Лоуэлл Элизабет. Только ты

   При этой мысли на щеках Евы появился румянец, объяснявшийся отнюдь не тем, что окружающие камни испускали жар.
   – Прикрой меня отсюда, пока я наполню канистры, – попросил Рено. – А затем я напою по очереди лошадей.
   К тому времени, когда были наполнены канистры, напоены лошади и люди и все вернулись в узкий боковой каньон, солнце уже не освещало даже вершины скал. Было тихо и душно, малейший ветерок не забредал в это укромное место. Из каждой щели выползали тени, группировались и завоевывали все большее пространство. Только над головой в небе догорали последние горячие отблески заката.
   Пока Рено занимался лошадьми, Ева развела возле валуна небольшой костер. О наличии лагеря свидетельствовал лишь слабый запах дыма и кофе. Ева быстро поела при скудном свете пламени и приготовила все, что ей нужно было для «ванны».
   Рено молча наблюдал, как Ева шагнула в темноту с канистрой, небольшой металлической миской, мягкой тряпкой и куском мыла. На плече ее висело выцветшее платье из старой мешковины. Он не знал, собиралась ли она в него переодеться или использовать в качестве полотенца.
   – Не уходи далеко, – предупредил Рено.
   Хотя он сказал это тихо, Ева вздрогнула.
   – И возьми с собой дробовик.
   Ева что-то тихонько пробормотала, взяла дробовик и снова исчезла в темноте. Она не пошла далеко. Отошла лишь настолько, чтобы не попасть в круг света от костра.
   Рено слышал негромкий плеск воды и сказал себе, что не будет прислушиваться к шороху снимаемой одежды. Не будет слушать вздохи удовольствия, когда прохладная вода омоет девичье тело. И уж конечно, он не мог слышать, как прервалось дыхание Евы от прикосновения влажной тряпки к груди. Но представить себе это он мог.
   И он представил.

10

   Прохладный воздух щекотал влажную кожу Евы. Она стояла во тьме нагая после омовения. Внезапно по ней прошла дрожь, и причиной был не холод. Подобно осторожному мустангу, Ева почувствовала, что она уже не одна. Она отряхнула платье из мешковины и поспешно натянула его на голое тело.
   – Помылась?
   Голос Рено прозвучал в двух шагах от нее.
   Ева резко повернулась к нему, широко раскрыв глаза. Рено стоял совсем рядом. В руке его была стопка чистой одежды.
   – Да, – шепотом ответила она. – Помылась.
   – Тогда разреши мне воспользоваться миской.
   – О…
   Ева сказала себе, что она нисколько не разочарована тем, что он подошел к ней только потому, что тоже желал освежиться после долгой езды.
   – Вот она.
   – А можно использовать твою тряпку? – Голос Рено был грудным, почти хриплым. По коже Евы пробежал холодок, как если бы ее тихонько погладили.
   – Да, конечно, – ответила она.
   – А твое мыло?
   Она кивнула.
   При атом движении небрежно собранный узел волос распался, и при лунном свете видно было, как они рассыпались по плечам. Они доставали до самой талии.
   – А твои руки, gata… Могу я ими также воспользоваться?
   Рено уловил, как прервалось дыхание Евы, и очень пожалел, что не мог видеть ее глаз. Ему хотелось знать, что именно – любопытство или ужас, чувственность или страх – было причиной ее волнения.
   – Я знаю, что это выходит за пределы нашей сделки, но я был бы очень признателен, если бы ты побрила меня. В такую жару борода чертовски чешется.
   – О, конечно, конечно, – произнесла она торопливо.
   – Ты когда-нибудь брила мужчину?
   Серебряный отблеск луны пробежал по ее волосам, когда она кивнула.
   – И стригла… И делала маникюр…
   – Еще один способ зарабатывать на жизнь?
   Ева почувствовала неожиданный сарказм в голосе Рено и вздрогнула.
   – Да, – сказала она.
   И, понимая направление его мыслей, добавила:
   – И никто из них не тронул меня.
   – Почему? Требовалась дополнительная плата?
   – Нет. У их горла я держала бритву.
   Рено вспомнил, как несколько минут назад видел ее нагую в лунном свете, с блестками влаги на упругом девственном теле, которое могло свести мужчину с ума. Ему хотелось верить, что она была столь же чиста, как утверждала.
   Но он не мог в это верить.
   Даже ночные тени не скрыли скептического выражения на лице Рено. Она ясно это видела. Выражение ее лица также изменилось, оно стало отрешенным и холодным, как лунный свет.
   – Я никогда не торговала собой, громила с ружьем.
   Рено довольно мрачно улыбнулся. Он променял бы рай на ад, если это сделало бы Еву хотя бы наполовину такой невинной, какой она казалась… Когда стояла обнаженная в лунном свете…
   Его самого поразило его страстное желание верить в то, что Ева не торговала собой.
   Рено не мог до конца разобраться в своем отношении к ней. Он никогда не мечтал о девушках из салуна. Он никогда не пользовался их услугами. Он предпочитал обходиться без воды, чем утолять жажду из сомнительного источника. А сейчас он прямо-таки пылал огнем и вожделел Еву, невзирая на то, сколько мужчин было в ее молодой жизни.
   Именно по этой причине он взял карты в салуне «Золотая пыль». Одного-единственного взгляда в ее пронзительные глаза и на дрожащие губы оказалось достаточно, чтобы он пересек комнату и подошел к игорному столу. Ему было безразлично, станут ли бродяги играть с ним в покер. Он стал бы драться за то, чтобы сесть рядом с ней. И убил бы.
   И он это сделал.
   Внезапно Рено повернулся и подошел к выступу из песчаника, который Ева использовала в качестве столика для миски с водой. Он сел на этот выступ, положил рядом смену чистой одежды и энергичными движениями стал снимать рубаху.
   – У тебя с собой бритва? – спросила Ева.
   Рено залез в задний карман брюк и достал складную бритву с прямыми лезвиями. Он молча протянул ее Еве, не доверяя своему голосу, который мог выдать, насколько ему неприятна мысль о том, что ее руки двигались возле лица других мужчин, касались их волос и рук; и наверняка в это время мужчины разглядывали ее губы и грудь, вдыхали запах сирени, идущий от ее кожи, мысленно раздевали ее, раздвигали ей бедра…
   Ева осторожно подошла к опасному мужчине, смотревшему на нее глазами, которые казались бесцветными при лунном освещении. За годы жизни в цыганском фургоне она научилась искусству мыть себя и других без суеты и с минимальным расходом воды. Она смочила волосы и густую щетину на лице Рено и стала его намыливать.
   Обычно она стояла позади мужчины, но Рено сидел на камне, представлявшем собой часть скалы. Ей ничего не оставалось, кроме как стать лицом к нему.
   Да и не было желания становиться в другом месте, призналась себе Ева. Ей нравилось смотреть на закрытые глаза Рено и сознавать, что ее прикосновения ему приятны.
   Медленно, исподволь Рено изменил позицию. Ева даже не поняла, как произошло, что она оказалась между его ног. Из ее груди вырвался возглас удивления.
   Руки Рено поддержали ее, как если бы она споткнулась и потеряла равновесие.
   – Кошмар, – прошептала она.
   Он открыл глаза.
   – Прошу прощения?
   – Маникюр. Я забыла про твои руки.
   Рено поднял черную бровь и согнул ладони, прижав пальцы к упругим девичьим бедрам. Он ощутил тепло ее тела, ибо единственной преградой был тоненький слой материала. Под платьем из мешковины Ева была совершенно голой.
   Ева почувствовала легкое головокружение. Она не подозревала, что ощущать мужские руки на своих бедрах столь приятно.
   – Твои руки, – сказала она.
   Рено улыбнулся и провел пальцами по округлому бедру.
   – Мои руки, – согласился он. Затем наклонился и зашептал, дыша ей в грудь: – Где еще ты хотела бы их почувствовать?
   Ева быстро отвернулась, ускользнув от объятий Рено. Взяв канистру, она налила воды в миску.
   – Вот здесь, – она поставила миску ему на колени. – Опусти руки сюда.
   Рено с кислым видом сдвинул колени, чтобы на них могла стоять миска. При этом он задался вопросом, действительно ли Ева хочет упрятать его руки в миску, чтобы он не трогал ее теплых бедер.
   Пальцы Евы коснулись его головы, отчего по телу пошла гусиная кожа. Он молча обругал себя за это, но вслух ничего не сказал. Если Ева предпочитала не замечать его возбуждения, он не будет привлекать к этому ее внимание.
   Он не хотел, чтобы она догадалась, какую власть имеет над ним. Когда ее пальцы зарылись в его волосах и стали гладить кожу, его возбуждение достигло стадии боли.
   – Ты замерз? – спросила Ева, почувствовав, что он дрожит.
   – Нет.
   Голос у Рено был хриплым, но он ничего не мог с этим поделать, как не мог оторвать взгляда от игры лунного света и теней на лице Евы, когда она наклонялась и поворачивалась, ловко работая сильными руками.
   Рено вдруг вспомнил волдыри на ее ладонях. Она копала могилу… Он взял руку Евы и повернул ладонь к лунному свету. Раны зажили, но следы все еще были заметны. То же самое Рено проделал с другой рукой.
   – Болит?
   – Уже нет.
   Он без слов выпустил руки Евы.
   Она осторожно взглянула на него, прежде чем взяться за бритву, потом проверила остроту лезвия. Несмотря на все предосторожности, на ее коже остался еле заметный след от бритвы.
   – Кошмар, – пробормотала она. – Не делай резких движений. Бритва очень острая.
   В лунном свете блеснула улыбка Рено.
   – Это Кэл ее направил. Он даже кирпич может сделать острым.
   Хотя на лице Евы ничего не отразилось, Рено почувствовал, как напряглось ее тело.
   – В чем дело? – поинтересовался он.
   Она внимательно посмотрела на него, удивляясь, когда он успел научиться так хорошо читать в ней.
   – Не делай ничего такого, что меня заставит… э-э… вздрогнуть, – предупредила она.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Твои прикосновения.
   – Я уж было думал, – сказал Рено, растягивая слова и вынимая руки из воды, – что ты так и не попросишь об этом.
   – Я не это имела в виду, – поспешно произнесла Ева, увертываясь от его объятий. – То есть я это имела в виду, но только…
   – Ты сама определись, имела ты в виду или не имела.
   – Я имела в виду, чтобы ты не касался меня.
   Тело Рено напряглось.
   – У нас есть сделка, gata. Ты помнишь?
   Ева закрыла глаза.
   – Да, – сказала она. – Я помню… И мало думаю о чем-либо другом… Я не собираюсь отступать от нашей сделки, – продолжала она, – но если ты станешь меня трогать, я разнервничаюсь, а лезвие дьявольски острое.
   Ева украдкой бросила взгляд на человека, который следил за ней жадными глазами, и даже полутьма не могла скрыть его желания.
   – Я буду сидеть спокойно, – заверил ее Рено грудным голосом.
   – Хорошо.
   Ева наклонилась и начала брить Рено ловкими, точными движениями, периодически вытирая лезвие о влажную тряпку. При этом она старалась убедить себя, что все происходит так, как было уже тысячу раз, когда она брила дона Лайэна. Дон божился, что ее руки – одно из слагаемых его успеха. Они помогали ему выглядеть свежим и преуспевающим, когда он садился за карточный стол с видом аристократа и горсткой серебряных монет, которые не выдержали бы никакой серьезной экспертизы.
   – Сейчас ни в коем случае не шевелись, – негромко предупредила Ева.
   – Буду как скала, – пообещал Рено.
   Она приподняла его подбородок и стала легко водить бритвой по горлу. Когда Ева закончила, она услышала продолжительный вздох Рено. Он медленно ощупал горло и шею.
   – Я тебя не порезала, – быстро проговорила Ева.
   – Я просто проверяю… Это лезвие чертовски острое, я бы не заметил, что меня убили, пока кровь не хлынула бы к пряжке.
   – Если ты так не уверен в моем мастерстве, – произнесла она с кислым видом, – с какой стати ты захотел, чтобы я тебя побрила?
   – Я задаю себе тот же вопрос.
   Ева скрыла улыбку и стала полоскать тряпку в холодной воде. Она все еще продолжала улыбаться, когда повернулась к нему с мокрой тряпкой в руках. Рено чуть не задохнулся, когда Ева протерла его лицо, затем для надежности повторила операцию.
   Капельки воды стекали по плечам Рено и находили убежище в темной поросли на груди. При вдохе и выдохе они дрожали и сверкали, словно были из перламутра. У Евы родилось искушение потрогать эти капельки, причем желание было настолько сильным, что она вынуждена была резко отдернуть руку.
   – Что-то случилось? – хрипло спросил Рено.
   Ева покачала головой, сделав это слишком энергично. Рассыпавшиеся волосы упали ей на плечи и на грудь Рено.
   – Прости, – шепнула она.
   – За что же?
   Ева удивленно посмотрела на него, собрала волосы в пучок и закрепила на затылке.
   – Мне больше нравится, когда они распущены, – признался Рено.
   – Это когда как.
   – Не для меня, gata.
   – Подними руки, – сказала Ева.
   Рено поднял руки и терпеливо ждал, пока она наливала воду в миску и ополаскивала ему лицо, шею и ключицы.
   – Ни единого пореза, – отметила она с удовлетворением. – Когда покончишь с купанием, я принесу лещину.
   Прежде чем Рено успел что-либо возразить, Ева направилась к лагерю.
   Мысль о том, чтобы раздеться, искупаться и ожидать ее возвращения обнаженным, была очень соблазнительной. Однако воспоминание о глубоких лошадиных следах у родника вернуло его на землю: было непростительной глупостью даже рассматривать такой вариант.
   Он мог еще каким-то образом сдержаться, сосредоточившись то на прикосновении к прохладной девичьей коже, то на ее прерывистом дыхании. Но если он будет без одежды, когда подойдет Ева, ему с собой не совладать.
   Ругаясь на самого себя, Рено разделся, вымылся, натянул свежее белье и быстро влез в брюки. Лишь после этого он принялся за верхнюю часть тела. Он взял в руки чистую рубашку, когда из темноты раздался голос Евы.
   – Рено!
   – Иди сюда. Я вполне в приличном виде.
   Она подошла достаточно близко, чтобы разглядеть его влажные обнаженные плечи и темный силуэт ног в джинсах.
   – Спасибо, – сказала она.
   – За что?
   – Что ты не испытываешь мою стыдливость.
   – Странные слова для…
   Рено не смог закончить фразу. Ему не хотелось думать о Еве как о девушке из салуна. Он раздраженно разглаживал рубашку, которую собирался надеть.
   Затем ему пришла идея получше.
   – Приведи ее в порядок, хорошо? – попросил Рено, протягивая ей рубашку. Видя, что Ева колеблется, он саркастически добавил: – Я знаю, что это не входит в условия нашей сделки.
   Она взяла рубашку и энергично встряхнула ее. Он наблюдал за ее действиями. В лунном свете его глаза приобрели серебряный оттенок. Было очевидно, что ей привычно обращаться с мужской одеждой.
   – Ты очень ловко орудуешь, – заметил Рено.
   – В последнее время дон не мог сам одеться, тем более застегнуться, – пояснила Ева.
   – Тогда ты не откажешься помочь мне?
   Она удивленно ответила:
   – Нет. Вытяни руки.
   Он выполнил просьбу, и Ева накинула на него рубашку.
   – Застегнешь ее? – Без обиняков спросил он.
   Ева настороженно посмотрела на него.
   – Ты не обязана, – предложил он. – Это не входит в условия…
   –…нашей сделки, – пробормотала Ева, принимаясь за первую пуговицу. – Кошмар! Я думаю, что потом ты пожелаешь, чтобы я раздела тебя.
   – Чертовски хорошая идея! Ты добровольно соглашаешься на это?
   – Нет, – поспешно возразила она. – Это не входит в условия…
   –…нашей сделки.
   Ева стрельнула в него взглядом. Рено улыбнулся.
   Ева занялась пуговицами. Она старалась не думать о том, насколько отличалось мощное тело Рено от дряблого старческого тела дона Лайэна.
   Но это ей плохо удавалось. Крупное тело Рено дышало здоровьем и силой.
   – А почему жена не заботилась о Лайэне? – спросил Рено.
   – Донна делала, что было ей под силу, но в последнее время ее руки стали еще хуже, чем у мужа.
   От волос Евы пахнуло сиренью. Рено казалось, что это совсем не от мыла, которым он сам только что пользовался.
   Будничная ловкость, с которой Ева выполнила просьбу Рено, сказала ему о том, что она провела много времени в заботах о человеке, который не мог – или не хотел – обслуживать себя.
   «Это даже хорошо, что старый жулик и сутенер мертв, – мрачно подумал Рено. – Искушение убить его могло бы взять верх над здравым смыслом».
   – Ну вот, все кончено, – сказала Ева.
   – Не совсем. Ты не заправила рубашку.
   – Ты сам сможешь.
   – А в чем проблема? Я ведь не прошу раздеть меня.
   Когда она недоверчиво взглянула на Рено, он улыбался.
   – Похоже, что ты предпочитаешь, чтобы я снова стал трогать тебя? – произнес он.
   – Кошмар…
   Ева быстро протянула руку к талии Рено. Поскольку пояс его был уже расстегнут, ей понадобилось лишь мгновение, чтобы расстегнуть металлические пуговицы. Она стала энергично заправлять рубашку в брюки, как привыкла проделывать это с доном Лайэном, начиная со спины.
   Несколькими мгновениями позже из груди Рено вырвался свистящий звук, когда пальцы Евы скользнули по его возбужденной плоти. Она удивленно вскрикнула и сделала попытку выдернуть руки из джинсов.
   Рено был проворнее. Он схватил Еву за запястья и удержал ее пальцы там, где они оказались и где он хотел, чтобы они оставались надолго. Он почти окончательно потерял контроль над собой.
   – Отпусти меня!
   – Спокойно, gata. Там нет ничего, что может укусить. Ты держишь там руку, а рука цела.
   Полный смятения взгляд Евы способен был вызвать у него смех, если бы не ноющая боль неутоленного желания.
   – У меня большой соблазн, чтобы ты приласкала меня немного, но это затянется надолго… Я согласен на один или два поцелуя, – проговорил Рено.
   Ева пыталась вырваться из тисков его руки, но это в конечном итоге привело к тому, что ее пальцы ритмично заскользили вокруг возбужденной мужской плоти.
   Рено был не в состоянии заглушить стон удовольствия и страсти. Он с вожделением смотрел на пухлые нежные губы, которые находились так близко от его рта.
   – Спокойно, не дергайся, – произнес он резко.
   – Отпусти меня!
   –…или я спущу брюки, – продолжил он хрипло, – и заставлю тебя закончить то, что ты начала, и плевать я хотел на всех преследователей!
   – Что я начала? Это ты сказал, чтобы…
   – Помолчи!
   Ева замерла.
   Рено издал сдавленный стон. Он стал вытаскивать ее руки из брюк, но сдавленные кулачки не проходили.
   – Разожми руки, – сказал он.
   – Ты сам не велел мне дви…
   – Разожми, – перебил он ее. – Медленно, gata. Очень медленно…
   Она стала разжимать руки, отметив про себя, что невольно измеряет величину плоти.
   Приглушенный стон вырвался из груди Рено. Казалось, он был распят на сладостной дыбе. Он извлек ее руки, но не отпустил, а положил себе на плечи.
   – Перестань сопротивляться, – стесненно прозвучал его голос. – Лучше покажи мне, как ты умеешь держать свое слово.
   В Еве толкнулись страх и воспоминание об удовольствии, которое доставили ей поцелуи Рено.
   «Может быть, если он увидит, что я держу слово, им станет руководить не одно лишь желание… Может быть…»
   – А ты сдержишь свое слово? – спросила она.
   – Я не возьму тебя до тех пор, пока ты не захочешь этого, – сказал он нетерпеливо. – Ты это имеешь в виду?
   – Да, я…
   Рот Рено запечатал губы Евы. Его язык скользнул между ее губ, лишив возможности говорить.
   Ева лишь удивленно ахнула, но протеста с ее стороны не последовало. Несмотря на силу его желания, Рено не был груб. с ней. Даже наоборот. Почувствовав, что она не сопротивляется, он ослабил объятия и держал ее нежно и деликатно.
   Губ Евы коснулась шелковистая щеточка усов. Поцелуй становился все крепче, волнующие токи в ней усиливались. Под ложечкой родилось и разливалось по телу тепло, в котором ей хотелось раствориться.
   Раньше Ева этого не сознавала. Сейчас она вполне отдавала себе в этом отчет.
   Ева широко открыла глаза, наблюдая за Рено и задавая себе вопрос, ощущает ли он такое же тепло. Она видела только густые черные ресницы, которым могла бы позавидовать любая женщина. Их мягкость принесла Еве успокоение.
   Ева коснулась кончика языка Рено собственным языком, снова ощутив его бархатистость, шелковистость и тепло. На какое-то время она забыла о страхах и сделках, равно как и надеждах на будущее. Она просто наслаждалась поцелуем в дремотной, завороженной тишине, и то, что она испытывала, было ни с чем не сравнимо.
   Тепло разлилось по всему телу Евы – от груди до коленей. Сладостные токи шли в самые сокровенные уголки тела, и она узнавала о себе такие вещи, о которых не подозревала.
   Медленное трение языка Рено о ее язык вызвало в ней головокружение, лишило дыхания. Она инстинктивно отпрянула от него.
   Рено запротестовал.
   – Я не могу дышать, – объяснила Ева.
   Ее хриплый голос был для Рено красноречивее слов. Он поймал зубами нижнюю губу Евы и легонько укусил ее, ощутив аромат прерывистого дыхания девушки.
   – Верни мне, gata.
   – Что?
   – Я хочу горячего и глубокого поцелуя.
   Руки Рено напряглись, притянули Еву к его жаждущему телу.
   Раньше чем она успела что-то сказать, он поймал ртом ее губы. Резко раскрыл ее рот. Тело Евы напряглось, но это не было протестом против крепкого объятия Рено. Ей нравилось, что Рено плотно прижимал ее к мускулистому телу. Более того, ей это было даже необходимо.
   Легкие прикосновения ее языка постепенно меняли свой характер, она все глубже погружалась в его рот, ласкала весь его язык.
   Рено застонал и прижал Еву еще крепче, одновременно даря и получая. Он вдруг понял, что никогда раньше не целовал по-настоящему женщину, во всяком случае, так, как сейчас, когда два пламени трепетали, сплетались, стремились друг к другу через барьер одежды.
   Когда Ева наконец оторвалась от Рено, она дышала тяжело и прерывисто, а во рту ощущала пустоту. Она потрясенно смотрела на него, а он улыбался страстной, горячей, удивительно мужской улыбкой. Его пальцы погрузились между девичьих бедер, он прижался к ней всем телом, давая ей почувствовать гот огонь, который она зажгла.
   Затем Рено снова целовал Еву, заставляя звездную ночь вращаться вокруг нее. Она чувствовала его силу, его тепло, ритмичное движение его языка. Крепко прижимаясь к нему, она вбирала его тепло в себя.
   – Gata, ты сжигаешь меня заживо.
   – Нет, это ты… Ты меня сжигаешь.
   Рено поднял Еву и держал на вытянутых руках, ощущая избыток силы. Ему хотелось положить ее на землю и раствориться в этом теплом и жаждущем теле.
   Но это могло плохо кончиться.
   «Проклятый Слейтер, – в ярости подумал Рено. – Мне нужно было убить его в Каньон-Сити. Сейчас не пришлось бы каждую минуту оглядываться через плечо».
   Руки Рено напряглись, и он взял рот Евы, как хотел бы взять все ее упоительное тело. Не прерывая поцелуя, он сделал с ней два коротеньких шага к выступу скалы и сел.
   Ева удивленно охнула, увидев, что мир закачался и что она сидит на коленях Рено. Он быстро подтянул к себе револьвер и положил его рядом. Можно было считать, что сейчас, имея за спиной скалу, он был в безопасности.
   «Черта с два в безопасности», – подумал Рено саркастически.
   Но когда он снова наклонился к Еве, Джерико Слейтер словно отошел куда-то вдаль. Ее поцелуй был таким же страстным, как и его. Когда он наконец закончился, оба тяжело дышали.
   Ее поцелуй не был ни искусным, ни жеманным. Он просто сказал Рено, что Ева желала его до такой степени, что на какой-то момент могла позабыть все расчетливые трюки, какие женщины пускают в ход по отношению к вожделеющим мужчинам, дразня их до тех пор, пока они не согласятся на что угодно, лишь бы заполучить горячую приманку, которая так близка и доступна.
   Рено до сих пор не приходилось встречать женщин, которые настолько желали его, что забывали об игре, состоящей из уступок и отказов, и позволяли бесу страсти вселиться в их тело. Когда он понял, что в Еве желание сейчас сильнее расчета, он почти потерял голову.
   – Слава богу, – сказал, тяжело дыша, Рено, – что в этом платье нет пуговиц.
   – Поч-чему?
   – Я бы в мгновение ока сдернул его до пояса… А это было бы ошибкой.
   Ева не успела ничего сказать, и Рено уже жадно впился ртом в ее тело. Тонкая поношенная ткань не могла служить серьезной преградой для его ласк. Под платьем не было ничего, кроме тела, и эта мысль воспламенила Рено.
   Ева почувствовала, что его пальцы гладят и сжимают ее грудь, и по девичьему телу пробежала дрожь и разлилось тепло. Удовольствие от поцелуя дополнялось сладостными ощущениями, которые приносили его руки.
   Затем Рено через ткань стал целовать грудь. Соски девушки мгновенно затвердели, и она тихонько вскрикнула. Она удивленно прислушивалась к новому ощущению, чувствуя себя так, как если бы ее пронзили нежные молнии.
   Ее негромкий возглас обжег Рено. Его руки напряглись в попытке сдержать яростный приступ желания. Он сжал пальцы, и старенькая ткань платья треснула на плече. Обнажилась обольстительная грудь.
   Рено застонал. Он не собирался подвергать себя такому искушению. Но коль дело сделано, он не мог сдержать себя.
   Он наклонился и втянул маковку груди глубоко в рот. Он ощутил вкус горячей летней ночи, сирени и одновременно прошедшей юности и ее трепетных радостей. Хриплые стоны, исторгнутые из груди Евы, звучали как песнь сирены, побуждая его забыть об опасности, которая могла таиться в окружающей темноте.
   Послышался легкий треск ткани, заглушенный вскриком Евы, когда под рукой Рено она испытала удовольствие, граничащее с болью. Она понимала, что ей не следует позволять такой интимности, но была не в силах отказаться от его ласк.
   Ева не сразу осознала, что Рено расположил руку между ее ног и лишь тоненький барьер из легкой ткани отделял его ладонь от мягкого теплого холмика. Она знала одно: ей никогда не было так приятно, как сейчас, она никогда не испытывала такого пламени, которое звало ее к чему-то неведомому, к тому, что ей необходимо, иначе она просто умрет.