- Алтухов, что же твои архангелы тут косяки подпирают, на улицу их,
власть переменилась, а обязательства по охране гражданина Трещетко остались.
Подворьев и Михайлов вышли во двор, выбрали позицию, один на заднем
дворе, другой спереди дома.
- Вы ведь, надеюсь, понимаете, что я собрал вас, господа, чтобы
сообщить пренеприятное известие, - сообщил Нестеров, - К нам едет
Хлестаков...
- К нам кто-то едет, - проговорил Алтухов, нагнувшись к окну, - что
будем делать?..
22.
- Срочно убрать архангелов, - вырвалось у Нестерова, - черт!
Алтухов выскочил на крыльцо и, закрыв рот Михайлова, втащил его в дом.
Как раз в это время, лишь секунду спустя, напротив трещетковского дома
остановился белый "Жигуль". Подворьев медленно высунулся из-за угла, не
понимая, куда делся напарник. Дверца машины открылась, и какой-то незнакомый
мужчина в кожаной куртке и очках ступил одной ногой на землю и крикнул:
- Слышь, мужик, где здесь пятый корпус?
Подворьев вышел из-за угла и ответил, что не знает.
- Ай, боги, боги мои, не в ту сторону меня послали, - пропел водитель и
захлопнул за собой дверцу.
Когда Трещетко выслушал короткий доклад Подворьева, он только покачал
головой:
- Оказывается остолопов везде хватает. Да нет здесь никакого пятого
корпуса.
Алтухов и Нестеров сорвались с места и побежали к машине. Атташевский
"Джип" остался в пансионате. Нестеров уже из машины вызвал дополнительный
наряд оперативников для доставки Трещетко и Атташева в следственный отдел
ФСБ.
Скоро они нагнали белый "Жигуль", который был виден издалека на
освещенной рыжими плафонами трассе.
- Если войдет в Москву, затеряется.
- Сейчас машин мало. Не уйдет, - подбадривал скорее себя, чем Нестерова
Алтухов. - Черт, почему я на своей не поехал.
- Сиди уж, герой. Как голова-то?
- Тошнит и круги, а так ничего - приятные ощущения - бесплатный
аттракцион. Поднажми, что ты плетешься!
- Жму, не чувствуешь, - обиделся Нестеров как раз в тот момент, когда
мимо открытого окна его пятерки просвистела пуля, - уй, блин!
- Стрельнуть, Коль?
- Валяй, по колесам только.
Алтухов встал и просунул голову в верхний люк Нестеровского лунохода.
"Пятерка" и вправду казалась ему луноходом, уж больно медленно ползли они по
Можайскому шоссе, хотя и держали одинаковую дистанцию все это время. На
самом деле машина выжимала все сто восемьдесят, что было бы невозможно в
городе. Алтухов прицелился и выстрелил. Белая юла скатилась в кювет и
кувыркаясь, подвалила к лесу. Алтухов не успел опомниться, все произошло в
одно мгновение. Еще через миг Нестеров со скрежетом тормозил рядом, на
обочине.
- Куда ты? Рванет! - крикнул он, но не успел прихватить Алтухова за
шиворот, тот рванул с откоса вниз, упал, покатился кубарем, снова встал,
опять побежал, на ходу взводя курок.
В это время водитель открыл замок и попытался распахнуть дверцу.
Обессилевший, он не смог этого сделать, но подскочивший Алтухов раскрыл ее и
выволок водителя на землю, закрутив ему руку и приставив пистолет к его
разбитому уху. Нестеров подбежал следом:
- Давай оттащим к дороге.
Они потащили его за руки за ноги, но Нестеров, которому достались ноги,
вдруг бросил их и замер.
- Кость, подергай его за нос. Это не Тупокин, Кость.
Алтухов, в свою очередь бросив голову потерпевшего на травку, обошел
его и пригляделся. Даже присел на корточки.
- Не-а. Ты, хрен вонючий, а где Тупокин?
Мужик виновато улыбнулся и промолвил:
- Про-е-ха-ли!
Нестеров сплюнул.
- Да что ты будешь делать! Сейчас скорая приедет, разберутся.
Вдалеке, действительно, послышалась сирена. Синяя мигалка приблизилась,
высыпавшие на дорогу гаишники медленно подошли к ним. Нестеров представился
первым. Сказал, чтобы потерпевшего обследовали и, в случае если ухудшение
самочувствия окажется незначительным, доставили бы на Лубянку. Записал
фамилию майора.
- Костя, за мной, скомандовал Нестеров, и сев в машину и хлестнув
кнутом по всем лошадиным силам, какие еще имелись в преданной "пятерке",
рванул в обратном направлении. - Он же просто выманил нас, как сосунков,
Костя.
23.
Трасса была почти пуста, в такое время только длинные рефрижераторы да
КАМАЗы иногда проносятся небольшими вереницами, да поздние дачники торопятся
по своим "фазендам". Нестеров долго присматривался к машине, едущей по
встречной полосе, за оградительным бордюром, потом сказал Алтухову:
- Бери рацию, передай постам ГАИ, чтобы задержали атташевский "Джип".
Что-то уже произошло в "Покровском". Кажется, мы сегодня весь день
опаздываем.
Алтухов посмотрел на Нестерова, потом туда, куда он нервно
всматривался. Через секунду мимо них просвистел атташевский "Джип".
- Во, несется, - заметил Алтухов и передал по рации номер "Джипа".
Возле Трещетковского коттеджа стояла машина оперов, "скорая", и
металась бледная Женечка. Из дома выбежали санитары с носилками, на которых
лежал раненный Михайлов.
- Где Подворьев? - крикнул, подбегая, Нестеров, - Живой?
Женечка закивала и показала на дом:
- Он там, а вы откуда?
- Рацию надо с собой брать, рацию, понятно!
Женечка не терпела, когда Нестеров орал на нее. Это было наследство
сурового воспитания. Родители ее были людьми несдержанными, теперь она
взрывалась бурей негодования, когда кто-то повышал на нее голос.
Нестеров и Алтухов залетели в дом. Трещетко и Подворьев сидели на полу
друг напротив друга.
Трещетко смотрел в потолок остекленевшим взглядом.
- Мы стали дежурить, я в доме, Игорек на улице. Атташев попросился в
туалет. Я пустил. Он смотался, - лепетал Подворьев.
- Ладно, про Атташева все понятно. Дальше.
- Он, Тупокин, снял Игорька и вошел в дом. Я не мог оставить Трещетко,
поэтому не погнался за Атташевым.
- Я сказал, с Атташевым закончили, - раздраженно оборвал его Нестеров,
- что он взял?
- Мой пистолет, и паспорт.
- Откуда, какой паспорт?! - уже понимая, что и сам он облажал,
прокричал Нестеров. - Костя, ты слышишь, у этого твоего сукиного кота,
действительно, был в портфеле паспорт. Да он его с собой носил! Специально
для встречи с Тупокиным! Куда он поехал, на чем?
- Пешком, он же, наверное, через забор перелез...Что теперь меня ждет?
- Трибунал, - поникшим голосом сказал Нестеров и похлопал парня плоской
стороной пистолета по щеке.
Задержанный посланец Тупокина сказал, что познакомился с Тупокиным в
шашлычной на переезде. Тот попросил сделать для него доброе дело, пообещал
сто зеленых. Мужик спросил, что за дело. Тупокин, который вообще-то ему не
представился, но по описанию это был он, потом задержанный опознал его по
фотографии, сказал, что жена уехала в дом отдыха, а он ее подозревает.
Сказал, куда подъехать и что спросить. И сразу сматываться, потому что это
опасно. За опасность порученец потребовал еще сто баксов.
Тогда Тупокин дал ему триста и на всякий случай оружие. Мужик
отказывался, но потом согласился: с детства мечтал обладать настоящим
пистолетом. На вопрос, не мечтал ли он с детства убить кого-нибудь из
правоохранительных органов и сесть за это навсегда, ответил категорически
отрицательно.
Для Нестерова это был еще один удар. Сегодня он четыре раза ездил мимо
этой шашлычной. В отвратительном состоянии он поехал домой, велев Женечке
собирать сумки, а Алтухову съездить к администратору международных касс и
купить ей назавтра билет в Венецию.
Он готов был лететь сам, но такой возможности у него не было. Он готов
был стоять на всех стойках "Шереметьево-2" работающих на вылет граждан за
пределы страны, но это было бы глупо и непрофессионально. Поэтому он поехал
отсыпаться.
Женечка и Алтухов съездили за машиной на Осипенко, она заехала в свою
коммуналку на Таганке, это было рядом, и осталась собирать вещи, Алтухов
поехал в аэропорт. Лишь глубокой ночью они попали к себе на Льва Толстого, а
в пять часов Женечка должна была сидеть в комфортабельном салоне
"Аль-Италии" и взлетать в сторону Средиземного моря. Три часа им хватило на
прощание...
24.
В "Шереметьево-2" не существовало понятия: "время суток". Там всегда
был приглушенный свет, всегда работали электронные панно и телевизоры,
горели витрины киосков, завораживающе звенели с двух сторон объявления о
посадках и взлетах, о задержках вылетов и прилетов и другие сведения для
встречающих и провожающих.
Нестеров нес Женечкину сумку, Женечку и Алтухова на своем плече, причем
двое последних пытались заснуть на ходу. В машине Женечка получила последние
указания начальника, но что-то он начинал сомневаться в ее вменяемости в тот
момент.
- Железнова, ты поняла, что ты не должна раскрываться:
получится-получится, не получится и, не важно.
- У, - отвечала Женечка, как и прежде, определяя сонным полуоткрытым
взглядом траекторию движения к своему пропускному пункту.
- Приедешь, тебя встретят Галя Михеева и Проскурин, тоже из
консульства. Они твой портрет по факсу уже получили. Ты их фото видела. Оно
у тебя с собой? Если за ними будет какой-нибудь хвостик, они будут стоять
порознь, если слежки не будет - они встретят тебя вместе и отвезут сразу на
квартиру Розы Исааковны Койфман. Сказку про себя ты знаешь.
Потом прыгаешь на корапь и плывешь в Питер, ты плавать-то умеешь?
- А куда вплавь добираться, до корабля или до Питера?
- Э, да ты ожила? Алтухов, просыпайся.
Алтухов сморщился и сказал сквозь сон, что у него жутко болит
производственная травма и трудовое увечье одновременно. Нестеров все это
время стоял лицом к проходу на рейс и вглядывался в пассажиров. Несколько
мужчин ехали по одиночке, но они близко не подходили к внешности Тупокина.
- А там сколько градусов? - спросила Женечка, я не замерзну?
- Там - лето, дуся! - растроганно проговорил Нестеров, - топай.
Женечка, слегка пошатываясь, кивая на ходу, как маленький ослик,
поплелась на таможенный досмотр.
Она проспала три часа - почти всю дорогу, не вставая, да и проснувшись
расхотела вставать вообще когда-либо в жизни.
Прямо на нее по проходу салона шел в хвостовые туалеты старик, седой, с
белыми кучерявыми бакенами и залысинами, в очках и явно с плохим зрением,
очки очень увеличивали его глаза, в старомодном, но дорогом костюме в мелкую
клеточку, с орденской планкой на кармашке пиджака, и все-таки это был
Тупокин.
Женечка почувствовала резкое желание самой рвануть в туалет, но только
под дулом пистолета можно было ее заставить приблизиться или пройти мимо
этого игольчатого маньяка. Никто потом и не разберется, почему у молодой
пассажирки вдруг случится обморок, плавно переходящий в летальный исход.
Летальный - звучит актуально.
Женечка спокойно отвернулась, когда Тупокин проходил мимо, и стала
анализировать, специально ли Тупокин обнаружил себя, может он узнал Женечку,
когда она спала, и теперь пытается показать ей ее немощность, но подумала,
что вряд ли он бы стал глупить, зная, что она спит и не видела его еще,
можно было просто улизнуть в Венеции: салоны большие, по девять кресел в
ряду, он спокойно мог раствориться в толпе. Женечка понимала, что на
итальянском рейсе она вряд ли сможет прибегнуть к помощи экипажа, да и
паники на самолете ей только не хватало. Тогда она стала размышлять, что же
ей делать в Венеции: следить за Тупокиным или чесать к бабульке, пока та еще
занимает квартиру в доме на улице Риголетто, а не на кладбище. И решила, что
хоть и посоветуется с консульскими, сама будет придерживаться последнего
варианта. Только там и можно подстеречь Тупокина, если это кому-то очень
надо. Но только что с ним делать дальше? Пристрелить? Но ее задание - привет
Алтухову - победить противника экономически, а не физически! Только бы он не
ее прибил где-нибудь в толпе на выходе.
После первого объявления бортпроводницы о скором прибытии в аэропорт
Венеции из вентиляторных отсеков в потолке повалил густой дым или пар.
Женечка жутко испугалась и ухватилась за рукав сидящего рядом итальянца.
Тот мило улыбнулся и произнес "bоn, segniora," его невозмутимый вид
несколько успокоил Женечку, она достала из под ног свою сумку и положила ее
на колени. В ней было выходное платье, белье, и пара килограммов косметики и
бижутерии. Вскоре пар развеялся, самолет уже катился по посадочной полосе, а
пассажиры аплодировали. Тупокина видно не было. Женечка осторожно встала в
очередь на выход, следя, чтобы не оказаться нос к носу с убийцей.
Его не оказалось и в автобусе.
Галка встретила девушку Алтухова ласковой улыбкой и тут же отвернулась,
направившись к выходу. Женечка последовала за ней, но внезапно Женечку
кто-то схватил за локоть и потащил в боковую дверь. Она зажмурила глаза, но
хриплый голос Виктора Проскурина зазвучал весьма приятно над самым ее ухом:
- Переждать надо, чего ты так испугалась?
Немного переведя дух, Женечка внимательно посмотрела на Проскурина:
худющий, со впалой грудью, краснокожий то ли от загара, то ли от природы,
лысый то ли от природы, то ли парикмахер увлекся, с рыжими ощетинившимися
усами под длинными носом, словно приплюснутым книзу, и маленькими умными
глазками, он был похож на гладкошерстную таксу мужского пола, то есть
кобеля. Голос у него был хриплый, прокуренный, скрипучий. Женечка к
удивлению своему заметила, что с испуга припала к его этой самой, костлявой
груди и, смутившись, отпрянула.
- Со мной летел Тупокин. Надо передать Николаю Константиновичу
Нестерову. Загримирован. Да вот же он.
Она прилепилась взглядом к старику в светлом клетчатом пиджаке,
проплывавшему мимо стеклянных окошек в дверях, за которыми они стояли.
- Я туда не пойду! - твердо сказала Женечка.
- Куда - туда? В Италию?
Женечка показала носом, что она не пойдет обратно в вестибюль.
- Багажа нет? Только это? - спросил Виктор.
- Ага.
- Бегать умеешь?
- Кто же не умеет...- удивилась Женечка.
- Вот и беги со всех сил за мной.
И он ринулся по служебной лестнице вверх, потом по длинному коридору,
потом по открытому пространству, потом снова вниз, выбежал на улицу. Перед
входом стояло несколько такси. Они сели в одно из низ, на заднее сиденье, и
Проскурин немедленно сполз вниз и сложился между сиденьями в три погибели,
просипев:
- Виа Риголетто.
Если бы кто-нибудь в это мгновение заглянул в боковое стекло такси,
подумал бы, что Женечка приехала в Венецию торговать дынями: рядом с ней
торчал на уровне сиденья большой блестящий оранжевый шар. Что подумал
таксист, осталось загадкой истории, потому что венецианские таксисты и не
такое видывали.
Женечка и Проскурин вывалились из такси на улице Риголетто и пошли
вверх, осматривая дома, словно надеясь увидеть в окнах знакомую физиономию.
- Вот меблировки госпожи Шарж. Тебе на пятый этаж. Я буду ждать на той
стороне улицы, в бакалее, за столиком. Посматривай в окно, если возникнет
опасность, я выйду на улицу и свисну три раза. Консьержке скажешь, что ты
посыльная, идешь к господам Койфман с письмом от общества русских евреев в
Италии. Ты текст выучила?
- Да, но она сразу поймет, что в аттестате средней школы у меня стоит
"три". Безнадежно.
-Ничего в этом доме у многих акцент и неправильное произношение.
Консьержки на посту не оказалось. Она пошла отовариваться на рынок,
который по четвергам открывался в начале улицы.
Женечка спокойно поднялась на пятый этаж, как была - с сумкой и
растрепанными рыжими завитушками, слегка схваченными на затылке. Только
джинсовую куртку отдала Виктору.
Высокую деревянную дверь открыл молодой человек небольшого роста,
учтиво спросил что-то по-итальянски.
- Я к мадам Койфман из Санкт-Петербурга, - сказала Женечка, тщательно
выговаривая слова.
- Рози, это тебя, - крикнул молодой человек и, развернувшись, ушел,
даже не пригласив Женечку войти. Та решила, что может это сделать, раз уж ее
оставили одну у открытой двери. Вошла. Осмотрелась. Так она и представляла
себе эту квартиру: светлая и ажурная, кругом зеркала, гардины и светлая
мебель - дуб.
Прямо к ней из дальних комнат шла по коридору милая дама в черных
брюках и черной длинной блузе, полупрозрачной, развевающейся от движения.
Дама была светловолоса, кареглаза и высока ростом.
- Проходите, деточка. Я слушаю.
Она расцепив руки указала на дверь в комнату.
- Кидай, кидай здесь сумку.
Женечка послушно бросила сумку на пол и отодвинула ее ногой. Женщина
излучала мощные потоки превосходства; Женечка почувствовала что-то вроде
ритуального поклонения: так властно та держала голову, так изящна она была.
Женечка вдруг подумала, что перед ней не Роза Исааковна Самохвалова-Койфман,
а какая-нибудь ее родственница. Фотоснимок она изучала долго, взгляд той
Койфман был действительно взглядом старой, и вдобавок испуганной собственной
судьбой женщины. Но Женечка все же спросила:
- Вы Роза Исааковна? Мама Наташи?
Женщина повернула к ней свое лицо:
- Вы знали мою дочь?
- Я соседка. Вас я, конечно, уже не застала. Но с Наташей мы дружили.
Меня зовут Маша Несовсемова. Я пишу пьесы для школьных подмостков. Вот мои
документы...
Она достала из заднего кармана заграничный и российский паспорт с
пропиской на улице Алексея Толстого в Петербурге. Но Роза Исааковна отвела
ее паспорт рукой:
- Зачем мне это. Я вам верю и так. Это даже как-то не совсем удобно.
Какими судьбами в Венеции? Специально ко мне.
Женечка перебирала пальчиком билеты торчащие из паспорта:
- Я здесь в круизе. На том же теплоходе.
- Зачем? Зачем вы мне об этом говорите? Сендер, ты слышишь, она с этого
ужасного теплохода-убийцы, - она обернулась к Женечке, - так вы решили
навестить одинокую пожилую женщину?
Женечка скромно замолчала, наблюдая как едва заметно подрагивает ее
голова.
- Хотите чай? Сендер, - снова крикнула она, - вскипяти воду в том новом
чайнике, что привезли в подарок Маркевичи. Сендер, сын моего теперешнего
мужа. Живет с нами. Талантливый мальчик.
- Наташа у вас только в июне была? спросила осторожно Женечка.
- И в июне, да. Поехала в Геную, вернулась поцарапанная. И еще в июле.
Как только паром приплыл, то есть, что я говорю Боже, теплоход, она приехала
сюда, кинула вещи, пообещала вернуться. И не вернулась. Утонула, моя
девочка. Мне даже не сообщили. Тайком от матери увезли, отослали в
Петербург. Изверги.
- Леонид Аркадьевич может быть пожалел вас?
- Чтобы его так жалели на том свете.
Женечке чрезвычайно не понравился новый номер программы. К счастью, она
поняла, что этот номер ей на руку.
- Вот, кстати, Роза Исааковна. Наверное, это она мою сумку и кинула у
вас. Я давала ей в поездку. Сине-белая такая. Как это все ужасно! Простите,
что я вас потревожила. Если бы я могла утешить вас хоть немного!
Женечка сделала вид, что хочет уходить. Как она и ожидала, Роза
Исааковна удержала ее:
- Дитя мое, сумку нужно забрать, раз она ваша. Я, честно говоря, ее и
не трогала. Пойдемте в мою комнату.
Они прошли в небольшую кружевную и гипюровую спальню, и Роза Исааковна
вынула из шкафа небольшой сине-белый баул.
- Она! - обрадовалась Женечка, - Куда же переложить вещи?
- Сейчас я принесу пакет, - обронила дама и ушла. У Женечки екнуло
сердце: о, счастливый миг удачи! Она судорожно вытаскивала на пол содержимое
сумки: кофту, плеер, ботинки (она засунула в них руку), жестяная банка
конфет, кажется, леденцов, меховой игрушечный тигренок... Конфеты... Она с
трудом, поломав в спешке пару ногтей стащила крышку с круглой плоской банки,
похожей на банку селедки диаметром с большую пластинку. Быстро захлопнула и
посадила крышку обратно. Очень, конечно, похоже на леденцы, но леденцы такой
чистоты и белизны Женечка раньше никогда не пробовала.
Роза Исааковна уже шла обратно, а Женечка все еще соображала, куда бы
ей спрятать коробку, не в окно же кидать, тем более, что за окном какие-то
перекладины. Она сунула коробку под розовый пуф, лежащий рядом и улыбкой
приветствовала хозяйку, по-прежнему сидя на полу.
Совершенно идиотский вид. Не успела Роза Исааковна заметить груду
вещей, вываленных из сумки, как в дверь позвонили. Ей пришлось идти
открывать. Женечка схватила коробку, сунула ее в пакет и побежала в ту
комнату, где ее принимали первоначально и окна которой выходили на улицу.
Роза Исааковна обернулась и кивнула:
- Сендер, когда же чай?
Женечка распахнула дверь на балкон, который оказался при ближайшем
рассмотрении фальшивым: вплотную подходящие к стене перила едва удержали ее
от неосторожного шага в вечность.
Внизу стоял Витя, но не свистел, а пожимал плечами. Женечка приняла
решение - живой в руки не даваться, то есть, наоборот, сделать так, чтобы
убивать ее было бессмысленным поступком. Она завязала пакет узлом и кинула
его вниз, стараясь целиться в голову Вити, пакет Витя виртуозно подхватил.
Женечка пожалела, что алмазы так не похожи на кирпичи. Проскурин должен был
предупредить ее, что сюда идут! Что ей делать, если это Тупокин? Она
осторожно высунулась в коридор. Какая-то выдра в кашне стояла на пороге и
говорила Розе Исааковне, что она соседка Наташи из Петербурга!
- А я тогда кто?! - подумала Женечка и перебежала обратно в спальню.
"Какая наглость, пользоваться чужой легендой! Неужели все оперативники
и разработчики легенд прикрытия в ФСБ мыслят одинаково?!"
Роза Исааковна уже впускала выдру с мужскими ногами в дом.
- Ну, неужели она его не узнает?!
Женечка закрыла за собой дверь, к сожалению, защелки не было. Она
ринулась к окну, распахнула ставни и - о! чудо! - обнаружила, что - перила
за стеклом, это никакие не перила, а пожарная лестница! "Отчего люди не
летают!.." - думала она, занося ногу над старинным неведомым городом и цепко
хватаясь за ржавые "ступеньки". Скоро оказалось, что держаться за них очень
трудно: в некоторые секунды руки должны были выносить вес всего Женечкиного
тела, особенно, когда перекладины отсутствовали по дви-три и ноги повисали в
воздухе или когда ступеньки вовсе отлетали под ногами в бездну, потому что
дом был старый.
В это время сильно вымазанная крем-пудрой вторая соседка Натальи
Самохваловой на ходу выдумывала байку о том, что, скорее всего так внезапно
исчезнувшая из гостиной девушка была ее дочь, они вместе путешествуют по
северу Италии на автобусе, но сегодня поссорились, и вот она пришла теперь
за ней, а заодно проведать матушку покойной Наташеньки, которую все так
любили.
- На теплоходе, она сказала, что вы путешествуете на теплоходе, и даже
показывала мне ваши билеты, - поправила гостью Роза Исааковна и принесла из
спальни сумку, забытую-таки взбалмошной девчонкой.
25.
Весело тараторя себе под нос морскую песенку теплоход "Раиса Горбачева"
скользил по лучезарной воде, лишь слегка разбрызгивая волну в разные
стороны. Женечка разбирала вещи в своей каюте. Это были: паспорт, российский
паспорт, немного денег и зубная щетка, выданные ей в консульстве. Сумка с
настоящими вещами осталась в квартире Розы Исааковны Койфман, прямо возле
тощих волосатых ног Тупокина. Хорошо еще, смогли вызвать в квартиру Розы
Исааковны полицию из автомата на углу дома, представившись анонимами.
Женечка спрыгнула с пожарной лестницы раньше времени, поцарапалась и
напугала возвращавшуюся с рынка консьержку. Консьержка, пожалев продукты, за
Женечкой не побежала, но нечто обидное кричала ей вслед, пока та не скрылась
из виду.
Завернув за угол, Женечка схватила на бегу Проскурина, они добежали до
автомата, позвонили и рванули от греха подальше. Но все-таки о старушке
позаботились, полицейская сирена послышалась уже через два квартала.
Вечером того же дня новая очаровательная пассажирка с искристым
взглядом появилась на борту "Раисы Горбачевой". Ее встречал мичман
Славянецкий, тот самый, который обнаружил утопленницу в бассейне теплохода в
июле. Ему были даны соответствующими органами указания опекать девушку, как
драгоценный экспонат, обеспечить ее безопасность и в нужном случае защиту, и
в целости и сохранности довезти в порт назначения. Теплоход не намерен был
больше совершать экскурсионные остановки на пути следования, лишь несколько
раз для заправки, да и то ночью.
Мичман Славянецкий, остроглазый, с короткой шагреневой бородкой и
коротко стрижеными усами, вальяжно приветствовал Женечку, желая очаровать
сотрудницу ФСБ с первого взгляда, предложил Женечке в целях безопасности,
запереть ее в каюте, кстати, весьма комфортабельной, организовав дежурство
матросов возле дверей и четырехразовое питание с доставкой в каюту.
Предложил также и свою компанию. Женечка подумала и согласилась на
предпоследние два пункта. Охрану и питание она примет с удовольствием, но
замуровывать ее в этом закутке, в этом отсеке для загнанных зайцев -
никогда. И потом, должна же она выяснить, есть ли сам источник опасности на
корабле.
Дело в том, что по сведениям все того же Проскурина, полиция, приехав
на улицу Риголетто, застала всего лишь озадаченную эмигрантку из России,
которая заявила, что в ее квартире побывали две особы женского пола,
выкравшие у нее единственную застрахованную шубку из чернобурки, и
потребовала зафиксировать свидетельские показания Сендера и консьержки.
Тупокина полиция не застала.
Почти целый день был у преступника, чтобы приобрести билет на теплоход
или тайно проникнуть на корабль. Он ведь имел право надеяться, что одолеет
маленькую Алтуховскую подружку.
Женечка вышла на палубу, когда уже похолодало, и, слегка сгустились и
поблекли краски, солнце быстро село за теплоход, и Женечка побрела на
власть переменилась, а обязательства по охране гражданина Трещетко остались.
Подворьев и Михайлов вышли во двор, выбрали позицию, один на заднем
дворе, другой спереди дома.
- Вы ведь, надеюсь, понимаете, что я собрал вас, господа, чтобы
сообщить пренеприятное известие, - сообщил Нестеров, - К нам едет
Хлестаков...
- К нам кто-то едет, - проговорил Алтухов, нагнувшись к окну, - что
будем делать?..
22.
- Срочно убрать архангелов, - вырвалось у Нестерова, - черт!
Алтухов выскочил на крыльцо и, закрыв рот Михайлова, втащил его в дом.
Как раз в это время, лишь секунду спустя, напротив трещетковского дома
остановился белый "Жигуль". Подворьев медленно высунулся из-за угла, не
понимая, куда делся напарник. Дверца машины открылась, и какой-то незнакомый
мужчина в кожаной куртке и очках ступил одной ногой на землю и крикнул:
- Слышь, мужик, где здесь пятый корпус?
Подворьев вышел из-за угла и ответил, что не знает.
- Ай, боги, боги мои, не в ту сторону меня послали, - пропел водитель и
захлопнул за собой дверцу.
Когда Трещетко выслушал короткий доклад Подворьева, он только покачал
головой:
- Оказывается остолопов везде хватает. Да нет здесь никакого пятого
корпуса.
Алтухов и Нестеров сорвались с места и побежали к машине. Атташевский
"Джип" остался в пансионате. Нестеров уже из машины вызвал дополнительный
наряд оперативников для доставки Трещетко и Атташева в следственный отдел
ФСБ.
Скоро они нагнали белый "Жигуль", который был виден издалека на
освещенной рыжими плафонами трассе.
- Если войдет в Москву, затеряется.
- Сейчас машин мало. Не уйдет, - подбадривал скорее себя, чем Нестерова
Алтухов. - Черт, почему я на своей не поехал.
- Сиди уж, герой. Как голова-то?
- Тошнит и круги, а так ничего - приятные ощущения - бесплатный
аттракцион. Поднажми, что ты плетешься!
- Жму, не чувствуешь, - обиделся Нестеров как раз в тот момент, когда
мимо открытого окна его пятерки просвистела пуля, - уй, блин!
- Стрельнуть, Коль?
- Валяй, по колесам только.
Алтухов встал и просунул голову в верхний люк Нестеровского лунохода.
"Пятерка" и вправду казалась ему луноходом, уж больно медленно ползли они по
Можайскому шоссе, хотя и держали одинаковую дистанцию все это время. На
самом деле машина выжимала все сто восемьдесят, что было бы невозможно в
городе. Алтухов прицелился и выстрелил. Белая юла скатилась в кювет и
кувыркаясь, подвалила к лесу. Алтухов не успел опомниться, все произошло в
одно мгновение. Еще через миг Нестеров со скрежетом тормозил рядом, на
обочине.
- Куда ты? Рванет! - крикнул он, но не успел прихватить Алтухова за
шиворот, тот рванул с откоса вниз, упал, покатился кубарем, снова встал,
опять побежал, на ходу взводя курок.
В это время водитель открыл замок и попытался распахнуть дверцу.
Обессилевший, он не смог этого сделать, но подскочивший Алтухов раскрыл ее и
выволок водителя на землю, закрутив ему руку и приставив пистолет к его
разбитому уху. Нестеров подбежал следом:
- Давай оттащим к дороге.
Они потащили его за руки за ноги, но Нестеров, которому достались ноги,
вдруг бросил их и замер.
- Кость, подергай его за нос. Это не Тупокин, Кость.
Алтухов, в свою очередь бросив голову потерпевшего на травку, обошел
его и пригляделся. Даже присел на корточки.
- Не-а. Ты, хрен вонючий, а где Тупокин?
Мужик виновато улыбнулся и промолвил:
- Про-е-ха-ли!
Нестеров сплюнул.
- Да что ты будешь делать! Сейчас скорая приедет, разберутся.
Вдалеке, действительно, послышалась сирена. Синяя мигалка приблизилась,
высыпавшие на дорогу гаишники медленно подошли к ним. Нестеров представился
первым. Сказал, чтобы потерпевшего обследовали и, в случае если ухудшение
самочувствия окажется незначительным, доставили бы на Лубянку. Записал
фамилию майора.
- Костя, за мной, скомандовал Нестеров, и сев в машину и хлестнув
кнутом по всем лошадиным силам, какие еще имелись в преданной "пятерке",
рванул в обратном направлении. - Он же просто выманил нас, как сосунков,
Костя.
23.
Трасса была почти пуста, в такое время только длинные рефрижераторы да
КАМАЗы иногда проносятся небольшими вереницами, да поздние дачники торопятся
по своим "фазендам". Нестеров долго присматривался к машине, едущей по
встречной полосе, за оградительным бордюром, потом сказал Алтухову:
- Бери рацию, передай постам ГАИ, чтобы задержали атташевский "Джип".
Что-то уже произошло в "Покровском". Кажется, мы сегодня весь день
опаздываем.
Алтухов посмотрел на Нестерова, потом туда, куда он нервно
всматривался. Через секунду мимо них просвистел атташевский "Джип".
- Во, несется, - заметил Алтухов и передал по рации номер "Джипа".
Возле Трещетковского коттеджа стояла машина оперов, "скорая", и
металась бледная Женечка. Из дома выбежали санитары с носилками, на которых
лежал раненный Михайлов.
- Где Подворьев? - крикнул, подбегая, Нестеров, - Живой?
Женечка закивала и показала на дом:
- Он там, а вы откуда?
- Рацию надо с собой брать, рацию, понятно!
Женечка не терпела, когда Нестеров орал на нее. Это было наследство
сурового воспитания. Родители ее были людьми несдержанными, теперь она
взрывалась бурей негодования, когда кто-то повышал на нее голос.
Нестеров и Алтухов залетели в дом. Трещетко и Подворьев сидели на полу
друг напротив друга.
Трещетко смотрел в потолок остекленевшим взглядом.
- Мы стали дежурить, я в доме, Игорек на улице. Атташев попросился в
туалет. Я пустил. Он смотался, - лепетал Подворьев.
- Ладно, про Атташева все понятно. Дальше.
- Он, Тупокин, снял Игорька и вошел в дом. Я не мог оставить Трещетко,
поэтому не погнался за Атташевым.
- Я сказал, с Атташевым закончили, - раздраженно оборвал его Нестеров,
- что он взял?
- Мой пистолет, и паспорт.
- Откуда, какой паспорт?! - уже понимая, что и сам он облажал,
прокричал Нестеров. - Костя, ты слышишь, у этого твоего сукиного кота,
действительно, был в портфеле паспорт. Да он его с собой носил! Специально
для встречи с Тупокиным! Куда он поехал, на чем?
- Пешком, он же, наверное, через забор перелез...Что теперь меня ждет?
- Трибунал, - поникшим голосом сказал Нестеров и похлопал парня плоской
стороной пистолета по щеке.
Задержанный посланец Тупокина сказал, что познакомился с Тупокиным в
шашлычной на переезде. Тот попросил сделать для него доброе дело, пообещал
сто зеленых. Мужик спросил, что за дело. Тупокин, который вообще-то ему не
представился, но по описанию это был он, потом задержанный опознал его по
фотографии, сказал, что жена уехала в дом отдыха, а он ее подозревает.
Сказал, куда подъехать и что спросить. И сразу сматываться, потому что это
опасно. За опасность порученец потребовал еще сто баксов.
Тогда Тупокин дал ему триста и на всякий случай оружие. Мужик
отказывался, но потом согласился: с детства мечтал обладать настоящим
пистолетом. На вопрос, не мечтал ли он с детства убить кого-нибудь из
правоохранительных органов и сесть за это навсегда, ответил категорически
отрицательно.
Для Нестерова это был еще один удар. Сегодня он четыре раза ездил мимо
этой шашлычной. В отвратительном состоянии он поехал домой, велев Женечке
собирать сумки, а Алтухову съездить к администратору международных касс и
купить ей назавтра билет в Венецию.
Он готов был лететь сам, но такой возможности у него не было. Он готов
был стоять на всех стойках "Шереметьево-2" работающих на вылет граждан за
пределы страны, но это было бы глупо и непрофессионально. Поэтому он поехал
отсыпаться.
Женечка и Алтухов съездили за машиной на Осипенко, она заехала в свою
коммуналку на Таганке, это было рядом, и осталась собирать вещи, Алтухов
поехал в аэропорт. Лишь глубокой ночью они попали к себе на Льва Толстого, а
в пять часов Женечка должна была сидеть в комфортабельном салоне
"Аль-Италии" и взлетать в сторону Средиземного моря. Три часа им хватило на
прощание...
24.
В "Шереметьево-2" не существовало понятия: "время суток". Там всегда
был приглушенный свет, всегда работали электронные панно и телевизоры,
горели витрины киосков, завораживающе звенели с двух сторон объявления о
посадках и взлетах, о задержках вылетов и прилетов и другие сведения для
встречающих и провожающих.
Нестеров нес Женечкину сумку, Женечку и Алтухова на своем плече, причем
двое последних пытались заснуть на ходу. В машине Женечка получила последние
указания начальника, но что-то он начинал сомневаться в ее вменяемости в тот
момент.
- Железнова, ты поняла, что ты не должна раскрываться:
получится-получится, не получится и, не важно.
- У, - отвечала Женечка, как и прежде, определяя сонным полуоткрытым
взглядом траекторию движения к своему пропускному пункту.
- Приедешь, тебя встретят Галя Михеева и Проскурин, тоже из
консульства. Они твой портрет по факсу уже получили. Ты их фото видела. Оно
у тебя с собой? Если за ними будет какой-нибудь хвостик, они будут стоять
порознь, если слежки не будет - они встретят тебя вместе и отвезут сразу на
квартиру Розы Исааковны Койфман. Сказку про себя ты знаешь.
Потом прыгаешь на корапь и плывешь в Питер, ты плавать-то умеешь?
- А куда вплавь добираться, до корабля или до Питера?
- Э, да ты ожила? Алтухов, просыпайся.
Алтухов сморщился и сказал сквозь сон, что у него жутко болит
производственная травма и трудовое увечье одновременно. Нестеров все это
время стоял лицом к проходу на рейс и вглядывался в пассажиров. Несколько
мужчин ехали по одиночке, но они близко не подходили к внешности Тупокина.
- А там сколько градусов? - спросила Женечка, я не замерзну?
- Там - лето, дуся! - растроганно проговорил Нестеров, - топай.
Женечка, слегка пошатываясь, кивая на ходу, как маленький ослик,
поплелась на таможенный досмотр.
Она проспала три часа - почти всю дорогу, не вставая, да и проснувшись
расхотела вставать вообще когда-либо в жизни.
Прямо на нее по проходу салона шел в хвостовые туалеты старик, седой, с
белыми кучерявыми бакенами и залысинами, в очках и явно с плохим зрением,
очки очень увеличивали его глаза, в старомодном, но дорогом костюме в мелкую
клеточку, с орденской планкой на кармашке пиджака, и все-таки это был
Тупокин.
Женечка почувствовала резкое желание самой рвануть в туалет, но только
под дулом пистолета можно было ее заставить приблизиться или пройти мимо
этого игольчатого маньяка. Никто потом и не разберется, почему у молодой
пассажирки вдруг случится обморок, плавно переходящий в летальный исход.
Летальный - звучит актуально.
Женечка спокойно отвернулась, когда Тупокин проходил мимо, и стала
анализировать, специально ли Тупокин обнаружил себя, может он узнал Женечку,
когда она спала, и теперь пытается показать ей ее немощность, но подумала,
что вряд ли он бы стал глупить, зная, что она спит и не видела его еще,
можно было просто улизнуть в Венеции: салоны большие, по девять кресел в
ряду, он спокойно мог раствориться в толпе. Женечка понимала, что на
итальянском рейсе она вряд ли сможет прибегнуть к помощи экипажа, да и
паники на самолете ей только не хватало. Тогда она стала размышлять, что же
ей делать в Венеции: следить за Тупокиным или чесать к бабульке, пока та еще
занимает квартиру в доме на улице Риголетто, а не на кладбище. И решила, что
хоть и посоветуется с консульскими, сама будет придерживаться последнего
варианта. Только там и можно подстеречь Тупокина, если это кому-то очень
надо. Но только что с ним делать дальше? Пристрелить? Но ее задание - привет
Алтухову - победить противника экономически, а не физически! Только бы он не
ее прибил где-нибудь в толпе на выходе.
После первого объявления бортпроводницы о скором прибытии в аэропорт
Венеции из вентиляторных отсеков в потолке повалил густой дым или пар.
Женечка жутко испугалась и ухватилась за рукав сидящего рядом итальянца.
Тот мило улыбнулся и произнес "bоn, segniora," его невозмутимый вид
несколько успокоил Женечку, она достала из под ног свою сумку и положила ее
на колени. В ней было выходное платье, белье, и пара килограммов косметики и
бижутерии. Вскоре пар развеялся, самолет уже катился по посадочной полосе, а
пассажиры аплодировали. Тупокина видно не было. Женечка осторожно встала в
очередь на выход, следя, чтобы не оказаться нос к носу с убийцей.
Его не оказалось и в автобусе.
Галка встретила девушку Алтухова ласковой улыбкой и тут же отвернулась,
направившись к выходу. Женечка последовала за ней, но внезапно Женечку
кто-то схватил за локоть и потащил в боковую дверь. Она зажмурила глаза, но
хриплый голос Виктора Проскурина зазвучал весьма приятно над самым ее ухом:
- Переждать надо, чего ты так испугалась?
Немного переведя дух, Женечка внимательно посмотрела на Проскурина:
худющий, со впалой грудью, краснокожий то ли от загара, то ли от природы,
лысый то ли от природы, то ли парикмахер увлекся, с рыжими ощетинившимися
усами под длинными носом, словно приплюснутым книзу, и маленькими умными
глазками, он был похож на гладкошерстную таксу мужского пола, то есть
кобеля. Голос у него был хриплый, прокуренный, скрипучий. Женечка к
удивлению своему заметила, что с испуга припала к его этой самой, костлявой
груди и, смутившись, отпрянула.
- Со мной летел Тупокин. Надо передать Николаю Константиновичу
Нестерову. Загримирован. Да вот же он.
Она прилепилась взглядом к старику в светлом клетчатом пиджаке,
проплывавшему мимо стеклянных окошек в дверях, за которыми они стояли.
- Я туда не пойду! - твердо сказала Женечка.
- Куда - туда? В Италию?
Женечка показала носом, что она не пойдет обратно в вестибюль.
- Багажа нет? Только это? - спросил Виктор.
- Ага.
- Бегать умеешь?
- Кто же не умеет...- удивилась Женечка.
- Вот и беги со всех сил за мной.
И он ринулся по служебной лестнице вверх, потом по длинному коридору,
потом по открытому пространству, потом снова вниз, выбежал на улицу. Перед
входом стояло несколько такси. Они сели в одно из низ, на заднее сиденье, и
Проскурин немедленно сполз вниз и сложился между сиденьями в три погибели,
просипев:
- Виа Риголетто.
Если бы кто-нибудь в это мгновение заглянул в боковое стекло такси,
подумал бы, что Женечка приехала в Венецию торговать дынями: рядом с ней
торчал на уровне сиденья большой блестящий оранжевый шар. Что подумал
таксист, осталось загадкой истории, потому что венецианские таксисты и не
такое видывали.
Женечка и Проскурин вывалились из такси на улице Риголетто и пошли
вверх, осматривая дома, словно надеясь увидеть в окнах знакомую физиономию.
- Вот меблировки госпожи Шарж. Тебе на пятый этаж. Я буду ждать на той
стороне улицы, в бакалее, за столиком. Посматривай в окно, если возникнет
опасность, я выйду на улицу и свисну три раза. Консьержке скажешь, что ты
посыльная, идешь к господам Койфман с письмом от общества русских евреев в
Италии. Ты текст выучила?
- Да, но она сразу поймет, что в аттестате средней школы у меня стоит
"три". Безнадежно.
-Ничего в этом доме у многих акцент и неправильное произношение.
Консьержки на посту не оказалось. Она пошла отовариваться на рынок,
который по четвергам открывался в начале улицы.
Женечка спокойно поднялась на пятый этаж, как была - с сумкой и
растрепанными рыжими завитушками, слегка схваченными на затылке. Только
джинсовую куртку отдала Виктору.
Высокую деревянную дверь открыл молодой человек небольшого роста,
учтиво спросил что-то по-итальянски.
- Я к мадам Койфман из Санкт-Петербурга, - сказала Женечка, тщательно
выговаривая слова.
- Рози, это тебя, - крикнул молодой человек и, развернувшись, ушел,
даже не пригласив Женечку войти. Та решила, что может это сделать, раз уж ее
оставили одну у открытой двери. Вошла. Осмотрелась. Так она и представляла
себе эту квартиру: светлая и ажурная, кругом зеркала, гардины и светлая
мебель - дуб.
Прямо к ней из дальних комнат шла по коридору милая дама в черных
брюках и черной длинной блузе, полупрозрачной, развевающейся от движения.
Дама была светловолоса, кареглаза и высока ростом.
- Проходите, деточка. Я слушаю.
Она расцепив руки указала на дверь в комнату.
- Кидай, кидай здесь сумку.
Женечка послушно бросила сумку на пол и отодвинула ее ногой. Женщина
излучала мощные потоки превосходства; Женечка почувствовала что-то вроде
ритуального поклонения: так властно та держала голову, так изящна она была.
Женечка вдруг подумала, что перед ней не Роза Исааковна Самохвалова-Койфман,
а какая-нибудь ее родственница. Фотоснимок она изучала долго, взгляд той
Койфман был действительно взглядом старой, и вдобавок испуганной собственной
судьбой женщины. Но Женечка все же спросила:
- Вы Роза Исааковна? Мама Наташи?
Женщина повернула к ней свое лицо:
- Вы знали мою дочь?
- Я соседка. Вас я, конечно, уже не застала. Но с Наташей мы дружили.
Меня зовут Маша Несовсемова. Я пишу пьесы для школьных подмостков. Вот мои
документы...
Она достала из заднего кармана заграничный и российский паспорт с
пропиской на улице Алексея Толстого в Петербурге. Но Роза Исааковна отвела
ее паспорт рукой:
- Зачем мне это. Я вам верю и так. Это даже как-то не совсем удобно.
Какими судьбами в Венеции? Специально ко мне.
Женечка перебирала пальчиком билеты торчащие из паспорта:
- Я здесь в круизе. На том же теплоходе.
- Зачем? Зачем вы мне об этом говорите? Сендер, ты слышишь, она с этого
ужасного теплохода-убийцы, - она обернулась к Женечке, - так вы решили
навестить одинокую пожилую женщину?
Женечка скромно замолчала, наблюдая как едва заметно подрагивает ее
голова.
- Хотите чай? Сендер, - снова крикнула она, - вскипяти воду в том новом
чайнике, что привезли в подарок Маркевичи. Сендер, сын моего теперешнего
мужа. Живет с нами. Талантливый мальчик.
- Наташа у вас только в июне была? спросила осторожно Женечка.
- И в июне, да. Поехала в Геную, вернулась поцарапанная. И еще в июле.
Как только паром приплыл, то есть, что я говорю Боже, теплоход, она приехала
сюда, кинула вещи, пообещала вернуться. И не вернулась. Утонула, моя
девочка. Мне даже не сообщили. Тайком от матери увезли, отослали в
Петербург. Изверги.
- Леонид Аркадьевич может быть пожалел вас?
- Чтобы его так жалели на том свете.
Женечке чрезвычайно не понравился новый номер программы. К счастью, она
поняла, что этот номер ей на руку.
- Вот, кстати, Роза Исааковна. Наверное, это она мою сумку и кинула у
вас. Я давала ей в поездку. Сине-белая такая. Как это все ужасно! Простите,
что я вас потревожила. Если бы я могла утешить вас хоть немного!
Женечка сделала вид, что хочет уходить. Как она и ожидала, Роза
Исааковна удержала ее:
- Дитя мое, сумку нужно забрать, раз она ваша. Я, честно говоря, ее и
не трогала. Пойдемте в мою комнату.
Они прошли в небольшую кружевную и гипюровую спальню, и Роза Исааковна
вынула из шкафа небольшой сине-белый баул.
- Она! - обрадовалась Женечка, - Куда же переложить вещи?
- Сейчас я принесу пакет, - обронила дама и ушла. У Женечки екнуло
сердце: о, счастливый миг удачи! Она судорожно вытаскивала на пол содержимое
сумки: кофту, плеер, ботинки (она засунула в них руку), жестяная банка
конфет, кажется, леденцов, меховой игрушечный тигренок... Конфеты... Она с
трудом, поломав в спешке пару ногтей стащила крышку с круглой плоской банки,
похожей на банку селедки диаметром с большую пластинку. Быстро захлопнула и
посадила крышку обратно. Очень, конечно, похоже на леденцы, но леденцы такой
чистоты и белизны Женечка раньше никогда не пробовала.
Роза Исааковна уже шла обратно, а Женечка все еще соображала, куда бы
ей спрятать коробку, не в окно же кидать, тем более, что за окном какие-то
перекладины. Она сунула коробку под розовый пуф, лежащий рядом и улыбкой
приветствовала хозяйку, по-прежнему сидя на полу.
Совершенно идиотский вид. Не успела Роза Исааковна заметить груду
вещей, вываленных из сумки, как в дверь позвонили. Ей пришлось идти
открывать. Женечка схватила коробку, сунула ее в пакет и побежала в ту
комнату, где ее принимали первоначально и окна которой выходили на улицу.
Роза Исааковна обернулась и кивнула:
- Сендер, когда же чай?
Женечка распахнула дверь на балкон, который оказался при ближайшем
рассмотрении фальшивым: вплотную подходящие к стене перила едва удержали ее
от неосторожного шага в вечность.
Внизу стоял Витя, но не свистел, а пожимал плечами. Женечка приняла
решение - живой в руки не даваться, то есть, наоборот, сделать так, чтобы
убивать ее было бессмысленным поступком. Она завязала пакет узлом и кинула
его вниз, стараясь целиться в голову Вити, пакет Витя виртуозно подхватил.
Женечка пожалела, что алмазы так не похожи на кирпичи. Проскурин должен был
предупредить ее, что сюда идут! Что ей делать, если это Тупокин? Она
осторожно высунулась в коридор. Какая-то выдра в кашне стояла на пороге и
говорила Розе Исааковне, что она соседка Наташи из Петербурга!
- А я тогда кто?! - подумала Женечка и перебежала обратно в спальню.
"Какая наглость, пользоваться чужой легендой! Неужели все оперативники
и разработчики легенд прикрытия в ФСБ мыслят одинаково?!"
Роза Исааковна уже впускала выдру с мужскими ногами в дом.
- Ну, неужели она его не узнает?!
Женечка закрыла за собой дверь, к сожалению, защелки не было. Она
ринулась к окну, распахнула ставни и - о! чудо! - обнаружила, что - перила
за стеклом, это никакие не перила, а пожарная лестница! "Отчего люди не
летают!.." - думала она, занося ногу над старинным неведомым городом и цепко
хватаясь за ржавые "ступеньки". Скоро оказалось, что держаться за них очень
трудно: в некоторые секунды руки должны были выносить вес всего Женечкиного
тела, особенно, когда перекладины отсутствовали по дви-три и ноги повисали в
воздухе или когда ступеньки вовсе отлетали под ногами в бездну, потому что
дом был старый.
В это время сильно вымазанная крем-пудрой вторая соседка Натальи
Самохваловой на ходу выдумывала байку о том, что, скорее всего так внезапно
исчезнувшая из гостиной девушка была ее дочь, они вместе путешествуют по
северу Италии на автобусе, но сегодня поссорились, и вот она пришла теперь
за ней, а заодно проведать матушку покойной Наташеньки, которую все так
любили.
- На теплоходе, она сказала, что вы путешествуете на теплоходе, и даже
показывала мне ваши билеты, - поправила гостью Роза Исааковна и принесла из
спальни сумку, забытую-таки взбалмошной девчонкой.
25.
Весело тараторя себе под нос морскую песенку теплоход "Раиса Горбачева"
скользил по лучезарной воде, лишь слегка разбрызгивая волну в разные
стороны. Женечка разбирала вещи в своей каюте. Это были: паспорт, российский
паспорт, немного денег и зубная щетка, выданные ей в консульстве. Сумка с
настоящими вещами осталась в квартире Розы Исааковны Койфман, прямо возле
тощих волосатых ног Тупокина. Хорошо еще, смогли вызвать в квартиру Розы
Исааковны полицию из автомата на углу дома, представившись анонимами.
Женечка спрыгнула с пожарной лестницы раньше времени, поцарапалась и
напугала возвращавшуюся с рынка консьержку. Консьержка, пожалев продукты, за
Женечкой не побежала, но нечто обидное кричала ей вслед, пока та не скрылась
из виду.
Завернув за угол, Женечка схватила на бегу Проскурина, они добежали до
автомата, позвонили и рванули от греха подальше. Но все-таки о старушке
позаботились, полицейская сирена послышалась уже через два квартала.
Вечером того же дня новая очаровательная пассажирка с искристым
взглядом появилась на борту "Раисы Горбачевой". Ее встречал мичман
Славянецкий, тот самый, который обнаружил утопленницу в бассейне теплохода в
июле. Ему были даны соответствующими органами указания опекать девушку, как
драгоценный экспонат, обеспечить ее безопасность и в нужном случае защиту, и
в целости и сохранности довезти в порт назначения. Теплоход не намерен был
больше совершать экскурсионные остановки на пути следования, лишь несколько
раз для заправки, да и то ночью.
Мичман Славянецкий, остроглазый, с короткой шагреневой бородкой и
коротко стрижеными усами, вальяжно приветствовал Женечку, желая очаровать
сотрудницу ФСБ с первого взгляда, предложил Женечке в целях безопасности,
запереть ее в каюте, кстати, весьма комфортабельной, организовав дежурство
матросов возле дверей и четырехразовое питание с доставкой в каюту.
Предложил также и свою компанию. Женечка подумала и согласилась на
предпоследние два пункта. Охрану и питание она примет с удовольствием, но
замуровывать ее в этом закутке, в этом отсеке для загнанных зайцев -
никогда. И потом, должна же она выяснить, есть ли сам источник опасности на
корабле.
Дело в том, что по сведениям все того же Проскурина, полиция, приехав
на улицу Риголетто, застала всего лишь озадаченную эмигрантку из России,
которая заявила, что в ее квартире побывали две особы женского пола,
выкравшие у нее единственную застрахованную шубку из чернобурки, и
потребовала зафиксировать свидетельские показания Сендера и консьержки.
Тупокина полиция не застала.
Почти целый день был у преступника, чтобы приобрести билет на теплоход
или тайно проникнуть на корабль. Он ведь имел право надеяться, что одолеет
маленькую Алтуховскую подружку.
Женечка вышла на палубу, когда уже похолодало, и, слегка сгустились и
поблекли краски, солнце быстро село за теплоход, и Женечка побрела на