
   Джимми, склонив голову, разглядывал вспухшие посиневшие костяшки Дейва.
   — Да? Ясно.
   Дейв видел, что объяснение его неубедительно, и решил, что, когда его спросят в следующий раз, надо иметь в запасе что-нибудь получше.
   — Такая глупость, — сказал он. — Сам себе увечье нанес. Знаешь, как это бывает...
   Теперь Джимми глядел ему в глаза, забыв о руке, и черты его смягчились. Он сказал:
   — Я так рад тебя видеть, старина.
   Дейв чуть было не спросил: «Правда?»
   За двадцать пять лет их знакомства на памяти Дейва Джимми ни разу не был рад его видеть. Иногда он чувствовал, что тот не прочь его видеть, но это ведь не одно и то же. Даже когда жизнь вновь свела их, женив на двоюродных сестрах, Джимми не выказывал Дейву большей симпатии, чем просто знакомому. И вскоре Дейв начал воспринимать такую версию их отношений как данность.
   Никогда они не были друзьями, не сражались в пристенок, не пинали консервную банку, дурачась на Рестер-стрит. Не гуляли целый год по субботам вместе с Шоном Дивайном, не играли в войну среди куч гравия возле Харвест, не прыгали с крыши на крышу служебных гаражей возле Поуп-парка, не смотрели вместе «Челюсти» в «Рене Чарльз», вжавшись в кресла и вскрикивая от страха. Никогда они не пытались перещеголять друг друга в лихой езде на велосипеде, не спорили, кто будет Старски, а кто — Колчак из «Крадущегося в ночи», не ломали санок на головокружительном спуске с Сомерсет-Хилл после бурана 75-го года. И не подъезжала к ним на Гэннон-стрит машина, пахнувшая яблоками.
   Но вот он, Джимми Маркус, день спустя после того, как дочь его была найдена мертвой, и он говорит Дейву, что рад его видеть, а Дейв, как и за два часа до этого, во время беседы с Шоном, видит, что это правда.
   — Я тоже рад тебя видеть, Джим.
   — Как-то там наши девочки? — спросил Джимми, и в глазах его даже появилось что-то вроде улыбки.
   — По-моему, справляются. А где Надин и Сара?
   — Они с Тео. Ты, старик, поблагодари от меня Селесту, хорошо? Она нам сейчас прямо как божий ангел.
   — Не надо благодарностей, Джимми, старина. Все, что в наших силах, мы с Селестой с радостью сделаем.
   — Знаю. — Потянувшись, Джимми стиснул плечо Дейва. — Спасибо.
   В эту минуту Дейв чего бы только не сделал для Джимми — поднял бы дом на грудь и держал так, пока Джимми не сказал бы, куда поставить.
   И у него чуть не выскочило из головы, зачем он вышел на крыльцо. Ему надо было рассказать Джимми, что он видел Кейти в субботу вечером у Макджилса. Надо было выговорить это, потому что, если откладывать и сказать потом, Джимми удивится, почему он не сказал ему об этом раньше. Надо сказать, пока Джимми не узнает это от других.
   — Знаешь, кого я сегодня видел?
   — Кого? — спросил Джимми.
   — Шона Дивайна, — сказал Дейв. — Помнишь его?
   — Еще бы, — сказал Джимми. — До сих пор храню его ловушку.
   — Что?
   Джимми помахал рукой — дескать, не важно.
   — Он теперь полицейский. И именно ему поручено дело Кейти. Он ведет расследование — так, по-моему, у них это называется.
   — Да, — сказал Дейв. — Он заезжал ко мне.
   — Заезжал к тебе? — удивился Джимми. — Гм... А что это ему у тебя понадобилось?
   — Я был у Макджилса в субботу вечером. И Кейти там была. — Дейв постарался произнести это как ни в чем не бывало. — Я оказался в списке посетителей.
   — Кейти там была, — повторил Джимми. Он поднял глаза, сощурился. — Ты видел Кейти в субботу вечером, Дейв? Мою Кейти?
   — Ну да, Джим. Я про это и говорю. Я был в баре, и она была там. А потом она ушла с подружками и...
   — С Дайаной и Ив?
   — Ага, с этими девушками, с которыми она всегда повсюду ходит. Они ушли, вот и все.
   — Вот и все, — сказал Джимми, устремив взгляд вдаль.
   — Я в том смысле, что больше я ее не видел. Но в список я попал.
   — Попал в список, понятно. — Джимми улыбнулся, но не Дейву, а чему-то, что, видно, различал вдали его взгляд. — А ты говорил с ней в тот вечер?
   — С Кейти? Нет, Джим. Я смотрел матч по телевизору с Большим Стэнли. Я только поздоровался с ней, кивнул. А потом, когда оторвался от экрана, ее уже не было.
   Джимми немного помолчал, ноздрями втягивая воздух и время от времени кивая своим мыслям. А потом он вдруг взглянул на Дейва и криво улыбнулся:
   — Приятно.
   — Что? — спросил Дейв.
   — Сидеть здесь вот так. Просто посидеть. Приятно.
   — Да?
   — Посидеть, оглянуться кругом, — продолжал Джимми. — Ведь всю жизнь торопишься, спешишь — работа, дети, вечно черт знает в каких бегах, пока с ног не валишься. Даже скорость сбавить и то невозможно. А вот сегодня... День особенный, правда? На другие не похожий, а все же и тут приходится заниматься мелочами. То надо позвонить Питу и Сэлу, напомнить, чтоб как следует заперли магазин. То проследить, чтобы девочек, когда проснутся, умыли и одели как надо. То узнать, как там жена, держится ли. Понимаешь? — Он хитро улыбнулся Дейву, наклонился вперед, чуть покачиваясь, стиснув руки в один большой кулак. — То жать всем руки, принимать соболезнования, освобождать место в холодильнике для всей этой еды и питья и терпеть моего тестя, а потом еще позвонить медицинским экспертам, узнать, скоро ли они отдадут мне тело моей девочки, потому что ведь надо договориться с похоронным агентством Рида и с отцом Вера в Святой Цецилии, заказать поминальный стол и зал, где будут поминки, и...
   — Джимми, — сказал Дейв, — что-нибудь из этого могли бы взять на себя мы.
   Но Джимми продолжал, словно Дейва рядом и не было:
   — ...и ни в одном из этих дел я не могу упустить ни единой мелочи, ведь, упусти я что, и это будет для нее как вторая смерть, и люди потом, лет через десять, будут помнить про Кейти лишь то, как все было не так на ее похоронах, а я не могу допустить, чтобы помнили про нее это, понимаешь? Потому что Кейти, старина, с шести лет уж точно, была девочкой очень-очень аккуратной, чистенькой, всегда очень заботилась об одежде, чтобы хорошо выглядеть. Вот потому-то и приятно и даже здорово просто посидеть на крылечке, оглядеться и постараться вспомнить про Кейти что-нибудь такое, чтобы немного поплакать. Ведь знаешь, Дейв, меня начинает порядком бесить, что я никак не могу расплакаться, поплакать по ней, моей родной дочке. Ни одной чертовой слезы не пролил еще!..
   — Джим...
   — Да?
   — Но ты ведь сейчас плачешь!
   — Ей-богу?
   — Да ты до лица дотронься!
   Джимми коснулся рукой щеки, по которой катились слезы. Отдернув руку, он секунду смотрел на мокрые пальцы.
   — Черт, — сказал он.
   — Хочешь, чтоб я ушел?
   — Нет, Дейв, нет. Посиди еще немного, если тебе ничего.
   — Мне ничего, Джим, ничего...

17
Один короткий взгляд

   За час до назначенной встречи у Мартина Фрила Шон и Уайти заехали домой к Уайти, чтобы тот сменил рубашку, закапанную в обед.
   Уайти жил с сыном Терренсом в многоквартирном доме из белого кирпича у самой южной границы города. Квартира была устлана бежевым ковровым покрытием, стены в ней были кремовыми, и пахло в ней мертвенным запахом гостиницы или больницы. Когда они вошли, телевизор был включен, хотя дома никого не было, тихо играла музыка, а на ковре возле черной махины музыкального центра валялись разрозненные части игры «Сега». Напротив телевизора и музыкального центра стояла продавленная кушетка, а судя по оберткам из «Макдональдса» в мусорной корзине, которые тут же заприметил Шон, морозильник здесь был в основном набит готовыми обедами.
   — Где Терри? — спросил Шон.
   — На хоккее, наверное, — сказал Уайти. — Или на бейсболе... Сейчас сезон. Но больше он увлекается хоккеем. Пропадает на чемпионате.
   Шон однажды видел Терри. В четырнадцать тот был здоровенным детиной, настоящим великаном, и Шон представил себе его года через два, представил, в какой ужас будет повергать противника его появление на льду, его мощные, на бешеной скорости броски.
   Терри был оставлен на попечение отцу, потому что мать и не думала оспаривать у него это право. Она бросила мужа и сына несколько лет назад ради адвоката, специалиста по гражданскому праву, обвиненного позднее в растрате и, как это слышал Шон, дисквалифицированного. С адвокатом этим она осталась, сохранив хорошие отношения и с Уайти. Во всяком случае, говорил он о ней так, что забывали о его разводе.
   Сейчас, войдя в гостиную вместе с Шоном, Уайти тем не менее о нем напомнил. Расстегивая рубашку и поглядывая на разбросанные на полу части «Сеги», он заметил:
   — Сьюзен говорит, что мы с Терри устроили здесь настоящую берлогу. Она закатывает глазки, но знаешь, по-моему, это она просто из ревности. Пива или еще чего-нибудь?
   Шону вспомнились слова Фрила о том, что Уайти пьет, и он представил себе, каким взглядом тот встретит Уайти, если от него будет разить, как из пивной бочки. А кроме того, зная Уайти, можно было заподозрить и то, что он испытывает его, Шона, — ведь все сейчас смотрят на него с пристрастием.
   — Принеси-ка воды, — сказал он, — или кока-колы.
   — Вот хороший мальчик, — сказал Уайти. Он улыбался с таким видом, будто действительно испытывал Шона, но что-то неуловимое во взгляде говорило о том, что на самом деле ему хочется выпить. Облизнувшись, Уайти сказал: — Я принесу две банки кока-колы.
   Вернувшись из кухни с двумя банками, одну он вручил Шону. Потом направился в ванную, маленькую, рядом с гостиной, и Шон услышал, как он стягивает рубашку и плещется под краном.
   — Все это дело становится каким-то неопределенным! — крикнул Уайти из ванной. — У тебя тоже такое чувство?
   — Есть немножко, — признался Шон.
   — Алиби Феллоу и О'Доннела выглядят вполне солидно.
   — Это не означает, что они не могли кого-то нанять, — заметил Шон.
   — Согласен. Ты думаешь именно так?
   — Да нет. Слишком грязная работа.
   — Однако совсем исключить эту версию нельзя.
   — Нельзя.
   — Надо нам еще раз получше допросить этого паренька Харриса, хотя бы потому, что алиби у него нет. Но вообще-то, старина, не подходит ему такое дело. Слабоват он для этого.
   — Но мотив все же усмотреть можно, — сказал Шон. — Например, зреющая ревность к О'Доннелу или что-нибудь в этом роде.
   Уайти вышел из ванной, вытирая полотенцем лицо; на белом животе его через всю диафрагму слева направо змеился красный шрам, стягивающий кожу.
   — Ну, так что этот парень? — Он опять направился в спальню.
   Шон вышел за ним в переднюю.
   — Преступником он мне тоже не очень видится, но надо в этом удостовериться точно.
   — К тому же есть еще папаша и эти ее полоумные дядюшки, но наши уже переговорили с соседями, и не думаю, что путь наш ведет сюда.
   Прислонившись к стене, Шон отпил кока-колы.
   — Учитывая полную неопределенность всего этого дерьмового дела, сержант, думаю...
   — Да, поделись со мной всеми предположениями. — Уайти появился в коридорчике в накинутой на плечи свежей рубашке. — Старушка эта, Прайор, — сказал он, застегивая пуговицы, — говорила, что не слышала крика.
   — Но выстрел слышала.
   — Мы решили, что это был выстрел. Но может быть, ты и прав. А вот крика она не слышала.
   — Возможно, девчонке Маркус было не до криков: она стукнула злоумышленника дверцей и поспешила поскорее убраться.
   — Ну, будь по-твоему. А когда она его увидела? Когда он шел к машине?
   Отойдя от Шона, Уайти завернул в кухню.
   Отделившись от стены, Шон последовал за ним.
   — А это значит, что она, возможно, знала преступника. Потому и сказала ему: «Привет».
   — Ага. — Уайти кивнул. — Иначе зачем ей было останавливать машину?
   — Нет, — сказал Шон.
   — Нет? — Опершись на кухонный стол, Уайти уставился на Шона.
   — Нет, — повторил Шон. — Машина стукнулась обо что-то и попала в кювет.
   — Однако нет следов торможения.
   Шон кивнул:
   — Машина ехала со скоростью миль пятнадцать в час, но что-то бросило ее в кювет.
   — Что?
   — А черт ее знает! Кто руководит расследованием? Ты?
   Уайти улыбнулся и одним глотком прикончил свою банку. Он открыл холодильник, чтобы достать еще одну.
   — Что может заставить водителя свернуть в кювет, не нажав на тормоза?
   — Что-нибудь на дороге, — предположил Шон.
   Уайти поднял банку колы в знак согласия.
   — Но на дороге мы ничего не нашли.
   — Это было уже утром.
   — Значит, что-нибудь вроде кирпича?
   — Тебе не кажется, что кирпич для этого слишком мал? И поздно ночью...
   — Цементная плита.
   — Пусть так.
   — Во всяком случае, что-то на дороге было, — сказал Уайти.
   — Что-то было, — согласился Шон.
   — Она резко сворачивает, попадает в кювет, нога соскакивает с тормоза, и мотор вырубается.
   — И вот тут и появляется злоумышленник.
   — Которого она знает. И что, он просто подходит и набрасывается на нее?
   — Она ударяет его дверцей и затем...
   — Тебя когда-нибудь ударяли автомобильной дверцей? — Подняв воротник, Уайти накинул на него галстук и стал завязывать узел.
   — Бог миловал.
   — Это легкий толчок. Если ты стоишь вплотную, а миниатюрная женщина ударяет тебя дверцей от какой-то вшивой «тойоты», такой удар ничего, кроме досады, у тебя вызвать не может. Карен Хьюз показала, что преступник находился в шести дюймах, когда выстрелил в первый раз. В шести дюймах.
   Шон понял его.
   — Ладно. Но может быть, она упала назад и ногой пнула дверцу? И дверца его ударила.
   — Дверцу надо было открыть. Закрытую дверцу она могла пинать сколько угодно, и ничего бы не произошло. Она должна была вручную открыть ее и толкнуть рукой. Так что убийца либо отступил назад и получил удар, когда не ожидал его, либо...
   — Либо очень мало весил.
   Уайти оправил воротничок.
   — И тогда опять всплывает вопрос о следах.
   — Эти чертовы следы... — проговорил Шон.
   — Да! — рявкнул Уайти. — Именно чертовы! — Он застегнул верхнюю пуговицу и подтянул узел повыше. — Представь, Шон, преступник преследует женщину по парку. Она бежит что есть мочи. Он вот-вот настигнет ее, эта разъяренная обезьяна. Он мчится по парку. И ты хочешь сказать, что нога его ни разу не впечаталась в землю?
   — Всю ночь шел дождь.
   — Но ее-то следы мы нашли, целых три. Загадка природы!
   Опершись о стоявший сзади буфет и откинув голову, Шон старался представить себе всю картину: Кейти Маркус балансирует, сбегая вниз по темному склону возле кинотеатра, кусты царапают ее, волосы мокры от дождя и пота, по рукам и груди струится кровь. И вот темный, без лица силуэт преступника появляется на кромке. Он всего в нескольких шагах, бежит, подгоняемый жаждой убийства. Шону он виделся крупным, рослым, этот выродок. И по-своему хитрым: догадался подложить что-то на дорогу и заполучить Кейти Маркус, отправив в кювет ее машину. И ему хватило хитрости выбрать Сидней-стрит, где его вряд ли кто-нибудь мог увидеть и услышать. То, что его услыхала старушка Прайор, — факт удивительный, этого преступник представить себе никак не мог, потому что даже для Шона оказалось неожиданным открытие, что в этом выгоревшем квартале еще кто-то живет. Все остальное хитрый преступник предусмотрел.
   — Думаешь, он схитрил, заметая следы?
   — А? — спросил Шон.
   — Преступник мог убить ее, а потом вернуться и набросать земли на собственные следы.
   — Возможно, но как ему упомнить, куда он ступал? И к тому же в темноте? Даже если допустить, что у него был фонарик. Такое огромное пространство покрыть, отыскать следы, идентифицировать их и уничтожить...
   — Но ведь был дождь, старина.
   — Да, — вздохнул Уайти. — Я бы мог списать все на дождь, если б парень этот весил фунтов сто пятьдесят, а то и меньше. В противном же случае...
   — Брендан Харрис весит что-нибудь вроде этого.
   Уайти даже застонал:
   — Положа руку на сердце, неужели ты считаешь этого парня способным на такое преступление?
   — Нет.
   — Ну и я не считаю.
   — Ну а вот что твой дружок? Он довольно худенький.
   — Кто?
   — Бойл.
   Шон подался вперед.
   — Мы о нем в этом смысле не говорили.
   — Ну а сейчас поговорим.
   — Погоди-ка...
   Уайти предостерегающе поднял руку:
   — Он сказал, что покинул бар около часа. Чушь собачья. Ключами от машины в часы саданули без десяти. Кэтрин Маркус ушла из бара в двенадцать сорок пять. Это точные факты, Шон. В алиби этого парня существует временная прореха минимум в пятнадцать минут, о которых нам известно. Откуда мы знаем, когда он явился домой? Я имею в виду, явился на самом деле.
   Шон рассмеялся:
   — Уайти, он всего лишь человек, оказавшийся в баре.
   — В последнем месте, где ее видели. В последнем, Шон. А ты сам сказал...
   — Что я сказал?
   — Что стоит поискать парня, чье время ушло.
   — Я не...
   — И я не утверждаю, что это сделал он. Даже близко не утверждаю. И все же. Есть в этом парне нечто подозрительное. Слышал, какую муру он городил насчет того, что городу полезна была бы хорошая волна преступлений. И ведь это он всерьез! Шон поставил на стол пустую банку из-под кока-колы.
   — Ты их сдаешь?
   Уайти нахмурился:
   — Нет.
   — Даже по пять центов за банку?
   — Шон...
   Шон швырнул банку в мусорное ведро.
   — Ты хочешь сказать, что такой парень, как Дейв Бойл, может убить свою... кто она ему? — двоюродную племянницу своей жены из-за каких-то застарелых комплексов? Глупее мне ничего не приходилось слышать.
   — Однажды мне пришлось арестовывать парня, убившего жену за то, что она дурно отозвалась о его кулинарных способностях.
   — Ну, в браке чего не бывает, старина. Там обиды накапливаются годами. А ты заподозрил человека, сказавшего: «Меня бесит, что арендная плата взлетает до небес. Прямо хочется кокнуть парочку-другую окрестных жителей, чтобы жилье подешевело!»
   Уайти рассмеялся.
   — Что, не так? — сказал Шон.
   — Ну, ты так это повернул, — сказал Уайти. — Ладно. Это глупо. Согласен. И все-таки что-то с ним не так. Не будь в его алиби этого временного зазора, я бы слова не сказал. Не встреться он с Кейти в баре в вечер ее гибели, я бы тоже не сказал. Но алиби у него с изъянцем, и Кейти он в тот вечер видел, почему я и говорю: что-то с ним не так. Он утверждает, что отправился потом прямо домой? Хорошо бы это подтвердила его жена. Хорошо бы жилец на первом этаже вспомнил, что слышал его шаги на лестнице в пять минут второго. Ясно? И тогда я вычеркну из памяти эту мысль. Ты на его руку обратил внимание?
   Шон промолчал.
   — Его правая кисть чуть не вдвое толще левой. Видно, попал совсем недавно в какую-то переделку. Я хочу знать, что это была за переделка. Пусть мне только расскажут о какой-нибудь стычке в баре, и я моментально отстану.
   Уайти осушил вторую банку колы и кинул ее в мусорное ведро.
   — Дейв Бойл, — сказал Шон. — Значит, ты всерьез хочешь взглянуть на Дейва Бойла?
   — Да, бросить взгляд, — сказал Уайти. — Один короткий взгляд.

* * *

   Они собрались в комнате для совещаний на третьем этаже возле офисов Отдела убийств и окружной прокуратуры. Фрил предпочитал проводить совещания здесь, потому что в комнате этой обстановка была холодной и строгой, кресла — жесткими, стол — черным, а стены — цементно-серого цвета. Помещение не располагало к хитроумным и не относящимся прямо к делу отступлениям и нелогичным доводам. Задерживаться в этом зале сверх положенного тоже никому бы не пришло в голову: сюда приходили по делу и уходили, чтобы заняться делом.
   Сейчас в комнате было расставлено семь стульев, и все они были заняты. На председательском месте во главе стола сидел Фрил, по правую руку от него — заместитель начальника Отдела убийств окружной прокуратуры графства Саффолк Мэгги Мейсон, а по левую — сержант Роберт Берк, возглавлявший другое подразделение отдела. Уайти и Шон сидели друг против друга через стол, а рядом с ними — Джо Суза, Крис Конноли и два других детектива из Отдела убийств штата: Лейн Брэкет и Шайра Розенталь. Перед каждым лежала стопка отчетов и протоколов или копий отчетов и протоколов, фотография с места события, заключения медицинской экспертизы, отчеты следствия и их собственные блокноты с записями, а также примерные планы и наспех сделанные зарисовки места преступления.
   Первыми говорили Уайти и Шон, зачитавшие свои беседы с Ив Пиджен и Дайаной Честра, миссис Прайор, Бренданом Харрисом, Джимми и Аннабет Маркус, Романом Феллоу и Дейвом Бойлом, которого Уайти обозначил лишь как «свидетеля из бара», за что Шон был ему очень благодарен.
   Следующими отчитывались Брэкет и Розенталь. Говорил главным образом Брэкет, хотя Шон и был уверен, что, судя по прошлому, основную часть черновой работы произвел Розенталь.