Маккаммон Роберт. Жизнь мальчишки (Том 2)

   Преодолев последний поворот перед озером Саксон, я сразу же увидел отцовский пикап, стоявший на обочине под гранитным утесом. Остановившись, я слез на землю, еще не зная, что буду говорить. Внезапно у меня словно отнялся язык. То, что происходило, не шло ни в какое сравнение с детскими забавами: это была настоящая жизнь, со всей ее неумолимостью и жестокостью.
   Устанавливая Ракету на подножку, я оглянулся, но отца нигде не заметил. Вскоре я увидел его: он сидел довольно далеко от дороги, на большом валуне почти прямо у воды. Отец сидел неподвижно, глядя на черную, рябую от порывов ветра воду озера. Я заметил, как, не сводя глаз с воды, он поднес к губам бутылку и сделал из нее глоток. Опустив бутылку, отец снова замер, превратившись в каменное изваяние.
   Я оставил велосипед и пошел к отцу, ступая по жесткой высохшей траве и треща ветками мелкого кустарника. Под ботинками местами хлюпала красная глина, в которой отпечатались следы моего отца. Много следов. Он не раз и не два бывал здесь: и в глине, и среди травы и молодых кустиков даже образовалось что-то похожее на узкую тропку. Даже здесь он продолжал оставаться моим отцом, проложив для меня, своего сына, тропу, чтобы легче было идти.
   Когда я подошел к нему почти вплотную, он наконец заметил меня. Но не повернул головы и не взмахнул приветственно рукой. Просто опустил голову еще ниже, и я понял, что у отца так же, как и у меня, нет слов, что он мог сказать мне в такой момент.
   Я забрался на валун в десяти футах от отца и встал во весь рост. Валун этот когда-то появился из недр Саксоновской каменоломни. Отец сидел опустив голову и закрыв глаза, рядом с ним на земле стояла пластиковая бутылка с виноградным соком, в которой оставалось ровно половина. Я понял, что перед тем как отправиться сюда, отец заглянул к "Большому Полю".
   Ветер от воды свистел у меня в ушах и заставлял стучать голые ветви деревьев.
   - Ты в порядке, папа? - спросил я.
   - Не сказать, чтобы в полном, - отозвался отец.
   - Мама мне уже все рассказала.
   - Я понял.
   Засунув руки поглубже в карманы своей джинсовой куртки на теплой подкладке, я принялся молча глядеть на темную-темную воду озера. Довольно долгое время мы молчали - я и отец. Потом отец откашлялся.
   - Хочешь сока? - спросил он.
   - Нет, спасибо, сэр.
   - Здесь еще много осталось.
   - Спасибо, сэр. Мне не хочется пить.
   Тогда он поднял лицо. В жестком холодном свете осеннего дня он казался ужасно постаревшим. Мне почудилось, что я вижу под тугой высохшей кожей кости черепа, и от этой мысли по спине у меня пробежал озноб. Ощущение было, словно бы сидевший передо мной любимый человек медленно умирал. Его душевные силы были на исходе, жизнь балансировала на тонком краю. Я снова вспомнил отчаянные безответные вопросы, которые отец написал своим быстрым почерком на случайном клочке бумаги, сидя в нашем сарае один посреди ночи, и скрытые в его душе страхи, бороться с которыми он предпочитал один на один, рискуя сломаться и рухнуть в пропасть. Видя все это, я понимал, что мой родной отец - не воображаемый мистический герой, не супермен, а простой хороший родной человек - сейчас вынужден в одиночку брести по пути нескончаемой дикой муки.
   - Я соглашался на все, что они мне говорили, - сказал он. - Я отрабатывал по двойному маршруту. Ездил забирал пустые бутылки и выходил сверхурочно, когда требовалось. Выезжал на работу в самую раннюю рань и оставался на погрузку дотемна. Я выполнял все, о чем меня просили.
   Он взглянул вверх, в поисках солнца, но небо было затянуто облаками цвета стали.
   - "Том, сказали они, - продолжил отец. - Жизнь есть жизнь. Жаль, что все так получилось, но для того, чтобы удержать "Зеленые луга" на плаву, нам приходится сокращать штат". И знаешь, что еще они сказали мне. Кори?
   - Нет, сэр.
   - Они сказали мне, что доставка молока на дом давно уже всюду вымерла, как вымерли динозавры. Они сказали, что в мире сплошных полок с рядами пластиковых бутылок с молоком доставке молока на дом больше нет места. Они сказали, что будущее за одноразовой простотой - пришел, взял, что тебе нужно, и выбросил остатки, и что людям именно это и нравится.
   Отец переплел пальцы рук, на его скулах заиграли желваки.
   - Но я не понимаю, как такое может кому-то нравиться. - Мы выкарабкаемся, - сказал я.
   - Да, конечно, - кивнул отец. - Я нисколько в этом не сомневаюсь. Я подыщу себе какую-нибудь другую работу. Перед тем как прокатиться сюда, я побывал в магазине скобяных товаров и оставил там заявление о приеме на работу. Мистеру Джуниору Вандеркампу может понадобиться шофер на доставку. Господи, да я ведь могу и за кассой стоять. Совсем недавно я надеялся, что еще каких-нибудь три года - и меня повысят до помощника менеджера в отдел доставки. Я действительно так думал. Глупо, верно?
   - Никто не мог знать, что все так обернется.
   - Но я-то должен был знать. Я должен был предугадать, что случится. В том-то и беда, я никогда не умел рассчитывать наперед.
   Ветер пронесся над водой, вздымая рябь и нагоняя на прибрежные камни мелкие волны. В лесу за нашими спинами каркали невидимые вороны.
   - Холодает, отец, - сказал я. - Пора возвращаться домой.
   - Мне невыносима мысль, что твой дедушка узнает, что я потерял работу, сказал он, имея в виду, конечно же, дедушку Джейберда. - Я уже слышу его старческое карканье.
   - Ни я, ни мама не станем смеяться, - ответил я. - Тут нет ничего смешного, никто не станет над тобой смеяться.
   Отец снова подхватил свою бутылку с соком и как следует глотнул.
   - К "Большому Полю" я тоже ходил. Я специально сходил в молочный отдел, чтобы посмотреть на все эти бутылки. Молока там целое море.
   Отец снова оглянулся на меня. Его губы посинели от холода.
   - Я никогда особенно не любил перемен. Почему все не может оставаться по-прежнему? Я не хочу отдавать свои деньги девчонке, жующей резинку, которой все равно, кто я такой, которая даже не знает моего имени, которая не улыбнется мне, когда я спрошу у нее, как дела. Мне неприятно думать, что скоро мы все как один будем покупать продукты в здоровенном супермаркете, который открыт аж до восьми часов вечера и в котором от яркого света режет глаза. В восемь часов вечера люди должны быть дома, сидеть за столом в кругу семьи, а не шататься по магазинам, где с потолка всюду свешиваются рекламы, советующие вам покупать то, что вам ни сейчас и никогда после не будет нужно. Я хочу сказать.., что если уж до этого дойдет, то обратной дороги, как бы мы этого ни хотели, у нас не будет никогда. Наступит день, когда каждый сможет сказать, что как это здорово, что в любой вечер уже в темноте мы можем сходить в супермаркет, где так легко можно выбрать на полках и купить продукты, о которых ты раньше и слыхом не слыхивал, а что там случилось со старыми молочниками, которые каждый день минута в минуту доставляли нам на крыльцо молоко, и теми фермершами и фермерами, что продавали нам замечательные спелые дыни прямо со своих грузовиков, и свежие овощи из своего огорода, и фрукты из собственного сада, которые только и делали, что улыбались своим покупателям словно солнышко, и к которым стоило только подойти, как они тут же здоровались с вами и говорили "Доброе утро", - нам не интересно. А если кто-то и вспомнит об этих прекрасных людях, то ему ответят, что, мол, они теперь все продают чохом в супермаркет, чтобы было удобнее приходить и покупать здесь все сразу под одной крышей, и теперь не нужно ничего искать и все тут есть. Они, мол, для того загнали все магазинчики в городе под одну крышу, чтобы вам не приходилось бродить под дождем и мокнуть и чтобы вы не простудились от холода. Разве это не превосходная идея?
   Несколько мгновений отец молча сидел и хрустел пальцами. - После этого у нас не останется больше города, будут только дома, дороги и супермаркет. Того города, в котором мы живем сейчас, больше не будет. Мы все будем ходить в магазин под одной крышей, и, спросив у девчонки с жвачкой о чем-то, мы услышим от нее: "Нет, у нас нет этого товара. У нас этого нет, потому что этого больше не выпускают. Этот товар больше никому не нужен, люди не хотят его покупать". А на самом деле причина вовсе не в том, что люди не хотят что-то покупать. Люди теперь покупают то, что им велят покупать рекламы, свисающие с потолка. И только тот товар в магазине и есть, который машины штампуют тысячами в минуту. Это самый лучший товар, скажет вам девчонка. Ни малейшего изъяна на тысячу штук, представляете? И когда вы попользуетесь этим товаром, или когда он вам надоест, или когда реклама под потолком изменится, вы просто выкиньте это в мусор, потому что эта вещь как раз и сделана так, чтобы ее выкидывали легко и беззаботно. Так что поторопитесь, скажет она, и выберите себе что-нибудь из миллионов прекрасных вещей, что лежат на полках нашего магазина, и не задерживайте очередь, которая уже выстроилась позади вас.
   Отец замолчал. Я снова услышал, как затрещали его пальцы.
   - Но это всего лишь супермаркет, - подал я голос. - Он один-единственный в округе.
   - Он не единственный, - ответил отец. - Он первый. За ним будут другие.
   Прищурившись, отец с минуту молча рассматривал поверхность озера, по которой ветер выписывал свои письмена.
   - Я слышу тебя, - тихо проговорил он. Я знал, к кому он обращается.
   - Отец! - сказал я. - Пора ехать домой.
   - Можешь отправляться, если хочешь. Я посижу еще и послушаю своего приятеля.
   Я прислушался, но в стылом воздухе смог разобрать только карканье ворон и шум ветра. Отец же слышал другие голоса.
   - Что он говорит тебе, отец? - спросил я.
   - Он говорит мне то же, что и всегда. Он говорит, что не оставит меня в покое до тех пор, пока я сам не приду к нему, не отправлюсь по собственной воле вниз, в темноту.
   Мне на глаза навернулись слезы. Крепко зажмурившись, я согнал слезы с глаз.
   - Значит, ты не пойдешь? - спросил я.
   - Нет, сынок, пока еще посижу, - ответил он. Я почти собрался рассказать отцу про дока Лизандера. Я открыл было рот, но в моем мозгу мелькнула молнией мысль:
   "Что я скажу своему отцу?" То, что док Лизандер "сова" и что он не пьет молоко? Что, по словам Вернона Такстера, этого достаточно для того, чтобы обвинять человека в убийстве? И в результате из моего открытого рта донеслось нечто совершенно другое:
   - Отец, Леди мудрая женщина и очень многое знает. Она поможет нам, нужно только попросить ее.
   - Леди, - глухо повторил отец. - Хорошую штуку она сыграла над Большим Дулом, верно?
   - Да, отец. Она поможет нам, если мы пойдем и попросим ее о помощи.
   - Может, ты и прав. А может быть, от нее не будет никакого толку.
   Отец нахмурился, словно сама мысль о том, чтобы обратиться к Леди, причиняла ему сильную боль. Но эта боль, конечно, ни в коем случае не была мучительней и глубже другой, прежней, боли, такой привычной и знакомой.
   - Вот что я сделаю, Кори, - проговорил он, когда морщины на его лице немного разгладились. - Я спрошу своего друга, что он об этом думает.
   Я до смерти испугался этих его слов. Очень, очень испугался.
   - Пожалуйста, возвращайся, скорее домой, - сказал я ему.
   Я оставил отца на валуне у самой кромки воды под низким серым небом со свинцовыми облаками. Добравшись до Ракеты, я обернулся и увидел, что отец поднялся и стоит на самом краю утеса. Голова отца была склонена вниз, очевидно, его взгляд был обращен к поверхности озера, в его ужасные глубины, в поисках следов канувшего туда автомобиля. Я крикнул ему, чтобы он отошел от опасного края, но отец сам повернулся и, возвратившись к своему валуну, уселся на него снова.
   Не сегодня, сказал он. И я поверил ему.
   Я покатил к дому той же дорогой, как приехал сюда, но на обратом пути уже не думал о звере из Затерянного Мира, бродившем сейчас в темном лесу, - голова моя была занята другими, более важными мыслями.
   Следующие дни были такими же холодными и серыми, холмы вокруг Зефира сделались коричневыми, такими же, каким давно уже стоял Поултер-хилл. Пришел декабрь, месяц веселья и удовольствий. Иногда, когда я возвращался из школы, отец был дома, а иногда его не было, он куда-то уезжал. Мама, усталая не по годам и пребывавшая в постоянном напряжении, объясняла, что отец уезжает искать работу. Мне хотелось надеяться, что отец больше не ездил к утесу над озером Саксон, к знакомому валуну, откуда так удобно смотреть на темную фигуру, отражающуюся в черной воде.
   Матери моих друзей помогали нам, как могли. Под тем или иным предлогом они заглядывали к нам в гости, приносили еду в кастрюльках, корзиночки с бисквитами, домашние соленья и маринады и всякую всячину. Мистер Колан пообещал угостить нас олениной с первой же добычи в этом охотничьем сезоне. В ответ мама настойчиво угощала всех своей выпечкой. Отец ел за ужином то, что приносили нам знакомые, и я знал, что ему кусок не лез в горло, потому что все это было неприкрытой милостыней. Выяснилось, что в скобяном магазине не требовался водитель в доставку, никто не нуждался в новом кассире. Часто по ночам я слушал, как отец поднимается с кровати и ходит по дому. Вошло в обыкновение, что до одиннадцати он отсыпался, а по ночам читал или бродил по комнатам до четырех часов. Он тоже превращался в "сову".
   Однажды после школы мама попросила меня съездить к Вулворту на Мерчантс-стрит и купить ей коробку формочек для пирожных. Я отправился в путь, благо Ракета бежал сегодня подо мной особенно быстро. В магазине я исполнил поручение мамы, купил формочки и отправился обратно.
   На обратном пути я остановился у кафе "Яркая звезда".
   В этом кафе трудился на кухне мистер Юджин Осборн. Тот самый мистер Юджин Осборн, который в войну служил в Первой пехотной дивизии. Тот самый мистер Юджин Осборн, который так легко узнает немецкие ругательства, стоит ему их услышать.
   С самой Брендивайнской ярмарки воспоминания о том, что я услышал в доме сестер Гласс, не давали мне покоя. Где попугай мог научиться немецким ругательствам, если его хозяйка не знает ни слова по-немецки? Кроме того, я вспомнил еще и кое-что другое, а именно слова мистера Осборна: "Но он не только ругается. Там есть и другие слова по-немецки, только попугай произносит их очень неразборчиво".
   Как это могло получиться?
   Я оставил Ракету на тротуаре и вошел в кафе.
   Кафе было совсем маленькое, всего на несколько столиков, пару кабинок и стойку с табуретами, где посиживали посетители и болтали с официантками миссис Мадлен Хакаби и молоденькой Керри Френч. Нужно сказать, что мисс Френч пользовалась большим успехом, потому что была хорошенькой блондинкой, а миссис Хакаби более всего напоминала пару миль разбитой проселочной дороги. Но миссис Хакаби служила официанткой в "Яркой звезде" задолго до того, как я появился на свет, и с давних пор заправляла в кафе железной рукой. В это время дня в кафе было пустовато, вот и в тот день сидели за столиками с чашками кофе всего три человека, все как один пенсионеры. Среди них был и мистер Каткоут, который читал газету, развернув ее на столике перед собой. Телевизор над стойкой был включен. За стойкой сидел мужчина, и когда я подошел ближе, то увидел, что этот скалившийся в сторону мисс Френч человек не кто иной, как Дик Моултри, толстый неуклюжий тюлень в людском обличье.
   Едва он заметил меня, его улыбка испарилась как призрак, которого коснулся первый рассветный луч.
   - Привет! - крикнула мисс Френч, увидев, что я направился к стойке, и просияла весенней солнечной улыбкой. Если бы не кривые зубы, она могла бы поспорить красотой с самой Чили Уиллоу. - Чем могу служить, мистер?
   - Мистер Осборн сегодня работает?
   - Само собой.
   - Можно мне поговорить с ним?
   - Обожди минутку.
   Сказав это, мисс Френч повернулась к окошку, прорезанному в стене между кафе и кухней. Я увидел, как живот мистера Моултри перевалил через стойку, когда он до предела перевесился вперед, чтобы взглянуть на ноги мисс Френч.
   - Юджин! - позвала она. - Тут кое-кто хочет поговорить с тобой! - Кто? услышал я ответный крик.
   - Кто? - спросила меня мисс Френч, повернувшись обратно. Мисс Френч не вращалась в одних со мной кругах, да и я был в "Яркой звезде" слишком редким гостем, чтобы меня тут узнавали в лицо.
   - Кори Мэкинсон.
   - А, так ты паренек Тома? - весело удивилась она, и я утвердительно кивнул в ответ. - Это сын Тома Мэкинсона! - крикнула она мистеру Осборну.
   Мой отец, как и "Бич Бойз", в свое время успел потусоваться. Я почувствовал на себе пристальный взгляд мистера Моултри. С шумом отхлебнув кофе, он чмокнул, стараясь привлечь мое внимание, но я даже и ухом не повел.
   Из вращавшейся двери в кухню появился мистер Осборн. На нем были белая майка, белый фартук и поварской колпак. Он шел, на ходу вытирая руки полотенцем.
   - Здорово, приятель, - приветствовал он меня. - Что привело тебя в наши края?
   Мистер Моултри весь подался вперед: и уши, и пузо.
   - Может быть, мы присядем за столик? - спросил я мистера Осборна. - Вот туда, как вы считаете?
   Я кивнул головой в сторону одного из самых дальних от стойки столиков.
   - Можно и присесть. Давай веди, герой. Когда мы наконец уселись, я, подчеркнуто повернувшись спиной к мистеру Моултри, сказал:
   - Я был в доме мисс Гласс в тот вечер, когда вы привели свою дочь Винифред на урок.
   - Да, я тебя там видел.
   - Тогда, наверное, вы запомнили и попугая. Помните, вы говорили, что он ругается по-немецки?
   - Да, то, что он болтал, звучало как немецкая речь - насколько я понимаю по-немецки. А я понимаю вполне прилично.
   - А вы не помните, что именно говорил попугай? Меня интересует, что он говорил, кроме ругательств.
   Мистер Осборн откинулся на спинку своего стула.
   Склонив голову, он задумчиво посмотрел в окно, при этом его рука с вытатуированными буквами "В", "О", "И", "Н", "А" на пальцах вертела вилку из столового набора.
   - А для чего тебе нужно все это знать, могу я спросить? - осведомился у меня он наконец.
   - Ни для чего особенного, - легкомысленно пожал я плечами. - Мне просто стало любопытно, и все.
   - Значит, тебе просто стало любопытно? Мистер Осборн быстро улыбнулся.
   - И ты решил взять и прийти сюда для того, чтобы спросить, что там такое наболтал попугай?
   - Именно так, сэр.
   - Но это случилось почти три недели назад. Почему ты не заглянул ко мне и не спросил раньше?
   - Дело в том.., дело в том, что у меня не было времени. Все это было чистой правдой, я хотел зайти к мистеру Осборну и расспросить его, но последние события - сбежавший динозавр из Затерянного Мира и то, что мой отец потерял работу, - действительно отняли у меня время, у меня просто руки не доходили. Были дела поважнее.
   - Сейчас я уже не могу в точности вспомнить, что именно говорил попугай, за исключением, конечно, соленых словечек, которые я тебе, само собой, без разрешения Тома не скажу.
   - Так мой отец заходит к вам? Я и не знал.
   - Иногда бывает. Последний раз он заходил, чтобы написать заявление для приема на работу.
   - Вот как? - удивился я. - Я и не знал, что мой отец умеет готовить.
   - Мыть посуду, - поправил мистер Осборн, внимательно меня разглядывая. Я не был уверен, но, кажется, я вздрогнул. - У нас в кафе приемом на работу заведует миссис Хакаби. Она тут установила просто казарменные порядки.
   Я кивнул в ответ, стараясь не встречаться с внимательным взглядом мистера Осборна.
   - Так вот, попугай, - заговорил он снова, и глаза его заулыбались. Попугай цвета морской волны сестрички Гласс Голубой. Ругается похлеще любого моряка. Но чему тут удивляться, верно? Послушав сестричек, всякое может взбрести в голову?
   - Не думаю, по это она научила его ругательствам. Я и не знал, что взрослые тоже кличут сестер Гласс Голубая и Зеленая.
   - Так для чего тебе понадобилась болтовня этого несчастного попугая, Кори? Могу я наконец узнать?
   - Просто дело в том, что я хочу стать писателем, - объяснил я, сам удивляясь своей находчивости. - И меня интересуют всякие любопытные вещи.
   - Писателем? Собираешься писать романы и все такое?
   - В точности так, сэр.
   - Сдается мне, что трудновато тебе будет заработать этим кусок хлеба.
   Мистер Осборн поставил локти на стол.
   - Так о чем же ты решил написать? Это будет детектив, верно я понимаю?
   - Да, сэр, - кивнул я, видя свет в конце тоннеля. - Да, сэр, конечно, я собираюсь написать детектив!
   - А мисс Гласс Голубая? - поинтересовался повар. - Надеюсь, не о ней ты собираешься писать?
   - Нет, - честно кивнул я. - Но в моей истории будет попугай. Который говорит по-немецки.
   - Вот как? Что ж, это меняет дело. В твои годы я тоже мечтал о том, что, повзрослев, стану либо солдатом, либо полицейским-детективом. В одном моя мечта, можно сказать, сбылась. - С этими словами мистер Осборн взглянул на свои татуированные пальцы. - А детектив из меня вышел бы неплохой. Да и заработки у них получше, - проговорил он и тихо вздохнул. В его вздохе послышалась целая жизнь и, в частности, - уверенность в том, что судьба настоящего солдата в миллион тысяч раз отлична от того, что пытались изображать мы, разыгрывая в лесу сценки из "Главных сражений".
   - Вы помните, что говорил попугай, мистер Осборн? Что он говорил еще, кроме ругательств?
   Мистер Осборн хмыкнул, но его улыбка посветлела, став еще дружелюбнее.
   - У тебя упрямство и настойчивость терьера, приятель, так что в писательском ремесле, я думаю, ты преуспеешь. Это действительно для тебя так важно?
   - Да, сэр. Мне необходимо это узнать. Мистер Осборн помолчал, о чем-то размышляя или вспоминая что-то.
   - Болтовню этого попугая было тяжело разобрать, - наконец снова заговорил он. - В общем, нельзя было услышать почти ничего связного.
   - Но я все-таки хотел бы узнать.
   - Хорошо, писатель, тогда давай по порядку. Моя голова уже не с такой живостью возвращается в дням прожитым, как когда-то.
   Мистер Осборн подался немного вперед.
   - С миссис Хакаби столько наслушаешься ругани, что хватит на всю пенсию.
   Оглянувшись, мистер Осборн убедился, что старшая официантка куда-то вышла, на кухню или в кладовку.
   - Помнится, попугай болтал что-то о... - Мистер Осборн закрыл глаза, вспоминая. - "Кто еще знает?" - вот что он говорил.
   - А еще что-нибудь вы можете вспомнить? - нетерпеливо спросил я, подгоняя своего соседа.
   - Да, именно это он и говорил, - кивнул головой мистер Осборн. - "Кто еще знает?" - вот что болтала эта птица в перерывах между ругательствами. Точно.
   - "Кто еще знает" о чем? - спросил я.
   - А я почем знаю? Просто "Кто еще знает?" и все тут, а остальное я просто не разобрал. И было еще кое-что, слово, похожее на имя.
   - На имя? Какое имя?
   - Ханнафорд, вот какое. Или какое-то другое, но довольно близкое по звучанию. Ханна Фюрд, вспомнил я.
   - Может, я ошибаюсь, потому что это имя я слышал только раз. Но ругается попугай забористо, уж поверь!
   - Вы помните что-нибудь о том, как мисс Голу.., хм.., мисс Катарина Гласс говорила, что ее попугай начинает беситься, стоит ей только начать играть на пианино? Ту самую мелодию, что она играла нам?
   Я постарался вспомнить название мелодии, которую исполняла для нас мисс Голубая.
   - "Прекрасные мечты", так, кажется, она называется?
   - "Прекрасный мечтатель", - поправил мистер Осборн. - Конечно, я помню эту песню, потому что мисс Гласс учила ей и меня.
   - Учила вас?
   - Вот-вот, именно, учила меня. Я всегда мечтал научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. И я решил брать уроки мисс Голу.., это было, кажется, четыре года назад, когда она преподавала музыку целый день. У нее было много взрослых учеников, и всех нас она заставляла учить эту мелодию. Послушай, теперь, когда ты мне сказал об этом, я вспомнил, что в те времена попугай в задних комнатах никогда не кричал, а уж кто только не играл у сестер Гласс "Мечтателя". Странно, верно?
   - Странно, - в свою очередь поддакнул я мистеру Осборну.
   - Да. Ну что ж, мне пора возвращаться к работе. Оглянувшись, мистер Осборн заметил миссис Хакаби, важно выходившую из кладовой с видом ужасно суровым, непреклонным и способным вселить страх даже в бывалого солдата.
   - Ну что, помог я тебе?
   - Думаю, что да, вы мне здорово помогли, - отозвался я. - Хотя я еще до конца не уверен.
   Мистер Осборн поднялся на ноги.
   - Эй, может, ты и меня вставишь в этот свой рассказ?
   - В какой рассказ?
   Взгляд мистера Осборна снова сделался подозрительным.
   - В ту самую детективную историю, где главным действующим лицом у тебя должен стать попугай.
   - А, в рассказ! Конечно, сэр, почему бы и нет.
   - Надеюсь, ты сделаешь меня положительным героем, - требовательно, но с усмешкой сказал мне повар и, махнув на прощание рукой, устремился обратно к вращающейся двери. По телевизору выступал какой-то человек в военной форме со злым лицом. - Эй, Юджин! - крикнул повару мистер Моултри. - Хватит там болтать с пацанами, послушай-ка лучше, что говорит этот вояка!
   - Мистер Осборн! - позвал я повара, прежде чем тот успел уйти далеко и внимание его привлек телевизор. - Как вы думаете, если вдруг мисс Гласс станет играть эту мелодию на пианино, а попугай опять будет орать, может, тогда вы разберете побольше?