Лоуэлл Элизабет. Только ты

   – Что, золотая лихорадка? – беззлобно спросил Калеб.
   Рено молча кивнул.
   – Ну ладно, – согласился Калеб, – тогда подумай – хм! – о своем партнере. Она выглядит слишком уставшей, чтобы скакать за золотом. Может, ее стоит оставить здесь, чтобы она отдохнула, пока ты проведешь разведку?
   Хотя ничто в голосе или лице Калеба не свидетельствовало о том, что он находит несколько странным путешествие девушки по диким местам с мужчиной, который не был ей ни мужем, ни женихом, лицо Евы вспыхнуло.
   – Дело в моей карте, – пояснила она.
   – Не только, – возразил Рено.
   Калеб вопросительно поднял брови.
   – Это долгая история, – пробормотал Рено.
   – Долгие истории – самые интересные, – заявил Калеб.
   – И, значит, понадобится много времени, чтобы ее рассказать, правда же? – энергично поддержала мужа Виллоу.
   – Вилли, – начал Рено.
   – Ну что ты заладил – Вилли, Вилли… Не надо, Метью Моран, – перебила его сестра, подбоченившись и с вызовом подняв лицо к великану-брату.
   – Погоди мину… – попробовал возразить Рено. Но это было бесполезно.
   – Даже если ты поменяешь седла, как цирковой наездник, на ходу, и отправишься самым быстрым галопом, ты до заката покроешь не более нескольких миль… Ты останешься на ночь, вот и все! Я так давно не беседовала с женщиной!
   – Душка, ты… – начал было Калеб.
   – А ты не вмешивайся, – отрезала Виллоу. – Мэт слишком долго жил один. Он совсем одичал.
   Ева смотрела на Виллоу, не зная, смеяться ей или ужасаться при виде того, как решительно та вела себя с двумя громадными мужчинами. Но даже если бы Виллоу отдала себе отчет в том, что муж и брат на голову выше ее, это едва ли заставило бы ее прикусить язык.
   К тому же сейчас требовалось защитить человека, тем более тоненькую усталую девушку.
   Калеб и Рено обменялись косыми взглядами, пока Виллоу переводила дыхание. Калеб улыбнулся, затем начал тихонько смеяться. Рено понадобилось несколько больше времени, но в конце концов он тоже уступил своей сестренке.
   – Ладно, Вилли. Но только на одну ночь. Мы выедем на заре.
   Она хотела было спорить, но по глазам Рено поняла, что это бесполезно.
   – И только если ты приготовишь свои знаменитые бисквиты, – добавил Рено с улыбкой, слезая с лошади.
   Виллоу обняла брата.
   Рено в свою очередь обнял ее, но по его лицу пробежала тень, когда он посмотрел на дом и луг, на котором паслись коровы. Он здесь был желанным гостем, но это не его дом. Собственного дома у него нет.
   Впервые в жизни эта мысль родила в нем беспокойство.
 
   На кухне восхитительно пахло бисквитами Виллоу, а также жарким и яблочным пирогом, который по собственному почину испекла Ева. Виллоу не долго сопротивлялась предложенной помощи и, обняв Еву и тем самым посвятив ее в подруги, допустила на кухню.
   Рено был этим весьма недоволен.
   Ева искупалась и переоделась в старое платье, которое Рено видел в ее сумке, когда рылся в поисках драгоценностей. Платье, мятое, поношенное, но чистое, было сшито, по всей видимости, из мешковины. Его столько раз стирали и сушили на солнце, что фамилии изготовителей вылиняли, остались только бесформенные розовые и бледно-голубые пятна. То лк материал с течением времени сел, то ли платье было искусно сшито, но оно очень эффектно подчеркнуло прекрасную фигуру Евы.
   При взгляде на нее у мужчины невольно возникало желание коснуться тонкой талии или сдвинуть грубую материю, чтобы обнажилось тело…
   Но это было пристойней, чем красное платье из салуна, в котором Рено впервые увидел Еву. Он опасался, как бы она не надела его в доме Виллоу, желая отомстить ему за слова, что он не приведет девку в дом сестры.
   Рено не считал их оскорбительными; это была констатация факта. Он слишком уважал и любил свою сестру, чтобы водить падших женщин в ее дом.
   – Вот незадача, – сказала Виллоу. – Я забыла пеленки Этана.
   – Я принесу их, – предложила Ева.
   – Спасибо. Это рядом с вашей комнатой.
   Ева поймала неодобрительный взгляд Рено. Она гордо распрямила плечи, подняла голову и молча прошествовала мимо него.
   Он следил за чуть покачивающимися бедрами, пока Ева не скрылась из виду. Лишь затем он повернулся к сестре и племяннику, которого Виллоу купала возле теплой кухонной плиты.
   Глаза малыша очень напоминали отцовские. Хотя ему не было еще и шести месяцев, Этан Блэк превосходил ростом многих десятимесячных. Он держался за мать и отчаянно плескался, хлопая ладошкой по воде в детской ванночке.
   – Ну вот, – предложил Рено, – давай я присмотрю за ним, а ты делай бисквиты.
   – Я уже трижды замешивала тесто, – сказала Виллоу. – Сейчас печется последняя порция.
   – Так это на сегодня. А на завтрашнюю дорогу?
   Смеясь, Виллоу уступила брату место.
   Рено взял мягкую тряпочку, намылил ее и стал мыть племянника. Малыш потянулся пухлыми пальчиками к усам. Рено отодвинулся, но недостаточно.
   Морщась, Рено придвинулся к Этану, пытаясь освободиться от его пальчиков. Малышу игра доставляла огромное удовольствие, и он от души таскал за усы дядю, который проявил максимум терпения и осторожности. Наконец Рено отцепил пальцы племянника, щекотно чмокнул его в щеку и засмеялся, когда Этан широко раскрыл глаза от удивления и счастья.
   Малыш издал победный вопль и сделал новую попытку вцепиться в усы Рено. Однако на сей раз Рено был настороже и сумел увернуться.
   – Ты скоро всех перегонишь, – проговорил Рено, продолжая купать беспокойного малыша. – Меня не было меньше месяца, а руки у тебя за это время стали вон какие длинные!
   Этан молотил по воде кулачками, и брызги летели по всей кухне. Виллоу оторвалась от просеивания муки, увидела его счастливое личико и покачала головой.
   – Ты испортишь его, – произнесла она голосом, который должен был казаться строгим.
   – Это одна из немногих радостей в моей жизни, – улыбнулся Рено. – И, конечно, еще твои бисквиты.
   Довольный Этан стал карабкаться Рено на грудь.
   – Осторожней, парень.
   Он придержал малыша, чтобы кухня не превратилась в баню.
   Этан пытался было вырваться, но это ему не удавалось. Когда малыш собрался в сердцах зареветь, Рено отвлек его внимание: подняв ладошку малыша, он приблизил к ней рот и сильно дунул. Горе Этана сменилось ликованием.
   Никем не замеченная, Ева стояла в дверях кухни, глядя на Рено с недоверием и тоской в глазах. Она не могла предположить, что в этом могучем человеке, револьвер которого сеял смерть, скрывается столько нежности. При виде этой сцены у нее появилось ощущение, что она шагнула из одного мира в другой, где возможно все…
   Даже соединение нежности и силы в одном человеке.
   – Боже мой, ты скользкий, как угорь, – заметил Рено.
   – Ополосни его, – подсказала Виллоу, не оборачиваясь.
   – Чем? Большая часть воды на мне.
   Виллоу засмеялась.
   – Подожди немного. На плите есть теплая вода. Я помогу, как только кончу просеивать муку.
   – Я помогу, – предложила Ева, входя в кухню.
   Неуловимая перемена произошла в Рено, когда он услышал за спиной голос Евы; в нем появилась напряженность, которой до этого не было и в помине.
   Виллоу отметила это, не вполне понимая, почему Рено чувствовал себя так скованно с девушкой, которая была его партнером. Между ними не было той благожелательности друзей, не было ни малейшего флирта. Рено обращался с Евой как с незнакомкой, а точнее – как с незнакомцем.
   Это удивляло Виллоу, потому что обычно Рено был галантным и внимательным. Тем более к женщинам с большими золотыми глазами, щедрой улыбкой и кошачьей грацией движений, которые были откровенно, пусть и не намеренно, чувственны.
   – Спасибо, Ева, – поблагодарила Виллоу. – Полотенце Этана сохнет на крючке за плитой.
   Уголком глаза Рено наблюдал, как Ева одновременно поднесла полотенце и теплую воду для ополаскивания малыша. Когда она наклонилась, поношенная ткань платья плотно обтянула ее грудь, обозначив со всей определенностью восхитительные формы.
   Волна острого желания, накрывшая Рено, рассердила его. Никогда ранее его страсть не была столь неуправляемой. Он намеренно отвернулся от Евы и занялся малышом, который энергично бил ножками в его руках.
   – У него глаза Калеба, – отметил Рено, вглядываясь в Этана, – но разрез как у тебя… кошачьи, раскосые…
   – То же самое я могу сказать и о твоих глазах, – откликнулась Виллоу. – И что же? Девчонки падают к твоим ногам, как перезрелые персики.
   – Ты, наверное, имеешь в виду Рейфа, а не меня.
   Виллоу хмыкнула.
   – Вас обоих.. Саванна Мари между вами была, как осел между двух морковок.
   Ева стала молча лить воду на малыша.
   – Дело не во внешности, – ответил Рено. – Дело в ферме, которая рядом с фермой ее отца.
   Непреклонность, послышавшаяся в голосе Рено, заставила Виллоу оторваться от теста.
   – Ты так считаешь? – спросила она.
   – Я знаю это. Саванну Мари интересовало только материальное благополучие. Это то, что интересует большинство женщин.
   Виллоу протестующе вскинула голову.
   – Кроме тебя, – добавил Рено. – Ты никогда не была похожа на других. У тебя сердце огромное, как амбар, а здравого смысла нет совсем.
   Виллоу засмеялась.
   Когда Ева подняла голову, ее глаза встретились с бледно-зелеными глазами Рено. Ему не требовалось говорить что-то еще: она знала, что он включил ее в категорию тех женщин, которыми руководит расчет.
   – Честное слово, Мэг, – сказала Виллоу. – Ты бы лучше не говорил таких вещей. Тот, кто не знает тебя, может подумать, что ты и в самом деле так считаешь.
   – Поверни Этана лицом вниз, – сказала негромко Ева.
   Рено повернул племянника таким образом, чтобы Ева могла ополоснуть малышу темные шелковистые волосы и при этом мыло не попало в глаза.
   Когда Этан запротестовал, Ева нагнулась и ласково заговорила с ним. Вскоре ее искусные руки смыли все мыло.
   – Ну вот, мой сладкий. Не надо сердиться. Я сейчас в момент вытру тебя, и тебе будет тепло. Видишь? Вот и все.
   Ева сдернула со своего плеча полотенце, завернула в него крепенького малыша и подняла над ванной. Она усадила Этана на лавку с таким знанием дела, за которым стояла целая история. Одновременно она легонько дергала Этана за пальцы ног и декламировала стишок – старую считалку, о которой не вспоминала несколько лет. —…А у этого поросеночка нет ничего…
   Этан гукал от удовольствия. Игра в поросеночка была у него одной из самых любимых, почти как игра в кукушку.
   –…А этот поросеночек визжал ви-ви, ви-ви…
   Смеялся Этан, смеялась Ева. Закутав малыша в полотенце, она взяла его на руки, прижала и поцеловала.
   Закрыв глаза и погрузившись в воспоминания, Ева покачивала Этана, мысленно переносясь в те годы, когда она мечтала о собственном доме, собственной семье, о ребенке.
   Через некоторое время Ева почувствовала, что на кухне установилась полная тишина. Она открыла глаза и увидела, что Виллоу доброжелательно улыбается ей. Рено смотрел на нее так, словно никогда не видел, как женщина нянчит ребенка.
   – У вас это очень здорово получается, – сказала Виллоу.
   Ева положила Этана на лавку и стала деловито и весьма искусно его пеленать.
   – В сиротском приюте всегда были малыши, – пояснила Ева. – Я воображала, что это мои… моя семья.
   Виллоу сочувственно ахнула.
   Рено прищурился. Он не знал, как остановить Еву, чтобы лживые душещипательные истории не звучали в этой кухне. Ева заговорила снова, и Виллоу слушала ее, широко раскрыв карие глаза.
   – Но в приюте было больше детей постарше. Когда подходил срок, самых старших отправляли на Запад. В конце концов пришла моя очередь.
   – Я прошу прощения, – мягко остановила ее Виллоу. – Я не хотела вызывать грустных воспоминаний.
   Ева улыбнулась своей собеседнице.
   – Ничего… Люди, которые купили меня, были гораздо добрее других.
   – Купили?!
   Голос Виллоу, в котором чувствовалось потрясение, замер в воцарившейся тишине.
   – Не пора ли Этана укладывать спать? – отрывисто спросил Рено.
   Виллоу с облегчением согласилась с переменой темы разговора.
   – Да, – сказала она. – Он сегодня днем плохо спал.
   – Можно, я уложу его спать? – спросила Ева.
   – Конечно.
   Рено проводил взглядом уходящую из кухни Еву. В его глазах можно было прочитать намерение рассчитаться с ней за то, что она расстроила его добрую и доверчивую сестру.

7

   Плач Этана донесся до кухни, где Ева и Виллоу заканчивали мытье посуды.
   – Я займусь им, – предложил Рено. – Если, конечно, он не голоден. В этом случае дело за тобой, Вилли.
   Виллоу засмеялась, выжимая посудную тряпку.
   – Не бойся. Час назад я накормила его досыта.
   Послышался голос Калеба, который сидел за длинным столом в гостиной, занимаясь изучением журналов Леона и своего отца, служившего топографом в армии в 1850-е годы.
   – Ева, – окликнул Калеб, – вы еще не кончили вылизывать тарелки? Мы тратим уйму времени, чтобы разобраться с вашим журналом.
   – Иду, – ответила Ева.
   Через несколько секунд она подошла к столу. Калеб встал и поставил для нее стул рядом с собой.
   – Спасибо, – улыбнулась Ева.
   Ответная улыбка превратила суровое лицо Калеба в красивое.
   – Пожалуйста.
   Рено из дверей спальни бросил на них недовольный взгляд, который никем не был замечен. Головы Калеба и Евы уже склонились над журналами.
   Без особого желания Рено направился в комнату, где Этан возмущался, что его уложили спать, когда вся семья еще была на ногах.
   – Вы можете разобраться с этим? – спросил Калеб Еву, показывая на рваную страницу.
   Она придвинула лампу поближе и нахмурилась над выцветшими письменами.
   – Дон считал, что эта аббревиатура означает седлообразный пик к северо-западу, – медленно ответила Ева.
   Калеб услышал колебание в ее голосе.
   – А что думаете вы?
   – Я думаю, что это относится вот к чему.
   Ева перевернула пару страниц назад и показала пальцами на странный знак на поле внизу.
   На нем действительно была начертана в углу аббревиатура вроде той, что встретилась на последних страницах. Буквы настолько выцвели, что разобрать их было очень трудно.
   – Если это так, – сказал Калеб, – Рено прав. Это скорее Абахос, а не Платас.
   Калеб открыл журнал отца и быстро перелистал его.
   – Вот, – указал он. – Начиная отсюда, земля напомнила отцу об испанской седловине, но…
   – Но?
   Калеб снова быстро перелистал журнал и открыл карту, которую он сделал сам, соединив наблюдения отца и свои собственные.
   – Это горы, которые испанцы называли Лас-Платас, – пояснил он.
   – Серебряные горы, – перевела Ева.
   – Да.
   Возбуждение, охватившее Еву, отразилось в ее улыбке.
   – Если идти этим путем, – продолжал Калеб, – издалека вершины похожи на испанскую седловину. Но то же самое можно сказать об уйме других вершин.
   – А они действительно нашли серебро в Лас-Платас?
   Калеб пожал плечами.
   – Они нашли серебро где-то на этой стороне Великого Водораздела.
   – Поблизости отсюда?
   – Никто точно не знает.
   Калеб показал на разбросанные гряды вершин на карте. Некоторые поднимались подобно островам от Красной Пустыни до крайнего запада, другие примыкали к Скалистым горам. У основания одной горы было отмечено крестом местоположение ранчо Калеба.
   Не было никаких отметок у основания других гор, кроме вопросительных знаков в тех местах, где несколько столетий назад могли располагаться старые испанские прииски. Однако страна не была полностью пустынной. Пунктиром были обозначены пути, похожие на притоки невидимой реки, которыми, как предполагалось, испанцы шли с гор, спускались к каньонам и направлялись к югу страны, получившей название Новая Испания.
   – Но здесь, – сказал Калеб, показывая в центр страны каньонов, – в неделе напряженной езды на запад, еще остались следы вьючных караванов с серебром, которые можно увидеть даже сегодня.
   – Где?
   – В нижнем течении реки Колорадо, – произнес Рено из-за спины Калеба. – Правда, испанцы называли ее тогда Тизон.
   Вздрогнув, Ева резко подняла голову, едва не столкнувшись с Калебом.
   В глазах Рено светился гнев, который тлел и разрастался с того момента, когда он из спальни увидел, как золотистые волосы Евы касались густой черной шевелюры Калеба, склонившегося над журналами.
   Ева восприняла гнев Рено без удивления. Он был сердит с того момента, когда Виллоу настояла, чтобы они остались на ночь.
   Что удивило Еву, так это малыш, который счастливо гукал в его сильных руках. Она отметила про себя, что с момента их приезда он почти не спускает племянника с рук.
   Для человека мягкого и щедрого, каким был отец Евы, это было бы неудивительно. Но для человека типа Рено… Это поразило Еву. Суровые мужчины, которых она знавала раньше, в любых обстоятельствах оставались суровыми. Для достижения своих целей они использовали силу, и всяк был за себя.
   Рено был мягок со своими родными, а Ева не строила иллюзий, что его покровительство, его мягкие шутки и улыбки могут распространяться на девушку из салуна.
   По всей видимости, Рено был сердит на Еву за то, что она втерлась в доверие к Виллоу, а также за галантность со стороны Калеба. Ева чувствовала это всякий раз, когда поднимала взор и встречалась с его гневными зелеными глазами.
   Но хорошо уж то, что он старался не демонстрировать свой гнев Виллоу и Калебу. Подобную сдержанность Ева не записывала в свой актив. Просто он стремился избежать вопросов, чтобы не говорить в доме сестры о девушке из салуна.
   – Так мы сюда направляемся? – спросила Ева у Рено. – К реке Колорадо?
   – Надеюсь, что нет, – ответил Рено. – Я слышал, что испанцы знали кратчайший путь отсюда до Абахоса. Если он есть и мы его найдем, мы сократим наше путешествие на несколько недель.
   Калеб пробормотал что-то о дураках, потерянных приисках и о лабиринте каньонов, у которых нет названий.
   Забытый всеми Этан потянулся вперед и схватил яркий шарф, которым Ева повязала голову. Когда ему становилось скучно, он протестовал. Громко.
   – Пора спать, – крикнула Виллоу из кухни.
   Ева сдернула шарф с головы. Каскад густых золотистых волос рассыпался по ее плечам. Она наскоро собрала волосы в большой пук. Затем ловко сделала из шарфа куклу, где один узел изображал голову, два других – руки, а низ представлял собой развевающуюся юбку.
   – Вот тебе, мой сладкий, – шепнула она Этану. – Я знаю, как одиноко бывает ночами.
   Малыш с удивительной силой сжал куклу. Он помахал ею и счастливо гукнул, что-то говоря ей.
   Хотя тихие слова Евы предназначались только Этану, Рено услыхал их.. Он прищурился, пытаясь в ее лице обнаружить признаки того, что она хочет вызвать у него сочувствие. Но он увидел только нежность к Этану.
   Рено нахмурился, отвернулся и напомнил себе, что у всех женщин, даже притворщиц из салуна, достает нежности и доброты, когда дело касается детей.
   Из кухни вышла Виллоу, забрала Этана и направилась в спальню. Тотчас же гуканье сменилось горестными криками.
   – Я не возражаю походить с ним по комнате, – предложил Рено.
   – В награду, если он перестанет плакать через несколько минут, – строго сказала Виллоу.
   – А если я спою ему на сон грядущий?
   Виллоу засмеялась и сдалась.
   – Хорошо, что ты отправляешься за золотом. Ты бессовестным образом портишь племянника.
   Улыбаясь, Рено последовал за сестрой в спальню. Через несколько минут оттуда послышался приятный баритон. Чистое сопрано Виллоу слилось с голосом брата, образовав безупречный в музыкальном отношении дуэт.
   Ева затаила дыхание от удивления и восхищения.
   – Я испытал такое же чувство, когда услышал их впервые, – сказал Калеб. – Их брат Рейф тоже поет, как падший ангел. Я никогда не видел трех других братьев, но думаю, что и они не уступят.
   – Если сесть рядом с ними в церкви… Калеб засмеялся.
   – Я думаю, что Мораны предпочитают воевать, а не сидеть в церкви.
   Ева рассеянно улыбнулась, ее вниманием завладели поющие голоса. Музыка была одним из немногих удовольствий, доступных в сиротском приюте, и она занималась под руководством требовательного, но терпеливого хормейстера из ближайшей церкви.
   Закрыв глаза, Ева стала негромко подпевать. Она не знала слов, но мелодия была знакомой. Ева запела третьим голосом, и ее контральто красиво вплелось в мелодию.
   Через некоторое время музыка настолько захватила Еву, что она забыла, где находится. Ее голос окреп, оттеняя чистое сопрано Виллоу и грудные тона баритона Рено, дополняя и объединяя их, словно радуга два берега реки.
   Ева не сразу поняла, что произошло. Песня оборвалась, и ее красивый голос звучал соло. Она открыла глаза и увидела, что на нее смотрят Калеб, Виллоу и Рено. Румянец залил щеки Евы.
   – Ой, простите… Я не хотела…
   – Не надо скромничать, – перебила ее Виллоу. – Кто научил вас так чувствовать гармонию?
   – Церковный хормейстер.
   – Вы не могли бы научить Калеба исполнять эту мелодию на гармонике?
   – Нет времени, – отрезал Рено. – Нам за вечер надо как следует изучить журналы, а на заре мы выезжаем.
   Виллоу прищурила глаза, уловив грубость в голосе брата. От нее не укрылось, что Рено страшно не желает сближения Евы с их семьей. Вот только причины этого она не знала.
   По глазам Рено она поняла, что вопросы задавать не стоит.
   – Я нашел, где журналы расходятся между собой, – сказал Калеб, нарушая затянувшуюся тишину.
   – Хорошо, – ответил Рено.
   – Сомневаюсь, – возразил Калеб.
   – Почему?
   – Потому что вам придется исследовать половину Запада в поисках золота.
   Рено взял стул и сел по другую сторону от Евы.
   Зажатая двумя мужчинами, Ева почувствовала себя откровенно маленькой. Это было ей непривычно. Она была среднего роста, даже чуть выше. Большинство из тех, кого она знала, были не выше ее.
   Стараясь не коснуться широких плеч, между которыми она оказалась, Ева потянулась за старым испанским журналом.
   То же сделал Рено. Их пальцы соприкоснулись. Оба отдернули руки с неясным бормотаньем: Ева – с извинениями, Рено – с проклятьем.
   Калеб отвернулся, чтобы никто из сидящих не заметил его широкой улыбки. Он-то хорошо понимал, что делало Рено столь раздражительным. Страсть и страх потери могут подействовать и на более легкомысленного мужчину, чем Рено Моран.
   – Вы сейчас говорили, – проговорил, откашлявшись, Калеб, – что экспедиция Кристобаля Леона отправилась из Санта-Фе в Таос.
   – Да, – быстро ответила Ева.
   Она вновь потянулась за журналом, надеясь, что легкое дрожание ее пальцев не будет замечено. В том месте, где Рено коснулся ее, кожа у нее горела.
   – Некоторые из более ранних экспедиций двигались мимо Сангре-де-Кристос в направлении Сан-Хуана, прежде чем повернуть к западу, – сказала Ева тщательно контролируемым голосом.
   При этом она перевернула страницу, пытаясь найти на карте маршруты, которые были пройдены давно умершими людьми.
   – Они пересекли горы примерно… – она обратилась к журналу Калеба, – примерно здесь. Они прошли очень близко от этого ранчо.
   – Это меня не удивляет, – заметил Калеб. – Здесь равнина, а ведь только дурак идет в горы.
   – Или человек, который ищет золото, – добавил Рено.
   – Что одно и то же, – парировал Калеб.
   Рено рассмеялся. Он всегда расходился с Калебом во взглядах на золотоискательство.
   – Но дальше идти этим путем становится трудно, – продолжила Ева.
   Ее тонкий палец указал на карту в испанском журнале, где основной маршрут разветвлялся на множество ручейков.
   – Этот знак означает воду в течение всего года, – объяснила Ева, показав на один из символов.
   Калеб взял отцовский журнал и начал быстро его листать. Вода круглый год была редкостью в каменных каньонах. Всякий источник, который нашел его отец, должен быть нанесен на карту.
   – А этот? – спросил Рено.
   – Тупик.
   – А тот, что перед ним?
   – Не знаю.
   Рено бросил на Еву косой взгляд, в котором было некоторое неодобрение.
   – Расскажите мне о других знаках, – попросил Калеб, глядя на оба журнала. – Об этом, например.
   – Этот означает индейское селение, а знак правее его – отсутствие пищи, – ответила Ева.
   – Может, индейцы были враждебны, – высказал догадку Калеб.
   – Для этого есть особый знак.
   – Тогда это могут быть каменные руины, – предположил Рено.
   – Что?
   – Города, построенные из камня очень-очень давно.
   – А кто их строил?
   – Никто не знает, – пожал плечами Рено.
   – А когда их покинули? – допытывалась Ева.
   – Этого тоже никто не знает.
   – А мы увидим эти руины? И почему там не живут сейчас индейцы?
   Рено пожал плечами.
   – Может, им не нравится карабкаться вверх и вниз по скалам в поисках воды или охотиться там, чтобы добывать себе пищу.
   – По скалам? – удивилась Ева.
   – Большинство руин находятся среди скал на высоте нескольких сотен футов.
   Ева прищурилась.
   – Зачем же строили города в таких местах, куда трудно добраться?
   – По тем же причинам, по которым наши предки строили замки на каменных мысах, – произнес Калеб, не отрывая глаз от отцовского журнала. – В целях самозащиты.
   Прежде чем Ева успела что-либо сказать, Калеб положил отцовский журнал рядом с испанским.
   – Вот здесь пути в журналах расходятся, – показал Калеб.
   Рено бросил беглый взгляд на две нарисованные от руки карты.