Страница:
Из России имел всего одно письмо от Фед. Ильича от 6 ноября. В этот день должна была снова решаться его участь. Была надежда, что оставят в Москве. Результат неизвестен. Сообщил, что арестованные по провинциям продолжают сидеть. Снова арестовали Либера (в Саратове) вместе с местными правыми с.-д. Теперь появилась телеграмма о "приговоре" над харьковской конференцией: Кучин и другие (10) в концентрационный лагерь с принудительными работами; Бэр, Борис Малкин, Рубцов, Зорохович (всего 17 чел.) -- к высылке из Украины. Похоже на правду.
[...]
Мы приступаем к выпуску первого номера нашего органа (хотим назвать "Социалистический вестник"). К сожалению, из-за праздников нельзя будет выступить раньше начала января.
В Швейцарии я отчаянно простудился и кашляю до невозмож-ности спать. Уже 4 дня не выхожу, ибо на улице мороз и ветер. Привет Над. Ос. Все кланяются. Жму руку.
Ю.Ц.
ПИСЬМО С. Д. ЩУПАКУ
Берлин, 15 декабря 1920 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Я только что отправил Вам письмо, как получил Ваше. Недоразумение у нас потому и получилось, что я до последней минуты не знал, дадут ли мне отсрочку или нет. Узнал окончательно, что не дадут, лишь за 3 часа до отхода последнего поезда, и с трудом успел устроить немецкую визу. Условился с Пав[лом] Бор[исовичем Аксельродом], что он пошлет Вам открытку о моем возвращении в Берлин.
На основании напечатанной здесь нелепой телеграммы я вообразил, что конгресс в Туре уже открылся. Подумал, что почему-либо французы перенесли конгресс и что тем самым дело о моем участии ликвидировано. Жду теперь известия от Вас. Надеюсь, что на этот раз мне дадут право быть не только 3 дня в Туре, но и вообще побыть в Париже недели две. Если нет, то не стоит и ехать, "себе дороже стоит", принимая во внимание валюту.
Насчет "авангарда", как я Вам писал, в подлиннике оттенок был другой. Но это не так и важно. Если из всех стран мира в одной только России -- не важно, почему -- победила революция, во главе которой стоят социалисты, пытающиеся (хотя бы ультранелепо) осуществить социализм, то трудно в международном документе отказать такой стране в звании очага социальной революции. Этим еще ничего не сказано ни о том, хорошо ли политику ведут стоящие у власти социалисты, ни честные ли они люди. Жму руку. Привет Ир. Георг. [Церетели] и Войтин[скому].
Ю.Ц.
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
20 декабря 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
Так и предчувствовал, что Вы опять хвораете. Что меня касается, то я уже выхожу, ибо кашель сильно пошел на убыль. Стал опять хорошо спать.
По поводу Майского я прилагаю записку для Нобса. Так разозлился (на Майского), что даже в честь его перевел немецкими стихами пушкинскую эпиграмму на Булгарина374 и, ей-богу, не плохо перевел! Но Вы неправы, что его позиция -- совсем наша. Мы видим "историческое оправдание" большевизма в том, что он "довел до конца" буржуазно-мужскую революцию, из которой, если одновременно с нею не начнется победа социализма на Западе, ничего, кроме капитализма, развивающегося "по-американски, а не по-русски", как некогда говорил Ленин, ничего получиться не может. Майский же старается оправдать не только политическое низвержение буржуазии (что оправдываем и мы и что, конечно, -- во избежание недоразумений -- логически могло бы произойти и без большевистских методов, через Учредительное Собрание и т. д.), но и "диктатуру пролетариата" в России и всеобщую социализацию, которая, по моему глубокому убеждению, вовсе не явилась в России неизбежным результатом мнимого отказа буржуазии работать под государственным контролем, а сама была для большевиков лишь экономическим средством, чтобы удержать власть в руках меньшинства (той же цели служит для них и хлебная монополия). Поживи Робеспьер еще лишний год, он мог бы тоже прийти к заключению, что удержать власть за "добродетелью" нельзя иначе, как забрав в руки государства распоряжение всеми продуктами, а для того и всеми орудиями производства.
Из России мы только что получили письма. С одного снимаем копию и Вам пошлем. Новости, в общем, невеселые: везде аресты наших. Бедняга Астров вместе с Кучиным и другими 8 южанами посажен в концентрационный лагерь с принудительными работами, 17 других с Бэром во главе -- высланы в Грузию. Первые -- потому что "правые меньшевики", вторые -- за то, "что терпели в партии правых". Это, конечно, негласная мотивировка нашего друга Раковского; приговор последовал без суда, в административном порядке. Больше меня беспокоит судьба Розанова, Левицкого и эсеров; все они теперь объявлены заложниками, которые будут "истреблены", если "осуществится покушение на кого-либо из большевистских лидеров; таковые, по сведениям ЧК, готовятся "группой Савинкова" и "группой Чернова". Второе -- вздор и ложь, а первое, кажется, правда, так что опасность для сидящих очень велика. Пока Розанов и Владимир Осипович [Левицкий] сидят в Екатеринбурге в очень тяжелых условиях. По поводу этого декрета о заложниках я помещаю в "Freiheit" резкую статью с призывом к пролетариям Европы "вмешаться".
Если Нобс поместит мое письмо, попросите прислать мне 2 экз. газеты. Интересно, что, как пишут из России, на последней конференции профессиональных союзов, где большевистская оппозиция Троцкому и другим лидерам была очень сильна, профессионалисты-большевики говорили, что пролетариат сыт от смертных казней, и требовали прекращения террора.
Самуил Давыдович [Щупак] сообщает, что надежды, чтобы меня пустили на конгресс, нет: фракция, ввиду недопущения Клары Цеткин, считает невозможным хлопотать одновременно за всех. Они зато надеются добиться разрешения на приезд после съезда, что я тоже предпочитаю, ибо в Туре атмосфера будет весьма неприятной и малоблагоприятной для воздействия на тех, на кого следует и можно воздействовать.
Мы думаем с января (в начале) выпускать здесь -- по-русски -- нечто вроде бюллетеня с материалами из России и статьями. Авось это поможет собрать и организовать публику.
Крепко жму руку. Наши все кланяются. Желаю скорее встать снова на ноги.
Ю. Ц.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
20 декабря 1920 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Сейчас получил Ваше письмо от 15-го. Я так и думал, что к Туру устроить мне разрешение не удастся. И, признаться, рад: ехать "советником" при группе, обреченной на такое громкое поражение, признаться, не очень заманчиво. Говорил об этом здесь с Caussy, человеком для француза очень рассудительным. Он мне сказал: не завидую Вам, Ваше положение на конгрессе будет-таки довольно щекотливым. И, действительно, если уже в Галле наш друг Грумбах375 своим соседством ставил нас в не очень приятное положение, то на французском конгрессе быть вынужденным опираться на правых и быть окруженным их свитой сугубо неприятно. С этой точки зрения я смотрю и на Вашу поездку. Практической пользы будет мало, ибо дело, ведь, уже теперь будет не в том или ином свежем материале, который можно всучить Фору или Лонге; влиять на то, чтобы их группа вела себя энергичнее -- теперь абсолютно невозможно, можно лишь рассчитывать на будущее, на логику борьбы, когда их начнут вышибать, и атмосфера будет для меньшевика не из приятных. По-моему, не стоит ехать. Своей поездке в Париж после конгресса я, напротив, придаю некоторое значение и думаю, что 3-4 недели пребывания там можно было бы использовать. Чем скорее удалось бы депутатам отхлопотать такой приезд, тем лучше. Может быть, после конгресса правительство, рассчитывая, что мой приезд усилит склоку и раздоры, сочтет нужным разрешить.
Пав[ел] Бор[исович Аксельрод] говорил мне, что хочет поскорее приехать. Но теперь он опять болен (сегодня имел письмо) и лежит в постели.
Вы все недовольны "авангардом соц[иалистической] револю-ции". Все-таки не хотите видеть, что сейчас в мире почти во всех решительно странах господствует социальная реакция и что в одной России у власти антибуржуазное правительство; политическая власть буржуазии не существует, и ее власть над производством тоже не существует. Что бы ни было в будущем, сейчас положение такое, как в Парижской Коммуне376. И если б Маркс в 71 году даже был твердо уверен, что из Коммуны, как оно и случилось, ничего не выйдет, он бы все равно говорил о Коммуне как о продвинувшемся вперед отряде социальной революции. То же самое пришлось бы полтора года назад сказать о Венгрии377, а два с половиной года назад -- о Финляндии378. Видите ли, надо же иметь твердый ответ на вопрос, что же такое произошло в октябрьские дни в России: революция, как думаем мы, или контрреволюция, как говорит Чернов. Я не думаю, чтоб можно было всерьез защищать эту "тезу" Чернова. А что из признания большевизма революцией вовсе не следует апологии большевизма, ни отказ от борьбы с их политикой, с их методами в революции -- это именно то, в чем мы должны убедить всяких "центристов". И когда мы, признав большевизм революцией, заставляем центристов сделать решительный шаг по пути борьбы с III Интернационалом и некоторый шаг в деле отмежевания от большевистской идеологии диктатуры и т. п., то мы достигли уже некоторого значительного результата.
Из России получили оказию. Сообщают некоторые подробности о внутренней борьбе среди большевиков. Развал изрядный. Пока же нас жмут в три погибели. Астрова, беднягу, вместе с Кучиным и др. отправили в концентрационный лагерь. Бэра, Рубцова, Б. Малкина и др. выслали (17 человек и еще 5 кременчужан после) в Грузию. Любопытно, как их там встретят. Фед. Ильича [Дана] возвращают, наконец, в Москву.
[...]
Из-за рождества и разных типографских затруднений у нас задерживается выпуск первого номера нашего органа. Надеемся выпустить в начале гола. С выпуском брошюр по-немецки тоже вышла заминка, никак не можем организовать, чтобы и политически, и коммерчески это было выгодно.
В германской партии довольно гнилое затишье, как и вообще в германской политической жизни.
В моей личной судьбе перемена: съезжаю от Бройдо, к которым приехал сын, что вызвало чрезмерное "уплотнение" квартиры. Ищу пансиона. Привет Н. Е.379 Жму руку.
Ю. Ц.
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
29 декабря 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
Ваше долгое молчание подтверждает мои предположения, что Ваше состояние все еще не улучшилось. Самуил Давидович мне писал о Вашем предположении перебраться в ближайшем будущем в Париж. Этому я был бы только рад, тем более, что Щупак поддерживает во мне надежду, что меня все-таки пустят в Париж. Но мысль о том, что Вы станете переезжать, не вполне оправившись, меня беспокоит. Дело, конечно, не в самом путешествии, а в крутом переходе от geregeltes Leben380 к "кочевому" состоянию первых дней, пока, наконец, Вам удастся устроиться сколько-нибудь удобно.
Мне удалось поместить в "Freiheit" статью о большевистском терроре, которую прилагаю. Коммунисты по этому поводу сильно выругались. Перед тем я поместил статейку по поводу приговора над нашими южанами.
Из России давно нет писем. Из сегодняшних телеграмм видно, что большевики, как и в прошлом году, пригласили наш ЦК послать представителей с совещательным голосом на съезд Советов381 и что Федор Ильич говорил там; ему отвечал Ленин, объявив его критику "пособничеством Антанте" или что-то в этом роде. Другое сведение о России -- в здешнем "Руле" -- сообщает, что в Севастополе после занятия его большевиками стала опять выходить наша газета "Прибой" (прежде редактировавшаяся Могилевским) и что на всех заводах рабочие вынесли резолюции, предложенные нашей партией. Беда только, что наши крымские меньшевики, как я Вам писал про Могилевского, принадлежат к той породе, которая ухитряется быть при Деникине и Врангеле неприлично правыми, а при большевиках -- неприлично левыми. Разве что после всех прежних опытов они теперь поумнели.
Знаете Вы об интересных разногласиях внутри кадетской эмиграции и о том, как Милюков382 внезапно "полевел" и стал -- вопреки Набокову383 и Гессену384 отстаивать коалицию с эсерами для образования "демократического центра"? Подкладка этого превращения вполне ясна: французы после краха Врангеля потребовали, чтобы создано было нечто под демократическим флагом. Милюков предложил образовать "национальный центр" из всех партий, но с явной pointe385 против Врангеля или, по крайней мере, против его диктатуры. Это не выгорело: эсеры заявили, что в таком центре участвовать не будут. Но тогда выступили привычные свахи: Бунаков386 и Авксентьев и, соблазнив Керенского и старика Минора387. состряпали "совещание членов Учредительного Собрания", чтобы в нем все-таки объединить кадетов с эсерами, хотя бы при преобладании последних. Редакция "Воли России"388 и Чернов отлично понимают смысл этого маневра, направленного к тому, чтобы реставрировать политику интервенции под "демократическим" флагом. Но, как всегда, их связывает то, что их собственные товарищи ввязались в эту игру. Чернов говорит, что он охотно воспользовался бы этим поводом, чтобы добиться ухода или исключения из партии Бунакова и Авксентьева хотя бы вместе с Керенским, дабы они вместе с народными социалистами образовали демократическую или радикал-социалистическую партию и развязали бы эсерам руки. Это, конечно, было бы всего лучше, и эсеры, освободившись от правого крыла, могли бы стать приличной социалистической партией, если б Чернов не был так плох в качестве теоретика и политического вождя.
В Германии скверная атмосфера. Пахнет железнодорожной забастовкой и целым рядом других, довольно безнадежных, хотя и психологически неизбежных Lohnbewegungen389, которые послужат новым ферментом усиления коммунистов и разложения рабочих организаций. На приближающиеся выборы в прусский ландтаг независимые смотрят со страхом.
Ваше заказное письмо Абрамович получил.
Обнимаю Вас.
Ю.Ц.
1921
иЗ ПИСЬМА С. Д. щупаку
7 января 1921 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Вчера получил письмо от П. Б. [Аксельрода], из которого видно, что он надеется на скорый переезд в Париж. Тем более у меня теперь охоты приехать в Париж на время. Пару дней я было рассчитывал, что вскоре окажусь в Италии: получил телеграмму от Турати, Тревеса390 и др., что желателен мой приезд на конгресс в Ливорно391. Но через 2 дня получил уже от них же сообщение, что визы для меня достать не удалось. Очевидно, они опять просили для меня в общем порядке, вместе с другими гостями, т. е. коммунистами, и тем лишь облегчили правительству возможность отказа последним, поскольку оно может проявить "беспристрастие", отказывая и тем, и другим.
Своих статей о концессиях сейчас не имею -- отослал в Россию. При случае пришлю Вам. Загорский392, в общем, верно передаст их содержание. Я, действительно, защищаю концессии от нападок левых коммунистов, которые, естественно, в России не могут переварить этой "уступки капитализму", и считаю демагогией, когда эсеры и кадеты хотят использовать концессии, чтобы криками о "распродаже России" дискредитировать большевиков. Завтра же, если у власти будем мы или эсеры, которых мы будем поддерживать, то те же большевики будут нас перед всем миром позорить, говоря, что мы "распродаем Россию", так как это правительство должно будет идти на самые значительные уступки капитализму, и особенно иностранному. И тогда все социалисты в Европе будут качать головами и думать, что мы, пожалуй, предатели пролетариата. Поэтому мы теперь же должны говорить то, что есть, что от русского неудавшегося социализма надо сворачивать на путь компромиссов с капитализмом, что такие компромиссы необходимы и полезны и что мы, нападающие на большевиков за тупое проведение коммунизма, толкаем их именно на этот путь уступок. Вот это-то пришлось мне разъяснять европейским социалистам, которые до сих пор никак не могут понять, что главная вина большевиков, что они создают социализм там, где для этого нет предпосылок, а, напротив, стремятся ущемить их за то, что они не ведут последовательно социалистической политики. Таково, например, отношение к аграрной политике большевиков: и в Галле, и в печати и ругали как раз за то, что они сделали правильного -- за раздел земли. Дескать, надо было не делить имения, а социализировать. То же и с концессиями. И "Vorwarts"393 и "Freiheit" стали было вопить, что большевики предают рабочих, приглашая капиталистов. Пришлось объяснять, что это еще самое разумное, что они делают, ибо без иностранного капитала с русской разрухой не справиться, а при разорении русских промышленников этот капитал можно привлечь лишь в форме концессии. Но, вопреки тому, что пишет Загорский, я указал, что на большевиках лежит ответственность за то, что теперь без концессий не обойтись, и, конечно, я сказал. что если с нашей точки зрения уступки капитализму не есть преступление, то с точки зрения большевистских принципов -- это страшный оппортунизм. Из телеграммы узнал, что на съезде Советов Дан говорил о концессиях в том же духе, так что "Правда" даже беспокоится ("буржуазный нос меньшевика превратно почуял" какой-то поворот в коммунистической политике). [...]
Надо указать Лонге, что следует использовать большое письмо Серрати394 к Ленину, в котором Серрати очень смело атакует большевизм не только за его расколы в Европе, но и за то, что он делает в России.
Из России невеселые вести. Аресты и ссылки. Умер Б. С. Батурский (Цейтлин), заболевший сыпным тифом в Витебской тюрьме, куда его засадили без всякого повода. Бэр, Борис Малкин и др. харьковцы прибыли в Грузию, куда высланы. Думают ли Ираклий Георгиевич [Церетели] и Войтинский, что дела Грузии так плохи, как пишут в белой прессе, т. е. что большевики готовы уже ее слопать! Получил письма от Тевзая, в которых сильно сквозит эта боязнь. [...]
Наши пресловутые лондонские меньшевики воспользовались случаем, чтобы высунуть свой нос: по поводу съезда учредиловцев обратились к ним с письмом за подписью "группа русских с.-д. в Лондоне", приветствуют и надеются, что все демократические силы сплотятся вокруг К-та Учредительного Собрания. Мы их теперь можем больно хлопнуть по носу и раз навсегда с ними разделаться. Письмо помещено в "Голосе России".
Не могу понять, почему П. Б. [Аксельрод] был недоволен моим предисловием к моей речи.
Приехал Ольберг, но сразу заболел, и я его еще не видел. Но, по рассказам, он недоволен Грузией и, но моему впечатлению, выражает это недовольство брюзжанием и мелкими сплетнями. [...]
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
Берлин, 20 января 1921 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Спасибо за новогоднюю открытку, а также за присылаемые газеты; с их получением у меня заполнился существенный пробел. Сейчас заняты вплотную выпуском первого номера "Социалисти-ческого вестника"395, который как будто, наконец, выходит через 8--10 дней. Возня была из-за типографии (с русским шрифтом), которую здесь нелегко найти. Впрочем, значительная вина за запоздание падает на фирму Ладыжникова396, через которую мы вынуждены вести всю техническую сторону дела, чтобы не заводиться собственным техническим аппаратом для распространения и т. д. Как водится, когда происходит запоздание с первым номером на целый месяц, то накапливается чересчур много материала. Мы выпустим поэтому двойной номер, но и то часть материала останется "в портфеле". [...]
Даже непонятно со стороны, как это эсеры ухитрились разыграть таких дураков. Они, конечно, будут уверять, что это -- не коалиция и что они поймали медведя, только он их уйти не пускает: что они добились от кадетов отказа от интервенции и блокады и т. п. Мы решили не церемониться и, помимо статьи в газете, разошлем по Европе декларацию с весьма решительным протестом, где заявляем, что, возобновляя коалицию, эсеры лишили себя права на доверие русских рабочих. Пусть они теперь не воображают, что мы их пустим в Вену397. Самым решительным образом будем протестовать, если они сунутся туда, как говорил В. М. [Чернов]. Воображаю, какой вой поднимется, когда мы опубликуем свое заявление. [...]
Из русских газет видно, что на съезде Советов, кроме Фед. Ильича, еще говорил Далин об экономической политике, причем, как можно понять из более чем скудного отчета, одобрил, с оговорками, концессии и вышучивал план "регулирования" крестьянского земледелия, который теперь представляет квинтэссенцию большевистской мудрости. За границу теперь прибыли еще трос наших: Скоморовский, перебравшийся через Грузию, теперь в Кишиневе; затем два бундовца: О. Рабинович398 (был фельетонистом в "Впереде" за подписью О.Р.; писал очень недурно) и витеблянин Браун (уже немолодой); первый в Либаве, второй -- в Риге. Оба очень правые, но, надеюсь, что О. Р. все же удастся использовать для газеты.
У меня теперь является мысль, что если разрешение ехать в Париж я получу без строгого ограничения маленьким сроком, то, пожалуй, мне не стоит ехать до Вены, ибо пришлось бы пробыть в Париже немного более недели, а стоит поехать туда на месяц сейчас после Вены. По здешнему опыту я вижу, что надо, чтобы чего-нибудь достигнуть, жить некоторое время бок о бок с публикой, а в короткое время их, при их занятости повседневной работой, даже и выслушать себя не заставишь.
Не помню, упоминал ли я, что вернулся Ольберг, и в очень кис-лом настроении. Должен на днях поехать к Павлу Борисовичу, чтобы излить свою душу и посоветоваться, печатать ли ему свои наблюдения -- для чего, собственно, он и ехал -- или же припрятать их, чтобы не вредить грузинам. А он говорит, что, как ни прикрашивай, получается пренеприятная картина. Действительно, воспринимая даже его рассказы с некоторым недоверием, я настроился весьма минорно. После слышанного раньше меня уже не удивишь ни национализмом, ни своеобразным "демократизмом". Но когда слышишь рассказы, из которых явствует, что демократическая власть проявляется там с таким же патриархальным самодурством и хамством, как и диктаторская в Москве, то приходишь к печальному выводу, что социальная и культурная азиатчина даст одни и те же политические явления независимо от внешних государственных форм. Но если так, то трудно ждать, чтобы народ, который не может расценивать политические формы с точки зрения заложенных в них возможностей, подлежащих реализации лишь в будущем, мог бы защищать данные формы до конца, если его поманят хлебом и демагогией "близкой к народу" "власти Советов".
Посылаю Вам два подписных листа для сбора в фонд наших изданий. Думаю, что и среди наших "меньшевистских буржуев", как и среди французов можно в Париже собрать немного денег, которые в переводе на немецкую валюту усилят существенно наш фонд.
Берлин начинает мне немного приедаться. В политике довольно уныло, погода отвратительна.
Жму руку. Привет Н. Е.
Ю.Ц.
Пишите мне по новому моему адресу: Bayreutherstr. 10, Berlin W. bei Schnabel. Имею меблированную комнату без пансиона.
ИЗ ПИСЬМА П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
20 января 1921 г
Дорогой Павел Борисович!
А я все-таки получил Ваше письмо с венско-берлинским адресом! Берлинская почта, оказывается, выяснила, что эта улица находится в Вене, и переслала письмо туда.
Кстати, об адресе: на днях я переехал в меблированные комнаты (у Бройдо стало тесно). Мой теперешний адрес: Bayreutherstrasse. 10, Pension Schnabel, Berlin W.
С нашими эсерами просто беда: воображая, что они "поймали медведя" Милюкова, убедив его расписаться под требованием Учредительного Собрания и высказаться против интервенции и военной диктатуры (что он охотно сделал, так как в данный момент "виноград зелен"), они попали к нему в плен, заключив форменный политический блок и приняв резолюции, заостряющие всю борьбу с большевизмом на требовании непризнания большевистского правительства Антантой и непризнания законными мирных и торговых договоров, соглашений о концессиях и т. п. Все это, как подтверждает и Щупак, проделано под диктовку французов, желающих удержать Англию от соглашения с Красиным и готовящих себе на случай возможной новой интервенции "демократическую" ширму. Большего подарка большевикам, чем это сближение с кадетами и воскрешение ненавистной коалиции как раз в момент, когда создаются несколько благоприятные условия в самой России для борьбы с большевизмом, эсеры сделать не могли. Мы решили самым резким образом реагировать (в европейской печати) на это новое издание коалиционной политики, которое грозит рикошетом ухудшить и наше положение, поскольку самокомпрометация эсеров будет многими восприниматься как Absage399 всего русского антибольшевистского социализма.
Чернов во всем этом деле сыграл самую жалкую и шутовскую роль. И здесь мне, и в Париже Самуилу Давыдовичу он клялся, что ему затея Авксентьева и Ко. не по душе, а мне даже говорил, что он ею воспользуется, чтобы выкинуть из партии всех этих, в течение двух лет игнорирующих решения партийных инстанций, господ, которых он сам же характеризовал как просто либералов, давно переставших быть социалистами. Это не помешало ему пассивно присутствовать при всей этой комедии.
На днях, вероятно, у Вас будет Ольберг. То, что он рассказывает о Грузии, весьма неутешительно даже после того, что я уже знал. Самый неприятный вывод, который напрашивается из его разговоров, -- это что в основе грузинской демократии лежит та же некультурность и социальная азиатчина, которая в Великороссии лежит в основе большевистской диктатуры. Там и здесь -- патриархальная опека народа "спевшейся" кучкой, с той разницей, конечно, что грузинские опекуны, пропитанные чувством национальной солидарности со всеми Stammgenossen400 и стоящие ближе к народу, а главное, не ставящие себе "противоестественных" задач строить социализм на базе недозрелых отношений, лишены черт аракчеевского утопизма, а потому и аракчеевской жестокости401. И тем не менее они правят по-помпадурски и демократического воспитания, по-видимому, народу не дают. Это не говорит против демократии, потому что и в швейцарских кантонах, и в американских штатах народ приобрел демократическое воспитание постепенно -- в борьбе с разными кланами, используя демократические формы; то же, конечно, будет и там, поскольку народ в борьбе с помпадурством сумеет овладеть аппаратом демократического государства. Но, во-первых, это говорит много против социал-демократии, которая явно не поставила себе задачей взять в свои руки дело этого демократического воспитания масс, так чтобы оно развилось не против нее (а следовательно, и не в процессе оппозиции социализму), а в союзе с нею. А во-вторых, когда под боком сидит Ленин и в воздухе разлиты миазмы большевизма, рискованно делать эксперимент, предоставляя массам самим долгим путем выучиваться тому, как суживать патриархальную диктатуру. И нет никакой уверенности в том, что массы, недовольные этой диктатурой, идущей под флагом демократии, и там тоже не ударятся в "советизм".
[...]
Мы приступаем к выпуску первого номера нашего органа (хотим назвать "Социалистический вестник"). К сожалению, из-за праздников нельзя будет выступить раньше начала января.
В Швейцарии я отчаянно простудился и кашляю до невозмож-ности спать. Уже 4 дня не выхожу, ибо на улице мороз и ветер. Привет Над. Ос. Все кланяются. Жму руку.
Ю.Ц.
ПИСЬМО С. Д. ЩУПАКУ
Берлин, 15 декабря 1920 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Я только что отправил Вам письмо, как получил Ваше. Недоразумение у нас потому и получилось, что я до последней минуты не знал, дадут ли мне отсрочку или нет. Узнал окончательно, что не дадут, лишь за 3 часа до отхода последнего поезда, и с трудом успел устроить немецкую визу. Условился с Пав[лом] Бор[исовичем Аксельродом], что он пошлет Вам открытку о моем возвращении в Берлин.
На основании напечатанной здесь нелепой телеграммы я вообразил, что конгресс в Туре уже открылся. Подумал, что почему-либо французы перенесли конгресс и что тем самым дело о моем участии ликвидировано. Жду теперь известия от Вас. Надеюсь, что на этот раз мне дадут право быть не только 3 дня в Туре, но и вообще побыть в Париже недели две. Если нет, то не стоит и ехать, "себе дороже стоит", принимая во внимание валюту.
Насчет "авангарда", как я Вам писал, в подлиннике оттенок был другой. Но это не так и важно. Если из всех стран мира в одной только России -- не важно, почему -- победила революция, во главе которой стоят социалисты, пытающиеся (хотя бы ультранелепо) осуществить социализм, то трудно в международном документе отказать такой стране в звании очага социальной революции. Этим еще ничего не сказано ни о том, хорошо ли политику ведут стоящие у власти социалисты, ни честные ли они люди. Жму руку. Привет Ир. Георг. [Церетели] и Войтин[скому].
Ю.Ц.
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
20 декабря 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
Так и предчувствовал, что Вы опять хвораете. Что меня касается, то я уже выхожу, ибо кашель сильно пошел на убыль. Стал опять хорошо спать.
По поводу Майского я прилагаю записку для Нобса. Так разозлился (на Майского), что даже в честь его перевел немецкими стихами пушкинскую эпиграмму на Булгарина374 и, ей-богу, не плохо перевел! Но Вы неправы, что его позиция -- совсем наша. Мы видим "историческое оправдание" большевизма в том, что он "довел до конца" буржуазно-мужскую революцию, из которой, если одновременно с нею не начнется победа социализма на Западе, ничего, кроме капитализма, развивающегося "по-американски, а не по-русски", как некогда говорил Ленин, ничего получиться не может. Майский же старается оправдать не только политическое низвержение буржуазии (что оправдываем и мы и что, конечно, -- во избежание недоразумений -- логически могло бы произойти и без большевистских методов, через Учредительное Собрание и т. д.), но и "диктатуру пролетариата" в России и всеобщую социализацию, которая, по моему глубокому убеждению, вовсе не явилась в России неизбежным результатом мнимого отказа буржуазии работать под государственным контролем, а сама была для большевиков лишь экономическим средством, чтобы удержать власть в руках меньшинства (той же цели служит для них и хлебная монополия). Поживи Робеспьер еще лишний год, он мог бы тоже прийти к заключению, что удержать власть за "добродетелью" нельзя иначе, как забрав в руки государства распоряжение всеми продуктами, а для того и всеми орудиями производства.
Из России мы только что получили письма. С одного снимаем копию и Вам пошлем. Новости, в общем, невеселые: везде аресты наших. Бедняга Астров вместе с Кучиным и другими 8 южанами посажен в концентрационный лагерь с принудительными работами, 17 других с Бэром во главе -- высланы в Грузию. Первые -- потому что "правые меньшевики", вторые -- за то, "что терпели в партии правых". Это, конечно, негласная мотивировка нашего друга Раковского; приговор последовал без суда, в административном порядке. Больше меня беспокоит судьба Розанова, Левицкого и эсеров; все они теперь объявлены заложниками, которые будут "истреблены", если "осуществится покушение на кого-либо из большевистских лидеров; таковые, по сведениям ЧК, готовятся "группой Савинкова" и "группой Чернова". Второе -- вздор и ложь, а первое, кажется, правда, так что опасность для сидящих очень велика. Пока Розанов и Владимир Осипович [Левицкий] сидят в Екатеринбурге в очень тяжелых условиях. По поводу этого декрета о заложниках я помещаю в "Freiheit" резкую статью с призывом к пролетариям Европы "вмешаться".
Если Нобс поместит мое письмо, попросите прислать мне 2 экз. газеты. Интересно, что, как пишут из России, на последней конференции профессиональных союзов, где большевистская оппозиция Троцкому и другим лидерам была очень сильна, профессионалисты-большевики говорили, что пролетариат сыт от смертных казней, и требовали прекращения террора.
Самуил Давыдович [Щупак] сообщает, что надежды, чтобы меня пустили на конгресс, нет: фракция, ввиду недопущения Клары Цеткин, считает невозможным хлопотать одновременно за всех. Они зато надеются добиться разрешения на приезд после съезда, что я тоже предпочитаю, ибо в Туре атмосфера будет весьма неприятной и малоблагоприятной для воздействия на тех, на кого следует и можно воздействовать.
Мы думаем с января (в начале) выпускать здесь -- по-русски -- нечто вроде бюллетеня с материалами из России и статьями. Авось это поможет собрать и организовать публику.
Крепко жму руку. Наши все кланяются. Желаю скорее встать снова на ноги.
Ю. Ц.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
20 декабря 1920 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Сейчас получил Ваше письмо от 15-го. Я так и думал, что к Туру устроить мне разрешение не удастся. И, признаться, рад: ехать "советником" при группе, обреченной на такое громкое поражение, признаться, не очень заманчиво. Говорил об этом здесь с Caussy, человеком для француза очень рассудительным. Он мне сказал: не завидую Вам, Ваше положение на конгрессе будет-таки довольно щекотливым. И, действительно, если уже в Галле наш друг Грумбах375 своим соседством ставил нас в не очень приятное положение, то на французском конгрессе быть вынужденным опираться на правых и быть окруженным их свитой сугубо неприятно. С этой точки зрения я смотрю и на Вашу поездку. Практической пользы будет мало, ибо дело, ведь, уже теперь будет не в том или ином свежем материале, который можно всучить Фору или Лонге; влиять на то, чтобы их группа вела себя энергичнее -- теперь абсолютно невозможно, можно лишь рассчитывать на будущее, на логику борьбы, когда их начнут вышибать, и атмосфера будет для меньшевика не из приятных. По-моему, не стоит ехать. Своей поездке в Париж после конгресса я, напротив, придаю некоторое значение и думаю, что 3-4 недели пребывания там можно было бы использовать. Чем скорее удалось бы депутатам отхлопотать такой приезд, тем лучше. Может быть, после конгресса правительство, рассчитывая, что мой приезд усилит склоку и раздоры, сочтет нужным разрешить.
Пав[ел] Бор[исович Аксельрод] говорил мне, что хочет поскорее приехать. Но теперь он опять болен (сегодня имел письмо) и лежит в постели.
Вы все недовольны "авангардом соц[иалистической] револю-ции". Все-таки не хотите видеть, что сейчас в мире почти во всех решительно странах господствует социальная реакция и что в одной России у власти антибуржуазное правительство; политическая власть буржуазии не существует, и ее власть над производством тоже не существует. Что бы ни было в будущем, сейчас положение такое, как в Парижской Коммуне376. И если б Маркс в 71 году даже был твердо уверен, что из Коммуны, как оно и случилось, ничего не выйдет, он бы все равно говорил о Коммуне как о продвинувшемся вперед отряде социальной революции. То же самое пришлось бы полтора года назад сказать о Венгрии377, а два с половиной года назад -- о Финляндии378. Видите ли, надо же иметь твердый ответ на вопрос, что же такое произошло в октябрьские дни в России: революция, как думаем мы, или контрреволюция, как говорит Чернов. Я не думаю, чтоб можно было всерьез защищать эту "тезу" Чернова. А что из признания большевизма революцией вовсе не следует апологии большевизма, ни отказ от борьбы с их политикой, с их методами в революции -- это именно то, в чем мы должны убедить всяких "центристов". И когда мы, признав большевизм революцией, заставляем центристов сделать решительный шаг по пути борьбы с III Интернационалом и некоторый шаг в деле отмежевания от большевистской идеологии диктатуры и т. п., то мы достигли уже некоторого значительного результата.
Из России получили оказию. Сообщают некоторые подробности о внутренней борьбе среди большевиков. Развал изрядный. Пока же нас жмут в три погибели. Астрова, беднягу, вместе с Кучиным и др. отправили в концентрационный лагерь. Бэра, Рубцова, Б. Малкина и др. выслали (17 человек и еще 5 кременчужан после) в Грузию. Любопытно, как их там встретят. Фед. Ильича [Дана] возвращают, наконец, в Москву.
[...]
Из-за рождества и разных типографских затруднений у нас задерживается выпуск первого номера нашего органа. Надеемся выпустить в начале гола. С выпуском брошюр по-немецки тоже вышла заминка, никак не можем организовать, чтобы и политически, и коммерчески это было выгодно.
В германской партии довольно гнилое затишье, как и вообще в германской политической жизни.
В моей личной судьбе перемена: съезжаю от Бройдо, к которым приехал сын, что вызвало чрезмерное "уплотнение" квартиры. Ищу пансиона. Привет Н. Е.379 Жму руку.
Ю. Ц.
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
29 декабря 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
Ваше долгое молчание подтверждает мои предположения, что Ваше состояние все еще не улучшилось. Самуил Давидович мне писал о Вашем предположении перебраться в ближайшем будущем в Париж. Этому я был бы только рад, тем более, что Щупак поддерживает во мне надежду, что меня все-таки пустят в Париж. Но мысль о том, что Вы станете переезжать, не вполне оправившись, меня беспокоит. Дело, конечно, не в самом путешествии, а в крутом переходе от geregeltes Leben380 к "кочевому" состоянию первых дней, пока, наконец, Вам удастся устроиться сколько-нибудь удобно.
Мне удалось поместить в "Freiheit" статью о большевистском терроре, которую прилагаю. Коммунисты по этому поводу сильно выругались. Перед тем я поместил статейку по поводу приговора над нашими южанами.
Из России давно нет писем. Из сегодняшних телеграмм видно, что большевики, как и в прошлом году, пригласили наш ЦК послать представителей с совещательным голосом на съезд Советов381 и что Федор Ильич говорил там; ему отвечал Ленин, объявив его критику "пособничеством Антанте" или что-то в этом роде. Другое сведение о России -- в здешнем "Руле" -- сообщает, что в Севастополе после занятия его большевиками стала опять выходить наша газета "Прибой" (прежде редактировавшаяся Могилевским) и что на всех заводах рабочие вынесли резолюции, предложенные нашей партией. Беда только, что наши крымские меньшевики, как я Вам писал про Могилевского, принадлежат к той породе, которая ухитряется быть при Деникине и Врангеле неприлично правыми, а при большевиках -- неприлично левыми. Разве что после всех прежних опытов они теперь поумнели.
Знаете Вы об интересных разногласиях внутри кадетской эмиграции и о том, как Милюков382 внезапно "полевел" и стал -- вопреки Набокову383 и Гессену384 отстаивать коалицию с эсерами для образования "демократического центра"? Подкладка этого превращения вполне ясна: французы после краха Врангеля потребовали, чтобы создано было нечто под демократическим флагом. Милюков предложил образовать "национальный центр" из всех партий, но с явной pointe385 против Врангеля или, по крайней мере, против его диктатуры. Это не выгорело: эсеры заявили, что в таком центре участвовать не будут. Но тогда выступили привычные свахи: Бунаков386 и Авксентьев и, соблазнив Керенского и старика Минора387. состряпали "совещание членов Учредительного Собрания", чтобы в нем все-таки объединить кадетов с эсерами, хотя бы при преобладании последних. Редакция "Воли России"388 и Чернов отлично понимают смысл этого маневра, направленного к тому, чтобы реставрировать политику интервенции под "демократическим" флагом. Но, как всегда, их связывает то, что их собственные товарищи ввязались в эту игру. Чернов говорит, что он охотно воспользовался бы этим поводом, чтобы добиться ухода или исключения из партии Бунакова и Авксентьева хотя бы вместе с Керенским, дабы они вместе с народными социалистами образовали демократическую или радикал-социалистическую партию и развязали бы эсерам руки. Это, конечно, было бы всего лучше, и эсеры, освободившись от правого крыла, могли бы стать приличной социалистической партией, если б Чернов не был так плох в качестве теоретика и политического вождя.
В Германии скверная атмосфера. Пахнет железнодорожной забастовкой и целым рядом других, довольно безнадежных, хотя и психологически неизбежных Lohnbewegungen389, которые послужат новым ферментом усиления коммунистов и разложения рабочих организаций. На приближающиеся выборы в прусский ландтаг независимые смотрят со страхом.
Ваше заказное письмо Абрамович получил.
Обнимаю Вас.
Ю.Ц.
1921
иЗ ПИСЬМА С. Д. щупаку
7 января 1921 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Вчера получил письмо от П. Б. [Аксельрода], из которого видно, что он надеется на скорый переезд в Париж. Тем более у меня теперь охоты приехать в Париж на время. Пару дней я было рассчитывал, что вскоре окажусь в Италии: получил телеграмму от Турати, Тревеса390 и др., что желателен мой приезд на конгресс в Ливорно391. Но через 2 дня получил уже от них же сообщение, что визы для меня достать не удалось. Очевидно, они опять просили для меня в общем порядке, вместе с другими гостями, т. е. коммунистами, и тем лишь облегчили правительству возможность отказа последним, поскольку оно может проявить "беспристрастие", отказывая и тем, и другим.
Своих статей о концессиях сейчас не имею -- отослал в Россию. При случае пришлю Вам. Загорский392, в общем, верно передаст их содержание. Я, действительно, защищаю концессии от нападок левых коммунистов, которые, естественно, в России не могут переварить этой "уступки капитализму", и считаю демагогией, когда эсеры и кадеты хотят использовать концессии, чтобы криками о "распродаже России" дискредитировать большевиков. Завтра же, если у власти будем мы или эсеры, которых мы будем поддерживать, то те же большевики будут нас перед всем миром позорить, говоря, что мы "распродаем Россию", так как это правительство должно будет идти на самые значительные уступки капитализму, и особенно иностранному. И тогда все социалисты в Европе будут качать головами и думать, что мы, пожалуй, предатели пролетариата. Поэтому мы теперь же должны говорить то, что есть, что от русского неудавшегося социализма надо сворачивать на путь компромиссов с капитализмом, что такие компромиссы необходимы и полезны и что мы, нападающие на большевиков за тупое проведение коммунизма, толкаем их именно на этот путь уступок. Вот это-то пришлось мне разъяснять европейским социалистам, которые до сих пор никак не могут понять, что главная вина большевиков, что они создают социализм там, где для этого нет предпосылок, а, напротив, стремятся ущемить их за то, что они не ведут последовательно социалистической политики. Таково, например, отношение к аграрной политике большевиков: и в Галле, и в печати и ругали как раз за то, что они сделали правильного -- за раздел земли. Дескать, надо было не делить имения, а социализировать. То же и с концессиями. И "Vorwarts"393 и "Freiheit" стали было вопить, что большевики предают рабочих, приглашая капиталистов. Пришлось объяснять, что это еще самое разумное, что они делают, ибо без иностранного капитала с русской разрухой не справиться, а при разорении русских промышленников этот капитал можно привлечь лишь в форме концессии. Но, вопреки тому, что пишет Загорский, я указал, что на большевиках лежит ответственность за то, что теперь без концессий не обойтись, и, конечно, я сказал. что если с нашей точки зрения уступки капитализму не есть преступление, то с точки зрения большевистских принципов -- это страшный оппортунизм. Из телеграммы узнал, что на съезде Советов Дан говорил о концессиях в том же духе, так что "Правда" даже беспокоится ("буржуазный нос меньшевика превратно почуял" какой-то поворот в коммунистической политике). [...]
Надо указать Лонге, что следует использовать большое письмо Серрати394 к Ленину, в котором Серрати очень смело атакует большевизм не только за его расколы в Европе, но и за то, что он делает в России.
Из России невеселые вести. Аресты и ссылки. Умер Б. С. Батурский (Цейтлин), заболевший сыпным тифом в Витебской тюрьме, куда его засадили без всякого повода. Бэр, Борис Малкин и др. харьковцы прибыли в Грузию, куда высланы. Думают ли Ираклий Георгиевич [Церетели] и Войтинский, что дела Грузии так плохи, как пишут в белой прессе, т. е. что большевики готовы уже ее слопать! Получил письма от Тевзая, в которых сильно сквозит эта боязнь. [...]
Наши пресловутые лондонские меньшевики воспользовались случаем, чтобы высунуть свой нос: по поводу съезда учредиловцев обратились к ним с письмом за подписью "группа русских с.-д. в Лондоне", приветствуют и надеются, что все демократические силы сплотятся вокруг К-та Учредительного Собрания. Мы их теперь можем больно хлопнуть по носу и раз навсегда с ними разделаться. Письмо помещено в "Голосе России".
Не могу понять, почему П. Б. [Аксельрод] был недоволен моим предисловием к моей речи.
Приехал Ольберг, но сразу заболел, и я его еще не видел. Но, по рассказам, он недоволен Грузией и, но моему впечатлению, выражает это недовольство брюзжанием и мелкими сплетнями. [...]
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
Берлин, 20 января 1921 г.
Дорогой Самуил Давыдович!
Спасибо за новогоднюю открытку, а также за присылаемые газеты; с их получением у меня заполнился существенный пробел. Сейчас заняты вплотную выпуском первого номера "Социалисти-ческого вестника"395, который как будто, наконец, выходит через 8--10 дней. Возня была из-за типографии (с русским шрифтом), которую здесь нелегко найти. Впрочем, значительная вина за запоздание падает на фирму Ладыжникова396, через которую мы вынуждены вести всю техническую сторону дела, чтобы не заводиться собственным техническим аппаратом для распространения и т. д. Как водится, когда происходит запоздание с первым номером на целый месяц, то накапливается чересчур много материала. Мы выпустим поэтому двойной номер, но и то часть материала останется "в портфеле". [...]
Даже непонятно со стороны, как это эсеры ухитрились разыграть таких дураков. Они, конечно, будут уверять, что это -- не коалиция и что они поймали медведя, только он их уйти не пускает: что они добились от кадетов отказа от интервенции и блокады и т. п. Мы решили не церемониться и, помимо статьи в газете, разошлем по Европе декларацию с весьма решительным протестом, где заявляем, что, возобновляя коалицию, эсеры лишили себя права на доверие русских рабочих. Пусть они теперь не воображают, что мы их пустим в Вену397. Самым решительным образом будем протестовать, если они сунутся туда, как говорил В. М. [Чернов]. Воображаю, какой вой поднимется, когда мы опубликуем свое заявление. [...]
Из русских газет видно, что на съезде Советов, кроме Фед. Ильича, еще говорил Далин об экономической политике, причем, как можно понять из более чем скудного отчета, одобрил, с оговорками, концессии и вышучивал план "регулирования" крестьянского земледелия, который теперь представляет квинтэссенцию большевистской мудрости. За границу теперь прибыли еще трос наших: Скоморовский, перебравшийся через Грузию, теперь в Кишиневе; затем два бундовца: О. Рабинович398 (был фельетонистом в "Впереде" за подписью О.Р.; писал очень недурно) и витеблянин Браун (уже немолодой); первый в Либаве, второй -- в Риге. Оба очень правые, но, надеюсь, что О. Р. все же удастся использовать для газеты.
У меня теперь является мысль, что если разрешение ехать в Париж я получу без строгого ограничения маленьким сроком, то, пожалуй, мне не стоит ехать до Вены, ибо пришлось бы пробыть в Париже немного более недели, а стоит поехать туда на месяц сейчас после Вены. По здешнему опыту я вижу, что надо, чтобы чего-нибудь достигнуть, жить некоторое время бок о бок с публикой, а в короткое время их, при их занятости повседневной работой, даже и выслушать себя не заставишь.
Не помню, упоминал ли я, что вернулся Ольберг, и в очень кис-лом настроении. Должен на днях поехать к Павлу Борисовичу, чтобы излить свою душу и посоветоваться, печатать ли ему свои наблюдения -- для чего, собственно, он и ехал -- или же припрятать их, чтобы не вредить грузинам. А он говорит, что, как ни прикрашивай, получается пренеприятная картина. Действительно, воспринимая даже его рассказы с некоторым недоверием, я настроился весьма минорно. После слышанного раньше меня уже не удивишь ни национализмом, ни своеобразным "демократизмом". Но когда слышишь рассказы, из которых явствует, что демократическая власть проявляется там с таким же патриархальным самодурством и хамством, как и диктаторская в Москве, то приходишь к печальному выводу, что социальная и культурная азиатчина даст одни и те же политические явления независимо от внешних государственных форм. Но если так, то трудно ждать, чтобы народ, который не может расценивать политические формы с точки зрения заложенных в них возможностей, подлежащих реализации лишь в будущем, мог бы защищать данные формы до конца, если его поманят хлебом и демагогией "близкой к народу" "власти Советов".
Посылаю Вам два подписных листа для сбора в фонд наших изданий. Думаю, что и среди наших "меньшевистских буржуев", как и среди французов можно в Париже собрать немного денег, которые в переводе на немецкую валюту усилят существенно наш фонд.
Берлин начинает мне немного приедаться. В политике довольно уныло, погода отвратительна.
Жму руку. Привет Н. Е.
Ю.Ц.
Пишите мне по новому моему адресу: Bayreutherstr. 10, Berlin W. bei Schnabel. Имею меблированную комнату без пансиона.
ИЗ ПИСЬМА П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
20 января 1921 г
Дорогой Павел Борисович!
А я все-таки получил Ваше письмо с венско-берлинским адресом! Берлинская почта, оказывается, выяснила, что эта улица находится в Вене, и переслала письмо туда.
Кстати, об адресе: на днях я переехал в меблированные комнаты (у Бройдо стало тесно). Мой теперешний адрес: Bayreutherstrasse. 10, Pension Schnabel, Berlin W.
С нашими эсерами просто беда: воображая, что они "поймали медведя" Милюкова, убедив его расписаться под требованием Учредительного Собрания и высказаться против интервенции и военной диктатуры (что он охотно сделал, так как в данный момент "виноград зелен"), они попали к нему в плен, заключив форменный политический блок и приняв резолюции, заостряющие всю борьбу с большевизмом на требовании непризнания большевистского правительства Антантой и непризнания законными мирных и торговых договоров, соглашений о концессиях и т. п. Все это, как подтверждает и Щупак, проделано под диктовку французов, желающих удержать Англию от соглашения с Красиным и готовящих себе на случай возможной новой интервенции "демократическую" ширму. Большего подарка большевикам, чем это сближение с кадетами и воскрешение ненавистной коалиции как раз в момент, когда создаются несколько благоприятные условия в самой России для борьбы с большевизмом, эсеры сделать не могли. Мы решили самым резким образом реагировать (в европейской печати) на это новое издание коалиционной политики, которое грозит рикошетом ухудшить и наше положение, поскольку самокомпрометация эсеров будет многими восприниматься как Absage399 всего русского антибольшевистского социализма.
Чернов во всем этом деле сыграл самую жалкую и шутовскую роль. И здесь мне, и в Париже Самуилу Давыдовичу он клялся, что ему затея Авксентьева и Ко. не по душе, а мне даже говорил, что он ею воспользуется, чтобы выкинуть из партии всех этих, в течение двух лет игнорирующих решения партийных инстанций, господ, которых он сам же характеризовал как просто либералов, давно переставших быть социалистами. Это не помешало ему пассивно присутствовать при всей этой комедии.
На днях, вероятно, у Вас будет Ольберг. То, что он рассказывает о Грузии, весьма неутешительно даже после того, что я уже знал. Самый неприятный вывод, который напрашивается из его разговоров, -- это что в основе грузинской демократии лежит та же некультурность и социальная азиатчина, которая в Великороссии лежит в основе большевистской диктатуры. Там и здесь -- патриархальная опека народа "спевшейся" кучкой, с той разницей, конечно, что грузинские опекуны, пропитанные чувством национальной солидарности со всеми Stammgenossen400 и стоящие ближе к народу, а главное, не ставящие себе "противоестественных" задач строить социализм на базе недозрелых отношений, лишены черт аракчеевского утопизма, а потому и аракчеевской жестокости401. И тем не менее они правят по-помпадурски и демократического воспитания, по-видимому, народу не дают. Это не говорит против демократии, потому что и в швейцарских кантонах, и в американских штатах народ приобрел демократическое воспитание постепенно -- в борьбе с разными кланами, используя демократические формы; то же, конечно, будет и там, поскольку народ в борьбе с помпадурством сумеет овладеть аппаратом демократического государства. Но, во-первых, это говорит много против социал-демократии, которая явно не поставила себе задачей взять в свои руки дело этого демократического воспитания масс, так чтобы оно развилось не против нее (а следовательно, и не в процессе оппозиции социализму), а в союзе с нею. А во-вторых, когда под боком сидит Ленин и в воздухе разлиты миазмы большевизма, рискованно делать эксперимент, предоставляя массам самим долгим путем выучиваться тому, как суживать патриархальную диктатуру. И нет никакой уверенности в том, что массы, недовольные этой диктатурой, идущей под флагом демократии, и там тоже не ударятся в "советизм".