Лоуэлл Элизабет. Только ты

   – Я знаю… Я вижу…
   Легко сдвинув ткань панталон, пальцы Рено скользили по незащищенным девичьим тайнам, лаская шелковистую поросль и упругие лепестки, не касаясь лишь одного.
   – А теперь и ощущаю, – сказал он грудным голосом.
   Ева задохнулась от страха и страсти, осознав, что лежит перед Рено в совершенно откровенной, беззащитной позе.
   Рено отыскал и осторожно сжал нежный набухший бутон, который трепетал от желания. Ева испытала такой взрыв удовольствия, что вскрикнула и погрузилась в сладостную истому.
   – И еще раз так, – прошептал Рено, очерчивая большим пальцем круг возле бутона, дразня и разжигая его.
   Ева прерывисто застонала.
   – Дай мне почувствовать твое удовольствие, – прошептал он. – Сейчас.
   Рено коснулся бутона, и она подарила ему то, о чем он просил.
   – Ты словно родник, который начинает фонтанировать от одного лишь прикосновения, – шепотом произнес Рено.
   Его пальцы возобновили ласку, вызвав новую волну наслаждения.
   – Мне это нравится, gata. Это слаще всего на свете.
   Его пальцы блуждали по нежным тайнам, легко касаясь кончиками атласной горячей плоти.
   Сладостные токи пронизывали все тело Евы. Она не заметила, в какое мгновение произошла подмена пальцев чем-то иным. Она знала лишь то, что он не касается одного места, которого должен коснуться. Ева провела ногтями по спине, словно умоляя его о чем-то важном.
   Рено сожалел, что рубашка не давала ему возможности в полной мере ощутить ее коготки. Он улыбнулся и снова стал дразнить Еву, описывая круги возле нежного узелка, но не трогая его. Ева снова пустила в ход ногти, и Рено засмеялся тихим горловым смехом, несмотря на остроту собственного неудовлетворенного желания.
   Рено почувствовал энергичное движение девичьих бедер под собой, и это отдалось сладостью во всем его теле. Он не знал ни одной женщины, которая так желала бы его, пылала бы такой страстью. Самые легкие прикосновения его пальцев тотчас же вызывали бурный отклик. Он наслаждался этой необузданной страстью, купаясь в ее опаляющем жаре, и его тело сотрясалось от желания.
   Но как Ева ни призывала его, как ни умоляла о новых прикосновениях к сокровенной плоти, он ускользал от нее.
   – Почему? – спросила она в недоумении.
   – Я хочу услышать, как ты попросишь меня об этом.
   Ева застонала от нетерпения и потянулась к Рено, но он лишь коснулся ее.
   – Еще, – сказала Ева, дрожа.
   Рено дотронулся до возбужденной, пылающей плоти.
   – Сильней, – ее голос прервался. – Сильней же!
   Она стукнула кулачком по плечу Рено, стремясь скорее прикоснуться к огню, который удалялся, едва лишь она приближалась к нему.
   – Этого мало, – проговорила она, сердясь.
   – А что если я скажу, что это – все?
   – Нет! Должно быть больше!
   Рено снова коснулся ее, со всей нежностью стал ласкать набухший, трепещущий бутон. Она задохнулась, ее тело было готово принять его.
   Сжав зубы, борясь с желанием, Рено сделал глубокий вдох, чтобы сохранить самообладание. Сила естественной страсти Евы передалась ему. Это было все равно, что дышать огнем.
   – Рено, – прошептала она, – я…
   Ее голос прервался, когда она качнула бедрами.
   – Так? – спросил он.
   Гладкая и твердая плоть наращивала давление, раздвигая и расправляя ее.
   – Да-а, – протянула она неверным голосом. – Да-а-а…
   Рено стал равномерно, мощно входить в Еву, более не сомневаясь в успехе проникновения, поскольку ее возбуждение было очевидным.
   И внезапно Рено обнаружил преграду, которая была преодолена в тот же миг, когда обнаружилась. Было впечатление разрыва ткани. Появилась жидкость, не имеющая никакого отношения к страсти.
   Ева мгновенно открыла глаза, почувствовав, как боль пронизала ее тело.
   – Ты мне делаешь больно, – сказала она хрипло.
   Попытки Евы столкнуть Рено лишь разожгли его еще сильнее. Он придержал девушку руками, будучи слишком возбужден, чтобы добровольно покинуть этот упругий ласковый рай, в который только что вошел. Набегающие волны пламени накрывали его, приближая к разрядке.
   Содрогающееся тело Рено продолжало двигаться, и боль у Евы куда-то отошла. Более того, она почувствовала, что языки пламени, берущие начало в месте соединения их тел, поднимаются выше, захватывая все ее тело.
   Волны острой страсти поразили Еву, равно как и хриплые стоны Рено и ритмичные движения его плоти в глубине ее тела. Она закрыла глаза, издала прерывистый вздох и стала ожидать, когда Рено освободит ее.
   Однако Рено не сделал попытки к этому даже тогда, когда его дыхание успокоилось. Грудная клетка его вздымалась и опускалась, и уже от этого она ощущала движение внутри себя. Рождались токи нежелательной более страсти. Ей стали неприятны эти ощущения, ибо она знала теперь, что результатом будут боль и отчаяние.
   Она была одной из тех неразумных женщин, о которых говорила донна. Они отдаются – и не получают ничего. Рено не желает любви девушки из салуна. Он хочет только ее тела.
   И он его получил.
   – Слезь с меня, – не выдержала наконец Ева.
   Холодность ее тона рассердила Рено. Ведь только что она была такой жаркой, так желала его, а теперь спешит поскорее от него отделаться. Трудно было более определенно сказать, как мало удовольствия получила она от близости с ним.
   А ведь он испытал такое наслаждение, что даже перестал контролировать себя. Такого никогда с ним раньше не случалось. Сознание того, что он желал ее сильнее, чем она его, привело Рено в ярость.
   Затем он вспомнил о легкой преграде, вставшей на его пути. Но не мог поверить в то, что девушка из салуна могла быть девственницей.
   «Вероятно, у нее давно не было мужчин».
   Этим можно объяснить некоторое сужение сладостного грота и его способность сжимать и ласкать даже тогда, когда он не делал никаких движений.
   Рено заново осознал, насколько тонко и деликатно сложена Ева. Он не желал причинить ей боль, но, по всей видимости, все-таки причинил. Осознание этого одновременно и устыдило, и рассердило его, поскольку лишний раз подчеркнуло, как сильно хотел ее он и как мало – она.
   – Только не говори, пожалуйста, что ты этого не хотела, – резко сказал Рено. – Ты сама напросилась на это, это ясно, как божий день.
   Румянец вспыхнул на щеках Евы, когда она вспомнила свое безрассудное поведение. Рено был прав. Она напросилась на это.
   – Но сейчас я об этом не прошу, – твердо заявила она.
   Прошипев нечто не очень благочестивое, Рено откатился в сторону.
   У Евы перехватило дыхание, она содрогнулась всем телом в тот момент, когда его плоть выскальзывала из ее чувствительной плоти.
   Кровь пламенела на солнце как подтверждение той истины, в которую Рено мог с трудом поверить. Та, которую он взял, была словно дикий, согретый солнцем мед. А он был настолько нетерпелив, что даже не раздел ее, не разделся сам. Он взял ее, не сняв брюк, поспешно, словно проститутку, купленную на несколько минут.
   И она позволила ему. Она просила его об этом.
   Рено взглянул на Еву так, словно видел ее впервые. Да так оно и было. Он никогда не смотрел на нее так, как сейчас. Он смотрел не на девушку в красном платье, а на невинную девушку; девушку, которую он страстно желал, несмотря ни на что.
   – Девственница…
   – Да, это так, громила с ружьем. Я девственница.
   И внезапно ее рот горестно искривился.
   – Точнее, я была девственницей, – поправилась она. – А сейчас я обесчещенная девушка, каких немало на свете.
   Слово прозвенело и осталось в мозгу Рено. Обесчещенная.
   Подобно тому, как обесчещена Саванна Мари. Как была обесчещена Виллоу.
   «Порядочный мужчина женится на невинной девушке, если он обесчестил ее».
   Внезапно Рено почувствовал себя загнанным в угол. И, как всякий загнанный в угол зверь, он вознамерился вырваться на свободу. Он вцепился пальцами в плечи Евы.
   – Если ты думаешь, что обменяла свою девственность на мужа, – прохрипел он, – ты глубоко заблуждаешься. Я выиграл тебя в карты. Я взял свое… Вот и все.
   – Слава богу, – сказала Ева сквозь зубы.
   Уже второй раз Ева приводила его в смятение. Он ожидал с ее стороны возражений, потока слов о том, что он обязан, будучи порядочным человеком, жениться на обесчещенной девушке. Это был старый трюк, самый старый и самый мощный в арсенале войны, которая ведется между ищущими мужа девицами и свободолюбивыми мужчинами.
   Но Ева не воспользовалась им.
   – Слава богу? – повторил Рено в недоумении.
   – Что тут непонятного? – резко спросила Ева. – Слава богу, что я полностью расплатилась за проигрыш и что ты не будешь больше делать это снова, потому что…
   – Что ты такое городишь? – перебил он Еву.
   –…теперь я знаю, почему женщины расплачиваются за это.
   Яростные слова Евы повисли в напряженной тишине надолго, прежде чем Рено решился ответить.
   – Тебе это понравилось, и ты это знаешь, – произнес Рено низким, напряженным голосом. – Я не изнасиловал тебя!
   – Ты не изнасиловал меня. Но мне это не понравилось!
   – Тогда почему же ты просила об этом? – возразил он.
   Унижение и гнев сделали щеки Евы пунцовыми. Ее губы дрожали, но в голосе и во взгляде чувствовалась твердость.
   – Птенцу тоже нравится летать. Но придет миг, и он упадет и разобьет свою глупую голову о землю.
   Некоторое время Рено молчал. Затем он засмеялся: конечно, он остался в дураках. Он собирался взять девушку из салуна, а вместо этого обесчестил девственницу.
   – Летать, говоришь? – спросил он грудным голосом.
   Ева осторожно посмотрела на него, не доверяя бархатистым нотам в его голосе. Она попыталась исподволь освободиться от его рук. Он сжал ее пальцы, давая ей понять, что надежно держит ее.
   – Нравится летать, – произнесла она лаконично. – Но придется падать. Большая разница, громила с ружьем.
   – Только первый раз. В следующий раз ты приземлишься на ноги, как все кошки, к которым ты относишься.
   – Следующего раза не будет.
   – Ты отступаешь от своего слова? – ровным тоном заметил Рено.
   Улыбка Евы была холоднее зимы.
   – Мне не придется, – сказала она. – Ты можешь пытаться расшевелить меня, но скорее огонь замерзнет и превратится в лед. Будь уверен: я никогда не пожелаю вновь испытать боль и увидеть кровь.
   – Так бывает только в первый раз. И потом, если бы я знал, что ты девственна, я бы…
   – Я тебе говорила, что не позволяла ни одному мужчине лезть мне под юбку, разве нет? – перебила она Рено. – Но ты мне не верил. Ты считал меня шлюхой. Надеюсь, ты хотя бы теперь видишь, что это не так.
   И вдруг ее поразила горькая мысль.
   – Я не была шлюхой, – поправилась она. – А сейчас я ею стала.
   Рено почувствовал гнев.
   – Я не делал тебя шлюхой, – проговорил он, чеканя каждое слово.
   – Разве? А как же это случается? Первый раз – это ошибка, а шлюхой становятся во второй раз? Или в третий? А может быть, в четвертый?
   – Черт побери! Какой-то кошмар!
   – Сколько раз потребуется девушке согрешить, чтобы она волшебным образом превратилась в шлюху? Скажи мне, громила с ружьем! Я не хочу перешагнуть этот положенный богом рубеж!
   – Чего ты хочешь от меня? – вскричал он в ярости. – Чтобы я женился на тебе? Тебя это устроит?
   – Нет!
   – Что?! – переспросил Рено, не уверенный в том, что не ослышался.
   – Ничто не исправит положения, кроме любви, – сказала Ева с горечью, – а дождаться любви от такого человека, как ты, все равно, что найти корабли из камня, сухой дождь и свет, который не порождает теней.
   Услышав собственные слова, произнесенные Евой столь саркастически, он понял, что причинил ей боль не только тем, что лишил ее невинности.
   – Ты думала, что любишь меня… – произнес Рено ошеломленно.
   Ева побледнела.
   – Какое это имеет значение!
   – Имеет, черт побери! Ты ответила мне страстью, потому что ты настоящая женщина, а не потому, что голова твоя напичкана девичьим вздором о любви.
   Резким движением Ева освободилась от тисков Рено. Она запахнула плотнее рубашку и отчужденно посмотрела на него желтыми глазами.
   Рено подумал, что ему следовало бы быть более тактичным в своих высказываниях о любви. Намного более тактичным.
   Ева была невинной, а невинность верит в любовь.
   – Ева…
   – Застегни штаны, громила с ружьем. Мне надоело смотреть на свою кровь на тебе и вспоминать о том, какой я была дурой.

15

   Хотя Ева и не оглядывалась, она знала, что Рено идет за ней к источнику. Она чувствовала его на всем протяжении пути.
   Она поколебалась, прежде чем снять рубашку: белье из легкой, прозрачной материи представляло собой весьма слабую защиту от взгляда Рено.
   «Пожалуй, поздновато демонстрировать девственную стыдливость, – с иронией подумала Ева. – Это все равно, что запирать двери конюшни, когда лошадь давно убежала».
   Быстрым, резким движением Ева сняла рубашку и отбросила ее в сторону.
   У Рено перехватило дыхание, он невольно ахнул, увидев свежее алое пятно на панталонах Евы, которое до того было скрыто длинными полами позаимствованной у него рубашки.
   – Ева, – сказал он огорченно, – поверь, я не хотел причинять тебе боль.
   Она ничего не ответила. Не взглянула на него даже через плечо.
   Рено подошел сзади к Еве и положил руки на плечи.
   – Или ты считаешь меня таким чудовищем, которое получает удовольствие, причиняя боль женщине? – серьезно спросил он.
   Ева хотела солгать, но подумала, что это не нужно. Рено был неумолим, только когда дело касалось правды и девушки из салуна.
   – Нет, – односложно бросила она.
   Ева ощутила теплое дыхание на затылке. На руках у нее выступила гусиная кожа.
   Предательская реакция тела рассердила ее.
   – Слава богу, хоть так, – пробормотал Рено.
   – Бог не имеет отношения к этому, громила с ружьем. Скорее, дьявол.
   – Ты просила меня об этом сама!
   – Очень любезно с твоей стороны напоминать мне. Больше это не повторится.
   Рено чувствовал, как напряжено было ее тело. Он проклинал свою болтливость и дикий гнев, когда Ева сказала, что не получила удовольствия от него как от любовника.
   – Это повторится, – возразил он, – но это будет не по ошибке. Тебе это понравится. Я уверен в этом.
   – Некий громила обещал мне однажды, что мне это страшно понравится и что я буду кричать от удовольствия, – Ева насмешливо пожала плечами. – Он был наполовину прав. Я кричала.
   Рено пробормотал что-то себе под нос, прежде чем справился со своим гневом. Никогда ранее ему не было так трудно укрощать себя. Ева умела каким-то непостижимым образом выводить его из равновесия. Правда, сама она тоже не оставалась равнодушной.
   В эту минуту она прямо-таки излучала обиду и ярость.
   Рено набрал побольше воздуха и сделал продолжительный выдох. За это время к нему пришли кое-какие разумные мысли. Он не собирался дразнить Еву и доводить ее до белого каления, тем не менее только что именно это и сделал. Едва ли стоило упрекать ее за откровенное высказывание.
   Рено повернул Еву лицом к себе. Его рука скользнула ей под лифчик, чтобы снять его.
   – И что ты, по-твоему, делаешь? – резко спросила она.
   – Раздеваю тебя.
   Ева сказала нечто такое, что никогда не приходило ей в голову, а тем более не слетало с ее губ.
   Рено едва скрыл за усами улыбку. Его руки оставались под лифчиком. Он заметил, как соски напряглись, реагируя на прикосновение его рук.
   – Мы оба пришли к согласию, что ты относишься к числу девушек, которые держат слово, – сказал он. – И мы оба согласились, что я могу касаться тебя.
   В глазах Евы читались гнев, ярость, бунт. В эту минуту она действительно была похожа на кошку. Она не мигая смотрела на него, ее губы были бледными и тонкими, казалось, что она готова зашипеть.
   – Ты собираешься держать слово? – поинтересовался Рено.
   Ева не отвечала.
   – Полагаю, что собираешься, – заключил он.
   Он медленно вынул руки из-под лифчика, отделанного кружевами.
   – Ну, а с раздеванием можно подождать, – продолжал он. – Передай мыло и тряпку.
   Глубокие следы ногтей на бруске мыла и на ее ладони красноречиво свидетельствовали о ее усилиях сохранить остатки самообладания.
   Это привело Еву в смятение. Раньше она не считала себя слишком страстной или буйной. Ей пришлось научиться осторожности и скрытности, чтобы не попадать в зависимость от кого-либо.
   Она отступила от своих правил, и вот наказание: она искала любви, а взамен не получила ничего, кроме боли.
   «К сожалению, мне придется учиться заново».
   Рено посмотрел на серповидные следы ногтей на куске мыла и на коже. Затем заглянул ей в-глаза. В них не было и намека на любое живое чувство. Они были холодными, словно зимний закат солнца.
   – Ева, – шепотом окликнул ее он.
   Она молча смотрела на него желтыми кошачьими глазами.
   – Я очень сожалею, что причинил тебе боль, – продолжал Рено. – Но я не жалею о том, что обладал тобой. Ты была, словно шелк и пламя.
   Голос Рено замер. Невинность Евы была откровением, которое его ум с трудом воспринимал.
   У его тела не было таких проблем. Хотя он недавно обладал Евой, он снова страстно желал ее. Она тоже желала его. Он был уверен. Ее тело кричало об этом.
   Но Ева была слишком невинна, чтобы понять истинную причину своего гнева. Рено сознавал, что убедить ее словами невозможно. Она не настроена выслушивать его соображения на эту тему, а тем более слова о ее собственном неудовлетворенном желании.
   Но, кроме слов, существовали другие способы, чтобы убедить такую невинную девушку, как Ева. Надо лишь уговорить ее снова довериться ему.
   Что и говорить, задача трудная, хотя и не невозможная. Во всяком случае, ее тело было на его стороне.
   – Если ты так стесняешься, я не буду раздевать тебя, – произнес он спокойно.
   Ева от удивления широко раскрыла глаза. Она не ожидала от Рено какого-либо послабления.
   Его улыбка сказала Еве, что он отлично понимает причину ее удивления.
   – В бассейн, – сказал он.
   – Что?
   – Заходи в бассейн. Ты себя лучше почувствуешь после ванны.
   Ева ничего не ответила. Она просто вошла в воду и остановилась на расстоянии вытянутой руки от падающих сверху серебряных струй. Вода доходила ей до середины бедер и бурлила вокруг ног, образуя радужные пузыри.
   К удивлению Евы, вслед за ней вошел Рено. Он не разделся, чего она опасалась. Он был в том виде, в каком взял ее: в полурасстегнутой рубашке, босой, в темных брюках.
   Правда, сейчас брюки были застегнуты.
   Ева почувствовала жар на щеках, вспомнив, как он выглядел пятнадцать минут назад: брюки расстегнуты, на них алые следы, словно кричащие о ее девственной глупости.
   – Волосы у тебя чисты, как солнечный свет, – проговорил Рено, – но я их помою, если ты не возражаешь.
   Ева решительно покачала головой.
   – Тогда я их подберу, чтобы они не мешали.
   – Нет, – быстро ответила она, не желая, чтобы он прикасался к ней. – Я сделаю это сама.
   Ева торопливо собрала длинные волосы в пучок. Несколько завитков вырвались на свободу, но она не стала ими заниматься. Стоя с поднятыми руками, она поймала взгляд Рено, направленный на ее грудь.
   Выпуклость в брюках красноречиво подтверждала направление его мыслей. Ева поспешно отвела глаза.
   – Готова? – спросил Рено.
   – К чему?
   Он наклонился и набрал в пригоршню воды.
   – Чтобы я обрызгал тебя, – сказал он просто. – Ведь нельзя же принять ванну в сухом виде.
   Рассудительность в голосе Рено явно не гармонировала с его взглядом.
   – Мне в этом не требуется помощь, – пробормотала Ева.
   Он негромко засмеялся и вылил воду из пригоршни ей на лифчик.
   – Некоторые вещи лучше делать вместе, – произнес Рено хрипло.
   – Принимать ванну?
   – Я не знаю. Я никогда ни с кем ванну не принимал. Ева казалась удивленной.
   – Правда, – подтвердил он.
   – Я тебе верю.
   – Ты веришь?
   – Да.
   Она вздрогнула, когда прохладная вода побежала по груди.
   – Почему? – спросил он с любопытством.
   – Ты бы не стал утруждать себя ложью ради шлюхи.
   Рено закрыл глаза и постарался преодолеть гнев, который пронзил его, словно молния, и грозил лишить самообладания.
   – Предлагаю, – сказал он отчетливо, – никогда не употреблять при мне это слово.
   – Почему же? Ты ведь так любишь правду.
   Он открыл глаза.
   – Если ты будешь дразнить меня, легче тебе не станет. Гарантирую это.
   Из груди Евы вырвался неопределенный звук. Она отвернулась. Мрачные тени и гнев, которые она прочитала в его взгляде, напомнили ей о ее собственном смятении и гневе. В любом случае, Рено прав. Ей не станет легче от того, что она будет дразнить его. Ей станет даже хуже, она может полностью потерять контроль над собой. Она явно кусалась, выпускала когти и взвизгивала. Собственное дикое поведение пугало ее.
   – А ты именно дразнишь меня, – добавил Рено. – Мы оба знаем, что ты не шлюха.
   Ева ничего не сказала.
   Рено подмывало заставить Еву согласиться с ним, но ему все-таки удалось выдержать паузу. Правда, с большим трудом. Он зачерпнул еще воды и полил Еву, отчего ее лифчик и панталоны стали мокрыми.
   Ева закрыла глаза и вообразила, что моется под душем, который соорудил дон Лайэн, пока его руки были способны что-нибудь делать.
   Водяные струи омывали ее тело, но дрожь, которую почувствовала Ева, вызвал не холод. День для этого был слишком жарким, скалы поглощали и одновременно отдавали щедрое солнечное тепло.
   Ева вздрогнула: чья-то рука легла ей на плечо. Рено с какой-то горечью прошептал ее имя. Сквозь опущенные ресницы она увидела печальную складку у его рта.
   – Я не причиню тебе боли, – тихо сказал он. – Я никогда не причиню тебе боли, как в первый раз… Если бы я знал тогда…
   Ева прерывисто вздохнула. Она кивком головы подтвердила, что верит этому, ибо это была чистая правда. Она почувствовала это сразу, в самый первый момент, когда он сел за игорный стол в Каньон-Сити: несмотря на свои габариты, силу, скорость реакции, он не относился к числу людей, которые получают удовольствие от жестокости.
   – Я знаю, – согласилась она негромко. – Именно поэтому я сдала хорошую карту тебе… Ты отличался от Слейтера и Рейли Кинга…
   Рено сделал выдох; он не заметил, когда задержал дыхание. Он слегка коснулся губами лба Евы и отстранился раньше, чем она успела почувствовать этот поцелуй.
   – Позволь мне искупать тебя, – попросил он.
   Ева некоторое время колебалась, затем потянулась руками к лифчику. Поверх ее запястий легли скользкие от пены ладони.
   – Пожалуйста, разреши мне.
   Ева снова заколебалась.
   – Я не трону тебя, – произнес он. – По крайней мере, до тех пор, пока ты не попросишь… Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо… без боли.
   Не в силах выдержать просительного взгляда Рено, Ева закрыла глаза и кивнула. Несколько мгновений длилась мука ожидания, но когда Рено коснулся ее, выяснилось, что он стал умывать ей лицо, делая это так же нежно, как тогда, когда умывал племянника.
   Но Ева отнюдь не ощущала себя ребенком. Она испытывала почти, болезненное удовольствие от прикосновений Рено. Ева не подозревала, насколько чувствительно ее лицо.
   – Разве тебе плохо сейчас? – спросил Рено.
   Ева покачала головой. Из пучка волос выскочила длинная прядь. Рено закрепил ее за ухом.
   – Как насчет этого? – поинтересовался он.
   Он наклонился и стал водить языком по уху, покусывая его зубами, наслаждаясь неровностью ее дыхания. Кончик его языка слегка касался уха, двигался по спирали, отступал, возвращался вновь, и Ева, тихонько ахнув, покачнулась и, теряя равновесие, схватилась за его руку.
   Рено поднял голову и заглянул в широко раскрытые, удивленные глаза Евы.
   – Что-то не так? – шепотом спросил он.
   – Я… – она проглотила комок, – я никогда не знаю, чего ожидать от тебя.
   – Твои мальчики были, должно быть, очень неизобретательны.
   – У меня их никогда не было.
   – Не было мальчика? – удивился он. – И даже ни одного поцелуя украдкой у конюшни?
   Ева покачала головой.
   – Мне никогда не нужен был рядом мужчина… До твоего появления.
   – Боже мой!
   Такая невинная – и такая страстная, чутко и мгновенно реагирующая на каждое прикосновение, слово, ласку. Это сулило столько взаимного наслаждения, что голова шла кругом. Рено даже не знал, с чего начать.
   Горящие зеленые глаза медленно скользили по фигуре Евы. Ее нижнее белье было почти прозрачным, оно плотно облегало тело, рельефно обрисовывая обольстительные формы. Тугая грудь, пышный треугольник желтовато-коричневых волос – символы женской зрелости и красоты.
   – Боже мой, – повторил он с благоговением. – И к этому не прикасался ни один мужчина?
   – Не совсем, – ответила Ева.
   – Кто был он? – требовательно произнес Рено.
   – Ты, – сказала она просто. – Ты же прикасался.
   В тишине, нарушаемой шумом падающей воды, Рено стал мыть Еву до пояса. Он старался не касаться груди, но это было невозможно. Бархатная твердость сосков неотступно манила его. Он снова и снова возвращался к ним, заставляя их гордо восставать под лифчиком.
   Не говоря ни слова, Рено подтолкнул Еву под водопад, чтобы ополоснуть ее. Покончив с этим, он снял лифчик и заткнул его за пояс брюк. Затем он нагнулся и провел ладонью по девичьим бедрам, наслаждаясь свежестью и нежностью кожи. Ева легонько ахнула и прильнула к нему.
   – Мне не следовало позволять тебе этого, – хрипло проговорила она.