недели назад по дороге из Венеции в Геную, больше не будет преследовать его.
3.
Был суровый серый день. Не по-летнему холодный ветер разметал плащ
выходившего из дома консула, как шлейф булгаковского персонажа: Василий,
спустившийся проводить Лаврентия Михайловича, передал ему его папку и тот
быстро сел в машину. Алтухов, любезно согласившийся подбросить консула в
Кремль, молча завел свой новенький SAAB, перед ним, на приборном щитке
вспыхнули сотни маленьких лампочек, словно на пульте управления космического
корабля и машина мягко тронулась, зашелестела колесами по
заасфальтированному чаяниями мэра переулку.
Мамонтов первый нарушил молчание. Ему стало невмоготу от неизвестности,
непредсказуемости будущего визита; никто так и не объяснял ему причину
вызова в Москву. Постепенно надежда на благополучный исход встречи в Кремле
растворилась. Теперь Мамонтов находился в невесомости. Черный провал зиял в
том месте, где раньше сияло светлое будущее консула.
- Что не заехал вчера? - спросил он угрюмо.
- Да пока вещи отвезли на дачу, пока до Москвы добрались. Кстати, я же
к себе заезжал за коробками. А то еще месяц не собрался бы отвезти. Все в
порядке. Закинули барахлишко.
- Сколько там коробок, не посчитал?
- С теми, что я перевез из Венеции - восемнадцать, - сказал Алтухов. Он
залихватски вел послушный автомобиль, объезжая все кочки и колодцы.
Алтухов был старым приятелем и сослуживцем Мамонтова. К тому же оба они
были заядлыми театралами, это сближало их, именно азартное увлечение театром
сделало их отношения доверительными и подчас трогательными.
Во всем остальном Костя Алтухов отличался от своего старшего товарища.
Он не был хроническим семьянином. Три раза женился, разводился, жил на
широкую ногу, любил слабый пол и был замечен в нескольких забавных историях.
Это был тот персонаж, о каком любят посудачить в известных кругах, передавая
друг другу на тусовках и приемах очередные байки про завидные похождения и
казусы. Алтухов служил некогда заместителем Мамонтова в министерстве, а
теперь дожидался нового поворота событий в чине советника руководителя
одного крупного общественного объединения, дожидался со сладостным
предвкушением новых шансов повеселиться. Кроме того, как водится, он был
аттестован и носил, тщательно скрываемые под гражданской одеждой, погоны
полковника.
- Восемнадцать коробок, значит, - неожиданно очнулся Мамонтов. - Должно
быть двадцать пять. Дай-ка трубку.
Мамонтов набрал номер, клавиши мобильного телефона приятно горели
зеленоватым светом и издавали мелодичные звуки при нажатии.
- Приветствую Вас, Рина Ивановна, - запел он в трубку. - Как Вы
поживаете? Узнали? Надо же! Как там наш труженик, не обижает Вас?
В трубке долго трепетал звонкий голосок, неожиданно Мамонтов выпрямился
и сел на самый краешек сиденья.
- Как в Венецию, я ведь здесь? Зачем? Что? На теплоходе? Забавно,
забавно. Как же вы его отпустили?.. Отдыхать, конечно, нужно, конечно. Но он
же только что был там у меня, неужели так понравилось?
Трубка вопросительно прокрякала и Мамонтову пришлось ответить:
- Нет, Ирочка еще там. Так что не беспокойтесь за сынулю, прием ему
обеспечен. - И это правильно, - задумчиво добавил он и распрощался с матерью
Тупокина.
- Про коробки-то чего не спросили, Лаврентий Михайлович, - напомнил ему
Алтухов.
- Да, ладно, - отмахнулся озадаченный Мамонтов, - приедет - вернет
сразу все. Мерзавец, в Венецию укатил - второй раз на неделе...
Наступила пауза, так часто объединявшая мысли двух друзей, говорившая о
едином ходе их раздумий и взаимопонимании.
Мамонтов взвешивал полученную только что информацию. Обладая немалой
профессиональной интуицией, он вдруг отчетливо представил себе того, кто
будет следующим консулом в венецианском Эдеме. И внезапно приревновал
Тупокина к Ирине.
Машина встала за Храмом Василия Блаженного на Васильевском спуске.
Оставив машину на стоянке, друзья направились к Спасским воротам Кремля.
Собственно, на полпути Алтухов распрощался с Мамонтовым, пожелав ему ни
пуха, ни пера. Лаврентий Михайлович шел, как-то слишком высоко поднимая ноги
и растопыривая колени. Складки его дорогого плаща отливали на свету.
Перед высокими дверями приемной помощника Президента Мамонтов
остановился, одернулся, посмотрел на часы. Помощнику доложили о его
прибытии. Настало время ожидания.
Когда распахнулись двери в кабинет Президента тот уже шел, пружиня и
пошатываясь на длинных старческих ногах, с протянутой для рукопожатия рукой.
Первым вошел помощник, следом Мамонтов с красной папкой под мышкой.
Президент пожал руку помощника и к полному ужасу консула, приобняв первого,
повернулся к Мамонтову спиной и повел помощника по длинному ковру вглубь
кабинета.
Он не узнал его! Он принял его за клерка! Он забыл Мамонтова! Тот стоял
в дверях и не знал, что ему делать. Он оторопел. Помощник учтиво развернул
Президента к Мамонтову, и они медленно возвратились к дверям.
- Лаврентий Михайлович Мамонтов, - напомнил помощник. - На десять
тридцать.
Президент одобрительно кивнул и протянул руку, все еще не узнавая
гостя.
- Очень рад, - кряхтел Президент, - милости прошу.
Мамонтов быстро соображал, как напомнить ему, кто он, какой пост
занимает, и по какому вопросу вызван. Они сидели друг против друга за
длинным столом, положив перед собой руки, почти касаясь друг друга.
Казалось, еще немного, и Президент накроет руки Мамонтова своей тяжелой
пухлой ладонью...
Мамонтов вернулся в Венецию. В поведении его вновь обнаружилась
нервозность, он начал уже на трапе приземлившегося самолета оглядываться,
всматриваться в окружающих, как будто ожидал слежки. Ему предстояло
выдержать еще два месяца. Президент обещал ему кресло министра, но как-то
рассеянно, неоднозначно, как обещают что-то детям под условием их хорошего
поведения. Поразмыслив во время перелета в Венецию, Мамонтов понял, что его
вызвали скорее для того, чтобы проинформировать о предстоящей передаче дел
Тупокину; чем для нового назначения.
4.
В женщине, помимо потребностей естественных, общеизвестных существует
одна такая, которую еще не описывали литераторы и не изучали психологи. Это
здоровая регулярно проявляющаяся потребность делать покупки. Именно она
зачастую вмешивается в судьбу женщины, диктует ей ее поведение, ставит
подножки.
В Ирине Игоревне такая потребность накапливалась очень быстро, она
возникала так же часто, как чувство голода - три-четыре раза в день. Она
усмиряла свою любовь к магазинам, к трате денег, покуда обстоятельства не
сложились известным образом, и она не поняла, что скоро нужно будет
распрощаться с приятным чувством потребительского вожделения.
Магазины манили ее. Во время столь краткого отсутствия мужа она
истратила все свободные наличные на приобретение парфюмерии любимых фирм,
выписала из Парижа два наряда от Готье и один - меховой от Рифайл, после
чего обнаружила, что денег не осталось даже на ужин в ресторане.
Со счета в банке деньги снимать не хотелось. Ее выручил Тупокин,
внезапно ворвавшийся в умиротворенную атмосферу русского особняка. Он
выручил ее не только небольшой дружеской ссудой, но еще и тем благотворным
влиянием, которое он оказал на Ирину Игоревну: мысли ее были переключены на
этого элегантного и импозантного мужчину, так стремительно промелькнувшего
во второй раз за последнее время в ее, уже, казалось, реализованной жизни.
Они провели два замечательных дня, катаясь на консульской яхте, гуляя
по магазинам и до поздна разговаривая за ресторанным столиком, и Тупокин
уехал, оставив Ирину Игоревну блаженно мечтать об их новой встрече. Она
страстно захотела в Москву.
Два месяца тянулись медленно. Ничего не менялось, не происходило,
только опустели некоторые шкафы и серванты, в том числе и книжные шкафы и
все росло количество упакованных к отправке вещей.
Итальянская таможня уже стала отличать консульские стандартные коробки,
обклеенные коричневым широким скотчем, которые шли зеленым коридором. К
Мамонтову приезжали последние гости из Москвы, пяток коробок он отправил с
помощником, пять передал с Алтуховым. Тот был последним, кто гостил у
консула.
Из Москвы пришли хорошие вести. Намечалось его, Мамонтова, назначение в
новый, еще не созданный комитет.
Команда Мамонтова три дня подряд готовила проекты положений, программ
будущего комитета, и, на всякий случай, варианты президентского указа о
мамонтовском назначении, Алтухов увез последнее барахло и ручная кладь
консула обещала выглядеть вполне скромно: зубная щетка и домашние тапочки.
Мамонтовы стали планировать обустройство в Москве.
5.
О чем думает следователь по дороге к месту преступления? Что он
чувствует? Испытывает ли он азарт, интерес, любопытство, брезгливость?
Руководитель одного из подразделений ФСБ генерал-майор Николай
Константинович Нестеров, выруливая на Можайское шоссе в сторону Переделкино,
думал о своей даче. Он был полностью погружен в размышления о том, как он
обустроит свой рыбацкий домик и о том, как убедит жену в истинном
предназначении новой покупки. Жена Нестерова просила дачу десять лет.
Предлагала разные выгодные варианты.
- Я все буду делать сама, копать, сажать, - умоляющим тоном говорила
она.
- Ну, почему, если дача - так обязательно грядки? - удивлялся генерал.
Весной соседи по дому принесли Анне Михайловне видеозапись собственного
участка в садовом товариществе. Оно называлось "Строитель" и было
самостроем, впоследствии узаконенным местной властью. Соседи продавали свою
дачу.
- Посмотри, как все растет пышно, - удивлялась Анна Михайловна, глядя
на экран, - наверное, земля плодородная.
Нестеров косился одним глазом на экран, кряхтел и вздыхал.
- Ты же знаешь, у меня работа. Как ты там будешь одна?
- За это не беспокойся, - говорила жена, - это мои проблемы.
И вдруг видеокамера вывела зрителей за калитку и оператор повернулся к
даче спиной. В двух шагах от забора плескалась широкая мощная река. Дальний
высокий ее берег темнел черной еловой горой, а мимо участков проплывали по
искристой воде лодки рыбаков. У Нестерова в горле пересохло.
- Это что? - восторженно спросил он.
- Это Волга, - затаив дыхание, ответила Анна Михайловна. Уж она-то
знала, чем подкупить мужа, - голубцы подогреть, или сразу к соседям с
деньгами поднимемся?
Нестеров был болен рыбалкой. И началось это лет двадцать назад, еще до
Анны Михайловны. О его страсти к рыбалке была даже написана повесть, и
называлась она: "Я любила следователя"...
Даже сейчас, проезжая еле заметное лесное озерцо, он сладострастно
вздохнул и вдруг вспомнил сегодняшний звонок генерал-лейтенанта,
замдиректора ФСБ.
- Коля, - просипел в трубку простуженный Шмаков, - ты что не на даче?
Не приобрел?
- Приобрел, товарищ генерал. Только у меня выходной в понедельник,
завтра.
- Тогда ты пропал, Коля. Поздравляю. Знаешь, где Переделкино находится?
- О чем ты говоришь, конечно, мы же там Яблоньку брали. А что? -
Нестеров быстро подумал, что его хотят позвать в Переделкино, на открытие
музея Окуджавы.
Он спросил:
- Разве там есть речка?
- Кто о чем, Нестеров, а ты все не о том, - засмеялся Шмаков. - Клев
еще не скоро. А Сетунь там, конечно, есть. Читал "Святой колодец", так
вот... Садись-ка ты в машину свою, езжай-ка ты в Переделкино, в дом
Мамонтова, знаешь, бывший министр. Он там живет, ну не проблема узнать
улицу. Там все друг друга знают. Тебе покажут, да ты и сам узнаешь его дом
по скоплению казенных машин. Поднимайся в дом, там - труп, и берись за это
грязное, но, кажется, весьма политическое дело. Бригада твоя уже поехала.
- Спасибо, товарищ Максим Леонидович. Очень буду рад сослужить службу
родине. Торопиться на дачу-то, или министру уже все равно?
- Ему все равно, - заключил генерал. - Он в Италии, я уже передал по
инстанциям, а на даче мертвая дамочка какая-то, между прочим, похоже
итальянская. Твои криминалисты вокруг нее уже два часа там ходят. А Мамонтов
сейчас консулом в Венеции. Из Италии прилетела покойница-то, понимаешь? -
повторил он. - В общем, звони. Удачного лова. Помнишь, в какой повести
покойница летала?
Шмаков повесил трубку.
Вот отчего, подъезжая к тесаному забору высокой довоенной дачи,
Нестеров думал о рыбалке и рыболовстве вообще.
Народ стоял при входе на участок.
Те, кто пришел поглазеть и узнать, что случилось, из соседних домов - в
основном прислуга - входить на территорию не решались. Главный представитель
местного народа - директор городка писателей "Переделкино" - Горкин суетился
тут же, всячески показывая свою допущенность к происходящему.
Во дворе с другой стороны калитки, вокруг деревянного столика на одной
ножке, стояли коллеги Нестерова - фотограф, эксперт, помощник -
очаровательная золотоволосая Женечка.
Они курили и молчали. Нестеров подошел к ним и тоже с минуту помолчал,
не глядя на лица товарищей.
- Я такого еще не видел, - сказал ему самый старший из них,
судебно-медицинский эксперт Полторецкий. - Поди глянь.
- А есть кто-нибудь из хозяев? Кто вообще... Нестеров показал на дом, и
всем было понятно, что пошли обычные следственные вопросы: - кто обнаружил,
сняли ли отпечатки, не взломан ли замок, не пропало ли что в доме, где
находится труп и так далее.
Нестерову захотелось увидеть место преступления. Он прошел по песчаной
тропинке к крыльцу и вошел в дом. Поднялся на второй этаж. Из каминной он
попал в светлую квадратную комнату, установленную большими картонными
коробками. Пройдя к окну, около которого на полу стояла единственная
открытая, он увидел страшное содержимое. Нестеров даже не понял сначала, что
это человеческий труп: в большом толстом целлофане, словно кусок копченой
курицы в вакуумной упаковке, находилось женское тело.
Покойница словно сидела на корточках в этой упаковке, целлофан плотно
прилегал к телу, облепляя хрупкие плечики и бедра жертвы.
Нестеров вдруг начал понимать, что места преступления в этом, только
начавшемся деле нет вообще, и главная цель его расследования, - найти это
место.
Дом был пуст. В каминной зале тихо работал телевизор.
Нестеров направился вниз, в сторожку охраны. Когда он проходил мимо
следственной группы, Полторецкий спросил, что делать с трупом. Нестеров
запнулся мысленно. Сначала он хотел ответить: увозите; но потом понял, что
Полторецкий с его утонченным воспитанием спрашивает о другом. Нестеров сунул
руки в карманы ветровки. "Действительно, - подумал он, - это же человек, как
ее везти-то в таком унизительном замурованном виде".
- Сигареты забыл, - сказал Нестеров. - Дайте кто-нибудь. Ему дали
"Парламент". Он заметил название.
- А "Президентских" что, никто не курит? - спросил он полусерьезно
полушутя, чувствуя, что Полторецкий ждет ответа. Помолчав, затягиваясь, он
выдавил из себя, - везите в коробке.
Нестеров прекрасно понимал, что как ни бесчеловечно было продолжать это
глумление над мертвой женщиной, многие улики - те микроскопические частицы,
которые зачастую и выдают преступника, потому что тот не знает всех
тонкостей и достижений криминалистики - эти-то улики и могут исчезнуть,
распакуй он целлофановую упаковку, чтобы положить жертву на носилки
"Скорой". К тому же трудно будет разогнуть закостеневшие конечности
неизвестной.
За эти полчаса Нестеров не предпринял ни одного следственного
ритуального действия, но он уже точно знал, что труп доставили в коробке,
вместе с другими, и убийство было совершено не здесь.
Вдруг в голову его пришла идея - так фантазия криминальная - и он
кинулся к своим, выбрасывая щелчком окурок:
- Ребята, я сейчас чокнусь, вы почему другие коробки не вскрыли, - он
переходил на крик. - Вы что, меня дожидаетесь?
Все переглянулись, представляя, что в каждой коробке лежит по трупу, и
заторопились в дом. Коробки вскрывали молча.
Трупов больше не обнаружилось, а Нестеров уже вел первую беседу с
хозяйкой дачи Ксенией Петровной. Она так и не заходила в злополучную
комнату, не поднималась вообще на второй этаж, а поддерживаемая Василием,
дошла до сторожки, и теперь в подавленном состоянии, полулежа, отвечала на
вопросы Нестерова.
Первое, что его интересовало - что за коробки, откуда они взялись?
Второе - когда планировалось возвращение Мамонтова? Ксения Петровна угрюмо
отвечала на вопросы, но она не знала кто и когда привозил коробки на дачу.
На помощь пришел паренек из охраны.
- У нас тут журнал. Лаврентий Михайлович выдали. Приезд, отъезд,
события всякие, звонки. У нас в сторожке телефон запараллеленый с домом.
Одна линия, есть еще другие.
- Это неважно, - перебил Нестеров. - Где журнал, командир? Давай сюда.
Паренек достал из тумбочки реестровую книгу. Нестеров изъял журнал из
рук паренька и велел кудрявой медноволосой Женечке начинать составлять
протоколы.
Так началось расследование по делу об убийстве неизвестной гражданки,
чей труп был обнаружен на даче консула России в Венеции Лаврентия Мамонтова,
его матерью Ксенией Петровной и работником Василием Швепсом двадцать
девятого августа прошлого года.
Если обнаруженный труп был подброшен в дом с целью испортить жизнь и
карьеру консула, - а и такую версию следствие не отметало, - то это удалось
отлично.
Семья Мамонтовых летела в Москву на десять дней раньше срока.
Разгневанные шефы Мамонтова, которых оказалось гораздо больше, чем ему ранее
представлялось, не сообщили Мамонтову причину внезапного ускорения его
возвращения в Москву. Но сердце Лаврентия Михайловича чувствовало недоброе.
Ксения Петровна, встречавшая сына в аэропорту, не выдержала и
запричитала прямо в VIP`е:
- Котенька, беда. Ты ничего не знаешь? - стонала женщина - Какое горе!
Беда!
- Пашка? - вскрикнула Ирина Игоревна, но сын был тут же.
Приехали к Ксении Петровне, прошли в холл. Мамонтовы переобулись и тихо
ступая, словно в доме покойник, пошли за хозяйкой в большую комнату. Пашка
остался, было, участвовать в разговоре, но Ирина Игоревна быстро увела его в
детскую, и, вручив гувернантке, вернулась. Ксения Петровна быстро
отстранилась от уха Лаврентия Михайловича.
- Что все-таки случилось, - спросила Ирина Игоревна. - Я могу знать?
Она посмотрела на мужа и не узнала его. Перед ней сидел дряблый полный
старик, по вискам которого текли струйки пота, тупо рассматривающий пуговицу
на животе.
- Ирочка, - выговорила Ксения Петровна, - на даче у нас, у вас, -
поправилась она - труп какой-то.
Ирина Игоревна рассмеялась.
- Да что вы? Какой труп? Что вы?
-Смейся-смейся, - вдруг обиделась Ксения Петровна, словно ее приняли за
сумасшедшую, - а труп-то в ваших коробках, будь они прокляты. Женщина
какая-то, да еще в таком виде! Ну, и посылочку вы прислали! Спасибо, у
матери других забот нет, как только ваши покойные гостинцы в Москве
распаковывать.
- Я ничего такого не клала... Что ты молчишь, Котик? Ты что-нибудь
понимаешь.
Мамонтов думал о крахе карьеры. Будучи юристом, он уже ясно представлял
себя уводимым под конвоем из зала суда. Да ладно - под конвоем, статью ведь
напишут, по НТВ сообщат. Киселев точно расскажет об этом случае в "Итогах".
- Ты что-нибудь понимаешь, Котя - недоуменно повторила Ирина Игоревна,
- Ну, что ты сидишь? Звони, выясняй, опередить надо все возможные
недоразумения. Ведь это же недоразумение какое-то!
Всех троих трясло, словно под домом заработал вулкан: мощный и
беспощадный. Все вздрогнули, когда в квартиру вошел Василий с сумкой и, не
снимая ботинок, подошел к Лаврентию Михайловичу.
- Привет, старик, - виновато произнес Мамонтов и взял из рук Василия
протянутую бумажку. Он распаковал конверт и прочел:
"Повестка (вручается под расписку) - Следственный отдел ФСБ на
основании ч. I и II ст. 73 УПК РФ вызывает Вас в качестве свидетеля к 10-оо
1 сентября т.г. по адресу: улица, Малая Лубянка, дом 2, 11 подъезд, 4 этаж,
кабинет 04-234.
При явке необходимо предъявить настоящую повестку и паспорт. Начальник
отдела 17-б Нестеров Н.К."
В графе "кому" значилась фамилия "Мамонтов".
Только сейчас страх, немыслимый судорожный страх пронзил Мамонтова. Он
еще не понимал, не осознавал происходящего, но этот маленький, с ладошку,
клочок бумаги вдруг сделал его причастным к уголовному делу, о котором он
окончательно перестал думать, вылетев сегодня из аэропорта Венеции. Эта
бумажка, как водой из ушата, обдала его холодом и жаром.
В углу повестки он заметил номер телефона.
- Это провокация, - проговорил он себе под нос, - кто-то очень не
хочет, чтобы я сел в председательское кресло. Но очень хочет, чтобы я
побыстрее убрался из Венеции. Успокойся мама. Разберемся.
Ирина Игоревна вдруг почувствовала, что ее считают провинившейся,
недоглядевшей, как-то способствовавшей нагрянувшей беде.
- Что вы, Ксения Петровна, так на меня посмотрели? Я-то тут причем?
Нужно просто разобраться.
Но Ксения Петровна уже бесповоротно возложила всю ответственность "за
недогляд" на Ирину, и смотрела на нее исподлобья.
- Там уже разобрались, кажется. Коробка-то от Вас. В дом никто лишний
не входил.
- Что за следователь, ты его видела? - спросил Лаврентий Михайлович.
- Ничего, такой. Твоего поколения, - успокоила мать. - Тихий, мягкий.
Забрал журнал у охраны, коробку с этим, ну, с женщиной, и уехал. Сказал, что
вызовет.
Мамонтов тяжело взглянул на мать, потом встал и вышел из квартиры,
сказав, что ему нужно побыть одному...
Он пришел домой только под утро, пьяный до бессознательности, все
что-то пытался сказать жене, но из него выскакивали лишь непонятные звуки,
похожие на те, что он часто произносил во сне после шумных консульских
приемов, какая-то тарабарщина. Единственное отчетливо сказанное им слово
было: "Генуя".
Спустившись в подъезд, после вручения ему повестки невозмутимым
Василием, Мамонтов позвонил от консьержки Алтухову, назначил встречу. Потом
передумал и попросил Алтухова не лениться и подъехать к его дому.
Было рано.
Алтухов только что проснулся и, повесив трубку и выругавшись, вдруг
обнаружил в своей постели сонную девчушку, рыжую, как медь. Он машинально
извинился, нащупал пульт телевизора и включил первый канал. Если кто
записывает те странные совпадения, которые иногда так пугают нас своей
невероятностью, тот знает, что такие совпадения отнюдь не редкость. Они
случаются на каждом шагу и обладают способностью исчезать из памяти, не
откладываясь в ней.
Еще не проявившееся изображение на экране голосом дикторши "Новостей"
сообщило Алтухову последнее известие:
"В среду в подмосковном писательском поселке Переделкино на даче
консула России в Венеции Мамонтова был обнаружен труп неизвестной
итальянской гражданки. Личность убитой выясняется. Доказательствами
причастности консула к убийству следствие не располагает. Расследование
ведет следственная группа федеральной службы безопасности".
Алтухов вопросительно посмотрел на девчушку, обнаруженную в постели. Та
хлопала глазами и, чуть было, не ответила: я ничего не знаю.
- Дорогая, кофейку сооруди, я убегаю, - Алтухов неосторожно подтолкнул
бедром незнакомку, и та соскользнула с кровати. - Извини, извини.
- Оксана, - представилась высунувшаяся рыжая голова.
Девушка в чем мать родила пошла в коридор, и Алтухов не без
удовольствия глядел ей вслед, отметив грациозность ее движений. Спальня его
была переоборудована из бывшей кухни и была столь мала и уютна, что обычно
Алтухов мог дрыхнуть до обеда, пока солнце не врывалось в маленькое высокое
окошко белой комнаты. "Мамонт, с ума сойти, - думал Костя Алтухов, ищя
взглядом свои джинсы, - классная история закручивается. Как ты ее доволок-то
сюда из Венеции, итальянку-то?
Перекусив, Алтухов вышел в залитый солнцем двор. Девочка Оксана
осталась дома "за хозяйку". Алтухов вспомнил, сколько радости и приятных
ощущений ему доставил вчерашний день.
Костя Алтухов был баловнем судьбы. Родившись на Сахалине в семье
начальника пограничной заставы, он объездил с отцом всю страну, проучился по
полгода в двух дюжинах школ, каким-то невероятным образом поступил в
Московский военный институт иностранных языков, а когда отца перевели в
генштаб, был принят в органы госбезопасности.
Никто из знавших его людей не мог в точности сказать, продолжается ли
его служба в нынешнее время или он ушел от дел. Он постоянно был начеку,
внутренне напряжен, умело, скрывая это под маской ветреника и волокиты. Он
постоянно ездил в командировки то в Швейцарию, то в Канаду, то во Францию,
при этом Фонд - та самая общественная организация, где он состоял советником
у президента, и где он появлялся крайне редко, в поездки его точно не
направлял.
Алтухов подъехал в Потаповский переулок, где в условленном месте к нему
в машину подсел Мамонтов.
- Привет, старик, - с глубоким сочувствием в голосе сказал Алтухов. -
Что же не предупредил, что прилетаешь. Я бы встретил... Хотя, можешь, не
рассказывать, я все знаю.
- Как?
- Сейчас только по телевизору сказали.
- Уже?
Мамонтов не знал, что говорить. Мысли не приходили.
- По-моему, мы сейчас поедем ко мне на Толстого и спокойно обо всем
поговорим, - констатировал Константин, разворачивая SAAB.
6.
Дверь открыла слегка приодетая рыжая нимфа: на ней была Костина
3.
Был суровый серый день. Не по-летнему холодный ветер разметал плащ
выходившего из дома консула, как шлейф булгаковского персонажа: Василий,
спустившийся проводить Лаврентия Михайловича, передал ему его папку и тот
быстро сел в машину. Алтухов, любезно согласившийся подбросить консула в
Кремль, молча завел свой новенький SAAB, перед ним, на приборном щитке
вспыхнули сотни маленьких лампочек, словно на пульте управления космического
корабля и машина мягко тронулась, зашелестела колесами по
заасфальтированному чаяниями мэра переулку.
Мамонтов первый нарушил молчание. Ему стало невмоготу от неизвестности,
непредсказуемости будущего визита; никто так и не объяснял ему причину
вызова в Москву. Постепенно надежда на благополучный исход встречи в Кремле
растворилась. Теперь Мамонтов находился в невесомости. Черный провал зиял в
том месте, где раньше сияло светлое будущее консула.
- Что не заехал вчера? - спросил он угрюмо.
- Да пока вещи отвезли на дачу, пока до Москвы добрались. Кстати, я же
к себе заезжал за коробками. А то еще месяц не собрался бы отвезти. Все в
порядке. Закинули барахлишко.
- Сколько там коробок, не посчитал?
- С теми, что я перевез из Венеции - восемнадцать, - сказал Алтухов. Он
залихватски вел послушный автомобиль, объезжая все кочки и колодцы.
Алтухов был старым приятелем и сослуживцем Мамонтова. К тому же оба они
были заядлыми театралами, это сближало их, именно азартное увлечение театром
сделало их отношения доверительными и подчас трогательными.
Во всем остальном Костя Алтухов отличался от своего старшего товарища.
Он не был хроническим семьянином. Три раза женился, разводился, жил на
широкую ногу, любил слабый пол и был замечен в нескольких забавных историях.
Это был тот персонаж, о каком любят посудачить в известных кругах, передавая
друг другу на тусовках и приемах очередные байки про завидные похождения и
казусы. Алтухов служил некогда заместителем Мамонтова в министерстве, а
теперь дожидался нового поворота событий в чине советника руководителя
одного крупного общественного объединения, дожидался со сладостным
предвкушением новых шансов повеселиться. Кроме того, как водится, он был
аттестован и носил, тщательно скрываемые под гражданской одеждой, погоны
полковника.
- Восемнадцать коробок, значит, - неожиданно очнулся Мамонтов. - Должно
быть двадцать пять. Дай-ка трубку.
Мамонтов набрал номер, клавиши мобильного телефона приятно горели
зеленоватым светом и издавали мелодичные звуки при нажатии.
- Приветствую Вас, Рина Ивановна, - запел он в трубку. - Как Вы
поживаете? Узнали? Надо же! Как там наш труженик, не обижает Вас?
В трубке долго трепетал звонкий голосок, неожиданно Мамонтов выпрямился
и сел на самый краешек сиденья.
- Как в Венецию, я ведь здесь? Зачем? Что? На теплоходе? Забавно,
забавно. Как же вы его отпустили?.. Отдыхать, конечно, нужно, конечно. Но он
же только что был там у меня, неужели так понравилось?
Трубка вопросительно прокрякала и Мамонтову пришлось ответить:
- Нет, Ирочка еще там. Так что не беспокойтесь за сынулю, прием ему
обеспечен. - И это правильно, - задумчиво добавил он и распрощался с матерью
Тупокина.
- Про коробки-то чего не спросили, Лаврентий Михайлович, - напомнил ему
Алтухов.
- Да, ладно, - отмахнулся озадаченный Мамонтов, - приедет - вернет
сразу все. Мерзавец, в Венецию укатил - второй раз на неделе...
Наступила пауза, так часто объединявшая мысли двух друзей, говорившая о
едином ходе их раздумий и взаимопонимании.
Мамонтов взвешивал полученную только что информацию. Обладая немалой
профессиональной интуицией, он вдруг отчетливо представил себе того, кто
будет следующим консулом в венецианском Эдеме. И внезапно приревновал
Тупокина к Ирине.
Машина встала за Храмом Василия Блаженного на Васильевском спуске.
Оставив машину на стоянке, друзья направились к Спасским воротам Кремля.
Собственно, на полпути Алтухов распрощался с Мамонтовым, пожелав ему ни
пуха, ни пера. Лаврентий Михайлович шел, как-то слишком высоко поднимая ноги
и растопыривая колени. Складки его дорогого плаща отливали на свету.
Перед высокими дверями приемной помощника Президента Мамонтов
остановился, одернулся, посмотрел на часы. Помощнику доложили о его
прибытии. Настало время ожидания.
Когда распахнулись двери в кабинет Президента тот уже шел, пружиня и
пошатываясь на длинных старческих ногах, с протянутой для рукопожатия рукой.
Первым вошел помощник, следом Мамонтов с красной папкой под мышкой.
Президент пожал руку помощника и к полному ужасу консула, приобняв первого,
повернулся к Мамонтову спиной и повел помощника по длинному ковру вглубь
кабинета.
Он не узнал его! Он принял его за клерка! Он забыл Мамонтова! Тот стоял
в дверях и не знал, что ему делать. Он оторопел. Помощник учтиво развернул
Президента к Мамонтову, и они медленно возвратились к дверям.
- Лаврентий Михайлович Мамонтов, - напомнил помощник. - На десять
тридцать.
Президент одобрительно кивнул и протянул руку, все еще не узнавая
гостя.
- Очень рад, - кряхтел Президент, - милости прошу.
Мамонтов быстро соображал, как напомнить ему, кто он, какой пост
занимает, и по какому вопросу вызван. Они сидели друг против друга за
длинным столом, положив перед собой руки, почти касаясь друг друга.
Казалось, еще немного, и Президент накроет руки Мамонтова своей тяжелой
пухлой ладонью...
Мамонтов вернулся в Венецию. В поведении его вновь обнаружилась
нервозность, он начал уже на трапе приземлившегося самолета оглядываться,
всматриваться в окружающих, как будто ожидал слежки. Ему предстояло
выдержать еще два месяца. Президент обещал ему кресло министра, но как-то
рассеянно, неоднозначно, как обещают что-то детям под условием их хорошего
поведения. Поразмыслив во время перелета в Венецию, Мамонтов понял, что его
вызвали скорее для того, чтобы проинформировать о предстоящей передаче дел
Тупокину; чем для нового назначения.
4.
В женщине, помимо потребностей естественных, общеизвестных существует
одна такая, которую еще не описывали литераторы и не изучали психологи. Это
здоровая регулярно проявляющаяся потребность делать покупки. Именно она
зачастую вмешивается в судьбу женщины, диктует ей ее поведение, ставит
подножки.
В Ирине Игоревне такая потребность накапливалась очень быстро, она
возникала так же часто, как чувство голода - три-четыре раза в день. Она
усмиряла свою любовь к магазинам, к трате денег, покуда обстоятельства не
сложились известным образом, и она не поняла, что скоро нужно будет
распрощаться с приятным чувством потребительского вожделения.
Магазины манили ее. Во время столь краткого отсутствия мужа она
истратила все свободные наличные на приобретение парфюмерии любимых фирм,
выписала из Парижа два наряда от Готье и один - меховой от Рифайл, после
чего обнаружила, что денег не осталось даже на ужин в ресторане.
Со счета в банке деньги снимать не хотелось. Ее выручил Тупокин,
внезапно ворвавшийся в умиротворенную атмосферу русского особняка. Он
выручил ее не только небольшой дружеской ссудой, но еще и тем благотворным
влиянием, которое он оказал на Ирину Игоревну: мысли ее были переключены на
этого элегантного и импозантного мужчину, так стремительно промелькнувшего
во второй раз за последнее время в ее, уже, казалось, реализованной жизни.
Они провели два замечательных дня, катаясь на консульской яхте, гуляя
по магазинам и до поздна разговаривая за ресторанным столиком, и Тупокин
уехал, оставив Ирину Игоревну блаженно мечтать об их новой встрече. Она
страстно захотела в Москву.
Два месяца тянулись медленно. Ничего не менялось, не происходило,
только опустели некоторые шкафы и серванты, в том числе и книжные шкафы и
все росло количество упакованных к отправке вещей.
Итальянская таможня уже стала отличать консульские стандартные коробки,
обклеенные коричневым широким скотчем, которые шли зеленым коридором. К
Мамонтову приезжали последние гости из Москвы, пяток коробок он отправил с
помощником, пять передал с Алтуховым. Тот был последним, кто гостил у
консула.
Из Москвы пришли хорошие вести. Намечалось его, Мамонтова, назначение в
новый, еще не созданный комитет.
Команда Мамонтова три дня подряд готовила проекты положений, программ
будущего комитета, и, на всякий случай, варианты президентского указа о
мамонтовском назначении, Алтухов увез последнее барахло и ручная кладь
консула обещала выглядеть вполне скромно: зубная щетка и домашние тапочки.
Мамонтовы стали планировать обустройство в Москве.
5.
О чем думает следователь по дороге к месту преступления? Что он
чувствует? Испытывает ли он азарт, интерес, любопытство, брезгливость?
Руководитель одного из подразделений ФСБ генерал-майор Николай
Константинович Нестеров, выруливая на Можайское шоссе в сторону Переделкино,
думал о своей даче. Он был полностью погружен в размышления о том, как он
обустроит свой рыбацкий домик и о том, как убедит жену в истинном
предназначении новой покупки. Жена Нестерова просила дачу десять лет.
Предлагала разные выгодные варианты.
- Я все буду делать сама, копать, сажать, - умоляющим тоном говорила
она.
- Ну, почему, если дача - так обязательно грядки? - удивлялся генерал.
Весной соседи по дому принесли Анне Михайловне видеозапись собственного
участка в садовом товариществе. Оно называлось "Строитель" и было
самостроем, впоследствии узаконенным местной властью. Соседи продавали свою
дачу.
- Посмотри, как все растет пышно, - удивлялась Анна Михайловна, глядя
на экран, - наверное, земля плодородная.
Нестеров косился одним глазом на экран, кряхтел и вздыхал.
- Ты же знаешь, у меня работа. Как ты там будешь одна?
- За это не беспокойся, - говорила жена, - это мои проблемы.
И вдруг видеокамера вывела зрителей за калитку и оператор повернулся к
даче спиной. В двух шагах от забора плескалась широкая мощная река. Дальний
высокий ее берег темнел черной еловой горой, а мимо участков проплывали по
искристой воде лодки рыбаков. У Нестерова в горле пересохло.
- Это что? - восторженно спросил он.
- Это Волга, - затаив дыхание, ответила Анна Михайловна. Уж она-то
знала, чем подкупить мужа, - голубцы подогреть, или сразу к соседям с
деньгами поднимемся?
Нестеров был болен рыбалкой. И началось это лет двадцать назад, еще до
Анны Михайловны. О его страсти к рыбалке была даже написана повесть, и
называлась она: "Я любила следователя"...
Даже сейчас, проезжая еле заметное лесное озерцо, он сладострастно
вздохнул и вдруг вспомнил сегодняшний звонок генерал-лейтенанта,
замдиректора ФСБ.
- Коля, - просипел в трубку простуженный Шмаков, - ты что не на даче?
Не приобрел?
- Приобрел, товарищ генерал. Только у меня выходной в понедельник,
завтра.
- Тогда ты пропал, Коля. Поздравляю. Знаешь, где Переделкино находится?
- О чем ты говоришь, конечно, мы же там Яблоньку брали. А что? -
Нестеров быстро подумал, что его хотят позвать в Переделкино, на открытие
музея Окуджавы.
Он спросил:
- Разве там есть речка?
- Кто о чем, Нестеров, а ты все не о том, - засмеялся Шмаков. - Клев
еще не скоро. А Сетунь там, конечно, есть. Читал "Святой колодец", так
вот... Садись-ка ты в машину свою, езжай-ка ты в Переделкино, в дом
Мамонтова, знаешь, бывший министр. Он там живет, ну не проблема узнать
улицу. Там все друг друга знают. Тебе покажут, да ты и сам узнаешь его дом
по скоплению казенных машин. Поднимайся в дом, там - труп, и берись за это
грязное, но, кажется, весьма политическое дело. Бригада твоя уже поехала.
- Спасибо, товарищ Максим Леонидович. Очень буду рад сослужить службу
родине. Торопиться на дачу-то, или министру уже все равно?
- Ему все равно, - заключил генерал. - Он в Италии, я уже передал по
инстанциям, а на даче мертвая дамочка какая-то, между прочим, похоже
итальянская. Твои криминалисты вокруг нее уже два часа там ходят. А Мамонтов
сейчас консулом в Венеции. Из Италии прилетела покойница-то, понимаешь? -
повторил он. - В общем, звони. Удачного лова. Помнишь, в какой повести
покойница летала?
Шмаков повесил трубку.
Вот отчего, подъезжая к тесаному забору высокой довоенной дачи,
Нестеров думал о рыбалке и рыболовстве вообще.
Народ стоял при входе на участок.
Те, кто пришел поглазеть и узнать, что случилось, из соседних домов - в
основном прислуга - входить на территорию не решались. Главный представитель
местного народа - директор городка писателей "Переделкино" - Горкин суетился
тут же, всячески показывая свою допущенность к происходящему.
Во дворе с другой стороны калитки, вокруг деревянного столика на одной
ножке, стояли коллеги Нестерова - фотограф, эксперт, помощник -
очаровательная золотоволосая Женечка.
Они курили и молчали. Нестеров подошел к ним и тоже с минуту помолчал,
не глядя на лица товарищей.
- Я такого еще не видел, - сказал ему самый старший из них,
судебно-медицинский эксперт Полторецкий. - Поди глянь.
- А есть кто-нибудь из хозяев? Кто вообще... Нестеров показал на дом, и
всем было понятно, что пошли обычные следственные вопросы: - кто обнаружил,
сняли ли отпечатки, не взломан ли замок, не пропало ли что в доме, где
находится труп и так далее.
Нестерову захотелось увидеть место преступления. Он прошел по песчаной
тропинке к крыльцу и вошел в дом. Поднялся на второй этаж. Из каминной он
попал в светлую квадратную комнату, установленную большими картонными
коробками. Пройдя к окну, около которого на полу стояла единственная
открытая, он увидел страшное содержимое. Нестеров даже не понял сначала, что
это человеческий труп: в большом толстом целлофане, словно кусок копченой
курицы в вакуумной упаковке, находилось женское тело.
Покойница словно сидела на корточках в этой упаковке, целлофан плотно
прилегал к телу, облепляя хрупкие плечики и бедра жертвы.
Нестеров вдруг начал понимать, что места преступления в этом, только
начавшемся деле нет вообще, и главная цель его расследования, - найти это
место.
Дом был пуст. В каминной зале тихо работал телевизор.
Нестеров направился вниз, в сторожку охраны. Когда он проходил мимо
следственной группы, Полторецкий спросил, что делать с трупом. Нестеров
запнулся мысленно. Сначала он хотел ответить: увозите; но потом понял, что
Полторецкий с его утонченным воспитанием спрашивает о другом. Нестеров сунул
руки в карманы ветровки. "Действительно, - подумал он, - это же человек, как
ее везти-то в таком унизительном замурованном виде".
- Сигареты забыл, - сказал Нестеров. - Дайте кто-нибудь. Ему дали
"Парламент". Он заметил название.
- А "Президентских" что, никто не курит? - спросил он полусерьезно
полушутя, чувствуя, что Полторецкий ждет ответа. Помолчав, затягиваясь, он
выдавил из себя, - везите в коробке.
Нестеров прекрасно понимал, что как ни бесчеловечно было продолжать это
глумление над мертвой женщиной, многие улики - те микроскопические частицы,
которые зачастую и выдают преступника, потому что тот не знает всех
тонкостей и достижений криминалистики - эти-то улики и могут исчезнуть,
распакуй он целлофановую упаковку, чтобы положить жертву на носилки
"Скорой". К тому же трудно будет разогнуть закостеневшие конечности
неизвестной.
За эти полчаса Нестеров не предпринял ни одного следственного
ритуального действия, но он уже точно знал, что труп доставили в коробке,
вместе с другими, и убийство было совершено не здесь.
Вдруг в голову его пришла идея - так фантазия криминальная - и он
кинулся к своим, выбрасывая щелчком окурок:
- Ребята, я сейчас чокнусь, вы почему другие коробки не вскрыли, - он
переходил на крик. - Вы что, меня дожидаетесь?
Все переглянулись, представляя, что в каждой коробке лежит по трупу, и
заторопились в дом. Коробки вскрывали молча.
Трупов больше не обнаружилось, а Нестеров уже вел первую беседу с
хозяйкой дачи Ксенией Петровной. Она так и не заходила в злополучную
комнату, не поднималась вообще на второй этаж, а поддерживаемая Василием,
дошла до сторожки, и теперь в подавленном состоянии, полулежа, отвечала на
вопросы Нестерова.
Первое, что его интересовало - что за коробки, откуда они взялись?
Второе - когда планировалось возвращение Мамонтова? Ксения Петровна угрюмо
отвечала на вопросы, но она не знала кто и когда привозил коробки на дачу.
На помощь пришел паренек из охраны.
- У нас тут журнал. Лаврентий Михайлович выдали. Приезд, отъезд,
события всякие, звонки. У нас в сторожке телефон запараллеленый с домом.
Одна линия, есть еще другие.
- Это неважно, - перебил Нестеров. - Где журнал, командир? Давай сюда.
Паренек достал из тумбочки реестровую книгу. Нестеров изъял журнал из
рук паренька и велел кудрявой медноволосой Женечке начинать составлять
протоколы.
Так началось расследование по делу об убийстве неизвестной гражданки,
чей труп был обнаружен на даче консула России в Венеции Лаврентия Мамонтова,
его матерью Ксенией Петровной и работником Василием Швепсом двадцать
девятого августа прошлого года.
Если обнаруженный труп был подброшен в дом с целью испортить жизнь и
карьеру консула, - а и такую версию следствие не отметало, - то это удалось
отлично.
Семья Мамонтовых летела в Москву на десять дней раньше срока.
Разгневанные шефы Мамонтова, которых оказалось гораздо больше, чем ему ранее
представлялось, не сообщили Мамонтову причину внезапного ускорения его
возвращения в Москву. Но сердце Лаврентия Михайловича чувствовало недоброе.
Ксения Петровна, встречавшая сына в аэропорту, не выдержала и
запричитала прямо в VIP`е:
- Котенька, беда. Ты ничего не знаешь? - стонала женщина - Какое горе!
Беда!
- Пашка? - вскрикнула Ирина Игоревна, но сын был тут же.
Приехали к Ксении Петровне, прошли в холл. Мамонтовы переобулись и тихо
ступая, словно в доме покойник, пошли за хозяйкой в большую комнату. Пашка
остался, было, участвовать в разговоре, но Ирина Игоревна быстро увела его в
детскую, и, вручив гувернантке, вернулась. Ксения Петровна быстро
отстранилась от уха Лаврентия Михайловича.
- Что все-таки случилось, - спросила Ирина Игоревна. - Я могу знать?
Она посмотрела на мужа и не узнала его. Перед ней сидел дряблый полный
старик, по вискам которого текли струйки пота, тупо рассматривающий пуговицу
на животе.
- Ирочка, - выговорила Ксения Петровна, - на даче у нас, у вас, -
поправилась она - труп какой-то.
Ирина Игоревна рассмеялась.
- Да что вы? Какой труп? Что вы?
-Смейся-смейся, - вдруг обиделась Ксения Петровна, словно ее приняли за
сумасшедшую, - а труп-то в ваших коробках, будь они прокляты. Женщина
какая-то, да еще в таком виде! Ну, и посылочку вы прислали! Спасибо, у
матери других забот нет, как только ваши покойные гостинцы в Москве
распаковывать.
- Я ничего такого не клала... Что ты молчишь, Котик? Ты что-нибудь
понимаешь.
Мамонтов думал о крахе карьеры. Будучи юристом, он уже ясно представлял
себя уводимым под конвоем из зала суда. Да ладно - под конвоем, статью ведь
напишут, по НТВ сообщат. Киселев точно расскажет об этом случае в "Итогах".
- Ты что-нибудь понимаешь, Котя - недоуменно повторила Ирина Игоревна,
- Ну, что ты сидишь? Звони, выясняй, опередить надо все возможные
недоразумения. Ведь это же недоразумение какое-то!
Всех троих трясло, словно под домом заработал вулкан: мощный и
беспощадный. Все вздрогнули, когда в квартиру вошел Василий с сумкой и, не
снимая ботинок, подошел к Лаврентию Михайловичу.
- Привет, старик, - виновато произнес Мамонтов и взял из рук Василия
протянутую бумажку. Он распаковал конверт и прочел:
"Повестка (вручается под расписку) - Следственный отдел ФСБ на
основании ч. I и II ст. 73 УПК РФ вызывает Вас в качестве свидетеля к 10-оо
1 сентября т.г. по адресу: улица, Малая Лубянка, дом 2, 11 подъезд, 4 этаж,
кабинет 04-234.
При явке необходимо предъявить настоящую повестку и паспорт. Начальник
отдела 17-б Нестеров Н.К."
В графе "кому" значилась фамилия "Мамонтов".
Только сейчас страх, немыслимый судорожный страх пронзил Мамонтова. Он
еще не понимал, не осознавал происходящего, но этот маленький, с ладошку,
клочок бумаги вдруг сделал его причастным к уголовному делу, о котором он
окончательно перестал думать, вылетев сегодня из аэропорта Венеции. Эта
бумажка, как водой из ушата, обдала его холодом и жаром.
В углу повестки он заметил номер телефона.
- Это провокация, - проговорил он себе под нос, - кто-то очень не
хочет, чтобы я сел в председательское кресло. Но очень хочет, чтобы я
побыстрее убрался из Венеции. Успокойся мама. Разберемся.
Ирина Игоревна вдруг почувствовала, что ее считают провинившейся,
недоглядевшей, как-то способствовавшей нагрянувшей беде.
- Что вы, Ксения Петровна, так на меня посмотрели? Я-то тут причем?
Нужно просто разобраться.
Но Ксения Петровна уже бесповоротно возложила всю ответственность "за
недогляд" на Ирину, и смотрела на нее исподлобья.
- Там уже разобрались, кажется. Коробка-то от Вас. В дом никто лишний
не входил.
- Что за следователь, ты его видела? - спросил Лаврентий Михайлович.
- Ничего, такой. Твоего поколения, - успокоила мать. - Тихий, мягкий.
Забрал журнал у охраны, коробку с этим, ну, с женщиной, и уехал. Сказал, что
вызовет.
Мамонтов тяжело взглянул на мать, потом встал и вышел из квартиры,
сказав, что ему нужно побыть одному...
Он пришел домой только под утро, пьяный до бессознательности, все
что-то пытался сказать жене, но из него выскакивали лишь непонятные звуки,
похожие на те, что он часто произносил во сне после шумных консульских
приемов, какая-то тарабарщина. Единственное отчетливо сказанное им слово
было: "Генуя".
Спустившись в подъезд, после вручения ему повестки невозмутимым
Василием, Мамонтов позвонил от консьержки Алтухову, назначил встречу. Потом
передумал и попросил Алтухова не лениться и подъехать к его дому.
Было рано.
Алтухов только что проснулся и, повесив трубку и выругавшись, вдруг
обнаружил в своей постели сонную девчушку, рыжую, как медь. Он машинально
извинился, нащупал пульт телевизора и включил первый канал. Если кто
записывает те странные совпадения, которые иногда так пугают нас своей
невероятностью, тот знает, что такие совпадения отнюдь не редкость. Они
случаются на каждом шагу и обладают способностью исчезать из памяти, не
откладываясь в ней.
Еще не проявившееся изображение на экране голосом дикторши "Новостей"
сообщило Алтухову последнее известие:
"В среду в подмосковном писательском поселке Переделкино на даче
консула России в Венеции Мамонтова был обнаружен труп неизвестной
итальянской гражданки. Личность убитой выясняется. Доказательствами
причастности консула к убийству следствие не располагает. Расследование
ведет следственная группа федеральной службы безопасности".
Алтухов вопросительно посмотрел на девчушку, обнаруженную в постели. Та
хлопала глазами и, чуть было, не ответила: я ничего не знаю.
- Дорогая, кофейку сооруди, я убегаю, - Алтухов неосторожно подтолкнул
бедром незнакомку, и та соскользнула с кровати. - Извини, извини.
- Оксана, - представилась высунувшаяся рыжая голова.
Девушка в чем мать родила пошла в коридор, и Алтухов не без
удовольствия глядел ей вслед, отметив грациозность ее движений. Спальня его
была переоборудована из бывшей кухни и была столь мала и уютна, что обычно
Алтухов мог дрыхнуть до обеда, пока солнце не врывалось в маленькое высокое
окошко белой комнаты. "Мамонт, с ума сойти, - думал Костя Алтухов, ищя
взглядом свои джинсы, - классная история закручивается. Как ты ее доволок-то
сюда из Венеции, итальянку-то?
Перекусив, Алтухов вышел в залитый солнцем двор. Девочка Оксана
осталась дома "за хозяйку". Алтухов вспомнил, сколько радости и приятных
ощущений ему доставил вчерашний день.
Костя Алтухов был баловнем судьбы. Родившись на Сахалине в семье
начальника пограничной заставы, он объездил с отцом всю страну, проучился по
полгода в двух дюжинах школ, каким-то невероятным образом поступил в
Московский военный институт иностранных языков, а когда отца перевели в
генштаб, был принят в органы госбезопасности.
Никто из знавших его людей не мог в точности сказать, продолжается ли
его служба в нынешнее время или он ушел от дел. Он постоянно был начеку,
внутренне напряжен, умело, скрывая это под маской ветреника и волокиты. Он
постоянно ездил в командировки то в Швейцарию, то в Канаду, то во Францию,
при этом Фонд - та самая общественная организация, где он состоял советником
у президента, и где он появлялся крайне редко, в поездки его точно не
направлял.
Алтухов подъехал в Потаповский переулок, где в условленном месте к нему
в машину подсел Мамонтов.
- Привет, старик, - с глубоким сочувствием в голосе сказал Алтухов. -
Что же не предупредил, что прилетаешь. Я бы встретил... Хотя, можешь, не
рассказывать, я все знаю.
- Как?
- Сейчас только по телевизору сказали.
- Уже?
Мамонтов не знал, что говорить. Мысли не приходили.
- По-моему, мы сейчас поедем ко мне на Толстого и спокойно обо всем
поговорим, - констатировал Константин, разворачивая SAAB.
6.
Дверь открыла слегка приодетая рыжая нимфа: на ней была Костина