Страница:
– Не понимаю, почему мина взорвалась? – задумчиво промолвила Ли, наклонившись к моему плечу. – Этот корабль не способен совершить переход в гиперпространство, он не имеет соответствующей системы.
Цифры, бегущие по экрану монитора, подтверждали справедливость ее слов. Корабль был древний, построенный почти столетие назад. Непонятно, как он мог совершить столь далекое путешествие без гипердрайва. Иокаста расположена на границе области, контролируемой Конфедерацией, от нее до ближайшей обитаемой звездной системы пять переходов. Путешествие сюда из Центрального сектора длится от трех дней до трех недель, а срочное сообщение доходит от нас в центр за неделю в режиме нашего времени.
Обломки корабля напоминали одно из старых небольших судов, все еще встречавшихся в пространстве внутренних миров. Поскольку они безнадежно устарели и не имеют гипердрайва, но все еще могут служить для перелетов, представители «Девяти Миров» получили разрешение на их самостоятельное использование. Я взглянула на последние строчки длинного столбца цифр. Этот корабль имел множество необычных модификаций, но системой перехода все же не был оснащен.
– Интересно, откуда он прилетел? – промолвил Баудин.
– Интересно, как он сюда попал, – в тон ему сказала я.
– Может быть, мину в действие привело что-то другое? – спросила Ли.
– Но мы не получали сигналы с других кораблей. Впрочем, эти мины порой ведут себя самым неожиданным образом. Одна из них вполне могла сработать сама по себе, – заметил Мак, сидевший у технического пульта.
Его слова показались мне неубедительными.
– Никогда прежде не слышала ни о чем подобном, – заявила я.
Встав, я почувствовала страшную боль в суставах. Теперь, когда первоначальное волнение улеглось, усталость охватила меня с новой силой.
– Думаю, что все эти вопросы мы должны задать членам экипажа.
Ли говорила спокойно, но ее голос чуть заметно дрожал.
– Будем надеяться, что нам это удастся, – сказала я и зевнула.
Очень хотелось остаться и понаблюдать за ходом спасательной операции, но я понимала, что если немного не вздремну, то не сумею задать интересующие нас вопросы оставшимся в живых.
Когда я переступила порог своей квартиры, система автоматического включения освещения не сработала. В темноте я наступила на что-то мягкое и, тихо выругавшись, щелкнула выключателем. Сенсорное реле опять барахлит!
На полу у двери валялась груда грязной одежды, брошенной там, чтобы не забыть отправить в переработку. Я переступила через ворох комбинезонов и прошла к столу, на котором стояли два монитора и в беспорядке лежали дискеты, чипы с информацией, пластиковые папки и грязные чашки.
По первоначальному проекту предполагалось, что этот довольно просторный блок будет служить жилищем для одного, максимум двух человек. Но после того как появились корабли сэрасов, площадь жилья, занимаемого представителями администрации, пришлось уменьшить. Мне предложили оставить за собой прежние апартаменты, но я решительно отказалась, поскольку не могла допустить, чтобы мне предоставлялись какие-либо льготы. Позже, когда выяснялось, что отныне я должна жить в одном блоке и пользоваться одной ванной комнатой с тремя другими одинокими женщинами, я пожалела о совершенной мной глупости. Но тогда я считала, что все мы должны чем-то жертвовать. Блок из четырех спален, располагавшихся вокруг центральных помещений – кухни и ванной, предназначался для одного, а не для четырех человек. Все мы страдали от невозможности уединиться.
Моя комната имела запущенный вид, как жилище, которое не любит хозяин. Я приходила сюда, только чтобы переночевать, и то не каждую ночь. У одной стены стояла койка, рядом квадратный регуляционный шкаф. Обстановка была очень простой, в ней отсутствовал голубой цвет, характерный для всех остальных интерьеров станции. Все в моей комнате было серым после переработки или кремовым, не поддающимся регуляции. Стеганое одеяло моей бабушки, небрежно свернутое у стены, являлось единственным ярким пятном, в котором великолепно сочетались веселые живые краски.
Термопростыня ниспадала с узкой кровати на пол, я сбросила ее с себя двое суток назад, когда в полночь ушла по делам. Когда я нагнулась и приподняла край простыни, то увидела лежавшую на полу фотографию. Я взяла ее в руки и тщательно вытерла. Со снимка на меня смотрели пять хорошо знакомых лиц. Это была настоящая фотография, единственная вещь, оставшаяся мне от прабабушки после ее смерти. Она, должно быть, знала, что бесполезно оставлять мне по завещанию землю или деньги. Внутри прозрачного пластикового футляра изображение постепенно выцветало и блекло, так что черты запечатленных на фото женщин теперь уже было трудно различить. Чем дольше я смотрела на снимок, тем больше размывалось изображение. Глазница становилась тенью от листьев, прядь волос – порывом ветра. Но затем свет и тень вновь принимали реальные очертания, и женщины снова выглядели так, как много лет назад в тот день, когда они снимались у раскидистого зеленого дерева, стоя среди пыльного двора. На заднем плане на фоне глухой стены виднелись тени играющих детей.
Я вновь вгляделась в высокую фигуру прабабушки. Чем-то обеспокоенная и настороженная, она как будто пыталась скрещенными на груди руками отразить невидимых врагов. Демору Хаазе, которая до конца своих дней оставалась упрямой и вспыльчивой, я любила с той страстью, с которой маленькие дети иногда любят своих пожилых родственников. Как утверждала моя бабушка, Демора поощряла все мои дурные привычки. Рядом с ней на снимке – невысокого роста женщина, глава окружного суда. Ее лицо выражает спокойствие и уверенность, но пальцы рук нервно сцеплены. Четвертой слева со слегка смущенным видом стоит Марлена Альварес: пухлая и коренастая, она одета в дешевое хлопчатобумажное платье, ее усталые глаза как будто смотрят сквозь камеру куда-то вдаль. За спину Альварес пытается спрятаться доктор Нерис Кауни, на ней длинное белое одеяние. Она – единственная из всех – улыбается, хотя трудно сказать, делает ли это просто потому, что стоит перед объективом фотокамеры или ее рассмешила чья-то шутка. Кауни сменила мою прабабушку на посту министра здравоохранения. В стороне от этой группы, несколько обособленно, как будто подчеркивая тем самым свое отличие от остальных женщин, стоит последняя из крупных землевладельцев этой области. Все другие бросили свои ранчо и ушли с насиженных мест или влились в ряды наркобаронов, лишь она одна пожертвовала свои земли городу и осталась, чтобы наблюдать за возрождением его экономики, находящейся в руках гильдий и коллективных хозяйств.
На картах город назывался Лос Лагос Хемелос, то есть озера-близнецы, по имени двух озер, которые располагались в долине и в период сезона дождей выходили из берегов, но в народе его называли Лас Мухерес. Интересное совпадение: самое близкое к Абеляру созвездие, видимое с Земли невооруженным глазом, – Близнецы.
Лица на фотографии очаровывают и притягивают меня. Я смотрю на черно-белое изображение и удивляюсь, где они брали силы, как эти обычные на вид женщины сумели сделать в своей жизни так много.
Я со вздохом откладываю в сторону снимок, падаю на кровать и пытаюсь разуться, упершись носком одного ботинка в пятку другого. Меня мучает смутное чувство, что я забыла сделать что-то важное.
Питание, вот что. Я обещала Элеонор, что буду есть регулярно, но со всей этой суетой вокруг корабля со спящим экипажем совсем забыла о своем обещании. Неудивительно, что меня подташнивает и голова немного кружится.
Так называемый космический рацион, рассчитанный на два дня, мы получаем раз в неделю. Обычно я съедаю его в первые же несколько дней, после чего, как предполагается, мы должны использовать другие ресурсы для поиска средств пропитания. Вздохнув, я встала и прошла в общую кухню, чтобы поискать припрятанные там продукты. Терпеть не могу готовить, но мне предстояло заняться именно этим нелюбимым делом или отправиться в кафе, расположенное на другой стороне уровня «Гамма».
Световой датчик с запозданием, но все же сработал, отреагировав на мои движения, и в тесном помещении зажегся свет. Я увидела большой, высотой по пояс, стол с металлическими выдвижными ящиками. Лейтенант Ли, одна из тех трех женщин, с которыми я жила в этом блоке, недаром жаловалась, что в кухне не хватает места для готовки. Она принесла сюда свои таинственные кулинарные принадлежности – мясорубки, миксеры, сковородки, – которые теперь стояли на полу возле стола. Мы постоянно спотыкались о них.
В контейнере, стоявшем на длинном столе, валялись клубни каких-то овощей. Я взяла один из них и глубоко задумалась, не зная, что делать дальше. Какие клавиши нажать на панели плиты? «Твердое», «Мягкое» или «Пюре»? Я выбрала «Мягкое» и добавила опцию «Специи», не заботясь о том, какие именно пряности будут использованы для приготовления блюда, потому что вкус и запах для меня всегда одни и те же. Плита мирно замурлыкала, и я решила, что могу ее оставить на некоторое время, чтобы вернуться в спальню и раздеться.
Боже, как я устала.
После посещения корабля сэрасов на меня всегда наваливается непреодолимая свинцовая усталость. Элеонор Джаго говорит, что они используют нечто похожее на нейромедиаторы. На одной из консультаций она объяснила мое состояние тем, что именно так реагирует организм на противоестественное вмешательство сэрасов в его функции во время сеансов общения.
Я сняла ботинки, а куртку бросила в ворох валявшейся на полу одежды. Я ношу форму теперь уже несуществующего Технического корпуса. Мердок говорит, что я делаю это из желания порисоваться, а Элеонор утверждает, что мною движет сентиментальность, но правда заключается в том, что прославленный темно-бордовый комбинезон с вместительными карманами и ремнем очень удобен. Я носила его в течение почти двадцати пяти лет и ни при каких обстоятельствах не хотела бы теперь менять его на жесткий костюм офицера Конфлота.
Брюки с легкостью соскользнули на пол. Я так и не набрала вес, который потеряла в период ведения первых переговоров с сэрасами в прошлом году. Запах их питательной слизи отбил бы аппетит каждому. Зеленоватый, вонючий, непрозрачный гель заполняет их корабль, липнет к любой поверхности и даже просачивается сквозь швы наших скафандров. Мерзкое зловоние пропитало мои волосы и въелось в кожу; с тех пор я больше не различаю запахов.
Плита все еще мурлыкала, когда я босиком прошлепала мимо нее в ванную. В духовом шкафчике из-за пара ничего нельзя было разглядеть, и я так и не увидела, как выглядит готовящееся там овощное блюдо. Наверное, неплохо.
Не стоило и пытаться принять душ в нашем блоке – у нас давно уже не было хорошего напора воды. Следовало по пути в Пузырь зайти в раздевалку старшего персонала и помыться там. Но сейчас главное для меня – не заснуть, не пообедав. Или не позавтракав, как сказали бы те, кто предпочитает циркадные ритмы. Однако воздушная душевая все еще работает, и я без особого энтузиазма встала под тепловатый поток, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не видеть новых седых прядей, появившихся в волосах.
Седина беспокоит меня. Я могу не замечать других неприятных изменений, происходящих со мной, – таких как висящая на моей исхудавшей фигуре форма, трясущиеся руки и темные круги под глазами. Но седина, стирая контраст между темными волосами и бледной кожей, делает меня неузнаваемой, она меняет мой облик. В те редкие мгновения, когда я смотрюсь в зеркало, мне кажется, что оттуда на меня глядит чужое лицо пожилой незнакомки. Такой я себе не нравлюсь.
Я всегда была похожа на бабушку Эльвиру, особенно выражением лица – тот же самый слегка застенчивый вызов в глазах, упрямая линия подбородка, приподнятые, как будто в недоумении, темные брови. Точно с таким же лицом бабушка запечатлена на одном снимке, который стоял у нее в гостиной на полке, уставленной книгами с выцветшими кожаными корешками, в металлической рамке, испещренной мельчайшими царапинами – следами времени. Эльвира, одетая в черное платье, в восемнадцать лет, снимок сделан в тот год, когда она бросила вызов Деморе и убежала, чтобы присоединиться к движению «Земля-Юг». Там она встретила Джека Хэлли и вернулась в город почти двадцать лет спустя с ним и ребенком, моей будущей матерью. Вспыльчивая, непокорная Эльвира совершенно не походила на спокойную, уравновешенную Демору. Моя мать предпочитала держаться от нее подальше, но я, в силу своего неуступчивого характера, пыталась оказывать бабушке сопротивление, и у нас возникали очень острые стычки, пока я не убежала из дома, чтобы вступить в Технический корпус.
Эльвира – не тот человек, на которого я хотела бы походить, но все же лучше она, чем эта блеклая незнакомка в зеркале.
Зеркало казалось мне сильно запотевшим, и я тщательно протерла его полотенцем для рук в цветочек, принадлежавшим Ли, однако без особого успеха. Возможно, дело было не в нем, а в моих глазах. Мне действительно следовало после сеанса общения с сэрасами поспать хотя бы восемь часов.
Когда я задумываюсь над тем, как мы живем, то ужасаюсь той легкости, с которой новые правила и порядки утвердились в нашем быту с тех пор, как началась блокада. Перед лицом смерти, страдания и притеснений я настаиваю на ремонте оборудования или какой-нибудь отдельной системы, как будто это может вернуть нам утраченные мир и покой. Нет, я, конечно, не верю в эффективность всех этих схем и не придаю слишком большого значения порядку. Я подчиняюсь рутине, соблюдаю формальности, потому что только они, несмотря на всю свою хрупкость, еще спасают нас от хаоса и вакуума.
В течение нескольких первых месяцев я пребывала в состоянии, похожем на глубокую скорбь. Сначала я утратила способность что-либо ощущать и не понимала, что происходит. Периоды лихорадочной деятельности, сопровождавшиеся бессонницей, сменялись полной депрессией. Мы успели многое сделать в то время – отремонтировали двигатели и стабилизировали орбиту, заменили решетки антенн, увеличили количество установок по производству продуктов питания… Но я плохо помню подробности тех дней. В памяти сохранилась смутная картина тех событий, на которую свой отпечаток наложили испытываемые мной в то время чувства вины и усталости.
Стук упавшего предмета и негромкие проклятия, доносившиеся из кухни, свидетельствовали о том, что кто-то, споткнувшись об утварь, принадлежавшую Ли, ушиб палец ноги. Вздрогнув, я вновь вернулась к действительности. Похоже, я задремала, стоя под воздушным душем. Приоткрыв дверь ванной, я осторожно высунула голову в кухню. Там царила мгла.
– …не все из нас ходят на работу в ночную смену, – ворчала офицер Тана Барроуз, служившая раньше в Земном Флоте, а теперь работавшая в администрации станции.
Заметив меня, она раздраженным жестом поправила на себе одежду. Тана, миниатюрная женщина, была ростом даже ниже, чем я, но из-за сурового, вечно хмурого выражения лица казалась выше.
– Что вы здесь пытались приготовить? – возмущенно спросила она.
Я наконец поняла, что причиной мглы, стоявшей в кухне, была плита, от которой поднимались струйки дыма. Я почувствовала слабый запах, исходивший от них.
– Мне очень хотелось чего-нибудь поесть. Вам не было никакой необходимости вставать, – начала оправдываться я.
Мы приняли решение в нашем блоке-общежитии не соблюдать формальностей при обращении к старшему по званию. Однако порой мне казалось, что Барроуз злоупотребляет своим правом запросто обращаться ко мне. На глазах Таны погибли ее товарищи-пилоты в первой же стычке с сэрасами, и она, очевидно, винила в этой трагедии меня. Так же неистово, как и меня, она ненавидела представителей «Четырех Миров».
– Как я могла не встать? – сказала Тана. – Разве вы не чувствуете запах? Странно, что не сработала аварийная система.
– Что случилось? – раздался голос всегда невозмутимой Шуаб Горо, и ее полная фигура появилась на пороге кухни.
Она работала ассистенткой в техническом отделе и присутствовала на вчерашнем совещании. Должно быть, я разбудила ее. Шуаб терла глаза спросонок и сопела.
– Кто-то опять забыл выключить горелку, – заметила она.
– Хэлли. Кто же еще? – ядовитым тоном сказала Барроуз и направилась к выходу.
– Не донимай ее, Тана, – бросила ей вслед Шуаб.
– Не беспокойтесь за меня, – сказала я и осмотрела плиту, чувствуя, что у меня сосет под ложечкой. Тонкая струйка желтоватой массы вытекла из-под дверцы духовки на пол. Возможно, это было пюре.
– Она психует, потому что кчеры отзывают свои исследования и разработки, касающиеся планируемых реформ, – сказала Шуаб. Она включила вытяжку и нажала на клавишу на панели духовки, пытаясь открыть дверцу. – Тана занимается теперь тем, что вызывает их по внутренней связи и задает один и тот же вопрос: почему?
– Почему они отзывают свои разработки?
– Думаю, они не заинтересованы в проведении реформ, – заметила Шуаб.
Наконец ей удалось открыть дверцу духовки, и оттуда вырвалось облако пара, рассеявшееся вскоре в кухне. Судя по выражению лица Горо, запах, распространившийся в помещении, нельзя было назвать приятным.
– И вы собираетесь это есть? – с сомнением поинтересовалась она.
Я покачала головой. Я провожу слишком много времени на корабле сэрасов, чтобы какое-то отвратительное месиво, счищенное со стенок духовки, могло вызвать у меня аппетит. Жаль, конечно, что я испортила продукты, но я была слишком утомлена, чтобы испытывать по этому поводу настоящее чувство вины.
– Перекушу что-нибудь позже, по пути в отдел.
– Да, конечно, спокойной ночи.
Шуаб сладко зевала всю дорогу до своей комнаты. Впрочем, я делала то же самое.
Голос Баудина пробудил меня от странного сна, в котором меня преследовал кчер Кевет, бегая за мной по коридорам станции с электронным блокнотом в руках и закидывая назад передним щупальцем свои длинные белокурые волосы.
– Хэлли слушает.
Я выпрямилась, чувствуя, как сильно бьется сердце, и постаралась сосредоточиться. Оказывается, я заснула, сидя на кровати. Моя рука автоматически потянулась к экрану, чтобы активизировать изображение корабля сэрасов, за которым я внимательно следила. Он не изменил своего положения, и я немного успокоилась.
– Мы извлекли их, – доложил Баудин.
– Отличная работа. Когда они прибудут сюда?
– Минут через двадцать. Медики хотят, чтобы капсулы как можно быстрее были перенесены с «Королевы» на станцию.
– Каковы прогнозы? Баудин не сразу ответил.
– Судя по словам медиков, довольно неплохие.
– Отлично. Я скоро буду у вас, – сказала я, натягивая брюки.
Если удастся вывести оставшихся в живых из криостаза, им придется ответить на массу вопросов. Единственным поселением человеческих существ в этом районе галактики является наша Иокаста. Они не могли добраться сюда из очень удаленных от нас внутренних миров Конфедерации на корабле, развивающем скорость меньше скорости света. Такое путешествие длилось бы несколько веков. Корабль не имел системы гипердрайва, но взрыв мины свидетельствовал о том, что он все же каким-то образом вошел в соприкосновение с гиперпространством. Если мы узнаем, как они пробрались сюда, то, возможно, сумеем выбраться отсюда. Да, у нас было очень много вопросов.
День первый, 11:00 утра
Цифры, бегущие по экрану монитора, подтверждали справедливость ее слов. Корабль был древний, построенный почти столетие назад. Непонятно, как он мог совершить столь далекое путешествие без гипердрайва. Иокаста расположена на границе области, контролируемой Конфедерацией, от нее до ближайшей обитаемой звездной системы пять переходов. Путешествие сюда из Центрального сектора длится от трех дней до трех недель, а срочное сообщение доходит от нас в центр за неделю в режиме нашего времени.
Обломки корабля напоминали одно из старых небольших судов, все еще встречавшихся в пространстве внутренних миров. Поскольку они безнадежно устарели и не имеют гипердрайва, но все еще могут служить для перелетов, представители «Девяти Миров» получили разрешение на их самостоятельное использование. Я взглянула на последние строчки длинного столбца цифр. Этот корабль имел множество необычных модификаций, но системой перехода все же не был оснащен.
– Интересно, откуда он прилетел? – промолвил Баудин.
– Интересно, как он сюда попал, – в тон ему сказала я.
– Может быть, мину в действие привело что-то другое? – спросила Ли.
– Но мы не получали сигналы с других кораблей. Впрочем, эти мины порой ведут себя самым неожиданным образом. Одна из них вполне могла сработать сама по себе, – заметил Мак, сидевший у технического пульта.
Его слова показались мне неубедительными.
– Никогда прежде не слышала ни о чем подобном, – заявила я.
Встав, я почувствовала страшную боль в суставах. Теперь, когда первоначальное волнение улеглось, усталость охватила меня с новой силой.
– Думаю, что все эти вопросы мы должны задать членам экипажа.
Ли говорила спокойно, но ее голос чуть заметно дрожал.
– Будем надеяться, что нам это удастся, – сказала я и зевнула.
Очень хотелось остаться и понаблюдать за ходом спасательной операции, но я понимала, что если немного не вздремну, то не сумею задать интересующие нас вопросы оставшимся в живых.
Когда я переступила порог своей квартиры, система автоматического включения освещения не сработала. В темноте я наступила на что-то мягкое и, тихо выругавшись, щелкнула выключателем. Сенсорное реле опять барахлит!
На полу у двери валялась груда грязной одежды, брошенной там, чтобы не забыть отправить в переработку. Я переступила через ворох комбинезонов и прошла к столу, на котором стояли два монитора и в беспорядке лежали дискеты, чипы с информацией, пластиковые папки и грязные чашки.
По первоначальному проекту предполагалось, что этот довольно просторный блок будет служить жилищем для одного, максимум двух человек. Но после того как появились корабли сэрасов, площадь жилья, занимаемого представителями администрации, пришлось уменьшить. Мне предложили оставить за собой прежние апартаменты, но я решительно отказалась, поскольку не могла допустить, чтобы мне предоставлялись какие-либо льготы. Позже, когда выяснялось, что отныне я должна жить в одном блоке и пользоваться одной ванной комнатой с тремя другими одинокими женщинами, я пожалела о совершенной мной глупости. Но тогда я считала, что все мы должны чем-то жертвовать. Блок из четырех спален, располагавшихся вокруг центральных помещений – кухни и ванной, предназначался для одного, а не для четырех человек. Все мы страдали от невозможности уединиться.
Моя комната имела запущенный вид, как жилище, которое не любит хозяин. Я приходила сюда, только чтобы переночевать, и то не каждую ночь. У одной стены стояла койка, рядом квадратный регуляционный шкаф. Обстановка была очень простой, в ней отсутствовал голубой цвет, характерный для всех остальных интерьеров станции. Все в моей комнате было серым после переработки или кремовым, не поддающимся регуляции. Стеганое одеяло моей бабушки, небрежно свернутое у стены, являлось единственным ярким пятном, в котором великолепно сочетались веселые живые краски.
Термопростыня ниспадала с узкой кровати на пол, я сбросила ее с себя двое суток назад, когда в полночь ушла по делам. Когда я нагнулась и приподняла край простыни, то увидела лежавшую на полу фотографию. Я взяла ее в руки и тщательно вытерла. Со снимка на меня смотрели пять хорошо знакомых лиц. Это была настоящая фотография, единственная вещь, оставшаяся мне от прабабушки после ее смерти. Она, должно быть, знала, что бесполезно оставлять мне по завещанию землю или деньги. Внутри прозрачного пластикового футляра изображение постепенно выцветало и блекло, так что черты запечатленных на фото женщин теперь уже было трудно различить. Чем дольше я смотрела на снимок, тем больше размывалось изображение. Глазница становилась тенью от листьев, прядь волос – порывом ветра. Но затем свет и тень вновь принимали реальные очертания, и женщины снова выглядели так, как много лет назад в тот день, когда они снимались у раскидистого зеленого дерева, стоя среди пыльного двора. На заднем плане на фоне глухой стены виднелись тени играющих детей.
Я вновь вгляделась в высокую фигуру прабабушки. Чем-то обеспокоенная и настороженная, она как будто пыталась скрещенными на груди руками отразить невидимых врагов. Демору Хаазе, которая до конца своих дней оставалась упрямой и вспыльчивой, я любила с той страстью, с которой маленькие дети иногда любят своих пожилых родственников. Как утверждала моя бабушка, Демора поощряла все мои дурные привычки. Рядом с ней на снимке – невысокого роста женщина, глава окружного суда. Ее лицо выражает спокойствие и уверенность, но пальцы рук нервно сцеплены. Четвертой слева со слегка смущенным видом стоит Марлена Альварес: пухлая и коренастая, она одета в дешевое хлопчатобумажное платье, ее усталые глаза как будто смотрят сквозь камеру куда-то вдаль. За спину Альварес пытается спрятаться доктор Нерис Кауни, на ней длинное белое одеяние. Она – единственная из всех – улыбается, хотя трудно сказать, делает ли это просто потому, что стоит перед объективом фотокамеры или ее рассмешила чья-то шутка. Кауни сменила мою прабабушку на посту министра здравоохранения. В стороне от этой группы, несколько обособленно, как будто подчеркивая тем самым свое отличие от остальных женщин, стоит последняя из крупных землевладельцев этой области. Все другие бросили свои ранчо и ушли с насиженных мест или влились в ряды наркобаронов, лишь она одна пожертвовала свои земли городу и осталась, чтобы наблюдать за возрождением его экономики, находящейся в руках гильдий и коллективных хозяйств.
На картах город назывался Лос Лагос Хемелос, то есть озера-близнецы, по имени двух озер, которые располагались в долине и в период сезона дождей выходили из берегов, но в народе его называли Лас Мухерес. Интересное совпадение: самое близкое к Абеляру созвездие, видимое с Земли невооруженным глазом, – Близнецы.
Лица на фотографии очаровывают и притягивают меня. Я смотрю на черно-белое изображение и удивляюсь, где они брали силы, как эти обычные на вид женщины сумели сделать в своей жизни так много.
Я со вздохом откладываю в сторону снимок, падаю на кровать и пытаюсь разуться, упершись носком одного ботинка в пятку другого. Меня мучает смутное чувство, что я забыла сделать что-то важное.
Питание, вот что. Я обещала Элеонор, что буду есть регулярно, но со всей этой суетой вокруг корабля со спящим экипажем совсем забыла о своем обещании. Неудивительно, что меня подташнивает и голова немного кружится.
Так называемый космический рацион, рассчитанный на два дня, мы получаем раз в неделю. Обычно я съедаю его в первые же несколько дней, после чего, как предполагается, мы должны использовать другие ресурсы для поиска средств пропитания. Вздохнув, я встала и прошла в общую кухню, чтобы поискать припрятанные там продукты. Терпеть не могу готовить, но мне предстояло заняться именно этим нелюбимым делом или отправиться в кафе, расположенное на другой стороне уровня «Гамма».
Световой датчик с запозданием, но все же сработал, отреагировав на мои движения, и в тесном помещении зажегся свет. Я увидела большой, высотой по пояс, стол с металлическими выдвижными ящиками. Лейтенант Ли, одна из тех трех женщин, с которыми я жила в этом блоке, недаром жаловалась, что в кухне не хватает места для готовки. Она принесла сюда свои таинственные кулинарные принадлежности – мясорубки, миксеры, сковородки, – которые теперь стояли на полу возле стола. Мы постоянно спотыкались о них.
В контейнере, стоявшем на длинном столе, валялись клубни каких-то овощей. Я взяла один из них и глубоко задумалась, не зная, что делать дальше. Какие клавиши нажать на панели плиты? «Твердое», «Мягкое» или «Пюре»? Я выбрала «Мягкое» и добавила опцию «Специи», не заботясь о том, какие именно пряности будут использованы для приготовления блюда, потому что вкус и запах для меня всегда одни и те же. Плита мирно замурлыкала, и я решила, что могу ее оставить на некоторое время, чтобы вернуться в спальню и раздеться.
Боже, как я устала.
После посещения корабля сэрасов на меня всегда наваливается непреодолимая свинцовая усталость. Элеонор Джаго говорит, что они используют нечто похожее на нейромедиаторы. На одной из консультаций она объяснила мое состояние тем, что именно так реагирует организм на противоестественное вмешательство сэрасов в его функции во время сеансов общения.
Я сняла ботинки, а куртку бросила в ворох валявшейся на полу одежды. Я ношу форму теперь уже несуществующего Технического корпуса. Мердок говорит, что я делаю это из желания порисоваться, а Элеонор утверждает, что мною движет сентиментальность, но правда заключается в том, что прославленный темно-бордовый комбинезон с вместительными карманами и ремнем очень удобен. Я носила его в течение почти двадцати пяти лет и ни при каких обстоятельствах не хотела бы теперь менять его на жесткий костюм офицера Конфлота.
Брюки с легкостью соскользнули на пол. Я так и не набрала вес, который потеряла в период ведения первых переговоров с сэрасами в прошлом году. Запах их питательной слизи отбил бы аппетит каждому. Зеленоватый, вонючий, непрозрачный гель заполняет их корабль, липнет к любой поверхности и даже просачивается сквозь швы наших скафандров. Мерзкое зловоние пропитало мои волосы и въелось в кожу; с тех пор я больше не различаю запахов.
Плита все еще мурлыкала, когда я босиком прошлепала мимо нее в ванную. В духовом шкафчике из-за пара ничего нельзя было разглядеть, и я так и не увидела, как выглядит готовящееся там овощное блюдо. Наверное, неплохо.
Не стоило и пытаться принять душ в нашем блоке – у нас давно уже не было хорошего напора воды. Следовало по пути в Пузырь зайти в раздевалку старшего персонала и помыться там. Но сейчас главное для меня – не заснуть, не пообедав. Или не позавтракав, как сказали бы те, кто предпочитает циркадные ритмы. Однако воздушная душевая все еще работает, и я без особого энтузиазма встала под тепловатый поток, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не видеть новых седых прядей, появившихся в волосах.
Седина беспокоит меня. Я могу не замечать других неприятных изменений, происходящих со мной, – таких как висящая на моей исхудавшей фигуре форма, трясущиеся руки и темные круги под глазами. Но седина, стирая контраст между темными волосами и бледной кожей, делает меня неузнаваемой, она меняет мой облик. В те редкие мгновения, когда я смотрюсь в зеркало, мне кажется, что оттуда на меня глядит чужое лицо пожилой незнакомки. Такой я себе не нравлюсь.
Я всегда была похожа на бабушку Эльвиру, особенно выражением лица – тот же самый слегка застенчивый вызов в глазах, упрямая линия подбородка, приподнятые, как будто в недоумении, темные брови. Точно с таким же лицом бабушка запечатлена на одном снимке, который стоял у нее в гостиной на полке, уставленной книгами с выцветшими кожаными корешками, в металлической рамке, испещренной мельчайшими царапинами – следами времени. Эльвира, одетая в черное платье, в восемнадцать лет, снимок сделан в тот год, когда она бросила вызов Деморе и убежала, чтобы присоединиться к движению «Земля-Юг». Там она встретила Джека Хэлли и вернулась в город почти двадцать лет спустя с ним и ребенком, моей будущей матерью. Вспыльчивая, непокорная Эльвира совершенно не походила на спокойную, уравновешенную Демору. Моя мать предпочитала держаться от нее подальше, но я, в силу своего неуступчивого характера, пыталась оказывать бабушке сопротивление, и у нас возникали очень острые стычки, пока я не убежала из дома, чтобы вступить в Технический корпус.
Эльвира – не тот человек, на которого я хотела бы походить, но все же лучше она, чем эта блеклая незнакомка в зеркале.
Зеркало казалось мне сильно запотевшим, и я тщательно протерла его полотенцем для рук в цветочек, принадлежавшим Ли, однако без особого успеха. Возможно, дело было не в нем, а в моих глазах. Мне действительно следовало после сеанса общения с сэрасами поспать хотя бы восемь часов.
Когда я задумываюсь над тем, как мы живем, то ужасаюсь той легкости, с которой новые правила и порядки утвердились в нашем быту с тех пор, как началась блокада. Перед лицом смерти, страдания и притеснений я настаиваю на ремонте оборудования или какой-нибудь отдельной системы, как будто это может вернуть нам утраченные мир и покой. Нет, я, конечно, не верю в эффективность всех этих схем и не придаю слишком большого значения порядку. Я подчиняюсь рутине, соблюдаю формальности, потому что только они, несмотря на всю свою хрупкость, еще спасают нас от хаоса и вакуума.
В течение нескольких первых месяцев я пребывала в состоянии, похожем на глубокую скорбь. Сначала я утратила способность что-либо ощущать и не понимала, что происходит. Периоды лихорадочной деятельности, сопровождавшиеся бессонницей, сменялись полной депрессией. Мы успели многое сделать в то время – отремонтировали двигатели и стабилизировали орбиту, заменили решетки антенн, увеличили количество установок по производству продуктов питания… Но я плохо помню подробности тех дней. В памяти сохранилась смутная картина тех событий, на которую свой отпечаток наложили испытываемые мной в то время чувства вины и усталости.
Стук упавшего предмета и негромкие проклятия, доносившиеся из кухни, свидетельствовали о том, что кто-то, споткнувшись об утварь, принадлежавшую Ли, ушиб палец ноги. Вздрогнув, я вновь вернулась к действительности. Похоже, я задремала, стоя под воздушным душем. Приоткрыв дверь ванной, я осторожно высунула голову в кухню. Там царила мгла.
– …не все из нас ходят на работу в ночную смену, – ворчала офицер Тана Барроуз, служившая раньше в Земном Флоте, а теперь работавшая в администрации станции.
Заметив меня, она раздраженным жестом поправила на себе одежду. Тана, миниатюрная женщина, была ростом даже ниже, чем я, но из-за сурового, вечно хмурого выражения лица казалась выше.
– Что вы здесь пытались приготовить? – возмущенно спросила она.
Я наконец поняла, что причиной мглы, стоявшей в кухне, была плита, от которой поднимались струйки дыма. Я почувствовала слабый запах, исходивший от них.
– Мне очень хотелось чего-нибудь поесть. Вам не было никакой необходимости вставать, – начала оправдываться я.
Мы приняли решение в нашем блоке-общежитии не соблюдать формальностей при обращении к старшему по званию. Однако порой мне казалось, что Барроуз злоупотребляет своим правом запросто обращаться ко мне. На глазах Таны погибли ее товарищи-пилоты в первой же стычке с сэрасами, и она, очевидно, винила в этой трагедии меня. Так же неистово, как и меня, она ненавидела представителей «Четырех Миров».
– Как я могла не встать? – сказала Тана. – Разве вы не чувствуете запах? Странно, что не сработала аварийная система.
– Что случилось? – раздался голос всегда невозмутимой Шуаб Горо, и ее полная фигура появилась на пороге кухни.
Она работала ассистенткой в техническом отделе и присутствовала на вчерашнем совещании. Должно быть, я разбудила ее. Шуаб терла глаза спросонок и сопела.
– Кто-то опять забыл выключить горелку, – заметила она.
– Хэлли. Кто же еще? – ядовитым тоном сказала Барроуз и направилась к выходу.
– Не донимай ее, Тана, – бросила ей вслед Шуаб.
– Не беспокойтесь за меня, – сказала я и осмотрела плиту, чувствуя, что у меня сосет под ложечкой. Тонкая струйка желтоватой массы вытекла из-под дверцы духовки на пол. Возможно, это было пюре.
– Она психует, потому что кчеры отзывают свои исследования и разработки, касающиеся планируемых реформ, – сказала Шуаб. Она включила вытяжку и нажала на клавишу на панели духовки, пытаясь открыть дверцу. – Тана занимается теперь тем, что вызывает их по внутренней связи и задает один и тот же вопрос: почему?
– Почему они отзывают свои разработки?
– Думаю, они не заинтересованы в проведении реформ, – заметила Шуаб.
Наконец ей удалось открыть дверцу духовки, и оттуда вырвалось облако пара, рассеявшееся вскоре в кухне. Судя по выражению лица Горо, запах, распространившийся в помещении, нельзя было назвать приятным.
– И вы собираетесь это есть? – с сомнением поинтересовалась она.
Я покачала головой. Я провожу слишком много времени на корабле сэрасов, чтобы какое-то отвратительное месиво, счищенное со стенок духовки, могло вызвать у меня аппетит. Жаль, конечно, что я испортила продукты, но я была слишком утомлена, чтобы испытывать по этому поводу настоящее чувство вины.
– Перекушу что-нибудь позже, по пути в отдел.
– Да, конечно, спокойной ночи.
Шуаб сладко зевала всю дорогу до своей комнаты. Впрочем, я делала то же самое.
Голос Баудина пробудил меня от странного сна, в котором меня преследовал кчер Кевет, бегая за мной по коридорам станции с электронным блокнотом в руках и закидывая назад передним щупальцем свои длинные белокурые волосы.
– Хэлли слушает.
Я выпрямилась, чувствуя, как сильно бьется сердце, и постаралась сосредоточиться. Оказывается, я заснула, сидя на кровати. Моя рука автоматически потянулась к экрану, чтобы активизировать изображение корабля сэрасов, за которым я внимательно следила. Он не изменил своего положения, и я немного успокоилась.
– Мы извлекли их, – доложил Баудин.
– Отличная работа. Когда они прибудут сюда?
– Минут через двадцать. Медики хотят, чтобы капсулы как можно быстрее были перенесены с «Королевы» на станцию.
– Каковы прогнозы? Баудин не сразу ответил.
– Судя по словам медиков, довольно неплохие.
– Отлично. Я скоро буду у вас, – сказала я, натягивая брюки.
Если удастся вывести оставшихся в живых из криостаза, им придется ответить на массу вопросов. Единственным поселением человеческих существ в этом районе галактики является наша Иокаста. Они не могли добраться сюда из очень удаленных от нас внутренних миров Конфедерации на корабле, развивающем скорость меньше скорости света. Такое путешествие длилось бы несколько веков. Корабль не имел системы гипердрайва, но взрыв мины свидетельствовал о том, что он все же каким-то образом вошел в соприкосновение с гиперпространством. Если мы узнаем, как они пробрались сюда, то, возможно, сумеем выбраться отсюда. Да, у нас было очень много вопросов.
День первый, 11:00 утра
Вопреки нашим опасениям вся операция длилась не так уж долго. Через несколько часов благодаря помощи Кевета оставшихся в живых членов экипажа подорвавшегося корабля доставили на станцию. Хотелось бы надеяться, что поступок Кевета улучшит отношение к кчерам на станции или по крайней мере приостановит ухудшение.
Согласно докладу Баудина, оставшихся в живых было трое: двое мужчин и женщина. Кроме того, на корабле обнаружили по меньшей мере десять тел. Первые находились в клинике, вторых мы собирались извлечь из корабля после того, как закончатся противорадиационные мероприятия. Элеонор обещала позвать меня сразу же, как только можно будет поговорить с выведенными из криостаза незнакомцами. Тем временем мы пытались найти доступ к любой сохранившейся информации в системах корабля. Особенно важны были навигационные данные. По ним мы могли узнать, как это судно прибыло сюда.
Я смотрела на экран, на отчетливое трехмерное изображение поврежденного корабля, укрепленного теперь на одной из эксплуатационных платформ. К сожалению, внутренняя часть была слишком опасна для непосредственного исследования, и мы получали лишь виртуальную информацию. Потребуется несколько часов, а возможно, и целый день, прежде чем опасные обломки будут обезврежены, тела членов экипажа извлечены, а радиация понижена до приемлемого уровня.
Взрыв произошел в непосредственной близости от пояса астероидов: по всей видимости, датчики мины позволяли ей дрейфовать во внутренних районах системы Абеляра. Старому кораблю не повезло, в конце концов мы засекли бы и обезвредили мину, когда та подошла бы поближе к нам. На Иокасте имелось действующее противоминное устройство, хотя и несколько устаревшей конструкции.
– Мы хотим забрать все невстроенные приборы и предметы из кабины корабля, поэтому понадобятся контейнеры.
Я вывела на экран изображение одной из секций грузового блока. Мы просмотрели отсек за отсеком, но все они были заполнены.
– А вы думали, что после шести месяцев застоя в торговле сможете обнаружить свободные площади? – Ли покачала головой.
Сидевший за центральным пультом Баудин нахмурился, ему не нравилась фамильярность Ли по отношению ко мне.
Через год после того, как я заняла пост начальника Иокасты, численность населения станции превысила двадцать тысяч гуманоидов – максимально допустимое количество жителей, заложенное в проекте его разработчиками. К моменту появления кораблей сэрасов нас было вдвое меньше. Затем прибавились беженцы, незаконные поселенцы, а также пассажиры, сумевшие незамеченными преодолеть заслоны таможенной сети. Мердок считает, что сейчас на борту станции около пяти тысяч нелегалов. Я думаю, что их на самом деле в два раза больше. Это создает ужасное напряжение в работе всех систем жизнеобеспечения, что и послужило причиной обеспокоенности Уолш по поводу малозаселенных площадей.
Нападение сэрасов разрушило некоторые из солнечных батарей и платформ переработки, из-за чего часть зон Иокасты стала временно непригодной для жилья. Необходимо было также увеличить производство продуктов питания, чтобы компенсировать потери поставок продовольствия, понесенные из-за прекращения торговли. Большое количество невостребованных строительных материалов было выброшено и выведено за пределы орбиты, чтобы освободить побольше места, в то время как потенциально нужные материалы и личные вещи обитателей станции упаковали и разместили в центральном ядре Иокасты. Складские отсеки у нас никогда не пустовали.
– Вот! – воскликнул Баудин, наклоняясь к экрану, на который он вывел изображение нужного отсека.
От волнения Баудин несколько изменил параметры программы, и Ли тут же исправила его ошибку, демонстративно вздохнув.
– Это то, что нам надо, – обрадовалась я. – Отсек расположен возле тамбура, где «Королева» может состыковаться со станцией, и достаточно далеко от ближайшей спицы, чтобы не опасаться, что кто-нибудь случайно наткнется на оборудование погибшего корабля.
– Что вы собираетесь забрать с корабля в первую очередь? – Пальцы Ли замерли на клавиатуре.
– Главный бортовой журнал, если удастся найти его, – ответила я. – Мы должны узнать, каков был их маршрут, посмотреть, не был ли корабль оборудован чем-либо, что позволило ему пройти незамеченным мимо судов сэрасов. Кроме того, для нас будет ценна и интересна любая информация о членах экипажа.
– А как же тела? – мягко напомнила Ли.
Я отругала себя за непростительную забывчивость.
– Да, конечно, их мы тоже заберем в первую очередь. Свяжитесь с доктором Джаго и узнайте у нее, как идут дела. Я спускаюсь в клинику. Вызовите меня, когда поступит новая информация.
Кольцевые лифты, которые образуют вертикальную транспортную систему станции, работали весьма неплохо, поскольку никому не хочется карабкаться по узким желобам между тремя кольцами. Карикары, средства передвижения, действующие внутри каждого кольца, пользуются меньшей популярностью, и мы в пределах колец обычно ходим пешком. Системы подъема в спицах составляют серьезную проблему: отсутствие контакта с другими районами галактики привело к тому, что большинству обитателей станции нет никакой необходимости путешествовать в доки из центра и обратно. Кроме того, никто теперь не работает на производственных платформах из опасения, что сэрасы вновь решат использовать эти объекты как мишени для учебной стрельбы. Теперь мы используем лишь два-три рабочих транспортных средства из двадцати имевшихся в каждой подъемной системе. Остальные пришлось разобрать на запчасти.
Узнав об этом, люди выразили беспокойство по поводу возможной эвакуации, но, как справедливо заметил Мердок, если все тридцать тысяч обитателей станции соберутся одновременно покинуть ее, то для них просто не хватит кораблей, так что подъемные системы, ведущие в пустые доки, здесь дело третье. Кроме того, спицы и центр необходимо использовать под складские помещения, поскольку в кольцах Иокасты живет на пять или десять тысяч обитателей больше, чем это первоначально предусматривалось проектом, и жилые зоны сильно разрослись и вышли за отведенные им границы.
Согласно докладу Баудина, оставшихся в живых было трое: двое мужчин и женщина. Кроме того, на корабле обнаружили по меньшей мере десять тел. Первые находились в клинике, вторых мы собирались извлечь из корабля после того, как закончатся противорадиационные мероприятия. Элеонор обещала позвать меня сразу же, как только можно будет поговорить с выведенными из криостаза незнакомцами. Тем временем мы пытались найти доступ к любой сохранившейся информации в системах корабля. Особенно важны были навигационные данные. По ним мы могли узнать, как это судно прибыло сюда.
Я смотрела на экран, на отчетливое трехмерное изображение поврежденного корабля, укрепленного теперь на одной из эксплуатационных платформ. К сожалению, внутренняя часть была слишком опасна для непосредственного исследования, и мы получали лишь виртуальную информацию. Потребуется несколько часов, а возможно, и целый день, прежде чем опасные обломки будут обезврежены, тела членов экипажа извлечены, а радиация понижена до приемлемого уровня.
Взрыв произошел в непосредственной близости от пояса астероидов: по всей видимости, датчики мины позволяли ей дрейфовать во внутренних районах системы Абеляра. Старому кораблю не повезло, в конце концов мы засекли бы и обезвредили мину, когда та подошла бы поближе к нам. На Иокасте имелось действующее противоминное устройство, хотя и несколько устаревшей конструкции.
– Мы хотим забрать все невстроенные приборы и предметы из кабины корабля, поэтому понадобятся контейнеры.
Я вывела на экран изображение одной из секций грузового блока. Мы просмотрели отсек за отсеком, но все они были заполнены.
– А вы думали, что после шести месяцев застоя в торговле сможете обнаружить свободные площади? – Ли покачала головой.
Сидевший за центральным пультом Баудин нахмурился, ему не нравилась фамильярность Ли по отношению ко мне.
Через год после того, как я заняла пост начальника Иокасты, численность населения станции превысила двадцать тысяч гуманоидов – максимально допустимое количество жителей, заложенное в проекте его разработчиками. К моменту появления кораблей сэрасов нас было вдвое меньше. Затем прибавились беженцы, незаконные поселенцы, а также пассажиры, сумевшие незамеченными преодолеть заслоны таможенной сети. Мердок считает, что сейчас на борту станции около пяти тысяч нелегалов. Я думаю, что их на самом деле в два раза больше. Это создает ужасное напряжение в работе всех систем жизнеобеспечения, что и послужило причиной обеспокоенности Уолш по поводу малозаселенных площадей.
Нападение сэрасов разрушило некоторые из солнечных батарей и платформ переработки, из-за чего часть зон Иокасты стала временно непригодной для жилья. Необходимо было также увеличить производство продуктов питания, чтобы компенсировать потери поставок продовольствия, понесенные из-за прекращения торговли. Большое количество невостребованных строительных материалов было выброшено и выведено за пределы орбиты, чтобы освободить побольше места, в то время как потенциально нужные материалы и личные вещи обитателей станции упаковали и разместили в центральном ядре Иокасты. Складские отсеки у нас никогда не пустовали.
– Вот! – воскликнул Баудин, наклоняясь к экрану, на который он вывел изображение нужного отсека.
От волнения Баудин несколько изменил параметры программы, и Ли тут же исправила его ошибку, демонстративно вздохнув.
– Это то, что нам надо, – обрадовалась я. – Отсек расположен возле тамбура, где «Королева» может состыковаться со станцией, и достаточно далеко от ближайшей спицы, чтобы не опасаться, что кто-нибудь случайно наткнется на оборудование погибшего корабля.
– Что вы собираетесь забрать с корабля в первую очередь? – Пальцы Ли замерли на клавиатуре.
– Главный бортовой журнал, если удастся найти его, – ответила я. – Мы должны узнать, каков был их маршрут, посмотреть, не был ли корабль оборудован чем-либо, что позволило ему пройти незамеченным мимо судов сэрасов. Кроме того, для нас будет ценна и интересна любая информация о членах экипажа.
– А как же тела? – мягко напомнила Ли.
Я отругала себя за непростительную забывчивость.
– Да, конечно, их мы тоже заберем в первую очередь. Свяжитесь с доктором Джаго и узнайте у нее, как идут дела. Я спускаюсь в клинику. Вызовите меня, когда поступит новая информация.
Кольцевые лифты, которые образуют вертикальную транспортную систему станции, работали весьма неплохо, поскольку никому не хочется карабкаться по узким желобам между тремя кольцами. Карикары, средства передвижения, действующие внутри каждого кольца, пользуются меньшей популярностью, и мы в пределах колец обычно ходим пешком. Системы подъема в спицах составляют серьезную проблему: отсутствие контакта с другими районами галактики привело к тому, что большинству обитателей станции нет никакой необходимости путешествовать в доки из центра и обратно. Кроме того, никто теперь не работает на производственных платформах из опасения, что сэрасы вновь решат использовать эти объекты как мишени для учебной стрельбы. Теперь мы используем лишь два-три рабочих транспортных средства из двадцати имевшихся в каждой подъемной системе. Остальные пришлось разобрать на запчасти.
Узнав об этом, люди выразили беспокойство по поводу возможной эвакуации, но, как справедливо заметил Мердок, если все тридцать тысяч обитателей станции соберутся одновременно покинуть ее, то для них просто не хватит кораблей, так что подъемные системы, ведущие в пустые доки, здесь дело третье. Кроме того, спицы и центр необходимо использовать под складские помещения, поскольку в кольцах Иокасты живет на пять или десять тысяч обитателей больше, чем это первоначально предусматривалось проектом, и жилые зоны сильно разрослись и вышли за отведенные им границы.