Страница:
Между тем за границей Мартов активно участвовал в подготовке фундаментального издания "Общественное движение в России в начале ХХ в.", которое удалось легально выпустить в Петербурге8. Он присутствовал на ряде социал-демократических форумов. В январе 1910 г. на пленуме ЦК он критиковал раскольнический курс большевиков и выступал за прекращение фракционной борьбы. На августовской конференции 1912 г. в Вене Мартов вошел в Организационный комитет партии, противостоявший сепаратно избранному в январе того же года в Праге большевистскому ЦК, и в секретариат ОК.
Когда началась Первая мировая война, Мартов занял отчетливо выраженную интернационалистскую позицию. Он участвовал в Циммервальдской (1915) и Кинтальской (1916) конференциях социал-демократов, выступавших против войны, представляя на них левоцентристское течение. Агитируя за демократический мир, он резко нападал на Плеханова и других членов группы "Единство", требовавших полной поддержки российского правительства в войне. Но Мартов в то же время выступал и против сепаратного мира и решительно осуждал губительный курс превращения империалистической войны в гражданскую, выдвинутый Лениным.
Когда началась революция 1917 г., Мартов находился в Швейцарии. Он был по-прежнему убежден в правильности меньшевистской тактики в революции 1905 г., соответствовавшей канонам марксизма: социалистическая революция может произойти только при прочных демократических традициях, в условиях высокого уровня экономики и культуры, превращения рабочего класса в большинство нации. Мартов полагал, что буржуазия сыграет революционную роль в развернувшихся бурных событиях, но затем возможен ее отход от революции. В этом случае он считал целесообразным замену буржуазного правительства оппозиционным с участием левых партий. Но возможность перехода политической власти к демократическим кругам он видел лишь после обретения "мелкобуржуазной демократией" политической сознательности. Его глубокое убеждение было в том, что революция не может развиваться в атмосфере войны. Но и сепаратный мир он решительно отвергал. В то время как Мартов и другие меньшевики стремились, надо сказать, безуспешно, распутать клубок глубочайших внутренних противоречий, который возник с началом Февральской революции, большевики после возвращения В.И. Ленина в Россию и их партийной конференции в апреле 1917 г. взяли на вооружение ленинский план непосредственного проведения "социалистической революции", которая, согласно их утверждениям, разом разрубила бы весь узел. Не удивительно, что постепенно большевикам, развернувшим демагогическую кампанию, удалось привлечь на свою сторону симпатии той самой лишенной политической сознательности "мелкобуржуазной демократии" в лице значительной части населения, которой импонировали простые, быстрые и решительные действия. Мартов еще за границей понимал, что большевики стремятся прийти к власти не силой собственного класса, а увлекая за собой "солдат-крестьян"9.
9 (22) мая 1917 г. Ю.О. Мартов возвратился в Россию вместе с небольшой группой своих сторонников -- меньшевиков-интерна-ционалистов. Встречали его торжественно -- приветственные речи произнесли лидер эсеров министр В.М. Чернов, руководящие меньшевистские деятели Церетели, Скобелев, Гвоздев. Мартов решил остаться в составе меньшевистской партии, несмотря на серьезные разногласия с ее руководством: он не одобрял ни революционно-оборонческой позиции большинства партии, ни ее участия в коалиционном Временном правительстве. Интернационалисты составили в партии меньшевиков оппозиционную группу. Эта позиция Мартова была им четко выражена уже в день приезда на заседавшей в это время Всероссийской конференции меньшевистских и объединенных организаций РСДРП. Его речь была встречена большинством делегатов с недовольством. Мартов и несколько его сторонников заявили, что они не несут ответственности за решения конференции, не участвовали в выборах руководящего органа -- Организационного комитета.
Фактически интернационалисты превратились в автономную фракцию -- в конце мая под руководством Мартова стал выходить "Летучий листок меньшевиков-интернационалистов", в июне он был инициатором создания их Временного центрального бюро. В "Летучем листке" No 2 Мартов писал, что меньшевики вместе с эсерами неизбежно способствовали тому, что недовольство масс бросает их в объятия ленинизма. Мартов выступает теперь с принципиально новой установкой -- образования демократического правительства, опирающегося на партии, представленные в Советах, без участия буржуазных сил. И это, и в еще большей степени его предложение направить странам Антанты ультиматум с требованием начать мирные переговоры на базе всеобщего перемирия, а в случае отказа порвать с Антантой и вести сепаратные военные действия, если немцы атакуют, звучали тогда утопически10. Вместе с тем Мартов все более отдавал себе отчет в том, какова истинная цена ленинских страстных выступлений против мировой "империалистиче-ской" войны, все глубже понимал истинные цели своего бывшего соратника и друга. Он как-то говорил меньшевику И.Г. Церетели: "Для Ленина такие явления, как война или мир, сами по себе никакого интереса не представляют. Единственная вещь, которая его интересует, это революция, и настоящей революцией он считает только ту, где власть будет захвачена большевиками. Я задаю себе вопрос, что будет делать Ленин, если демократии удастся добиться заключения мира? Очень возможно, что в этом случае Ленин перестроит всю свою агитацию в массах и станет проповедовать им, что все беды послевоенной поры происходят от преступления демократии, состоящего в том, что она преждевременно закончила войну и не имела мужества довести ее до полного разгрома германского империализма"11.
Мартов опасался, что поддержка лидерами меньшевиков и эсеров Временного правительства скомпрометирует их, повысит шансы экстремистских элементов, но в то же время он стремился не допустить острого столкновения Петроградского совета с большевиками, призывал к политике взаимной сдержанности12.
В условиях, когда экстремистские силы приобретали все большее влияние на массы, позиции интернационалистов в меньшевистской партии постепенно укреплялись. На I Всероссийском съезде Советов (июнь 1917 г.) Мартов несколько раз выступал, предлагал потребовать от правительства, чтобы оно добилось отказа Антанты от контрибуций и аннексий, осуждал правительственное решение начать наступление на фронте. События 3--5 (16--18) июля в Петрограде он оценил как "стихийное бунтарство", а преследование большевиков после этих событий резко осудил. Глубокая личная честность подвела Мартова: он никак не мог поверить в то, о чем трубила пресса -- большевики получают на свою антивоенную пропаганду крупные денежные суммы через германские спецслужбы. Как читатель увидит из писем, он так и не поверил в этот факт, позже документально доказанный, вплоть до последних своих дней. Пока же он вместе с И.С. Астровым от имени Центрального бюро меньшевиков-интернационалистов обратился с письмом к VI съезду большевистской партии, выражая "глубокое возмущение против клеветнической кампании, которая целое течение в русской социал-демократии стремится представить агентурой германского правительства". Правда, обращение тщетно предостерегало большевиков, что "не должна быть допущена подмена завоевания власти большинством революционной демократии задачей завоевания власти в ходе борьбы с этим большинством и против него"13.
Вскоре после большевистского съезда, во второй половине августа, состоялся объединительный съезд социал-демократов, не примыкавших к экстремистскому течению. Хотя он и провозгласил создание РСДРП (объединенной), действительного объединения не произошло. Мартов перед съездом не исключал возможности отказаться от вхождения в объединенную партию, но другие интернационалисты не поддержали его. На съезде он был весьма активен, многократно выступал. В докладе "Политический момент и задачи партии" он критиковал партийное руководство, протестовал против его блока с буржуазией, призывал к совместным действиям рабочего класса и городской и сельской мелкой буржуазии. Автономную фракцию интернационалистов на съезде поддержало свыше трети делегатов -- это было свидетельство роста ее влияния.
События августа--сентября 1917 г. убеждали Мартова в необходимости образования "революционно-демократического правительства", способного заключить мир и пойти на глубокие социальные реформы. Идея правительства всех социалистических сил, которое могло бы противопоставить себя как рвавшимся к власти большевикам, так и правым, стремившимся к социальному реваншу, звучала в его политической публицистике все более отчетливо. Критика Мартовым снятого в начале июля, а через два месяца снова выдвинутого большевиками лозунга перехода всей власти к Советам основывалась на понимании им специфической обстановки и характера русской революции. Он считал опасным преждевременный рывок пролетариата к власти. Буржуазную демократию должна сменить революционная демократия; политические скачки ведут в пропасть; единственное, что может помешать переходу власти в руки демократии, -- раскол в ее среде14.
Но события развивались по другой схеме. 24 октября (6 ноября) большевики приступили к захвату власти в Петрограде, а на следующий день открылся II Всероссийский съезд Советов. В самом его начале Мартов выступил с предложением обсудить возможности мирного разрешения кризиса, призвав большевиков начать переговоры с другими социалистическими партиями и организациями15. Поначалу казалось, что его идея может дать результат: даже большевики, среди которых было немало более или менее осторожных политиков, поддержали его. Но конфронтационная стихия возобладала: меньшевики-оборонцы, правые эсеры, трудовики покинули съезд. Мартов пытался было продолжать свою посредническую линию -- через умеренных большевиков и левых эсеров он добивался приостановки приказа о штурме Зимнего дворца, повторял идею межпартийных переговоров. Но сначала стало известно, что приказ отдан и штурм Зимнего начнется вот-вот, а вслед за этим съезд под бурную овацию принял предложенную Л.Д. Троцким резолюцию, приветствовавшую вооруженное восстание и осуждавшую тех, кто покинул съезд. Это была декларация непримиримости, воспринятая Мартовым как исключавшая дальнейшие переговоры. Побеседовав с меньшевиками, еще остававшимися на съезде, он выступил с заявлением о том, что они покидают заседания. Б.И. Николаевский, присутствовавший на II съезде Советов, рассказывает: "В переполненном зале было шумно, и, несмотря на призыв к тишине, глухой голос больного Мартова (у него уже начался туберкулезный процесс в горле) был почти не слышен даже передним рядам. Неожиданно в зал ворвался гул далекого пушечного выстрела. Все поняли: начался решающий штурм. И в наступившей тишине донеслись срывающиеся слова Мартова: "Это -- похороны единства рабочего класса... Мы участниками не будем". При выходе из зала большевик
И.А. Акулов бросил упрек: "А мы меж собой думали: кто-кто, а Мартов останется с нами..." Мартов ответил: "Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы соучаствуете" и устало вышел, махнув рукой"16. Вспоминал ли об этом разговоре Акулов, который станет и секретарем ЦК КП(б) Украины, и прокурором СССР, в сталинских застенках перед расстрелом в 1939 г.?
Но через несколько дней как будто вновь забрезжила возможность предотвратить появление "окопно-казарменного квази-социализма", каковой стремились, по выражению Мартова, создать большевики, установить деловое сотрудничество различных социалистических сил, разрешить кризис мирными, политическими средствами. К Петрограду продвигались войска генерала П.Н. Краснова, стремившегося восстановить власть правительства А.Ф. Керенского, который находился вместе с Красновым в Гатчине. В самом Питере подняли мятеж юнкера -- курсанты военных учебных заведений. Власть большевиков повисла на волоске. Когда в этих условиях Всероссийский Исполнительный Комитет профсоюза железнодорожников (Викжель) потребовал, чтобы были начаты переговоры об образовании "однородного социалистического правительства", угрожал в противном случае всеобщей забастовкой на транспорте (Викжель поддержали и другие профсоюзы), большевистское руководство дало на это согласие. Мартов фактически возглавил меньшевистскую делегацию на переговорах, которые продвигались успешно и привели к соглашению об образовании правительства с участием большевиков, меньшевиков и эсеров при условии, что ни Ленин, ни Троцкий в его состав не войдут. Но оказалось, что Ленин вел переговоры только для того, чтобы затянуть время. Когда стало известно о разгроме отрядов Краснова на подступах к столице и мятежа внутри города, Ленин отказался от достигнутого согласия. Даже часть видных большевиков была возмущена этим его вероломством -- А.И. Рыков, Л.Б. Каменев и другие подали в отставку. Впрочем, через несколько дней они вновь заняли властные посты. Мартов же вынужден был 3 (16) ноября констатировать, что в условиях политического террора формирование единого фронта с большевиками невозможно17. Он считал, что Октябрьский переворот явился результатом близорукой политики кадетских лидеров и правых социал-демократов, которые отстаивали коалицию с ними18.
Анализируя в это время ситуацию в России, Мартов констатировал, что за большевиками идет основная часть пролетариата, но их власть не может рассматриваться в качестве "пролетарской диктатуры", ибо она облечена в демагогические формы и пытается насадить европейский идеал на азиатской почве, проявляя "аракчеев-ское понимание социализма и пугачевское понимание классовой борьбы". Попытки насадить социализм в отсталой стране он рассматривал как бессмысленную утопию. Но он трезво отдавал себе отчет, что ленинская диктатура не обречена на гибель в скором времени. Мартов отмечал, что меньшевики потерпели поражение как пролетарская партия, что проявилось, в частности, на состоявшихся уже после Октябрьского переворота выборах в Учредительное собрание (меньшевики оказались на последнем месте). На экстренном съезде РСДРП (объединенной), состоявшемся в конце ноября --начале декабря 1917 г., Мартов отвергал требование поддержки восстания против большевиков, выдвинутое правым крылом партии. Единственную возможность спасения революции он видел в восстановлении единства рабочего движения, в координации его сил с мелкобуржуазной демократией, имея в виду прежде всего эсеров, в возвращении к лозунгу единой социалистической революционной власти. На съезде Мартов договорился о коалиции с левым крылом революционных оборонцев, возглавляемых Ф.И. Даном, сторонники которой получили большинство в ЦК. С этого времени Мартов не только фактически, но и формально возглавил меньшевистскую партию.
После того как столица была перенесена в Москву (март 1918 г.), Мартов также переехал туда, чтобы оставаться в центре политических событий. Он возобновил свое участие во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете, был избран депутатом Московского совета. Играя, как кошка с мышкой, Ленин то усиливал, то несколько ослаблял преследование меньшевиков (такой характер поведения Ленина был предсказан еще в начале века, когда в меньшевистском издании появилась серия карикатур "Как мыши кота хоронили").
Мартов участвовал в IV Всероссийском съезде Советов (март 1918 г.), на котором он выступил против ратификации Брестского мирного договора с Германией и призывал создать такую власть, которая нашла бы силы и возможности, чтобы сорвать этот мир19.
Вскоре после этого, в апреле, произошло его столкновение с И.В. Сталиным, которого он в газете "Вперед" обвинил в участии в "эксах" и сообщил, что нынешний нарком по делам национальностей был в свое время исключен из партии. Оскорбленный Сталин потребовал наказания. Трибунал печати, впрочем, приговорил Мартова лишь к общественному порицанию "за легкомысленное для общественного деятеля и недобросовестное в отношении народа преступное пользование печатью"20. Обратим внимание на уклончивый характер этого "приговора", в котором существо вопроса обходилось полностью. Создается впечатление, что это решение было вызвано тем, что сами судьи оказались под влиянием аргументации Мартова. Иначе как же объяснить, что требование Сталина признать Мартова клеветником удовлетворено не было и трибунал постановил оставить жалобу Сталина без дальнейшего рассмотрения? Свою аргументацию Мартов еще более усилил через несколько лет, опубликовав уже в эмиграции статью "Таинственный незнакомец", в которой доказывал, что в 1910 г. Закавказский комитет РСДРП исключил Сталина из партии за участие в ограблении банка21.
Выступления Ю.О. Мартова и других меньшевиков против большевистского террора, за поворот к демократическим нормам управления Россией, его боевые статьи в московской газете "Вперед", ставшей центральным органом меньшевистской партии, выступления на заседании ВЦИК и Московского совета вызывали все большее озлобление власть предержащих. 14 июня ВЦИК принял резолюцию об исключении из своего состава меньшевиков и правых эсеров. Резолюция требовала также, чтобы Советы всех уровней удалили представителей этих партий из своего состава. Так Мартов лишился и второго своего "советского" поста -- в Московском совете.
Трудно судить, сыграла ли в этом исключении роль вышедшая как раз в июне (но неизвестно, до "исторического" заседания ВЦИК или после него) брошюра Мартова "Против смертной казни". Но тот факт, что ее появление было встречено с негодованием "кормчим революции" и его соратниками, не может вызывать сомнения. Мартов страстно разоблачал "партию смертных казней", которую он называл таким же врагом рабочего класса, как и партию погромов. "Позор партии, которая званием социалиста пытается освятить гнусное ремесло палача" -- так заканчивалась эта брошюра. Надо сказать, что и в среде большевиков находились люди, на которых факты, аргументация, пафос смелой брошюры произвели неизгладимое впечатление, но таковые либо молчали, либо, если они осмеливались протестовать, их быстро заставляли замолчать, иногда с помощью пули в затылок. Б.И. Николаевский в конце 50-х годов рассказал ранее неизвестный эпизод: "...В феврале 1919 года к Мартову пришел незнакомый молодой человек, рассказавший, что он -- чекист. Он прочитал брошюру Мартова и передавал, что в их среде много о ней споров, причем целый ряд коллег признавал Мартова правым. Пришедший сказал, что раньше он с ними не соглашался, но недавно ему пришлось принять участие в расстреле группы великих князей (по времени это могла быть только группа Николая Михайловича, Павла Александровича и др.) -- и теперь он убедился, что Мартов прав, а потому предлагал Мартову свой материал для использования его в печати. Рассказ произвел на Мартова большое впечатление, и он предложил своему посетителю записать все виденное, со всеми подробностями, обещая использовать этот рассказ в печати. Посетитель обещал, но больше не показывался. Позднее из большевистских источников стало известно, что был арестован молодой человек, который читал группе своих товарищей рассказ о расстреле великих князей. При аресте этот рассказ был найден, и арестованный не отрицал, что был у Мартова, под влиянием которого стал противником смертной казни. Чекист был расстрелян за разглашение служебной тайны --имени его никогда не удалось установить"22.
Вслед за изгнанием из Советов были закрыты меньшевистские газеты.
С начала июля 1918 г., после расправы с левыми эсерами, обвиненными в организации мятежа, Мартова начинают преследовать карательные органы. В его квартире производятся обыски, один раз к нему явились с ордером на домашний арест, правда через несколько дней отмененный. Но в отличие от других меньшевиков, которые подвергались арестам, отправлялись в сыпнотифозные тюремные камеры (несколько известных деятелей партии заразились в заключении тифом и умерли), репрессии против Мартова были по тем временам мягкими. Не соответствует истине утверждение ряда авторов, что он находился на полулегальном или даже на нелегальном положении.
В то же время многие авторы отмечают особое отношение к Мартову, полагая, что именно Ленин не допускал грубых репрессий против него, и это, по всей видимости, соответствует истине. Но эти же авторы полагают, что Ленин был "искренне привязан к Мартову" (Б.И. Николаевский). А. Балабанова пишет: "Чувства, например, Ленина к П.Б. Аксельроду и в особенности к Ю.О. Мартову были временами братские, теплые, даже нежные. Слушая речи Мартова или читая его политические статьи, Ленин словно любовался его талантом, не мог противостоять обаянию его личности, мог даже на мгновение забыть, что имеет дело с противником, опасным противником...23 Эти индивидуальные эстетические переживания, создававшие и специфическую этическую атмосферу, не мешали Ленину тут же в полемике с Мартовым прибегать к аргументации и тону, совершенно не соответствующим уровню и методам политической и тем более социалистической дискуссии"24. Б.И. Николаевский, в свою очередь, утверждает, что "отношение Ленина к Мартову вообще приходится считать психологической загадкой"25. Нам представляется, что "психологизма" или "эстетизма" в обращении с Мартовым со стороны Ленина не было, что его позиция объяснялась чисто политическими моментами. Главный из них состоял в том, что Мартов был тесно связан и высоко ценим теми зарубежными левосоциалистическими кругами, которые Ленин всерьез пытался вовлечь в коммунистическое движение. Среди них особое место занимала Независимая социал-демократическая партия Германии (НСДПГ), на политические позиции которой через свои печатные выступления и письма к А.Н. Штейну, русскому эмигранту, близкому к руководству этой партии, Мартов оказывал серьезное влияние. "Либеральное" отношение к лидеру меньшевиков-интернациона-листов должно было продемонстрировать "широту кругозора" большевистских лидеров, арест же послужил бы весомым подтверждением сообщений о большевистском терроре. В такую схему вполне вписывается официальное разрешение на выезд за границу, которое получил Ю.О. Мартов несколько позже.
Ситуация конфронтации несколько изменилась поздней осенью 1918 г., когда стало известно о революции в Германии, революционных событиях в Австро-Венгрии, а затем и о распаде на Австрию, Венгрию и Чехословакию. Мартов смотрел на эти события оптимистически, считая их началом социалистической революции на Западе. (Ленин был трезвее, он говорил, что у немцев -- февраль, а не октябрь.) Полагая, что революция на цивилизованном Западе сможет оказать цивилизующее влияние на большевиков, Мартов не исключал возможности включения последних в орбиту международной социальной революции и приобретающих в силу этого более устойчивую почву в России. Хотя он продолжал резко критиковать большевиков, которые создали бюрократическую диктатуру, основанную на "атомизации масс"26, он считал теперь Октябрьский переворот исторической необходимостью и заявлял о поддержке большевистской власти в гражданской войне. Отношение же самой этой власти к меньшевикам оставалось резко отрицательным, хотя и испытывало колебания. 30 ноября 1918 г. меньшевистская партия была легализована, весной 1919 г. вновь начались аресты и была закрыта новая центральная газета социал-демократов "Всегда вперед"; еще одна либеральная "оттепель" имела место в начале 1920 г., но и она быстро сменилась волной террора.
В начале 1920 г. Мартову удалось установить связь с европейскими социалистическими партиями, занимавшими центристские позиции -- французской, австрийской, -- и, главное, укрепить связь с Независимой социал-демократической партией Германии. В этих партиях шли острые дискуссии по вопросу о международной принадлежности. Мартов полагал, что они должны не только сохранить организационную самостоятельность, но и образовать собственное международное объединение, которое, однако, рассматривалось как временное, как этап на пути к восстановлению единства социалистического движения.
Когда началась Первая мировая война, Мартов занял отчетливо выраженную интернационалистскую позицию. Он участвовал в Циммервальдской (1915) и Кинтальской (1916) конференциях социал-демократов, выступавших против войны, представляя на них левоцентристское течение. Агитируя за демократический мир, он резко нападал на Плеханова и других членов группы "Единство", требовавших полной поддержки российского правительства в войне. Но Мартов в то же время выступал и против сепаратного мира и решительно осуждал губительный курс превращения империалистической войны в гражданскую, выдвинутый Лениным.
Когда началась революция 1917 г., Мартов находился в Швейцарии. Он был по-прежнему убежден в правильности меньшевистской тактики в революции 1905 г., соответствовавшей канонам марксизма: социалистическая революция может произойти только при прочных демократических традициях, в условиях высокого уровня экономики и культуры, превращения рабочего класса в большинство нации. Мартов полагал, что буржуазия сыграет революционную роль в развернувшихся бурных событиях, но затем возможен ее отход от революции. В этом случае он считал целесообразным замену буржуазного правительства оппозиционным с участием левых партий. Но возможность перехода политической власти к демократическим кругам он видел лишь после обретения "мелкобуржуазной демократией" политической сознательности. Его глубокое убеждение было в том, что революция не может развиваться в атмосфере войны. Но и сепаратный мир он решительно отвергал. В то время как Мартов и другие меньшевики стремились, надо сказать, безуспешно, распутать клубок глубочайших внутренних противоречий, который возник с началом Февральской революции, большевики после возвращения В.И. Ленина в Россию и их партийной конференции в апреле 1917 г. взяли на вооружение ленинский план непосредственного проведения "социалистической революции", которая, согласно их утверждениям, разом разрубила бы весь узел. Не удивительно, что постепенно большевикам, развернувшим демагогическую кампанию, удалось привлечь на свою сторону симпатии той самой лишенной политической сознательности "мелкобуржуазной демократии" в лице значительной части населения, которой импонировали простые, быстрые и решительные действия. Мартов еще за границей понимал, что большевики стремятся прийти к власти не силой собственного класса, а увлекая за собой "солдат-крестьян"9.
9 (22) мая 1917 г. Ю.О. Мартов возвратился в Россию вместе с небольшой группой своих сторонников -- меньшевиков-интерна-ционалистов. Встречали его торжественно -- приветственные речи произнесли лидер эсеров министр В.М. Чернов, руководящие меньшевистские деятели Церетели, Скобелев, Гвоздев. Мартов решил остаться в составе меньшевистской партии, несмотря на серьезные разногласия с ее руководством: он не одобрял ни революционно-оборонческой позиции большинства партии, ни ее участия в коалиционном Временном правительстве. Интернационалисты составили в партии меньшевиков оппозиционную группу. Эта позиция Мартова была им четко выражена уже в день приезда на заседавшей в это время Всероссийской конференции меньшевистских и объединенных организаций РСДРП. Его речь была встречена большинством делегатов с недовольством. Мартов и несколько его сторонников заявили, что они не несут ответственности за решения конференции, не участвовали в выборах руководящего органа -- Организационного комитета.
Фактически интернационалисты превратились в автономную фракцию -- в конце мая под руководством Мартова стал выходить "Летучий листок меньшевиков-интернационалистов", в июне он был инициатором создания их Временного центрального бюро. В "Летучем листке" No 2 Мартов писал, что меньшевики вместе с эсерами неизбежно способствовали тому, что недовольство масс бросает их в объятия ленинизма. Мартов выступает теперь с принципиально новой установкой -- образования демократического правительства, опирающегося на партии, представленные в Советах, без участия буржуазных сил. И это, и в еще большей степени его предложение направить странам Антанты ультиматум с требованием начать мирные переговоры на базе всеобщего перемирия, а в случае отказа порвать с Антантой и вести сепаратные военные действия, если немцы атакуют, звучали тогда утопически10. Вместе с тем Мартов все более отдавал себе отчет в том, какова истинная цена ленинских страстных выступлений против мировой "империалистиче-ской" войны, все глубже понимал истинные цели своего бывшего соратника и друга. Он как-то говорил меньшевику И.Г. Церетели: "Для Ленина такие явления, как война или мир, сами по себе никакого интереса не представляют. Единственная вещь, которая его интересует, это революция, и настоящей революцией он считает только ту, где власть будет захвачена большевиками. Я задаю себе вопрос, что будет делать Ленин, если демократии удастся добиться заключения мира? Очень возможно, что в этом случае Ленин перестроит всю свою агитацию в массах и станет проповедовать им, что все беды послевоенной поры происходят от преступления демократии, состоящего в том, что она преждевременно закончила войну и не имела мужества довести ее до полного разгрома германского империализма"11.
Мартов опасался, что поддержка лидерами меньшевиков и эсеров Временного правительства скомпрометирует их, повысит шансы экстремистских элементов, но в то же время он стремился не допустить острого столкновения Петроградского совета с большевиками, призывал к политике взаимной сдержанности12.
В условиях, когда экстремистские силы приобретали все большее влияние на массы, позиции интернационалистов в меньшевистской партии постепенно укреплялись. На I Всероссийском съезде Советов (июнь 1917 г.) Мартов несколько раз выступал, предлагал потребовать от правительства, чтобы оно добилось отказа Антанты от контрибуций и аннексий, осуждал правительственное решение начать наступление на фронте. События 3--5 (16--18) июля в Петрограде он оценил как "стихийное бунтарство", а преследование большевиков после этих событий резко осудил. Глубокая личная честность подвела Мартова: он никак не мог поверить в то, о чем трубила пресса -- большевики получают на свою антивоенную пропаганду крупные денежные суммы через германские спецслужбы. Как читатель увидит из писем, он так и не поверил в этот факт, позже документально доказанный, вплоть до последних своих дней. Пока же он вместе с И.С. Астровым от имени Центрального бюро меньшевиков-интернационалистов обратился с письмом к VI съезду большевистской партии, выражая "глубокое возмущение против клеветнической кампании, которая целое течение в русской социал-демократии стремится представить агентурой германского правительства". Правда, обращение тщетно предостерегало большевиков, что "не должна быть допущена подмена завоевания власти большинством революционной демократии задачей завоевания власти в ходе борьбы с этим большинством и против него"13.
Вскоре после большевистского съезда, во второй половине августа, состоялся объединительный съезд социал-демократов, не примыкавших к экстремистскому течению. Хотя он и провозгласил создание РСДРП (объединенной), действительного объединения не произошло. Мартов перед съездом не исключал возможности отказаться от вхождения в объединенную партию, но другие интернационалисты не поддержали его. На съезде он был весьма активен, многократно выступал. В докладе "Политический момент и задачи партии" он критиковал партийное руководство, протестовал против его блока с буржуазией, призывал к совместным действиям рабочего класса и городской и сельской мелкой буржуазии. Автономную фракцию интернационалистов на съезде поддержало свыше трети делегатов -- это было свидетельство роста ее влияния.
События августа--сентября 1917 г. убеждали Мартова в необходимости образования "революционно-демократического правительства", способного заключить мир и пойти на глубокие социальные реформы. Идея правительства всех социалистических сил, которое могло бы противопоставить себя как рвавшимся к власти большевикам, так и правым, стремившимся к социальному реваншу, звучала в его политической публицистике все более отчетливо. Критика Мартовым снятого в начале июля, а через два месяца снова выдвинутого большевиками лозунга перехода всей власти к Советам основывалась на понимании им специфической обстановки и характера русской революции. Он считал опасным преждевременный рывок пролетариата к власти. Буржуазную демократию должна сменить революционная демократия; политические скачки ведут в пропасть; единственное, что может помешать переходу власти в руки демократии, -- раскол в ее среде14.
Но события развивались по другой схеме. 24 октября (6 ноября) большевики приступили к захвату власти в Петрограде, а на следующий день открылся II Всероссийский съезд Советов. В самом его начале Мартов выступил с предложением обсудить возможности мирного разрешения кризиса, призвав большевиков начать переговоры с другими социалистическими партиями и организациями15. Поначалу казалось, что его идея может дать результат: даже большевики, среди которых было немало более или менее осторожных политиков, поддержали его. Но конфронтационная стихия возобладала: меньшевики-оборонцы, правые эсеры, трудовики покинули съезд. Мартов пытался было продолжать свою посредническую линию -- через умеренных большевиков и левых эсеров он добивался приостановки приказа о штурме Зимнего дворца, повторял идею межпартийных переговоров. Но сначала стало известно, что приказ отдан и штурм Зимнего начнется вот-вот, а вслед за этим съезд под бурную овацию принял предложенную Л.Д. Троцким резолюцию, приветствовавшую вооруженное восстание и осуждавшую тех, кто покинул съезд. Это была декларация непримиримости, воспринятая Мартовым как исключавшая дальнейшие переговоры. Побеседовав с меньшевиками, еще остававшимися на съезде, он выступил с заявлением о том, что они покидают заседания. Б.И. Николаевский, присутствовавший на II съезде Советов, рассказывает: "В переполненном зале было шумно, и, несмотря на призыв к тишине, глухой голос больного Мартова (у него уже начался туберкулезный процесс в горле) был почти не слышен даже передним рядам. Неожиданно в зал ворвался гул далекого пушечного выстрела. Все поняли: начался решающий штурм. И в наступившей тишине донеслись срывающиеся слова Мартова: "Это -- похороны единства рабочего класса... Мы участниками не будем". При выходе из зала большевик
И.А. Акулов бросил упрек: "А мы меж собой думали: кто-кто, а Мартов останется с нами..." Мартов ответил: "Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы соучаствуете" и устало вышел, махнув рукой"16. Вспоминал ли об этом разговоре Акулов, который станет и секретарем ЦК КП(б) Украины, и прокурором СССР, в сталинских застенках перед расстрелом в 1939 г.?
Но через несколько дней как будто вновь забрезжила возможность предотвратить появление "окопно-казарменного квази-социализма", каковой стремились, по выражению Мартова, создать большевики, установить деловое сотрудничество различных социалистических сил, разрешить кризис мирными, политическими средствами. К Петрограду продвигались войска генерала П.Н. Краснова, стремившегося восстановить власть правительства А.Ф. Керенского, который находился вместе с Красновым в Гатчине. В самом Питере подняли мятеж юнкера -- курсанты военных учебных заведений. Власть большевиков повисла на волоске. Когда в этих условиях Всероссийский Исполнительный Комитет профсоюза железнодорожников (Викжель) потребовал, чтобы были начаты переговоры об образовании "однородного социалистического правительства", угрожал в противном случае всеобщей забастовкой на транспорте (Викжель поддержали и другие профсоюзы), большевистское руководство дало на это согласие. Мартов фактически возглавил меньшевистскую делегацию на переговорах, которые продвигались успешно и привели к соглашению об образовании правительства с участием большевиков, меньшевиков и эсеров при условии, что ни Ленин, ни Троцкий в его состав не войдут. Но оказалось, что Ленин вел переговоры только для того, чтобы затянуть время. Когда стало известно о разгроме отрядов Краснова на подступах к столице и мятежа внутри города, Ленин отказался от достигнутого согласия. Даже часть видных большевиков была возмущена этим его вероломством -- А.И. Рыков, Л.Б. Каменев и другие подали в отставку. Впрочем, через несколько дней они вновь заняли властные посты. Мартов же вынужден был 3 (16) ноября констатировать, что в условиях политического террора формирование единого фронта с большевиками невозможно17. Он считал, что Октябрьский переворот явился результатом близорукой политики кадетских лидеров и правых социал-демократов, которые отстаивали коалицию с ними18.
Анализируя в это время ситуацию в России, Мартов констатировал, что за большевиками идет основная часть пролетариата, но их власть не может рассматриваться в качестве "пролетарской диктатуры", ибо она облечена в демагогические формы и пытается насадить европейский идеал на азиатской почве, проявляя "аракчеев-ское понимание социализма и пугачевское понимание классовой борьбы". Попытки насадить социализм в отсталой стране он рассматривал как бессмысленную утопию. Но он трезво отдавал себе отчет, что ленинская диктатура не обречена на гибель в скором времени. Мартов отмечал, что меньшевики потерпели поражение как пролетарская партия, что проявилось, в частности, на состоявшихся уже после Октябрьского переворота выборах в Учредительное собрание (меньшевики оказались на последнем месте). На экстренном съезде РСДРП (объединенной), состоявшемся в конце ноября --начале декабря 1917 г., Мартов отвергал требование поддержки восстания против большевиков, выдвинутое правым крылом партии. Единственную возможность спасения революции он видел в восстановлении единства рабочего движения, в координации его сил с мелкобуржуазной демократией, имея в виду прежде всего эсеров, в возвращении к лозунгу единой социалистической революционной власти. На съезде Мартов договорился о коалиции с левым крылом революционных оборонцев, возглавляемых Ф.И. Даном, сторонники которой получили большинство в ЦК. С этого времени Мартов не только фактически, но и формально возглавил меньшевистскую партию.
После того как столица была перенесена в Москву (март 1918 г.), Мартов также переехал туда, чтобы оставаться в центре политических событий. Он возобновил свое участие во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете, был избран депутатом Московского совета. Играя, как кошка с мышкой, Ленин то усиливал, то несколько ослаблял преследование меньшевиков (такой характер поведения Ленина был предсказан еще в начале века, когда в меньшевистском издании появилась серия карикатур "Как мыши кота хоронили").
Мартов участвовал в IV Всероссийском съезде Советов (март 1918 г.), на котором он выступил против ратификации Брестского мирного договора с Германией и призывал создать такую власть, которая нашла бы силы и возможности, чтобы сорвать этот мир19.
Вскоре после этого, в апреле, произошло его столкновение с И.В. Сталиным, которого он в газете "Вперед" обвинил в участии в "эксах" и сообщил, что нынешний нарком по делам национальностей был в свое время исключен из партии. Оскорбленный Сталин потребовал наказания. Трибунал печати, впрочем, приговорил Мартова лишь к общественному порицанию "за легкомысленное для общественного деятеля и недобросовестное в отношении народа преступное пользование печатью"20. Обратим внимание на уклончивый характер этого "приговора", в котором существо вопроса обходилось полностью. Создается впечатление, что это решение было вызвано тем, что сами судьи оказались под влиянием аргументации Мартова. Иначе как же объяснить, что требование Сталина признать Мартова клеветником удовлетворено не было и трибунал постановил оставить жалобу Сталина без дальнейшего рассмотрения? Свою аргументацию Мартов еще более усилил через несколько лет, опубликовав уже в эмиграции статью "Таинственный незнакомец", в которой доказывал, что в 1910 г. Закавказский комитет РСДРП исключил Сталина из партии за участие в ограблении банка21.
Выступления Ю.О. Мартова и других меньшевиков против большевистского террора, за поворот к демократическим нормам управления Россией, его боевые статьи в московской газете "Вперед", ставшей центральным органом меньшевистской партии, выступления на заседании ВЦИК и Московского совета вызывали все большее озлобление власть предержащих. 14 июня ВЦИК принял резолюцию об исключении из своего состава меньшевиков и правых эсеров. Резолюция требовала также, чтобы Советы всех уровней удалили представителей этих партий из своего состава. Так Мартов лишился и второго своего "советского" поста -- в Московском совете.
Трудно судить, сыграла ли в этом исключении роль вышедшая как раз в июне (но неизвестно, до "исторического" заседания ВЦИК или после него) брошюра Мартова "Против смертной казни". Но тот факт, что ее появление было встречено с негодованием "кормчим революции" и его соратниками, не может вызывать сомнения. Мартов страстно разоблачал "партию смертных казней", которую он называл таким же врагом рабочего класса, как и партию погромов. "Позор партии, которая званием социалиста пытается освятить гнусное ремесло палача" -- так заканчивалась эта брошюра. Надо сказать, что и в среде большевиков находились люди, на которых факты, аргументация, пафос смелой брошюры произвели неизгладимое впечатление, но таковые либо молчали, либо, если они осмеливались протестовать, их быстро заставляли замолчать, иногда с помощью пули в затылок. Б.И. Николаевский в конце 50-х годов рассказал ранее неизвестный эпизод: "...В феврале 1919 года к Мартову пришел незнакомый молодой человек, рассказавший, что он -- чекист. Он прочитал брошюру Мартова и передавал, что в их среде много о ней споров, причем целый ряд коллег признавал Мартова правым. Пришедший сказал, что раньше он с ними не соглашался, но недавно ему пришлось принять участие в расстреле группы великих князей (по времени это могла быть только группа Николая Михайловича, Павла Александровича и др.) -- и теперь он убедился, что Мартов прав, а потому предлагал Мартову свой материал для использования его в печати. Рассказ произвел на Мартова большое впечатление, и он предложил своему посетителю записать все виденное, со всеми подробностями, обещая использовать этот рассказ в печати. Посетитель обещал, но больше не показывался. Позднее из большевистских источников стало известно, что был арестован молодой человек, который читал группе своих товарищей рассказ о расстреле великих князей. При аресте этот рассказ был найден, и арестованный не отрицал, что был у Мартова, под влиянием которого стал противником смертной казни. Чекист был расстрелян за разглашение служебной тайны --имени его никогда не удалось установить"22.
Вслед за изгнанием из Советов были закрыты меньшевистские газеты.
С начала июля 1918 г., после расправы с левыми эсерами, обвиненными в организации мятежа, Мартова начинают преследовать карательные органы. В его квартире производятся обыски, один раз к нему явились с ордером на домашний арест, правда через несколько дней отмененный. Но в отличие от других меньшевиков, которые подвергались арестам, отправлялись в сыпнотифозные тюремные камеры (несколько известных деятелей партии заразились в заключении тифом и умерли), репрессии против Мартова были по тем временам мягкими. Не соответствует истине утверждение ряда авторов, что он находился на полулегальном или даже на нелегальном положении.
В то же время многие авторы отмечают особое отношение к Мартову, полагая, что именно Ленин не допускал грубых репрессий против него, и это, по всей видимости, соответствует истине. Но эти же авторы полагают, что Ленин был "искренне привязан к Мартову" (Б.И. Николаевский). А. Балабанова пишет: "Чувства, например, Ленина к П.Б. Аксельроду и в особенности к Ю.О. Мартову были временами братские, теплые, даже нежные. Слушая речи Мартова или читая его политические статьи, Ленин словно любовался его талантом, не мог противостоять обаянию его личности, мог даже на мгновение забыть, что имеет дело с противником, опасным противником...23 Эти индивидуальные эстетические переживания, создававшие и специфическую этическую атмосферу, не мешали Ленину тут же в полемике с Мартовым прибегать к аргументации и тону, совершенно не соответствующим уровню и методам политической и тем более социалистической дискуссии"24. Б.И. Николаевский, в свою очередь, утверждает, что "отношение Ленина к Мартову вообще приходится считать психологической загадкой"25. Нам представляется, что "психологизма" или "эстетизма" в обращении с Мартовым со стороны Ленина не было, что его позиция объяснялась чисто политическими моментами. Главный из них состоял в том, что Мартов был тесно связан и высоко ценим теми зарубежными левосоциалистическими кругами, которые Ленин всерьез пытался вовлечь в коммунистическое движение. Среди них особое место занимала Независимая социал-демократическая партия Германии (НСДПГ), на политические позиции которой через свои печатные выступления и письма к А.Н. Штейну, русскому эмигранту, близкому к руководству этой партии, Мартов оказывал серьезное влияние. "Либеральное" отношение к лидеру меньшевиков-интернациона-листов должно было продемонстрировать "широту кругозора" большевистских лидеров, арест же послужил бы весомым подтверждением сообщений о большевистском терроре. В такую схему вполне вписывается официальное разрешение на выезд за границу, которое получил Ю.О. Мартов несколько позже.
Ситуация конфронтации несколько изменилась поздней осенью 1918 г., когда стало известно о революции в Германии, революционных событиях в Австро-Венгрии, а затем и о распаде на Австрию, Венгрию и Чехословакию. Мартов смотрел на эти события оптимистически, считая их началом социалистической революции на Западе. (Ленин был трезвее, он говорил, что у немцев -- февраль, а не октябрь.) Полагая, что революция на цивилизованном Западе сможет оказать цивилизующее влияние на большевиков, Мартов не исключал возможности включения последних в орбиту международной социальной революции и приобретающих в силу этого более устойчивую почву в России. Хотя он продолжал резко критиковать большевиков, которые создали бюрократическую диктатуру, основанную на "атомизации масс"26, он считал теперь Октябрьский переворот исторической необходимостью и заявлял о поддержке большевистской власти в гражданской войне. Отношение же самой этой власти к меньшевикам оставалось резко отрицательным, хотя и испытывало колебания. 30 ноября 1918 г. меньшевистская партия была легализована, весной 1919 г. вновь начались аресты и была закрыта новая центральная газета социал-демократов "Всегда вперед"; еще одна либеральная "оттепель" имела место в начале 1920 г., но и она быстро сменилась волной террора.
В начале 1920 г. Мартову удалось установить связь с европейскими социалистическими партиями, занимавшими центристские позиции -- французской, австрийской, -- и, главное, укрепить связь с Независимой социал-демократической партией Германии. В этих партиях шли острые дискуссии по вопросу о международной принадлежности. Мартов полагал, что они должны не только сохранить организационную самостоятельность, но и образовать собственное международное объединение, которое, однако, рассматривалось как временное, как этап на пути к восстановлению единства социалистического движения.