Страница:
Кажется, все существенное Вам сообщил. Остается -- о наших отношениях с правящей партией. После поездки за границу Литвинова197, когда запахло переломом в политике Антанты, она стала заигрывать с нами (по-своему, по-медвежьи). В ответ мы потребовали разрешения нам выпускать хотя бы ежемесячный журнал и бюллетень ЦК. Большевики, согласившись "принципиально", тянули полтора месяца с практическим решением вопроса, и когда мы, разоблачив этот "саботаж", потребовали немедленного ответа: да или нет? --они ответили: "преждевременно". Потом дали нам понять, что другой ответ сможет быть дан после съезда Советов, куда нас пригласили198. Наше поведение на съезде (прочтение декларации с обличением террористической политики и абсолютистского режима) их "разочаровало", и дело осталось в прежнем виде. Теперь хотим возобновить "ходатайство". За границу упорно не пускают никого из нас. Сейчас здесь -- в составе делегации латышского Красного Креста --находится Мендерс199. Как и все члены делегации, он, в качестве представителя союзной державы, находится под охраной и не может общаться с местными учителями. Все хлопоты и его, и наши, чтобы ему позволили повидаться со мной, до сих пор не увенчались успехом.
Посылаю Вам свое письмо, которое я недавно поместил в органе группы отколовшихся от Чернова влево эсеров "Народ"200 по поводу инсинуации черзвычайки против Александра Павловича [Аксельрода]201. Чрезвычайка не отвечала. Шлю привет ему и Самуилу Давыдовичу [Щупаку]202 (все еще он в Швейцарии?).
Наши все шлют Вам привет и пожелание здоровья. Письма и материалы для нас можете посылать в Ригу на имя члена Национального совета Ф. Мендерса. Крепко обнимаю и жму руку.
Ю.Ц.
О смерти Веры Ивановны [Засулич]203 Вы, конечно, знаете. Алекс[андр] Никол[аевич] [Штейн]204 говорит, что она умирала в ужасном состоянии, проклиная всю свою революционную деятельность. Жилось ей в последнее время довольно тяжело.
На всякий случай: разумеется, все слухи, будто я, Федор Ильич и другие должны были войти в правительство, чистый вздор, как видно, намеренно распространенный азиатским дипломатом Литвиновым. Никогда не велось об этом не только переговоров, но даже намеков на переговоры.
ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ
26 марта 1920 г.
Дорогой Александр Николаевич!
С месяц назад я отправил большое письмо Каутскому с оказией, с которым, я надеюсь, Вы ознакомились, если оно дошло. Теперь спешу воспользоваться новой оказией, чтобы отправить Вам это короткое письмецо. К сожалению, уезжающий товарищ не предупредил заранее, и я не мог приготовить для Вас копию с только что принятой нами резолюции по вопросу об Интернационале, который мы снова рассматривали в связи с решением Независимой партии. Сведения, приходящие из Германии в передаче, главным образом, американских радио, не дают сколько-нибудь ясной картины событий205. Большевистская печать старается комментировать их в том смысле, что это -- немецкий "октябрь", хотя Радек206 и предостерегает их от этой иллюзии и не скрывает в интимных разговорах, что он считал бы счастливейшим исходом "если бы Unabhangige207 удалось добиться той "сделки", которая предотвратила бы разгром левых элементов и реванш военной клики и за которую, конечно, он же немедленно начал бы травить их как "предателей и изменников". Впрочем, он решился высказаться о необходимости и желательности "сделки" также в своем докладе на публичном заседании Московского совета 23 марта, что не помешало после его доклада коммунистам внести приветствие немецкому пролетариату, призывающее его отвергнуть "всякую сделку" и идти напролом. Я указал в своей речи на эту непоследовательность, требуя, чтобы не было фразы против "сделок" и предлагая прилагаемый при сем текст, который, конечно, был отвергнут и который мы теперь посылаем от имени нашей партии и просим Вас опубликовать.
Неизвестность о том, как заканчивается кризис в Германии, создает у нас лихорадочное настроение, ибо все мы понимаем, что торжество, хотя бы частичное, марксистской линии во время или после этого кризиса могло бы еще спасти Европу от торжества большевистской чепухи в дальнейшем течении революционного периода.
Как я упоминал, мы только что признали тезисы об Интернационале после того, как мы в прошлом году (в мае 1919 г.) постановили, что, отвергая попытки восстановления II Интернационала чисто механическим путем объединения принципиально расходящихся партий, мы ограничиваем свое участие в конгрессах и конференциях II Интернационала лишь информационными целями и не связываем себя его решениями, мы теперь решили прекратить всякие организационные отношения с "остатками II Интернационала", признав фиаско попытки его возрождения. Одновременно мы выразили солидарность с решениями независимых и французов созвать конференцию революционных партий208, но требуем, чтоб объединение их совершалось на основе определенных принципов, а именно: а) признание нынешней полосы исторического развития -- полосы борьбы за диктатуру пролетариата, но с допущением того, что эта диктатура должна в разных странах осуществляться в своеобразных формах, вытекающих из истории и состояния страны, а не из определенной единоспасающей формулы, и что в соответствии с степенью отсталости страны эта диктатура должна ограничиваться разделом власти между пролетариатом и непролетарскими трудящимися классами, б) отклонение диктатуры меньшинства, в) отклонение терроризма как метода диктатуры.
При первом же случае мы пришлем тезисы, как и другие -- о диктатуре и демократии, представляющие нашу новую программу. Пока можете сообщить Павлу Борисовичу на основании этого письма суть нашего решения, в частности, о прекращении организационных отношений с Амстердамом.209
В последнее время, несмотря на то, что режим бесправия сохраняется, нам удалось одержать ряд избирательных побед при выборах в Советы (в Москве провели 40 чел., в Харькове--свыше 100, в Брянске, Туле, Витебске, Смоленске -- по несколько десятков) . Везде эти цифры, благодаря здешней системе "гнилых местечек", утопают в большинстве коммунистов, но цинизм самой системы таков, что ее прорыв выбором группы оппозиции вызывает в правящей партии панику. В результате начались новые гонения, и в Киеве, где боялись, что выборы в Совет дадут нам еще большую победу, сфабриковали против десятков наших товарищей истинно "ритуальный" процесс по обвинению в "содействии Деникину". Главный пункт обвинения -- посылка местными профессиональными союзами профсоюзам Европы меморандума, заключающего критику большевистского режима. В числе обвиняемых Семковский, Скаржинский210 (один из участников основания партии в 1898 г. и самый левый из меньшевиков), И. Биск211, видный лидер печатников А. Романов212, один из старейших деятелей М. С. Балабанов213, Кучин-Оранский и мн. др.
Положение с Польшей здесь теперь представляется очень непрочным и вызывает большие опасения. Если Антанта ее прямо и решительно не удержит, она, по-видимому, будет наступать.
Владимир Николаевич [Розанов] недавно болел возвратным тифом, но в легкой форме. Может быть, удастся его выздоровление обставить сносными условиями.
Мысль снова возвращается к немецким событиям. Неужели масса старой партии не сломит своекорыстного упрямства своих Шейдеманов? Если из всех переговоров не выйдет реальных уступок пролетариату или если Шейдеману удастся провести за нос свою организацию, это будет вода на мельницу большевизма.
Мы надеемся издать здесь сборник по вопросу о II и III Интернационале, куда войдут и Ваши статьи, так же как и Адлера и Гильфердинга214.
Привет последнему и Каутскому. Крепко жму руку Вам и
Т. Я.[Рубинштейн215].
Ю. Цедербаум
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
30 мая 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
Думаю, что при данном характере делегации мы сделали со своей стороны, что можно было, и можем быть довольны результатами216. Вполне естественно, что она попала сразу в руки официальных хозяев и не смогла отбояриться от чересчур навязчивого их гостеприимства, стремившегося не оставить ей ни одной минуты времени для самостоятельного ознакомления с предметом ее изучения. Что мы при этих условиях с первого момента приезда их в Москву помогли им освободигься от казенных переводчиков (они же -- шпионы) и дали им в помощь беспристрастных гидов, было уже большим успехом. Затем уже осталось устроить официальное свидание с ними -- мы имели их два, а третье имело правление союза печатников. Во время свиданий мы, насколько было возможно, обратили их внимание на главнейшие стороны политической и экономической жизни. Первое удалось: в бюрократическо-опекунском характере данного социалистического государства они отдают себе, как кажется, ясный отчет и связь между подавлением свободы и самодеятельности и внутренней гнилостью, коррупцией и административным бесплодием, кажется, усвоили себе вполне. Хуже с экономическими проблемами, хотя они и очень стараются усвоить себе их. Но с аграрным строем России и общими ее социальными отношениями они совсем не знакомы и при отсутствии профессионального навыка в собирании материалов склонны бросаться при разговорах с вопроса на вопрос, не уяснив себе окончательно предыдущего. Тут мы стараемся помочь обширными письменными записками, которые им представили. Обычно они каждый день значительное время проводили в ведомствах, где их заваливали, благодаря той же их неприспособленности к производству таких анкет, либо сырым материалом, либо грудой организационных дел того, как функционирует та или другая отрасль на бумаге, и это засоряло их мозги, не вызывая, однако, в них ни особенного восторга слышанным, ни доверия к деловитости собеседников. Времени для хождения к "низам" почти не оставалось у них, да и возможностей большевики им не старались давать. Мы могли лишь устроить один митинг, но очень удавшийся (4 000 человек), созванный союзом печатников, где они могли ознакомиться с подлинным настроением масс. Он на них произвел сильное впечатление. Других таких же собраний при наших нынешних ресурсах и при нашей "свободе" мы устроить не могли. Теперь их отвезли на Волгу показывать провинцию, но втереть очки в глаза им, по-видимому, не удастся, так как противоречие между действительным убожеством и показной внешностью им уже217. На обратном пути, они, может быть, и пробудут здесь еще несколько дней, но это мало им прибавит, ибо они уже пришли к выводу, что, чтобы ознакомиться с Россией серьезно, им надо было бы пробыть не месяц, а 8 месяцев.
Большевики, увидев, что англичане не дают себя ослепить и ищут информации у оппозиции, переменили тон по отношению к ним, стали третировать их перед рабочими как "соглашателей", а нас -- как главных якобы виновников происшедшего, начали кампанию, которая по бешенству и кровожадному бесстыдству превышает даже то, что было в 18-м и 19-м годах. Поэтому никакого сомнения не может быть, что со дня на день нас ждет разгром либо в виде исключения из Московского совета (в провинции уже исключили в Одессе, Гомеле, Николаеве)* и закрытия союза печатников и
_____________
* В Николаеве официальная мотивировка исключения: на 1-м заседании при выборе почетного президиума меньшевики воздержались при голосовании Ленина, заявив, что, уважая в Ленине революционного деятеля, желают выразить свою несолидарность с его политикой.
двух наших клубов, либо в виде массовых арестов; либо будет и то, и другое. Мы предупредили англичан об этих очевидных последствиях нашей встречи с ними. Они, будучи в Всероссийской чрезвычайной комиссии218 для анкеты, поставили ей формальный вопрос: правда ли, что лица, с которыми мы встречались, могут подвергнуться репрессиям за сообщенные ими нам сведения, и получили от председателя Ксенофонтова219 (заместитель Дзержинского220) ясный ответ: "Категорически заявляю: если кто-нибудь из этих лиц подвергнется после вашего отъезда или еще во время пребывания репрессиям, то отнюдь не за сношения с вами, а за одно из преступлений, для борьбы с которыми создана ВЧК". Англичане поняли смысл ответа, и это тоже весьма полезно для их просвещения. Возможно, что до их отъезда арестов все же не будет, хотя тон газет таков, что пахнет даже не арестами, а расстрелами. Ибо мы оказываемся одновременно и "доносчиками Ллойд Джорджу"221 (силло
гизм: мы рассказываем англичанам вещи, которые Ллойд Джордж может использовать против России за интервенцию, а среди англи
чан может оказаться вольный или невольный агент Ллойд Джорджа) и "пособниками польских поджигателей"222 (силлогизм: в Москве были взрывы складов с снарядами; хотя почти очевидной причиной является преступная халатность в хранении их -- самовозгорание, -- но по трафарету допускается злоумышленная польская рука; мы же одновременно выступая на митингах с критикой советской власти затрудняем ей дело обороны, а, стало быть, мы --"пособ-ики польских поджигателей", каковой термин по тому же ленинскому обычаю ходит в своем самом буквальном смысле). Две недели назад та же пресса на все лады кричала, что мы заключили Burgfrieden по случаю войны с Польшей, и хвалила нас за то, что, подобно генералу Брусилову223, мы ("мелкая буржуазия") объявили, что пойдем с большевиками против поляков (довольно многие из наших пошли добровольцами). Этим противоречием, кажется, никто не смущается. А массы, которые стараются взвинтить террористической шумихой, еще глубже погружаются в голодную апатию.
В конечном итоге первый европейский визит я считаю полезным. Люди вернутся все же если не с отчетливым и детальным знакомством с сущностью современной России, то с верным, в общем, представлением о полном противоречии между этой действительностью и идеальными целями и о том, что в основе противоречия лежит экономический утопизм. И при этом впервые мы видим людей, которые способны отделять вопрос о поддержке русской революции, как таковой, против империализма от вопроса о санкции большевистских методов и принципов. По крайней мере, они нам особенно подчеркивали, что усиление борьбы за признание советского правительства и мир они сочтут для себя обязательным независимо от результатов самой анкеты о прелестях большевистского рая.
Вы упоминаете в письме, что мы вступили в сношения с Лонге224, не предупредив Вас и не через Вас. Последнее верно, но насчет предупреждения --это результат лишь того, что письма наши почти все не дошли. О намерении нашем вступить в сношения с французами, немцами и австрийцами я писал Вам уже давно, когда мы после Люцерна приняли (тогда же и после) посылавшуюся Вам первую резолюцию об Интернационале, где мы принципиально высказывались против 2-го и против 3-го и заявили, что на конгрессах 2-го будем участвовать лишь с информационной целью, не связывая себя его решениями. Тогда мы думали снестись с указанными партиями, чтобы поручить немцам инициативу созыва "конференции цент-ральных партий". Это намерение на деле не осуществилось. Теперь, получив снова оказию для писем, я Вам писал, должно быть, три раза разными путями (значит, уже два письма, кроме полученного Вами) и в одном письме сообщил, что мы намерены воспользоваться оказией, чтобы написать Лонге, Гильфердингу, Ф. Адлеру, Каутскому, итальянцам и Гримму225 о том, как мы понимаем международную конференцию, т. е. что ее цель не облегчить воссоединение центральных партий с левыми III Интернационала, а формулировать отчетливую позицию, отмежевывающую как от правых, так и от коммунистов, и дать положительный и ясный ответ на вопрос о диктатуре меньшинства, о терроризме и методах строения социализма. Постановку вопроса лейпцигского конгресса226 мы радикально отвергали. Из намеченного удалось написать лишь Каутскому, Лонге и Адлеру; письмо к Гильфердингу перехвачено большевистскими шпионами; итальянцам и швейцарцам не удалось написать.
На немецко-французском "центре" я лично построить прочное здание не надеюсь, и в этом вопросе мы с Федором Ильичем [Даном] стоим в ЦК несколько особняком от остальных членов ЦК, которые, независимо от большей или меньшей левизны, пожалуй, оптимистически смотрят на реальные возможности построения Интернационала на нынешних средних партиях. Я скорее склоняюсь к скептическому взгляду Ф. Адлера, что момент для организации политического воссоздания Интернационала еще не созрел и что как после 1870 до 1889 г.227 необходим период der Uberwindung228 идейного хаоса и выкристаллизования политической идеологии, прежде чем сколько-нибудь действенный и авторитетный Интернационал может быть создан. Нам пришлось уступить товарищам, которыми руководит законное опасение, что отсутствие организационной активности центральных партий при несомненной для нас безжизненности правого Интернационала сделает Москву, несмотря на все Bedenken229 против нее, центром притяжения для всех -- некоалиционистских партий. Более левое наше партийное крыло (Бэр230 и другие южане) тянут в ту же сторону по другой причине: ибо сами путаются в вопросе о проблемах революционной эпохи почти так же, как левые Unabhangigen, и склонны в них видеть авангард мирового движения.
Письма от Сам[уила] Д[авыдовича Щупака] мы не получали.
Если не будем посажены на цепь, надеюсь, что за лето сможем еще использовать оказии для писем Вам. Как физически чувствуете себя?
Крепко обнимаю. Привет от всех наших, которые уже сильно соскучились по Вас.
Ю.Ц.
ИЗ ПИСЬМА А. Н. ШТЕЙНУ
26 июня 1920 г.
Дорогой Александр Николаевич!
Только что получил Ваше письмо от 4 июня и сейчас же отвечаю, ибо имею случай отправить ответ верным путем. Большое спасибо за газеты и брошюры. За время, прошедшее от написания Вам письма, произошли выборы и положение стало довольно ясным. [...] Если в лагере реакции победит авантюристская струя, то неминуема, конечно, длительная гражданская война и оживление большевизма в более опасных размерах, чем прежде. На внутренней политике партии не сможет не отразиться и ее "внешняя" политика. В этом смысле взаимоотношения партии с III Интернационалом становятся вопросом первостепенной важности. Вам известно, что большевики делают попытку привлечь левые организации к участию в съезде
III Интернационала231 независимо от переговоров правления партии с последним. [...] Это определенная попытка навязать Вашей партии232 раскол (сейчас такого же раскола добиваются от итальянцев, требуя от них изгнания Турати233 и всего его крыла). Одновременно делается попытка, которая могла бы показаться безумной, если бы бесхарактерность европейских социалистов не поощряла Москву к "дерзанию" -- попытка расколоть профессиональный интернационал. Для начала, ввиду противодействия итальянцев и англичан, основывают скромный комитет, к которому должны примкнуть, не выходя из Амстердамского Интернационала, левые национальные общепрофессиональные организации, там, где они есть, чтобы извнутри толкать влево Амстердамский Интернационал234. Но надо не знать Зиновьева и Ко., чтобы не понимать, что завтра же эта попытка, раз удавшись, будет развита дальше. [...] Если лево-соц.-дем. элементы не дадут отпора с самого начала, русский большевизм будет праздновать еще одну победу над европейским пролетариатом. [...] Французы, чем более на них окриков сыплется из Москвы, тем становятся смирнее. Послали сюда Фроссара235 и М. Кашена236, которых публично заушают на собраниях как мнимых революционеров и которые, тем не менее, усердствуют в пресмыкательстве к большевикам (к нам даже не показались!). Я полагаю, что сейчас важнее всего было бы добиться посылки сюда обширной делегации (но не из одних левых во всяком случае) для ознакомления на месте с принципами деятельности III Интернационала и его лидера -- русской большевистской партии. Приезд сюда англичан и итальянцев, на наш взгляд, оказался весьма плодотворным и полезным, как для России, так и для Запада. Что немцы до сих пор не послали сюда никого -- просто срам; ведь нельзя же такой партии, как немецкая, не сделать попытки самой изучить на жизни те самые проблемы, которые ставятся во всем мире теоретически, а в России решаются практически (например, вопросы о советской системе, социализации и пр.)! Думаю, что вопрос об отправке комиссии должен быть теперь поставлен ребром! Иначе получается какая-то смешная игра в прятки.
Наши тезисы посылаю Вам вместе с кое-какими другими материалами. Утилизируйте, как сможете.
У нас в связи с приездом англичан и под покровом снова сгущенной, благодаря польскому нашествию, атмосферы, открылась новая полоса гнусной травли против меньшевиков, не закончившаяся, против ожидания, общим разгромом, но все же оставившая по себе разрушения. Так, разгромили союз печатников в Москве, многих здесь и в провинции арестовали (в частности, в Екатеринбурге посидел Далин, ныне выпущенный) , а Фед[ора] Ильича сослали на Урал в порядке служебной дисциплинарной меры (он -- мобилизованный врач). Война en permanence237 питает не только большевистский террор и мировой ореол большевизма, но и самый большевизм, как противоестественную систему хозяйства и столь же противоестественную систему азиатского управления. Поэтому большевизм кровно заинтересован в том, чтобы война была перманентной, и бессознательно шарахается в сторону, когда перед ним встает возможность мира. Именно поэтому мы всю свою работу подчинили идее поддержки большевиков в деле "завоевания" мира с Европой и ради этого смягчили до минимума свою оппозицию. Но теперь приближается момент, когда мир, кажется, станет реально возможным: от Польши надо ждать предложения мира, а с Англией дело как будто налаживается238. И вот я почти уверен, что на этот раз большевики сами сорвут этот исход. В этом случае нам придется значительно изменить политику, сделав требование отказа от авантюр во внешней политике (отказ от принесения полякам и немцам (!) на штыках советской системы, отказ от авантюр на Востоке, согласие на компромисс с английским капитализмом) центром нашей агитации. Думаю, что и европейским товарищам скоро невозможно будет проходить мимо этой весьма влиятельной "милитаристской" тенденции в русском большевизме.
Пока довольно; кажется, теперь чаще будут оказии. Привет мой Каутским, Гильфердингу, Штребелю239. Привет Татьяне Я[ковлевне Рубинштейн]. Крепко жму руку, привет от всех наших.
Прилагаемое письму прошу передать Еве Львовне [Бройдо]240.
Ю. Ц.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
26 июня 1920 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Был несказанно рад, получив Ваше письмо, и весьма благодарен за его обстоятельность, давшую нам яркую картину того, что делается в Париже. Сейчас написал семилистовое письмо Павлу Борисовичу и, кажется, целиком опустошил себя. Вы его, конечно, прочтете* и ознакомитесь с нашими последними событиями.
О чем писать еще? Атмосфера у нас, разумеется, удушливая. [...] По моему мнению, все люди стали глупее, а большевики, которые отличаются от других тем, что не ощущают тоски по печатному слову, -- больше других. Думаю, что лет 15 такого режима достаточно, чтобы люди покрылись шерстью и залаяли. Шерстью, впрочем, может быть, понадобится покрыться раньше ввиду истощения тканей. Но не надо думать, чтобы жизнь материальная стала много труднее, чем была в момент Вашего отъезда. Правда, цены сейчас: хлеб 500 руб., сахар 5 000, масло 2 000 фунт, яйцо 75 руб. штука и т. п., чашка кофе 250 руб., белая (серая) булочка 150 руб., коробка папирос (20 штук) 750 руб., коробка спичек 120 руб., извозчик не менее 3 000 руб., "вольный" парикмахер 400 руб., починка ботинок от 1000 до 5 000 руб., дрова 30 000 сажень; но существование нашего "среднего" круга вряд ли много ухудшилось. Мяса часто не едим целыми месяцами, главный продукт питания -- пшенная каша; но пропитание достаем себе не с большими трудностями, чем ранее. Достигается это тем, что, вопреки всем декретам и всем "нивеляторским" тенденциям наркомпрода241, все шире распространяется "паек", получаемый рабочими и служащими. Только этот паек, в некоторых ведомствах очень почтенный, и позволяет хозяйствам вроде нашего (живу с Аб. Никиф., Ритой242 и Женей243, и все, кроме Риты, получаем пайки: я по "Социалистической академии")244 сводить концы с концами, почти не прибегая к вольному рынку. Все это, конечно, достигается на счет какой-то части -- части рабочих, многих служащих и бывших, непристроившихся буржуа -- которые форменно голодают. Спекулянты же, люди, нажившиеся в начале революции, врачи с практикой и т. д., кормящиеся вольным рынком, тратят сумасшедшие суммы на поддержание жизни -- 400--500 тысяч в месяц, а то и более. Заработки -номинально --ничтожны: высшая тарифная ставка 4 800 в месяц, путем "премий", "сверх-урочных" ее натягивают до 15--20 тысяч очень часто; есть "спецы", особенно в жел.-дор. и военном ведомствах, коим открыто платят 50 и 100, а то и 400 тыс. в месяц! Зато есть швейцары, сторожа, машинистки, которые реально получают 1 500 и 2500 в месяц. Неравномерность в реальных доходах стала громадной. Что касается "комиссарского сословия", то его высший standard of life245, обусловленный льготными получками продовольствия, уже почти не скрывается или скрывается гораздо менее, чем в прошлом году. Люди, как Рязанов и Радек, как Рыков, раньше ведшие борьбу с "неравенством", теперь не скрывают на своем столе белой булки, риса, масла, мяса и (у Радека и Рыкова) бутылки доброго вина или коньяка. О Караханах246, Каменевых, Бончах247, Демьянах Бедных248, Стекловых249 и говорить не приходится: эти жируют. Только Анжелика250, Бухарин251 да Чичерин252 -- из звезд первой величины -- еще выделяются "простотой нравов". Поселенный в "советском отеле" брат Садуля253 (есть такой чин; он виноторговец) был по распоряжению Карахана переведен на положение "выздоравливающего, то есть изъят из общей столовой отеля, где кормят тухлым супом, и получил право заказывать что захочет: и вот он ежедневно по словарю заказывает: "бифштекс с спаржей и луком" или "телячья котлета с зеленым горошком", и комендант ему все это доставляет из Охотного254, наживая сам примерно 100% (все ставится в счет Комиссариату иностранных дел). Это пример мне лично известный, вероятно, один из многих. Званые ужины, где общаются лесопромышленники и т. п. публика с "ответственными работниками" и где по счету заплачено несколько сот тыс. руб., считаются в порядке вещей. Есть даже санатории (немногие: привилегированные), где рис, масло, балыки, осетрина и икра -- обычный предмет питания.
Посылаю Вам свое письмо, которое я недавно поместил в органе группы отколовшихся от Чернова влево эсеров "Народ"200 по поводу инсинуации черзвычайки против Александра Павловича [Аксельрода]201. Чрезвычайка не отвечала. Шлю привет ему и Самуилу Давыдовичу [Щупаку]202 (все еще он в Швейцарии?).
Наши все шлют Вам привет и пожелание здоровья. Письма и материалы для нас можете посылать в Ригу на имя члена Национального совета Ф. Мендерса. Крепко обнимаю и жму руку.
Ю.Ц.
О смерти Веры Ивановны [Засулич]203 Вы, конечно, знаете. Алекс[андр] Никол[аевич] [Штейн]204 говорит, что она умирала в ужасном состоянии, проклиная всю свою революционную деятельность. Жилось ей в последнее время довольно тяжело.
На всякий случай: разумеется, все слухи, будто я, Федор Ильич и другие должны были войти в правительство, чистый вздор, как видно, намеренно распространенный азиатским дипломатом Литвиновым. Никогда не велось об этом не только переговоров, но даже намеков на переговоры.
ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ
26 марта 1920 г.
Дорогой Александр Николаевич!
С месяц назад я отправил большое письмо Каутскому с оказией, с которым, я надеюсь, Вы ознакомились, если оно дошло. Теперь спешу воспользоваться новой оказией, чтобы отправить Вам это короткое письмецо. К сожалению, уезжающий товарищ не предупредил заранее, и я не мог приготовить для Вас копию с только что принятой нами резолюции по вопросу об Интернационале, который мы снова рассматривали в связи с решением Независимой партии. Сведения, приходящие из Германии в передаче, главным образом, американских радио, не дают сколько-нибудь ясной картины событий205. Большевистская печать старается комментировать их в том смысле, что это -- немецкий "октябрь", хотя Радек206 и предостерегает их от этой иллюзии и не скрывает в интимных разговорах, что он считал бы счастливейшим исходом "если бы Unabhangige207 удалось добиться той "сделки", которая предотвратила бы разгром левых элементов и реванш военной клики и за которую, конечно, он же немедленно начал бы травить их как "предателей и изменников". Впрочем, он решился высказаться о необходимости и желательности "сделки" также в своем докладе на публичном заседании Московского совета 23 марта, что не помешало после его доклада коммунистам внести приветствие немецкому пролетариату, призывающее его отвергнуть "всякую сделку" и идти напролом. Я указал в своей речи на эту непоследовательность, требуя, чтобы не было фразы против "сделок" и предлагая прилагаемый при сем текст, который, конечно, был отвергнут и который мы теперь посылаем от имени нашей партии и просим Вас опубликовать.
Неизвестность о том, как заканчивается кризис в Германии, создает у нас лихорадочное настроение, ибо все мы понимаем, что торжество, хотя бы частичное, марксистской линии во время или после этого кризиса могло бы еще спасти Европу от торжества большевистской чепухи в дальнейшем течении революционного периода.
Как я упоминал, мы только что признали тезисы об Интернационале после того, как мы в прошлом году (в мае 1919 г.) постановили, что, отвергая попытки восстановления II Интернационала чисто механическим путем объединения принципиально расходящихся партий, мы ограничиваем свое участие в конгрессах и конференциях II Интернационала лишь информационными целями и не связываем себя его решениями, мы теперь решили прекратить всякие организационные отношения с "остатками II Интернационала", признав фиаско попытки его возрождения. Одновременно мы выразили солидарность с решениями независимых и французов созвать конференцию революционных партий208, но требуем, чтоб объединение их совершалось на основе определенных принципов, а именно: а) признание нынешней полосы исторического развития -- полосы борьбы за диктатуру пролетариата, но с допущением того, что эта диктатура должна в разных странах осуществляться в своеобразных формах, вытекающих из истории и состояния страны, а не из определенной единоспасающей формулы, и что в соответствии с степенью отсталости страны эта диктатура должна ограничиваться разделом власти между пролетариатом и непролетарскими трудящимися классами, б) отклонение диктатуры меньшинства, в) отклонение терроризма как метода диктатуры.
При первом же случае мы пришлем тезисы, как и другие -- о диктатуре и демократии, представляющие нашу новую программу. Пока можете сообщить Павлу Борисовичу на основании этого письма суть нашего решения, в частности, о прекращении организационных отношений с Амстердамом.209
В последнее время, несмотря на то, что режим бесправия сохраняется, нам удалось одержать ряд избирательных побед при выборах в Советы (в Москве провели 40 чел., в Харькове--свыше 100, в Брянске, Туле, Витебске, Смоленске -- по несколько десятков) . Везде эти цифры, благодаря здешней системе "гнилых местечек", утопают в большинстве коммунистов, но цинизм самой системы таков, что ее прорыв выбором группы оппозиции вызывает в правящей партии панику. В результате начались новые гонения, и в Киеве, где боялись, что выборы в Совет дадут нам еще большую победу, сфабриковали против десятков наших товарищей истинно "ритуальный" процесс по обвинению в "содействии Деникину". Главный пункт обвинения -- посылка местными профессиональными союзами профсоюзам Европы меморандума, заключающего критику большевистского режима. В числе обвиняемых Семковский, Скаржинский210 (один из участников основания партии в 1898 г. и самый левый из меньшевиков), И. Биск211, видный лидер печатников А. Романов212, один из старейших деятелей М. С. Балабанов213, Кучин-Оранский и мн. др.
Положение с Польшей здесь теперь представляется очень непрочным и вызывает большие опасения. Если Антанта ее прямо и решительно не удержит, она, по-видимому, будет наступать.
Владимир Николаевич [Розанов] недавно болел возвратным тифом, но в легкой форме. Может быть, удастся его выздоровление обставить сносными условиями.
Мысль снова возвращается к немецким событиям. Неужели масса старой партии не сломит своекорыстного упрямства своих Шейдеманов? Если из всех переговоров не выйдет реальных уступок пролетариату или если Шейдеману удастся провести за нос свою организацию, это будет вода на мельницу большевизма.
Мы надеемся издать здесь сборник по вопросу о II и III Интернационале, куда войдут и Ваши статьи, так же как и Адлера и Гильфердинга214.
Привет последнему и Каутскому. Крепко жму руку Вам и
Т. Я.[Рубинштейн215].
Ю. Цедербаум
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
30 мая 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
Думаю, что при данном характере делегации мы сделали со своей стороны, что можно было, и можем быть довольны результатами216. Вполне естественно, что она попала сразу в руки официальных хозяев и не смогла отбояриться от чересчур навязчивого их гостеприимства, стремившегося не оставить ей ни одной минуты времени для самостоятельного ознакомления с предметом ее изучения. Что мы при этих условиях с первого момента приезда их в Москву помогли им освободигься от казенных переводчиков (они же -- шпионы) и дали им в помощь беспристрастных гидов, было уже большим успехом. Затем уже осталось устроить официальное свидание с ними -- мы имели их два, а третье имело правление союза печатников. Во время свиданий мы, насколько было возможно, обратили их внимание на главнейшие стороны политической и экономической жизни. Первое удалось: в бюрократическо-опекунском характере данного социалистического государства они отдают себе, как кажется, ясный отчет и связь между подавлением свободы и самодеятельности и внутренней гнилостью, коррупцией и административным бесплодием, кажется, усвоили себе вполне. Хуже с экономическими проблемами, хотя они и очень стараются усвоить себе их. Но с аграрным строем России и общими ее социальными отношениями они совсем не знакомы и при отсутствии профессионального навыка в собирании материалов склонны бросаться при разговорах с вопроса на вопрос, не уяснив себе окончательно предыдущего. Тут мы стараемся помочь обширными письменными записками, которые им представили. Обычно они каждый день значительное время проводили в ведомствах, где их заваливали, благодаря той же их неприспособленности к производству таких анкет, либо сырым материалом, либо грудой организационных дел того, как функционирует та или другая отрасль на бумаге, и это засоряло их мозги, не вызывая, однако, в них ни особенного восторга слышанным, ни доверия к деловитости собеседников. Времени для хождения к "низам" почти не оставалось у них, да и возможностей большевики им не старались давать. Мы могли лишь устроить один митинг, но очень удавшийся (4 000 человек), созванный союзом печатников, где они могли ознакомиться с подлинным настроением масс. Он на них произвел сильное впечатление. Других таких же собраний при наших нынешних ресурсах и при нашей "свободе" мы устроить не могли. Теперь их отвезли на Волгу показывать провинцию, но втереть очки в глаза им, по-видимому, не удастся, так как противоречие между действительным убожеством и показной внешностью им уже217. На обратном пути, они, может быть, и пробудут здесь еще несколько дней, но это мало им прибавит, ибо они уже пришли к выводу, что, чтобы ознакомиться с Россией серьезно, им надо было бы пробыть не месяц, а 8 месяцев.
Большевики, увидев, что англичане не дают себя ослепить и ищут информации у оппозиции, переменили тон по отношению к ним, стали третировать их перед рабочими как "соглашателей", а нас -- как главных якобы виновников происшедшего, начали кампанию, которая по бешенству и кровожадному бесстыдству превышает даже то, что было в 18-м и 19-м годах. Поэтому никакого сомнения не может быть, что со дня на день нас ждет разгром либо в виде исключения из Московского совета (в провинции уже исключили в Одессе, Гомеле, Николаеве)* и закрытия союза печатников и
_____________
* В Николаеве официальная мотивировка исключения: на 1-м заседании при выборе почетного президиума меньшевики воздержались при голосовании Ленина, заявив, что, уважая в Ленине революционного деятеля, желают выразить свою несолидарность с его политикой.
двух наших клубов, либо в виде массовых арестов; либо будет и то, и другое. Мы предупредили англичан об этих очевидных последствиях нашей встречи с ними. Они, будучи в Всероссийской чрезвычайной комиссии218 для анкеты, поставили ей формальный вопрос: правда ли, что лица, с которыми мы встречались, могут подвергнуться репрессиям за сообщенные ими нам сведения, и получили от председателя Ксенофонтова219 (заместитель Дзержинского220) ясный ответ: "Категорически заявляю: если кто-нибудь из этих лиц подвергнется после вашего отъезда или еще во время пребывания репрессиям, то отнюдь не за сношения с вами, а за одно из преступлений, для борьбы с которыми создана ВЧК". Англичане поняли смысл ответа, и это тоже весьма полезно для их просвещения. Возможно, что до их отъезда арестов все же не будет, хотя тон газет таков, что пахнет даже не арестами, а расстрелами. Ибо мы оказываемся одновременно и "доносчиками Ллойд Джорджу"221 (силло
гизм: мы рассказываем англичанам вещи, которые Ллойд Джордж может использовать против России за интервенцию, а среди англи
чан может оказаться вольный или невольный агент Ллойд Джорджа) и "пособниками польских поджигателей"222 (силлогизм: в Москве были взрывы складов с снарядами; хотя почти очевидной причиной является преступная халатность в хранении их -- самовозгорание, -- но по трафарету допускается злоумышленная польская рука; мы же одновременно выступая на митингах с критикой советской власти затрудняем ей дело обороны, а, стало быть, мы --"пособ-ики польских поджигателей", каковой термин по тому же ленинскому обычаю ходит в своем самом буквальном смысле). Две недели назад та же пресса на все лады кричала, что мы заключили Burgfrieden по случаю войны с Польшей, и хвалила нас за то, что, подобно генералу Брусилову223, мы ("мелкая буржуазия") объявили, что пойдем с большевиками против поляков (довольно многие из наших пошли добровольцами). Этим противоречием, кажется, никто не смущается. А массы, которые стараются взвинтить террористической шумихой, еще глубже погружаются в голодную апатию.
В конечном итоге первый европейский визит я считаю полезным. Люди вернутся все же если не с отчетливым и детальным знакомством с сущностью современной России, то с верным, в общем, представлением о полном противоречии между этой действительностью и идеальными целями и о том, что в основе противоречия лежит экономический утопизм. И при этом впервые мы видим людей, которые способны отделять вопрос о поддержке русской революции, как таковой, против империализма от вопроса о санкции большевистских методов и принципов. По крайней мере, они нам особенно подчеркивали, что усиление борьбы за признание советского правительства и мир они сочтут для себя обязательным независимо от результатов самой анкеты о прелестях большевистского рая.
Вы упоминаете в письме, что мы вступили в сношения с Лонге224, не предупредив Вас и не через Вас. Последнее верно, но насчет предупреждения --это результат лишь того, что письма наши почти все не дошли. О намерении нашем вступить в сношения с французами, немцами и австрийцами я писал Вам уже давно, когда мы после Люцерна приняли (тогда же и после) посылавшуюся Вам первую резолюцию об Интернационале, где мы принципиально высказывались против 2-го и против 3-го и заявили, что на конгрессах 2-го будем участвовать лишь с информационной целью, не связывая себя его решениями. Тогда мы думали снестись с указанными партиями, чтобы поручить немцам инициативу созыва "конференции цент-ральных партий". Это намерение на деле не осуществилось. Теперь, получив снова оказию для писем, я Вам писал, должно быть, три раза разными путями (значит, уже два письма, кроме полученного Вами) и в одном письме сообщил, что мы намерены воспользоваться оказией, чтобы написать Лонге, Гильфердингу, Ф. Адлеру, Каутскому, итальянцам и Гримму225 о том, как мы понимаем международную конференцию, т. е. что ее цель не облегчить воссоединение центральных партий с левыми III Интернационала, а формулировать отчетливую позицию, отмежевывающую как от правых, так и от коммунистов, и дать положительный и ясный ответ на вопрос о диктатуре меньшинства, о терроризме и методах строения социализма. Постановку вопроса лейпцигского конгресса226 мы радикально отвергали. Из намеченного удалось написать лишь Каутскому, Лонге и Адлеру; письмо к Гильфердингу перехвачено большевистскими шпионами; итальянцам и швейцарцам не удалось написать.
На немецко-французском "центре" я лично построить прочное здание не надеюсь, и в этом вопросе мы с Федором Ильичем [Даном] стоим в ЦК несколько особняком от остальных членов ЦК, которые, независимо от большей или меньшей левизны, пожалуй, оптимистически смотрят на реальные возможности построения Интернационала на нынешних средних партиях. Я скорее склоняюсь к скептическому взгляду Ф. Адлера, что момент для организации политического воссоздания Интернационала еще не созрел и что как после 1870 до 1889 г.227 необходим период der Uberwindung228 идейного хаоса и выкристаллизования политической идеологии, прежде чем сколько-нибудь действенный и авторитетный Интернационал может быть создан. Нам пришлось уступить товарищам, которыми руководит законное опасение, что отсутствие организационной активности центральных партий при несомненной для нас безжизненности правого Интернационала сделает Москву, несмотря на все Bedenken229 против нее, центром притяжения для всех -- некоалиционистских партий. Более левое наше партийное крыло (Бэр230 и другие южане) тянут в ту же сторону по другой причине: ибо сами путаются в вопросе о проблемах революционной эпохи почти так же, как левые Unabhangigen, и склонны в них видеть авангард мирового движения.
Письма от Сам[уила] Д[авыдовича Щупака] мы не получали.
Если не будем посажены на цепь, надеюсь, что за лето сможем еще использовать оказии для писем Вам. Как физически чувствуете себя?
Крепко обнимаю. Привет от всех наших, которые уже сильно соскучились по Вас.
Ю.Ц.
ИЗ ПИСЬМА А. Н. ШТЕЙНУ
26 июня 1920 г.
Дорогой Александр Николаевич!
Только что получил Ваше письмо от 4 июня и сейчас же отвечаю, ибо имею случай отправить ответ верным путем. Большое спасибо за газеты и брошюры. За время, прошедшее от написания Вам письма, произошли выборы и положение стало довольно ясным. [...] Если в лагере реакции победит авантюристская струя, то неминуема, конечно, длительная гражданская война и оживление большевизма в более опасных размерах, чем прежде. На внутренней политике партии не сможет не отразиться и ее "внешняя" политика. В этом смысле взаимоотношения партии с III Интернационалом становятся вопросом первостепенной важности. Вам известно, что большевики делают попытку привлечь левые организации к участию в съезде
III Интернационала231 независимо от переговоров правления партии с последним. [...] Это определенная попытка навязать Вашей партии232 раскол (сейчас такого же раскола добиваются от итальянцев, требуя от них изгнания Турати233 и всего его крыла). Одновременно делается попытка, которая могла бы показаться безумной, если бы бесхарактерность европейских социалистов не поощряла Москву к "дерзанию" -- попытка расколоть профессиональный интернационал. Для начала, ввиду противодействия итальянцев и англичан, основывают скромный комитет, к которому должны примкнуть, не выходя из Амстердамского Интернационала, левые национальные общепрофессиональные организации, там, где они есть, чтобы извнутри толкать влево Амстердамский Интернационал234. Но надо не знать Зиновьева и Ко., чтобы не понимать, что завтра же эта попытка, раз удавшись, будет развита дальше. [...] Если лево-соц.-дем. элементы не дадут отпора с самого начала, русский большевизм будет праздновать еще одну победу над европейским пролетариатом. [...] Французы, чем более на них окриков сыплется из Москвы, тем становятся смирнее. Послали сюда Фроссара235 и М. Кашена236, которых публично заушают на собраниях как мнимых революционеров и которые, тем не менее, усердствуют в пресмыкательстве к большевикам (к нам даже не показались!). Я полагаю, что сейчас важнее всего было бы добиться посылки сюда обширной делегации (но не из одних левых во всяком случае) для ознакомления на месте с принципами деятельности III Интернационала и его лидера -- русской большевистской партии. Приезд сюда англичан и итальянцев, на наш взгляд, оказался весьма плодотворным и полезным, как для России, так и для Запада. Что немцы до сих пор не послали сюда никого -- просто срам; ведь нельзя же такой партии, как немецкая, не сделать попытки самой изучить на жизни те самые проблемы, которые ставятся во всем мире теоретически, а в России решаются практически (например, вопросы о советской системе, социализации и пр.)! Думаю, что вопрос об отправке комиссии должен быть теперь поставлен ребром! Иначе получается какая-то смешная игра в прятки.
Наши тезисы посылаю Вам вместе с кое-какими другими материалами. Утилизируйте, как сможете.
У нас в связи с приездом англичан и под покровом снова сгущенной, благодаря польскому нашествию, атмосферы, открылась новая полоса гнусной травли против меньшевиков, не закончившаяся, против ожидания, общим разгромом, но все же оставившая по себе разрушения. Так, разгромили союз печатников в Москве, многих здесь и в провинции арестовали (в частности, в Екатеринбурге посидел Далин, ныне выпущенный) , а Фед[ора] Ильича сослали на Урал в порядке служебной дисциплинарной меры (он -- мобилизованный врач). Война en permanence237 питает не только большевистский террор и мировой ореол большевизма, но и самый большевизм, как противоестественную систему хозяйства и столь же противоестественную систему азиатского управления. Поэтому большевизм кровно заинтересован в том, чтобы война была перманентной, и бессознательно шарахается в сторону, когда перед ним встает возможность мира. Именно поэтому мы всю свою работу подчинили идее поддержки большевиков в деле "завоевания" мира с Европой и ради этого смягчили до минимума свою оппозицию. Но теперь приближается момент, когда мир, кажется, станет реально возможным: от Польши надо ждать предложения мира, а с Англией дело как будто налаживается238. И вот я почти уверен, что на этот раз большевики сами сорвут этот исход. В этом случае нам придется значительно изменить политику, сделав требование отказа от авантюр во внешней политике (отказ от принесения полякам и немцам (!) на штыках советской системы, отказ от авантюр на Востоке, согласие на компромисс с английским капитализмом) центром нашей агитации. Думаю, что и европейским товарищам скоро невозможно будет проходить мимо этой весьма влиятельной "милитаристской" тенденции в русском большевизме.
Пока довольно; кажется, теперь чаще будут оказии. Привет мой Каутским, Гильфердингу, Штребелю239. Привет Татьяне Я[ковлевне Рубинштейн]. Крепко жму руку, привет от всех наших.
Прилагаемое письму прошу передать Еве Львовне [Бройдо]240.
Ю. Ц.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
26 июня 1920 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Был несказанно рад, получив Ваше письмо, и весьма благодарен за его обстоятельность, давшую нам яркую картину того, что делается в Париже. Сейчас написал семилистовое письмо Павлу Борисовичу и, кажется, целиком опустошил себя. Вы его, конечно, прочтете* и ознакомитесь с нашими последними событиями.
О чем писать еще? Атмосфера у нас, разумеется, удушливая. [...] По моему мнению, все люди стали глупее, а большевики, которые отличаются от других тем, что не ощущают тоски по печатному слову, -- больше других. Думаю, что лет 15 такого режима достаточно, чтобы люди покрылись шерстью и залаяли. Шерстью, впрочем, может быть, понадобится покрыться раньше ввиду истощения тканей. Но не надо думать, чтобы жизнь материальная стала много труднее, чем была в момент Вашего отъезда. Правда, цены сейчас: хлеб 500 руб., сахар 5 000, масло 2 000 фунт, яйцо 75 руб. штука и т. п., чашка кофе 250 руб., белая (серая) булочка 150 руб., коробка папирос (20 штук) 750 руб., коробка спичек 120 руб., извозчик не менее 3 000 руб., "вольный" парикмахер 400 руб., починка ботинок от 1000 до 5 000 руб., дрова 30 000 сажень; но существование нашего "среднего" круга вряд ли много ухудшилось. Мяса часто не едим целыми месяцами, главный продукт питания -- пшенная каша; но пропитание достаем себе не с большими трудностями, чем ранее. Достигается это тем, что, вопреки всем декретам и всем "нивеляторским" тенденциям наркомпрода241, все шире распространяется "паек", получаемый рабочими и служащими. Только этот паек, в некоторых ведомствах очень почтенный, и позволяет хозяйствам вроде нашего (живу с Аб. Никиф., Ритой242 и Женей243, и все, кроме Риты, получаем пайки: я по "Социалистической академии")244 сводить концы с концами, почти не прибегая к вольному рынку. Все это, конечно, достигается на счет какой-то части -- части рабочих, многих служащих и бывших, непристроившихся буржуа -- которые форменно голодают. Спекулянты же, люди, нажившиеся в начале революции, врачи с практикой и т. д., кормящиеся вольным рынком, тратят сумасшедшие суммы на поддержание жизни -- 400--500 тысяч в месяц, а то и более. Заработки -номинально --ничтожны: высшая тарифная ставка 4 800 в месяц, путем "премий", "сверх-урочных" ее натягивают до 15--20 тысяч очень часто; есть "спецы", особенно в жел.-дор. и военном ведомствах, коим открыто платят 50 и 100, а то и 400 тыс. в месяц! Зато есть швейцары, сторожа, машинистки, которые реально получают 1 500 и 2500 в месяц. Неравномерность в реальных доходах стала громадной. Что касается "комиссарского сословия", то его высший standard of life245, обусловленный льготными получками продовольствия, уже почти не скрывается или скрывается гораздо менее, чем в прошлом году. Люди, как Рязанов и Радек, как Рыков, раньше ведшие борьбу с "неравенством", теперь не скрывают на своем столе белой булки, риса, масла, мяса и (у Радека и Рыкова) бутылки доброго вина или коньяка. О Караханах246, Каменевых, Бончах247, Демьянах Бедных248, Стекловых249 и говорить не приходится: эти жируют. Только Анжелика250, Бухарин251 да Чичерин252 -- из звезд первой величины -- еще выделяются "простотой нравов". Поселенный в "советском отеле" брат Садуля253 (есть такой чин; он виноторговец) был по распоряжению Карахана переведен на положение "выздоравливающего, то есть изъят из общей столовой отеля, где кормят тухлым супом, и получил право заказывать что захочет: и вот он ежедневно по словарю заказывает: "бифштекс с спаржей и луком" или "телячья котлета с зеленым горошком", и комендант ему все это доставляет из Охотного254, наживая сам примерно 100% (все ставится в счет Комиссариату иностранных дел). Это пример мне лично известный, вероятно, один из многих. Званые ужины, где общаются лесопромышленники и т. п. публика с "ответственными работниками" и где по счету заплачено несколько сот тыс. руб., считаются в порядке вещей. Есть даже санатории (немногие: привилегированные), где рис, масло, балыки, осетрина и икра -- обычный предмет питания.