Маккаммон Роберт. Жизнь мальчишки (Том 2)

   - Ее нет дома? - не понял я.
   - Нет, ее нет дома. Она сейчас.., только небесам известно, где она сейчас.
   Мисс Голубая сняла очки, чтобы промокнуть слезы голубым батистовым платочком. Приглядевшись, я обнаружил, что без очков и с чуточку поникшей прической мисс Голубая выглядела совсем не такой.., устрашающей, по-моему, это было наиболее подходящим словом.
   - Что случилось? - спросил с тревогой я.
   - Что случилось? - повторила она. - А то, что мое сердце было вырвано у меня из груди, разбито и безжалостно растоптано. Просто растоптано и растоптано! Вот так!
   По ее лицу заструились новые слезы.
   - О Господи, я не могу об этом думать!
   - Вас кто-то обидел?
   - Обидел! Да меня просто предали! - воскликнула мисс Голубая. - И кто это сделал: моя плоть и кровь - кто бы мог подумать!
   Взяв листок светло-зеленой бумаги с кофейного столика, мисс Голубая протянула его мне.
   - Вот, сам прочитай!
   Я послушно взял листок и приступил к чтению. Текст был написан салатово-зелеными чернилами тонким и каллиграфически аккуратным почерком. "Дорогая Соня, - начиналось письмо. - Можно ли противиться взаимному призыву двух сердец - конечно, нет; вот почему они обычно бросаются в объятия друг друга. Долее я не могу противиться собственному чувству. В моей душе бушует пожар страстей. Вот уже несколько недель я сгораю в этом недуге. Музыка всегда остается совершенной, дорогая сестра, даже если ноты выцветают. Любовь правит миром, и песнь ее разносится вечно. Я просто обязана отдать свою судьбу во власть этой сладчайшей и глубочайшей симфонии. Я должна отправиться с ним и надеюсь, что ты поймешь меня, Соня. У меня нет другого выбора, как только отдать ему всю себя, отдаться и душой, и телом. К тому времени, когда ты будешь читать это, мы должны будем уже..."
   - Пожениться?
   Должно быть, я это выкрикнул, потому что мисс Гласс Голубая подскочила на своем диване.
   - Пожениться, - мрачно подтвердила она. "...должны будем пожениться, и я от души надеюсь, что ты сумеешь понять, что таким земным образом мы не просто претворяем в жизнь наши бренные мечты и желания, а исполняем волю Великого Маэстро. С любовью и наилучшими пожеланиями, твоя сестра Катарина".
   - Разве справедливо так со мной поступать, черт возьми? - спросила мисс Гласс Голубая. Ее нижняя губа вновь задрожала.
   - И с кем же убежала ваша сестра? Мисс Голубая назвала мне имя, от звука которого ее хрупкое тело, казалось, сокрушалось ее больше.
   - Вы хотите сказать, что ваша сестра вышла замуж.., за мистера Каткоута ?
   - За Оуэна, - пролепетала сквозь слезы мисс Голубая. - Мой милый Оуэн сбежал от меня с моей собственной сестрой.
   Я не мог поверить своим ушам. Оказывается, мистер Каткоут не только сбежал с мисс Гласс Зеленая и женился на ней, но еще и крутил с другой мисс Гласс. До сих пор я был уверен, что в нем все еще сильна толика ковбоя с Дикого Запада, но, как к тому же оказалось, в нем сидит еще и удалой южанин, не менее дикий.
   - Не кажется ли вам, леди, что мистер Каткоут для вас несколько староват? - спросил я мисс Голубую, осторожно положив записку рядом с ней на софу.
   - В душе мистер Каткоут все так же юн и молод, - отозвалась она, и глаза ее подернула мечтательная поволока. - О Господи, как я тоскую по нему! Мне не хватает этого мужчины!
   - Я хотел вас кое о чем спросить, - поторопился сказать я, прежде чем краны мисс Голубой открылись снова. - У вашей сестры был попугай?
   Теперь мисс Голубая уставилась на меня так, будто у меня с головой было не в порядке.
   - Попугай? - недоверчиво переспросила она.
   - Совершенно верно, мэм. Насколько я знаю, у вас был синий попугай. Может, у вашей сестры был зеленый?
   - Нет, у нее нет попугая, - резко отозвалась мисс Голубая. - Как ты можешь в такой момент спрашивать о таких мелочах! Я говорю тебе, что мое сердце разбито, а ты болтаешь о каких-то птицах!
   - Прошу прощения. Я просто так спросил. Мне просто нужно было узнать.
   Вздохнув, я обвел глазами комнату. Кое-что из безделушек и мелочовки со стеклянной этажерки исчезло. Я глубоко сомневался, что мисс Зеленая когда-нибудь вернется, и чувствовал, что и мисс Голубая это понимает. Птичка наконец выскользнула из клетки. Засунув правую руку в карман, я нащупал там зеленое перышко.
   - Извините, что побеспокоил вас, - проговорил я, поворачиваясь к двери.
   - Я осталась одна, совершенно одна, даже мой попугай и тот покинул меня. А ведь он был такой ласковый и внимательный, не то что...
   - Да, мэм. Конечно, мэм. Мне так жаль.
   - Не то что грязная жадная тварь, что принадлежала Катарине! - в ярости выкрикнула она. - Как я была слепа, ну почему я не разглядела в ней подлую предательницу! Все это время она плела козни вокруг моего милого дорогого Оуэна! Почему я не разглядела этого, почему?
   - Стойте, подождите! - воскликнул я. - Вы ведь только что сказали, что у вашей сестры не было попугая?
   - Я сказала не так, - упрямо отозвалась мисс Голубая, думая о своем. - Я сказала, что у нее нет попугая, больше нет. Когда он наконец издох, дьявол в аду перевернулся!
   Твердыми шагами возвратившись от двери к дивану, на котором полулежала мисс Голубая, отдавшаяся своему горю, я вытащил из кармана зеленое перышко и продемонстрировал ей, держа на раскрытой ладони. Мое сердце, наверное, гнало в тот миг на все девяносто миль в час.
   - Попугай вашей сестры был вот такого цвета, мисс Гласс? Такого, как это перо?
   Она мельком взглянула на мою руку.
   - Да, такого. Бог свидетель, я и через сто лет узнаю его перья: от них в доме проходу не было, ведь он постоянно линял и бился в клетке. А как он орал, Господи Боже мой, невозможно было уснуть! А перед смертью он совсем облысел.
   Внезапно спохватившись, она замолчала.
   - Постой-ка. Откуда у тебя перо этого исчадия ада, ответь мне, Кори Мэкинсон? - Я нашел его. В одном месте.
   - Эта птица издохла - дай бог памяти, когда же это было?
   - В марте, - подсказал я, потому что знал наверняка.
   - Точно, это случилось в марте. Только-только полетели майские жуки, а мы с Катариной разучивали пасхальные гимны. Но... - Мисс Голубая нахмурилась и подозрительно посмотрела на меня, на минутку забыв о своем разбитом сердце. Откуда ты это знаешь, Кори Мэкинсон?
   - Птичка на хвосте принесла, - быстро ответил я. - А от чего умер попугай мисс Катарины?
   - От мозговой лихорадки. От того же самого недуга, что и мой попугай. Доктор Лизандер сказал, что среди тропических птиц это обычное явление и если такое случается, то ничего поделать нельзя.
   - Доктор Лизандер?
   От этого имени у меня перехватило дыхание.
   - Он так любил моего попугая! Он говорил, что в жизни не видел такую ласковую и внимательную птицу.
   Губы мисс Голубой искривились от ярости, казалось, она вот-вот зарычит.
   - И как он не любил попугая Катарины, он его просто ненавидел! Иногда мне кажется, что он готов был убить меня, решись я забрать у него мою птичку - так он ее любил. Он и меня бы убил, так он был к ней привязан!
   - Да, он вполне на это способен, - тихо проговорил я.
   - На что способен? - удивленно переспросила мисс Гласс Голубая.
   Я пропустил ее настороженный вопрос мимо ушей.
   - Что же случилось с зеленым попугаем мисс Катарины после того, как он умер? Доктор Лизандер забрал его?
   - Нет, все было не так, - проговорила мисс Голубая. - Попугай заболел, отказался есть и пить, и Катарина сама отнесла его к доктору Лизандеру. А на следующий день попугай издох.
   - От мозговой лихорадки, - добавил я.
   - Да, от мозговой лихорадки, - согласно кивнула мисс Голубая. - Почему ты задаешь такие странные вопросы, Кори Мэкинсон? И откуда, скажи на милость, у тебя взялось это зеленое перо?
   - Я не могу сказать вам.., пока не могу. Правда, мисс Гласс, я очень хочу сказать, но не могу. Пока.
   Почуяв какую-то тайну, мисс Голубая напряженно замолчала.
   - В чем дело, Кори? Что ты от меня скрываешь? Немедленно расскажи. Если это секрет, то, клянусь, я не выдам его ни одной живой душе!
   - Я не могу вам сказать. Честно, не могу! Я засунул перышко обратно в карман, глядя на то, как мисс Голубая снова опечалилась.
   - Я лучше пойду. Поверьте, я ни за что не стал бы беспокоить вас в такой момент, но дело очень важное.
   Медленно отступая к двери, оглянувшись по сторонам, я вдруг заметил пианино. Новая мысль пронзила меня, словно стрела вождя Пять Раскатов Грома впилась в голову прямо между глаз. Увидев перед собой пианино, я вспомнил слова Леди, что в кошмарах про озеро Саксон она слышит музыку, пианино или рояль и видит руки, сжимающие рояльную струну и бейсбольную биту. В то же время я припомнил пианино, стоявшее в той самой комнате с фарфоровыми птичками, которые мне показывала миссис Лизандер.
   - Доктор Лизандер, - начал я, - тоже брал у вас уроки игры на фортепьяно?
   - Доктор Лизандер? Конечно, нет, но его жена действительно взяла у Катарины несколько уроков.
   Жена дока Лизандера. Массивная, похожая на лошадь, Вероника.
   - Когда это было? Недавно?
   - Нет, это было давно, лет пять назад, когда Катарина тоже брала учеников. Когда Катарина заставила нас побираться, - ледяным тоном добавила мисс Голубая. - Насколько я помню, миссис Лизандер получила несколько золотых звездочек.
   - Золотых звездочек?
   - Успехи своих учеников я поощряла золотыми звездочками. По моему мнению, при желании миссис Лизандер вполне смогла бы стать профессиональной пианисткой.
   У нее отличные руки, как раз для клавишных. И она любила мою песню. - Лицо мисс Голубой просветлело.
   - Какую песню?
   Вместо ответа мисс Голубая поднялась и прошествовала к пианино. Присев на табурет, она принялась наигрывать ту самую, которую я слышал в вечер нашего похода на ярмарку, ту самую, под которую попугай ругался по-немецки.
   - "Прекрасный мечтатель", - сказала мисс Голубая и, откинув голову и прикрыв глаза, отдалась музыке. - Ведь это все, что у меня теперь осталось, верно? Прекрасные, прекрасные мечты.
   Застыв посреди комнаты, я слушал музыку. Почему эта красивая мелодия в тот вечер так испугала попугая?
   Я припомнил слова мисс Гласс Зеленой: "Это все твоя музыка, слышишь, твоя музыка! Он сам не свой всякий раз, когда ты начинаешь играть ее!"
   На что мисс Голубая ответила: "Я играла ее всегда, и она ему нравилась!"
   Сквозь собравшуюся тьму пробился тонкий лучик света. Словно разрыв ладонями непроглядный озерный ил, я наконец узрел над собой небесное сияние. Общая картина пока не выстраивалась, но я уже знал, что нахожусь на верном пути.
   - Мисс Гласс? - спросил я. Точнее, не спросил, я прокричал, потому что мисс Голубая, отдавшись музыке, как когда-то, когда учила Бена попадать правильно, уже почем зря колотила по клавишам так, что на стеклянных полочках звенели статуэтки мальчиков и девочек-пастушек.
   - Мисс Гласс?
   Мисс Голубая прервала игру на самой горестной ноте. Слезы стекали по ее лицу и капали на платье с подбородка.
   - Ну, что еще?
   - Эта музыка, которую вы сейчас играете: попугай от нее всегда так кричал и волновался?
   - Конечно, нет, как ты мог так подумать, Кори Мэкинсон! Это все - злые наговоры Катарины.
   Судя по тону, которым это было сказано, я понял, что догадка моя верна, все так и было.
   - Вы ведь совсем недавно снова стали давать уроки игры на фортепьяно, правда? С тех пор как попугай.., э-э-э.., умер, вы часто играли свою любимую музыку?
   Мисс Голубая задумалась над моим, казалось, совершенно немыслимым и наглым вопросом.
   - Насколько я помню, нет, Кори Мэкинсон, не слишком часто. Я несколько раз исполняла ее на церковных службах, точнее сказать, перед службой, чтобы размять руки. А дома я не слишком много играю. Не то чтобы мне этого не хотелось, просто Катарина, - мисс Голубая произнесла это имя со злобной гримасой, - не давала мне покоя, она вечно твердила, что я причиняю боль ее викторианскому слуху - и кто это говорил, злокозненная похитительница мужчин!
   Свет в конце тоннеля все светил. Нечто постепенно принимало форму, но до финала было еще очень и очень далеко.
   - Всюду эта Катарина! - внезапно выкрикнула мисс Голубая, ударив по клавишам с такой неожиданной силой, что весь инструмент сотрясся. - Я на цыпочках ходила перед этой вероломной интриганкой, всегда только и делала, что плясала под ее дудку. А как я ненавидела и презирала все зеленое!
   Мисс Голубая поднялась на ноги, особенно худосочная и жалкая.
   - Я сейчас же вынесу из этого дома все зеленое и нещадно уничтожу, пусть для этого надо разрушить стены, крышу, все до основания! Мне ничего не жалко, я уничтожу любой ее коварный след! Я больше никогда не увижу ничего зеленого и лягу в могилу с улыбкой на устах!
   Жажда разрушения разрасталась в хрупкой мисс Голубой с необычайной силой. Я понял, что пора делать ноги, и взялся за дверную ручку.
   - Спасибо, что смогли уделить мне минутку, мисс Гласс.
   - Вот именно - мисс Гласс! Я по-прежнему мисс Гласс! - закричала в ответ она. - Одна-единственная во всем свете мисс Гласс! И я горжусь этим, слышишь меня, Кори Мэкинсон? Я горжусь этим!
   Она схватила прощальную записку на зеленой бумаге и, стиснув зубы, принялась рвать ее на мелкие клочки. Воспользовавшись удачной паузой, я выскочил вон. Но прежде чем за мной затворилась дверь, я услышал, как на пол со звоном обрушилась стеклянная этажерка. Я был прав в своих предчувствиях: звон и грохот от падения были просто ужасающими.
   По дороге домой я попытался уложить в голове все фрагменты новых знаний. Лоскутки одеяла, сказала бы Леди. В моих руках оказалось довольно много таких лоскутков, но как уложить их вместе, чтобы получился единый правильный узор, вот в чем вопрос.
   Убит человек, которого никто не знает.
   На месте преступления найдено перо мертвого зеленого попугая.
   Другой попугай, синий и теперь тоже мертвый, от звуков определенной, довольно красивой мелодии сходил с ума и начинал ругаться по-немецки.
   Доктор Лизандер - "сова", и он на дух не переносит молоко.
   Кто еще знает ?
   Ханнафорд?
   Если зеленый попугай сдох в лечебнице дока Лизандера, каким образом перо попугая оказалось на месте убийства возле озера?
   Что связывает между собой двух мертвых попугаев, зверски убитого мужчину и доктора Лизандера?
   Добравшись до дому, я первым делом побежал к телефону. Чувствуя, что необходимость добраться до истины пересиливает страх перед способной в своей трагедии на все мисс Голубой, я набрал номер сестер Гласс. Мисс Голубая сняла трубку после восьмого гудка, когда я уже отчаялся дождаться ответа, решив, что мисс Гласс полностью отдалась своему горю и целиком отгородилась от мира. Перед девятым звонком в трубке щелкнуло и дрожащий голос сказал:
   - Алло?
   - Мисс Гласс, это снова я, Кори Мэкинсон. Мне очень нужно задать вам еще один вопрос. Это очень важно.
   - Я больше не хочу ничего слышать о Катарине Каткоут!
   - О ком? Ах, о вашей сестре. Но я хочу спросить не о ней, мисс Гласс, а о вашем попугае. Прежде чем умереть у доктора Лизандера, ваш попугай когда-нибудь болел?
   - Да, оба наши попугая заболели в один и тот же день, и мы с Катариной отнесли их к доктору Лизандеру. На следующий день ее проклятая птица умерла.
   В голосе мисс Голубой слышалось нетерпеливое любопытство.
   - Да в чем дело. Кори Мэкинсон, можешь ты мне, наконец, сказать?
   Свет в конце тоннеля сделался ярче.
   - Огромное спасибо, мисс Гласс, извините еще раз, что потревожил вас в такую минуту, - быстро протараторил я в трубку и дал отбой. Мама из кухни поинтересовалась, зачем это я звонил мисс Гласс, на что я немедленно ответил, что собираюсь написать рассказ об одном учителе музыки.
   - Что ж, это будет чудесно, - кивнула головой мама.
   По ходу дела я открыл, что профессия писателя позволяет с удобством манипулировать истиной по своему усмотрению, следует только следить, чтобы это не стало пагубной привычкой.
   Наконец я добрался до своей комнаты и там крепко призадумался. Думать мне пришлось долго и напряженно, с меня сошло немало невидимых потов, но несколько лоскутков одеяла я все-таки приторочил друг к другу.
   Вот что стояло под номером "один": в ночь убийства незнакомца, в холодном марте, оба попугая находились в лечебнице у дока Лизандера. На следующий вечер зеленый попугай издох, а другой выжил, но по возвращении домой приобрел привычку скверно ругаться по-немецки, стоило ему только заслышать "Прекрасного мечтателя". Миссис Лизандер играет на пианино. И ей знаком "Прекрасный мечтатель".
   Принимая во внимание все это, можно ли допустить, что когда мисс Голубая садилась за пианино и наигрывала "Мечтателя", попугай вспоминал услышанное им нечто - нечто, что кто-то сказал или даже в запальчивости прокричал по-немецки, сопровождая свои слова ругательствами, - в то время как миссис Лизандер исполняла на пианино тот же самый "Мечтатель"? Но для чего, скажите на милость, миссис Лизандер было нужно играть на пианино, когда рядом с ней кто-то кричит и даже ругается, тем более по-немецки?
   Да, решил я. Вот именно.
   Свет перед моими глазами сверкнул ослепительно ярко.
   Миссис Лизандер специально играла на пианино и именно "Прекрасного мечтателя", чтобы заглушить крики и ругань. Оба попугая находились с ней в одной комнате, сидели в своих клетках. Вместе с тем казалось маловероятным, чтобы кто-то стал кричать и ругаться в той же комнате, в которой играла пианистка, прямо рядом с ней.
   Я вспомнил голос дока Лизандера, доносившийся на улицу из слухового окна его подвального кабинета. Док Лизандер позвал нас с отцом спуститься к нему, и мы отлично его услышали. Он хорошо был осведомлен о свойствах своей вентиляции и потому позвал нас, не удосужившись подняться по лестнице на несколько ступенек. Не для того ли миссис Лизандер весь вечер наигрывала одну и ту же, первую попавшуюся мелодию, чтобы никто не услышал криков на улице, а пара попугаев в комнате все слышала и запоминала?
   Доктор Лизандер мог забить в своей лечебнице незнакомого человека, а потом удушить его рояльной струной? Могли ли попугаи это слышать? Избиение могло продолжаться всю ночь; от жутких звуков, не дававших покоя, больные птицы до утра метались по клеткам, теряя перья. А когда ужасное преступление было совершено, доктор Лизандер и его лошади ноликая супруга вытащили из подвала нагое тело убитого и усадили за руль его собственной машины, спрятанной до времени в сарае, чтобы укрыть следы злодейства. Могло ли все происходить именно так? После этого один из них поехал на своей машине к озеру, а другой повел следом машину убитого, почему бы и нет? В спешке никто из них не заметил, что одно из перьев зеленого попугая вылетело из клетки и осталось в складке плаща или еще где-нибудь в одежде? Разве так не могло случиться? Поскольку Лизандеры не переносили молока, их не было в списке доставки молочника и они знать не знали, что вместе с ними по Десятому шоссе к озеру Саксон торопимся на стареньком пикапе я и мой отец!
   Кто еще знает?
   Ханнафорд?
   Все отлично подходило одно к другому. Да, события могли развиваться именно так, вполне могли.
   Но если я ошибаюсь?
   Сюжетом для очередной повести из цикла "Крутые парни" здесь и не пахло. Все доказательства, что у меня были, - это зеленое перышко мертвого попугая и несколько лоскутков одеяла, швы между которыми вот-вот грозили разойтись. Куда девать немецкие ругательства, например. Док Лизандер был голландцем, а не немцем. Кем был неизвестный? Что может связывать человека с татуировкой в виде крылатого черепа на плече и ветеринара из маленького городка? Швы расходились, лоскутки грозили растеряться и перемешаться вновь.
   Но один держался крепко: "Прекрасный мечтатель", зеленое перышко и "Кто еще знает?".
   Кто еще знает что? То, что, по моему убеждению, могло стать ключом к разгадке всей шарады.
   Я по-прежнему не говорил родителям ни слова. Когда сомнений не останется, по крайней мере почти, я открою им все. До тех пор, пока я не пойму, что готов, я не открою рта. А я еще не был готов. Но одно я знал крепко - среди нас живет совершенно неизвестный нам человек.
   Глава 4
   Крепость мистера Моултри
   За два дня до Рождества в нашем доме раздался телефонный звонок. Мама сняла трубку. Отец дежурил по складу в "Большом Поле".
   - Слушаю? - сказала мама и услышала на другом конце линии голос Чарльза Дамаронда.
   Мистер Дамаронд звонил нам для того, чтобы пригласить на прием, который устраивала Леди в Братонском Центре досуга и отдыха в честь окончания строительства и предстоящего открытия 26 декабря музея гражданских прав. Открытие было приурочено к первому дню рождественских праздников, и потому отказаться было невозможно - все были свободны. Форма одежды - неофициальная. Мама спросила, согласен ли я пойти, и я ответил, что да, конечно, я согласен. Отца даже не пришлось спрашивать, потому что он все равно не пошел бы, а кроме того, в Рождество он работал, так как на склад пришли фаршированные яйца и упаковки мороженой индейки, которые нужно было принять и расфасовать.
   Отец не имел ничего против нашего похода в Братонский музей. Когда мама сказала об этом, он не возразил ни словом. Он просто кивнул, а взгляд его был устремлен куда-то вдаль. По моему мнению, он видел какое-то до боли знакомое место, например большой валун на берегу озера Саксон. Вот почему, подкинув отца к "Большому Полю", мама вернулась домой, чтобы подготовиться самой и подготовить меня к поездке в Центр досуга и отдыха Братона. Несмотря на то что, по словам мистера Дамаронда, никакой парадной формы одежды не требовалось, мне ведено было надеть белую рубашку. Сама она облачилась в нарядное платье, которое ей очень шло, и, прихорошившись, мы отбыли.
   Если вы бывали когда-то в южной Алабаме, то скорее всего знаете, что на Рождество погода в этих краях всегда стоит теплая. В октябре может здорово подморозить, в ноябре снег - обычное дело, а в Рождество всегда стоит теплынь, относительная, конечно. Не то чтобы было тепло, как в июле, но не хуже бабьего лета, это точно. Тот год тоже не был исключением. Свитер, который я надел на всякий случай, оказался совершенно лишним: когда мы добрались до красного кирпичного Центра досуга и отдыха рядом с баскетбольной площадкой на Бакхут-стрит, я здорово вспотел.
   Красная стрелка указывала на Братонский музей гражданских прав выкрашенное в белый цвет небольшое здание размером с крупный жилой трейлер, пристроенное к Братонскому Центру. Белоснежный музей был окружен красной ленточкой. Несмотря на то что до официального открытия оставалось целых два дня, на парковке Центра стояло много машин и чувствовалось сильное оживление. Приехавшие на машинах - в основном черные, но было и несколько белых поднимались по ступенькам Центра к парадному входу. Мы с мамой пошли за ними следом. В главном зале Центра, где на стенах были развешаны рождественские венки из сосновых ветвей и стояла большая украшенная елка с широкими дугами гирлянд на ветвях, пришедшие выстраивались в очередь, чтобы оставить подписи в большой книге посетителей, которой заведовала миссис Велведайн. От книги очередь шла к столикам с угощениями: здесь была вместительная чаша с крюшоном, галеты, пирожки и маленькие сандвичи, пара здоровенных индеек, прожаренных до золотистой корочки и поджидающих ножа, и коротенькие колбаски, и два увесистых окорока. На трех последних столах было невпроворот сладкого: пирожные, пудинги и печенья - всего вволю. Уверен, отец многое потерял, что не пришел туда хотя бы для того, чтобы взглянуть на изобилие этих яств. Настроение было веселым и праздничным, люди весело болтали и угощались под аккомпанемент двух скрипок. Обстановка была сама что ни на есть неофициальная, хотя все без исключения присутствующие принарядились словно на прием. Костюмы и воскресные платья мелькали чаще всего; не исключением были белые перчатки и шляпки с трепетавшими букетиками цветов. По моему мнению, в этом разноцветье и богатстве нарядов павлин потерялся бы словно серая мокрая курица. Собравшиеся были рады за Братон и горды его достижениями, это было ясно без слов.
   Нила Кастиль подбежала к нам с мамой и по очереди обняла. Потом вручила нам картонные тарелки и провела сквозь толпу. Индейку как раз собрались разрезать; если мы не поторопимся, самые лучшие куски расхватают. По пути Нила Кастиль указала на мистера Торнберри, который, облачившись по случаю праздника в мешковатый коричневый костюм, бочком отплясывал под пиликанье скрипачей. Улыбавшийся во весь рот Гэвин пытался поспеть за дедушкой в такт. Мистер Лайтфут, элегантный, как Кари Гран, в своем черном костюме с бархатными лацканами, ловко балансируя картонными тарелками с уложенными на них слоями ломтиками ветчины и кусками пирога, и пирожными, и сандвичами, немыслимым образом сохраняя равновесие, лавируя, замедленно продвигался через толпу. Еще минута - и наши с мамой тарелки были до краев полны всякой вкусной едой, высокие вощеные стаканы пузырились лимонной шипучкой. Появившиеся Чарльз Дамаронд со своей миловидной женой поблагодарили маму за то, что она нашла время заглянуть на праздник. Мама отметила, что не пропустила бы его ни за что на свете. Вокруг взад-вперед сновали дети, за ними со смехом гонялись их бабушки и дедушки. Повернувшись ко мне с лукавой улыбкой на устах, мистер Дэннис спросил меня, не знаю ли я, совершенно случайно, что за проказник намазал клеем стол несчастной миссис Харпер, да так ловко, что та приклеилась, как муха на ленту-липучку. На это я ответил, что у меня есть на этот счет различные соображения, но ничего конкретного я сказать не могу. Мистер Дэннис спросил, не имеют ли мои соображения отношение к кое-чьему козявчатому носу, на что я ответил, что "может, и да".