Липатов Виль Владимирович. Лев на лужайке

   Неотвратимое приближалось. Старинный романс на стихи Козлова теперь пели все четверо. Боб Гришков вторил актеру прекрасным верным басом, Борис Ганин старательно подпевал, Никита Ваганов мычал и даже – пьяная скотина! – изображал колокольный звон, впрочем, весьма похоже. Они не заметили, как сзади подкатил милицейский «газик» ночной патрульной службы и, опередив их, остановился. Из машины выпрыгнули сразу трое, причем так ловко и согласованно, точно были на одной пружинке, пошли – нет, стали ждать!.. Никита Ваганов действовал автоматически, видит бог, он не хотел делать того, что сделал, не обдумывал свой поступок заранее, но он действовал на диво осмысленно, логично и последовательно. Никита Ваганов, только что изображающий звон колоколов, выпрямился, заложив руки за спину, задрал подбородок, перестал мгновенно качаться, перестал на несколько секунд вообще быть пьяным и похожим на тех троих, с которыми пил водку и пел песни. Чуждый происходящему, важный, начальственный, суровый, он прошел, точно нож масло, приятелей и троих из патрульной службы, причем милиционеры поспешно раздвинулись, чтобы открыть путь такому значительному, явно неподсудному человеку, как Никита Ваганов, не имеющему – это было очевидно милиционерам! – никакого отношения к людям, в двенадцатом часу ночи нарушающим покой означенного переулка и всего города. Никита Ваганов услышал, как за его спиной пророкотал голос начальника патруля:
   – Будем садиться, граждане!
   Никита Ваганов улыбнулся, и вот эту улыбку, эту проклятую улыбку пьяного, но ловкого предателя, он запомнит на всю жизнь…
   … На синтетическом ковре в ожидании приговора он ярко вспомнит и об этом переулке, милицейском патруле, который он разрезал, как нож масло, чтобы остаться беспорочным, как папа римский. Привода в милицию – этого еще не хватало тому Никите Ваганову, каким он уже становился и хотел стать завтра, но ему дорого обойдется финт в переулке: почти всю жизнь время от времени будет лишать его душевного комфорта… Самое забавное, что история в переулке кончилась не только благополучно, но и смешно. Схваченные патрулем, трое не стали оправдываться и уверять, что «это в первый раз», охотно согласились пойти в милицию, но старший патруля узнает актера Виктора Калинченко, расплывется в благодарственной улыбке, спросит: «Вы играли сержанта милиции? Хорошо играли, а вот безобразите, товарищ Калинченко! Стыдно! Нехорошо! Сидели бы себе дома!» И добавит вдруг: «А хорошо пели, душевно!»

II

   Дома Никита Ваганов камнем повалится в постель и мертвенно заснет, устав от всего: вина, людей, песен. Он проснется, вспомнит вчерашнее, ничего грешного в своих делах пока не найдет, так как из воспоминаний о вчерашнем вообще улетучился эпизод с милицией. О предательстве ему напомнит телефонный звонок Бориса Ганина – самого крупного максималиста: «А ты ведь подлец, голубчик». Весть распространится с телефонной скоростью… Окажется, что патруль все-таки узнает, кого пропустил сквозь себя, как нож сквозь масло, потешаясь, расскажет приятелям – и пошло-поехало! За утренним кофе Боб Гришков расскажет о случившемся родной жене Рите, та расскажет жене мистера Левэна – и пошло-поехало!
   После звонка Бориса Ганина в спальню вошла Ника, горько сказала:
   – Ах, как это гадко, Никита! Как ты мог это сделать, Никита? Зачем? Как стыдно! Как стыдно!
   Он хрипло – вчерашняя выпивка – ответил:
   – Я сам не представляю, как это произошло…
   – Ну, как ты мог, как ты мог?! Не дай бог, узнает папа! Не дай бог!.. – Она чуть ли не плакала. – В моей школе об этом знают уже три человека, самых грязных и отвратительных сплетника. Разве ты не понимаешь, Никита, что ты на виду, за тобой следят, тебе завидуют. Как ты мог, как ты мог?
   Он вспомнил все, до малейшей подробности: как заложил руки за спину, как задрал подбородок, как приобрел осанку и походку сверхважного начальстве, как гордо посверкивали его властные карающие очки… Он сказал:
   – Слушай, Ника, я был предельно пьян. Тебе не приходит в голову, что я не владел собой?..
   И сам понял, как смешон и гадок! Предал товарищей, предал себя, предал все и вся – вот ведь что произошло, гражданин Никита Борисович Ваганов, в переулке.
   – Я растеряна, Никита, я просто растеряна. Я не знаю, что делать.
   Он ответил:
   – Работать. Идти на очередной урок, а дело с переулком… Я заглажу вину, Ника.
   – Ты понимаешь, что виноват, да, Никита?
   – Я не кретин! До вечера!
   Никита Ваганов в который уж раз вспомнил Москву, длинную Первомайскую улицу, по которой до сих пор ходит трамвай. Моросил холодный дождь, асфальт был скользок, точно его намылили, грязь и смрад царили на земле, смрад и грязь; мокрые вороны, серые от грязи автомобили, мокрые и злые люди, шум и треск, крики и вопли, звонки и сирены, черные деревья, серые дома-башни. Старушка с короткой вуалеткой на шляпке, старушка в черных перчатках и с черным зонтиком, старушка, похожая на давно потерявшую голос опереточную актрису, старушка с напудренным носиком бежала к трамваю с еще открытыми дверями, стоящему возле красного светофора; бежала она, мелко-мелко передвигая ногами, наклонившись вперед, так как давно не могла разогнуться, бежала изо всех старушечьих сил, задыхаясь, жадно ловя воздух маленьким, но широко открытым ртом. Сквозь стекло на старушку ясно и внимательно смотрела девчонка в берете, водитель трамвая, девчонка с розовым лицом поросенка – детской копилки для медных монет… И вот двери трамвая со скрипом пришли в движение, поползли друг к другу, чтобы закрыться. Старушка закричала, споткнулась и упала на мокрый и скользкий асфальт…
   – Фу ты, черт! – выругался Никита Ваганов, редко доводивший до конца воспоминания об упавшей на мокрый асфальт старушке. – А ведь дела-то… Ля-ля-ля и ля-ля-ля!
   Он возьмет себя в руки, почистит зубы и примет ледяной душ, зверски разотрется полотенцем, выпьет подряд два больших стакана кофе, хорошо просветлившего больную с похмелья голову. Ах, возьми тебя черт, Борис Ганин, с твоим очерком о хорошем директоре. Идиот и дурак! Безвольная и глупая скотина этот Ваганов: за один только вечер растеряно все то, что нарабатывалось годами, месяцами, днями, часами кропотливой, деятельной, напряженной и бессонной жизни. А еще… Перед тем как бросить трубку, Борис Ганин гадливо проговорил: «Так вот что скрывается за очками!»
   – Мне нельзя пить! – вслух сказал Никита Ваганов, и вот с этой минуты и до конца дней своих не возьмет в рот спиртного, не выпьет ни капли алкоголя.
   Никита Ваганов позвонил по телефону редактору, поздоровавшись, сказал угрюмо:
   – Вы мне обещали неделю отпуска без содержания. Можно ли сегодняшний день считать первым? Спасибо!
   Голос редактора был веселым и теплым.

III

   В Черногорск Никита Ваганов прилетел на сиреневом рассвете, привез его грозно гудящий Як-40, который всю дорогу норовил забраться повыше, но не мог, видимо, по своим техническим данным, и Никита Ваганов искренне переживал неудачи пилотов, жалея всех вместе и каждого по отдельности.
   Его встретил инструктор обкома партии по печати и, едва пожав руку, сделал печальные глаза. Он сказал:
   – Вряд ли, вряд ли… Все эти дни товарищ Одинцов сидит на химии… Тем более что вы внештатный корреспондент «Зари»… Вряд ли…
   Это значило, что Никита Петрович Одинцов – первый секретарь обкома партии – занимался химической промышленностью Черногорской области, вникал в ее проблемы, задачи и нужды и, видимо, никого не принимал, кроме химиков или людей, имеющих отношение к химии Впоследствии выяснится, что так оно и было, – Никита Петрович Одинцов не любил разбрасываться. Но Никиту Ваганова – инструктор только пожал плечами – он принял почти мгновенно. Ведь уже и тогда имя Никиты Ваганова звучало: автор солидных критических статей, помещенных в «Заре», опубликовал свои лучшие ранние очерки, прославившие их героев до того, что один из них даже получил высшую награду – стал Героем Социалистического Труда. Такое произошло с мотористом бензопилы Николаем Щетинкиным. Когда стало известно, что Одинцов примет Ваганова, как только закончит междугородный телефонный разговор, инструктор на него уже поглядывал изумленно.
   – Надеюсь, вы мне заказали в гостинице не люкс? – спросил Никита Ваганов.
   Он ответил:
   – Люкс!
   – Вот это зря, дорогой мой товарищ. А простые номера есть? Дело, разумеется, не в деньгах…
   … Аскетизмом он заразился в родном доме. Аскетизм проповедовала мать Никиты Ваганова, неистовая читательница и кинозрительница, равнодушная к жизненным благам, настроенная одинаково враждебно и к успеху, и к поражению, убежденная в том, что счастье живет в самом человеке, как пчелы в улье…
   Первый секретарь Черногорского обкома партии принял Никиту Ваганова через семь-восемь минут. Дело происходило в кабинете с деревянной обшивкой, и дерево это шло Никите Петровичу Одинцову, почему – объяснить трудно. Наверное, потому, что деревянный и очень небольшой кабинет делал первого секретаря обкома – суховатого и резкого на первый взгляд человека – мягче и проще…
   … Года два-три спустя Никита Ваганов твердо будет знать, какой это добрый, мягкий и – простите! – нежный человек, Никита Одинцов… А сейчас он увидел занятого, сосредоточенно трудящегося человека. Инструктор был прав: первый секретарь «вгрызался» в химию, и кабинет был начинен химией. Схемы, карты, модели, прочее и прочее; на столе – справа и слева – лежали новые специальные издания по химии; пахло в кабинете чем-то едким: видимо, недавно побывали рабочие-химики, вызванные для беседы прямо из цеха.
   – Садитесь поудобнее, Никита Борисович. У нас с вами есть пятнадцать минут.
   Это был царский подарок. Ваганов осторожно разглядывал Одинцова, раздумывая, кого из знакомых он напоминает. Это испытанный прием: незнакомца сравнить со знакомым внешне человеком, найти истинность похожести и вести себя соответственно, как бы ориентируясь на знакомый характер. Никита Петрович Одинцов походил на Володьку Белякова, соклассника, целеустремленного и фанатичного малого, пригодного и на лидерство, и на точную науку, только он, Одинцов, дал бы сто очков форы этому сокласснику. Никита Петрович был рожден лидером – он им был, имел склонность к энциклопедичности и добился кое-чего в познании мира. Внешне Никита Одинцов – тезка Никиты Ваганова – был человеком среднего роста, крупноголовым, прямоплечим и подвижным. Руку он пожал в меру энергично, двигался резко и быстро, его большие карие глаза, чуть-чуть женские, смотрели внимательно на уже известного ему как читателю Никиту Ваганова.
   – Чем могу быть полезен, Никита Борисович?
   Ваганов ответил не сразу. Он не случайно сделал большую паузу после вопроса Одинцова. Это его метода – не сразу отвечать на вопросы, какими бы простыми и невинными они ни были. Умение отвечать на вопросы – это не придуманное искусство, а целая наука и большое откровение. Поверьте, много крупных бед люди терпят от того, что не умеют отвечать на вопросы. Можно дать несколько советов. Даже если вас спрашивают, понравился кинофильм или не понравился, – не торопитесь, так как вопрос по сути провокационен: посягает на ваши права, на внутренний мир, наконец, на мировоззрение; невинных вопросов не бывает – зарубите себе на носу. Научиться отвечать на вопросы ближних своих и дальних – значит выиграть частично эту забавную игру, называемую жизнью. Вот почему Никита Ваганов не сразу ответил на вопрос Никиты Одинцова: «Чем могу быть полезен, Никита Борисович?» Минуту, не менее, он внимательно разглядывал модель химической установки для производства аммиака, и по его лицу было видно, что Никита Ваганов не дурака валяет, а предельно серьезно относится к «проходному» вопросу первого секретаря. Наконец он сказал:
   – Как хотите, так и понимайте, Никита Петрович, но я еще не знаю, чего хочу от Черногорской области. Простите! – И сделал паузу. – Короче, я некомпетентен, но хотел бы стать компетентным. – И еще одна пауза. – Простите, у меня интуиция. Уверен, что материал о вашей области – какой, пока не знаю, – до зарезу нужен газете «Заря».

* * *

   … С этой фразы, возможно, и началась их длинная дружба, крепнущая с каждым днем, и в тот час, когда Никита Ваганов будет стоять на синтетическом ковре, Никита Петрович Одинцов – человек всегда занятый – будет сидеть на «вертушке», то есть особом телефоне, полный беспокойства и страдания за Никиту Ваганова, тезку, друга, верного друга и поклонника без тени лести…
   А тогда… Своим живым умом он понял, каким ответственным, способным на предвидения и адский труд человеком был двадцатипятилетний нештатный корреспондент газеты «Заря» Никита Ваганов, прилетевший в Черногорскую область, чтобы найти один из самых значимых материалов в своей журналистской работе. Одинцов сказал:
   – Если хотите, с вами будет работать заведующий промышленным отделом… – Он вздохнул, вздохнул откровенно и горько. – Мы пока еще ничего не можем сделать радикального в сельском хозяйстве. Вот я и подумал, что вам будет интересна лесная промышленность. Впрочем… Если хотите критиковать руководство сельским хозяйством, то и в этом случае вам не вредно побеседовать с заведующим промышленным отделом. Судьба сельского хозяйства сейчас в руках промышленников.
   Одинцов нравился Никите Ваганову все больше и больше, он поднимал свои акции от секунды к секунде, и действительно вагановская тонкая интуиция – эта интуиция не хвастовство, а факт! – покрывалась толстым и надежным слоем блестящей удачи…
   … Мне еще захочется в этих записках хвастаться, хвастаться напропалую, но пусть бросит в меня камень тот, кто поймает на хвастливом вранье. Я человек до такой степени сильный, что, стоя одной ногой в могиле, легко могу обойтись без приукрашивания жития Никиты Ваганова, я просто отдаю ему должное…

* * *

   – Габриэль Матвеевич Астангов тоже советовал мне посмотреть лесную промышленность, – сказал Никита Ваганов. – Понимаю, он ничего, кроме леса, не видит, но… Я к нему прислушиваюсь.
   – И отлично! И отлично! – радостно сказал Одинцов. – Я полон уважения к Астангову. – Он покачал головой и улыбнулся. – Два часа я уговаривал его перебраться в нашу область, но… Габриэль Матвеевич уперся. И это мне понравилось!
   Неожиданно для себя, словно хвастливый мальчишка, Никита Ваганов ляпнул:
   – Габриэль Матвеевич – мой тесть.
   Когда он познакомится достаточно подробно с лесной промышленностью области, когда придет к Одинцову для окончательной беседы, Одинцов выдаст два таких фонтанчика бахвальства, что Ваганов улыбнется снисходительно и подумает: «Совсем еще зеленый!» А он, наверное, сейчас подумал о вагановской «зелености». Однако Одинцов ничем не показал своего отношения к дурацкому «Мой тесть!». Приподняв брови, он сказал:
   – Ах, вот как? Поздравляю!
   И все-таки именно с этой секунды отношение Никиты Петровича к Никите Ваганову изменится. Он уже не будет считать его такой загадочной фигурой, какой Ваганов показался после первой фразы о незнании причины своего приезда в Черногорскую область, но, полный уважения к его журналистской работе, всемерно поможет разобраться в лесных проблемах и… станет другом! Поверьте, жизнь Никиты Ваганова развивалась бы по-другому, коли бы он не ляпнул мальчишескую хвастливую фразу «Мой тесть!». Из нее Никита Одинцов поймет, что за многозначительной и вкрадчивой манерой держаться – Ваганов тогда, в Черногорске, был многозначительный и вкрадчивый – скрывается по крайней мере не холодный подлец. Ошибется он или не ошибется, пусть судит об этом читатель исповеди.

* * *

   … Слово найдено. Я пишу Исповедь, но не хочу исповедоваться, то есть каяться, а ведь исповедь всегда покаяние. Итак, я не хочу, но каюсь, и – идите все, если думаете, что я боюсь умереть. Скорее всего мне просто нечего делать: сатрапы от медицины запретили мне все человеческое, кроме права писать, и я, привыкший не расставаться с пишущей машинкой, нанизываю слово на слово, абзац на абзац… Машинку я купил в Черногорске, через день после встречи с Одинцовым, когда случайно забрел в комиссионный магазин. До этого дня я работал шариковыми ручками, работал легко, а здесь стояла на полке совершенно новая «Эврика» и стоила чуть-чуть дешевле, чем в магазине. Я обрадовался: «Покажите!» Эта машинка жива до сих пор, на ней я и пишу сейчас, то есть рассказываю о первой встрече с моим тезкой Никитой Одинцовым…
   Он сказал:
   – Странно. Корреспонденты обычно просят у меня минимум полчаса, а мы не работаем и десяти минут… И вы ничего не записываете.
   Ваганов неторопливо спросил:
   – Вы считаете несерьезным мой подход к делу?
   – Напротив… Мне нравится, что вы думаете, а не пишете лихорадочно. – Он хорошо улыбнулся. – Обычный вопрос «Что вы считаете главным в партийной работе?» не задавайте, а?
   – Не задам. Я знаю, что главное в партийной работе.
   – Ах, вот как? Ну и что же?
   – Главное в партийной работе – сама партийная работа.
   Никита Петрович Одинцов засмеялся:
   – А ведь правильно!
   … Первый секретарь Черногорского обкома партии Никита Одинцов не знает в эти минуты, что очень скоро станет работником Центрального Комитета партии, займет крупнейший пост, сделается человеком огромной важности; он вообще относился к категории тех людей, которые умели предвидеть все, кроме своего продвижения вперед. Начав жизнь с инженера-инструментальщика, Никита Одинцов делал особенно хорошо только одно – любую работу, и его, как сейчас Никиту Вагапова, пронзило предчувствие небывалой чрезвычайной удачи, вызванной тем, что Одинцов встретился с Вагановым, а Ваганов с Одинцовым…
   – Познакомьте меня, пожалуйста, с заведующим промышленным отделом.
   Заработала селекторная связь.
   – Еще раз здравствуйте, Анатолий Вениаминович! Не найдется ли у вас времени, чтобы зайти ко мне на минутку? Спасибо!
   Это не рисовка, так как в Черногорском обкоме было возможно и такое: человек, вызванный Первым к селектору, отвечал: «Если можно, через десять минут, Никита Петрович?», – и Одинцов отвечал: «Разумеется!» Это было нормальным только в таком обкоме партии, где люди загружены предельно, где каждая минута чрезвычайно ценилась… Все эти тонкости и нюансы, впрочем, будут отражены в вагановских материалах о Черногорском обкоме партии… Глупо! Глупо думать, что он писал о самом Одинцове. Его фамилию он упомянул однажды, да и то мельком, но все остальное – кардинальная перестройка лесозаготовок – было только и только про Одинцова. В областях часто называют первого секретаря обкома хозяином. В Черногорской области «хозяин» не привился. Одинцов буквально в первые часы работы показал некоему руководителю такого «хозяина», что у того долго подгибались колени… Однако, как ни исхитряйся, материалы о Черногорской области и особенно о лесной промышленности были материалами о Никите Одинцове. Он узнавался в каждой строчке, в каждом абзаце.

* * *

   … Хотите знать, что я думаю о лести и подхалимаже? Извольте! И наблюдения за другими людьми, и мой собственный опыт, и книги убедили меня в том, что лесть и подхалимаж неистребимы, как Вселенная. Нет и не будет человека, который в какой-либо форме – иногда предельно утонченной – не откликнулся на лесть и не поддался сладким речениям подхалимов! Это точно. Самые сильные и раскрепощенные в этом лучшем из миров люди льстецов и подхалимов ругают и бранят, высмеивают и даже наказывают, но – запомните навечно! – никогда не отстраняют от себя, если, наоборот, не приближают. Так уж устроен человек, так уж он задуман, и этому есть оправдание. Теперь модно говорить о комплексе неполноценности, наличие комплекса неполноценности приписывают определенным людям определенного круга или социальной группы, но ведь это блажь, трусость, желание по-страусиному спрятать голову в песок. Комплексом неполноценности страдают – интенсивность разная – все люди на земле, в отдельности и сообща. Короли и шуты, миллионеры и босяки, писатели и циркачи, женщины и мужчины. Все! И как нужен каждому человеку свой льстец, свой подхалим, и нет на земле человека, который бы не имел своего льстеца или подхалима. Мужчина славословит красоту женщины, женщина – мужскую силу мужчины; мать льстит ребенку, ребенок – матери, друзья самим фактом дружбы льстят друг другу, но и больше – внутри дружбы, как и брака, всегда существует объект для лести и его носитель. Я не был льстецом и подхалимом – этим занимались другие – при партийном деятеле крупнейшего масштаба Никите Одинцове. А при мне – редакторе – кормилась своя стая льстецов и подхалимов. Итак, каждый человек – и льстец, и объект лести, вплоть до высшей высоты. Можно ведь верующим льстить богу, а атеистам – судьбе. Это говорю я. Никита Ваганов, умирающий так рано и так глупо, черт бы побрал!..

* * *

   Первый секретарь Черногорского обкома партии познакомил Никиту Ваганова с Анатолием Вениаминовичем Покрововым, заведующим отделом промышленности.
   – Никита Борисович Ваганов. Вам знакомо это имя, Анатолий Вениаминович? Присаживайтесь, я буду краток. – Одинцов повернулся к Ваганову. – Приступая к изучению лесной промышленности области, надо иметь в виду, что как отрасль она самая древняя. Я об этом говорю потому, что мы не хотим отказываться в какой-то степени от традиционных методов, хотя все переводим на индустриальные рельсы. Вот это единственная черта, на которой хочется задержать ваше внимание, Никита Борисович. А остальное… Вы же говорили, что главное во всякой работе – сама работа. Желаю успехов!
   … Успехи были блестящими, хотя на самое беглое знакомство с новшествами в лесной промышленности области Никите Ваганову пришлось потратить пять дней и шесть почти бессонных ночей. Во-первых, попросту интересно, а во-вторых – и это главное, – было такое ощущение, что он открыл целый «нефтяной континент» новшеств. Дело кончилось не тем успехом, которого ему пожелал Одинцов, а успехом двух талантливых людей на целую жизнь вперед. Черногорские дела могли кончиться обычным: «Хорошо работаете, товарищ Одинцов!», но Никита Ваганов сделал все для того, чтобы «нефтяные фонтаны» поднимались все выше и выше, и всего за несколько месяцев убедил страну в том, что нет рысака резвее Черногорского. Сам Одинцов – сообщаю вам по секрету – только с помощью Никиты Ваганова понял крупность происходящего и не стал смотреть на ход лесозаготовок как на прилично организованное дело – всего-то! Встреча Ваганова с Одинцовым была тем вторым счастливым случаем, который выпал на долю Никиты Ваганова за сибирскую жизнь. Первым счастливым случаем – стократно меньшим, чем знакомство с Одинцовым, – был Егор Тимошин. Согласитесь, что два счастливых случая – это предельпо немного для человека, который умеет терпеливо ждать, постоянно искать и создавать нужную ситуацию. Библия права: «обрящете!» А что, что обрящете, если через несколько страниц та же Библия говорит: «Суета сует и всяческая суета». Ну уж фиг! А газета «Заря», которую он, Никита Ваганов, сделал самой лучшей газетой? А дети?.. Бедный Костя! Жизнь пройдется по его узкой и тонкой спине горячим, слишком горячим утюгом и не выправит, не выгладит, а, наоборот, согнет в три погибели. Бедный, бедный Костя – сын главного редактора процветающей газеты «Заря». Что касается дерева, то Никита Ваганов его посадил – это береза у левого крыла здания редакции…

IV

   … Хорошо, очень хорошо запомнился этот день! Начался он сиреневым рассветом на аэродроме, закончится сборами в дорогу в ординарном номере типовой гостиницы, предложенном взамен номера-люкс только после вмешательства заведующего промышленным отделом обкома Покровова. Повторю, Никита Ваганов не позволял себе десятирублевых номеров не из экономии, а потому, что был аскетом и остается им до сего дня. Его не купишь на автомобили, заграничные коньяки, дачи и шашлыки с модными писателями. Никита Ваганов шьет костюм раз в три года, в даче занимает одну комнату. Дешевка все это, дешевка! Власть – вот бесценная вещь, и не власть над людьми, а власть над делом. Вот именно это всегда, везде, повсюду привлекало Никиту Ваганова – власть над делом, сам процесс делания, сама работа. Он любит работать, умеет работать и всегда хочет работать – это не такая уж распространенная вещь, как может показаться. Одни любят работать, но не умеют, вторые умеют работать, но не хотят, третьи не хотят работать, не умеют и не любят работать. Любить, уметь, хотеть всегда работать – страсть к этому, собственно, стала цементом, скрепившим дружбу Одинцова и Ваганова…