провиант и стал трапезничать.
Вчера, открыв Самохваловский гроб, криминалисты ничего непредвиденного
не увидели. Женский труп. Нестеров с первого взгляда даже решил, что это и
есть Самохвалова, та, что до сих пор лежит в холодильнике морга первой
градской. То же лицо, как вторая капля воды. Труп был обследован на месте,
затем увезен в лабораторию. И все таки это была не Самохвалова! Он, никогда
не видевший ее живой, не зря был хорошим физиономистом. К пятидесяти двум
годам Нестеров мог не сомневаться в своей способности запоминать и отличать
лица друг от друга. Он, может, и следователем стал отчасти из-за этого
своего таланта: всех актеров и актрис на улице узнавал, любого друга
издалека, любого соседа.
Даже по походке, по каким-то никому неведомым человеческим
особенностям: пластике, мимике, ушной раковине, наконец. Только Нестеров
видел это все сразу, скопом. Никогда он не ошибался, если приходилось
спорить относительно индивидуализации преступника, моментально вытаскивал из
памяти образ человека, если видел похожего и так далее.
Экспертное отождествление трупа в захоронении 8/УЕ-7-3456 Волкова
кладбища показало, что труп не идентичен гражданке Самохваловой Наталье
Борисовне, 1963 года рождения. С целью выяснения обстоятельств смерти
произведено повторное вскрытие трупа неизвестной, похороненной под именем
Самохваловой Натальи Борисовны. Установлено, что смерть произошла от
внезапного сокращения сердечной мышцы и наступившего затем паралича сердца.
В паховой области трупа обнаружен след от укола иглы, которой в организм
было введено быстродействующее сокращающее средство. Началась работа по
установлению личности убитой по данным дактилоскопии, опрос бывшего
персонала отделения Межлегионбанка "Фора" в Петербурге, знакомых и ближайших
подруг Самохваловой Натальи Борисовны, повторный обыск на квартире
Самохваловой и допрос отчима Осипова Павла Ивановича проводил следователь
петербургского управления ФСБ полковник Медведев. Результаты оперативных
действий дали положительный результат. Через соседей Самохваловой Натальи
Борисовны удалось разыскать школьную подругу Самохваловой Титову Инну
Густавовну, которая сообщила, что Самохвалова в июне-июле месяце сего года
возобновила свое общение с их общей старой приятельницей, так же
одноклассницей, Халифовой Эльмирой Фатыховной. По данным районного
управления Внутренних дел Петроградского округа Петербурга установлено, что
Халифова Эльмира Фатыховна, 1963 года рождения, уроженка Ленинграда,
проживала на улице Профессора Попова, в доме, где секс-шоп. Любой покажет.
Род занятий не определен, имелся единичный привод в милицию во время облавы
в гостинице Дворца молодежи в 1993 году. С 1 августа этого года считается
без вести пропавшей при невыясненных обстоятельствах. По заявлению семьи
Халифовой объявлен розыск.
Весь вчерашний день Нестеров посвятил идентификации трупа. А для этого
необходимо было ехать к родителям Халифовой. Нестеров настраивался два часа.
Слушал байки Медведева, рад был его трепотне про нелады с женой, упреки в
адрес сына-оболтуса и начальства-разгильдяйства, когда пошли тирады о
политическом неустройстве и постоянном обмане военных, Нестеров встал и
поехал. Никого с собой не взял. Только водитель Стенин, лейтенант, бывший
афганец, и папка с фотографиями сегодняшнего эксгумированного трупа. Велел
без него никаких действий по захоронению не предпринимать.
Серенькая "Волга" снова направилась на бывшую петербургскую окраину -
Аптекарский остров, Карповка, Кировский проспект, Ботанический сад.
Повернули на улицу Профессора Попова. Сначала заехали в Префектуру, рядом с
которой находилось УВД. Старший опреуполномоченый встретил Нестерова возле
обнесенной стеклянным куполом дежурки, в фойе. Препроводил в отдел виз и
регистраций. Нестровым занялась важная пигалица с расходящейся на груди
блузкой. Она ее то и дело поправляла, но грудь все таки выпирала, взгляд
Нестерова, как примагниченый, соскальзывал в щелку: обычная "Анжелика" и
часть розовой кожи. Хоть одно радующее взгляд зрелище. Нестеров представил
некачественную зачерненную ксерокопию загранпаспорта на имя Самохваловой,
обнаруженного Алтуховым в портовой жандармерии Венеции.
- На имя можете не обращать внимание. Паспорт поддельный. Нужно найти
данные по номеру. Видите, печать вашего ОВИРа.
Через несколько минут, девушка, озабоченная собственной кофточкой,
подняла анкету.
- Паспорт оформлен в июле. Вот анкета. Я помню эту фамилию. Кажется,
Михаил Иванович лично занимался гражданкой.
Нестеров пошел к начальнику отдела. Тот пожал плечами:
- Оформил в три дня по личному звонку члена коллегии МИДа Трещетко
Василия Ксенофонтовича. Какие ко мне претензии?
- Вы думаете, если выполнили незаконную просьбу высокопоставленного
должного лица, даже начальника, то вы невиновны в преступном деянии? -
искренне поинтересовался Нестеров.
- Не просьбу, - самоуверенно ответил клерк. - Не просьбу. Приказ. Меня
никто не спрашивал. Просто приказали сделать. И не надо на меня так
смотреть. Этот мир не переделаешь.
- Кто оформлял паспорт?
-Оформляла туристическая фирма "В добрый путь". Принесли
общегражданский паспорт Самохваловой Натальи Борисовны, заведующей филиалом
вашего московского банка, фотографии для загранпаспорта, анкету, лицензию. И
телефон мне к уху. Там говорят: "Секретарь Трещетко, одну секундочку". Я
человек новый, понятия не имею, кто такой Трещетко. Не думал же я что в
первый месяц работы буду личные МИДовские просьбы выполнять.
Он берет трубку, заставил меня представиться и рассказать о себе. Я
спрашиваю, с кем разговариваю, он меня покрыл красиво. Дал три секунды,
чтобы я в МИДовский телефонник слазал. Я беру трубку. Он: "Оформить паспорт
на Самохвалову. Общегражданский сейчас же отдать на руки. Все".
- Все с тобой ясно, Миша. Живи пока. Но больше так не делай. Анкету с
фотографией я забираю.
Возвратившись в машину Нестеров впервые увидел лицо живой Халифовой при
дневном свете в качественном исполнении. Если бы эксперты не сказали ему час
назад, что отпечатки пальцев эксгумированного трупа не совпадают с
отпечатками московского трупа, Нестеров бы подумал, что Халифова - это
клонированная Самохвалова.
Из машины он набрал номер Медведева и потребовал заняться ОВИРом
Петроградского округа.
14.
Было часа три, когда в квартире Халифовых раздался звонок в дверь.
Немолодая большелицая женщина с короткой стрижкой и, едва заметно раскосыми
глазами, вытерла руки о кухонное полотенце и крикнула в комнату сына:
- Марат, это, наверно, к тебе.
- То-ат-открой, я сплю.
Фолия Омаровна, все еще машинально вытирая руки о полотенце, стала
поворачивать многочисленные дверные замки. Перед ней стоял худой высокий
мужчина лет пятидесяти, темноволосый, белокожий, со странным утомленным
выражением лица и, как ей показалось, затаенной печалью в глазах.
Она почувствовала что-то недоброе, какую-то надвигающуюся в ее дом
беду, давно, впрочем, предчувствовавшуюся ею.
- Вы позволите? - спросил Нестеров, - я по поводу Вашего заявления о
розыске Халифовой Омары Фатыховны. Вы ведь Фолия Омаровна?
- Ма-ам, кто там? - крикнули из комнаты.
- Ничего, это не к тебе.
- Простите, но сына Вашего я попрошу тоже присутствовать, если это
возможно.
Она ушла в боковую комнату и через секунду вернулась.
Нестеров показал ей удостоверение. Женщина обмякла и села на угловой
кухонный диванчик. Из комнаты вышел худой долговязый парень в джинсах и
расстегнутой рубашке на голое тело. Водитель Стенин присел в прихожей на
маленькую табуреточку. Кухня была тесной, но обжитой, приспособленной для
постоянного в ней обитания. Нестеров попросил стакан холодной воды и
разрешения сесть.
- Я расследую одно дело...- начал было он, но сразу решил, что начал не
с того, попробовал еще раз, - вы знаете Самохвалову Наталью Борисовну?
Женщина выжидательно посмотрела, как будто и не собиралась отвечать.
- Мам, т-тэ- тебя спрашивают, - разбудил ее Марат, сын.
- Это школьная подруга. Она утонула, говорили. Мы с ней давно не
общаемся. Пошла в гору.
Нестерову ничего не оставалось делать, как положить перед матерью
ОВИРовскую анкету. Фолия Омаровна повела бровью, долго осматривая листы.
- Ничего не понимаю. Что они напутали тут все? Марат? Почему на этой
анкете фото нашей Омары?
- Потому что она под этим именем отправилась в круиз, - сказал
Нестеров.
- В какой круиз? - она посмотрела на сына, который уже закрыл лицо
руками и сильно вдавил пальцы в глазницы. На глаза Фолии Омаровны уже
выползали слезы, но она еще ничего толком не понимала.
- Фолия, простите меня, у нас есть все основания полагать, что
утонувшая на теплоходе в порту Венеция и похороненная под именем
Самохваловой Наталии Борисовны женщина на самом деле - ваша дочь, Халифова
Эльмира Фатыховна.
- Полагать?..
Женщина широко открыла рот и закрыла его ладонями. Нестеров протянул ей
стакан воды, к которому сам и не притрагивался. Он молча ждал, пока Марат
уводил мать в комнату, потом встал, прошел по коридору мимо Стенина и
заглянул за угол. Женщина не плакала. Может быть, она не поверила Нестерову.
- Нас уже, наас уже несколько раз, это, вызы... вызывали в морг, -
обернувшись, сказал Марат.
- Дело в том, что сегодня я проводил, я открывал захоронение, -
объяснил Нестеров, - труп можно опознать. Мама может не ездить. Это нужно
сделать сегодня. Я обязан вам сказать, несколько часов назад установлено,
что твою сестру убили. Так же как и Самохвалову. Ее труп, идентифицированный
по всем правилам, обнаружен месяцем позже, совсем в другом месте. Для того,
чтобы найти и обезвредить убийцу, ты должен мне помочь.
- Марат, не надо, - попросила Фолия Омаровна, - я не хочу ничего знать.
Пожалуйста, останься дома.
Марат скорее озадаченный, посерьезневший, чем убитый горем, попросил
Нестерова подождать, пока он переоденется. Через какое-то время он вышел из
своей комнаты в других, очевидно, более дорогих джинсах, а из-под рубашки
выглядывала белая футболка. Он строго сказал матери, чтобы она сидела и
ждала его дома, взял радиотелефон и набрал какой-то номер. Еще минут через
пять в квартиру вошла такая же хрупкая стройная особа и осталась
присматривать за матерью своего жениха.
По дороге Марат сообщал Нестерову уже заученное наизусть расположение
родинок, родимого пятна, швов и порезов. Сказал так же, что сестра сделала
чуть ли не двадцать абортов, только мать об этом не знает. Нестерову удалось
выяснить, что при исчезновении сестры пропали все ее лучшие наряды и сумка.
Они с матерью решили, что Эльмира уехала в отпуск и позвонит им позже. Но в
середине августа уже заволновались, заявили в милицию.
Даже сейчас в поезде Нестерову было неприятно вспоминать о том, с чем
ему пришлось столкнуться вчера при общении с Халифовыми. Он уже не занимался
ни Маратом, потерявшим сознание в лаборатории, ни его матерью, к которой
поехал Медведев отвозить сына, ни ночными похоронами. Но ему до сих пор
словно воздуха не хватало ожидаемого и не увиденного им материнского горя:
ни мать, ни сын не показали своей боли, как будто даже страшное известие,
которое принес Нестеров, не смогло отвлечь их от насущного земного
прозябанья. Он объяснял это определенным складом характеров, но легче от
этого не становилось.
Когда Медведев поехал отвозить труп Халифовой на кладбище, Нестеров
направился к подруге обеих убитых Титовой Инге Густавовне.
И тут кое-что еще прояснилось. Узнав о смерти сразу двоих одноклассниц,
Инга разревелась на плече мужа. Тот по-мужски утешал ее словами: "Чего ты
разревелась, дуреха, ты же с ними раз в год встречалась".
Однако, оказалось, что хоть и прервалась уже давно девичья дружба и
совместные увеселения школьных подружек, Инга через общих знакомых и соседей
- живут-то в одном квартале - следила за судьбами и той, и другой.
- Элька, только я ее могла так звать - Элька, меня многому в жизни
научила. Она очень опытная в жизни, в мужчинах, если хотите. Я бы так и
осталась дурочкой неотесанной, если бы не она, - говорила Инга, не обращая
внимания на мужа. - Мы с ней даже в одной фирме вместе три года после школы
проработали. Хотя не сразу после школы, лет по двадцать нам тогда было.
Молоденькие, неопытные. Но она раскрутилась быстро. То одному начальнику
даст, то другому. Они ее и не обижали, а меня не трогали. Она за двоих
отдувалась: сауны, дачи, гостиницы. Знаете, и ей это нравилось. Все ей
платили. Она даже не просила: раз звонит мужик, значит, готова приехать. При
этом приговаривает, что ей предлагают шубку енотовую или там серьги. Мужчин
себе, конечно, только денежных подбирала. Много их у нее было. И все, как
пчелы на сладкое, на нее западали. Она - вертлявая, всегда смешливая,
озорная. Я даже завидовала, что у меня в жизни все как-то основательней, что
не могу я так просто ко всему относиться. Она и влюбляться при этом
успевала. И тут же от любимых гуляла, чтобы денег заработать. Вроде и по
вызовам ездила, в основном к иностранцам. И на работе: позовет кто-нибудь в
ванную, бежит, позовут в кабинет - бежит. Сама очень любила это дело.
Однажды, привела ко мне домой какого-то поляка. Я их в комнате у батареи
положила. Она прямо при мне ночью там ему дала. Так при этом кричала, как
будто он и впрямь секс-ковбой. А Наташка очень редко до нас снисходила, рано
замуж вышла, уезжала жить в Москву, потом в длительную загранку, потом,
когда мать уехала, как раз вернулась сюда. И надо же, мы все удивились,
заведующей банком. Кстати, Элька на нее обижалась немного, ну, фыркала в
общем: ведь та могла Эльку к себе в банк взять, все-таки у нее бухгалтерские
курсы. А Наташа наша только через три года после возвращения нам позвонила.
Сначала мне, потом Эльмирке. Когда Наташу хоронили, я все ждала, что вот-вот
Элька появится. Прямо чувствовала ее присутствие. Мы ведь все десять лет
неразлучны были. Теперь я одна осталась?
Словом, Нестеров, наконец, начал понимать зачем Самохвалова разыскивала
старую подругу, очень на нее похожую, хотя и с несколько раскосыми разрезом
глаз. И, на что могла купиться Халифова тоже было ясно. Вероятно, этому
способствовал восхищенный рассказ Инги Титовой, но Нестерову стало тогда еще
больше жаль невинно погубленную шальную девчонку убитую Тупокиным на
корабле.
Ночью позвонил Алтухов. Шепотом поздоровался. Нестеров шепотом ответил,
что ничего не слышно и в голос добавил, что если уж Алтухов решился
отзвонить из "Покровского", то пусть прибавит громкость на разумное число
децибелов.
Алтухов громкость включил. Оказалось, что он звонит из дома, с кухни,
просто боится разбудить ребенка.
- Это с непривычки, - успокоил Нестеров. - Почему не на посту,
что-нибудь стряслось?
- Во-первых... да. Стряслось. Во-вторых, там оставил ребят из
"мышки-наружки", - и Алтухов убил Нестерова наповал, - на Атташева сегодня
вечером совершено покушение: по всем приметам - Тупокин.
- По каким приметам? - уточнил Нестеров.
- Огня много было, - пошутил Алтухов. - Бомба была заложена в
Тупокинский "Опель". На х.. он ему, когда кругом посты этот "Опель"
стерегут.
- Что с Атташевым? Жив? Что ж ты так пугаешь-то, черт.
-Погиб водитель-телохранитель. Кажется, Николай Константинович, Тупокин
в Москве. Конечно, не у себя на квартире, там дежурят наши. Но это его рук
дело. Я всех трещетковских ребят уже по головам сосчитал. Нужно брать и
того, и другого. Я имею ввиду Атташева и Трещетко. На такую приманку и
Лохнесское чудовище клюнет.
- Или клюнет, или плюнет, - скаламбурил Нестеров, - но самолетом не
полечу, лучше сразу пристрелите. Утренним каким-нибудь поездом или "Красной
стрелой" приеду. А ты не теряй времени - нажми на Атташева.
Нестеров мирно спал, покачиваясь в своем узеньком кресле: развезло от
коктейля, как младенца в колыбели после искусственного питания...
15.
Пансионат "Покровское" принадлежал ранее Министерству радиоотрасли
СССР. СССР и министерство развалились, в связи с чем пансионат сначала
перешел в руки одного акционерного общества (теперь все управления
минрадиоотра акционировались), а потом был продан за долги некой
коммерческой фирме, занимавшейся распространением вполне легальной
вино-водочной продукции, деревообработкой, банковской, адвокатской и
туристической деятельностью, в общем - всем, куда господин Трещетко Василий
Ксенофонтович успел пристроить свои капиталы. Однако, фирма была
зарегистрирована на подставное имя.
На самом деле, Толик Чужаковский был элементарным Управляющим. Фирма,
или скорее консорциум, жила своей жизнью. Василий Ксенофонтович вряд ли
сходу мог ответить, где ее юридический адрес. Чистую прибыль - или черным
налом или безналичными переводами - Чужаковский переправлял Трещетко, не
беспокоя его лишними вопросами типа: "Вам все деньги перечислять или что-то
можно поприжать?" Знал, что с Трещетко шутки плохи. Он понимал, что для
хозяина это не основной источник заработка. Трещетко мог себе позволить
открывать такие фирмы пачками для собственного удовольствия и
трудоустройства дальних родственников. Их у него было - целый Ливонский
орден.
Трещетко был двойственен и не скрывал этого. С того момента, когда он
выезжал за ворота пансионата утром и до того, когда его экскорт подъезжал к
коттеджу на территории "Покровского", где он большую часть времени года
обитал, он был высоким государственным чиновником, одновременно, чем-то
потусторонним для обычного госаппарата, как и весь контингент Министерства
иностранных дел.
У него было множество приятелей во всех структурах государственной
власти, как-никак до своего положения ему пришлось добираться по длинной
лестнице: от райкомовского секретаря по туризму и отдыху молодежи, до
второго секретаря посольства в одной недоразвитой стране. Пришлось закончить
когда-то и Институт повышения квалификации руководителей высшего звена
государственного управления Академию народного хозяйства при Совмине СССР и
Дипломатическую академию. Так вот, в рабочие часы, иногда по пол суток,
Василий Ксенофонтович руководил своим хлопотным ведомством, решал проблемы
Начальников ГАИ, таможни, ХОЗУ Кремля, дипломатических жен и любовниц, а
потом, как примагниченный ехал на скорости сто восемьдесят в свое
"Покровское", где была другая жизнь, почти помещичья, такое гнездо или
скорее логово.
В Москве у него была семья: всем довольная молчаливая Нелечка, дни
проводящая в салонах красоты, а ночи в тусовочных скопищах, среди
ровесников. Трещетко прощали девятнадцатилетнюю супругу, - настали времена,
когда пикантность личной жизни известных особ порождала не нарекания и
зависть, а лишь удовольствие от бесплатного зрелища. Нужно же было когда-то
заменить слухи и сплетни о романах звезд советской эстрады и пьянках лидеров
страны чем-то еще, занимающим умы.
Он женился по страсти, произошедшей через две недели после первой
встречи. Женился-то он сразу, на пятый день после знакомства. Василий
Ксенофонтович вовсе не переживал ни по поводу флегматичности юной жены, ни
по поводу их несовместимости в пространственно-временном и духовном плане.
Он и не надеялся еще когда-нибудь встретить женщину, способную быть ему
необходимой до гробовой доски.
Каждое утро он вспоминал Наташу и после этого не мог уже подумать о
какой-то другой женщине, как о жене. Хотя, нельзя сказать, чтобы они
расстались по-хорошему. К началу девяностых они уже объездили весь мир,
начали появляться наметки с иностранными инвесторами и вкладчиками, проекты
создания своего банка, он дал жене второе - экономическое - образование. Они
жили в Москве, в той же самой квартире на Кутузовском, где сейчас
подпиливает свои наклеенные ноготочки и жует жевачку худенькая смешная
Нелечка.
Она - это месть.
Больше Василий Ксенофонтович, солидный, от природы дородный
сорокачетырехлетний член коллегии МИДа, не мог никак отомстить Наталье
Борисовне Самохваловой, своей бывшей супруге, за измену. Он сам познакомил
ее с Тупокиным, привел его в дом, а потом, на каком-то банкете в
"Палас-отеле", сам посадил ее к нему в машину. Тупокин ехал на дачу и
вызвался забросить Наташу домой, у той поехал чулок, испортилось настроение,
она готова была закатить истерику.
Василий Ксенофонтович отпустил их и до сих пор не знает, было ли это
запланировано или вышло спонтанно: домой Наталья приехала позже мужа.
Метрдотель сказал ему потом, что пока Трещетко фуршетил севрюжку с сухим
вином, они вернулись в ту же гостиницу, сняли номер на четвертом этаже, не
хухры-мухры, заказали ужин, а поздно ночью расплатились и уехали. Показания
с официантов, возивших в номер заказ, брать не понадобилось: и так все было
ясно.
Но Трещетко не был тем человеком, который зажигается с полуоборота. Он
даже ребятам своим, тем, что быстро скучковались возле него в "Покровском",
отдавал порой не самые гуманные распоряжения абсолютно без эмоций, как будто
ему было на все наплевать.
Он принял ее уход, ее отношения с Тупокиным, ее отъезд в Петербург, как
данность. Иногда ему казалось, возьмись он бороться за свою семью, за
Наташу, и она сама была бы благодарна ему, вернулась, как к сильнейшему. Но
он отдал ее без боя и превратился в немой укор: присылал охапки цветов на
дни рождения, устраивал ее и Тупокина в нужные ему структуры, постоянно
названивал.
Конечно, когда она захотела вернуться в Петербург к старику, он понял,
что с Тупокиным у нее нелады. С радостью организовал для нее филиал
московского банка, обеспечил клиентурой и межбанковскими кредитами. Но опять
сработало его попустительство: решил, если сама не предлагает начать все
сначала, значит, не желает, зачем спрашивать и навязываться. Женщин теперь
ему хватало. А возвратить юность вряд ли возможно даже с любимой женщиной.
Здесь, в "Покровском", окруженном тишиной вымерших деревень и хвойных
лесов, он тоже мстил ей. Теперь уже нелепо погибшей на теплоходе во время
круиза. Тупокин погубил ее. Понадобился же им этот заплыв. Она сроду не
любила ни большой глубины, ни большой высоты. Даже метро ненавидела. Всегда
ездила или на автобусах-троллейбусах, или, позже, на автомобилях. Плавать не
умела, летать тоже - вот и боялась такой смерти, при которой даже борьба за
спасение была бы наивной.
Тупокин сам приезжал в "Покровское", благо рядом, двадцать минут езды,
на коленях ползал, клялся, что денег у нее не брал, что он и в Петербурге-то
у нее бывал крайне редко. Что в поездку она сама его вытащила, сказала:
прощальное путешествие. Трещетко тогда ему вмазал собственноручно, сорвал
всю боль. Теперь он жил "напролом", девизом его стало "все позволено", но
когда можешь купить сладкую жизнь, во рту начинают гнить зубы. Тупокин
взялся отыскать деньги. Трещетко даже представить себе не мог, что Наташа
так приручит нужных людей в Петербурге, что те позволят ей свернуть
банковскую деятельность в один день, не сообщив ему, Трещетко.
Тупокин после похорон уверял, что Атташев и Наташа вели двойную игру,
что взятки за оформление кредитов в Межлегионбанке несли не только Трещетко,
но и Атташеву, и само собой, Самохваловой, двойной тариф и формы изощренные.
Должникам приходилось молчать и платить, потому что предоставляемые из
банковских привлеченных средств кредиты в сравнение не шли с какой-нибудь
сотней тысяч долларов, брошенных на стол Самохваловой. Что упало, то
пропало.
Да и потом, нужно было какое-то время, чтобы фирму-должника быстренько
закрыть и замести следы. Сам Толик Чужаковский получил кредитов на фирму
Трещетко целых пять. Но чтобы так лихо уйти на тот свет с остаточным
капиталом на счетах "Форы", со всем уставным капиталом в ценных бумагах и
валюте... Тупокина прижали пару раз к стенке, но он лишь обещал найти, все
найти. Ездил к старику, подставлял этого пингвина Мамонтова, чтобы, выехав в
Венецию , заняться матерью Наташи, Розой Исааковной.
16.
Компания из трех человек подчалила к пропускному пункту "Покровского" в
понедельник после обеда. Отдыхающих в это время года было не много, но были.
Из тех, что любят начальную осень, когда нет жары, а солнце и теплые краски
пейзажа создают особенное лирическое настроение. Машину пропустили на
территорию, и молодые люди высыпали перед одноэтажной административной
частью. Оформив путевки на неделю и оплатив за проживание в двух номерах
"Люкс", они пошли устраиваться в главный корпус. Директор пансионата лично
оформляющий приезжих, посетовал на то, что теперь ему и вовсе спать не
придется: судя по внешнему виду новых гостей, те приехали сюда не воздухом
дышать - в сумках полязгивали бутылки, а сами они так и пылали от
неукротимого кобелизма. Впрочем, с некоторых пор, вопросы пола в пансионате
решались под каждой елкой. Трещетко выделил целых пять номеров для
постоянных "приписанных" к пансионату путан.
Алтухов попросил комнату с окнами на ворота, то есть на парадный въезд
на территорию, объяснив это беспокойством за машину. Она как раз стояла с
этой стороны, возле административного здания. На самом же деле, ему уже было
Вчера, открыв Самохваловский гроб, криминалисты ничего непредвиденного
не увидели. Женский труп. Нестеров с первого взгляда даже решил, что это и
есть Самохвалова, та, что до сих пор лежит в холодильнике морга первой
градской. То же лицо, как вторая капля воды. Труп был обследован на месте,
затем увезен в лабораторию. И все таки это была не Самохвалова! Он, никогда
не видевший ее живой, не зря был хорошим физиономистом. К пятидесяти двум
годам Нестеров мог не сомневаться в своей способности запоминать и отличать
лица друг от друга. Он, может, и следователем стал отчасти из-за этого
своего таланта: всех актеров и актрис на улице узнавал, любого друга
издалека, любого соседа.
Даже по походке, по каким-то никому неведомым человеческим
особенностям: пластике, мимике, ушной раковине, наконец. Только Нестеров
видел это все сразу, скопом. Никогда он не ошибался, если приходилось
спорить относительно индивидуализации преступника, моментально вытаскивал из
памяти образ человека, если видел похожего и так далее.
Экспертное отождествление трупа в захоронении 8/УЕ-7-3456 Волкова
кладбища показало, что труп не идентичен гражданке Самохваловой Наталье
Борисовне, 1963 года рождения. С целью выяснения обстоятельств смерти
произведено повторное вскрытие трупа неизвестной, похороненной под именем
Самохваловой Натальи Борисовны. Установлено, что смерть произошла от
внезапного сокращения сердечной мышцы и наступившего затем паралича сердца.
В паховой области трупа обнаружен след от укола иглы, которой в организм
было введено быстродействующее сокращающее средство. Началась работа по
установлению личности убитой по данным дактилоскопии, опрос бывшего
персонала отделения Межлегионбанка "Фора" в Петербурге, знакомых и ближайших
подруг Самохваловой Натальи Борисовны, повторный обыск на квартире
Самохваловой и допрос отчима Осипова Павла Ивановича проводил следователь
петербургского управления ФСБ полковник Медведев. Результаты оперативных
действий дали положительный результат. Через соседей Самохваловой Натальи
Борисовны удалось разыскать школьную подругу Самохваловой Титову Инну
Густавовну, которая сообщила, что Самохвалова в июне-июле месяце сего года
возобновила свое общение с их общей старой приятельницей, так же
одноклассницей, Халифовой Эльмирой Фатыховной. По данным районного
управления Внутренних дел Петроградского округа Петербурга установлено, что
Халифова Эльмира Фатыховна, 1963 года рождения, уроженка Ленинграда,
проживала на улице Профессора Попова, в доме, где секс-шоп. Любой покажет.
Род занятий не определен, имелся единичный привод в милицию во время облавы
в гостинице Дворца молодежи в 1993 году. С 1 августа этого года считается
без вести пропавшей при невыясненных обстоятельствах. По заявлению семьи
Халифовой объявлен розыск.
Весь вчерашний день Нестеров посвятил идентификации трупа. А для этого
необходимо было ехать к родителям Халифовой. Нестеров настраивался два часа.
Слушал байки Медведева, рад был его трепотне про нелады с женой, упреки в
адрес сына-оболтуса и начальства-разгильдяйства, когда пошли тирады о
политическом неустройстве и постоянном обмане военных, Нестеров встал и
поехал. Никого с собой не взял. Только водитель Стенин, лейтенант, бывший
афганец, и папка с фотографиями сегодняшнего эксгумированного трупа. Велел
без него никаких действий по захоронению не предпринимать.
Серенькая "Волга" снова направилась на бывшую петербургскую окраину -
Аптекарский остров, Карповка, Кировский проспект, Ботанический сад.
Повернули на улицу Профессора Попова. Сначала заехали в Префектуру, рядом с
которой находилось УВД. Старший опреуполномоченый встретил Нестерова возле
обнесенной стеклянным куполом дежурки, в фойе. Препроводил в отдел виз и
регистраций. Нестровым занялась важная пигалица с расходящейся на груди
блузкой. Она ее то и дело поправляла, но грудь все таки выпирала, взгляд
Нестерова, как примагниченый, соскальзывал в щелку: обычная "Анжелика" и
часть розовой кожи. Хоть одно радующее взгляд зрелище. Нестеров представил
некачественную зачерненную ксерокопию загранпаспорта на имя Самохваловой,
обнаруженного Алтуховым в портовой жандармерии Венеции.
- На имя можете не обращать внимание. Паспорт поддельный. Нужно найти
данные по номеру. Видите, печать вашего ОВИРа.
Через несколько минут, девушка, озабоченная собственной кофточкой,
подняла анкету.
- Паспорт оформлен в июле. Вот анкета. Я помню эту фамилию. Кажется,
Михаил Иванович лично занимался гражданкой.
Нестеров пошел к начальнику отдела. Тот пожал плечами:
- Оформил в три дня по личному звонку члена коллегии МИДа Трещетко
Василия Ксенофонтовича. Какие ко мне претензии?
- Вы думаете, если выполнили незаконную просьбу высокопоставленного
должного лица, даже начальника, то вы невиновны в преступном деянии? -
искренне поинтересовался Нестеров.
- Не просьбу, - самоуверенно ответил клерк. - Не просьбу. Приказ. Меня
никто не спрашивал. Просто приказали сделать. И не надо на меня так
смотреть. Этот мир не переделаешь.
- Кто оформлял паспорт?
-Оформляла туристическая фирма "В добрый путь". Принесли
общегражданский паспорт Самохваловой Натальи Борисовны, заведующей филиалом
вашего московского банка, фотографии для загранпаспорта, анкету, лицензию. И
телефон мне к уху. Там говорят: "Секретарь Трещетко, одну секундочку". Я
человек новый, понятия не имею, кто такой Трещетко. Не думал же я что в
первый месяц работы буду личные МИДовские просьбы выполнять.
Он берет трубку, заставил меня представиться и рассказать о себе. Я
спрашиваю, с кем разговариваю, он меня покрыл красиво. Дал три секунды,
чтобы я в МИДовский телефонник слазал. Я беру трубку. Он: "Оформить паспорт
на Самохвалову. Общегражданский сейчас же отдать на руки. Все".
- Все с тобой ясно, Миша. Живи пока. Но больше так не делай. Анкету с
фотографией я забираю.
Возвратившись в машину Нестеров впервые увидел лицо живой Халифовой при
дневном свете в качественном исполнении. Если бы эксперты не сказали ему час
назад, что отпечатки пальцев эксгумированного трупа не совпадают с
отпечатками московского трупа, Нестеров бы подумал, что Халифова - это
клонированная Самохвалова.
Из машины он набрал номер Медведева и потребовал заняться ОВИРом
Петроградского округа.
14.
Было часа три, когда в квартире Халифовых раздался звонок в дверь.
Немолодая большелицая женщина с короткой стрижкой и, едва заметно раскосыми
глазами, вытерла руки о кухонное полотенце и крикнула в комнату сына:
- Марат, это, наверно, к тебе.
- То-ат-открой, я сплю.
Фолия Омаровна, все еще машинально вытирая руки о полотенце, стала
поворачивать многочисленные дверные замки. Перед ней стоял худой высокий
мужчина лет пятидесяти, темноволосый, белокожий, со странным утомленным
выражением лица и, как ей показалось, затаенной печалью в глазах.
Она почувствовала что-то недоброе, какую-то надвигающуюся в ее дом
беду, давно, впрочем, предчувствовавшуюся ею.
- Вы позволите? - спросил Нестеров, - я по поводу Вашего заявления о
розыске Халифовой Омары Фатыховны. Вы ведь Фолия Омаровна?
- Ма-ам, кто там? - крикнули из комнаты.
- Ничего, это не к тебе.
- Простите, но сына Вашего я попрошу тоже присутствовать, если это
возможно.
Она ушла в боковую комнату и через секунду вернулась.
Нестеров показал ей удостоверение. Женщина обмякла и села на угловой
кухонный диванчик. Из комнаты вышел худой долговязый парень в джинсах и
расстегнутой рубашке на голое тело. Водитель Стенин присел в прихожей на
маленькую табуреточку. Кухня была тесной, но обжитой, приспособленной для
постоянного в ней обитания. Нестеров попросил стакан холодной воды и
разрешения сесть.
- Я расследую одно дело...- начал было он, но сразу решил, что начал не
с того, попробовал еще раз, - вы знаете Самохвалову Наталью Борисовну?
Женщина выжидательно посмотрела, как будто и не собиралась отвечать.
- Мам, т-тэ- тебя спрашивают, - разбудил ее Марат, сын.
- Это школьная подруга. Она утонула, говорили. Мы с ней давно не
общаемся. Пошла в гору.
Нестерову ничего не оставалось делать, как положить перед матерью
ОВИРовскую анкету. Фолия Омаровна повела бровью, долго осматривая листы.
- Ничего не понимаю. Что они напутали тут все? Марат? Почему на этой
анкете фото нашей Омары?
- Потому что она под этим именем отправилась в круиз, - сказал
Нестеров.
- В какой круиз? - она посмотрела на сына, который уже закрыл лицо
руками и сильно вдавил пальцы в глазницы. На глаза Фолии Омаровны уже
выползали слезы, но она еще ничего толком не понимала.
- Фолия, простите меня, у нас есть все основания полагать, что
утонувшая на теплоходе в порту Венеция и похороненная под именем
Самохваловой Наталии Борисовны женщина на самом деле - ваша дочь, Халифова
Эльмира Фатыховна.
- Полагать?..
Женщина широко открыла рот и закрыла его ладонями. Нестеров протянул ей
стакан воды, к которому сам и не притрагивался. Он молча ждал, пока Марат
уводил мать в комнату, потом встал, прошел по коридору мимо Стенина и
заглянул за угол. Женщина не плакала. Может быть, она не поверила Нестерову.
- Нас уже, наас уже несколько раз, это, вызы... вызывали в морг, -
обернувшись, сказал Марат.
- Дело в том, что сегодня я проводил, я открывал захоронение, -
объяснил Нестеров, - труп можно опознать. Мама может не ездить. Это нужно
сделать сегодня. Я обязан вам сказать, несколько часов назад установлено,
что твою сестру убили. Так же как и Самохвалову. Ее труп, идентифицированный
по всем правилам, обнаружен месяцем позже, совсем в другом месте. Для того,
чтобы найти и обезвредить убийцу, ты должен мне помочь.
- Марат, не надо, - попросила Фолия Омаровна, - я не хочу ничего знать.
Пожалуйста, останься дома.
Марат скорее озадаченный, посерьезневший, чем убитый горем, попросил
Нестерова подождать, пока он переоденется. Через какое-то время он вышел из
своей комнаты в других, очевидно, более дорогих джинсах, а из-под рубашки
выглядывала белая футболка. Он строго сказал матери, чтобы она сидела и
ждала его дома, взял радиотелефон и набрал какой-то номер. Еще минут через
пять в квартиру вошла такая же хрупкая стройная особа и осталась
присматривать за матерью своего жениха.
По дороге Марат сообщал Нестерову уже заученное наизусть расположение
родинок, родимого пятна, швов и порезов. Сказал так же, что сестра сделала
чуть ли не двадцать абортов, только мать об этом не знает. Нестерову удалось
выяснить, что при исчезновении сестры пропали все ее лучшие наряды и сумка.
Они с матерью решили, что Эльмира уехала в отпуск и позвонит им позже. Но в
середине августа уже заволновались, заявили в милицию.
Даже сейчас в поезде Нестерову было неприятно вспоминать о том, с чем
ему пришлось столкнуться вчера при общении с Халифовыми. Он уже не занимался
ни Маратом, потерявшим сознание в лаборатории, ни его матерью, к которой
поехал Медведев отвозить сына, ни ночными похоронами. Но ему до сих пор
словно воздуха не хватало ожидаемого и не увиденного им материнского горя:
ни мать, ни сын не показали своей боли, как будто даже страшное известие,
которое принес Нестеров, не смогло отвлечь их от насущного земного
прозябанья. Он объяснял это определенным складом характеров, но легче от
этого не становилось.
Когда Медведев поехал отвозить труп Халифовой на кладбище, Нестеров
направился к подруге обеих убитых Титовой Инге Густавовне.
И тут кое-что еще прояснилось. Узнав о смерти сразу двоих одноклассниц,
Инга разревелась на плече мужа. Тот по-мужски утешал ее словами: "Чего ты
разревелась, дуреха, ты же с ними раз в год встречалась".
Однако, оказалось, что хоть и прервалась уже давно девичья дружба и
совместные увеселения школьных подружек, Инга через общих знакомых и соседей
- живут-то в одном квартале - следила за судьбами и той, и другой.
- Элька, только я ее могла так звать - Элька, меня многому в жизни
научила. Она очень опытная в жизни, в мужчинах, если хотите. Я бы так и
осталась дурочкой неотесанной, если бы не она, - говорила Инга, не обращая
внимания на мужа. - Мы с ней даже в одной фирме вместе три года после школы
проработали. Хотя не сразу после школы, лет по двадцать нам тогда было.
Молоденькие, неопытные. Но она раскрутилась быстро. То одному начальнику
даст, то другому. Они ее и не обижали, а меня не трогали. Она за двоих
отдувалась: сауны, дачи, гостиницы. Знаете, и ей это нравилось. Все ей
платили. Она даже не просила: раз звонит мужик, значит, готова приехать. При
этом приговаривает, что ей предлагают шубку енотовую или там серьги. Мужчин
себе, конечно, только денежных подбирала. Много их у нее было. И все, как
пчелы на сладкое, на нее западали. Она - вертлявая, всегда смешливая,
озорная. Я даже завидовала, что у меня в жизни все как-то основательней, что
не могу я так просто ко всему относиться. Она и влюбляться при этом
успевала. И тут же от любимых гуляла, чтобы денег заработать. Вроде и по
вызовам ездила, в основном к иностранцам. И на работе: позовет кто-нибудь в
ванную, бежит, позовут в кабинет - бежит. Сама очень любила это дело.
Однажды, привела ко мне домой какого-то поляка. Я их в комнате у батареи
положила. Она прямо при мне ночью там ему дала. Так при этом кричала, как
будто он и впрямь секс-ковбой. А Наташка очень редко до нас снисходила, рано
замуж вышла, уезжала жить в Москву, потом в длительную загранку, потом,
когда мать уехала, как раз вернулась сюда. И надо же, мы все удивились,
заведующей банком. Кстати, Элька на нее обижалась немного, ну, фыркала в
общем: ведь та могла Эльку к себе в банк взять, все-таки у нее бухгалтерские
курсы. А Наташа наша только через три года после возвращения нам позвонила.
Сначала мне, потом Эльмирке. Когда Наташу хоронили, я все ждала, что вот-вот
Элька появится. Прямо чувствовала ее присутствие. Мы ведь все десять лет
неразлучны были. Теперь я одна осталась?
Словом, Нестеров, наконец, начал понимать зачем Самохвалова разыскивала
старую подругу, очень на нее похожую, хотя и с несколько раскосыми разрезом
глаз. И, на что могла купиться Халифова тоже было ясно. Вероятно, этому
способствовал восхищенный рассказ Инги Титовой, но Нестерову стало тогда еще
больше жаль невинно погубленную шальную девчонку убитую Тупокиным на
корабле.
Ночью позвонил Алтухов. Шепотом поздоровался. Нестеров шепотом ответил,
что ничего не слышно и в голос добавил, что если уж Алтухов решился
отзвонить из "Покровского", то пусть прибавит громкость на разумное число
децибелов.
Алтухов громкость включил. Оказалось, что он звонит из дома, с кухни,
просто боится разбудить ребенка.
- Это с непривычки, - успокоил Нестеров. - Почему не на посту,
что-нибудь стряслось?
- Во-первых... да. Стряслось. Во-вторых, там оставил ребят из
"мышки-наружки", - и Алтухов убил Нестерова наповал, - на Атташева сегодня
вечером совершено покушение: по всем приметам - Тупокин.
- По каким приметам? - уточнил Нестеров.
- Огня много было, - пошутил Алтухов. - Бомба была заложена в
Тупокинский "Опель". На х.. он ему, когда кругом посты этот "Опель"
стерегут.
- Что с Атташевым? Жив? Что ж ты так пугаешь-то, черт.
-Погиб водитель-телохранитель. Кажется, Николай Константинович, Тупокин
в Москве. Конечно, не у себя на квартире, там дежурят наши. Но это его рук
дело. Я всех трещетковских ребят уже по головам сосчитал. Нужно брать и
того, и другого. Я имею ввиду Атташева и Трещетко. На такую приманку и
Лохнесское чудовище клюнет.
- Или клюнет, или плюнет, - скаламбурил Нестеров, - но самолетом не
полечу, лучше сразу пристрелите. Утренним каким-нибудь поездом или "Красной
стрелой" приеду. А ты не теряй времени - нажми на Атташева.
Нестеров мирно спал, покачиваясь в своем узеньком кресле: развезло от
коктейля, как младенца в колыбели после искусственного питания...
15.
Пансионат "Покровское" принадлежал ранее Министерству радиоотрасли
СССР. СССР и министерство развалились, в связи с чем пансионат сначала
перешел в руки одного акционерного общества (теперь все управления
минрадиоотра акционировались), а потом был продан за долги некой
коммерческой фирме, занимавшейся распространением вполне легальной
вино-водочной продукции, деревообработкой, банковской, адвокатской и
туристической деятельностью, в общем - всем, куда господин Трещетко Василий
Ксенофонтович успел пристроить свои капиталы. Однако, фирма была
зарегистрирована на подставное имя.
На самом деле, Толик Чужаковский был элементарным Управляющим. Фирма,
или скорее консорциум, жила своей жизнью. Василий Ксенофонтович вряд ли
сходу мог ответить, где ее юридический адрес. Чистую прибыль - или черным
налом или безналичными переводами - Чужаковский переправлял Трещетко, не
беспокоя его лишними вопросами типа: "Вам все деньги перечислять или что-то
можно поприжать?" Знал, что с Трещетко шутки плохи. Он понимал, что для
хозяина это не основной источник заработка. Трещетко мог себе позволить
открывать такие фирмы пачками для собственного удовольствия и
трудоустройства дальних родственников. Их у него было - целый Ливонский
орден.
Трещетко был двойственен и не скрывал этого. С того момента, когда он
выезжал за ворота пансионата утром и до того, когда его экскорт подъезжал к
коттеджу на территории "Покровского", где он большую часть времени года
обитал, он был высоким государственным чиновником, одновременно, чем-то
потусторонним для обычного госаппарата, как и весь контингент Министерства
иностранных дел.
У него было множество приятелей во всех структурах государственной
власти, как-никак до своего положения ему пришлось добираться по длинной
лестнице: от райкомовского секретаря по туризму и отдыху молодежи, до
второго секретаря посольства в одной недоразвитой стране. Пришлось закончить
когда-то и Институт повышения квалификации руководителей высшего звена
государственного управления Академию народного хозяйства при Совмине СССР и
Дипломатическую академию. Так вот, в рабочие часы, иногда по пол суток,
Василий Ксенофонтович руководил своим хлопотным ведомством, решал проблемы
Начальников ГАИ, таможни, ХОЗУ Кремля, дипломатических жен и любовниц, а
потом, как примагниченный ехал на скорости сто восемьдесят в свое
"Покровское", где была другая жизнь, почти помещичья, такое гнездо или
скорее логово.
В Москве у него была семья: всем довольная молчаливая Нелечка, дни
проводящая в салонах красоты, а ночи в тусовочных скопищах, среди
ровесников. Трещетко прощали девятнадцатилетнюю супругу, - настали времена,
когда пикантность личной жизни известных особ порождала не нарекания и
зависть, а лишь удовольствие от бесплатного зрелища. Нужно же было когда-то
заменить слухи и сплетни о романах звезд советской эстрады и пьянках лидеров
страны чем-то еще, занимающим умы.
Он женился по страсти, произошедшей через две недели после первой
встречи. Женился-то он сразу, на пятый день после знакомства. Василий
Ксенофонтович вовсе не переживал ни по поводу флегматичности юной жены, ни
по поводу их несовместимости в пространственно-временном и духовном плане.
Он и не надеялся еще когда-нибудь встретить женщину, способную быть ему
необходимой до гробовой доски.
Каждое утро он вспоминал Наташу и после этого не мог уже подумать о
какой-то другой женщине, как о жене. Хотя, нельзя сказать, чтобы они
расстались по-хорошему. К началу девяностых они уже объездили весь мир,
начали появляться наметки с иностранными инвесторами и вкладчиками, проекты
создания своего банка, он дал жене второе - экономическое - образование. Они
жили в Москве, в той же самой квартире на Кутузовском, где сейчас
подпиливает свои наклеенные ноготочки и жует жевачку худенькая смешная
Нелечка.
Она - это месть.
Больше Василий Ксенофонтович, солидный, от природы дородный
сорокачетырехлетний член коллегии МИДа, не мог никак отомстить Наталье
Борисовне Самохваловой, своей бывшей супруге, за измену. Он сам познакомил
ее с Тупокиным, привел его в дом, а потом, на каком-то банкете в
"Палас-отеле", сам посадил ее к нему в машину. Тупокин ехал на дачу и
вызвался забросить Наташу домой, у той поехал чулок, испортилось настроение,
она готова была закатить истерику.
Василий Ксенофонтович отпустил их и до сих пор не знает, было ли это
запланировано или вышло спонтанно: домой Наталья приехала позже мужа.
Метрдотель сказал ему потом, что пока Трещетко фуршетил севрюжку с сухим
вином, они вернулись в ту же гостиницу, сняли номер на четвертом этаже, не
хухры-мухры, заказали ужин, а поздно ночью расплатились и уехали. Показания
с официантов, возивших в номер заказ, брать не понадобилось: и так все было
ясно.
Но Трещетко не был тем человеком, который зажигается с полуоборота. Он
даже ребятам своим, тем, что быстро скучковались возле него в "Покровском",
отдавал порой не самые гуманные распоряжения абсолютно без эмоций, как будто
ему было на все наплевать.
Он принял ее уход, ее отношения с Тупокиным, ее отъезд в Петербург, как
данность. Иногда ему казалось, возьмись он бороться за свою семью, за
Наташу, и она сама была бы благодарна ему, вернулась, как к сильнейшему. Но
он отдал ее без боя и превратился в немой укор: присылал охапки цветов на
дни рождения, устраивал ее и Тупокина в нужные ему структуры, постоянно
названивал.
Конечно, когда она захотела вернуться в Петербург к старику, он понял,
что с Тупокиным у нее нелады. С радостью организовал для нее филиал
московского банка, обеспечил клиентурой и межбанковскими кредитами. Но опять
сработало его попустительство: решил, если сама не предлагает начать все
сначала, значит, не желает, зачем спрашивать и навязываться. Женщин теперь
ему хватало. А возвратить юность вряд ли возможно даже с любимой женщиной.
Здесь, в "Покровском", окруженном тишиной вымерших деревень и хвойных
лесов, он тоже мстил ей. Теперь уже нелепо погибшей на теплоходе во время
круиза. Тупокин погубил ее. Понадобился же им этот заплыв. Она сроду не
любила ни большой глубины, ни большой высоты. Даже метро ненавидела. Всегда
ездила или на автобусах-троллейбусах, или, позже, на автомобилях. Плавать не
умела, летать тоже - вот и боялась такой смерти, при которой даже борьба за
спасение была бы наивной.
Тупокин сам приезжал в "Покровское", благо рядом, двадцать минут езды,
на коленях ползал, клялся, что денег у нее не брал, что он и в Петербурге-то
у нее бывал крайне редко. Что в поездку она сама его вытащила, сказала:
прощальное путешествие. Трещетко тогда ему вмазал собственноручно, сорвал
всю боль. Теперь он жил "напролом", девизом его стало "все позволено", но
когда можешь купить сладкую жизнь, во рту начинают гнить зубы. Тупокин
взялся отыскать деньги. Трещетко даже представить себе не мог, что Наташа
так приручит нужных людей в Петербурге, что те позволят ей свернуть
банковскую деятельность в один день, не сообщив ему, Трещетко.
Тупокин после похорон уверял, что Атташев и Наташа вели двойную игру,
что взятки за оформление кредитов в Межлегионбанке несли не только Трещетко,
но и Атташеву, и само собой, Самохваловой, двойной тариф и формы изощренные.
Должникам приходилось молчать и платить, потому что предоставляемые из
банковских привлеченных средств кредиты в сравнение не шли с какой-нибудь
сотней тысяч долларов, брошенных на стол Самохваловой. Что упало, то
пропало.
Да и потом, нужно было какое-то время, чтобы фирму-должника быстренько
закрыть и замести следы. Сам Толик Чужаковский получил кредитов на фирму
Трещетко целых пять. Но чтобы так лихо уйти на тот свет с остаточным
капиталом на счетах "Форы", со всем уставным капиталом в ценных бумагах и
валюте... Тупокина прижали пару раз к стенке, но он лишь обещал найти, все
найти. Ездил к старику, подставлял этого пингвина Мамонтова, чтобы, выехав в
Венецию , заняться матерью Наташи, Розой Исааковной.
16.
Компания из трех человек подчалила к пропускному пункту "Покровского" в
понедельник после обеда. Отдыхающих в это время года было не много, но были.
Из тех, что любят начальную осень, когда нет жары, а солнце и теплые краски
пейзажа создают особенное лирическое настроение. Машину пропустили на
территорию, и молодые люди высыпали перед одноэтажной административной
частью. Оформив путевки на неделю и оплатив за проживание в двух номерах
"Люкс", они пошли устраиваться в главный корпус. Директор пансионата лично
оформляющий приезжих, посетовал на то, что теперь ему и вовсе спать не
придется: судя по внешнему виду новых гостей, те приехали сюда не воздухом
дышать - в сумках полязгивали бутылки, а сами они так и пылали от
неукротимого кобелизма. Впрочем, с некоторых пор, вопросы пола в пансионате
решались под каждой елкой. Трещетко выделил целых пять номеров для
постоянных "приписанных" к пансионату путан.
Алтухов попросил комнату с окнами на ворота, то есть на парадный въезд
на территорию, объяснив это беспокойством за машину. Она как раз стояла с
этой стороны, возле административного здания. На самом же деле, ему уже было