Маккарти Кормак. Кони, кони…

   Моя пушка, воскликнул Блевинс.
   Джон Грейди резко обернулся и ухватил мальчишку за рубашку. Сделал он это вовремя, потому как тот уже собирался спрыгнуть с коня.
   Сиди и не рыпайся, болван.
   Еще чего! Кольт, между прочим, мой!
   Серьезно? Ну и что же ты собираешься делать?
   К ним подъехал Ролинс.
   Не останавливаться, предупредил он Джона Грейди, глядя на кольт.
   Из дверей ближайшего домика на них уже глазели дети. Блевинс то и дело озирался через плечо.
   Если гнедой здесь, заметил Ролинс, то не надо обращаться к Дику Трейси^[41], чтобы понять, кто его хозяин.
   Что будем делать?
   Не знаю. Но для начала надо убраться с этой чертовой улицы, если уже не поздно. Да и красавца нашего хорошо бы спрятать в укромном месте, пока мы разберемся, что к чему.
   Тебя это устраивает, обратился Джон Грейди к Блевинсу.
   Мне плевать, устраивает это его или нет, сказал Ролинс. Пусть помалкивает, если хочет, чтобы мы тратили на него время.
   Ролинс поехал вперед, и вскоре они свернули в глинистый овраг, исполнявший обязанности улицы.
   Перестань, черт возьми, вертеть головой, сказал Блевинсу Джон Грейди.
   Они подъехали к тополям, дали Блевинсу фляжку с водой, велели ждать их тут, а сами отправились обратно на разведку. Они ехали шагом по очередной глинистой улице с глубокими колеями от телег, как вдруг увидели в незастекленном окне заброшенной хибары конскую морду.
   Не останавливаться, предупредил Ролинс.
   Джон Грейди кивнул.
   Когда они вернулись к тополям, Блевинса и след простыл. Ролинс окинул взглядом пустынные и пыльные окрестности и потянулся за табаком.
   Знаешь, что я тебе скажу, брат?
   Ну?
   За всю свою жизнь я один раз по-настоящему дал маху. Согласился на этот вот идиотизм. Раньше такого со мной не случалось. Раньше я всегда имел возможность выбирать. Ты меня понимаешь?
   Вроде как понимаю… Ты что предлагаешь-то?
   Ничего особенного. Только учти: у нас с тобой остался последний шанс. Сейчас или никогда. Другого та кого шанса уже не будет, помяни мое слово, приятель…
   По-твоему, надо бросить его?
   Так точно. К чертям собачьим!
   А если бы на его месте оказался ты?
   Но я-то на своем месте.
   Но если все-таки ты попал бы в его положение, что тогда?
   Ролинс сунул в рот сигарету, переместил ее языком в угол, взял спичку и зажег ее о ноготь. Потом посмотрел на Джона Грейди.
   Я бы не бросил тебя, а ты меня. На этот счет можно не сомневаться.
   Ты понимаешь, в какой он угодил переплет?
   Понимаю. Но угодил по собственной дурости!
   Ролинс курил. Джон Грейди сидел, сложив руки перед собой на луке седла, и смотрел на них. Потом он поднял голову.
   Я не могу, сказал он.
   О'кей.
   В каком смысле?
   В самом прямом. О'кей значит о'кей. Я так и знал, что ты это скажешь. Не можешь так не можешь. На нет и суда нет.
   Они спешились, привязали коней, а сами улеглись на сухие листья под тополем и вскоре заснули. Когда они проснулись, уже начало темнеть. Мальчишка сидел на корточках чуть поодаль и смотрел на них.
   Скажите спасибо, что я не жулик, произнес он, а то запросто мог бы обобрать вас до нитки и ускакать. Ищи ветра в поле…
   Ролинс повернулся, посмотрел на него из-под шляпы и снова отвернулся. Джон Грейди сел.
   Ну, что-нибудь узнали, спросил Блевинс.
   Твой гнедой здесь.
   Вы его видели?
   Да.
   А седло?
   Седла, извини, не видели.
   Пока не получу все обратно, дальше не поеду, отрезал Блевинс.
   Нет, вы только его послушайте! Крутой парень, фыркнул Ролинс.
   Что он хочет этим сказать, спросил Блевинс Джона Грейди.
   Не обращай внимания.
   Если бы пропали его вещички, он запел бы по-другому. Не угомонился бы, пока не вернул бы все обратно.
   Не поднимай волну.
   Слушай, жопа. Если бы не этот человек, меня бы здесь не было. Я оставил бы тебя в том овраге. Нет, виноват. Я оставил бы тебя еще там, на Пекосе, понял?
   Мы попробуем вернуть твоего коня, сказал Джон Грейди. Если это тебя не устраивает, так и скажи.
   Блевинс уставился в землю.
   Ему плевать, сказал Ролинс, и это ясно как божий день. Ему плевать, если нас пристрелят за конокрадство. Он этого, наверное, и добивается.
   Это не конокрадство. Конь мой, сказал Блевинс
   Серьезно? Ты бы им сразу так и сказал. Тот, у кого твой конь сейчас, все поймет.
   Ладно тебе, пробормотал Блевинс
   Джон Грейди посмотрел на него.
   Мы вернем тебе коня, если ты сразу на нем уедешь отсюда.
   Ладно.
   Даешь слово?
   Его слово – большая ценность, подал голос Ролинс.
   Джон Грейди посмотрел на Ролинса. Тот лежал, накрыв лицо шляпой. Тогда он снова повернулся к Блевинсу.
   Договорились?
   Джон Грейди встал, взял скатку и, подойдя к Блевинсу, протянул ему одеяло.
   Ложимся спать, спросил мальчишка.
   Я ложусь.
   Вы поели?
   А то как же. Съели по хорошему бифштексу, а потом поделили и твой, сказал Ролинс.
   Ну вас, буркнул Блевинс.
   Когда они проснулись, луна уже зашла. Они сидели в темноте, курили. Джон Грейди смотрел на звезды.
   Который час, парень, спросил его Ролинс.
   В наших местах луна в первой четверти заходит в полночь.
   Черт. Пожалуй, я снова лягу в кроватку, сказал Ролинс, затягиваясь сигаретой.
   Валяй. Я тебя разбужу.
   Годится.
   Блевинс тоже лег спать. Но прежде чем заснуть, он долго сидел и смотрел на небесный свиток, развернувшийся от черной ограды гор на востоке. Городок был погружен во мрак. Стояла тишина. Ни одна собака не пожелала залаять и заявить о себе. Блевинс посмотрел на Ролинса, завернувшегося в одеяло, вспомнил его слова и подумал, что он, конечно же, прав и возразить ему нечего. Ночь тянулась и тянулась, и ковш Большой Медведицы медленно наклонялся.
   Джон Грейди разбудил их за час до рассвета. Они заседлали лошадей, и Джон Грейди дал Блевинсу веревку.
   Можешь сделать недоуздок?
   Запросто!
   Только спрячь под рубашку. Чтобы никто не видел, сказал Ролинс.
   А кто в это время может увидеть?
   Мало ли кто! Я заметил вон там огонек.
   Поехали, сказал Джон Грейди.
   В том проулке, где они обнаружили коня Блевинса, никаких фонарей не было и в помине. Они ехали медленно. Какая-то собака, ночевавшая на обочине, вдруг проснулась и начала лаять. Ролинс сделал вид, что сейчас запустит в нее тяжелым предметом, и она убралась от греха подальше. Когда они оказались возле нужного дома, Джон Грейди спешился, подошел к окну, заглянул, потом вернулся и сказал:
   Не видать.
   На улочке стояла мертвая тишина. Ролинс наклонился, сплюнул и выругался.
   Вы уверены, что это здесь, спросил Блевинс.
   Здесь, здесь…
   Мальчишка соскользнул с лошади и, осторожно переставляя свои босые ноги, подошел к дому, заглянул в окно. Потом забрался внутрь.
   Что он творит, спросил Ролинс.
   А я почем знаю?
   Они замерли в напряженном ожидании. Мальчишка как сквозь землю провалился.
   Кто-то идет, прошептал Ролинс.
   Залаяли собаки. Джон Грейди сел в седло, развернул Редбо, тихо поехал по дороге и остановил коня в темном месте. К нему присоединился Ролинс. По всему городку началась яростная собачья перекличка. В одном доме вспыхнул свет.
   Ну, пошла потеха, усмехнулся Ролинс.
   Джон Грейди покосился на него. Ролинс сидел и держал в одной руке карабин стволом вверх, уперев приклад в колено. Издалека, перекрывая собачий лай, раздался чей-то окрик.
   Ты представляешь, что эти сволочи сделают с ним, если сцапают, ты случайно об этом не подумал, зашептал Ролинс.
   Джон Грейди наклонился к шее Редбо и стал что-то шептать, гладя его по холке. Редбо заметно нервничал, хотя вообще-то был не робкого десятка. Джон Грейди повернул голову туда, где вспыхнул свет. Из темноты донеслось конское ржание.
   Чертов псих, кретин, бормотал Ролинс.
   И тут поднялся самый настоящий бедлам. Ролинс развернул Малыша, который вдруг встал на дыбы. Ролинс огрел его по крупу карабином, отчего тот присел на задние копыта. И тут с треском и грохотом, обвалив ветхий забор, на дорогу выскочил гнедой, на котором сидел Блевинс в своих грязных трусах. За ними неслась свора собак.
   Эта кавалькада промчалась мимо Ролинса. Одной рукой Блевинс вцепился в гриву гнедого, а другой придерживал шляпу. Собачья стая запрудила дорогу. Конь Ролинса встал на дыбы, изогнулся, замотал головой, а гнедой жеребец Блевинса сделал на этом пятачке полный круг и остановился. Из темноты с равными промежутками донеслось три пистолетных выстрела – пах! пах! пах! Джон Грейди ударил каблуками по бокам своего жеребца, пригнулся в седле и пустился вскачь по дороге. Ролинс за ним. Их обоих вскоре обогнал Блевинс. Его бледные колени судорожно сжимали бока гнедого, а хвост рубашки развевался на скаку. Они не добрались до поворота, как вслед им раздалось еще три выстрела. Они выскочили на главную улицу и помчались в южном направлении. В домах стали загораться огни. Проскакав через городок отчаянным галопом, они вскоре оказались среди холмов. На востоке уже начинало светлеть. Когда между ними и городком расстояние выросло до мили, они нагнали Блевинса. Развернув гнедого поперек дороги, он смотрел на них – и следил за дорогой.
   Стойте. Надо послушать, сказал он.
   Они пытались успокоить разгоряченных коней.
   Сукин сын, сказал Ролинс.
   Блевинс ничего не ответил. Он слез с гнедого и лег на дорогу, приложив ухо к земле. Потом встал и начал забираться на своего коня.
   Ребята, за нами погоня, сообщил он.
   На лошадях?
   Да. Имейте в виду, вам за мной не угнаться. А им нужен я. Поэтому я поскачу по дороге. А они понесутся за тучей пыли. Мой вам совет – тихо отъехать в сторонку, а потом встретимся дальше по дороге.
   Не успели они возразить или согласиться, как Блевинс повернул гнедого и взял с места в карьер.
   Он прав. Давай съедем с этой чертовой дороги, сказал Джон Грейди.
   Ладно.
   Они продвигались через кустарник, стараясь не выезжать на возвышенности. Они ехали, низко пригнувшись к шеям лошадей, чтобы не замаячить на фоне неба.
   Кончится дело тем, что лошадей покусают змеи, ворчал Ролинс.
   Скоро рассветет.
   Тогда нас просто пристрелят.
   Вскоре они услышали, как по дороге пронеслись лошади. Затем еще. Потом наступила тишина.
   Надо где-нибудь спрятаться. А то скоро и впрямь рассветет, сказал Ролинс.
   Угу.
   А вдруг на обратном пути они заметят, где мы съехали с дороги?
   Если их там проехало много, то вряд ли.
   А если они сцапают этого паршивца, что тогда?
   Джон Грейди промолчал.
   Он запросто расскажет им, куда мы с тобой подались.
   Не думаю.
   Расскажет как миленький. Если они только пальцем ему погрозят, он выложит все подчистую.
   Тогда лучше двинуть дальше.
   Не знаю, как ты, но я, похоже, скоро останусь без коня. Малышу надо дать передышку.
   Тогда что ты собираешься делать?
   …твою мать! У нас нет выбора. Ладно, погодим до рассвета… Может, в этих краях отыщется чем покормить коней.
   Может быть.
   Они убавили шаг, подъехали к гребню холма. Серый ландшафт вокруг и внизу словно застыл. Они спешились, двинулись по гребню. В чаппррале начали попискивать птички.
   Ты не помнишь, когда мы в последний раз ели, вдруг спросил Ролинс.
   Я как-то даже забыл о еде.
   Я и сам только сейчас вспомнил. Когда в тебя стреляют, аппетит пропадает начисто.
   Погоди.
   Что такое?
   Погоди, говорят тебе! Они застыли, вслушиваясь в тишину.
   Я ничего не слышу.
   Кто-то едет верхом.
   По дороге?
   Точно не могу сказать.
   Ты что-нибудь видишь?
   Нет.
   Тогда давай пошевеливаться.
   Джон Грейди сплюнул, прислушался еще раз. Потом они поехали дальше.
   К полудню они добрались до песчаной балки, где оставили коней, а сами поднялись на холм и, усевшись среди камней, стали смотреть на северо-восток. На противоположном холме они увидели оленя, но больше никого не было.
   Видишь отсюда дорогу, спросил Ролинс Джона Грейди.
   Нет.
   Они еще немного посидели в молчании, потом Ролинс прислонил свой карабин к колену и достал табак. Я, пожалуй, покурю, сказал он. На востоке обозначилась широкая светлая полоса, и вскоре из-за горизонта стал вылезать багровый край солнца.
   Погляди вон туда, сказал Джон Грейди.
   Что-что?
   Погляди вон туда.
   Примерно в двух милях от них, на вершине холма, показались всадники. Один, второй, третий… Затем они снова исчезли.
   И куда же, по-твоему, они направляются?
   Не уверен на все сто, но у меня есть одно неприятное предчувствие, приятель, сказал Джон Грейди.
   Похоже, нам суждено сложить головы в этой чертовой стране, в тон ему отозвался Ролинс, вертя в пальцах сигарету.
   Ни за что!!!
   Думаешь, они смогут выследить нас в этих глухих местах?
   Не знаю. Может, да, а может, нет.
   Вот что я скажу тебе, приятель. Если даже они нас и выследят, им все равно придется переступить через ствол этой вот винтовки.
   Джон Грейди посмотрел на Ролинса, потом на вершину холма, где совсем недавно мелькнули люди на лошадях.
   Очень не хотелось бы с боем прорываться назад, в Техас, сказал он.
   Где твоя пушка?
   В седельной сумке.
   Если я когда-нибудь еще увижу этого крысенка, то собственноручно сверну ему шею, сказал Ролинс, закуривая сигарету. Чтоб мне провалиться, если я этого не сделаю.
   Ладно, пора в путь-дорогу, сказал Джон Грейди. Им еще до нас ехать и ехать. И вообще, лучше удирать, чем топтаться на месте.
   Они поехали на запад. Солнце светило им в спины, и перед ними маячили тени – лошадей и их собственные – высокие, словно деревья. Когда-то тут действовали вулканы, и теперь Ролинс и Джон Грейди ехали по холмистой долине, усыпанной мельчайшими обломками черной лавы, и то и дело оглядывались. Они еще раз увидели всадников – гораздо южнее той точки, где ожидали их увидеть. Потом они увидели их в третий раз.
   Если их лошади не выбились из сил, они должны прибавить ходу, заметил Ролинс.
   Верно.
   К полудню они оказались на вершине горы вулканического происхождения. Там они развернули лошадей и застыли в ожидании.
   Что скажешь, приятель, нарушил молчание Ролинс.
   Ну, во-первых, они знают, что гнедой не у нас. Это сто процентов. Поэтому им незачем особенно стараться.
   Наверное, ты прав.
   Они долго всматривались в даль. Но никаких признаков движения так и не заметили.
   Похоже, они плюнули на нас, сказал Ролинс.
   Мне тоже так кажется.
   Тогда вперед!
   Ближе к вечеру кони выбились из сил и начали спотыкаться. Джон Грейди и Ролинс напоили их из шляпы, опорожнив в нее одну фляжку, а другую осушили до дна сами. Потом продолжили путь. Больше те трое на конях не появлялись. Под вечер они увидели лагерь пастухов-вакеро на другой стороне глубокого арройо, дно которого было устлано большими белыми валунами. Пастухи, похоже, выбрали такое место для стоянки из соображений безопасности, позволявших в случае чего держать оборону. Так, собственно, поступали и их предки в далекие и воинственные времена. Пастухи внимательно следили за двумя всадниками, двигавшимися по другой стороне арройо.
   Что скажешь, подал голос Джон Грейди.
   Давай поедем дальше. Что-то мне не нравятся обитатели этих краев. Уберемся-ка от греха подальше.
   Согласен.
   Проехав еще с милю, они спустились в арройо в поисках воды. Но воды там не оказалось. Они спешились и, спотыкаясь, уже вчетвером потащились дальше в сгущавшихся сумерках. Ролинс, по-прежнему держа в руке карабин, вглядывался в многочисленные следы птиц и диких свиней на песке.
   Когда совсем стемнело, они привязали коней, а сами расположились на одеялах и сидели молча, в темноте, не разжигая костра.
   Надо бы разжиться водой у этих пастухов, сказал Ролинс.
   Утром найдем воду сами.
   Поскорее бы утро…
   Джон Грейди промолчал.
   Черт. Малыш будет метаться и ржать всю ночь. Я-то его знаю…
   Они небось решат, что мы спятили.
   Разве это не так?
   Думаешь, Блевинса сцапали?
   Не знаю.
   Я буду спать
   Они лежали, завернувшись в одеяла. Невдалеке беспокойно топтались Малыш и Редбо.
   Одного все-таки у него не отнять, сказал вдруг Ролинс.
   Ты о ком?
   О Блевинсе.
   Ну так что ты хотел сказать?
   Этот сопляк не смирился с тем, что у него увели коня.
   Утром они оставили лошадей в арройо, а сами забрались на холм, чтобы в лучах восходящего солнца понять, что представляют собой окрестности. Ночью в низине было холодно, и теперь, когда взошло солнце, они повернулись к нему спинами, чтобы скорее согреться. На севере в застывшем воздухе повисла тонкая струйка дыма.
   Думаешь, это пастухи, спросил Ролинс. Дай-то бог.
   Ты не хочешь съездить к ним и попросить воды и жратвы?
   Нет.
   Мне тоже неохота….
   Они продолжили наблюдение, потом Ролинс поднялся и, захватив винтовку, куда-то ушел. Вскоре он вернулся и высыпал из шляпы на плоский камень плоды нопала, а потом сел и начал очищать их своим ножом.
   Угощайся, сказал он
   Джон Грейди подошел, присел на корточки, вынул свой нож и тоже стал счищать кожуру с плодов, которые были холодными с ночи и окрашивали пальцы в кровавый цвет. Они сидели, ели нопалы, выплевывали маленькие твердые семечки и то и дело извлекали колючки из пальцев. Ролинс обвел рукой окрестности.
   Нельзя назвать здешнюю жизнь бурной, верно?
   Джон Грейди кивнул.
   Самое неприятное, что мы можем натолкнуться на этих ребят и не поймем, кто они такие. Мы даже толком не заметили, какие у них лошади.
   У них такая же проблема. Они не знают нас в лицо, отозвался Ролинс и сплюнул.
   Не бойся, узнают.
   Это верно.
   Но, конечно, наши трудности – пустяк по сравнению с тем, что получилось у Блевинса. Ему впору вы красить лошадь в красный цвет и разъезжать на ней, дуя в трубу.
   Святая правда, сказал Ролинс, вытирая лезвие ножа о штанину.
   Самое удивительное – это то, что паршивец не врет. Это действительно его жеребенок.
   Не знаю, не знаю. Но кому-то он принадлежит, это точно.
   Во всяком случае, не этим мексиканцам.
   Наверное, только хрен он кому что докажет.
   Ролинс сунул нож в карман и стал оглядывать шляпу – не застряли ли в ней колючки, потом заговорил:
   Красивая лошадь все равно, что красивая женщина. Хлопот больше, чем удовольствия. Нет, дело не в красоте. Главное, был бы толк.
   Где ты это слышал?
   Не помню.
   Джон Грейди сложил нож, потом сказал:
   Большая страна Мексика.
   Это точно.
   Одному богу известно, куда исчез мальчишка.
   Вот именно. Только я скажу тебе то, что в свое время услышал от тебя.
   Ну?
   Мы еще с ним встретимся.
   Весь день они ехали на юг по широкой равнине. Только к полудню они наконец нашли воду – жалкие илистые остатки на дне большого саманного корыта. Вечером, оказавшись на седловине низкого хребта, они спугнули оленя из зарослей можжевельника. Ролинс выхватил из-за голенища свой карабин, быстро взвел курок и выстрелил. Стреляя, он отпустил поводья, и его конь встал на дыбы, потом отскочил в сторону и остановился, дрожа мелкой дрожью. Ролинс слез с него и пошел туда, где он увидел оленя. Тот лежал в луже крови. Пуля вошла ему в основание черепа, и глаза застилала смертная поволока. Ролинс выбросил стреляную гильзу, вставил новый патрон, опустил курок большим пальцем и посмотрел на Джона Грейди, который подъехал, ведя под уздцы коня Ролинса.
   Выстрел что надо, сказал Джон Грейди.
   Просто повезло. Я даже толком не успел прицелиться.
   Все равно получилось здорово.
   Дай-ка мне нож. Ну, если мы не полакомимся вдоволь олениной, то назови меня китайцем.
   Они быстро выпотрошили тушу и повесили ее на можжевеловый куст, чтобы она чуть охладилась, а сами пошли за дровами. Они развели костер, нарубили жердей и колышков, потом нарезали мясо полосами и развесили на жердях, чтобы оно прокоптилось. Когда костер стал догорать, Ролинс насадил куски филея на колышки и положил на камни над угольями. Они сидели, смотрели, как жарится и коптится мясо, и вдыхали дым от жира, который с шипением капал на угли.
   Джон Грейди встал, расседлал и стреножил лошадей, отпустил пастись, а сам вернулся к костру с одеялом и седлом.
   Принес, сообщил он.
   Что, удивился Ролинс.
   Соль.
   Эх, еще бы хлебушка.
   И кукурузы, и картошечки, и яблочного пирога!
   Кончай!
   Ну что, бифштексы готовы?
   Сядь и успокойся. А то если стоять над мясом, оно никогда не зажарится.
   Они съели по хорошему куску филея, потом перевернули жерди с полосами оленины, свернули сигаре ты и улеглись у костра. Ролинс заговорил:
   Однажды мексиканские пастухи, что работали у Блера, зарезали годовалую телку. Они настругали мясо так тонко, что через него все было видно. Эти простыни они развесили вокруг костра – издалека казалось, что сушится белье после стирки. Особенно если смотреть в темноте. Ребята всю ночь подкладывали дров в костер и переворачивали мясо. Странная была картинка – красные занавески, а за ними шевелятся фигуры. Проснешься ночью и смотришь на эти кровавые шторы.
   Это мясо будет пахнуть кедром, сказал Джон Грейди.
   Знаю.
   В горах на юге завели свою песнь койоты. Ролинс потянулся к костру, сбросил туда пепел от сигареты, снова лег на спину.
   Ты когда-нибудь думал о смерти, спросил он.
   Стучалось. А ты?
   И мне стучалось. Как ты считаешь, существует рай?
   Не знаю. Может, и существует… Но разве можно верить в рай и не верить в ад?
   По-моему, можно верить во что угодно.
   Ролинс кивнул и сказал:
   Если только подумать, что с тобой может случиться в этом мире… Голова кругом идет.
   Хочешь сказать, мы зря не веруем?
   Нет… Но иногда я думаю, может, все-таки верить-то лучше, чем не верить.
   Ты часом не собираешься меня бросить?
   Я же сказал, что нет.
   Джон Грейди кивнул.
   Слушай, а на оленьи кишки не прибежит пума?
   Запросто.
   Ты когда-нибудь виден пуму?
   Нет. А ты?
   Только ту, которую убил Джулиус Рамсей, когда охотился с собаками на Грейп-Крике. Он залез на дерево и палкой спихнул ее вниз, чтобы собаки порезвились…
   Думаешь, он говорит правду.
   Похоже, да. Хотя иной раз он и запивает…
   Этот может, кивнул Джон Грейди.
   Снова завыли койоты, потом перестали и. немного помолчав, взялись выть с новой силой.
   Думаешь. Бог приглядывает за людьми, спросил Ролинс.
   Похоже… А как ты считаешь?
   Наверное, ты прав… Есть в мире какой-никакой порядок… А то кто-то чихнет в каком-нибудь Арканзасе, и ты оглянуться не успеешь, как начнется резня. И вообще приключится черт-те что. Каждый станет вытворять, что ему взбредет в голову. Нет. Господь явно за нами присматривает, иначе все полетело бы в тартарары.
   Джон Грейди кивнул.
   Неужели эти сволочи сцапали его?
   Ты про Блевинса?
   Ну да.
   Не знаю. Но ты вроде как мечтал от него избавиться?
   Я не хочу, чтобы с ним приключилась беда.
   Я тоже.
   Думаешь, его и правда зовут Джимми Блевинс?
   Кто его разберет.
   Ночью их разбудили койоты. Джон Грейди и Ролинс лежали и слушали, как те собрались у оленьих останков и дрались с дикими воплями, словно кошки.
   Нет, ты только послушай, что они устроили, сказал Ролинс.
   Он встал, громко шуганул койотов, запустив в них палкой. Те затихли. Ролинс подбросил хвороста в костер, перевернул мясо на жердях. Когда он лег и завернулся в одеяло, койоты принялись за старое.
   Ехали на запад по гористой местности. Время от времени отрезали полоски копченой оленины, отправляли в рот, начинали жевать. Вскоре их пальцы почернели и засалились, и они то и дело вытирали их о конские гривы. Передавали друг другу фляжку с водой и отпускали одобрительные замечания насчет окрестностей. На юге гремела гроза, и небо там почернело от туч, которые медленно тащились, выпуская темные полосы дождя. Заночевали в горах, на каменистом выступе над долиной. По всему южному горизонту полыхали молнии, высвечивая из черноты контуры далеких гор. Утро спустилось на равнину. В низинах стояла вода. Напоили лошадей и сами напились воды, скопившейся в выемках камней. Потом снова стали подниматься в горы, чувствуя, как постепенно их обволакивает прохлада. К вечеру, оказавшись на перевале, они наконец увидели ту самую сказочную страну, о которой рассказывал тогда мексиканец. В фиолетовой дымке виднелись роскошные пастбища. В багровом зареве под облаками к северу тянулся косяк гусей или уток, словно стая рыб в огненном море. Впереди, на равнине, пастухи-вакеро гнали в золотом ореоле пыли большое стадо коров.
   Ночлег устроили на южном склоне, расстелили одеяла на земле под большим нависшим выступом скалы. Ратине достал веревку, взял Малыша, н они исчез ли, а вскоре вернулись с целым сухим деревом. Они развели огромный костер, чтобы как следует согреться. В безбрежной тьме окутавшей равнину, словно отражение их собственного костра, мерцал огонек костра вакеро, до лагеря которых было миль пять. Ночью пошел дождь, и от его капель костер сердито шипел, а лошади выходили из тьмы и стояли, моргая красными глазами. Утро выдалось серым, холодным и солнце долго не появлялось.
   К полудню Джон Грейди и Ролинс спустились с горы и вскоре оказались на равнине. Ехали через такие луга, каких им в жизни не приходилось видеть. Дорога, по которой тут гоняли стада, извивалась в высокой густой траве, словно русло пересохшей реки. Вскоре впереди они увидели стадо, двигавшееся на запал и через час нагнали его.
   Вакеро сразу поняли, кто они такие, по тому, как они держались в седле. Мексиканцы называли их кабальеро, угощали табаком и рассказывали о здешних местах. Пересекли несколько ручьев, потом речку побольше. Завидев приближавшееся стадо, из тополиных рощ выбегали антилопы и белохвостые олени. Стадо же продолжало двигаться на запад, пока под вечер не уперлось в ограду и не повернуло на юг. По ту сторону ограды шла дорога, на которой виднелись следы шин и свежие после недавних дождей отпечатки конских копыт. На дороге показалась девушка на коне, и все разом замолчали. На всаднице были английские сапожки для верховой езды, джодпуры и синий шелковый жокейский камзол. В руке она держала стек, конь у нее был вороной арабской породы. Она, похоже, недавно прокатилась по озеру или сьенаге, потому что конь был мокрым по брюхо, да и нижние концы крыльев седла и сапоги девушки потемнели от влаги. На голове у нее была черная фетровая шляпа с низкой тульей и широкими полями, а распущенные черные волосы струились по спине до талии. Проезжая мимо она обернулась, улыбнулась и коснулась стеком края шляпы. Вакеро тоже стали поочередно касаться руками своих шляп, и только последний из них сделал вид, что не заметил всадницы. Она же пустила коня быстрой иноходью и вскоре скрылась из вида.