Страница:
Из оранжереи спустилась Марго, держа в руках цветочные контейнеры. Грустно сообщила:
— Последние крошки додохли. Только эти вот красавчики и остались. Но зато как пышно они расцвели. Алиска приказала их в спальню поставить.
Марго протянула мне ящичек с бархатными фиалочками завораживающе-необычного черного цвета. Я потянулась к ним носом, но тут же с отвращением отпрянула.
— Фу, гадость какая! Как же их в спальню ставить? Алиса их хоть нюхала? От них же падалью несет.
Марго удивилась:
— Да ну? А мне кажется, розой пахнут. И жасмином. И сиренью. И гиацинтом.
— Какой розой? — возмутилась я. — Каким жасмином? Запах разложившейся плоти. Не удивлюсь, если эти невинные цветочки окажутся хищниками.
— Да, да, — оживилась Марго, — я заметила: в оранжерее исчезли мухи и комары. Это меня заинтересовало:
— Да? Ну тогда и в самом деле отнеси их в спальню. Комары ночью прям-таки лютуют. Так и быть, отнеси в спальню, только от моей кровати подальше поставь Кстати, а куда делась Алиса?
Марго немедленно принялась ругаться.
— Слышать про нее не хочу! — закричала она. — Бледная! Круги под глазами! Еле ноги таскает, а по магазинам шляться силы нашла.
Меня захлестнула обида:
«Что же это она меня с собой не взяла? Впрочем, и я уже еле ноги таскаю. И кружится голова. И сухость во рту. Не до магазинов…»
Словно услышав мои мысли. Марго сказала:
— Чайку пойти выпить, что ли? Вроде не ела соленого ничего, а все пью и пью. Сухость во рту такая. И Алиска пьет как сумасшедшая. Нет, освятить нужно квартиру. Сделано здесь! Сде-ла-но. Хвороба от нее у меня, от квартиры этой. Завтра же пойду к попу.
Я слушала Марго, не очень понимая, о чем это она. Как-то странно кружилась голова, и перед глазами скакали черные точки.
— Маргуша, убери эти удушливые цветочки, — попросила я. — Дурно мне от них.
Я ткнулась носом в фиалку, проверяя, не ошиблась ли, не возвела ли напраслину на не повинные ни в чем растения. К точкам тут же прибавились мухи с серебряными крылышками. И звездочки.
«Скоро человечков видеть начну», — рассердилась я.
И тут меня осенило.
«А не в этих ли цветочках дело? Что там ботаник говорил? Фиалка свободы? Кстати, что-то нет ее, а ведь сегодня еще здесь, в холле, была».
— Маргуша, — спросила я, — куда подевались те коричневые цветочки?
— В оранжерею их отнесла, а эти, черные, спускаю. Как раз расцвели, — просветила меня Марго. — А в чем дело?
— Да вот думаю, не выбросить ли их нам, пока Алиса не вернулась? Что-то не нравятся мне они. Лицо Марго отразило яростный протест. Стало очевидно, что со стороны Алисы мое предложение встретило бы гораздо меньше возражений.
— Что? — завопила Марго. — Мои цветы?! Выбросить? Я их так холю, так лелею! Софья Адамовна, креста на тебе нет!
— Холишь? Лелеешь? Дай-ка я на них посмотрю. Много их там еще у тебя?
И я отправилась в оранжерею. Подъем дался мне не легко.
«Никогда раньше не замечала, — с трудом переставляя ноги, подумала я, — какая крутая здесь лестница».
Марго, устремившаяся за мной, видимо, поднималась с таким же трудом, — кряхтела безбожно. В мастерской она взмолилась:
— Ой, Софья Адамовна, погоди. Давай передохнем маленько, а уж потом поднимемся в цветник.
— Давай, — согласилась я, присаживаясь в любимое кресло Алисы и с интересом рассматривая снятую с мольберта, отставленную в угол картину. Работа была еще не закончена.
Туман в голове не помешал мне оценить произведение по заслугам. Картина завораживала техникой исполнения и сложностью замысла. Это было одно из тех полотен, которые привели меня в восхищение. Странный, загадочный пейзаж, рождающий любопытство и тревожный трепет.
Из сумрака, наполненного лунным светом, выступали руины храмового комплекса, виденного мной где-то в другой жизни, в каком-то ином времени.
Словно неведомая сила взметнула меня в черное поднебесье. Оттуда, бесстрастно и величественно, взирала я вниз на каменные сооружения.
Я все видела в этом лунном сумраке. Все отчетливо различала.
Я все знала и все видела. Страшная тайна покоилась где-то в недрах камня рядом с Великой гробницей. Я знала это, но не смогла бы сказать, откуда…
«Великая гробница, — с удивлением подумала я, — нет никаких сомнений, что это не жилье, не храм, а именно гробница…»
С огромным трудом мне удалось стряхнуть оцепенение, навеянное удивительной картиной Алисы. Я отставила полотно в сторону и потянулась за другим, тем, что стояло рядом, у стены, натянутое на подрамник. Эта работа была уже покрыта лаком. Она поражала реалистичностью и глубиной исполнения, как и прежняя. На этот раз кисть художницы воссоздала на холсте тропический полдень. Картина дышала жаром раскаленного дня. Крупным планом надвинулись на меня разрушенные, свергнутые с высоты барельефы со странными лицами с чуть раскосыми глазами и вывернутыми губами. Из хаоса каменных обломков в небо вознесся древний храм. Базальтовые колонны, прижатые одна к одной, образовывали массивное каре, перекрытое тяжелыми гранитными плитами. Мрачный камень четким силуэтом врезался в побелевшее от зноя небо.
Я вновь перевела взгляд на лица с барельефов, притягивавшие к себе бесстрастной необычностью. Творения древних скульпторов лежали разбросанные по ковру из черных и коричневых цветов. У самого края картины, на переднем плане, цветы оказались прорисованными так четко и тщательно, что я вскрикнула, узнав их.
— Марго! — спросила я, — посмотри, Алиса тут цветочки нарисовала. Это не те, черненькие, что ты вырастила?
Подошедшая Марго без всякого трепета вгляделась в тревожное, почти магическое полотно Алисы. Присмотревшись, она согласилась:
— Да, те, что намалеваны левее — коричневые, а те, что в самом углу — черные. Точно, наши цветочки.
«Боже мой! — ужаснулась я. — Да этот храм я во снах своих видела. Не припомню только, до того, как нашла картины Алисы, или после. Чертовщина какая-то…»
Я мучительно пыталась припомнить, но Марго помешала.
— Пошли в оранжерею, — сказала она, — а то пить хочу, спасу нет.
Мы поднялись в оранжерею, превратившуюся в кладбище цветов и хранилище пустых горшков.
Кое-где торчали засохшие ветки, и отовсюду веяло запустением.
Я ахнула:
— Да здесь настоящий мор!
— Видишь, что делается, — пожаловалась Марго. — Все растения погибли. Хвороба какая-то на них напала. Я уже и к агрономам их носила, и землю на проверку таскала, и на вредителей исследовала.
— И что? Нашли что-нибудь? Марго скорбно покачала головой:
— Ничего. Только эти фиалки и живут. Ничего им не делается. Цветут себе. И вот еще что заметила: как коричневые фиал очки отсюда унесла, так остальные цветочки сразу погибли. А черные, наоборот, обрадовались и зацвели.
Я удивилась:
— Унесла? Коричневые? Фиалки свободы?
— Уж не знаю, как их называть, — отмахнулась Марго. — Но заметила, что они лечебные. Дышится от них легко и ломота в костях проходит. Еще молиться около них хорошо, всякая нечисть отступает. Я, как только привидится что, так сразу сюда, к ним. Тут и молитву творю.
Марго с надеждой посмотрела на меня и спросила:
— Может быть, их заваривать можно, цветочки эти коричневые? Может, лечебные они?
Я вспомнила ботаника Фаины, утверждавшего, Что фиалка свободы очень редкое растение. Но заваривать их я бы, пожалуй, не решилась, а потому И Марго не советовала.
— Маргуша, — спросила я, — а откуда здесь взялись эти цветы? Кто их принес?
— А уж и не знаю. Герман, думаю. Он в основном Алиске цветы дарит, она их только коллекционирует.
— Ах, черт возьми! — воскликнула я, пулей вылетая из оранжереи.
Ноги сами несли меня, несмотря на то, что в голове стучало, в груди молотило, а в глазах метались какие-то всполохи.
Марго помчалась следом за мной.
— Софья Адамовна! Куда ты? — громко топоча по ступеням, кричала она.
— К Фаине! Мне срочно нужно к Фаине!
В холле я выбросила из бутоньерки старый цветок и вставила черную фиалку. Запыхавшаяся Марго, с трудом настигшая меня, удивилась:
— Зачем? Она же тебе воняет!
— Ничего, потерплю, — сказала я. — Передай Алисе, что скоро буду. Пускай обязательно дождется!
К радости моей, Фаина снова гипнотизировала психа-ботаника. Увидев меня, она по традиции завопила:
— Мархалева, бесы тебя дери! Оставишь ты меня в покое или уже никогда?
Демонстрируя озабоченность, я воскликнула:
— Фаня, всего на минутку.
Но она не слушала. Вскочила, замахала руками, затопала ногами и грозно пошла на меня. Псих повел себя еще хуже: он задрожал, выкатил глаза, забился в угол и, тыча пальцем в мою бутоньерку, истерично завопил:
— Viola acherontia! Viola acherontia!
Реакция его на этот раз мне понравилась, а вот Фаина опешила, даже испугалась. Она уже не шла на меня, а с состраданием смотрела на психа, корчащегося от ужаса.
— Мархалева! — гаркнула Фаина. — Вон! Вон отсюда!
Псих же не унимался.
— Viola acherontia! Viola acherontia! — истошно вопил он, прикрывая голову руками.
Изо рта его пошла пена. Фаина звонком вызвала санитаров и вытолкала меня из кабинета.
— Фаня, — взмолилась я. — Мне нужно срочно поговорить с этим человеком, — я кивнула на дверь, за которой бесновался несчастный ботаник.
— Что? — возмутилась Фаина. — Считаешь, недостаточно его довела? Мало поиздевалась! Доконать решила?!
— Фаня, дорогая, пойми, он что-то кричал, это важно. От этого зависит жизнь Алисы. Понимаешь, эти цветы, — я показала на бутоньерку, — боюсь, они ядовиты. Во всяком случае, вызывают галлюцинации, уж в этом я абсолютно уверена. Мне от них по ночам такое снится! Думаю, и Алиса черт знает что видит, иначе как бы она такие талантливые картины написала?
Я все это выпалила скороговоркой, опасаясь, что Фаина вновь начнет гнать меня в шею. Мне нужно было донести до нее важнейшую информацию, но она зацепилась лишь за последние слова.
— Алиса? Картины? Талантливые? — изумилась Фаина, прилипнув глазами к черной фиалке в моей бутоньерке.
Она даже наклонилась, понюхала ее и пришла в волнение похлеще своего психа.
— Не может быть! — в ужасе хватаясь за голову, закричала Фаина. — Я думала, что это фантазии. Бред. Плод расстроенного ума. Но все сходится. Черный цвет. Гнилостный запах — фиалка преисподней, viola acherontia!
— Что ты знаешь об этой фиалке? Что? — набросилась я на нее.
Фаина потрясла головой, словно сбрасывая наваждение.
— Мархалева, откуда у тебя цветок? — испуганно спросила она. — Чтобы найти это безобразие, мой бедный ботаник всю свою жизнь положил. Рассудка лишился. А ты запросто заявилась с растением, о котором сто лет весь ботанический мир спорит: существует оно или эту сказочку индейцы придумали.
— Фаина, — закричала я, — умоляю, расскажи все, что ты знаешь про эту фиалку! В оранжерее Алисы из-за этих цветов творится нечто ужасное. Да что в оранжерее? Во всем ее доме! У Марго крыша едет, у меня кошмары образовались. И все еле-еле ноги таскают. К тому же в подъезде коты вымирают. Ну не живут у них там коты!
— А при чем здесь коты? — оторопела Фаина.
— Как — при чем? Оранжерея выходит на крышу дома, а по крыше гуляют коты. Законное дело. Где же еще котам гулять, как не по крыше? Только после прогулок животные дохнут. Все, как один. Рассказывай все, что знаешь про фиалку преисподней!
Фаина рассердилась:
— Да ничего я про нее не знаю. И никто не знает. Ботаника моего уже за то считают дураком, что он в существование этой фиалки верит. Один он и верит, теперь вот ты еще.
Фаина качнулась и махнула перед глазами рукой, словно отгоняя муху.
— Фу, Мархалева, — сказала она, — что-то и у меня голова закружилась. В самом деле, вредный дурман цветок этот производит. Сняла бы ты его, от греха подальше, с воротника своего.
Дверь распахнулась, санитары вывели ботаника. Он был уже спокоен, даже флегматичен. Однако, поравнявшись со мной, убежденно сказал:
— У него очень злая душа. Я воззрилась на Фаину:
— Что он имеет в виду?
— Несчастный уверен, что цветок преисподней не совсем растение. Он разработал теорию, что фиалка эта — промежуточная ступень между растениями и животными. Предмет почти что одушевленный. В любом случае, Мархалева, сними с себя эту гадость.
И Фаина помчалась вслед за санитарами. Озадаченная, я грустно плелась по коридору. Состояние было ужасное. Казалось, мир где-то, а я наблюдаю за ним со стороны, ни в чем не принимая участия.
Крик «Мархалева! Мархалева!» донесся откуда-то из страшного далека. Я оглянулась. По коридору, догоняя меня, неслась Фаина.
— Мархалева! — закричала она. — Я вспомнила! Вспомнила! Это Марго откуда-то притащила цветы! Теперь я точно вспомнила. Выхожу как-то из лифта, а по ступеням поднимается Марго. В руках у нее два горшка. В одном фиалки с коричневыми цветочками, в другом с черными. Я по запаху вспомнила. Тогда так же воняло, но я подумала, что это удобрения.
— Не может быть! — вскричала я. — Зачем Марго травить Алису?
— Уж не знаю! — гаркнула Фаина, — Только она сказала мне, что Алисе подарочек несет, а у самой рожа ехидная-преехидная. Хорош подарочек, падалью смердит!
Я вспомнила пропавшие подарки, вспомнила назойливые разговоры Марго о завистливых подругах Алисы, о сглазе, о человечках и таинствах всяких мистических. Вспомнила молитвы ее дурацкие.
«Марго! — подумала я. — Конечно, Марго! Как я раньше не догадалась? Ведь у нее были ключи от квартиры. И подарки она взяла, потому никто и не выходил из подъезда, а ведь и я, и консьержка слышали звуки работающего лифта».
— Ты вот что, Мархалева, — сказала Фаина. — Не предпринимай пока ничего. Сейчас я очень спешу, а потом, когда освобожусь, к вам с Алиской заеду. Надо потолковать. Что-то здесь и в самом деле не то. Вижу теперь, что Не одни здесь ваши фантазии, но и горячку не стоит пороть, как ты это любишь.
Я не слушала Фаину. Я размышляла. Теперь все указывало на Марго. Как же я ее раньше не заподозрила? Почему она, как только узнала, что я собираюсь подвергнуть химическому анализу подарки, так сразу бросилась об этом докладывать подругам Алисы? Хотела пустить меня по ложному следу?
Страшная мысль пронзила меня.
— О кошмар! — закричала я. — Пока мы здесь разговариваем. Марго добивает Алису!
Я устремилась к выходу из отделения, но Фаина отловила меня за рукав.
— Почему? Почему ты так думаешь? — испуганно спросила она. — Почему именно добивает?
— Я сегодня сказала Марго, что надо выбросить все эти цветы. Сказала, что они подозрительные. Она знает теперь, что я обо всем догадалась. Сейчас она спешит довести свое черное дело до конца. Я должна бежать! Должна помешать ей! Помешать!
Фаина схватилась за голову. Она хотела что-то возразить, но слушать ее мне некогда было. Охваченная плохими предчувствиями, я помчалась к Алисе.
— Мархалева! — прокричала мне вслед Фаина. — Ботаник утверждает, что фиалка преисподней ядовита. Порошок из ее сухих цветков убивает наповал! Одно спасение от этого адского зелья — сухие цветы фиалки свободы.
ГЛАВА 30
— Последние крошки додохли. Только эти вот красавчики и остались. Но зато как пышно они расцвели. Алиска приказала их в спальню поставить.
Марго протянула мне ящичек с бархатными фиалочками завораживающе-необычного черного цвета. Я потянулась к ним носом, но тут же с отвращением отпрянула.
— Фу, гадость какая! Как же их в спальню ставить? Алиса их хоть нюхала? От них же падалью несет.
Марго удивилась:
— Да ну? А мне кажется, розой пахнут. И жасмином. И сиренью. И гиацинтом.
— Какой розой? — возмутилась я. — Каким жасмином? Запах разложившейся плоти. Не удивлюсь, если эти невинные цветочки окажутся хищниками.
— Да, да, — оживилась Марго, — я заметила: в оранжерее исчезли мухи и комары. Это меня заинтересовало:
— Да? Ну тогда и в самом деле отнеси их в спальню. Комары ночью прям-таки лютуют. Так и быть, отнеси в спальню, только от моей кровати подальше поставь Кстати, а куда делась Алиса?
Марго немедленно принялась ругаться.
— Слышать про нее не хочу! — закричала она. — Бледная! Круги под глазами! Еле ноги таскает, а по магазинам шляться силы нашла.
Меня захлестнула обида:
«Что же это она меня с собой не взяла? Впрочем, и я уже еле ноги таскаю. И кружится голова. И сухость во рту. Не до магазинов…»
Словно услышав мои мысли. Марго сказала:
— Чайку пойти выпить, что ли? Вроде не ела соленого ничего, а все пью и пью. Сухость во рту такая. И Алиска пьет как сумасшедшая. Нет, освятить нужно квартиру. Сделано здесь! Сде-ла-но. Хвороба от нее у меня, от квартиры этой. Завтра же пойду к попу.
Я слушала Марго, не очень понимая, о чем это она. Как-то странно кружилась голова, и перед глазами скакали черные точки.
— Маргуша, убери эти удушливые цветочки, — попросила я. — Дурно мне от них.
Я ткнулась носом в фиалку, проверяя, не ошиблась ли, не возвела ли напраслину на не повинные ни в чем растения. К точкам тут же прибавились мухи с серебряными крылышками. И звездочки.
«Скоро человечков видеть начну», — рассердилась я.
И тут меня осенило.
«А не в этих ли цветочках дело? Что там ботаник говорил? Фиалка свободы? Кстати, что-то нет ее, а ведь сегодня еще здесь, в холле, была».
— Маргуша, — спросила я, — куда подевались те коричневые цветочки?
— В оранжерею их отнесла, а эти, черные, спускаю. Как раз расцвели, — просветила меня Марго. — А в чем дело?
— Да вот думаю, не выбросить ли их нам, пока Алиса не вернулась? Что-то не нравятся мне они. Лицо Марго отразило яростный протест. Стало очевидно, что со стороны Алисы мое предложение встретило бы гораздо меньше возражений.
— Что? — завопила Марго. — Мои цветы?! Выбросить? Я их так холю, так лелею! Софья Адамовна, креста на тебе нет!
— Холишь? Лелеешь? Дай-ка я на них посмотрю. Много их там еще у тебя?
И я отправилась в оранжерею. Подъем дался мне не легко.
«Никогда раньше не замечала, — с трудом переставляя ноги, подумала я, — какая крутая здесь лестница».
Марго, устремившаяся за мной, видимо, поднималась с таким же трудом, — кряхтела безбожно. В мастерской она взмолилась:
— Ой, Софья Адамовна, погоди. Давай передохнем маленько, а уж потом поднимемся в цветник.
— Давай, — согласилась я, присаживаясь в любимое кресло Алисы и с интересом рассматривая снятую с мольберта, отставленную в угол картину. Работа была еще не закончена.
Туман в голове не помешал мне оценить произведение по заслугам. Картина завораживала техникой исполнения и сложностью замысла. Это было одно из тех полотен, которые привели меня в восхищение. Странный, загадочный пейзаж, рождающий любопытство и тревожный трепет.
Из сумрака, наполненного лунным светом, выступали руины храмового комплекса, виденного мной где-то в другой жизни, в каком-то ином времени.
Словно неведомая сила взметнула меня в черное поднебесье. Оттуда, бесстрастно и величественно, взирала я вниз на каменные сооружения.
Я все видела в этом лунном сумраке. Все отчетливо различала.
Я все знала и все видела. Страшная тайна покоилась где-то в недрах камня рядом с Великой гробницей. Я знала это, но не смогла бы сказать, откуда…
«Великая гробница, — с удивлением подумала я, — нет никаких сомнений, что это не жилье, не храм, а именно гробница…»
С огромным трудом мне удалось стряхнуть оцепенение, навеянное удивительной картиной Алисы. Я отставила полотно в сторону и потянулась за другим, тем, что стояло рядом, у стены, натянутое на подрамник. Эта работа была уже покрыта лаком. Она поражала реалистичностью и глубиной исполнения, как и прежняя. На этот раз кисть художницы воссоздала на холсте тропический полдень. Картина дышала жаром раскаленного дня. Крупным планом надвинулись на меня разрушенные, свергнутые с высоты барельефы со странными лицами с чуть раскосыми глазами и вывернутыми губами. Из хаоса каменных обломков в небо вознесся древний храм. Базальтовые колонны, прижатые одна к одной, образовывали массивное каре, перекрытое тяжелыми гранитными плитами. Мрачный камень четким силуэтом врезался в побелевшее от зноя небо.
Я вновь перевела взгляд на лица с барельефов, притягивавшие к себе бесстрастной необычностью. Творения древних скульпторов лежали разбросанные по ковру из черных и коричневых цветов. У самого края картины, на переднем плане, цветы оказались прорисованными так четко и тщательно, что я вскрикнула, узнав их.
— Марго! — спросила я, — посмотри, Алиса тут цветочки нарисовала. Это не те, черненькие, что ты вырастила?
Подошедшая Марго без всякого трепета вгляделась в тревожное, почти магическое полотно Алисы. Присмотревшись, она согласилась:
— Да, те, что намалеваны левее — коричневые, а те, что в самом углу — черные. Точно, наши цветочки.
«Боже мой! — ужаснулась я. — Да этот храм я во снах своих видела. Не припомню только, до того, как нашла картины Алисы, или после. Чертовщина какая-то…»
Я мучительно пыталась припомнить, но Марго помешала.
— Пошли в оранжерею, — сказала она, — а то пить хочу, спасу нет.
Мы поднялись в оранжерею, превратившуюся в кладбище цветов и хранилище пустых горшков.
Кое-где торчали засохшие ветки, и отовсюду веяло запустением.
Я ахнула:
— Да здесь настоящий мор!
— Видишь, что делается, — пожаловалась Марго. — Все растения погибли. Хвороба какая-то на них напала. Я уже и к агрономам их носила, и землю на проверку таскала, и на вредителей исследовала.
— И что? Нашли что-нибудь? Марго скорбно покачала головой:
— Ничего. Только эти фиалки и живут. Ничего им не делается. Цветут себе. И вот еще что заметила: как коричневые фиал очки отсюда унесла, так остальные цветочки сразу погибли. А черные, наоборот, обрадовались и зацвели.
Я удивилась:
— Унесла? Коричневые? Фиалки свободы?
— Уж не знаю, как их называть, — отмахнулась Марго. — Но заметила, что они лечебные. Дышится от них легко и ломота в костях проходит. Еще молиться около них хорошо, всякая нечисть отступает. Я, как только привидится что, так сразу сюда, к ним. Тут и молитву творю.
Марго с надеждой посмотрела на меня и спросила:
— Может быть, их заваривать можно, цветочки эти коричневые? Может, лечебные они?
Я вспомнила ботаника Фаины, утверждавшего, Что фиалка свободы очень редкое растение. Но заваривать их я бы, пожалуй, не решилась, а потому И Марго не советовала.
— Маргуша, — спросила я, — а откуда здесь взялись эти цветы? Кто их принес?
— А уж и не знаю. Герман, думаю. Он в основном Алиске цветы дарит, она их только коллекционирует.
— Ах, черт возьми! — воскликнула я, пулей вылетая из оранжереи.
Ноги сами несли меня, несмотря на то, что в голове стучало, в груди молотило, а в глазах метались какие-то всполохи.
Марго помчалась следом за мной.
— Софья Адамовна! Куда ты? — громко топоча по ступеням, кричала она.
— К Фаине! Мне срочно нужно к Фаине!
В холле я выбросила из бутоньерки старый цветок и вставила черную фиалку. Запыхавшаяся Марго, с трудом настигшая меня, удивилась:
— Зачем? Она же тебе воняет!
— Ничего, потерплю, — сказала я. — Передай Алисе, что скоро буду. Пускай обязательно дождется!
К радости моей, Фаина снова гипнотизировала психа-ботаника. Увидев меня, она по традиции завопила:
— Мархалева, бесы тебя дери! Оставишь ты меня в покое или уже никогда?
Демонстрируя озабоченность, я воскликнула:
— Фаня, всего на минутку.
Но она не слушала. Вскочила, замахала руками, затопала ногами и грозно пошла на меня. Псих повел себя еще хуже: он задрожал, выкатил глаза, забился в угол и, тыча пальцем в мою бутоньерку, истерично завопил:
— Viola acherontia! Viola acherontia!
Реакция его на этот раз мне понравилась, а вот Фаина опешила, даже испугалась. Она уже не шла на меня, а с состраданием смотрела на психа, корчащегося от ужаса.
— Мархалева! — гаркнула Фаина. — Вон! Вон отсюда!
Псих же не унимался.
— Viola acherontia! Viola acherontia! — истошно вопил он, прикрывая голову руками.
Изо рта его пошла пена. Фаина звонком вызвала санитаров и вытолкала меня из кабинета.
— Фаня, — взмолилась я. — Мне нужно срочно поговорить с этим человеком, — я кивнула на дверь, за которой бесновался несчастный ботаник.
— Что? — возмутилась Фаина. — Считаешь, недостаточно его довела? Мало поиздевалась! Доконать решила?!
— Фаня, дорогая, пойми, он что-то кричал, это важно. От этого зависит жизнь Алисы. Понимаешь, эти цветы, — я показала на бутоньерку, — боюсь, они ядовиты. Во всяком случае, вызывают галлюцинации, уж в этом я абсолютно уверена. Мне от них по ночам такое снится! Думаю, и Алиса черт знает что видит, иначе как бы она такие талантливые картины написала?
Я все это выпалила скороговоркой, опасаясь, что Фаина вновь начнет гнать меня в шею. Мне нужно было донести до нее важнейшую информацию, но она зацепилась лишь за последние слова.
— Алиса? Картины? Талантливые? — изумилась Фаина, прилипнув глазами к черной фиалке в моей бутоньерке.
Она даже наклонилась, понюхала ее и пришла в волнение похлеще своего психа.
— Не может быть! — в ужасе хватаясь за голову, закричала Фаина. — Я думала, что это фантазии. Бред. Плод расстроенного ума. Но все сходится. Черный цвет. Гнилостный запах — фиалка преисподней, viola acherontia!
— Что ты знаешь об этой фиалке? Что? — набросилась я на нее.
Фаина потрясла головой, словно сбрасывая наваждение.
— Мархалева, откуда у тебя цветок? — испуганно спросила она. — Чтобы найти это безобразие, мой бедный ботаник всю свою жизнь положил. Рассудка лишился. А ты запросто заявилась с растением, о котором сто лет весь ботанический мир спорит: существует оно или эту сказочку индейцы придумали.
— Фаина, — закричала я, — умоляю, расскажи все, что ты знаешь про эту фиалку! В оранжерее Алисы из-за этих цветов творится нечто ужасное. Да что в оранжерее? Во всем ее доме! У Марго крыша едет, у меня кошмары образовались. И все еле-еле ноги таскают. К тому же в подъезде коты вымирают. Ну не живут у них там коты!
— А при чем здесь коты? — оторопела Фаина.
— Как — при чем? Оранжерея выходит на крышу дома, а по крыше гуляют коты. Законное дело. Где же еще котам гулять, как не по крыше? Только после прогулок животные дохнут. Все, как один. Рассказывай все, что знаешь про фиалку преисподней!
Фаина рассердилась:
— Да ничего я про нее не знаю. И никто не знает. Ботаника моего уже за то считают дураком, что он в существование этой фиалки верит. Один он и верит, теперь вот ты еще.
Фаина качнулась и махнула перед глазами рукой, словно отгоняя муху.
— Фу, Мархалева, — сказала она, — что-то и у меня голова закружилась. В самом деле, вредный дурман цветок этот производит. Сняла бы ты его, от греха подальше, с воротника своего.
Дверь распахнулась, санитары вывели ботаника. Он был уже спокоен, даже флегматичен. Однако, поравнявшись со мной, убежденно сказал:
— У него очень злая душа. Я воззрилась на Фаину:
— Что он имеет в виду?
— Несчастный уверен, что цветок преисподней не совсем растение. Он разработал теорию, что фиалка эта — промежуточная ступень между растениями и животными. Предмет почти что одушевленный. В любом случае, Мархалева, сними с себя эту гадость.
И Фаина помчалась вслед за санитарами. Озадаченная, я грустно плелась по коридору. Состояние было ужасное. Казалось, мир где-то, а я наблюдаю за ним со стороны, ни в чем не принимая участия.
Крик «Мархалева! Мархалева!» донесся откуда-то из страшного далека. Я оглянулась. По коридору, догоняя меня, неслась Фаина.
— Мархалева! — закричала она. — Я вспомнила! Вспомнила! Это Марго откуда-то притащила цветы! Теперь я точно вспомнила. Выхожу как-то из лифта, а по ступеням поднимается Марго. В руках у нее два горшка. В одном фиалки с коричневыми цветочками, в другом с черными. Я по запаху вспомнила. Тогда так же воняло, но я подумала, что это удобрения.
— Не может быть! — вскричала я. — Зачем Марго травить Алису?
— Уж не знаю! — гаркнула Фаина, — Только она сказала мне, что Алисе подарочек несет, а у самой рожа ехидная-преехидная. Хорош подарочек, падалью смердит!
Я вспомнила пропавшие подарки, вспомнила назойливые разговоры Марго о завистливых подругах Алисы, о сглазе, о человечках и таинствах всяких мистических. Вспомнила молитвы ее дурацкие.
«Марго! — подумала я. — Конечно, Марго! Как я раньше не догадалась? Ведь у нее были ключи от квартиры. И подарки она взяла, потому никто и не выходил из подъезда, а ведь и я, и консьержка слышали звуки работающего лифта».
— Ты вот что, Мархалева, — сказала Фаина. — Не предпринимай пока ничего. Сейчас я очень спешу, а потом, когда освобожусь, к вам с Алиской заеду. Надо потолковать. Что-то здесь и в самом деле не то. Вижу теперь, что Не одни здесь ваши фантазии, но и горячку не стоит пороть, как ты это любишь.
Я не слушала Фаину. Я размышляла. Теперь все указывало на Марго. Как же я ее раньше не заподозрила? Почему она, как только узнала, что я собираюсь подвергнуть химическому анализу подарки, так сразу бросилась об этом докладывать подругам Алисы? Хотела пустить меня по ложному следу?
Страшная мысль пронзила меня.
— О кошмар! — закричала я. — Пока мы здесь разговариваем. Марго добивает Алису!
Я устремилась к выходу из отделения, но Фаина отловила меня за рукав.
— Почему? Почему ты так думаешь? — испуганно спросила она. — Почему именно добивает?
— Я сегодня сказала Марго, что надо выбросить все эти цветы. Сказала, что они подозрительные. Она знает теперь, что я обо всем догадалась. Сейчас она спешит довести свое черное дело до конца. Я должна бежать! Должна помешать ей! Помешать!
Фаина схватилась за голову. Она хотела что-то возразить, но слушать ее мне некогда было. Охваченная плохими предчувствиями, я помчалась к Алисе.
— Мархалева! — прокричала мне вслед Фаина. — Ботаник утверждает, что фиалка преисподней ядовита. Порошок из ее сухих цветков убивает наповал! Одно спасение от этого адского зелья — сухие цветы фиалки свободы.
ГЛАВА 30
Я мчалась к Алисе с одной лишь мыслью: «Успеть! Успеть!» Волнения по поводу Марго, представляющей теперь жуткую опасность, отступили на второй план. В голове билось: доеду или не доеду? В любой миг я могла потерять сознание, и тогда…
О том, что случится, было страшно даже подумать, потому я держалась из последних сил. Дорога плясала перед глазами, потные ладони соскальзывали с руля. Но нога упала на газ. Нога оказалась такой тяжелой, что я не в силах была ее поднять и неслась как сумасшедшая.
«Успеть! Успеть!»
Я успела. Не помню, как въехала во двор Алисы. Как поднялась на ее этаж, как ворвалась в квартиру. Она была дома, бедняжка. Такая бледная, худая, испуганная. Такая беззащитная. Сердце зашлось от жалости.
Она бросилась ко мне:
— Соня!
— Алиса! — закричала я, обнимая ее. — Все дело в цветах! В черных цветах! Они ядовиты! Ядовиты…
Я твердила и твердила одно и то же, пока силы мои не иссякли. Алиса поплыла-поплыла, комната закружилась, потолок начал давить и рушиться на меня…
— Соня! Соня-я-я-я! — доносилось откуда-то из другого мира, такого далекого и суетного.
Там был свет, там была жизнь. В моем же мире осталась лишь чернота… И покой. Грозная фиалка преисподней источала миазмы разложения в этой свирепой тьме, исполненной смертного покоя.
— Не волнуйся, дорогая, — прошептала она, — все будет хорошо. Сейчас тебе станет легко-легко.
Какой, к черту, легко! На грудь словно плиту могильную опустили. Хотела закричать, хотела объяснить этой глупышке, моей Алисе, что надо срочно вынести из квартиры ядовитые цветы. Все до единого.
И я закричала, напрягая все силы. Но… губы лишь шевельнулись, не издав ни звука. — Алиса, заметив мое волнение, спросила:
— Что? Соня, что?
Из последних сил я выдавила:
— Марго… Алиса кивнула:
— Да, Марго ушла. Домой ушла. Позвать ее?
Я испуганно замотала головой, и Алиса снова закружилась-закружилась. Однако на этот раз я сознание не потеряла. Повисла в пустоте где-то между бытием и небытием. Тело не слушалось меня, но в глубинах рассудка все же таилась мысль.
До сих пор не знаю, что это было: то ли сон видела, то ли и в самом деле размышляла очумевшими от гнилостных ароматов мозгами. Виделось, что Марго несет цветы, крича во все горло: «Человечки! Человечки!» Лицо ее надвинулось, вяло шевеля губами, Марго выросла до необъятных размеров и принялась ругать и клясть Алисиных подруг. Потом она снова заговорила о своих человечках.
— Коты! Коты! — вдруг закричала Марго, позабыв о человечках. — Они погибли! Все коты погибли! В нашем подъезде коты не живут…
«Как-то подозрительно она себя ведет», — вяло подумала я, вглядываясь в размытый силуэт Марго.
Она удалялась, озираясь, унося под мышкой подарки подруг Алисы. Она уходила по коридору, обозначенному цветочными горшками, из которых торчали черные кошачьи хвосты. А впереди спешащей во тьму Марго бодро бежали человечки, придерживая коротенькими ручками платьица в горох.
Невероятным усилием воли я стряхнула кошмар.
«Стоп! Стоп! Зачем? Герман нанял Марго? Решил избавиться от Алисы ее руками? Сколько же он заплатил ей? Марго и Герман, они же спелись! Они решили извести Алису!» — осенило меня.
Но я тут же отбросила эту нелепую мысль.
«Не то, не то, не об этом надо думать. Главное где-то рядом, но я никак не могу до него добраться, ухватить…»
Марго вновь выплыла из горячечной тьмы, шевеля губами и подмигивая.
— В платьице в горошек, в платьице в горошек, — бормотала она, зловеще улыбаясь, — вон, побежал, неужели не видишь?
«Как это сказала Фаина? Ехидная улыбочка? Марго ненавидит Фаину! Какой же еще улыбочкой она может ее встречать? Нет, Фаина ошиблась. Марго постоянно бегает по подъезду с цветами. Мало ли куда она их тащила… Не то, не то, здесь что-то не так. Нужно думать, искать. Ответ где-то рядом… Зачем Герману такие сложности. Зачем ему травить Алису? Не проще ли развестись? Из-за квартиры? Из-за денег? Он не жадный. Он уверен в себе, может еще заработать…»
Снова навалился, сковал холодный мрак преисподней и… Я снова умудрилась вынырнуть в родной и теплый мир. Из сизой пелены выросли стены спальни, люстра, потолок… Материализовались собственные руки, белые, словно из алебастра, безжизненно лежащие поверх покрывала.
Скрипнула дверь, мелькнула стройная спина Алисы.
"Нет-нет, — подумала я, — не там ищу. Не там.
Она же ясно сказала, искать надо в Мексике. Кто был в Мексике? Марго? Нет. Как ее туда занесет? Нет. Думай! Думай быстрей, — скомандовала я себе, подбадривая угасающее сознание, — иначе…"
Мир снова начал уплывать, но вдруг ясная, четкая мысль мелькнула, возвращая меня к жизни, давая силы. Мысль эта пронзила как электрическим током:
"В Мексике была я!
Я!
Как же это сразу не пришло мне в голову? Как не заметила очевидного…"
Чужой, онемевшей рукой мне удалось нащупать телефонную трубку, сомнамбулически набрать номер. Хватило сил обрадоваться, услышав раздраженный голос Фаины.
Каким-то чудом она поняла, кто звонит, и завопила:
— Что с тобой, Мархалева? Что случилось?
— Фа-аня, — прошелестела я. — Спаси меня-я, умираю… Цветок преисподней…
Фаина что-то кричала, спрашивала, но я уже не могла ее слышать. Трубка выпала из руки, потолок и люстра вновь закрутились.
«Я была в Мексике! Я. Эх, Алиса, Алиса… Глупая ты моя Алиса…» — успела подумать я, безразлично глядя на мир своими почти невидящими глазами.
— А-ли-са… — почти неслышно прошептали мои губы.
Алиса! Она услышала. Она подошла, моя Алиса.
Она стояла рядом и улыбалась, глядя, как я угасаю. Легонько подула на вытянутую ладонь. Черное облачко взвилось и медленно осело на мое лицо. Гнилостный запах с тонким сладковатым ароматом жасмина, и розы, и сирени, и гиацинта вошел в меня, наполнил до краев…
«Никогда еще не было такого прекрасного, такого ласкового покоя, — успела подумать я. — И этот запах… Прекрасный запах… Марго права: жасмин, гиацинт, сирень… розы… Но именно так и пахнет смерть…»
— Ах, это меня наказывает господь! Наказывает господь!
— Дуры! Обе вы дуры! — устанавливая капельницу, гремела Фаина. — Особенно Мархалева! Она — дура инициативная. Худшая разновидность. Вечно нос свой длинный в чужие дела сует!
Еще недостаточно ощущая себя, я вдруг забеспокоилась: «Почему длинный нос? Почему мой нос длинный? Разве длинный у меня нос? И вообще, какое им дело до моего носа, ведь я же умерла. Оплакать не могут по-человечески…»
— Слышь, Алиска, — пробасила Фаина, и я вдруг ясно осознала, что жизнь продолжается.
Фанина бородавка висела прямо перед моими глазами. Какой милой она мне показалась теперь. Я просто обожала эту бородавку с кудрявым черным волоском. И бородавка, и борода, и усы Фаины — все радовало меня необычайно.
— Алиска, глянь, по-моему, эта заполошная приходит в себя. Смотрит на меня. Глянь, Алиска, не вижу ни хрена без очков. Похоже, она все-таки оклемалась. И что у этой Мархалевой за глаза? Черт-те что! Щелки какие-то. Зрачков не рассмотреть. Еще красавицей себя, небось, считает.
«Красавицей? Еще какой!» — Я удивилась тому, что у некоторых возникают сомнения там, где сам бог внес абсолютную ясность и определенность.
— Алиска, — рявкнула Фаина, — ты здесь не торчи. Пойди посмотри, там чайник уже закипел.
Алиса вздохнула и вышла. Я распахнула глаза. Фаина увидела это даже без очков и отшатнулась.
— Тьфу на тебя, Мархалева! Тьфу! Напугала! — закричала она. — Ну как ты? Жива?
Я прислушалась к своему организму и констатировала:
— Жива.
— Эта ваша подлая Маргуша насыпала-таки на тебя порошок. Когда я приехала, вся твоя рожа была черной. Пока эту гадость смыли, сами чуть на тот свет не отправились. До сих пор в голове шум сплошной, а в глазах искры. Но ничего, обошлось. Ботаник мой перемудрил, не такой уж он ядовитый, этот порошок, раз ты выжила и даже в себя пришла. Правда, я по его совету тебя на всякий случай и коричневыми цветочками припорошила. Алиска сопротивлялась, но я нашла пару увядших растений. Засушила Марго, на твое счастье. Так что еще неизвестно, может, ты моему психу жизнью обязана. Красота! Один псих другого спасает! Просто удивительно, что ты жива! Даже не знаю, плакать мне или радоваться.
И Фаина противно заржала.
— А может, к тебе, Мархалева, эта зараза не прилипает? — спросила она. — Знаешь, как говорится, зараза к заразе… Просчиталась твоя Марго! — И Фаина снова жизнерадостно заржала.
— Маргуша здесь ни при чем, — ответила я, игнорируя ее очевидное ехидство. — Алису никто не травил. Травили только меня.
Лохматые брови Фаины, словно гусеницы, медленно поползли вверх.
— Кто? — прошептала она.
— Алиса. Фаина опешила:
— Что-то не понимаю. Мархалева, Алиска, что ли, травила тебя?
— Да, все то время, пока разыгрывала комедию, пока прикидывалась, что погибает сама.
— И из-за чего же она так старалась? Неужели из-за Германа?
Я вздохнула:
— Из-за Германа.
Фаина призадумалась.
— В голове не укладывается, — призналась она. — Почему именно на тебя ополчилась Алиска?
— Потому что я была в Мексике, я подруга Алисы, я развелась с мужем. Понимаешь, Герман увлекся, сбежал в Мексику, Алисе не звонит, все сошлось. Она решила, что он ее бросает, а тут случайно еще подслушала его разговор. Герман с кем-то по мобильному разговаривал, думаю, с той, с кем у него роман.
— Но кто она? Кто? — изумилась Фаина. — Мархалева, неужели не знаешь даже ты?
— Я-то знаю. Сейчас придет Алиса и сама скажет тебе, с кем у Германа роман. Она ответит на один лишь мой вопрос, и тебе сразу станет ясно. Повторяю, я была в Мексике, я с мужем развелась, вот и решила Алиса, что у нас с Германом роман. Но не сама решила, а некая особа ее в этом убедила.
О том, что случится, было страшно даже подумать, потому я держалась из последних сил. Дорога плясала перед глазами, потные ладони соскальзывали с руля. Но нога упала на газ. Нога оказалась такой тяжелой, что я не в силах была ее поднять и неслась как сумасшедшая.
«Успеть! Успеть!»
Я успела. Не помню, как въехала во двор Алисы. Как поднялась на ее этаж, как ворвалась в квартиру. Она была дома, бедняжка. Такая бледная, худая, испуганная. Такая беззащитная. Сердце зашлось от жалости.
Она бросилась ко мне:
— Соня!
— Алиса! — закричала я, обнимая ее. — Все дело в цветах! В черных цветах! Они ядовиты! Ядовиты…
Я твердила и твердила одно и то же, пока силы мои не иссякли. Алиса поплыла-поплыла, комната закружилась, потолок начал давить и рушиться на меня…
— Соня! Соня-я-я-я! — доносилось откуда-то из другого мира, такого далекого и суетного.
Там был свет, там была жизнь. В моем же мире осталась лишь чернота… И покой. Грозная фиалка преисподней источала миазмы разложения в этой свирепой тьме, исполненной смертного покоя.
* * *
Каким-то образом я все же не умерла. Открыла глаза и с ужасом обнаружила, что лежу в спальне, рядом со страшным черным цветком, расположившимся на тумбочке. Рядом с жуткой фиалкой преисподней. Алиса сидела тут же. На смертельно бледном ее лице яркой синевой блестели глаза, источающие боль и сострадание. И еще что-то…— Не волнуйся, дорогая, — прошептала она, — все будет хорошо. Сейчас тебе станет легко-легко.
Какой, к черту, легко! На грудь словно плиту могильную опустили. Хотела закричать, хотела объяснить этой глупышке, моей Алисе, что надо срочно вынести из квартиры ядовитые цветы. Все до единого.
И я закричала, напрягая все силы. Но… губы лишь шевельнулись, не издав ни звука. — Алиса, заметив мое волнение, спросила:
— Что? Соня, что?
Из последних сил я выдавила:
— Марго… Алиса кивнула:
— Да, Марго ушла. Домой ушла. Позвать ее?
Я испуганно замотала головой, и Алиса снова закружилась-закружилась. Однако на этот раз я сознание не потеряла. Повисла в пустоте где-то между бытием и небытием. Тело не слушалось меня, но в глубинах рассудка все же таилась мысль.
До сих пор не знаю, что это было: то ли сон видела, то ли и в самом деле размышляла очумевшими от гнилостных ароматов мозгами. Виделось, что Марго несет цветы, крича во все горло: «Человечки! Человечки!» Лицо ее надвинулось, вяло шевеля губами, Марго выросла до необъятных размеров и принялась ругать и клясть Алисиных подруг. Потом она снова заговорила о своих человечках.
— Коты! Коты! — вдруг закричала Марго, позабыв о человечках. — Они погибли! Все коты погибли! В нашем подъезде коты не живут…
«Как-то подозрительно она себя ведет», — вяло подумала я, вглядываясь в размытый силуэт Марго.
Она удалялась, озираясь, унося под мышкой подарки подруг Алисы. Она уходила по коридору, обозначенному цветочными горшками, из которых торчали черные кошачьи хвосты. А впереди спешащей во тьму Марго бодро бежали человечки, придерживая коротенькими ручками платьица в горох.
Невероятным усилием воли я стряхнула кошмар.
«Стоп! Стоп! Зачем? Герман нанял Марго? Решил избавиться от Алисы ее руками? Сколько же он заплатил ей? Марго и Герман, они же спелись! Они решили извести Алису!» — осенило меня.
Но я тут же отбросила эту нелепую мысль.
«Не то, не то, не об этом надо думать. Главное где-то рядом, но я никак не могу до него добраться, ухватить…»
Марго вновь выплыла из горячечной тьмы, шевеля губами и подмигивая.
— В платьице в горошек, в платьице в горошек, — бормотала она, зловеще улыбаясь, — вон, побежал, неужели не видишь?
«Как это сказала Фаина? Ехидная улыбочка? Марго ненавидит Фаину! Какой же еще улыбочкой она может ее встречать? Нет, Фаина ошиблась. Марго постоянно бегает по подъезду с цветами. Мало ли куда она их тащила… Не то, не то, здесь что-то не так. Нужно думать, искать. Ответ где-то рядом… Зачем Герману такие сложности. Зачем ему травить Алису? Не проще ли развестись? Из-за квартиры? Из-за денег? Он не жадный. Он уверен в себе, может еще заработать…»
Снова навалился, сковал холодный мрак преисподней и… Я снова умудрилась вынырнуть в родной и теплый мир. Из сизой пелены выросли стены спальни, люстра, потолок… Материализовались собственные руки, белые, словно из алебастра, безжизненно лежащие поверх покрывала.
Скрипнула дверь, мелькнула стройная спина Алисы.
"Нет-нет, — подумала я, — не там ищу. Не там.
Она же ясно сказала, искать надо в Мексике. Кто был в Мексике? Марго? Нет. Как ее туда занесет? Нет. Думай! Думай быстрей, — скомандовала я себе, подбадривая угасающее сознание, — иначе…"
Мир снова начал уплывать, но вдруг ясная, четкая мысль мелькнула, возвращая меня к жизни, давая силы. Мысль эта пронзила как электрическим током:
"В Мексике была я!
Я!
Как же это сразу не пришло мне в голову? Как не заметила очевидного…"
Чужой, онемевшей рукой мне удалось нащупать телефонную трубку, сомнамбулически набрать номер. Хватило сил обрадоваться, услышав раздраженный голос Фаины.
Каким-то чудом она поняла, кто звонит, и завопила:
— Что с тобой, Мархалева? Что случилось?
— Фа-аня, — прошелестела я. — Спаси меня-я, умираю… Цветок преисподней…
Фаина что-то кричала, спрашивала, но я уже не могла ее слышать. Трубка выпала из руки, потолок и люстра вновь закрутились.
«Я была в Мексике! Я. Эх, Алиса, Алиса… Глупая ты моя Алиса…» — успела подумать я, безразлично глядя на мир своими почти невидящими глазами.
— А-ли-са… — почти неслышно прошептали мои губы.
Алиса! Она услышала. Она подошла, моя Алиса.
Она стояла рядом и улыбалась, глядя, как я угасаю. Легонько подула на вытянутую ладонь. Черное облачко взвилось и медленно осело на мое лицо. Гнилостный запах с тонким сладковатым ароматом жасмина, и розы, и сирени, и гиацинта вошел в меня, наполнил до краев…
«Никогда еще не было такого прекрасного, такого ласкового покоя, — успела подумать я. — И этот запах… Прекрасный запах… Марго права: жасмин, гиацинт, сирень… розы… Но именно так и пахнет смерть…»
* * *
Я умерла, и надо мной рыдала Алиса:— Ах, это меня наказывает господь! Наказывает господь!
— Дуры! Обе вы дуры! — устанавливая капельницу, гремела Фаина. — Особенно Мархалева! Она — дура инициативная. Худшая разновидность. Вечно нос свой длинный в чужие дела сует!
Еще недостаточно ощущая себя, я вдруг забеспокоилась: «Почему длинный нос? Почему мой нос длинный? Разве длинный у меня нос? И вообще, какое им дело до моего носа, ведь я же умерла. Оплакать не могут по-человечески…»
— Слышь, Алиска, — пробасила Фаина, и я вдруг ясно осознала, что жизнь продолжается.
Фанина бородавка висела прямо перед моими глазами. Какой милой она мне показалась теперь. Я просто обожала эту бородавку с кудрявым черным волоском. И бородавка, и борода, и усы Фаины — все радовало меня необычайно.
— Алиска, глянь, по-моему, эта заполошная приходит в себя. Смотрит на меня. Глянь, Алиска, не вижу ни хрена без очков. Похоже, она все-таки оклемалась. И что у этой Мархалевой за глаза? Черт-те что! Щелки какие-то. Зрачков не рассмотреть. Еще красавицей себя, небось, считает.
«Красавицей? Еще какой!» — Я удивилась тому, что у некоторых возникают сомнения там, где сам бог внес абсолютную ясность и определенность.
— Алиска, — рявкнула Фаина, — ты здесь не торчи. Пойди посмотри, там чайник уже закипел.
Алиса вздохнула и вышла. Я распахнула глаза. Фаина увидела это даже без очков и отшатнулась.
— Тьфу на тебя, Мархалева! Тьфу! Напугала! — закричала она. — Ну как ты? Жива?
Я прислушалась к своему организму и констатировала:
— Жива.
— Эта ваша подлая Маргуша насыпала-таки на тебя порошок. Когда я приехала, вся твоя рожа была черной. Пока эту гадость смыли, сами чуть на тот свет не отправились. До сих пор в голове шум сплошной, а в глазах искры. Но ничего, обошлось. Ботаник мой перемудрил, не такой уж он ядовитый, этот порошок, раз ты выжила и даже в себя пришла. Правда, я по его совету тебя на всякий случай и коричневыми цветочками припорошила. Алиска сопротивлялась, но я нашла пару увядших растений. Засушила Марго, на твое счастье. Так что еще неизвестно, может, ты моему психу жизнью обязана. Красота! Один псих другого спасает! Просто удивительно, что ты жива! Даже не знаю, плакать мне или радоваться.
И Фаина противно заржала.
— А может, к тебе, Мархалева, эта зараза не прилипает? — спросила она. — Знаешь, как говорится, зараза к заразе… Просчиталась твоя Марго! — И Фаина снова жизнерадостно заржала.
— Маргуша здесь ни при чем, — ответила я, игнорируя ее очевидное ехидство. — Алису никто не травил. Травили только меня.
Лохматые брови Фаины, словно гусеницы, медленно поползли вверх.
— Кто? — прошептала она.
— Алиса. Фаина опешила:
— Что-то не понимаю. Мархалева, Алиска, что ли, травила тебя?
— Да, все то время, пока разыгрывала комедию, пока прикидывалась, что погибает сама.
— И из-за чего же она так старалась? Неужели из-за Германа?
Я вздохнула:
— Из-за Германа.
Фаина призадумалась.
— В голове не укладывается, — призналась она. — Почему именно на тебя ополчилась Алиска?
— Потому что я была в Мексике, я подруга Алисы, я развелась с мужем. Понимаешь, Герман увлекся, сбежал в Мексику, Алисе не звонит, все сошлось. Она решила, что он ее бросает, а тут случайно еще подслушала его разговор. Герман с кем-то по мобильному разговаривал, думаю, с той, с кем у него роман.
— Но кто она? Кто? — изумилась Фаина. — Мархалева, неужели не знаешь даже ты?
— Я-то знаю. Сейчас придет Алиса и сама скажет тебе, с кем у Германа роман. Она ответит на один лишь мой вопрос, и тебе сразу станет ясно. Повторяю, я была в Мексике, я с мужем развелась, вот и решила Алиса, что у нас с Германом роман. Но не сама решила, а некая особа ее в этом убедила.