Лоуренс Джеймс. Любовник леди Чаттерли

такой жизнью не смирилась. Пройдет молодость, наступит зрелость, потом
старость, и ничего кроме запоздалых сожалений у вас не останется. - И ее
изрядно выпившая милость замолчала, углубившись в размышления.
Но Конни не хотелось ехать в Лондон, не хотелось, чтобы леди Беннерли
выводила ее в свет. Какая она светская дама! Да и скучно все это! А еще
чуяла она за добрыми словами мертвящий холодок. Как на полуострове
Лабрадор: на земле яркие цветы, а копнешь - вечная мерзлота.
В Рагби приехали Томми Дьюкс и еще один их приятель, Гарри Уинтерслоу,
и Джек Стрейнджуэйз с женой Оливией. Болтали о пустяках (ведь только в
кругу "закадычных" шел серьезный разговор), плохая погода лишь усугубляла
скуку. Можно было лишь поиграть на бильярде, да потанцевать под
механическое пианино.
Оливия стала рассказывать о книге про будущее, которую читала. Детей
будут выращивать в колбах, и женщин "обезопасят" от беременности.
- Как это замечательно! - восторгалась она. - Женщина, наконец, сможет
жить независимо.
Ее муж хотел детей, она же была против.
- И вы бы захотели "обезопаситься"? - неприятно усмехнувшись, спросил
Уинтерслоу.
- Меня, судя по всему, и так природа обезопасила, - ответила Оливия. -
Во всяком случае, у грядущих поколений будет побольше здравого смысла и
женщине не придется опускаться до своего "природного предназначения".
- Тогда, может, стоит их всех вообще поднять за облака, пусть себе
летят подальше, - предложил Дьюкс.
- Думается, достаточно развитая цивилизация упразднит многие
несовершенства наших организмов, - заговорил Клиффорд. - Взять, к примеру,
любовь, это лишь помеха. Думаю, что она отомрет, раз детей в пробирках
будут выращивать.
- Ну уж нет! - воскликнула Оливия. - Любовь еще больше радости будет
приносить.
- Случись, любовь отомрет, - раздумчиво сказала леди Беннерли, -
непременно будет что-то вместо нее. Может, морфием увлекаться начнут.
Представьте: вы дышите воздухом с добавкой морфина. Как это взбодрит!
- А по субботам по указу правительства в воздух добавят эфир - для
всеобщего веселья в выходной, - вставил Джек. - Все бы ничего, да только
вообразите, какими мы будем в среду.
- Пока способен забыть о теле, ты счастлив, - заявила леди Беннерли. -
А напомнит оно о себе, и ты несчастнейший из несчастных. Если в
цивилизации вообще есть какой-то смысл, она должна помочь нам забыть о
теле. И тогда время пролетит незаметно и счастливо.
- Пора нам вообще избавиться от тел, - сказал Уинтерслоу. - Давно уж
человеку нужно усовершенствовать себя, особенно физическую оболочку.
- И превратиться в облако, как дымок от сигареты, - улыбнулась Конни.
- Ничего подобного не случится, - заверил их Дьюкс. - Развалится наш
балаганчик, только и всего. Цивилизации нашей грозит упадок. И падать ей в
бездонную пропасть. Поверьте мне, лишь крепкий фаллос станет мостом к
спасению.
- Ах, генерал, докажите! Свершите невозможное! - воскликнула Оливия.
- Погибнет наш мир, - вздохнула тетушка Ева.
- И что же потом? - спросил Клиффорд.
- Понятия не имею, но что-нибудь да будет, - успокоила его старушка.
- Конни предрекает, что люди превратятся в дым, Оливия - что детей
станут растить в пробирках, а женщин избавят от тягот, Дьюкс верит, что
фаллос станет мостом в будущее. А каким же оно будет на самом деле? -
задумчиво проговорил Клиффорд.
- Не ломай голову! С сегодняшним бы днем разобраться! - нетерпеливо
бросила Оливия. - Побыстрей бы родильную пробирку изобрели да нас, женщин,
избавили.
- А вдруг в новой цивилизации будут жить настоящие мужчины, умные,
здоровые телом и духом, и красивые, под стать мужчинам, женщины? -
предположил Томми. - Ведь они как небо от земли будут отличаться от нас!
Разве мы мужчины? И что в женщинах женского? Мы - лишь примитивные
мыслящие устройства, так сказать, механико-интеллектуальные модели. Но
ведь придет время и для подлинных мужчин и женщин, которые сменят нас -
кучку болванчиков с умственным развитием дошколят. Вот это было бы
воистину удивительно, похлеще, чем люди-облака или пробирочные дети.
- Когда речь заходит о настоящих женщинах, я умолкаю, - прощебетала
Оливия.
- Да, в нас ничто не может привлекать, разве только крепость души, -
обронил Уинтерслоу.
- Верно, крепость привлекает, - пробормотал Джек и допил виски с
содовой.
- Только ли души? А я хочу, чтоб вслед за душой обессмертилось и тело!
- потребовал Дьюкс. - Так оно и будет со временем. Когда мы хоть чуточку
сдвинем с места нашу рассудочность, откажемся от денег и всякой чепухи. И
наступит демократия, но не мелкого своекорыстия, а свободного общения.
"Хочу, чтоб обессмертилось и тело!"... "Наступит демократия свободного
общения", - вновь и вновь звучало в ушах Конни. Она не понимала толком
смысл, но слова эти успокаивали ее душу - так успокаивает журчание воды.
Но до чего ж глупый и нескладный разговор! Конни измаялась от скуки,
слушая Клиффорда, тетушку Еву, Оливию и Джека, этого Уинтерслоу. Даже
Дьюкс надоел. Слова, слова, слова! Бесконечное и бессмысленное сотрясание
воздуха.
Однако проводив гостей, она не почувствовала облегчения. Размеренно и
нудно потянулись часы. Но где-то в животе угнездились досада и тоска, и
ничем их не вытравить. Из часов складывались дни, каждый давался ей с
необъяснимой тягостью, хотя ничего нового он не приносил. Разве что она
все больше и больше худела - это заметила даже экономка и спросила, не
больна ли. И Томми Дьюкс уверял, что она нездорова; Конни отнекивалась,
говорила, что все в порядке. Только вдруг появился страх перед белыми, как
привидения, надгробиями. Мраморной отвратительной белизной они напоминали
вставные зубы - этими жуткими "зубами" утыкано подножье холма у церкви в
Тивершолле. Из парка как на ладони была видна эта пугающая картина.
Ощерившийся в жуткой гримасе кладбищенский холм вызывал у Конни суеверный
страх. Ей казалось, недалек тот день, когда и ее схоронят там, еще один
"зуб" вырастет среди надгробий и памятников в этом прокопченном "сердце
Англии".
Она понимала: без помощи не обойтись. И послала коротенькую записку
сестре Хильде. "Мне в последнее время нездоровится. Сама не пойму, в чем
дело".
Ответ пришел из Шотландии - там теперь "осела" Хильда. А в марте
приехала и сама. На юркой двухместной машине. Одолела подъем, проехала
аллеей, обогнула луг, на котором высились два огромных бука, и подкатила к
усадьбе.
К машине подбежала Конни. Хильда заглушила мотор, вылезла и
расцеловалась с сестрой.
- Но что же все-таки случилось? - тут же спросила она.
- Да ничего! - пристыженно ответила Конни, но, взглянув на сестру и
сравнив с собой, поняла, что та не изведала и толики ее страданий. Раньше
у обеих сестер была золотистая с матовым отливом кожа, шелковистые
каштановые волосы, природа наделила обеих крепким и нежным телом. Но
сейчас Конни осунулась, лицо сделалось пепельно-серым, кожа на шее,
сиротливо выглядывавшей из ворота кофты, пожелтела и пошла морщинами.
- Ты и впрямь нездорова! - Хильда, как и сестра, говорила негромко,
чуть с придыханием. Была она почти на два года старше Конни.
- Да нет, здорова; просто, наверное, надоело мне все.
Боевой огонек вспыхнул во взгляде сестры. Она хоть и казалась мягкой и
спокойной, в душе была лихой и непокорной мужчинам воительницей.
- Проклятая дыра! - бросила она, оглядывая ненавидящим взором ни в чем
неповинную дремлющую старушку-усадьбу.
Неистовая душа жила в ее нежном, налитом, точно зрелый плод, теле. Ныне
такие воительницы уже перевелись.
Ничем не выдавая своих чувств, она пошла к Клиффорду. Тот тоже
подивился ее красе, но внутренне напрягся. Родные жены, не в пример ему,
не отличались изысканной воспитанностью и лоском. Конечно, они люди иного
круга, но, приезжая к нему в гости, они почему-то всегда подчиняли его
своей воле.
Он сидел в кресле прямо, светлые волосы ухожены, голубые, чуть навыкате
глаза бесстрастны. На холеном лице не прочитать ничего, кроме
благовоспитанного ожидания. Хильде вид его показался надутым и глупым. Он
старался держаться как можно увереннее, но Хильда на это и внимания не
обратила. Она приготовилась к бою, и кто перед ней - папа римский или
император - ей неважно.
- Конни выглядит просто удручающе, - тихо начала она, обожгла его
взглядом своих прекрасных серых глаз и скромно потупилась, совсем как
Конни. Но Клиффорд увидел сокрытое до поры твердокаменное, истинно
шотландское упрямство.
- Пожалуй, она немного похудела.
- И что же, вы ничего не предприняли?
- А так ли уж это необходимо? - парировал он ее вопрос с учтивостью и
непреклонностью, - столь разные качества зачастую уживаются в англичанах.
Хильда не ответила, лишь свирепо зыркнула на него: особой находчивостью
в словесной перепалке она не отличалась. Клиффорду же ее взгляд пришелся
горше всяких слов.
- Я покажу ее врачу, - наконец заговорила Хильда. - Вы можете
порекомендовать кого-либо из местных?
- Сожалею, но не могу.
- Хорошо. Отвезу ее в Лондон, там у нас есть надежный врач.
Клиффорд не проронил ни слова, хотя кипел от злости.
- Надеюсь, мне можно у вас переночевать, - продолжала Хильда, снимая
перчатки. - Сестру я увезу завтра утром.
От злости Клиффорд пожелтел, и белки глаз тоже пожелтели - пошаливала
печень. Но Хильда по-прежнему являла образец скромности и благочестия.
- Вам нужно завести сиделку, чтоб ухаживала только за вами. А еще лучше
мужчину в слуги взять, - сказала Хильда позже, за послеобеденным кофе - к
тому времени оба уже успокоились. Говорила она как всегда тихо и вроде бы
мягко, но Клиффорд чувствовал, что каждое слово - точно удар дубинкой по
голове.
- Вы так полагаете? - сухо спросил он.
- Вне всякого сомнения! Иначе нам с отцом придется увезти Конни на
месяц-другой. Так дальше продолжаться не может.
- Что - не может?
- Да вы посмотрите на бедную девочку! - и сама воззрилась на Клиффорда.
Он сидел перед ней, точно огромный вареный рак.
- Мы с Конни обсудим ваше предложение.
- Да я уж с ней все обсудила, - подвела черту Хильда.
Клиффорду ненавистны были сиделки - они напрочь лишают возможности
побыть наедине с собой, у них на виду все его самое сокровенное. Нет, от
них он настрадался, хватит. А мужчина-прислужник и того хуже, он его в
доме не потерпит, на худой конец, возьмет женщину. Но пока ему доставало
Конни.
Сестры уехали утром. Конни - точно агнец на заклании - съежилась и
притихла рядом с сидевшей за рулем Хильдой. Хотя их отец, сэр Малькольм, в
отъезде, дом в Кенсингтоне ждал сестер...
Доктор внимательно осмотрел Конни, расспросил о жизни.
- Иногда в газетах мне попадаются ваши с сэром Клиффордом фотографии.
Вы теперь - знаменитые люди. Да, вот как вырастают маленькие, тихие
девочки! Впрочем, вы и сейчас такая. Не испортила вас слава. Итак, никаких
патологических изменений у вас нет, но образ жизни придется изменить.
Скажите сэру Клиффорду, пусть отвезет вас в город или за границу. Вам
нужно развлечься, просто необходимо! Набраться сил - они у вас на исходе.
Сердце начинает пошаливать. Но это невроз, всего лишь невроз. Месяц в
Каннах или Биаррице - и все как рукой снимает. Но так дальше жить вам
нельзя, просто нельзя! Иначе я не отвечаю за последствия. Вы тратите
жизненные силы и ничем их не восполняете. Вам не хватает радости, обычной,
здоровой радости. Нельзя так расходовать силы. Всему есть предел! И всякую
грусть-тоску - прочь! Это главное.
Хильда лишь стиснула зубы, видно, дело нешуточное.
Микаэлис, прослышав, что они в городе, тотчас примчался с букетом роз.
- Что, что случилось? - воскликнул он. - На тебе лица нет! Ты страшно
переменилась, от тебя только тень осталась. Что ж ты ничего мне не
сообщила? Я б увез тебя в Ниццу или на Сицилию. Да, поедем со мной на
Сицилию. Там сейчас чудесно. Тебе нужно солнце! Тебе нужна жизнь! Поедем
со мной! Поедем в Африку! Да брось ты сэра Клиффорда! Забудь о нем и
поедем со мной. Я женюсь на тебе, как только он даст развод. Поехали. Ты
поймешь, что такое жизнь! Благодать! Да Рагби кого угодно в могилу сведет!
Пропащее место! Как трясина! Любого засосет! Поедем же со мной к солнцу!
Тебе так не хватает света, тепла - естественной человеческой жизни.
Но при одной только мысли, что придется оставить Клиффорда, прямо
сейчас, все бросить, у Конни занимался дух. Нет, не сможет она! Нет... ни
за что! Не сможет, и все! Она непременно вернется в Рагби.
Микаэлис выслушал ее с раздражением. Хильда отнюдь не благоволила ему,
но все же меж Клиффордом и Микаэлисом выбрала бы последнего. Итак, сестры
вернулись в Рагби.
Хильда первым делом отправилась к Клиффорду; желтизна, тронувшая белки
его глаз, еще не сошла. Конечно же, и он по-своему волновался и томился.
Но внимательно выслушал все, что говорила Хильда, что говорил Хильде
доктор (о том, что говорил Микаэлис, Хильда, разумеется, не упомянула).
Пока она выставляла Клиффорду одно условие за другим, бедняга сидел молча.
- Вот адрес хорошего слуги. Он ухаживал за одним инвалидом, тот умер в
прошлом месяце. Слуга этот - человек надежный и, не сомневаюсь, приедет,
если позвать.
- Но я не инвалид, и мне не нужен слуга! - отчаянно отбивался Клиффорд.
- Вот еще адреса двух сиделок. Одну я сама видела, она внушает доверие.
Лет пятьдесят, спокойная, крепкая, добродушная, для своего уровня даже
воспитанная.
Клиффорд, насупившись, молчал.
- Ну что же. Клиффорд. Если к завтрашнему дню мы ни о чем не
договоримся, я даю отцу телеграмму, и мы забираем Конни.
- И Конни готова уехать?
- Ей, конечно, не хочется, но она понимает, что иного выхода нет. Мать
у нас умерла от рака, и все на нервной почве. Рисковать еще одной жизнью
мы не будем.
Назавтра Клиффорд предложил в сиделки миссис Болтон, приходскую сестру
милосердия из Тивершолла. Очевидно, ее порекомендовала Клиффорду экономка.
Миссис Болтон собиралась оставить службу и практиковать как частная
сестра-сиделка. Клиффорду просто невмоготу было бы довериться чужому
человеку, но миссис Болтон ухаживала за ним, когда в детстве он болел
скарлатиной.
Конни и Хильда тут же отправились к миссис Болтон. Жила она в добротном
особнячке, на "чистой" половине поселка. Миловидная женщина лет под
пятьдесят - в белой наколке и переднике, в подобающем сестре милосердия
платье, как раз заваривала чай. Гостиная у нее была маленькая,
заставленная мебелью.
К гостям она отнеслась с большим вниманием и тактом; в речи лишь
изредка проскальзывал местный небрежный говорок, говорила она грамотно,
хотя и тяжеловесно. Много лет верховодила она заболевшими шахтерами,
исполнилась веры в собственные силы и наилучшего о себе мнения. Одним
словом, по деревенским масштабам она тоже представляла высшее местное
общество, к тому же весьма уважаемое.
- Да, конечно, леди Чаттерли выглядит не очень-то хорошо! Она,
помнится, все время была такой славной пышечкой, и - на тебе! За зиму,
поди, так ослабела! Еще бы, ей нелегко приходится. Ах, бедный сэр
Клиффорд! Все война проклятая! Кто-то за все ответит?
Миссис Болтон готова ехать в Рагби незамедлительно, лишь бы отпустил
доктор Шардлоу. У нее еще полмесяца ночные дежурства, но ведь можно и
замену подыскать.
Хильда написала доктору Шардлоу письмо, и уже в воскресенье сиделка и
два чемодана в придачу прибыли на извозчике в Рагби. Все переговоры вела
Хильда. Миссис Болтон и без повода взялась бы переговорить обо всем на
свете. Казалось, молодость еще бьет в ней ключом. Так легко вспыхивали ее
белые щеки! А было ей сорок семь.
Мужа, Теда Болтона, она потеряла двадцать два года назад, ровно под
Рождество - он погиб на шахте, оставив ее с двумя малыми детьми,
младшенькая еще и ходить не умела. Сейчас она уже замужем, за очень
приличным молодым человеком, работает на солидную фирму в Шеффилде.
Старшенькая учительствует в Честерфилде, приезжает на выходные домой, если
не сманят куда-нибудь подружки. Теперь ведь у молодых забав хоть отбавляй,
не то что в ее, Айви Болтон, пору.
Тед Болтин погиб при взрыве в забое двадцати восьми лет от роду. Их там
четверо было. Штейгер им крикнул: "Ложись!", трое-то успели, а Тед
замешкался. Вот и погиб. На следствии товарищи давай начальство
выгораживать, дескать, Тед испугался, хотел убежать, приказа ослушался,
так что вроде выходит, будто он сам и виноват. И компенсацию заплатили
только три сотни фунтов, да и то будто из милости, а не по закону. Так как
Тед, видите ли, по своей вине погиб. Да еще и на руки-то всех денег не
дали! Она-то хотела лавку открыть. А ей говорят: промотаешь деньги или
пропьешь. Так и платили по тридцать шиллингов в неделю. Приходилось каждый
понедельник тащиться в контору и по два часа простаивать в очереди. И так
почти четыре года. А что ей оставалось - с двумя малышками на руках?
Хорошо, мать Теда - добрая душа - помогла. Как девочки ходить научились,
она на день их к себе стала забирать, а Айви ездила в Шеффилд на курсы при
"Скорой помощи", а на четвертый год даже выучилась на сестру-сиделку и
бумагу соответственную получила. Она твердо решила ни от кого не зависеть,
самостоятельно воспитывать дочерей. Одно время работала в маленькой
больнице, потом ее приметили в тивершолльской Угольной компании,
приметил-то сам сэр Джеффри, решил, что опыта у нее уже достаточно, и
пригласил работать в приходской больнице, что очень любезно с его стороны.
И вообще к ней очень по-доброму начальство относилось, ничего дурного
сказать нельзя. Так и работала, только сейчас уже трудно все на своих
плечах нести, полегче бы занятие подобрать, а то приходится и в дождь, и в
слякоть по всему приходу грязь месить, больных навещать.
- Что верно, то верно, в Компании ко мне по-доброму отнеслись. Но вовек
не забуду, как они о Теде отзывались. Таких, как он, бесстрашных да
хладнокровных, в шахте и не сыскать. А его чуть не трусом выставили. Ну, а
мертвый-то что, ведь за себя слова на замолвит.
Сколь противоречивые чувства обнаружились в этой женщине, пока она
рассказывала. К шахтерам она привязалась - столько лет лечила их. Но в то
же время она ставила себя много выше. Вроде б и "верхушка", ан нет, к тем,
кто "наверху", она исходила ненавистью и презрением. Хозяева! В
столкновениях хозяев с рабочими она всегда стояла за трудовой люд. Но
стихала борьба, и Айви Болтон снова пыталась доказать свое превосходство,
приобщиться к "верхушке". Эти люди завораживали ее, пробуждая в душе
исконно английскую тягу к верховодству. Она с трепетом ехала в Рагби, с
трепетом беседовала с леди Чаттерли. Ну, о чем речь! С простыми
шахтерскими женами ее не сравнить! Это миссис Болтон старалась
подчеркнуть, насколько ей хватало красноречия. Однако проглядывало в ней и
недовольство высокородным семейством - то было недовольство хозяевами.
- Конечно же, такая работа леди Чаттерли не под силу! Слава Богу, что
сестра приехала, выручила. Мужчины, что из благородных, что из простых -
все одно, не задумываются, каково женщине, принимают все как должное. Уж
сколько раз я шахтерам выговаривала. Сэру Клиффорду, конечно, трудно, что
и говорить, обезножел совсем. У них в семье люд гордый, заносчивый даже -
ясное дело, аристократы! И вот как судьба их ниспровергла. Леди Чаттерли,
бедняжке, тяжело, поди, тяжелее, чем мужу. Что у нее в жизни есть?! Я хоть
три года со своим Тедом прожила, но разрази меня гром, пока при нем была,
чувствовала, что такое муж, и той поры мне не забыть. Кто бы подумал, что
он так погибнет? Мне и сейчас даже не верится. Хоть и своими руками его
обмывала, но для меня он и сейчас как живой. Живой, и все тут.
Итак, в Рагби зазвучал новый, непривычный поначалу для Конни, голос. Он
обострил ее внутренний слух.
Правда, первую неделю в Рагби миссис Болтон вела себя очень сдержанно.
Никакой самоуверенности, никакого верховодства, в новой обстановке она
робела. С Клиффордом держалась скромно, молчаливо, даже испуганно. Ему
такое обращение пришлось по душе, и он вскоре перестал стесняться,
полностью доверившись сиделке, даже не замечал ее.
- Полезный ноль - вот она кто! - сказал он. Конни воззрилась на мужа,
но спорить не стала. Столь несхожи впечатления двух несхожих людей.
И скоро вернулись его высокомерные, поистине хозяйские замашки с
сиделкой. Она была к этому готова и бессознательно согласилась с
отведенной ролью. С какой готовностью принимаем мы обличье, которое от нас
ждут. Ее прежние пациенты, шахтеры, вели себя как дети, жаловались, что и
где болит, а она перевязывала их, терпеливо ухаживала. В их окружении она
чувствовала себя всемогущей, этакой доброй волшебницей, способной
врачевать. При Клиффорде она умалилась до простой служанки, безропотно
смирилась, постаралась приноровиться к людям высшего общества.
Молчаливо потупив взор, опустив овальное, еще красивое лицо, приступала
она к своим обязанностям, всякий раз спрашивая разрешения сделать то или
это.
- Нет, это подождет. С этим повременим.
- Прекрасно, сэр.
- Зайдите через полчаса.
- Прекрасно, сэр.
- И унесите, пожалуйста, старые газеты.
- Прекрасно, сэр.
И тихо она исчезала, а через полчаса появлялась вновь. Да, к ней
относились не очень уважительно, но она и не возражала. Она жила новыми
ощущениями, вращаясь среди "сильных мира сего". К Клиффорду она не питала
ни отвращения, ни неприязни. Он был любопытен ей, как часть доселе
непонятного и незнакомого явления - жизни аристократов. Куда проще ей было
с леди Чаттерли, да к тому же за хозяйкой дома первое слово.
Миссис Болтон укладывала Клиффорда спать, сама же стелила себе в
комнате напротив и по звонку хозяина приходила даже ночью. Не обойтись без
нее и утром; вскоре миссис Болтон стала просто незаменимой, она даже брила
Клиффорда своей легкой женской рукой. Обходительная и толковая, она скоро
поняла, как возобладать и над Клиффордом. В конце концов, не столь уж он и
отличается от шахтеров - и подбородок ему так же намыливаешь, и щетина у
него такая же. А его заносчивость и неискренность ее мало беспокоили. У
новой жизни свои законы.
Клиффорд в глубине души так и не простил Конни: ведь та отказала ему в
самой важной заботе, передоверив чужой, платной сиделке. Завял цветок
интимности меж ним и женой - так объяснил себе перемену Клиффорд. Конни,
меж тем, нимало не огорчилась. "Цветок интимности" виделся ей вроде
капризной орхидеи, вытягивавшей из нее, Конни, все жизненные соки. Однако,
по ее разумению, сам цветок до конца так и не распустился.
Теперь у нее появилось больше свободного времени, она тихонько
наигрывала на фортепьяно у себя в гостиной, напевала: "Не рви крапивы... и
пут любовных, - сожжешь всю душу". Да, ожогов на душе у нее не счесть, и
все - за последнее время, все из-за этих "пут любовных". Но, слава Богу,
она все ж их ослабила. Как хорошо побыть одной, не нужно все время
поддерживать с мужем разговор. Он же, оставаясь наедине с самим собой,
садился за пишущую машинку и печатал, печатал, печатал - до бесконечности.
А случись жена рядом в минуту досуга, он тут же заводил нескончаемо долгий
монолог: без устали копался в людских поступках, побуждениях, чертах
характера и иных проявлениях личности - у Конни голова шла кругом. Долгие
годы она с упоением слушала мужа, и вот наслушалась, хватит. Речи его
стали ей невыносимы. Как хорошо, что теперь она может побыть одна.
Они, как два больших дерева, срослись тысячами корешков, сплелись
множеством ветвей, да так крепко, что начали душить друг друга. И вот
Конни принялась распутывать этот клубок, обрывать узы, ставшие путами,
осторожно-осторожно, хотя ей не терпелось поскорее вырваться на свободу.
Но у них любовь особая, и путы рвались не так-то легко. Однако появилась
миссис Болтон и изрядно помогла.
Впрочем, Клиффорд по-прежнему хотел проводить с женой вечера за
сокровенными беседами или чтением вслух. Но Конни подстраивала так, что в
десять часов приходила миссис Болтон, и "посиделки" заканчивались, Конни
поднималась к себе в спальню, а Клиффорд оставался на попечении доброй
няньки.
Миссис Болтон столовалась с экономкой в ее комнатах, они прекрасно
ладили друг с другом. Занятно, как близко к господским покоям подобрались
комнаты прислуги - прямо к дверям хозяйского кабинета - раньше они ютились
поодаль. А теперь миссис Беттс частенько заглядывала в комнату сиделки, и
до Конни доносились их приглушенные голоса. Подчас даже в гостиной, сидя с
Клиффордом, она чувствовала всепроникающее дыхание иного, простолюдинного
мира.
Да, появление миссис Болтон во многом изменило жизнь усадьбы.
У Конни точно гора свалилась с плеч. Началась совсем другая жизнь, она
стала чувствовать по-иному, вздохнула полной грудью. Но еще пугало, как
много корней связывает - причем на всю жизнь - с Клиффордом. Все же она
вздохнула свободнее, вот-вот откроется новая страница в ее жизни.

8

Миссис Болтон и на Конни поглядывала покровительственно, и ее хотела
взять под свое крыло, видя в ней и дочь и пациентку. Она выпроваживала ее
милость на прогулки, либо пешие, либо на машине. А Конни сделалась вдруг
домоседкой: она проводила почти все время у камина, либо с книгой (хотя
читала вполглаза), либо с вышивкой (хотя это ее мало увлекало), и очень
редко покидала дом.
Как-то в ветреный день, вскоре после отъезда Хильды, миссис Болтон
предложила:
- Пошли б в лес погулять. Набрали б нарциссов, их у дома лесничего
много. Красотища! Ничего лучше в марте не сыскать. Поставите у себя в
комнате, любо-дорого смотреть.