Маккаммон Роберт. Жизнь мальчишки (Том 2)

   - Мне ведено извиниться перед ней в письменном виде, Дэви Рэй, но мне не в чем извиняться. Я не хочу писать никаких извинений. Я просто не могу заставить себя это сделать, и никто не сможет меня заставить. Может, я не прав, но не прав только наполовину, а взрослые хотят взвалить на меня всю вину. Не могу я извиняться! И не хочу. Что мне делать, Дэви?
   И тогда я услышал ответ.
   Но это был не голос Дэви Рэя, урезонивавший меня, как вы, наверное, подумали.
   Это был свисток паровоза, донесшийся до меня откуда-то издалека.
   Приближался товарный состав.
   Я поднялся и сел. Вдали я увидел петлявший между холмами прожектор локомотива, который держал курс на Зефир. Сидя неподвижно, я смотрел на приближавшийся поезд.
   Перед мостом через Текумсу поезд обязательно притормозит. Обязательно, потому что так бывает всегда. А через мост товарняк пройдет и вовсе осторожно, медленно, чувствуя, как скрипят и стонут от натуги балки и фермы старой конструкции.
   Так что перед мостом, если у кого-то есть желание, вполне можно успеть вскочить в открытую дверь какого-нибудь вагона.
   Это вполне возможно, но удобный момент долго не продлится. Товарняк снова наберет скорость, а добравшись до противоположной окраины Зефира, снова погонит во весь дух.
   - Не могу я писать извинения и не буду, Дэви Рэй, - тихо проговорил я. Ни завтра, ни послезавтра. Никогда и ни за что в жизни. В школу мне тогда дорога будет заказана, верно я рассуждаю?
   В ответ Дэви не сказал ничего, не возразил, ни поддакнул. Мне предстояло решать все самому.
   - Что, если я отправлюсь путешествовать ненадолго? Дня на три? Просто чтобы дать им понять, что я лучше сбегу из дома, чем стану унижаться перед Луженой Глоткой? Может, тогда они наконец прислушаются ко мне, как ты думаешь?
   Говоря это, я не сводил глаз с крупной желтой звезды, что быстро приближалась ко мне. Паровоз снова свистнул, может, отпугивая с путей косулю. Мне показалось, что паровоз зовет меня: "Кор-р-ри-и-и-и-и".
   Я поднялся на ноги. Если я сейчас добегу до Ракеты, то как раз поспею к мосту. Еще пятнадцать секунд - и впереди меня ждет новый день разочарования и бессильной ярости при виде родителей. Новый день для мальчика, заключенного в своей комнате, откуда можно выбраться, только если всем поступиться и написать покаянное письмо. Товарные поезда, проходившие через город, всегда возвращались. Я засунул руку в карман и нащупал там пару четвертаков, оставшихся со сдачи за попкорн или леденцы, купленные в "Лирике" в ту пору, когда дела еще шли хорошо.
   - Я пошел, Дэви Рэй! - сказал я. - Я пошел! Сорвавшись с места, я бросился между надгробиями. Добравшись до Ракеты и вскочив в седло, я уже не верил, что успею. Я закрутил педали к мосту как сумасшедший, пар от собственного дыхания бил мне в лицо. Затормозив на щебенной насыпи, я слышал, как стонет и трещит мост под непомерной тяжестью товарняка; состав только-только начал перебираться на другую сторону моста, и я вполне успевал претворить в жизнь свой план.
   Локомотив появился передо мной, слепя лучом мощного прожектора. Огромная махина поравнялась со мной и, шипя паром, покатилась дальше, двигаясь со скоростью пешехода. Потом мимо покатили вагоны с надписью "Южные железные дороги": бум-ка-туд, бум-ка-туд, бум-ка-туд, говорили мне колеса. Поезд снова начинал разгоняться. Я откинул подножку и попрочнее установил Ракету. Потом на прощание провел рукой вдоль руля, надеясь, что расставание продлится недолго. На мгновение я увидел промелькнувший в фаре моего велика золотой глаз, сверкнувший лунным сиянием.
   - Я вернусь! - пообещал я. - Обязательно вернусь! Товарные вагоны шли закрытые и с грузом, один за другим, один за другим. Вдруг, у самого конца состава, я увидел вагон с приоткрытой дверью. Я вспомнил изуродованных коров с отрезанными головами, угодивших под поезд, несчастных искалеченных бродяг, сорвавшихся с подножек, но отогнал от себя трусливые мысли. Дождавшись вагона с приоткрытой дверью, я, примерившись, побежал параллельно поезду. Поручни находились от меня всего в полуметре. Вскинув правую руку, затянутую в перчатку, я крепко ухватился за толстый металлический стержень поручней и, рывком оторвав свое тело от земли, бросил его вверх и вперед.
   Все отлично получилось с первой же попытки - и я оказался на подножке возле двери. Собственная ловкость поразила меня. Я не думал, что когда рядом с тобой бездумно грохочут несколько десятков тонн глупой стали и дерева, опирающихся на колеса с острейшими кромками, хочешь не хочешь - в миг становишься заправским акробатом. Просунувшись в щель внутрь вагона и ступив на дощатый пол с набросанным сеном, я не сразу смог заставить свои пальцы отпустить поручни. Звук моего прибытия в деревянные недра пустого вагона нельзя было назвать деликатным; дробный стук каблуков эхом раскатился по пустому пространству, где единственным ходом наружу была та самая дверная щель, которой я только что воспользовался. Вагон качнуло, и я пребольно плюхнулся на мягкое место, но поспешно поднялся, хватаясь за стены руками, и сел, весь в сене.
   Вагон раскачивался, трясся и грохотал. Было ясно, что он не был предназначен для перевозки пассажиров.
   И тем не менее пассажиры в нем были.
   - Эй, Принси! - крикнул кто-то. - Смотри-ка, к нам залетела птичка!
   Я вскочил на ноги. Голос, который я услышал во тьме, был помесью каменного крошева, дробящегося в бетономешалке, и весеннего бульканья крупной болотной жабы. Его обладатель приближался ко мне.
   - Да, я тоже вижу его! - ответил первому второй голос. Этот голос, с подчеркнуто иностранным акцентом, был гладкий, словно черный шелк. - Сдается мне, Франклин, что птичка сломала себе крылышко!
   Я оказался в компании поездных бродяг, которые не моргнув глазом могли перерезать мне глотку за пару жалких четвертаков, что болталась в моем кармане. Я поспешно повернулся, чтобы выпрыгнуть и спастись, но Зефир уже стремительно проносился мимо.
   - На твоем месте, молодой человек, я поостерегся бы здесь прыгать, наставительно заметил голос с иностранным акцентом. - То, что останется от тебя, будет представлять собой жалкое зрелище.
   Я замер на самом краю полуоткрытой двери, слыша как колотится мое сердце.
   - Мы не кусаемся, паренек! - подхватил слова иностранца голос лягушки-бетономешалки. - Верно, Принси?
   - Пожалуйста, говори за себя.
   - Эй, парень, мы ведь просто шутим. Принси всегда шутит. Ты ведь шутишь, верно, Принси?
   - Да, - отозвался черный шелк, - я просто шучу.
   Внезапно прямо перед моим лицом вспыхнула спичка. Вздрогнув от испуга, я едва не выпустил из рук поручни и еще через миг сумел разглядеть того, кто светил мне прямо в нос.
   Передо мной стоял и дышал могилой прямо мне в лицо типичный персонаж ночного кошмара.
   По сравнению с этим человеком железнодорожный семафор был Чарльзом Атласом. Человек был до предела истощен и худ, его запавшие черные глаза терялись в еще более черных полукружьях теней, скулы выпирали вперед с такой силой, что казалось, вот-вот прорвут кожу. Да что там кожу! Я видел перед собой песок на дне пересохшего ручья в середине знойного лета. Каждый миллиметр этого лица был испещрен сеткой мелких и крупных морщин, подтягивавших к безволосому куполу черепа углы рта существа, обнажая его желтые зубы. Длиннополая кисть мужчины, увиденная мною в неровном свете спички, была жутко костлявой, как, впрочем, и сама рука. Его горло было массой нанесенных временем шрамов. На человеке был насквозь пропыленный костюм, когда-то белого цвета, но о том, где встречались рубашка и брюки, можно было только гадать. Больше всего мужчина походил на палку с нацепленным на нее грязным мешком.
   Я замер на месте, не в силах пошевелить от ужаса ни рукой, ни ногой, и ждал, когда бандитское лезвие перережет мне горло.
   Другая рука сморщенного человека начала подниматься, словно голова гадюки. Я сжался в комок.
   - Так, так! - проговорил со слышимым удивлением иноземный акцент. - Вижу, Ахмеду ты понравился! Смотри-ка, он даже решил угостить тебя конфетой, только не может сказать. Берите, молодой человек, не стесняйтесь.
   - Я не думал, что.., я не хотел...Спичка наконец догорела до пальцев худого мужчины и погасла. Я слышал рядом с собой запах Ахмеда, такой сухой, что от него моментально начинало свербеть в носу. Дыхание поездного незнакомца напоминало шелест сухих листьев на ветру.
   Вспыхнула и разгорелась вторая спичка. Торчавший подбородок Ахмеда украшала темная остроконечная бородка. Ахмед действительно держал в руке большую ириску в бумажке "Фиг Ньютон" и кивал мне. Я увидел, как он качает головой, и мне показалось, что я слышу, как скрипит его кожа.
   Он улыбнулся улыбкой жизнерадостной Смерти. Хорошенько прожаренной до хрустящей корочки Смерти, лучше сказать. Трясущейся рукой я принял "Фиг Ньютон". Это порадовало Ахмеда. Прошаркав в дальний угол вагона, он зажег еще одну спичку и прикоснулся огоньком поочередно к трем толстым свечным огаркам, укрепленным на перевернутом ведерке.
   В вагоне немного просветлело. По мере того как мои глаза привыкали к полумраку, я начинал различать то, что мне не хотелось бы видеть ни при каких обстоятельствах.
   - Так-то лучше, - сказал человек с иноземным акцентом, усевшись у стены на кипу рогожных мешков. - Теперь мы видим друг друга и можем поговорить открыто, глаза в глаза, так сказать.
   В такой ситуации я предпочел бы общение спиной к спине с расстояния по меньшей мере в половину земного шара.
   Если лицо иноземца когда-нибудь видело солнце, то Леди была моей бабушкой. Его кожа была настолько бледной, что Луну по сравнению с ней можно было назвать такой же темнокожей, как Дон-Хо. Он был еще молод, по крайней мере моложе моего отца. Его тонкие светлые волосы были расчесаны на пробор так, что оставался открытым высокий белый лоб. Тем не менее его голова уже была тронута серебром седины. Бледный блондин был облачен в темный костюм, белую рубашку и галстук. С первого же взгляда я понял, что, судя по заплатке на плече, костюм блондина знавал давно минувшие лучшие времена; ему гармонично соответствовали и обтрепанный ворот рубашки, и коричневые пятна на галстуке. Однако в облике блондина сквозила определенная элегантность: даже сидя на грубых мешках, закинув ногу на ногу, он производил впечатление хорошо воспитанного с раннего детства джентльмена с некоторой высокомерной чванливостью. Шея его была закрыта шарфом. Приглядевшись, я понял, что то, что я сначала принял за белые носки, было попросту голыми бледными щиколотками. Глаза блондина тоже заставили меня вздрогнуть от беспокойства - при свечах они горели красным.
   Но по сравнению с третьим, совершенно чудовищным обитателем вагона смертельно бледный блондин и усохший Ахмед казались безобиднейшими Троем Донахью и Юлом Виннером.
   Третий человек стоял в дальнем темном углу. Его голова, поразительно напоминающая формой лопату, подпирала собой потолок. Рост этого пассажира товарного вагона, видимо, превышал семь футов. Плечи были шире крыльев самолетов базы ВВС "Роббинс". Все его тело было сутулым, тяжелым, неповоротливым и неуклюжим, отчего сразу возникало ощущение чего-то в корне не правильного. Он был облачен в нечто вроде свободной коричневой куртки и серые брюки с заплатками на коленях. В штанах, похоже, переправились через топкое болото, проваливаясь по пояс, а потом, не снимая, высушили их на жарком солнце. Размер башмаков великана потряс меня более всего: назвать из здоровенными было все равно что назвать атомную бомбу гранатой. Воистину такими башмаками великаны попирали Землю.
   - Пливет, - прошамкал великан и, грохнув ботинками, двинулся ко мне. - Я Франклин, - представился он.
   И улыбнулся. Я от души пожелал, чтобы он этого не делал. Никогда больше. По сравнению с его улыбкой выражение лица мистера Сардоникуса можно было назвать лишь умиротворенно-печальным. Положение усугублялось страшным шрамом, разрезавшим поперек неандертальский лоб великана и сшитым грубыми стежками каким-то студентом-первокурсником, страдающим хронической икотой. Широченное лицо-маска великана было поразительно плоское. блестящие черные волосы казались нарисованными на голове. В неровном свете свечей весь облик великана будто говорил, что съеденная недавно пища плохо усвоилась и теперь великан страдает несварением желудка. Лицо несчастного урода было нездорового сероватого оттенка. И - всемогущие небожители! - с каждой стороны его бычьей толщины шеи отчетливо выступало наружу по увесистой паре ржавых болтов!
   - Пить хотесь? - спросил он громогласным басом, протянув какую-то поганую ржавую жестянку. Литровая консервная банка в лапище великана казалась хрупкой морской раковиной.
   - Нет, сэр. Спасибо, сэр. Мне не хочется пить. Правда.
   - Глотни водицки, паленек, запить концету. А то она застрянет у тебя в горле.
   - Нет, сэр, все в порядке. - Я откашлялся, чтобы подтвердить свои слова. Видите?
   - Это хорошо. Если все в порядке, это хорошо. - Великан вернулся в свой угол, где снова застыл подобно статуе.
   - Франклин у нас весельчак, - объяснил мне Принси. - Зато Ахмед самый молчаливый.
   - А вы? - спросил я.
   - Можно сказать, что я честолюбив, но не более того, - ответил мне иноземец. - А ты, молодой человек?
   - Я боюсь, - ответил я, слыша, как за моей спиной завывает ветер. Товарняк набрал полный ход, и Зефир остался где-то позади.
   - Можешь присесть вот здесь, рядом со мной, если хочешь, - предложил мне Принси. - Здесь не очень чисто, но никто не обещал тебе дворец, верно?
   Я тоскливо оглянулся на дверь. Поезд уже мчался, наверное, со скоростью...
   - ..не меньше шестьдесяти миль в час, - заметил Принси. - Что-то около шестидесяти пяти, если точнее. Так мне кажется. Я хорошо чувствую ветер.
   Я присел на мешки, выбрав местечко подальше от всех.
   - Итак, - продолжил Принси. - Не соблаговолишь ли ты, Кори, поведать нам, куда ты держишь путь.
   - Думаю, что я... Стоп, минутку... Разве я называл вам свое имя?
   - Непременно. Любой приличный человек на твоем месте обязательно сразу же представился бы.
   - Но разве я говорил, как меня зовут?
   Франклин расхохотался. Его смех наводил на мысль об огромной пустой железной бочке, по которой от души лупят деревянным молотком.
   - Гу-у! Гу-у! Гу-у! Принси опять за свое! Ох уж этот Принси, вот это шутник!
   - Мне кажется, что я не называл вам свое имя, - настойчиво повторил я.
   - А он упрям, - заметил, понимая бровь, Принси. - У всего есть свое имя. Назови же нам свое, молодой человек.
   - Ко... - начал я и осекся. Кто из нас четверых спятил, я или они? - Кори Мэкинсон, - закончил я, - я живу в Зефире.
   - И ты направляешься?..
   - А куда идет этот поезд? - спросил я.
   - Из ниоткуда, - с улыбкой ответил Принси, - в никуда. Я лихорадочно оглянулся на Ахмеда. Сидя на корточках, тот пристально разглядывал меня поверх метавшихся огоньков свечных огарков. Его тощие ноги были обуты в сандалии; из прорех торчали пальцы с ногтями длиной никак не менее двух дюймов.
   - Холодно, наверно, ходить в сандалиях на босу ногу? - спросил его я.
   - Ахмеду все равно, - отозвался Принси. - В этой обуви он ходит по праву. Ведь он египтянин.
   - Египтянин ? Как же он попал сюда?
   - Его путь был долог и осыпан прахом, - уверил меня Принси.
   - Кто же вы такие? Может, вы...
   - Ты сразу все поймешь, если проявишь хоть чуточку смекалки. Бокс, вот и весь ответ, - проговорил Принси, словно искусный ткач выткав узор иноземных интонаций. - Ты слышал когда-нибудь о человеке по имени Франклин Фицжеральд, Кори? Известного также под прозвищем Большой Филли Фрэнк?
   - Нет, сэр.
   - Тогда зачем ты сказал нам, что знаешь его?
   - Я.., так сказал?
   - Познакомься с Франклином Фицжеральдом. Принси кивнул в сторону великана, стоящего в углу.
   - Привет, - пролепетал я.
   - Плиятно познакомиться, - отозвался Франклин.
   - Мое имя Принси фон Кулик. А это - Ахмед Не-выго-воришь-кто.
   - Ги-ги-ги, - хихикнул Франклин, смущенно прикрыв рот пятерней с истерзанными шрамами костяшками.
   - Так вы не американец? - спросил я Принси.
   - Я гражданин мира, к вашим услугам, - поклонился тот.
   - А откуда вы прибыли сюда? - поинтересовался я.
   - У моего народа нет родины. По сути дела, это и не народ. - Принси снова улыбнулся. - Не народ. Но мне именно это и нравится. Мою страну столько раз завоевывали и грабили иноземные захватчики, что мой край держит пальму первенства по количеству изнасилований и грабежей. Видите ли, молодой человек, здесь, в вашем благодатном краю, гораздо легче выживать.
   - Вы тоже боксер?
   - Я? - Принси скривил рот, словно ему в рот попало что-то горькое. - О нет! Я мозг, скрытый за талантами и отвагой Франклина. Я его менеджер. Ахмеда же можно именовать тренером. Мы прекрасно сработались и великолепно уживаемся все втроем, за исключением тех дней, когда бываем готовы убить друг друга.
   - Го-го! - грохнул Франклин.
   - В данный момент мы переезжаем. - С этими словами Принси легкомысленно пожал плечами. - Держим путь из одной точки назначения в другую, в следующий пункт. Таким образом мы и существуем. Так тянется уже много лет, и боюсь, что иных перспектив у нас не предвидится.
   Пообвыкнув, я решил, что каким бы пугающим ни казалось поначалу это трио, видно было, что никто из них не собирается меня обижать, по крайней мере прямо сейчас.
   - А часто мистеру Фицжеральду приходится драться? - поинтересовался я.
   - Франклин способен вступить в бой в любое время, в любом месте и с любым противником. Его недостаток только один: скорость его передвижения, к сожалению, обратно пропорциональна его замечательным размерам и силе.
   - Плинси хочет сказать, что я медлительный, - пояснил Франклин.
   - Именно. Что ты можешь к этому добавить, Фрэнки? Брови гиганта сошлись у него над переносьем в мучительной попытке осмыслить вопрос, казалось, его лоб треснет от натуги.
   - У меня нет инстинкта убийцы, - добавил он наконец.
   - Но мы усердно работаем над этим, верно, мистер Молчун? - спросил Принси египтянина.
   В ответ Ахмед обнажил в улыбке свои желтые кривые зубы и с готовностью кивнул. Я решил, что от него стоит держаться подальше: вдруг его голова внезапно сорвется с плеч?
   Порешив с этим, я принялся рассматривать болты в шее у Франклина.
   - Мистер Принси, а откуда у мистера Фицжеральда такие болты?
   - Дело в том, что Франклин является человеком сложным, точнее сказать, сложенным, - начал объяснение Принси, а Франклин снова гигикнул. - Некоторая часть его составляющих имеет свойства со временем ржаветь. Его встречи на боксерском ринге не всегда заканчивались для него благополучно. Короче говоря, у него случалось такое количество передомов, что докторам пришлось скреплять его сломанные кости проволокой. Эти болты удерживают металлический стержень, укрепленный в позвоночнике Франклина. Это болезненно, но такова необходимость.
   - Эй, - подал голос Франклин, - это совсем не больно.
   - У нашего Фрэнки сердце льва, - пояснил Принси. - К несчастью, это сочетается с разумом мыши.
   - Ги-ги-ги! Этот Плинси такой болтун!
   - Меня мучит жажда, - сказал Принси и поднялся с места. Он тоже был высок, может, все шесть футов, и худ, хотя ему было далеко до тростниковой истощенности Ахмеда.
   - Тогда держи. - Франклин протянул Принси свою жестянку.
   - Нет, благодарю, я предпочитаю другое.
   Изящным движением бледной руки Принси отверг питье.
   - Мне хочется.., я не знаю, чего мне хочется. Он оглянулся на меня.
   - Тебе знакомо это ощущение? Хотелось ли тебе когда-нибудь чего-то, что ты не мог найти за всю свою жизнь?
   - Конечно, сэр, - с готовностью откликнулся я. - Однажды я думал, что хочу коку, а на самом деле мне хотелось сидра.
   - Вот именно. У меня в горле так же сухо и пыльно, как под подушкой у Ахмеда!
   Прошествовав мимо меня, Принси выглянул наружу, чтобы полюбоваться проносящимся лесом. Снаружи не было ни огонька - только темные сумрачные деревья на фоне звездного неба.
   - Итак! - снова воскликнул он. - Теперь ты знаешь о нас все. Или почти все. Так кто ты такой? Сдается мне, что ты решил сбежать из дома?
   - Нет, сэр. Я хочу сказать.., что просто решил ненадолго уехать, вот и все.
   - Неприятности в школе? Или виной всему - родители?
   - И то, и другое, - ответил я.
   Прислонившись спиной к стене вагона рядом с приоткрытой дверью и сложив руки на груди, Принси понимающе кивнул.
   - Типичные неприятности в жизни каждого мальчика. Поверь, Кори, мне и это знакомо. Я тоже сбегал из дома, как и ты, считая, что это ненадолго. Ты думаешь, это поможет решить твои проблемы?
   - Я не знаю. Ничего другого мне не пришло в голову.
   - Мир, - продолжил Принси, - совсем не похож на твой родной Зефир. Мир не знает жалости к маленьким мальчикам.
   Мир может быть прекрасным, но и жестоким и диким, как хищный зверь. Это следует иметь в виду.
   - Правда? - усомнился я.
   - Это так же верно, как верно то, что мы странствуем уже много лет. Нам довелось повидать мир, Кори, мы знаем людей, населяющих его. Иной раз, размышляя о том, чем полон этот мир, я трепещу от страха: вокруг полно насилия, тупой грубости и неприкрытого пренебрежения к своим сородичам. Плохо то, Кори, что год от года мир не становится лучше; все становится хуже и хуже.
   Принси взглянул на небо, где по пятам за нами неслась луна.
   - О мир, - продекламировал он, - ты полон несовершенства, но жизнь упорней твоего.
   - Как мило, - проворковал Франклин.
   - Это Шекспир, - счел необходимым пояснить Принси. - Его рассуждения о вечных бедах человечества.
   Повернувшись спиной к луне, он взглянул на меня своими алыми зрачками.
   - Хочешь услышать совет от видавшего виды скитальца, Кори?
   Ни о каких советах я и не думал, но из вежливости кивнул:
   - Конечно, сэр.
   В лице Принси на мгновение отразилось изумление, словно бы он умел читать мои мысли.
   - Так или иначе, я считаю себя обязанным дать тебе этот совет. Не торопись взрослеть. Оставайся мальчиком так долго, как только сможешь, потому что стоит тебе только растерять магию детства, тебе никогда не удастся вернуть ее обратно.
   Мне показалось, что я уже где-то слышал это, но не смог вспомнить, кто говорил мне подобное.
   - Но ты все равно не прочь повидать мир, верно, Кори? - с улыбкой спросил Принси.
   Я кивнул, загипнотизированный его горящими зрачками.
   - Тогда считай, что тебе крупно повезло. Впереди я вижу огни большого города.
   Вскочив на ноги, я глянул за дверь. Вдали, за грядой извилистого драконьего хребта холмов звездное небо медленно разгоралась желтоватым свечением электрической зари.
   Принси объяснил, что как только товарный состав замедлит перед станцией ход, мы не преминем на время стать частью этого города. Только тогда мы сможем покинуть наш гостеприимный вагон без риска сломать себе при этом ноги.
   Город медленно поднимался по обеим сторонам от нас, деревянные приземистые постройки сменялись кирпичными домами. Даже ночью, в такой поздний час, город был полон жизни. Жужжали, перемигиваясь, сверкающие неоновые вывески. По улицам торопливо катили машины, по тротуарам брели темные фигуры. Добравшись наконец до места, где рельсы, перекрещиваясь, расходились во все стороны, где справа и слева стояли и спали его собратья-поезда, наш состав начал замедлять ход. Наконец, когда скорость поезда сравнялась со скоростью пешехода, огромные башмаки Франклина коснулись земли. За великаном, подняв облачко пыли, последовал Ахмед.
   - Если ты собираешься сходить, то сейчас самая пора, - сказал Принси, стоявший за моей спиной.
   Свесившись за дверь, я отпустил поручни и удачно приземлился. Вслед за мной спрыгнул Принси. Мы прибыли в город - и я понял, что меня и мой дом разделяют многие мили и мили пути.
   Вместе мы отправились вдоль железнодорожных путей, слыша вокруг свист пара и стук и лязг паровозного железа. В воздухе пахло гарью, но то был холодный огонь. Принси заметил, что нам нужно подыскать какое-нибудь место для ночлега. Мы углубились в переплетение серых улиц, ограниченных высокими серыми домами, время от времени останавливаясь, чтобы дождаться Франклина, который на поверку действительно оказался невероятно медлительным.
   Наконец мы добрались до района, где в сплошные стены домов справа и слева врезались узкие переулки, где свет редких фонарей отражался в лужах стоячей воды, где асфальт был весь сплошь покрыт выбоинами и трещинами. Проходя мимо одного из переулков, я услышал приглушенное рычание, за которым последовал звук ударов чем-то твердым по человеческому телу. Я остановился посмотреть. Творилось ужасное: один мужчина держал другого под руки, а третий методично бил его кулаками в лицо. Из носа и рта избиваемого текла кровь, его глаза были мокры и затуманены страхом. Человек, работавший кулаками, делал свое дело не спеша, совершенно спокойно, словно занимаясь обычным делом, например колол дрова на заднем дворе какого-нибудь трактира.
   - Говори, где деньги, сукин сын? - твердил первый мужчина тихим и злобным голосом. - Говори, все равно ведь отдашь!
   Избиение продолжалось; руки третьего мужчины уже были все в алой крови. Жертва хрипела, стонала, всхлипывала и что-то мычала, а кулаки продолжали свою жуткую работу: взлетали и обрушивались, постепенно изменяя форму распухающего до неузнаваемости лица.
   Бледная рука стиснула мое плечо.
   - Мы ведь идем своей дорогой, верно, Кори? Так будет лучше.
   Невдалеке от нас подъехала к тротуару и затормозила полицейская машина. Из машины вылезли двое дюжих полицейских и встали по обеим сторонам человека с длинными грязными волосами в изношенной и старой одежде. Полицейские были крепкие и упитанные, их револьверы блестели в начищенных черных кожаных кобурах. Подавшись вперед, один из полицейских что-то прокричал длинноволосому человеку прямо в лицо. Почти одновременно с этим второй полицейский, схватив прохожего за волосы, с размаху, крутанув, ударил его лицом о ветровое стекло полицейской машины. К моему изумлению, стекло полицейской машины даже не треснуло, но ноги длинноволосого подкосились. Полицейские принялись запихивать длинноволосого в свою машину, и тот даже не пытался сопротивляться. Когда машина проезжала мимо, я на мгновение увидел лицо длинноволосого, тупо таращившегося через окно: с его разбитого лба стекали струйки крови.