Лихэйн Деннис. Мистик-ривер

   На лице Уайти появилась гримаса разочарования.
   — Ты так думаешь? А я лишь считаю, что он находился на парковке в то время, как девушка, которую полчаса спустя убили, вышла из бара. И считаю, что в четверть второго, как он уверял, дома его не было.
   Через стекло витрины было видно Дейва у прилавка беседующего с продавцом.
   — Кровь, которую эксперты соскребли с асфальта на парковочной площадке, могла находиться там не один день. Показаний о каких бы то ни было происшествиях, кроме стычки в баре, мы не имеем. Завсегдатаи бара молчат об этом? Драка могла произойти накануне. Она могла произойти днем. Не существует причинной связи между этой кровью на парковочной площадке и Дейвом Бойлом, сидящим в своей машине в час тридцать, однако существует огромная причинная связь между Бойлом в машине и тем, когда Кейти Маркус покинула бар.
   Он хлопнул Шона по плечу:
   — Пойдем. Поднимемся.
   Шон в последний раз кинул взгляд через улицу, увидел, как Дейв расплачивается в лавочке. Ему стало жаль Дейва. Независимо от того, был ли он виноват, он вызывал в людях жалость, примитивную и даже безобразную, но острую, как шип.

* * *

   Сидя на кровати Кейти, Селеста слушала, как по лестнице поднимаются полицейские, как их тяжелые ботинки громыхают по ветхим ступеням. Аннабет послала ее за платьем для Кейти, которое Джимми должен был доставить в похоронное бюро, послала с извинениями за то, что не в силах сама зайти в комнату. Это было синее платье с глубоким вырезом, которое, как это помнила Селеста, Кейти надевала на свадьбу Карлы Айген, а к распущенным волосам ее над самым ухом был тогда еще приколот сине-желтый цветок. Все тогда просто обмерли от этой красоты, с которой она, Селеста, никогда даже равняться не могла, но о которой сама Кейти, казалось, даже не подозревала. Как только Аннабет назвала синее платье, Селеста сразу же поняла, о каком платье идет речь.
   И вот она зашла сюда, в эту комнату, в которой накануне застала Джимми, уткнувшегося лицом в подушку Кейти, вдыхавшего ее запах, и открыла окно, чтобы выветрился густой и терпкий запах потери. Платье она нашла в глубине шкафа в чехле на молнии. Вытащив его, она на минутку присела на кровать. Снизу до нее доносились звуки улицы — хлопанье автомобильных дверец, обрывки и отголоски болтовни пешеходов, шипенье пневматической двери автобуса, открываемой на углу Кресент, — а она глядела на фотографию Кейти и Джимми на тумбочке возле кровати. Эта фотография была давняя: Кейти принужденно улыбается, сидя на плечах отца; Джимми держит ее за щиколотки и смотрит прямо в объектив фотоаппарата; он тоже улыбается чудесной открытой улыбкой, улыбкой удивительной, потому что от Джимми меньше всего можно было ожидать открытости, но когда он улыбался, обычная его сдержанность отступала.
   Она держала фотографию в руках, когда снизу услыхала голос Дейва: «Опять вы двое». И после сидела, обмирая по нарастающей, слыша весь разговор Дейва с полицейскими и потом замечания, которыми обменялись Шон Дивайн и его товарищ, когда Дейв отошел и направился через улицу за сигаретами для Аннабет.
   В течение десяти — двенадцати ужасных секунд она думала, что вот сейчас ее вырвет прямо на синее платье Кейти. Диафрагма ходила ходуном, горло сжималось, в животе бурлило. Она согнулась пополам, пытаясь удержаться от рвоты, из горла рвались хриплые позывы, но рвоты не было. Потом это прошло.
   Но тошнота все же осталась. Тошнота, и липкий страх, и жженье в голове. Что-то внутри нее горело, бушевало огнем, отчего мерк дневной свет и мрак наползал, растекаясь по носоглотке, заполняя глазницы.
   Когда Шон с товарищем стали подниматься по ступенькам, она откинулась на кровать, мечтая об одном — пусть ударит молния, или пусть обрушится на нее потолок, или пусть подхватит ее неведомая сила и выбросит в открытое окно. Все лучше, чем то, что сейчас ее ожидает. Но может быть, он просто укрывал кого-то или же стал невольным свидетелем того, чего не должен был видеть, и теперь ему угрожают. Может быть, допрос его означает лишь то, что у полиции возникли подозрения. Ведь никак не может быть, чтобы ее муж убил Кейти Маркус.
   Его история о напавшем на него грабителе — ложь с самого начала. Она сразу так и решила. Не раз за эти дни она пыталась спрятаться от этого знания, вычеркнуть его из памяти, закрыть, как туча закрывает солнце. Но она знала, с первой же ночи, когда он рассказал ей это, знала, что грабители не бьют левой рукой, когда в правой у них нож, не произносят гладких фраз вроде: «Кошелек или жизнь, ты, сука. Одно из двух, выбирай». И их не могут разоружить, а потом избить такие, как Дейв, дравшиеся разве только в детстве.
   Вот если б с такой историей выступил Джимми, это было бы совсем другое дело. Джимми при всей своей субтильности, наверное, может убить. Глядя на него, веришь, что в драках он знает толк и просто перерос тот возраст, когда насилие кажется необходимым. И все-таки в Джимми можно уловить исходящую от него угрозу, способность к агрессии.
   А вот в Дейве улавливалось другое. Это был человек с секретами, непонятные винтики вертелись в непонятной голове, что-то смутное, тайное протекало за этими слишком спокойными глазами, шла жизнь, куда никому не было доступа. Восемь лет она замужем за Дейвом, и восемь лет она надеялась, что тайный этот мир в конце концов откроется ей. Но нет, не случилось. Мир внутренний, тайный, для Дейва был важнее того, в котором он жил вместе с остальными, и, может быть, два этих мира так смешались, так пронизали друг друга, что темная глубь сознания Дейва бросила тень и на улицы Ист-Бакинхема.
   Мог ли Дейв убить Кейти?
   Она всегда ему нравилась. Разве не так?
   И положа руку на сердце, может ли Дейв, ее муж, совершить убийство? Загнать в темный парк дочь старого друга? Бить ее там, слышать ее крики, мольбы?
   Зачем? Зачем кому-то понадобилось это делать? А если признать, что кто-то действительно смог это сделать, не логичен ли следующий шаг — предположение, что этим кто-то мог быть Дейв?
   Да, говорила она себе, он живет в своем, тайном мире. Да, он, наверное, никогда больше не будет таким, как другие, из-за насилия, которому подвергли его в детстве. Да, он солгал насчет грабителя, но, может быть, есть разумное объяснение этой лжи.
   Какое же?
   Кейти убили в Тюремном парке вскоре после того, как она вышла из «Последней капли». Дейв уверял, что отразил нападение грабителя на парковочной площадке того же бара. Уверял, что оставил грабителя лежать там без сознания, но того так и не нашли. Правда, полицейские упоминали, что на площадке были найдены следы крови. Значит, может быть, Дейв и говорил правду. Может быть.
   И все же она вновь и вновь пыталась сопоставить время этих событий. Дейв сказал ей, что был в «Последней капле». Видимо, полиции он тут что-то наврал. Кейти была убита между двумя и тремя часами утра. Дейв вернулся домой в десять минут четвертого весь в крови, неизвестно чьей, и с неубедительной историей о том, почему он так измазан кровью.
   И это самое зловещее из совпадений: Кейти убита, а Дейв возвращается домой весь в крови.
   Не будь она его женой, разве она усомнилась бы хоть на минуту?
   Селеста опять согнулась пополам, борясь с тошнотой и пытаясь заглушить внутренний голос, свистящим шепотом шепчущий ей в уши: Дейв убил Кейти, Господи Иисусе. Дейв убил Кейти. О боже милостивый. Дейв убил Кейти, и лучше бы мне умереть.

* * *

   — Значит, вы вычеркнули Бобби и Романа из списка подозреваемых? — спросил Джимми.
   Шон покачал головой:
   — Не полностью. Нельзя не учитывать возможности, что они кого-то наняли.
   — Но по вашему лицу я вижу, что вы не очень-то верите в эту возможность, — сказала Аннабет.
   — Да, миссис Маркус, не верим.
   — Так кого же вы подозреваете? — спросил Джимми. — Никого?
   Уайти и Шон переглянулись, и тут же в комнату вошел Дейв. Сняв целлофановую обертку, он протянул Аннабет пачку сигарет:
   — Вот, пожалуйста, Анна.
   — Спасибо. — Она с некоторым смущением заглянула Дейву в лицо. — Ужас, как курить захотелось.
   Он мягко улыбнулся ей и похлопал ее по руке:
   — Голубчик, все, что ты сейчас хочешь, это хорошо. Это здорово.
   Она зажгла сигарету и обернулась к Уайти и Шону:
   — Я бросила курить десять лет назад.
   — Я тоже бросил, — сказал Шон. — Можно стрельнуть сигарету?
   Аннабет рассмеялась, сигарета дрогнула у нее во рту, и Джимми подумал, что за последние двадцать четыре часа ее смех — это единственный приятный звук, который он слышал. Шон улыбнулся, беря сигарету из рук Аннабет, и Джимми готов был поблагодарить его за то, что он заставил его жену рассмеяться.
   — Вы плохой мальчик, полицейский Дивайн, — сказала Аннабет, дав Шону прикурить.
   Шон выпустил дым:
   — Да, мне и раньше это говорили.
   — И на прошлой неделе командир говорил, если я не ошибаюсь, — заметил Уайти.
   — Правда? — удивилась Аннабет, озарив Шона теплом своего участия; Аннабет принадлежала к тому редкому типу людей, которым слушать не менее интересно, чем говорить самим.
   Улыбка Шона стала шире, Дейв сел на стул, и Джимми почувствовал, что атмосфера в кухне проясняется.
   — Я был отстранен от работы и лишь недавно вернулся, — признался Шон. — Вчера был мой первый рабочий день.
   — А что ты такого наделал? — спросил Джимми, наклоняясь над столом.
   — Это секретная информация, — сказал Шон.
   — Сержант Пауэрс? — сказала Аннабет.
   — Ну, полицейский Дивайн, он...
   Шон покосился на него:
   — У меня тоже есть что про тебя рассказать.
   — И то верно. Простите, миссис Маркус, — сказал Уайти.
   — Ну что вы...
   — Никак невозможно. Простите.
   — Шон, — сказал Джимми, и когда тот перевел на него взгляд, Джимми попытался без слов сказать ему, что разговор такой — именно то, что им сейчас надо. Передышка. Тема, не имеющая никакого отношения к похоронам, похоронным бюро, к их утрате.
   Черты Шона смягчились, и на секунду он даже стал похож на прежнего одиннадцатилетнего мальчишку. Он кивнул.
   Он повернулся к Аннабет со словами:
   — Я завалил одного парня фальшивыми штрафами.
   — Вы что? — Широко раскрыв глаза, Аннабет подалась вперед, отведя сигарету к уху.
   Опустив голову, Шон затянулся сигаретой и выпустил дым к потолку.
   — Был парень, которого я невзлюбил, почему — не важно. В общем, раз эдак в месяц я влезал в его сайт с водительским номером и записывал в базу данных различные нарушения при парковке. Показания я разнообразил: то парковка слишком близко к стоящей машине, то парковка в торговой зоне, и так далее, и так далее. Я превратил его в злостного нарушителя, а ему было и невдомек.
   — Потому что штрафных квитанций он не получал, — сказала Аннабет.
   — Именно. И каждые три недели штраф его увеличивался на пять долларов за неуплату; штрафы росли как снежный ком, пока в один прекрасный день он не получил повестку в суд.
   — И не узнал, что задолжал государству что-то около тысячи двухсот долларов, — сказал Уайти.
   — Тысячу сто, — уточнил Шон. — Тем не менее он уверяет, что не получал никаких штрафов, но суд ему не верит. Слишком часто им приходится это слышать. Так я уел этого парня. Он в компьютере, а компьютер не лжет.
   — Здорово, — сказал Дейв. — И часто ты занимаешься подобным?
   — Нет! — отрезал Шон, и Аннабет с Джимми засмеялись. — Я делаю это нечасто, Дэвид.
   — Вот ты уже и Дэвидом стал, — заметил Джимми. — Так что берегись!
   — Я сделал это только однажды и в одном конкретном случае.
   — Каким же образом тебя застукали?
   — Оказывается, тетка этого парня работала в инспекции. Представляете?
   — Не может быть! — ахнула Аннабет.
   Шон кивнул:
   — Кто бы мог подумать? Штрафы парень этот заплатил, но потом подключил к этому тетку, а она выследила источник — наше отделение. А так как с этим джентльменом у меня были счеты, начальнику не составило труда, сопоставив мотив со случившимся, сузив круг подозреваемых, вычислить меня. Так я и попался.
   — И большие были у тебя неприятности? — спросил Джимми.
   — Неприятностей куча, — признался Шон и на этот раз под общий смех. — Целая куча всякой мерзости. Хоть пруд пруди. — Шон перехватил искорку веселости, блеснувшую в глазах Джимми, и рассмеялся сам.
   — Да, старине Дивайну солоно пришлось, — сказал Уайти.
   — Счастье еще, что журналисты об этом не пронюхали, — заметила Аннабет.
   — О, об этом мы позаботились, — сказал Уайти. — Промеж себя мы можем бог знает какие санкции применять, но все, что удалось разузнать этой даме из инспекции, был номер отделения, откуда поступали штрафы, а личный номер полицейского мы от нее скрыли. На что мы ссылались? На описку?
   — На сбой в компьютере, — сказал Шон. — Начальство заставило меня выплатить полную компенсацию, хорошенько отчитало и на неделю отстранило от службы, сняв и жалованье, после чего назначило мне трехмесячный испытательный срок. Но вообще могло быть и хуже.
   — Могли звания лишить, — сказал Уайти.
   — Почему же не лишили? — осведомился Джимми.
   Вмяв в пепельницу окурок, Шон взмахнул руками:
   — Потому что я суперполицейский. Ты разве не читал обо мне в газетах, Джим?
   — Этот зазнайка имеет в виду несколько серьезных дел, которые он раскрыл в последние месяцы, — пояснил Уайти. — Процент раскрываемости у него самый высокий в нашем отделе. Мы только и ждем, когда этот показатель у него станет ниже, чтобы турнуть его.
   — Писали о банде, действовавшей на дороге, — сказал Дейв, — и мне встречалось твое имя.
   — Вот видишь, Дейв читает, — сказал Шон Джимми.
   — Но не пособия по бильярду, — с улыбкой заметил Уайти. — Как ваша рука?
   Поглядев на Дейва, Джимми увидел, как тот потупился. Джимми отлично понимал, что второй полицейский издевается над Дейвом, провоцирует его. Слишком часто в былые дни ему приходилось хлебать подобное и самому, чтобы не учуять издевки и не понять, что повод к насмешкам — это рука Дейва. Да что он привязался к этому бильярду?
   Дейв открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг лицо его исказилось: он увидел что-то за спиной Шона. Джимми проследил за его взглядом, и все в нем замерло, похолодев.
   Шон обернулся и увидел Селесту Бойл с темно-синим платьем в руках. Вешалку она прижимала к плечу, поэтому казалось, что платье парит в воздухе отдельно от нее, прикрывая невидимое тело.
   Заметив, с каким выражением смотрит на нее Джимми, Селеста сказала:
   — Право, Джим, я отвезу платье в похоронное бюро.
   Джимми смотрел на нее, словно забыв, что такое движение.
   — Не стоит тебе этим заниматься, — сказала Аннабет.
   — Но мне хочется, — со странным истерическим смешком сказала Селеста. — Я сделаю это в два счета и буду только рада помочь, Анна!
   — Ты серьезно? — спросил Джимми, и голос его был хриплым, как воронье карканье.
   — Да, да! — воскликнула Селеста.
   Шон даже удивился, насколько явно ей не терпелось уйти. Встав, он подошел к ней, протянул руку:
   — Мы немного знакомы. Я Шон.
   — Да, верно. — Рука Селесты, когда она пожимала ему руку, была липкой от пота.
   — Вы меня однажды стригли, — сказал Шон.
   — Да, да, я помню...
   — Ну...
   — Ну, я...
   — Не хочу вас задерживать.
   Селеста опять издала этот свой истерический смешок.
   — Нет, ничего. Рада была повидаться. Мне пора.
   — Пока.
   — Пока.
   — Пока, милая, — сказал и Дейв, но Селеста была уже за дверью, торопясь к выходу так, словно учуяла утечку газа.
   — Черт! — воскликнул Шон, оглянувшись на Уайти.
   — Что? — спросил Уайти.
   — Оставил блокнот в машине.
   — Так сходи за ним тогда, — сказал Уайти.
   Идя к входной двери, Шон услышал, как Дейв сказал:
   — Он что, не мог вырвать листок из вашего блокнота?
   Не останавливаясь, чтобы послушать, какую лапшу будет вешать ему на уши Уайти, Шон спустился вниз и вышел на крыльцо, когда Селеста была уже возле дверцы машины со стороны водителя. Вставив ключ, она открыла дверцу, затем, потянувшись, отперла и заднюю дверцу. Открыв ее, она аккуратно положила платье на заднее сиденье. Захлопывая дверцу, она взглянула поверх капота и увидела спускавшегося по ступенькам Шона, и тот заметил на ее лице выражение ужаса — так смотрит человек, на которого надвигается автобус. Вот сейчас.
   Он мог хитрить, а мог говорить прямо, и одного взгляда на ее лицо оказалось достаточным, чтобы понять: единственная надежда для него — это говорить прямо, в открытую. Застать ее врасплох, пока она в панике, пусть и по неизвестной причине.
   — Селеста, — сказал он, — я лишь хотел коротко задать вам один вопрос.
   — Мне?
   Он кивнул и, подойдя к машине, наклонился к ней, обеими руками облокотившись о кузов.
   — В котором часу Дейв вернулся домой в субботу вечером?
   — Что?
   Он повторил вопрос, буравя ее взглядом.
   — Почему вас интересует, когда Дейв вернулся в субботу? — спросила она.
   — Тут вот какая штука, Селеста. Мы задали Дейву ряд вопросов, потому что он находился в баре Макджилса вместе с Кейти. Некоторые ответы Дейва не согласуются, и это обеспокоило моего коллегу. Я-то думаю, что Дейв просто принял лишнего в тот вечер, почему и запамятовал отдельные детали, но мой коллега никак не может успокоиться. Вот я и хочу узнать, когда точно он вернулся, чтобы коллега перестал меня донимать и мы вплотную занялись бы поисками убийцы.
   — Вы думаете, это сделал Дейв?
   Шон, отпрянув и склонив голову набок, внимательно посмотрел на нее.
   — Я не сказал ничего подобного, Селеста. Почему бы я мог вообразить такое?
   — Ну, не знаю...
   — Но, однако же, это сказали вы!
   — Что? — смутилась Селеста. — О чем мы говорили? Я запуталась.
   Шон улыбнулся ободряюще и ласково, как только мог:
   — Чем скорее я выясню, когда вернулся домой Дейв, тем скорее я смогу заставить моего коллегу забыть о несообразностях в рассказе вашего мужа и заняться другими вещами.
   На минуту вид у нее стал такой, словно еще секунда — и она ринется под колеса. Такой несчастной, запутавшейся она выглядела, что Шон и к ней почувствовал ту же болезненную жалость, которую нередко вызывал у него ее муж.
   — Селеста, — начал он, зная, что, послушай Уайти то, что он собирается сказать, и самый низкий балл за прохождение испытательного срока был бы ему обеспечен. — Я не думаю, что это сделал Дейв, клянусь Богом, не думаю. Но коллега мой думает, а он старший по званию. Он решает, какую тактику расследования выбрать. Скажите мне, в котором часу вернулся Дейв, и покончим с этим. И Дейва мы больше нервировать не станем.
   — Но вы видели эту машину, — сказала Селеста.
   — Что?
   — Я слышала ваш разговор внизу. Кто-то видел эту машину на стоянке возле «Последней капли» в ту ночь, когда убили Кейти, и ваш коллега решил, что Кейти убил Дейв.
   Черт. Шон не должен допускать даже мысли об этом.
   — Мой коллега хочет лишь присмотреться к Дейву. Это не одно и то же. Подозреваемого у нас нет, Селеста. Понятно? Нет, и все! Единственное, что у нас есть, — это дыры в рассказе Дейва. Мы заделаем эти дыры, и все будет кончено. И все довольны.
   На него напали, хотелось сказать Селесте. Он вернулся домой весь в крови, но это только потому, что его хотели ограбить. Он не делал этого. А если я и думаю, что мог сделать, то другая часть меня знает, что не такой Дейв человек. Я с ним сплю. Я вышла за него замуж. А за убийцу я бы не вышла, слышишь, ты, полицейская морда!
   Она пыталась вспомнить, чем собиралась успокаивать себя во время допроса, когда к ним придут полицейские. В ту ночь, отстирывая кровь от одежды Дейва, она была уверена, что план, как вести себя во время допроса, у нее есть. Но тогда она еще не знала, что убита Кейти и что полицейские станут расспрашивать ее, не замешан ли в этом Дейв. Разве могла она предвидеть такое? А этот полицейский — такой лощеный, самоуверенный и такой милый. Вовсе не похож на пузатого пьянчугу, которого она себе воображала. Он старый друг Дейва. Дейв рассказывал ей, что этот Шон Дивайн был тогда на улице с ним и Джимми Маркусом, когда подъехала машина и увезла Дейва. А потом друг его вырос, превратился в этого умного, красивого парня, с голосом, который слушала бы и слушала, со взглядом, который плавит тебя, как свечку.
   Господи Иисусе, как ей быть? Ей нужно время. Время подумать, побыть в одиночестве, разумно все взвесить. Нельзя, чтобы с заднего сиденья на нее смотрело платье мертвой Кейти, а спереди на нее смотрел этот полицейский своими злобными и похотливыми глазами.
   Она сказала:
   — Я спала.
   — Что?
   — Я спала, — повторила она. — В субботу, когда Дейв вернулся, я уже была в постели.
   Полицейский кивнул. Он опять наклонился к машине и стоял, похлопывая по кузову. Казалось, он удовлетворен. На все свои вопросы он получил ответ. Ей запомнилось, что волосы у него очень густые, а на макушке — темнее, и чернота сползает полосками: темное на светло-русом. Запомнилось, как тогда подумала, что вот такому облысение не грозит.
   — Селеста, — произнес он своим вкрадчивым хрипловатым голосом, — по-моему, вы напуганы.
   И Селеста почувствовала, как сердце ей сжала чья-то грязная лапа.
   — Вы напуганы, и мне кажется, что-то знаете. Я хочу, чтобы вы поняли: я на вашей стороне. И на стороне Дейва. Но на вашей — больше, потому что, как я уже сказал, вы напуганы.
   — Я не напугана, — наконец выговорила она и открыла дверцу со стороны водителя.
   — Напуганы, — повторил Шон, отступая от машины.
   Селеста села за руль и поехала по авеню.

19
Какими они мечтали быть

   По возвращении в квартиру Шон застал Джимми в коридоре — тот разговаривал по мобильнику.
   Джимми сказал:
   — Да, про фотографии я не забуду. Спасибо. — Он дал отбой и взглянул на Шона. — Похоронное агентство Рида, — сказал он. — Они забрали тело с медицинской экспертизы. Говорят, я могу прийти и принести все, что нужно. — Он пожал плечами. — Им надо окончательно обговорить все детали церемонии, ну и так далее.
   Шон кивнул.
   — Ты взял свой блокнот?
   Шон похлопал себя по карману.
   Джимми задумчиво постукал мобильником себя по бедру.
   — Ну, тогда, наверное, я отправлюсь к Риду.
   — По твоему виду тебе лучше лечь спать.
   — Нет, я нормально себя чувствую.
   — Ладно.
   Когда Шон был уже возле внутренней двери, Джимми сказал:
   — Может быть, я могу попросить тебя об одолжении?
   Шон приостановился:
   — Конечно.
   — Дейв, наверное, скоро уйдет — ему надо отвезти Майкла домой. Я, правда, не знаю твоего расписания, но очень надеюсь, что ты побудешь немного с Аннабет. Знаешь ли, чтобы ей не оставаться одной. Селеста скоро вернется, так что, думаю, это ненадолго. Вэл с братцами повели девочек в кино, так что в доме больше никого нет. А ехать со мной в похоронное бюро Аннабет не хочет, я это чувствую. Поэтому, не знаю, конечно, но я подумал...
   — Все будет в порядке, — сказал Шон. — Мне надо переговорить с сержантом, но официально наша смена уже часа два как кончилась. Я только предупрежу его, хорошо?
   — Буду очень благодарен.
   — О чем разговор! — Шон направился было в кухню, но остановился и оглянулся на Джимми. — Вообще-то, Джимми, мне надо задать тебе один вопрос.
   — Выкладывай, — сказал Джимми, сразу принимая этот свой характерный настороженный вид арестанта на допросе.
   Шон шагнул назад, возвратившись к нему.
   — Допрашиваемые не один раз говорили, что у тебя были нелады с этим парнем, о котором ты упомянул утром — Бренданом Харрисом.
   Джимми пожал плечами:
   — Какие нелады? Просто я не люблю его, вот и все.
   — Почему?
   — Не знаю. — Джимми сунул мобильник в передний карман. — Почему есть люди, от которых с души воротит, как ты думаешь?
   Подойдя к Джимми вплотную, Шон положил руку ему на плечо.
   — Он был парнем Кейти, Джимми. Они собирались вместе бежать.
   — Ерунда, — не поднимая глаз, сказал Джимми.
   — У нее в рюкзаке мы нашли проспекты Лас-Вегаса, Джим. Мы сделали несколько звонков и выяснили, что у них были зарезервированы авиабилеты на ее и его имя. Харрис подтвердил это.
   Джимми дернул плечом, скинув с него руку Шона.
   — Он убил мою дочь?
   — Нет.
   — Ты так стопроцентно уверен...
   — Почти стопроцентно. Он блистательно выдержал проверку на детекторе. А вдобавок парень этот совершенно не того типа. И мне показалось, что он всей душой любит Кейти.
   — Твою мать, — сказал Джимми.
   Прислонившись к стене, Шон ждал, давая Джимми время переварить услышанное.
   — Бежать вместе? — после паузы проговорил Джимми.
   — Ага. И Брендан Харрис, и обе подружки Кейти говорят, что ты был категорически против их встреч. Вот почему — этого-то я и не понимаю. Ничего плохого я в пареньке не усмотрел. Ну, может быть, не бог весть что, тихий такой. Но кажется, он вполне порядочный и даже милый. Я просто не знаю, что и подумать.
   — Ты не знаешь, что и подумать! — усмехнулся Джимми. — Это при том, что я только что выяснил, что моя дочь — погибшая, как тебе известно, — оказывается, собиралась бежать!
   — Понимаю, — сказал Шон, понизив голос в надежде, что Джимми, которого со вчерашнего дня, начиная с их первой встречи возле кинотеатра на открытом воздухе, он видел только в состоянии крайнего возбуждения, последует его примеру. — Я это просто из любопытства, старина. Чего ты так уперся, чтобы дочь твоя не зналась с ним?
   Джимми тоже прислонился к стене рядом с Шоном; он несколько раз глубоко вздохнул, медленно выпуская воздух.