Страница:
– Он сказал мне, что впереди вода.
– Замечательно!
– И еще, что золото, которое я ищу, рядом со мной, – продолжал Рено.
– Что?
– И потом он сказал, что поскольку я не вижу золота здесь, он подскажет, как добраться до испанского прииска.
– Он знает? – спросила Ева.
– Вроде бы. Есть наземные ориентиры.
– И он сказал тебе?
Рено кивнул.
– Но почему? – воскликнула Ева.
– Я задал ему тот же вопрос. Он ответил, что это его месть за то, что он увидел будущее, которого не хотел видеть. И с этим ушел.
Рено взял повод чалой и одним прыжком взобрался на нее.
– Месть… Боже мой!
– Давай посмотрим, прав ли он в отношении воды, – предложил Рено. – Иначе мы можем не дожить до мести.
Он повернул Любимицу в сторону длинных теней, легших на землю от скалы.
– След оленя, – показал Еве Рено через некоторое время.
Ева посмотрела, но не могла ничего разобрать в наступающих сумерках.
– Не видно следов диких лошадей, – продолжал Рено. – Это странно. Немного таких колодцев, которых не может отыскать мустанг.
Когда небо и облака над головой были тронуты отсветами алого заката, среди каменных скал открылся узкий каньон. Рено направил туда чалую. Вскоре каньон так сузился, что ехать можно было только друг за другом. Почва вначале была песчаной, а затем под ногами оказался гладкий, отполированный камень. В призрачном свете поблескивала неглубокая лужа.
Любимица жадно потянулась к ней.
– Подожди немного, милочка, – пробормотал Рено. – Дай мне проверить сперва.
Пока Ева держала лошадей, Рено изучил след, оставленный в иле недалеко от лужи. Он подошел к лошадям, взял канистры и стал наполнять их. Закончив с этим, он отошел.
– А теперь давайте по очереди, – сказал Рено.
Пока Любимица пила, он внимательно наблюдал за уровнем воды в луже.
– Все, моя девочка. Достаточно. Теперь очередь мышастой.
Под надзором Рено все четыре лошади получили возможность напиться. Когда водопой завершился, осталась замутненная илистая лужица – не более четверти той, которая была первоначально.
– Она наполнится снова? – спросила Ева.
Рено покачал головой.
– Только после следующего дождя.
– А когда он будет?
– Может быть, завтра. А может – через месяц.
– Посмотри! – воскликнула Ева.
Рено повернулся к ней. Она молча показала на стену позади него. Там, на ржавой поверхности скалы, кто-то изобразил странную фигуру. Рисунок был такой же, как один из символов в испанском журнале.
– Постоянный источник воды, – перевела Ева.
Рено посмотрел на лужу, затем на сухую, ничего не обещающую щель, в которую он мог протиснуться лишь боком.
– Отведи лошадей на траву и стреножь их, – обратился Рено к Еве. – Если сможешь заснуть – спи.
– Куда ты собрался?
– Поискать воду.
На следующий день Рено проснулся, когда солнце позолотило вершины скал каньона и залило ярким светом долину. Пробудился он, как обычно, сразу. Он повернулся на бок и посмотрел на небольшое кострище. Возле него спала девушка, разметав роскошные золотистые волосы поверх одеяла.
Желание пронизало тело Рено, могучее, как солнечный свет, заливающий долину. Шепотом чертыхнувшись, он выскочил из постели.
Треск костра разбудил Еву. Она быстро сбросила с себя остатки сна и резко села в постели, откинув одеяла.
– Спокойно, gata. Это всего лишь я.
Удивленно моргая глазами, Ева осмотрелась.
– Я заснула…
– Это точно! Часов четырнадцать назад! – Рено посмотрел на нее поверх костра. – Когда я пришел, ты просыпалась.
– Я не помню…
Рено помнил. Когда он укрыл ее, она сонно поцеловала его руку и поглубже закуталась в одеяло, потому что ночи здесь были прохладными.
Доверие, которое этой лаской выразила Ева, обожгло его, словно молния. Ему хотелось лечь рядом с ней, и пришлось напомнить себе, что этого делать нельзя. Ему пришлось выдержать настоящую борьбу с собой, чтобы не сдернуть с Евы одеяло и не скользнуть рукой по теплым девичьим бедрам.
Это в очередной раз напомнило ему, как он желал девушку, которая не желала его. Ну, положим, не совсем так. Не желала в такой степени, чтобы просто отдаться, безо всяких условий.
– Ты нашел воду?
– Именно поэтому мы и не в пути сейчас. Лошадям нужно отдохнуть.
Так же как и Еве. Но Рено знал: она будет настаивать на том, чтобы двигаться, если остановка будет из-за нее одной. Глубокий» продолжительный сон Евы этой ночью показал, насколько она была измотана.
Они завтракали в ленивой непринужденной тишине, которая больше сближает, чем иная беседа. Когда с завтраком было покончено, он улыбнулся, увидев, что Ева прячет зевок.
– Ты готова к небольшой прогулке? – спросил он.
– Правда небольшой?
– Меньше чем на четверть мили.
Ева улыбнулась и вскочила на ноги.
Она последовала за Рено в расщелину. На первых порах она шла свободно, но вскоре ей пришлось пригибаться и протискиваться. Зато потом проход расширился до такой степени, что два человека могли идти рядом. Стены стали прохладными и влажными. Под ногами поблескивали крохотные лужицы.
Каньон изогнулся, огибая пласты скальных пород. Появились лужи побольше. Глубина некоторых из них составляла всего лишь несколько дюймов, в другие можно было опустить руку до локтя. Вода была прохладная и чистая, поскольку собиралась в углублениях твердых пород.
Откуда-то слышался шум падающей сверху воды. Ева, прислушавшись, замерла. Никогда в жизни она не слышала ничего более красивого.
Рено подвел Еву к небольшой нише в форме колокола. Струя толщиной в руку Рено падала с высоты десяти футов в небольшой бассейн из отполированного камня. Плеск воды рождал в душе блаженство, хотелось молиться и смеяться одновременно. Из каждой трещины выглядывали ростки папоротника, зелень листьев на фоне камня была живым изумрудом. Солнечные лучи, падающие сверху, рождали тысячи крохотных радуг.
Ева долго стояла молча, очарованная красотой источника.
– Шагай осторожно, – сказал Рено приглушенным голосом, когда наконец двинулся вперед.
Покрывавший камень зеленоватый мох делал пол очень скользким. Ева заметила следы, оставленные Рено накануне, которые были единственным свидетельством того, что кто-то посещал это место.
Однако люди все же приходили сюда. Индейцы и испанцы оставили свои послания и имена на стенах.
– 1580, – прочитал Рено вслух.
Рядом с датой стояла выведенная какой-то особенной вязью подпись: капитан Кристобаль Леон.
– Боже мой! – выдохнула Ева.
Дрожащими пальцами она дотронулась до букв, думая о человеке, который написал их несколько столетий назад. Мучился ли он так же, как они, от жажды, пока не нашел первую лужицу? Был ли он так же очарован красотой этого источника, окруженного тысячами блистающих радуг?
Были и другие отметки и рисунки на стенах, которые явно не имели отношения к европейским традициям или истории. Некоторые из них было несложно расшифровать: олень с разветвленными рогами, наконечники стрел, волнистая линия, изображающая, по всей видимости, реку. Другие рисунки казались более загадочными: странные, нечеловеческие лица, фигуры в фантастических костюмах, широко открытые глаза.
У шамана, которого они встретили, были на одежде такие рисунки. Возможно, у кого-нибудь еще. Но ни одна женщина не являлась сюда, чтобы окунуть сосуд из тыквы или глиняный кувшин в прохладную воду бассейна. Дети не опускали в нее свои пальчики и не чертили рисунки на стенах.
И все же источник рождал в душе какую-то умиротворенность. Ева понимала, что она является частью той огромной радуги жизни, которая протянулась из непознанного прошлого в непредсказуемое будущее. Руки, подобные ее рукам, чертили что-то на стенах скалы много веков тому назад. Умы, подобные ее уму, будут пытаться разгадать эти загадки в далеком будущем.
Рено нагнулся, нашел подходящий камень и начал аккуратно выбивать на стенах еще одну надпись.
Ловкими и точными ударами он снял черные наслоения, которые оставили на стене время и вода.
Удивительно быстро он начертал год и подпись: Метью Моран.
– Твое имя действительно Вечерняя Звезда? – спросил Рено, не поворачиваясь.
– Меня зовут Эвелина, – сказала она хрипло. – Эвелина Старр Джонсон.
Ей с трудом удалось сдержать слезы: отныне она была не единственным на свете человеком, кто знал ее настоящее имя.
Ева плавала на спине, глядя то в сапфировое небо над головой, то на чернильные тени, которые медленно двигались по стене. Падающая вода убаюкивала ее. Время от времени для сохранения равновесия она прикасалась рукой к гладкой поверхности камня или ко дну, до которого легко доставала ногой.
Она парила в воде и во времени. Ева разумом понимала, что пора идти в лагерь, но она была не в состоянии расстаться с невесомостью и покоем. Как была не в состоянии смотреть в зеленые глаза Рено, в которых читались страсть и желание.
Интересно, что увидел Рено в ее глазах, внезапно повернувшись в тот момент, когда она смотрела на него. Она опасалась, что такую же страсть. Ей снова хотелось почувствовать ошеломляющий, сладостный огонь, рождающийся в ней, когда Рено обнимал ее.
И в то же время от Рено ей хотелось не одной лишь страсти. Еве были дороги его смех, его мечты, его молчание и надежды. Ей хотелось чувствовать его доверие и уважение, иметь от него детей. Ей хотелось делить с ним все, что могут делить женщина и мужчина: радости и горести, надежду и печаль, страсть и покой, всю жизнь, которая развернется перед ними, словно неоткрытая страна.
А больше всего Ева хотела любви Рено.
Он же хотел лишь ее тела. И ничего больше.
«Я сохраню кольцо и жемчуг до того времени, пока не найду женщину, которой я буду дороже собственного благополучия.
А пока я буду искать ее, я найду корабли из камня, сухой дождь и свет без теней».
Ева почувствовала себя отчаянно несчастной и закрыла глаза. Но как бы плотно она их ни закрывала, от суровой и горькой правды не скроешься.
Есть лишь один способ убедить Рено, что она не такая, как думает он. Единственный способ убедить его в том, что она не была в сговоре против него и что она не проститутка в красном платье. Только один способ.
Отдаться ему, расплатившись за ставку, которой никогда не должно было быть, и одновременно делая новую ставку на собственное будущее.
«Тогда он увидит, что я не лгала ему о своей невинности, что я держу свое слово, что я заслуживаю доверия. Тогда он посмотрит на меня не просто с вожделением. Ему понадобится не только мое тело, но я сама, я вся. Разве не так»?
На этот вопрос не было ответа, оставалось лишь снова поставить себя на кон. Холодок пробежал по телу Евы при мысли о том, чем она рискует.
«А если он возьмет то, что ему нужно, а остальное просто не заметит? И все останется по-старому»?
Это ведь вполне возможно. С одной стороны, Ева это понимала, поскольку сиротская жизнь научила ее самостоятельно искать способы выжить в жестоком мире. С другой стороны, Ева всегда верила в то, что нельзя жить только для того, чтобы выжить. Существуют чудеса, такие, как смех перед лицом боли, позволяющий ее выдержать, радость младенца, открывшего дождевые капли, и любовь, способная преодолеть недоверие.
«Она шулерша и воришка, и она подставила меня под пулю».
Чувствуя себя несчастной, Ева завершила купание, вытерлась, поверх лифчика и панталон надела длинную рубашку Рено, которую он одолжил ей, и направилась в лагерь.
В глазах Рено вспыхнуло желание, когда он увидел ее.
– Я оставила там мыло для тебя, – сказала Ева. – И полотенце.
Он кивнул и прошел мимо нее. Она провожала Рено взглядом, пока он не исчез в расщелине, а затем подошла к бельевой веревке, протянутой между двумя соснами.
Ева перевернула черные брюки дона Лайэна на веревке. Белая плотная рубашка тоже еще не вполне высохла. Ева сняла ее, стряхнула и вновь повесила. Она перевернула также темные брюки Рено, завидуя, что у него есть одежда на смену. Поскольку ее платье из мешковины было разорвано, у нее не оставалось ничего, кроме одежды дона Лайэна, не лучшей, потому что в самом лучшем наряде она его похоронила. «Еще есть красное платье».
При этой мысли лицо Евы исказила гримаса. Больше никогда в жизни она не наденет его в присутствии Рено. Она скорее останется голой.
Ей пришло в голову, что сейчас Рено в радужном бассейне, что он нагой, какой она сама была несколько минут назад. Эта мысль удивительным образом взволновала ее.
Беспокойный взгляд Евы упал на журналы, лежащие на матрасе Рено. Ева взяла их, уселась, скрестив ноги, на матрас и подоткнула длинные полы рубашки вокруг бедер. В полуденном небе плыло горячее солнце. При ярком, щедром свете было легко читать журналы.
Скупые строки отца Калеба рассказали о тех столетиях, которые индейцы провели под владычеством испанцев.
«Сквозь песок пробиваются кости. Бедренная кость и часть тазовой. Похожи на детские или женские. Рядом останки кожи. Бент Шингер говорит, что это кости индейских рабов. Только дети могли пролезть в дыры, которые испанцы называли шахтами.
Испанский знак на скале. Кресты и инициалы.
Бент Фингер говорит, что на месте разбросанных костей находилось нечто вроде небольшой миссии. Вместе с костями детей найден крохотный медный колокольчик. Колокольчик отлит, а не выкован.
Испанцы не называли их рабами. Рабство было безнравственно. Поэтому они называли их Encomienda. Дикарей обучали догматам христианской религии. А те должны были платить за это деньгами или трудом.
Война также была безнравственной. Поэтому король издал указ, который должен был зачитываться до начала боевых действий. В нем говорилось, что всякий, кто сопротивляется солдатам бога, ставит себя вне закона.
В итоге каждого, кто сопротивлялся испанцам, указ объявлял рабом и посылал на прииски. Поскольку испанский язык для индейцев был тарабарщиной, они не понимали предупреждения.
Но это не имело значения. Индейцы оказывали бы сопротивление в любом случае.
Управляли приисками испанские священники. Рабский труд. Мужчины выдерживали около двух лет. Женщины и дети – гораздо меньше.
Ад на земле от имени бога».
Холодок пробежал по спине Евы при воспоминании о руинах, виденных недавно в долине. Потомки людей, построивших гордые многоэтажные замки, не были бессловесными животными, чтобы их порабощали другие люди.
Но они были порабощены, и война велась не во имя их свободы. Они жили, страдали от непосильного труда, умирали молодыми. Их закапывали, словно кроликов, в безымянных могилах.
Ева почувствовала странную родственную связь с позабытыми мертвецами. Не один раз в течение последних нескольких дней она и Рено были близки к тому, чтобы умереть в одиночестве и безвестности. И тогда их могилами оказались бы те клочки земли, на которых они испустили бы свой последний вздох. Смертный род человеческий ведет свою родословную со времен изгнания из рая. Жизнь коротка. Смерть вечна.
Еве хотелось от жизни большего, чем она имела до настоящего момента. Она хотела чего-то такого, что не имело имени.
Но, пусть и без имени, это было связано с Рено.
11
– Замечательно!
– И еще, что золото, которое я ищу, рядом со мной, – продолжал Рено.
– Что?
– И потом он сказал, что поскольку я не вижу золота здесь, он подскажет, как добраться до испанского прииска.
– Он знает? – спросила Ева.
– Вроде бы. Есть наземные ориентиры.
– И он сказал тебе?
Рено кивнул.
– Но почему? – воскликнула Ева.
– Я задал ему тот же вопрос. Он ответил, что это его месть за то, что он увидел будущее, которого не хотел видеть. И с этим ушел.
Рено взял повод чалой и одним прыжком взобрался на нее.
– Месть… Боже мой!
– Давай посмотрим, прав ли он в отношении воды, – предложил Рено. – Иначе мы можем не дожить до мести.
Он повернул Любимицу в сторону длинных теней, легших на землю от скалы.
– След оленя, – показал Еве Рено через некоторое время.
Ева посмотрела, но не могла ничего разобрать в наступающих сумерках.
– Не видно следов диких лошадей, – продолжал Рено. – Это странно. Немного таких колодцев, которых не может отыскать мустанг.
Когда небо и облака над головой были тронуты отсветами алого заката, среди каменных скал открылся узкий каньон. Рено направил туда чалую. Вскоре каньон так сузился, что ехать можно было только друг за другом. Почва вначале была песчаной, а затем под ногами оказался гладкий, отполированный камень. В призрачном свете поблескивала неглубокая лужа.
Любимица жадно потянулась к ней.
– Подожди немного, милочка, – пробормотал Рено. – Дай мне проверить сперва.
Пока Ева держала лошадей, Рено изучил след, оставленный в иле недалеко от лужи. Он подошел к лошадям, взял канистры и стал наполнять их. Закончив с этим, он отошел.
– А теперь давайте по очереди, – сказал Рено.
Пока Любимица пила, он внимательно наблюдал за уровнем воды в луже.
– Все, моя девочка. Достаточно. Теперь очередь мышастой.
Под надзором Рено все четыре лошади получили возможность напиться. Когда водопой завершился, осталась замутненная илистая лужица – не более четверти той, которая была первоначально.
– Она наполнится снова? – спросила Ева.
Рено покачал головой.
– Только после следующего дождя.
– А когда он будет?
– Может быть, завтра. А может – через месяц.
– Посмотри! – воскликнула Ева.
Рено повернулся к ней. Она молча показала на стену позади него. Там, на ржавой поверхности скалы, кто-то изобразил странную фигуру. Рисунок был такой же, как один из символов в испанском журнале.
– Постоянный источник воды, – перевела Ева.
Рено посмотрел на лужу, затем на сухую, ничего не обещающую щель, в которую он мог протиснуться лишь боком.
– Отведи лошадей на траву и стреножь их, – обратился Рено к Еве. – Если сможешь заснуть – спи.
– Куда ты собрался?
– Поискать воду.
На следующий день Рено проснулся, когда солнце позолотило вершины скал каньона и залило ярким светом долину. Пробудился он, как обычно, сразу. Он повернулся на бок и посмотрел на небольшое кострище. Возле него спала девушка, разметав роскошные золотистые волосы поверх одеяла.
Желание пронизало тело Рено, могучее, как солнечный свет, заливающий долину. Шепотом чертыхнувшись, он выскочил из постели.
Треск костра разбудил Еву. Она быстро сбросила с себя остатки сна и резко села в постели, откинув одеяла.
– Спокойно, gata. Это всего лишь я.
Удивленно моргая глазами, Ева осмотрелась.
– Я заснула…
– Это точно! Часов четырнадцать назад! – Рено посмотрел на нее поверх костра. – Когда я пришел, ты просыпалась.
– Я не помню…
Рено помнил. Когда он укрыл ее, она сонно поцеловала его руку и поглубже закуталась в одеяло, потому что ночи здесь были прохладными.
Доверие, которое этой лаской выразила Ева, обожгло его, словно молния. Ему хотелось лечь рядом с ней, и пришлось напомнить себе, что этого делать нельзя. Ему пришлось выдержать настоящую борьбу с собой, чтобы не сдернуть с Евы одеяло и не скользнуть рукой по теплым девичьим бедрам.
Это в очередной раз напомнило ему, как он желал девушку, которая не желала его. Ну, положим, не совсем так. Не желала в такой степени, чтобы просто отдаться, безо всяких условий.
– Ты нашел воду?
– Именно поэтому мы и не в пути сейчас. Лошадям нужно отдохнуть.
Так же как и Еве. Но Рено знал: она будет настаивать на том, чтобы двигаться, если остановка будет из-за нее одной. Глубокий» продолжительный сон Евы этой ночью показал, насколько она была измотана.
Они завтракали в ленивой непринужденной тишине, которая больше сближает, чем иная беседа. Когда с завтраком было покончено, он улыбнулся, увидев, что Ева прячет зевок.
– Ты готова к небольшой прогулке? – спросил он.
– Правда небольшой?
– Меньше чем на четверть мили.
Ева улыбнулась и вскочила на ноги.
Она последовала за Рено в расщелину. На первых порах она шла свободно, но вскоре ей пришлось пригибаться и протискиваться. Зато потом проход расширился до такой степени, что два человека могли идти рядом. Стены стали прохладными и влажными. Под ногами поблескивали крохотные лужицы.
Каньон изогнулся, огибая пласты скальных пород. Появились лужи побольше. Глубина некоторых из них составляла всего лишь несколько дюймов, в другие можно было опустить руку до локтя. Вода была прохладная и чистая, поскольку собиралась в углублениях твердых пород.
Откуда-то слышался шум падающей сверху воды. Ева, прислушавшись, замерла. Никогда в жизни она не слышала ничего более красивого.
Рено подвел Еву к небольшой нише в форме колокола. Струя толщиной в руку Рено падала с высоты десяти футов в небольшой бассейн из отполированного камня. Плеск воды рождал в душе блаженство, хотелось молиться и смеяться одновременно. Из каждой трещины выглядывали ростки папоротника, зелень листьев на фоне камня была живым изумрудом. Солнечные лучи, падающие сверху, рождали тысячи крохотных радуг.
Ева долго стояла молча, очарованная красотой источника.
– Шагай осторожно, – сказал Рено приглушенным голосом, когда наконец двинулся вперед.
Покрывавший камень зеленоватый мох делал пол очень скользким. Ева заметила следы, оставленные Рено накануне, которые были единственным свидетельством того, что кто-то посещал это место.
Однако люди все же приходили сюда. Индейцы и испанцы оставили свои послания и имена на стенах.
– 1580, – прочитал Рено вслух.
Рядом с датой стояла выведенная какой-то особенной вязью подпись: капитан Кристобаль Леон.
– Боже мой! – выдохнула Ева.
Дрожащими пальцами она дотронулась до букв, думая о человеке, который написал их несколько столетий назад. Мучился ли он так же, как они, от жажды, пока не нашел первую лужицу? Был ли он так же очарован красотой этого источника, окруженного тысячами блистающих радуг?
Были и другие отметки и рисунки на стенах, которые явно не имели отношения к европейским традициям или истории. Некоторые из них было несложно расшифровать: олень с разветвленными рогами, наконечники стрел, волнистая линия, изображающая, по всей видимости, реку. Другие рисунки казались более загадочными: странные, нечеловеческие лица, фигуры в фантастических костюмах, широко открытые глаза.
У шамана, которого они встретили, были на одежде такие рисунки. Возможно, у кого-нибудь еще. Но ни одна женщина не являлась сюда, чтобы окунуть сосуд из тыквы или глиняный кувшин в прохладную воду бассейна. Дети не опускали в нее свои пальчики и не чертили рисунки на стенах.
И все же источник рождал в душе какую-то умиротворенность. Ева понимала, что она является частью той огромной радуги жизни, которая протянулась из непознанного прошлого в непредсказуемое будущее. Руки, подобные ее рукам, чертили что-то на стенах скалы много веков тому назад. Умы, подобные ее уму, будут пытаться разгадать эти загадки в далеком будущем.
Рено нагнулся, нашел подходящий камень и начал аккуратно выбивать на стенах еще одну надпись.
Ловкими и точными ударами он снял черные наслоения, которые оставили на стене время и вода.
Удивительно быстро он начертал год и подпись: Метью Моран.
– Твое имя действительно Вечерняя Звезда? – спросил Рено, не поворачиваясь.
– Меня зовут Эвелина, – сказала она хрипло. – Эвелина Старр Джонсон.
Ей с трудом удалось сдержать слезы: отныне она была не единственным на свете человеком, кто знал ее настоящее имя.
Ева плавала на спине, глядя то в сапфировое небо над головой, то на чернильные тени, которые медленно двигались по стене. Падающая вода убаюкивала ее. Время от времени для сохранения равновесия она прикасалась рукой к гладкой поверхности камня или ко дну, до которого легко доставала ногой.
Она парила в воде и во времени. Ева разумом понимала, что пора идти в лагерь, но она была не в состоянии расстаться с невесомостью и покоем. Как была не в состоянии смотреть в зеленые глаза Рено, в которых читались страсть и желание.
Интересно, что увидел Рено в ее глазах, внезапно повернувшись в тот момент, когда она смотрела на него. Она опасалась, что такую же страсть. Ей снова хотелось почувствовать ошеломляющий, сладостный огонь, рождающийся в ней, когда Рено обнимал ее.
И в то же время от Рено ей хотелось не одной лишь страсти. Еве были дороги его смех, его мечты, его молчание и надежды. Ей хотелось чувствовать его доверие и уважение, иметь от него детей. Ей хотелось делить с ним все, что могут делить женщина и мужчина: радости и горести, надежду и печаль, страсть и покой, всю жизнь, которая развернется перед ними, словно неоткрытая страна.
А больше всего Ева хотела любви Рено.
Он же хотел лишь ее тела. И ничего больше.
«Я сохраню кольцо и жемчуг до того времени, пока не найду женщину, которой я буду дороже собственного благополучия.
А пока я буду искать ее, я найду корабли из камня, сухой дождь и свет без теней».
Ева почувствовала себя отчаянно несчастной и закрыла глаза. Но как бы плотно она их ни закрывала, от суровой и горькой правды не скроешься.
Есть лишь один способ убедить Рено, что она не такая, как думает он. Единственный способ убедить его в том, что она не была в сговоре против него и что она не проститутка в красном платье. Только один способ.
Отдаться ему, расплатившись за ставку, которой никогда не должно было быть, и одновременно делая новую ставку на собственное будущее.
«Тогда он увидит, что я не лгала ему о своей невинности, что я держу свое слово, что я заслуживаю доверия. Тогда он посмотрит на меня не просто с вожделением. Ему понадобится не только мое тело, но я сама, я вся. Разве не так»?
На этот вопрос не было ответа, оставалось лишь снова поставить себя на кон. Холодок пробежал по телу Евы при мысли о том, чем она рискует.
«А если он возьмет то, что ему нужно, а остальное просто не заметит? И все останется по-старому»?
Это ведь вполне возможно. С одной стороны, Ева это понимала, поскольку сиротская жизнь научила ее самостоятельно искать способы выжить в жестоком мире. С другой стороны, Ева всегда верила в то, что нельзя жить только для того, чтобы выжить. Существуют чудеса, такие, как смех перед лицом боли, позволяющий ее выдержать, радость младенца, открывшего дождевые капли, и любовь, способная преодолеть недоверие.
«Она шулерша и воришка, и она подставила меня под пулю».
Чувствуя себя несчастной, Ева завершила купание, вытерлась, поверх лифчика и панталон надела длинную рубашку Рено, которую он одолжил ей, и направилась в лагерь.
В глазах Рено вспыхнуло желание, когда он увидел ее.
– Я оставила там мыло для тебя, – сказала Ева. – И полотенце.
Он кивнул и прошел мимо нее. Она провожала Рено взглядом, пока он не исчез в расщелине, а затем подошла к бельевой веревке, протянутой между двумя соснами.
Ева перевернула черные брюки дона Лайэна на веревке. Белая плотная рубашка тоже еще не вполне высохла. Ева сняла ее, стряхнула и вновь повесила. Она перевернула также темные брюки Рено, завидуя, что у него есть одежда на смену. Поскольку ее платье из мешковины было разорвано, у нее не оставалось ничего, кроме одежды дона Лайэна, не лучшей, потому что в самом лучшем наряде она его похоронила. «Еще есть красное платье».
При этой мысли лицо Евы исказила гримаса. Больше никогда в жизни она не наденет его в присутствии Рено. Она скорее останется голой.
Ей пришло в голову, что сейчас Рено в радужном бассейне, что он нагой, какой она сама была несколько минут назад. Эта мысль удивительным образом взволновала ее.
Беспокойный взгляд Евы упал на журналы, лежащие на матрасе Рено. Ева взяла их, уселась, скрестив ноги, на матрас и подоткнула длинные полы рубашки вокруг бедер. В полуденном небе плыло горячее солнце. При ярком, щедром свете было легко читать журналы.
Скупые строки отца Калеба рассказали о тех столетиях, которые индейцы провели под владычеством испанцев.
«Сквозь песок пробиваются кости. Бедренная кость и часть тазовой. Похожи на детские или женские. Рядом останки кожи. Бент Шингер говорит, что это кости индейских рабов. Только дети могли пролезть в дыры, которые испанцы называли шахтами.
Испанский знак на скале. Кресты и инициалы.
Бент Фингер говорит, что на месте разбросанных костей находилось нечто вроде небольшой миссии. Вместе с костями детей найден крохотный медный колокольчик. Колокольчик отлит, а не выкован.
Испанцы не называли их рабами. Рабство было безнравственно. Поэтому они называли их Encomienda. Дикарей обучали догматам христианской религии. А те должны были платить за это деньгами или трудом.
Война также была безнравственной. Поэтому король издал указ, который должен был зачитываться до начала боевых действий. В нем говорилось, что всякий, кто сопротивляется солдатам бога, ставит себя вне закона.
В итоге каждого, кто сопротивлялся испанцам, указ объявлял рабом и посылал на прииски. Поскольку испанский язык для индейцев был тарабарщиной, они не понимали предупреждения.
Но это не имело значения. Индейцы оказывали бы сопротивление в любом случае.
Управляли приисками испанские священники. Рабский труд. Мужчины выдерживали около двух лет. Женщины и дети – гораздо меньше.
Ад на земле от имени бога».
Холодок пробежал по спине Евы при воспоминании о руинах, виденных недавно в долине. Потомки людей, построивших гордые многоэтажные замки, не были бессловесными животными, чтобы их порабощали другие люди.
Но они были порабощены, и война велась не во имя их свободы. Они жили, страдали от непосильного труда, умирали молодыми. Их закапывали, словно кроликов, в безымянных могилах.
Ева почувствовала странную родственную связь с позабытыми мертвецами. Не один раз в течение последних нескольких дней она и Рено были близки к тому, чтобы умереть в одиночестве и безвестности. И тогда их могилами оказались бы те клочки земли, на которых они испустили бы свой последний вздох. Смертный род человеческий ведет свою родословную со времен изгнания из рая. Жизнь коротка. Смерть вечна.
Еве хотелось от жизни большего, чем она имела до настоящего момента. Она хотела чего-то такого, что не имело имени.
Но, пусть и без имени, это было связано с Рено.
11
Когда Рено вернулся в лагерь, Ева спала, свернувшись клубочком на его матрасе. На ней были лифчик, панталоны и его черная рубашка. Рено тихонько вынул журнал из расслабленных пальцев девушки и отложил его в сторону. Ева сонно пошевелилась и посмотрела на него спокойным нежным взглядом.
– Подвинься, gata. Я тоже хочу вздремнуть.
Когда он расположился рядом с Евой, та улыбнулась.
– От тебя пахнет сиренью, – пробормотала она. – Мне это нравится.
– Естественно. Это ведь твое мыло.
– Ты побрился, – отметила, касаясь его шеи в том месте, где виделся след свежего пореза. – Я бы тебя не порезала. Почему ты не попросил меня?
– Я уже устал просить тебя обо всем, – сказал он просто.
Ева открыла глаза и посмотрела на Рено, услышав в его реплике то, чего он не сказал.
– Мне нравится брить тебя, – произнесла она шепотом.
– А целовать меня? Тебе это тоже нравится?
Зеленые глаза Рено, кажется, способны были сжечь, но к Еве он все-таки не придвинулся.
– Да, – также шепотом ответила она. – Мне это тоже нравится.
Рено медленно наклонился и приложил рот к ее губам. Из груди Евы вырвался мягкий крик, который выразил и новизну ощущения, и воспоминание об уже пережитом. Теплые, жадные движения его языка вызвали у нее дрожь удовольствия. В течение долгих сладостных минут она снова училась ритму прикосновения и ухода языка, училась наслаждаться вкусом поцелуя и набегающими волнами тепла.
Рено обхватил ладонями лицо Евы, чтобы чувствовать, как ее трепет передается ему. Ее тепло, вкус ее языка, нежно приоткрытый рот воспламеняли и жгли его.
– Gata, – прошептал он. – Ты сжигаешь меня.
Ответом ему снова был легкий вскрик и дрожь удовольствия, когда его зубы нежно куснули девичью шею.
Этот вскрик был той бритвой, которая могла перерезать узду его воли. Он готов был сорвать рубашку и обнажить тело, которое, он знал, тоскует о нем.
Но он знал также и то, что Еву необходимо подвести к тому пределу, когда она пожелает его по крайней мере в той же степени, что и он ее. Нужно, чтобы она кричала, царапала и умоляла взять ее. Нужно, чтобы она отбросила всю свою женскую расчетливость и предстала перед ним без пут, пылая золотым огнем и страстью к нему.
И он так же запылает в ответ и оставит в ней такой след, который она никогда не сможет забыть. Не важно, сколько мужчин она знала раньше, она любого другого, в прошлом или в будущем, будет сравнивать с ним, Рено.
Он не задавал себе вопроса, зачем ему это нужно. Он просто принял это как данность, как принимал таинственные токи испанских стержней – тайну, которую вовсе не обязательно понимать, достаточно ее использовать.
Рено снова прижался ртом к губам Евы, позволяя снова завихриться между ними все усиливающимся токам страсти, которые соединят их в одно целое и в конечном итоге приведут к неизбежному исходу.
Ева запустила пальцы в густую прохладную шапку его волос, стремясь добраться до естественного тепла. Приглушенный стон Рено был для нее наградой и одновременно стимулом. Она снова царапнула его и ощутила, как по его мускулистому телу пробежала волна.
– Какие сладкие коготки, – сказал Рено.
Он чуть куснул нижнюю губу Евы. Девушка ахнула удивленно и радостно. Улыбаясь, Рено стал освобождать губу, делая это так медленно, что время растянулось в бесконечность.
Когда Рено отодвинулся, Ева потянулась к нему, поскольку ей хотелось продлить эту сладостную муку. Он тихонько засмеялся. Когда Ева вновь попыталась приблизиться к его губам, он взял ее лицо в ладони. Ее губы были приоткрыты, блестели от солнечного света и желания и слегка дрожали.
– Рено?!
Он издал горловой звук, похожий на мурлыканье довольного кота.
– Ты больше не хочешь целовать меня? – прошептала Ева.
– А ты хочешь целовать меня? – вопросом на вопрос ответил Рено.
Она энергично кивнула.
Золотые пряди волос скользнули по рукам Рено, лаская и рождая в нем прохладный огонь. Он внезапно задохнулся.
– Так делай это, gata… Делай.
По глазам Рено, по его необыкновенно низкому голосу, по напряженно сжатым рукам Ева поняла, какая страсть бушует в нем. Эта мысль вдруг лишила ее сил.
– Ты хочешь выпить меня, как стакан воды? – шепотом спросила она. – Да?
Но Рено не смог ответить, потому что Ева запечатала его рот своим. Поцелуям она научилась.
Ева подняла голову.
– Еще, – попросил он хрипло.
Ева подарила Рено то, что он просил, потому что этого хотела и она. Вкус его рта манил Еву, вызывал у нее головокружение и одновременно добавлял ей сил. Ей хотелось обнять Рено так крепко, чтобы стать частью его, стать с ним неделимым целым. С каким-то исступлением ее руки гладили голову и плечи Рено, она все теснее приникала к нему. Он не двигался к ней навстречу, но и не уходил, предоставив ей свободу действий. Ева порывисто обняла его за шею.
Невыразимое ощущение пронзило Еву, когда ее грудь коснулась груди Рено. Она и не подозревала, насколько желала этого соприкосновения. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она задвигалась, скользя напрягшимися сосками по мускулистой мужской груди.
Рено не отвечал, и Ева издала возглас разочарования и недовольства.
– Что? – тихо спросил Рено.
Ева попыталась притянуть к себе его рот, но Рено был сильнее. Его губы лишь касались губ Евы, дразня и удерживая ее от большей глубины и от страстных посягательств.
– Чего ты хочешь? – шепнул он.
– Поцеловать тебя.
Он коснулся ее рта губами.
– Так?
– Нет… Да…
– Да или нет?
Кончиком языка он дразнил полуоткрытые пухлые девичьи губы, пока Ева пыталась приблизиться к нему.
– Да, – сказала она, дрожа от прикосновения его языка.
Он отодвинулся.
– Нет! – произнесла она поспешно.
– Да или нет? Определись, сладкая gata.
– Рено, – сказала Ева горячо, – я хочу… сильней.
У него прервалось дыхание, словно его хлестнули кнутом.
– Открой рот, – сказал Рено грудным голосом. – Поцелуй меня так, как ты хочешь. Дай мне увидеть, что ты хочешь этого не меньше моего.
Солнечные блики играли на губах и кончике языка Евы. Рено тихонько застонал и обвил девушку руками, подняв ее лицо.
– Сильней, – повелел он, водя приоткрытыми губами по ее губам.
Ева, дрожа, повиновалась.
Рот Рено замкнул ее рот, его язык скользнул в открывшуюся теплую глубину. Он овладел ее ртом так, как хотел бы овладеть ее телом, неразрывно слившись с ней и ее сладостным теплом.
Рено расстегнул лифчик.
Ева поняла, как она хотела этого, лишь когда ладони Рено накрыли круглые холмики груди, а его пальцы превратили соски в тугие гордые пики. Она поняла, что он полулежит на ней, лишь тогда, когда его пальцы стали играть с напряженными сосками, высекая из нее искры огня, и Ева выгибалась всем телом навстречу его телу.
Еве хотелось кричать от чувственного наслаждения, но из груди вырывались только приглушенные стоны. Рено перехватывал их ртом и молча требовал новых, лаская нежные девичьи груди. Его длинные пальцы гладили, покачивали, сжимали упругие холмики, а Ева в истоме металась под ним.
Рено лег наконец, даря ей то, чего ей бессознательно хотелось. Его бедра оказались на бедрах Евы, затем опустились чуть ниже, когда она раздвинула ноги, инстинктивно стремясь к тому, чтобы ее ноющая теплая плоть соприкасалась с жестким свидетельством его страсти.
Ева не знала, кто из них издал стон, когда Рено расположился на ней. Она знала лишь то, что пламя обволакивает ее. Она впилась ногтями в мускулистую спину Рено, находясь в тисках жгучего наслаждения.
Рено не возражал против ногтей. Он лишь застонал в ответ и еще сильнее прижался к ее бедрам. Между ногами у нее стало влажно.
Ева на миг застыла от удивления, но затем ей стало не до того. Бедра Рено пошевелились снова, разлив пламя по всему ее телу. При этом его язык проник в рот Евы, полностью завладел им, но это лишь раздразнило ее, не давая того завершения, к которому она стремилась.
Рука Рено оказалась между тел. Шорох спускаемых брюк был заглушен протестами Евы из-за того, что он оторвал свое тело от ее бедер.
– Не беспокойся, gata, – вкрадчиво сказал Рено, освобождаясь от одежды. – Я никуда не ухожу.
Ева едва ли слышала его слова. Она поняла лишь то, что Рено снова вернулся к ней, но не касается той части ее тела, которая больше всего просила об этом. Она задвигалась, пытаясь восстановить положение. Однако ему удавалось уклониться.
– Рено! – произнесла она нетерпеливо.
– Что? – спросил он, не дождавшись продолжения.
При этом он пробежал зубами по ее шее.
У Евы не было слов для ответа, потому что она никогда не испытывала того, что испытывала сейчас.
Рено незаметно улыбнулся, потому что он знал, о чем она беспокоится.
– Так в чем дело? – спросил он снова.
И снова стал покусывать нежную кожу, слушая прерывистый шепот Евы.
– Я не могу… Я… не знаю…
Он поймал пальцами сосок и потянул за него. Ева издала хриплый стон, ее тело выгнулось, словно тетива. При этом движении Рено расположился более основательно на ее ногах, но все еще не так, как ей того хотелось. Она сжала ладони от разочарования. Она изгибалась под ним, умоляя его дать ей желаемое.
– Раздвинь ноги, – прошептал он.
При этих словах он сдвинул свои бедра таким образом, чтобы лишь коснуться пылающей плоти. Это заставило ее вскрикнуть. Она пошевелилась, умоляя о продолжении сладостного насилия.
– Еще, – проговорил он хрипло. – Дай мне увидеть, как ты желаешь меня.
Ева снова пошевелилась.
– Еще, gata. Ты видишь, как тебе этого хочется. Приподними колени…
Она выполнила просьбу Рено, раскрыв ноги таким образом, чтобы он свободно лежал между ее бедрами. Он стал медленно дразнить ее соски, любуясь ею в тот момент, когда дотрагивался до чувствительных розовых пирамидок.
– Да, – сказал Рено, когда Ева невольно приподняла бедра ему навстречу, – вот так. Покажи мне, что ты хочешь меня.
Сладостных мучений, которые причиняли руки Рено ее груди, Еве было уже недостаточно. Она металась, горячечно водила головой, бедрами, ища разрядки.
– Рено, я… – Ева закусила губу. Трепет пробежал по ее телу.
– Подвинься, gata. Я тоже хочу вздремнуть.
Когда он расположился рядом с Евой, та улыбнулась.
– От тебя пахнет сиренью, – пробормотала она. – Мне это нравится.
– Естественно. Это ведь твое мыло.
– Ты побрился, – отметила, касаясь его шеи в том месте, где виделся след свежего пореза. – Я бы тебя не порезала. Почему ты не попросил меня?
– Я уже устал просить тебя обо всем, – сказал он просто.
Ева открыла глаза и посмотрела на Рено, услышав в его реплике то, чего он не сказал.
– Мне нравится брить тебя, – произнесла она шепотом.
– А целовать меня? Тебе это тоже нравится?
Зеленые глаза Рено, кажется, способны были сжечь, но к Еве он все-таки не придвинулся.
– Да, – также шепотом ответила она. – Мне это тоже нравится.
Рено медленно наклонился и приложил рот к ее губам. Из груди Евы вырвался мягкий крик, который выразил и новизну ощущения, и воспоминание об уже пережитом. Теплые, жадные движения его языка вызвали у нее дрожь удовольствия. В течение долгих сладостных минут она снова училась ритму прикосновения и ухода языка, училась наслаждаться вкусом поцелуя и набегающими волнами тепла.
Рено обхватил ладонями лицо Евы, чтобы чувствовать, как ее трепет передается ему. Ее тепло, вкус ее языка, нежно приоткрытый рот воспламеняли и жгли его.
– Gata, – прошептал он. – Ты сжигаешь меня.
Ответом ему снова был легкий вскрик и дрожь удовольствия, когда его зубы нежно куснули девичью шею.
Этот вскрик был той бритвой, которая могла перерезать узду его воли. Он готов был сорвать рубашку и обнажить тело, которое, он знал, тоскует о нем.
Но он знал также и то, что Еву необходимо подвести к тому пределу, когда она пожелает его по крайней мере в той же степени, что и он ее. Нужно, чтобы она кричала, царапала и умоляла взять ее. Нужно, чтобы она отбросила всю свою женскую расчетливость и предстала перед ним без пут, пылая золотым огнем и страстью к нему.
И он так же запылает в ответ и оставит в ней такой след, который она никогда не сможет забыть. Не важно, сколько мужчин она знала раньше, она любого другого, в прошлом или в будущем, будет сравнивать с ним, Рено.
Он не задавал себе вопроса, зачем ему это нужно. Он просто принял это как данность, как принимал таинственные токи испанских стержней – тайну, которую вовсе не обязательно понимать, достаточно ее использовать.
Рено снова прижался ртом к губам Евы, позволяя снова завихриться между ними все усиливающимся токам страсти, которые соединят их в одно целое и в конечном итоге приведут к неизбежному исходу.
Ева запустила пальцы в густую прохладную шапку его волос, стремясь добраться до естественного тепла. Приглушенный стон Рено был для нее наградой и одновременно стимулом. Она снова царапнула его и ощутила, как по его мускулистому телу пробежала волна.
– Какие сладкие коготки, – сказал Рено.
Он чуть куснул нижнюю губу Евы. Девушка ахнула удивленно и радостно. Улыбаясь, Рено стал освобождать губу, делая это так медленно, что время растянулось в бесконечность.
Когда Рено отодвинулся, Ева потянулась к нему, поскольку ей хотелось продлить эту сладостную муку. Он тихонько засмеялся. Когда Ева вновь попыталась приблизиться к его губам, он взял ее лицо в ладони. Ее губы были приоткрыты, блестели от солнечного света и желания и слегка дрожали.
– Рено?!
Он издал горловой звук, похожий на мурлыканье довольного кота.
– Ты больше не хочешь целовать меня? – прошептала Ева.
– А ты хочешь целовать меня? – вопросом на вопрос ответил Рено.
Она энергично кивнула.
Золотые пряди волос скользнули по рукам Рено, лаская и рождая в нем прохладный огонь. Он внезапно задохнулся.
– Так делай это, gata… Делай.
По глазам Рено, по его необыкновенно низкому голосу, по напряженно сжатым рукам Ева поняла, какая страсть бушует в нем. Эта мысль вдруг лишила ее сил.
– Ты хочешь выпить меня, как стакан воды? – шепотом спросила она. – Да?
Но Рено не смог ответить, потому что Ева запечатала его рот своим. Поцелуям она научилась.
Ева подняла голову.
– Еще, – попросил он хрипло.
Ева подарила Рено то, что он просил, потому что этого хотела и она. Вкус его рта манил Еву, вызывал у нее головокружение и одновременно добавлял ей сил. Ей хотелось обнять Рено так крепко, чтобы стать частью его, стать с ним неделимым целым. С каким-то исступлением ее руки гладили голову и плечи Рено, она все теснее приникала к нему. Он не двигался к ней навстречу, но и не уходил, предоставив ей свободу действий. Ева порывисто обняла его за шею.
Невыразимое ощущение пронзило Еву, когда ее грудь коснулась груди Рено. Она и не подозревала, насколько желала этого соприкосновения. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она задвигалась, скользя напрягшимися сосками по мускулистой мужской груди.
Рено не отвечал, и Ева издала возглас разочарования и недовольства.
– Что? – тихо спросил Рено.
Ева попыталась притянуть к себе его рот, но Рено был сильнее. Его губы лишь касались губ Евы, дразня и удерживая ее от большей глубины и от страстных посягательств.
– Чего ты хочешь? – шепнул он.
– Поцеловать тебя.
Он коснулся ее рта губами.
– Так?
– Нет… Да…
– Да или нет?
Кончиком языка он дразнил полуоткрытые пухлые девичьи губы, пока Ева пыталась приблизиться к нему.
– Да, – сказала она, дрожа от прикосновения его языка.
Он отодвинулся.
– Нет! – произнесла она поспешно.
– Да или нет? Определись, сладкая gata.
– Рено, – сказала Ева горячо, – я хочу… сильней.
У него прервалось дыхание, словно его хлестнули кнутом.
– Открой рот, – сказал Рено грудным голосом. – Поцелуй меня так, как ты хочешь. Дай мне увидеть, что ты хочешь этого не меньше моего.
Солнечные блики играли на губах и кончике языка Евы. Рено тихонько застонал и обвил девушку руками, подняв ее лицо.
– Сильней, – повелел он, водя приоткрытыми губами по ее губам.
Ева, дрожа, повиновалась.
Рот Рено замкнул ее рот, его язык скользнул в открывшуюся теплую глубину. Он овладел ее ртом так, как хотел бы овладеть ее телом, неразрывно слившись с ней и ее сладостным теплом.
Рено расстегнул лифчик.
Ева поняла, как она хотела этого, лишь когда ладони Рено накрыли круглые холмики груди, а его пальцы превратили соски в тугие гордые пики. Она поняла, что он полулежит на ней, лишь тогда, когда его пальцы стали играть с напряженными сосками, высекая из нее искры огня, и Ева выгибалась всем телом навстречу его телу.
Еве хотелось кричать от чувственного наслаждения, но из груди вырывались только приглушенные стоны. Рено перехватывал их ртом и молча требовал новых, лаская нежные девичьи груди. Его длинные пальцы гладили, покачивали, сжимали упругие холмики, а Ева в истоме металась под ним.
Рено лег наконец, даря ей то, чего ей бессознательно хотелось. Его бедра оказались на бедрах Евы, затем опустились чуть ниже, когда она раздвинула ноги, инстинктивно стремясь к тому, чтобы ее ноющая теплая плоть соприкасалась с жестким свидетельством его страсти.
Ева не знала, кто из них издал стон, когда Рено расположился на ней. Она знала лишь то, что пламя обволакивает ее. Она впилась ногтями в мускулистую спину Рено, находясь в тисках жгучего наслаждения.
Рено не возражал против ногтей. Он лишь застонал в ответ и еще сильнее прижался к ее бедрам. Между ногами у нее стало влажно.
Ева на миг застыла от удивления, но затем ей стало не до того. Бедра Рено пошевелились снова, разлив пламя по всему ее телу. При этом его язык проник в рот Евы, полностью завладел им, но это лишь раздразнило ее, не давая того завершения, к которому она стремилась.
Рука Рено оказалась между тел. Шорох спускаемых брюк был заглушен протестами Евы из-за того, что он оторвал свое тело от ее бедер.
– Не беспокойся, gata, – вкрадчиво сказал Рено, освобождаясь от одежды. – Я никуда не ухожу.
Ева едва ли слышала его слова. Она поняла лишь то, что Рено снова вернулся к ней, но не касается той части ее тела, которая больше всего просила об этом. Она задвигалась, пытаясь восстановить положение. Однако ему удавалось уклониться.
– Рено! – произнесла она нетерпеливо.
– Что? – спросил он, не дождавшись продолжения.
При этом он пробежал зубами по ее шее.
У Евы не было слов для ответа, потому что она никогда не испытывала того, что испытывала сейчас.
Рено незаметно улыбнулся, потому что он знал, о чем она беспокоится.
– Так в чем дело? – спросил он снова.
И снова стал покусывать нежную кожу, слушая прерывистый шепот Евы.
– Я не могу… Я… не знаю…
Он поймал пальцами сосок и потянул за него. Ева издала хриплый стон, ее тело выгнулось, словно тетива. При этом движении Рено расположился более основательно на ее ногах, но все еще не так, как ей того хотелось. Она сжала ладони от разочарования. Она изгибалась под ним, умоляя его дать ей желаемое.
– Раздвинь ноги, – прошептал он.
При этих словах он сдвинул свои бедра таким образом, чтобы лишь коснуться пылающей плоти. Это заставило ее вскрикнуть. Она пошевелилась, умоляя о продолжении сладостного насилия.
– Еще, – проговорил он хрипло. – Дай мне увидеть, как ты желаешь меня.
Ева снова пошевелилась.
– Еще, gata. Ты видишь, как тебе этого хочется. Приподними колени…
Она выполнила просьбу Рено, раскрыв ноги таким образом, чтобы он свободно лежал между ее бедрами. Он стал медленно дразнить ее соски, любуясь ею в тот момент, когда дотрагивался до чувствительных розовых пирамидок.
– Да, – сказал Рено, когда Ева невольно приподняла бедра ему навстречу, – вот так. Покажи мне, что ты хочешь меня.
Сладостных мучений, которые причиняли руки Рено ее груди, Еве было уже недостаточно. Она металась, горячечно водила головой, бедрами, ища разрядки.
– Рено, я… – Ева закусила губу. Трепет пробежал по ее телу.