«Мне нужно встретиться с пресловутым Орланзом, – размышлял Милов неторопливо, позволяя себе понежиться под теплым – в самый раз – здешним солнышком. – Это имя возникало уже дважды: в разговоре с Хоксуортом, а второй раз его утром упомянула Леста. Интересно. Там мне его назвали не зря: видимо, он является одним из источников информации, поступающей отсюда; информации, которой мои наниматели почему-то не весьма доверяют. Иными словами, мне ненавязчиво предложили поинтересоваться тем, насколько она правдива; это – раз. Второе: было сказано, что при крайней необходимости я могу просить у него помощи – однако же, никак не подставляя его. Значит, этот Орланз наделен некоторыми возможностями в этом мире. Таким образом, идя на контакт с ним, я не нарушаю данных мне инструкций; напротив, я их выполняю. Вот то, что касается моей, так сказать, классной работы, ответа у доски: я пытаюсь выяснить у Орланза, каким образом можно получить доступ к тому, что касается производства технетов: сырье, средства и, наконец, технология. Прекрасно. Но у меня есть еще и домашнее задание, о котором я тоже обязан думать, задание, касающееся тех самых грибов, за которыми пошел Ваня – и пропал. Ваня, в легальной своей жизни – Мирон. Если верить Лесте, направлялся он именно сюда и исчез где-то здесь – значит, полагал, что информацию такого рода можно получить именно тут. Придется идти по его стопам – с тем, чтобы в критический миг свернуть в сторону, не подставить себя, как это, вероятнее всего, произошло с ним. Итак – грибная проблема: попытаться поймать хотя бы намек на то, где они могут храниться, как можно к ним добраться, и – предел мечтаний – что с ними собираются делать те, кто нынче ими распоряжается. Вот таков круг задач на ближайшее время. Как решать эти задачки? Способ пока видится один-единственный: контакты со здешними обитателями. Установить контакты – а дальше игра сама начнет подсказывать ходы.
Что же: будем продвигаться последовательно, шаг за шагом. И начать необходимо с того, чтобы без лишней суеты выйти на этот самый Круг. Когда-то ведь бывал я в этих местах…»
Сосредоточенно вспоминая, ориентируясь по возникавшей в памяти карте, Милов пытался наложить на реальную местность указания Лесты; они казались простыми, когда она объясняла – но, как всегда бывает, на месте обнаружилось немало лишнего – того, о чем она не упоминала, всяких дополнительных стежек-дорожек, в которых надо было разобраться. Он отсекал одно направление за другим, пока наконец не выбрал для поиска самый перспективный вроде бы маршрут: те места, где раньше, в давние времена, размещалось некое предприятие, подконтрольное его тогдашнему ведомству. Пожалуй (к такому выводу пришел он), именно в таких местах удобнее всего размещать производства, которые желательно укрыть от излишне любопытствующих, а также – располагаться людям, не желающим, чтобы их беспокоили и навещали без их ведома. Хороший, надежный забор может быть равно необходим и тем, кто остается вне его, и тем, кто располагается внутри. И между концлагерем и крепостью нет технологической разницы.
Теперь предстояло лишь дождаться темноты. Когда до вечера осталось уже совсем немного, Милов с величайшей осторожностью пробрался в заросль, где была зарыта сумка, выкопал ее, вынул все, что, по его мнению, могло пригодиться ему ночью, разместил вынутое на себе, используя некоторые хитрости своего снаряжения, и закопал остальное. Все было бы просто великолепно, если бы не так сильно хотелось есть, однако в сумке ничего съедобного не было, а показываться в придорожном магазинчике или на станции ему сейчас представлялось излишним. Приходилось терпеть. Впрочем, к этому у него давно уже выработалась привычка; плохо только, что в последние год-два ощущение голода вызывало головную боль, сейчас менее уместную, чем когда бы то ни было.
Станцию Сандра он обошел стороной; ему не нужно было, чтобы его здесь заметили. И пошел – на этот раз уже лесом – в том направлении, где, по его расчетам, и должно было находиться Производство-два. И уже в пути убедился в том, что выбранная им дорога совпадала с инструкциями, что дала Леста перед расставанием.
2
(138 часов до)
Воздух был сухим и ясным, в меру прохладным, и Милов неспешно шагал, пытаясь внушить себе, что ничего, собственно, с ним не происходит – находится в очередной командировке, и сейчас вот, в перерыве между делами, просто прогуливается. Вскоре он увидит у дороги то самое, что было ему обещано и сейчас очень нужно: ресторан. Да, вскоре он увидит ресторан, войдет, выберет уютный столик, раскроет карточку, вдумчиво, без лишней торопливости, выберет закуску…
– Черт! – проговорил он вслух, хотя рядом не было никого.
Но это было сказано весело, с неким удовольствием даже: впереди близ дороги и в самом деле виднелось строение, больше всего похожее именно на придорожный ресторан. Даже, может быть, на гостиничку с рестораном: одиноко стоявшее здание было трехэтажным.
Ну что же, вот он и пришел. Все правильно. Хотя в его времена здесь ничего подобного не было. Не для кого было открывать тут такое заведение: надзиратели и охрана питались кто дома, кто в своей части, а кроме них и заключенных, которым и подавно ресторанных разносолов не полагалось, здесь бывали – изредка – разве что их родственники, навещавшие тех, кому было разрешено свидание. Ну, а когда приезжало начальство, его принимали в колонии почище, чем оказалось бы под силу любому ресторану – не интуристовскому, разумеется.
А теперь кабачок тут, несомненно, был. И даже музыка доносилась оттуда. Жизнь явно не стояла на месте. Даже в Технеции. Даже в этом достаточно отдаленном от столицы уголке, у дороги, которая никак не относилась к большим автомобильным магистралям.
Милов пошел еще медленнее, на ходу обдумывая, как поступить.
Что здесь за клиентура? Во-первых, у посетителей заведения есть деньги. И во-вторых, люди эти принадлежат к тому слою общества, чьи представители предпочитают провести время за столиком и под музыку, а не закупить, допустим, ящик «Кристалла» и употребить его дома, подальше от посторонних.
Такими здесь могли быть причастные к Производству-два. И, значит, число их было достаточно велико, а интерес к подобному виду отдыха – устойчивым. Кстати, вот почему указания Лесты не ассоциировались у него с давно знакомым местом: само представление о ресторане совершенно не вязалось с его воспоминаниями; слово помешало увидеть действительность. Бывает.
Он остановился; теперь надо было решить основной вопрос: пройти мимо, не привлекая к себе ничьего внимания, и ждать, пока не появится, выполняя обещание, Леста, – или зайти?
Наверное, миновать привлекательное место было бы разумнее. Но против этого возражали самое малое два соображения. Ему так хотелось есть, что уже при одной мысли о хорошем ужине рот мгновенно наполнился слюной – пришлось даже сплюнуть, но не помогло, слюна возникла снова. А кроме того – там, где люди расслабляются, проводя досуг за бутылкой вина («вина» – он подумал из любви к литературным оборотам, на самом деле в этой стране исстари предпочитали что покрепче), всегда в воздухе плавает громадное количество информации, которую надо только уметь выудить. Да и полезные знакомства и связи не раз возникали именно в таких местах. И хотя лучше, конечно, было бы появиться на людях в сопровождении женщины, околачиваться поблизости и не входить было намного опаснее, чем войти в одиночестве: заметь его кто-нибудь – а здесь наверняка имелось некоторое количество наблюдателей, – это сразу вызвало бы совершенно ненужные подозрения.
И все же Милов, может быть, колебался бы еще некоторое время, если бы на крыльце не показался кто-то – вышел, огляделся, заметил стоявшего поодаль Милова и не совсем уверенной походкой направился к нему.
– Риш? – громко спросил он, приближаясь.
– Увы, нет, – ответил Милов. – Вы ошиблись.
– Не имеет значения. Опыт науки показывает, что отрицательный результат не менее важен для исследования, чем положительный. Согласны?
– В банке мне никогда не удавалось доказать справедливость этой истины, – ответил Милов.
– Хотите сказать, что вы на мели? Наплевать. Сегодня мы абонируем весь кабак. Маленькое торжество. В честь маленькой удачи. Хотя вру: удача как раз немалая, но мы скромны. Пошли, пока не нагрянула еще какая-нибудь голодная стая и есть свободные места.
– Боюсь, что мой облик придется не по вкусу…
– Ерунда. Мы здесь по-домашнему. Да мы и есть дома, если разобраться. Так что черный галстук не обязателен. Судя по оборотам речи, вы не рядовой технет, уныло воплощающий смысл. Этого вполне достаточно: вам не будет скучно с нами, а нам – с вами. Всякое новое лицо здесь приветствуется, не так-то их и много бывает.
Они медленно шли ко входу.
– А как вы вообще сюда попали? – поинтересовался как бы между прочим представитель здешнего общества.
– Люблю вечерние прогулки.
– А, вы со станции?
– Строго говоря, – сказал Милов, – я сошел в Сандре по ошибке. В поезде задумался и проехал свою остановку.
– Не секрет – какую же?
– Секрет, конечно, – улыбнулся Милов, – но вам скажу: Тарс.
Он ничем не рисковал: городок Тарс находился на этой же ветке, километров на десять дальше от границы.
– Милое местечко. А здесь бывали?
– Впервые. В Тарсе я лишь на время, по делам.
– Это и так понятно: видно, что вам не хватает опыта. Поживете в этих краях подольше, и научитесь ценить все, что выходит за пределы обыденного. Тут ведь нас развлечениями не балуют, а новостями – и того меньше. Так что каждый человек и каждая новая процедура приобретают такую ценность, какой в другом мире наверняка не имеют. Кстати, о новостях: вы едете с востока – что там такое стряслось? Из объявления мы мало что поняли.
– Да я не совсем в курсе. Вроде бы задержали какую-то банду, но те то ли просто сбежали, то ли при этом отлупили и обобрали охрану – что-то в этом роде. Говорили в поезде, за подлинность информации не ручаюсь.
– Воистину, мы живем в диком мире, и он становится с каждым днем все хуже и хуже. Идите, идите, не упирайтесь, смелее! Не изображайте стеснительную девицу, все равно я вам не поверю. Хотя что я: девица давно уже была бы за столиком и, возможно, успела бы перестать быть девицею… Но вам повезло, что вы пошли по этой дороге.
– Разумеется. Не думаю, что такие приятные заведения находятся у вас при каждой тропе.
– Такие – нет. Зато есть другие. И если бы вы, идя от станции, на развилке взяли левее, то я смог бы познакомиться с вами разве что на ваших похоронах.
– Дикие звери?
– Нет, зверей давно съели люди, а что еще оставалось, подобрали технеты. Простите, я не обижаю ваше расовое чувство? Нет? Ну, весьма рад. Не звери, нет. Электроника и автоматика. При этом никакой старомодности, никаких этих «Стой, кто идет» и тому подобное. Прицеливание и огонь – автоматические, днем и ночью. Без предупреждения. Собственно, предупреждения есть – на щитах, но в сумерках вы могли бы их и не заметить.
– О, – сказал Милов, – потрясающе интересно. Что же вы здесь так охраняете?
– Избранные секреты моей бабушки. Извините – швейцара сегодня нет, мы отправили его к чертовой родительнице: все швейцары – наушники Сипо, и мы их не любим. Ничего, я приглашаю вас, выполняя его функцию.
Он отворил дверь и изящно поклонился.
– Прошу вас… простите, я не расслышал?
– Флим, – сказал Милов. – Мое имя Флим.
– Так я вас и представлю… Кстати, я отзываюсь на кличку «Силенс», сиречь «молчун», если переводить с латыни. Не подумайте только, что я принадлежу к пифагорейцам и должен соблюдать обет молчания. Отнюдь! Но думаю, вы уже смогли оценить справедливость данного мне прозвища.
– Вы скорее последователь Цицерона. А что у вас сегодня за праздник?
– Этакие посиделки, суарэ, парти… Давняя традиция. Понимаете, мы стараемся сохранить какие-то людские традиции – иначе можно опуститься, отехнетиться… Ну, это то же самое, что бриться и чистить зубы – проявлять какое-то уважение к себе, как к человеку… А вообще-то, как я успел уже намекнуть, – успел, не правда ли? – нам тут удалось решить одну задачку, и в результате в этих местах сразу станет легче дышать. Решили, правда, на бумаге – но очень быстро она воплотится в материал. И уж не отметить такое дело было бы непростительным нарушением всего на свете.
– Насколько я понял – здесь собираются люди, не технеты?
– А что им тут делать? На нашем месте технеты быть не могут – мы тут не дрова колем… а их головы только на это и годятся, скажу вам откровенно.
Сейчас, войдя в маленький, но хорошо освещенный холл, Милов смог оглядеть своего собеседника, и сделал это с откровенным любопытством: очень уж не вязалась его речь с обликом. Тот усмехнулся:
– Видите! А вы еще опасались за свою экипировку. Не думайте, мы и в самом деле могли бы собраться в тэксах, но приходим в рабочем – потому что техи на нашем месте пришли бы расфуфыренными до плюс-минус бесконечности. Ну, а теперь приведите себя в несколько легкомысленное состояние, иначе какой же праздник?
3
(136 часов до)
Веселье было уже в разгаре, когда они вошли; верно, Силенс с намерением медлил, развлекая Милова разговорами, – чтобы избежать той неловкости, какая возникает, когда незнакомый человек появляется в еще не стартовавшей компании и невольно становится в ней центром внимания, не всегда доброжелательного, порой иронического. Сейчас в маленьком зале было уже шумно, говорили, казалось, все сразу, словно стараясь заглушить один другого, клубился дым (неплохих сигарет – определил Милов, принюхавшись), потом в говор врезался хрипловатый, но явно женский смех – не жестокий, каким он порой бывает, а скорее удовлетворенный. Милов стал улыбаться еще не успев войти – весело, дружески, но без заискивания. В зале на долю секунды замолчали, потом шум поднялся снова.
– Силенс, разбойник, ты захватил пленника? Давно, давно не ели мы человечинки… О господи, а я и не знал, что у нас сегодня званый вечер. Где мой смокинг?..
– Кто это собрался его съесть: ты? Оставь надежды – его проглотит Ласка, нам останется только облизываться… Кто там поближе – держите его, он сейчас удерет, он смертельно напуган, разве не видно? Эй, Голлин, он сейчас упадет без сознания, воды ему, кто там поближе – дайте стакан воды!
– Пей, мой мальчик, пей, – сказал очутившийся рядом человек в пестрой маскировочной форме, годами намного моложе Милова, – иначе ты весь вечер не придешь в себя. Ты попал к мыслителям, дружок, они, как ты понял уже, пьют только чистую воду. – Он вложил в пальцы Милова стаканчик, Милов поднес посуду к губам. – Только до дна, – предупредил тот же человек, – глубина мысли предполагает…
Милов не стал дослушивать, что именно предполагает глубина мысли – он выпил, задержав дыхание, нос еще раньше предупредил его, что воды в стакане если и было, то лишь самая малость. Пока он пил, стояла тишина. Он выпил, перевел дыхание, вручил стаканчик стоявшему рядом, вынул платок, вытер губы, немного подумал – хотя думать было тут не о чем, сорт он узнал сразу, не из самых лучших, но по здешней шкале ценностей, видимо, весьма уважаемый, – сказал:
– Если уж въезжать в город, то только на белой лошади. А какое продолжение последует?
– Браво! – крикнул кто-то. – Принимаем!
Все загалдели, Милова схватили за руки и подтащили к длинному, метра в три, столу. За него уселось еще несколько, у дальней стены, на диване, расположились еще трое, две женщины и один – в возрасте, редковолосый, он держал стакан наизготовку. Милов осторожно, ненавязчиво провел взглядом по остальным. Странноватое сборище… Но думать было некогда: его усадили, расчистили на столе местечко, поставили тарелку – всё было, как на вечеринках вообще бывает. Силенс сел рядом с ним; ему закричали:
– Оратор, на трибуну, на трибуну!
Он отмахнулся:
– Нет, сегодня я в другой роли – наставника, я Вергилий нынче, это у нас бывает не часто. Не хочу, чтобы гость совсем растерялся – а он непременно растеряется, если своевременно не оказать ему помощь. – Он повернул голову к Милову, оглядывавшему стол. – Здесь у нас никто ни за кем не ухаживает, накладывай сам себе, – и, подавая пример, стал оснащать свою тарелку. Стол был накрыт даже по нетехнетским меркам неплохо, и приготовлено было, как Милов быстро убедился, на должном уровне. Он даже вздохнул от умиления. «Воистину, ищите – и обрящете», – успел он подумать прежде, чем врубиться зубами в карбонад.
Сидевший напротив налил ему – уже не в стакан, впрочем, а в нормальную рюмку, но Милов и так уже чувствовал – на голодный желудок – легкое, приятное головокружение. Он попытался сосредоточиться, вспоминая, в какой карман уложил средство против опьянения – хорошо, что догадался взять его из сумки, снова предчувствие не подвело, хотя логически ожидать чего-то подобного было невозможно. Ага, в левом внутреннем маленьком, вот оно где. В его одежде карманов (главным образом потайных, не полагавшихся по стандарту) было великое множество, и сейчас все они были загружены, так что когда Силенс посоветовал Милову снять куртку по причине жары (а в зальце и правда было жарковато), Милов вежливо отказался – сказал, что еще не отогрелся после прогулки, что он вообще мерзляк и двойную жару предпочитает ординарному холоду.
– Тогда надо добавить, – обрадовался Силенс, – расширить сосудики, сразу почувствуете себя лучше!
– Не премину, – согласился Милов, – но сперва, может быть, поможете мне сориентироваться, чтобы я побыстрее почувствовал себя свободно?
– Это в смысле кто есть кто? Ну разумеется, друг мой. Начну с женщин, как того требуют приличия. Та, что помоложе – это Зила, химик, а та, что покрасивее – Ласка, она, в отличие от Зилы, тоже химик, но кроме того, и это самое главное – очень пригожая и милая женщина…
– Я же их не вижу, – сказал Милов, – они сзади нас.
Милов и на самом деле женщин сейчас не видел, но это ему и не нужно было, потому что в пригожей Ласке он, едва войдя в зал, опознал Лесту.
– Зачем вам их видеть? Запоминайте мои характеристики – потом разберетесь. Зила первой подойдет к вам, но это вовсе не значит, что она потом полезет с вами под одеяло. Ласка подходить вообще не станет.
– А под одеяло? – легкомысленно поинтересовался Милов, прикидывая, через сколько минут придется выйти на воздух, чтобы без помех протрезветь.
– Ну, об этом вы спросите у нее самой. И вот все о дамах. Рядом с ними сидит любопытный персонаж.
Милов вспомнил: тот, с редкими волосами, у которого стакан вроде бы сросся с рукой, так что без хирургического вмешательства их не разлучить было.
– Да, – согласился Милов, – пока меня усаживали, он успел взять на грудь два веса.
– Ну, это ему, как носорогу подснежник. Он не этим примечателен.
– Понял, – ухмыльнулся Милов, притворяясь чуть более захмелевшим, чем был на самом деле. – Он модель, рекламирует мужские прически.
– Не смейтесь над недостатками, друг мой, это нехорошо, у нас не принято. Он отличается от всех нас не прической, а тем, что он тут – единственный технет, чистокровный технет, и не просто технет, а еще и сипо!
Милов ощутил, как бодрость его начинает убывать, он вдруг затылком почувствовал чей-то пристальный взгляд и понимал – чьим этот взгляд должен был быть.
– И это никого не смущает?
– А почему это должно нас смущать?
– Мне как-то трудно представить – веселье под официальным надзором.
– Да никакого надзора нет, оставьте!
– Зачем же он тут?
– Затем же, что и вы: чтобы перевести дух, развлечься немного. Ну, и еще – посмотреть на нас, людей, в нерабочей обстановке, так сказать, неофициальной.
– Но зачем им это? Кажется, у них были возможности изучить людей более чем достаточно.
– Затем, что им интересно. Вы представьте себе: раса-то новая, молодая, значит, инстинкт подражания сильно развит, требует применения, а кому им подражать, если не нам, людям? Вот они и перенимают кто что может…
– Не пойму. Они нас считают низшими существами…
– Так это официально; разумеется, спросите любого из них в служебной обстановке, и они вам отбарабанят без запинки: люди свое отжили, люди обречены, люди во всех отношениях менее совершенны, чем они, технеты. Официально. А на самом деле они понимают, конечно, – те, кто вообще имеет желание думать и понимать, – что для того, чтобы не быть примитивными, необходимо иметь за спиной богатую историю, от нее все и идет; а у них истории, естественно, нет, откуда ей взяться, пара десятков лет – это не история, еще даже не серьезный разбег к ней. И вот они, сознательно или нет, смотрят на нас и заимствуют, постоянно что-то заимствуют, перенимают, хотя, может быть, и себе самим в этом до конца не признаются. Так что вы не сомневайтесь: тут они себя не чувствуют на службе, они очень любят, когда мы приглашаем их вот так – провести время, но, знаете ли, без приглашения не явятся; если их не позвать – будут очень переживать, но нахрапом не полезут, не станут ссылаться на то, что власть – у них… Ну, мы и приглашаем, понятно – нам они не мешают, а с другой стороны – это помогает поддерживать неплохие отношения, все же они ведь начальство, и при желании могут нашу жизнь затруднить, отравить, а могут и наоборот.
– Это понятно, однако, вы уже не можете высказать вслух что-то из того, что наверняка думаете, и что не очень обрадовало бы их.
– Нет, вы напрасно так думаете. Ведь мы – кто? Легальная и признанная оппозиция! Как бы власти не кочевряжились, они не могут не обращать внимания на мнения остального мира: будь они хоть технетами в квадрате – им в одиночку не выжить, в стране ресурсов меньше, чем в носовом платке.
– В квадрате не выжить, – усмехнулся Милов, – а в кубе?
Силенс моргнул озадаченно, потом рассмеялся.
– Вы остряк. Но и Куба выживала, пока в нее вливали – хотя бы нефть… И вот, представления внешнего мира требуют каких-то видимых признаков демократии, а демократия не мыслится без оппозиции. У технетов же оппозиции не может быть принципиально: единомыслие заложено в их конструкцию. Вот им и приходится…
Милов пьяненько ухмыльнулся.
– Ну, а почему бы вам не помочь им в этом? Программировать их, скажем, на два мнения, а не на одно?
– Программировать – какие мнения? Вы о чем?
– Насколько я понимаю, вы ведь здесь и заняты их производством?
Силенс ответил совершенно другим – негромким, серьезным голосом:
– Нет. Мы занимаемся совершенно другой проблематикой. И я надеюсь, что у вас хватит такта и рассудка не спрашивать – какой именно! Мы вообще не разговариваем здесь о делах, мы отдыхаем; а если бы тут было принято болтать о работе, то вас бы сюда и на порог не пустили. Не думайте, что интересы государства тут не охраняются. Отнюдь!
– О, – сказал Милов и икнул, – я, видимо, сморозил некую глупость. После четвертой дозы это со мною бывает. Извините великодушно. Итак, вы – оппозиция?
– По сути – нет, конечно. Мы же не политики. Тем не менее, пользуемся правом говорить порою и неприятные вещи. Власть делает так, что эти наши упражнения в элоквенции становятся известными за границей – и все сугубо довольны. Кстати, и мы тоже.
– А вы-то чем?
– Ну, например: как вы, возможно, еще не успели узнать, нам покидать эту территорию запрещается. Мы, так сказать, в резервации. И для каждого выхода нужно особое разрешение самого что ни на есть высокого начальства. Разрешение такое в принципе получить можно, но процедура это тягомотная, технеты вообще не любят решать быстро, выработалась у них почему-то такая традиция. А ведь бывает у нас и по чисто деловым вопросам: надо срочно с кем-то увидеться, пока получишь официальное разрешение – надобность эта тридцать раз успеет пройти. Вот и договариваешься тут же, на месте, вот с этими самыми. И для дела польза, и тебе самому приятнее…
– Да, – сказал Милов несколько рассеянно, – это, конечно, выгода существенная. Постойте, о чем это мы с вами?.. Ах, да. Да. И они в самом деле могут это обеспечивать?
– Простите, что именно обеспечивать?
– Ну, вы говорили о секретности. Не сомневаюсь, что вы ее не нарушаете, но ведь сюда приезжают и уезжают посторонние лица, да и кроме вас здесь наверняка есть всякий низший персонал… Обождите, не отвечайте, давайте сперва выпьем, а то я все никак не согреюсь…
Они выпили.
– Ну, – проговорил затем Силенс, – те, кто занимается черной работой – не люди, а технеты, и они попадают сюда не по своей воле, и весьма ограничены в возможностях. Мы получаем их из Системы порядка, если угодно.
– Мне это вовсе не угодно, – пробормотал Милов, – а точнее, мне все равно, я-то к вам не попаду, уж можете быть уверены. Тем более, что у вас вакансий нет.
– Совершенно верно, сейчас нет. Но бывает – кто-то переберет рентген; такой – уже не работник…
– Да, был у меня знакомый врач-рентгенолог, так у него, помнится, были какие-то неприятности по мужской линии… Ну, вы понимаете… – и Милов противно захихикал.
– Да, конечно, – проговорил Силенс, – это очень забавно, – и тоже посмеялся.
– Это очень хорошо, что они вам помогают, технеты, – вернулся Милов к старой теме. – Морально легче, не правда ли?
– Помогают. Понимают ведь, что мы если и вылазим за ограждение, то не для собственного удовольствия, вернее – не только для него, но и для работы. Ну, а в наших результатах ведь и они заинтересованы, знают, что работаем на них в конечном итоге, и учет достижений у них поставлен неплохо. Вот к примеру…