Страница:
— Вы шутите, — обиделась девушка. — Я не знаю языка ольмеков. Даже не знаю, кто они такие. Вот и еще один сеньор так же шутил. Наверное, есть диалект близкий к испанскому. Поэтому-то все и понятно.
— Возможно, — улыбнулся Диего. Он вышел из машины.
— Пора посмотреть, что случилось с моей кормилицей, — вновь превращаясь в разбитного, веселого парня, сказал он. — Это недолго, сеньорита.
Вскоре такси продолжило свой путь, плавно вписываясь в многочисленные повороты горной дороги. Больше Диего не рисковал превышать скорость.
— Этот ваш подарок, — внезапно спросила его девушка, касаясь пальчиками ожерелья, — наверное, дорогая вещь?
— Возможно, — отозвался Диего, утративший болтливость. — Одно могу сказать, сеньорита, мне он не стоил ни гроша. Но я очень хотел бы, чтобы вы иногда надевали эту вещицу. Тогда наша земля будет вам понятней.
— Хорошо, — отозвалась девушка, поглаживая ожерелье, — я буду его носить.
Диего искренне обрадовался.
«Мазда» пронеслась по улицам города, достигла района порта и остановилась на том же месте, где забрала пассажирку.
Прощаясь, Диего протянул девушке фирменную визитку.
— Прекрасная сеньорита, — сказал он, — всякий раз, когда вам придет в голову куда-нибудь отправиться, позвоните диспетчеру нашей фирмы, и он тут же свяжет вас со мной.
— Спасибо, — ответила девушка, думая, что вряд ли придется ей воспользоваться этим предложением.
Диего, словно пoчувствовав ее сомнение, проникновенно произнес:
— Помните, прекрасная сеньорита. Я всегда готов оказать вам помощь.
Он помог донести покупки до дома и уехал.
В своей комнате девушка бережно сняла с себя ожерелье, рассмотрела удивительные нефритовые фигурки и положила украшение рядом с медальоном-амулетом, подаренным сеньором Диасом.
Прикосновение к нефриту порождало чувство необычайного покоя и единения со всем миром. Приятное тепло исходило от древних вещиц.
«Какая-то женщина за тысячи лет до меня носила это, — подумала девушка, — возможно, это была принцесса…»
Она почувствовала, как тело и душу обволакивает приятная истома. Мир обнимал ее светло и радостно.
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
— Возможно, — улыбнулся Диего. Он вышел из машины.
— Пора посмотреть, что случилось с моей кормилицей, — вновь превращаясь в разбитного, веселого парня, сказал он. — Это недолго, сеньорита.
Вскоре такси продолжило свой путь, плавно вписываясь в многочисленные повороты горной дороги. Больше Диего не рисковал превышать скорость.
— Этот ваш подарок, — внезапно спросила его девушка, касаясь пальчиками ожерелья, — наверное, дорогая вещь?
— Возможно, — отозвался Диего, утративший болтливость. — Одно могу сказать, сеньорита, мне он не стоил ни гроша. Но я очень хотел бы, чтобы вы иногда надевали эту вещицу. Тогда наша земля будет вам понятней.
— Хорошо, — отозвалась девушка, поглаживая ожерелье, — я буду его носить.
Диего искренне обрадовался.
«Мазда» пронеслась по улицам города, достигла района порта и остановилась на том же месте, где забрала пассажирку.
Прощаясь, Диего протянул девушке фирменную визитку.
— Прекрасная сеньорита, — сказал он, — всякий раз, когда вам придет в голову куда-нибудь отправиться, позвоните диспетчеру нашей фирмы, и он тут же свяжет вас со мной.
— Спасибо, — ответила девушка, думая, что вряд ли придется ей воспользоваться этим предложением.
Диего, словно пoчувствовав ее сомнение, проникновенно произнес:
— Помните, прекрасная сеньорита. Я всегда готов оказать вам помощь.
Он помог донести покупки до дома и уехал.
В своей комнате девушка бережно сняла с себя ожерелье, рассмотрела удивительные нефритовые фигурки и положила украшение рядом с медальоном-амулетом, подаренным сеньором Диасом.
Прикосновение к нефриту порождало чувство необычайного покоя и единения со всем миром. Приятное тепло исходило от древних вещиц.
«Какая-то женщина за тысячи лет до меня носила это, — подумала девушка, — возможно, это была принцесса…»
Она почувствовала, как тело и душу обволакивает приятная истома. Мир обнимал ее светло и радостно.
ГЛАВА 14
Я обмерла:
— Вот это да! Ты не веришь своим подругам? И при этом их защищаешь?
— Всего лишь опасаюсь, чтобы они не навредили и тебе, — всхлипывая, призналась Алиса.
— Мне? А при чем здесь я?
— Ты же, неугомонная, начнешь к ним приставать. Это ужасно! Кто-то из моих подруг решился на убийство. Можешь пострадать и ты, если сунешь свой нос в чужую тайну, в чужую тайну! — заламывая руки, воскликнула Алиса.
— Конечно, суну, конечно, суну, — заверила я.
— Это опасно, это опасно, — встряла Марго. Я строго на нее посмотрела и изрекла:
— Кому-то срочно пора в оранжерею, пора цветы удобрять, цветы удобрять.
Марго поджала губы, подхватила ведро и нехотя поплелась вверх по лестнице. Я проводила ее нетерпеливым взглядом и, когда Марго скрылась в мастерской, уставилась на Алису.
— Ну, — сказала я, подпирая руками бока, — рассказывай, дорогуша, что здесь происходит? Что здесь происходит?
Алиса перестала плакать, осушила платочком глаза и промямлила:
— Ничего не происходит, ничего не происходит.
— Да, если не считать той мелочи, что ты потихоньку загинаешься. Рассказывай, или я иду собирать чемодан. Останешься одна, останешься одна,
Алиса испугалась и начала рассказывать:
— Я скрывала от тебя, но в наших отношениях с Германом не все так ладно, как выглядит, как выглядит. Много лет назад Герман страстно влюбился. Почувствовав охлаждение, я страдала, изводила себя, а когда получила анонимку, получила анонимку…
Признаться, я растерялась. Что она говорит, эта несчастная? При чем здесь Герман?
— Алиса! — закричала я. — Какой Герман? Какой Герман?
— Мой! Мой! — вторила мне Алиса.
— Это понятно, но зачем ты мне это рассказываешь? Рассказываешь.
— Слушай, слушай, — рассердилась Алиса. — Ты сбиваешь меня, сбиваешь меня.
«Этак она никогда до сути не дойдет», — испугалась я и решила молчать. Алиса продолжила:
— Получив анонимку, я узнала, что он мне изменяет. Правда, не узнала с кем, но так была убита горем, что решила покончить собой, покончить с собой.
Я пришла в ужас:
— Сумасшедшая! Сумасшедшая!
— Герман был тогда в Мексике, — скорбно сообщила Алиса. — Он почуял неладное, примчался в Ленинград и спас меня, спас меня. Я показала ему анонимку, он признался, что согрешил, но поклялся мне в вечной любви и со слезами просил прощения, просил прощения.
— И ты простила? И ты простила? — изумилась я, конечно же, вспоминая своего Евгения.
Алиса потупилась:
— Простила. Некоторое время мы жили душа в душу, и вдруг, и вдруг…
— Опять охлаждение?
— Да. Все повторилось. Вплоть до анонимки. Герман клялся вновь, что увлекся, сглупил, но любит только меня, только меня.
Я с укоризной взглянула на Алису:
— И ты опять поверила, опять поверила. Она горько вздохнула и призналась:
— Увы, да. Мы помирились и снова жили душа в душу. Ты видела сама, видела сама.
Узнать такое о жизни подруги всегда интересно, но все же я спросила:
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Чтобы ты знала — Герман не святой, не святой, — опять заливаясь слезами, ответила Алиса.
Я выразительно закатила глаза, воздела руки и воскликнула:
— О боже! Герман не святой! А кто святой? Святые на небе, а не здесь, в этом аду. На грешной земле недалеко до греха и святому. Кстати, ты столько лет скрывала от меня его похождения, а твои подруженьки в курсе? — ревниво поинтересовалась я.
Алиса отрицательно покачала головой:
— От всех скрывала, от всех скрывала. Я удивилась:
— Зачем же ты на вернисаже затеяла тот глупый разговор? Зачем начала рассказывать, что Герман когда-то изменял тебе? Таилась-таилась, и вдруг такие сообщения. Признаться, я подумала, что ты просто шутишь. Уверена, и все так подумали, все так подумали.
Алиса внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Неужели ты не догадываешься, с какой целью я затеяла тот разговор?
Я растерялась и пролепетала:
— Нет, не догадываюсь, но, возможно, мне просто не хватает информации, не хватает информации.
— Так слушай. Соня, я уверена, Герман и в этот раз сбежал от меня в Мексику, он без ума от новой своей пассии. Так было в первый раз, во второй, так происходит и сейчас. Он опять влюбился, и на этот раз серьезно. Боюсь, он хочет развестись, развестись.
Услышанное так испугало и удивило меня, что я не поверила своим ушам. Герман хочет бросить Алису? И поэтому убегает в Мексику?
— Ничего не пойму, — рассердилась я. — Можешь ты толково объяснить, откуда у тебя такая информация? Опять получила анонимку? Получила анонимку?
— Нет, подслушала его телефонный разговор, — с новыми рыданиями сообщила Алиса. — По сотовому он разговаривал с этой женщиной, объяснял ей, что я могу догадаться, что нельзя рисковать. В общем, я поняла, что это кто-то из моих подруг, из моих подруг.
— И что ты ему сказала?
— Ничего. Он очень изменился. Если Герман догадается, что я знаю о его романе, то сразу поднимет разговор о разводе. До тех пор, пока я пребываю в неведении, он не решится сообщить мне о своих планах. Он трус! Трус!
— Как все мужчины, — успокоила я ее.
Алиса закрыла лицо руками, уронила голову на колени и заплакала так, что я запаниковала. Она икала, хлюпала, хрюкала и подвывала, задыхаясь и не в силах вымолвить ни слова. Я позвала Марго. Вдвоем мы кое-как отпоили ее лекарствами. Когда Алиса немного успокоилась, я выпроводила Марго и спросила:
— Следовательно, тогда, на вернисаже, ты ляпнула об измене Германа, чтобы посмотреть на реакцию подруг?
— Да, — кивнула Алиса.
Тут же пожалела я, что не знала в свое время, как и на кого смотреть. Уж я бы сразу подлую негодницу разоблачила, но теперь придется ограничиться лишь наблюдательностью Алисы.
— И какова была их реакция? — горюя, поинтересовалась я.
— Обычная. Все подумали, что это шутка.
— Ха. Наивно было полагать, что эта змея так запросто даст себя разоблачить. Но почему ты решила, что Герман хочет тебя оставить? Знаешь же пословицу: седина в бороду — бес в ребро. Погуляет и вновь вернется, как было уже не раз.
Алиса скорбно покачала головой:
— Нет, теперь не вернется. Он даже мне не звонит. Как уехал, так нет от него ни одной весточки. Теперь он точно бросил меня.
Я растерялась. А как же телеграммы, звонки?
— Алиса, ты все придумала? Ты обманывала меня? Обманывала меня?
— Да, все устроила так, чтобы змея эта не радовалась. Пускай думает, что Герман не бросил меня, пусть думает, что он дурит ее, дурит ее.
— Разумно, — одобрила я. — Продолжай в том же духе. Но объясни мне, пожалуйста, зачем этой стерве травить соперницу? Ведь Герман тебя уже бросил.
Алиса задумалась.
— Знаешь, — наконец произнесла она, — сама голову ломаю. Наверное, он сомневается. Мы с ним столько лет прожили, страшно ему, не знает, как мне сказать. В последнее время я тщательно следила за собой, не давала ему повода для ссор, была нежна.
— Короче, — подытожила я, — Герман может очень долго сомневаться.
— Да-а, — вздохнула Алиса, — а она не уверена, чем эти сомнения закончатся. Боится, что он в конце концов останется со мной. Вот если я случайно умру…
— Если ты случайно умрешь, — воскликнула я, — не придется делить и все то, что вы с Германом нажили. Точнее, все, что он нажил сам, а при разводе решит оставить тебе в качестве прощального подарка.
Зная характер Германа, я не сомневалась, что, бросив Алису, он постарается хоть имуществом компенсировать свой уход. Герман, как большинство мужчин, чрезвычайно высокого о себе мнения. Считает себя невообразимой ценностью. Конечно же, он сочувствует Алисе: еще бы, такую драгоценность потерять. Нет сомнений, Герман оставит бедняжке Алисе эту квартиру, как и многое Другое.
«А зная характеры подруг Алисы, — подумала я, — несложно предположить, что ни одну из них такой расклад не устроит».
— Ах, как жалко, что бестолковая Марго раньше времени все разболтала, — досадовала я. — Как же нам узнать, кто украл эти подарки? Признавайся, кому ты давала ключи от квартиры?
— Ах, Соня, — рассердилась Алиса. — Будто не знаешь, ключи есть у всех.
— Просто удивительно, как вы живете! — ужаснулась я. — Дом полная чаша, и у всех друзей есть от него ключи. Приходи и бери что хочешь.
— Но ничего же не пропало. Ты, Соня, вообще забываешь закрывать свою квартиру, уж лучше бы раздавала ключи.
Здесь Алиска права, порой я действительно забываю закрыть входную дверь, но об этом никто не знает. Впрочем, меня спасает девятый этаж — воры ленивы.
Я глянула на часы — время близилось к полудню.
— Когда меняется консьержка? — спросила я.
— Давно уже сменилась, — ответила Алиса. — Думаешь, она заметила, кто к нам приходил? Ночью консьержки обычно спят, а у всех моих подруг есть ключи от подъезда. Не думаю, что ее стали бы будить.
— И все же не вредно было бы спросить.
— Иди спроси, все консьержки живут в нашем подъезде. Надо только выяснить, кто дежурил этой ночью. Сейчас узнаю.
Алиса позвонила дежурной и сообщила мне:
— Это соседка Марго. Нам повезло, она страдает бессонницей. Пойдем выясним, может, она заметила, кто приходил этой ночью.
Я пожалела, что не могу назвать точное время. Однако этого и не понадобилось. Консьержка абсолютно уверенно заявила, что запустила в дом последнего жильца ровно в два часа ночи, и после этого до шести утра никакого движения в подъезде не было. Несколько раз я спросила, не ошибается ли она, не заснула ли, не пропустила ли кого-нибудь, но она стояла на своем, повторяя: «У нас приличный дом, здесь по ночам люди спят, а не бродят». В конце концов я разозлилась и сказала:
— Как же не бродят ваши жильцы, когда я своими ушами слышала, что среди ночи работал лифт!
Консьержка почему-то растерялась и сказала:
— Знаете, я тоже слышала, но не представляю, чем это объяснить. Из подъезда никто не выходил, могу хоть на Библии поклясться.
В общем, ушли мы от нее несолоно хлебавши.
— Как же такое получается? — не переставала изумляться Алиса.
— Одно из двух, — предположила я, — или консьержка врет, она вылечила свою бессонницу и спала этой ночью сном праведника, или у твоей отравительницы есть сообщник, проживающий в этом подъезде. Третьего не дано.
Алиса со мной согласилась.
Конечно же, все наши планы рухнули. Отбросив наряды, мы отказались от прогулки по каналам и Неве. Уселись в холле и принялись гадать, кто из подруг Алисы соблазнил Германа.
— Фаину сразу можно исключить, — сказала я, вспоминая ее растительность на лице и бородавку на носу. — Герман на такого урода не польстится.
Алиса задумалась и возразила:
— Не стала бы исключать и Фаину, это я тебе как психолог говорю. Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.
Как тут не возмутиться?
— Я плохо знаю мужчин? — возмущенно воскликнула я.
— Да, — подтвердила Алиса. — Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.
— Да я их совсем не знаю! Во всяком случае, к такому выводу пришла после развода с Евгением. Ладно, черт с тобой, раз ты психолог. Не будем и Фаину исключать, хотя лично я, убивать будут, не смогу представить, как твой рафинированный Герман может затеять роман с мужеподобной Фаиной.
— И все же, поверь мне, это возможно. Видала примеры и невероятней, — заверила Алиска. Пришлось согласиться.
— В таком случае, — пригорюнилась я, — под подозрением остаются все. Если ты не исключаешь и Фаины, что тогда о Лоре с Кариной говорить и уж тем более о красавице Нюрке.
— Увы, да, — согласилась Алиса.
— И что же у нас получается? Снова никаких зацепок? Эти твари покушаются на тебя, а мы ни гуту?
— Но если отрава была в подарках, значит, теперь мне ничто не грозит, ничто не грозит, — обрадовалась Алиса.
Никак не могла разделить ее радости.
— Не обольщайся, — ответила я, — если кому-то приспичило тебя отравить, глупо надеяться, что он передумает. При всей моей антипатии к твоим Фаням, Лорам, Каринам и Нюрам дурами их назвать нельзя, и в этом твоя беда.
Меня всегда удивляло, зачем глупые женщины заводят умных подруг? Ясное дело, не имея своего ума, они надеются на чужой, но как несбыточны эти надежды.
— Алиса, — сказала я, — ты понимаешь, что нет у меня ни возможности, ни желания поселиться у тебя навечно. Возраст уже не тот, чтобы тянуть с устройством личной жизни. К тому же у меня сын. Рано или поздно я вернусь к себе, следовательно, рано или поздно твоя соперница отравит тебя.
Алиса охнула и побледнела.
— И что же делать? — испуганно спросила она. — Идти в милицию?
— В милицию?
Я представила, какой фурор произведет она в милиции. Нет, доблестные служители порядка, конечно же, будут рады видеть нашу красотку Алису, но и посмеются над ней вволю.
— Надо отравителя срочно искать, — сказала я. — Не ной, а помогай мне.
— Но как?
— Пораскинь мозгами.
Сказала, и, честное слово, самой стало смешно. Чем ей, бедной, раскидывать? Алису же заинтересовал другой вопрос.
— Как пораскидывать? — спросила она, наивно полагая, что есть чем. — Уже раскидывала-раскидывала, а толку никакого. Хоть в каком направлении раскидывать, скажи.
Если бы я сама знала!
— Поищи, что ли, некую особенность, присущую романам Германа, — посоветовала я. — Если особенность эту найдем, будем искать, каким образом с ней увязываются твои подруги. Понимаешь? Так до сути и дойдем путем логики и умозаключений. Логики и умозаключений!
Думаю, Алиса слышала эти слова, психолог же все-таки, но вряд ли она когда догадывалась, что именно они означают. Поэтому она спросила:
— Соня, не пойму, куда ты клонишь? Куда ты клонишь?
— Сама не пойму. Ну вспомни, с чего обычно начинается новый роман Германа. Вспомни его привычки… Черт, чем нам это поможет, сама не знаю! — в конце концов разозлилась я.
И вот тут-то Алиса меня поразила.
— А я, кажется, знаю! — воскликнула она. — Все романы Германа начинались в Мексике. Будто кто заколдовал его. Съездит в Мексику, и готово.
— Так не пускай его туда, не пускай, — начала было я поучать Алису, но осеклась. Осеклась, потому что меня осенило.
— Знаю, как мы отравительницу найдем! — ликуя, закричала я. — Алиса, ты гений!
Только собственная глупость могла заставить меня произнести эти неуместные слова. Гений и Алиса — антонимы. Вот что делает с людьми радость, я уже готова была расхваливать и ум Алисы. Впрочем, она вторично меня удивила, сказав:
— Как искать отравительницу, теперь знаю и я. Та, которая недавно была в Мексике, и травит меня, и травит меня.
— Вот это да! Ты не веришь своим подругам? И при этом их защищаешь?
— Всего лишь опасаюсь, чтобы они не навредили и тебе, — всхлипывая, призналась Алиса.
— Мне? А при чем здесь я?
— Ты же, неугомонная, начнешь к ним приставать. Это ужасно! Кто-то из моих подруг решился на убийство. Можешь пострадать и ты, если сунешь свой нос в чужую тайну, в чужую тайну! — заламывая руки, воскликнула Алиса.
— Конечно, суну, конечно, суну, — заверила я.
— Это опасно, это опасно, — встряла Марго. Я строго на нее посмотрела и изрекла:
— Кому-то срочно пора в оранжерею, пора цветы удобрять, цветы удобрять.
Марго поджала губы, подхватила ведро и нехотя поплелась вверх по лестнице. Я проводила ее нетерпеливым взглядом и, когда Марго скрылась в мастерской, уставилась на Алису.
— Ну, — сказала я, подпирая руками бока, — рассказывай, дорогуша, что здесь происходит? Что здесь происходит?
Алиса перестала плакать, осушила платочком глаза и промямлила:
— Ничего не происходит, ничего не происходит.
— Да, если не считать той мелочи, что ты потихоньку загинаешься. Рассказывай, или я иду собирать чемодан. Останешься одна, останешься одна,
Алиса испугалась и начала рассказывать:
— Я скрывала от тебя, но в наших отношениях с Германом не все так ладно, как выглядит, как выглядит. Много лет назад Герман страстно влюбился. Почувствовав охлаждение, я страдала, изводила себя, а когда получила анонимку, получила анонимку…
Признаться, я растерялась. Что она говорит, эта несчастная? При чем здесь Герман?
— Алиса! — закричала я. — Какой Герман? Какой Герман?
— Мой! Мой! — вторила мне Алиса.
— Это понятно, но зачем ты мне это рассказываешь? Рассказываешь.
— Слушай, слушай, — рассердилась Алиса. — Ты сбиваешь меня, сбиваешь меня.
«Этак она никогда до сути не дойдет», — испугалась я и решила молчать. Алиса продолжила:
— Получив анонимку, я узнала, что он мне изменяет. Правда, не узнала с кем, но так была убита горем, что решила покончить собой, покончить с собой.
Я пришла в ужас:
— Сумасшедшая! Сумасшедшая!
— Герман был тогда в Мексике, — скорбно сообщила Алиса. — Он почуял неладное, примчался в Ленинград и спас меня, спас меня. Я показала ему анонимку, он признался, что согрешил, но поклялся мне в вечной любви и со слезами просил прощения, просил прощения.
— И ты простила? И ты простила? — изумилась я, конечно же, вспоминая своего Евгения.
Алиса потупилась:
— Простила. Некоторое время мы жили душа в душу, и вдруг, и вдруг…
— Опять охлаждение?
— Да. Все повторилось. Вплоть до анонимки. Герман клялся вновь, что увлекся, сглупил, но любит только меня, только меня.
Я с укоризной взглянула на Алису:
— И ты опять поверила, опять поверила. Она горько вздохнула и призналась:
— Увы, да. Мы помирились и снова жили душа в душу. Ты видела сама, видела сама.
Узнать такое о жизни подруги всегда интересно, но все же я спросила:
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Чтобы ты знала — Герман не святой, не святой, — опять заливаясь слезами, ответила Алиса.
Я выразительно закатила глаза, воздела руки и воскликнула:
— О боже! Герман не святой! А кто святой? Святые на небе, а не здесь, в этом аду. На грешной земле недалеко до греха и святому. Кстати, ты столько лет скрывала от меня его похождения, а твои подруженьки в курсе? — ревниво поинтересовалась я.
Алиса отрицательно покачала головой:
— От всех скрывала, от всех скрывала. Я удивилась:
— Зачем же ты на вернисаже затеяла тот глупый разговор? Зачем начала рассказывать, что Герман когда-то изменял тебе? Таилась-таилась, и вдруг такие сообщения. Признаться, я подумала, что ты просто шутишь. Уверена, и все так подумали, все так подумали.
Алиса внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Неужели ты не догадываешься, с какой целью я затеяла тот разговор?
Я растерялась и пролепетала:
— Нет, не догадываюсь, но, возможно, мне просто не хватает информации, не хватает информации.
— Так слушай. Соня, я уверена, Герман и в этот раз сбежал от меня в Мексику, он без ума от новой своей пассии. Так было в первый раз, во второй, так происходит и сейчас. Он опять влюбился, и на этот раз серьезно. Боюсь, он хочет развестись, развестись.
Услышанное так испугало и удивило меня, что я не поверила своим ушам. Герман хочет бросить Алису? И поэтому убегает в Мексику?
— Ничего не пойму, — рассердилась я. — Можешь ты толково объяснить, откуда у тебя такая информация? Опять получила анонимку? Получила анонимку?
— Нет, подслушала его телефонный разговор, — с новыми рыданиями сообщила Алиса. — По сотовому он разговаривал с этой женщиной, объяснял ей, что я могу догадаться, что нельзя рисковать. В общем, я поняла, что это кто-то из моих подруг, из моих подруг.
— И что ты ему сказала?
— Ничего. Он очень изменился. Если Герман догадается, что я знаю о его романе, то сразу поднимет разговор о разводе. До тех пор, пока я пребываю в неведении, он не решится сообщить мне о своих планах. Он трус! Трус!
— Как все мужчины, — успокоила я ее.
Алиса закрыла лицо руками, уронила голову на колени и заплакала так, что я запаниковала. Она икала, хлюпала, хрюкала и подвывала, задыхаясь и не в силах вымолвить ни слова. Я позвала Марго. Вдвоем мы кое-как отпоили ее лекарствами. Когда Алиса немного успокоилась, я выпроводила Марго и спросила:
— Следовательно, тогда, на вернисаже, ты ляпнула об измене Германа, чтобы посмотреть на реакцию подруг?
— Да, — кивнула Алиса.
Тут же пожалела я, что не знала в свое время, как и на кого смотреть. Уж я бы сразу подлую негодницу разоблачила, но теперь придется ограничиться лишь наблюдательностью Алисы.
— И какова была их реакция? — горюя, поинтересовалась я.
— Обычная. Все подумали, что это шутка.
— Ха. Наивно было полагать, что эта змея так запросто даст себя разоблачить. Но почему ты решила, что Герман хочет тебя оставить? Знаешь же пословицу: седина в бороду — бес в ребро. Погуляет и вновь вернется, как было уже не раз.
Алиса скорбно покачала головой:
— Нет, теперь не вернется. Он даже мне не звонит. Как уехал, так нет от него ни одной весточки. Теперь он точно бросил меня.
Я растерялась. А как же телеграммы, звонки?
— Алиса, ты все придумала? Ты обманывала меня? Обманывала меня?
— Да, все устроила так, чтобы змея эта не радовалась. Пускай думает, что Герман не бросил меня, пусть думает, что он дурит ее, дурит ее.
— Разумно, — одобрила я. — Продолжай в том же духе. Но объясни мне, пожалуйста, зачем этой стерве травить соперницу? Ведь Герман тебя уже бросил.
Алиса задумалась.
— Знаешь, — наконец произнесла она, — сама голову ломаю. Наверное, он сомневается. Мы с ним столько лет прожили, страшно ему, не знает, как мне сказать. В последнее время я тщательно следила за собой, не давала ему повода для ссор, была нежна.
— Короче, — подытожила я, — Герман может очень долго сомневаться.
— Да-а, — вздохнула Алиса, — а она не уверена, чем эти сомнения закончатся. Боится, что он в конце концов останется со мной. Вот если я случайно умру…
— Если ты случайно умрешь, — воскликнула я, — не придется делить и все то, что вы с Германом нажили. Точнее, все, что он нажил сам, а при разводе решит оставить тебе в качестве прощального подарка.
Зная характер Германа, я не сомневалась, что, бросив Алису, он постарается хоть имуществом компенсировать свой уход. Герман, как большинство мужчин, чрезвычайно высокого о себе мнения. Считает себя невообразимой ценностью. Конечно же, он сочувствует Алисе: еще бы, такую драгоценность потерять. Нет сомнений, Герман оставит бедняжке Алисе эту квартиру, как и многое Другое.
«А зная характеры подруг Алисы, — подумала я, — несложно предположить, что ни одну из них такой расклад не устроит».
— Ах, как жалко, что бестолковая Марго раньше времени все разболтала, — досадовала я. — Как же нам узнать, кто украл эти подарки? Признавайся, кому ты давала ключи от квартиры?
— Ах, Соня, — рассердилась Алиса. — Будто не знаешь, ключи есть у всех.
— Просто удивительно, как вы живете! — ужаснулась я. — Дом полная чаша, и у всех друзей есть от него ключи. Приходи и бери что хочешь.
— Но ничего же не пропало. Ты, Соня, вообще забываешь закрывать свою квартиру, уж лучше бы раздавала ключи.
Здесь Алиска права, порой я действительно забываю закрыть входную дверь, но об этом никто не знает. Впрочем, меня спасает девятый этаж — воры ленивы.
Я глянула на часы — время близилось к полудню.
— Когда меняется консьержка? — спросила я.
— Давно уже сменилась, — ответила Алиса. — Думаешь, она заметила, кто к нам приходил? Ночью консьержки обычно спят, а у всех моих подруг есть ключи от подъезда. Не думаю, что ее стали бы будить.
— И все же не вредно было бы спросить.
— Иди спроси, все консьержки живут в нашем подъезде. Надо только выяснить, кто дежурил этой ночью. Сейчас узнаю.
Алиса позвонила дежурной и сообщила мне:
— Это соседка Марго. Нам повезло, она страдает бессонницей. Пойдем выясним, может, она заметила, кто приходил этой ночью.
Я пожалела, что не могу назвать точное время. Однако этого и не понадобилось. Консьержка абсолютно уверенно заявила, что запустила в дом последнего жильца ровно в два часа ночи, и после этого до шести утра никакого движения в подъезде не было. Несколько раз я спросила, не ошибается ли она, не заснула ли, не пропустила ли кого-нибудь, но она стояла на своем, повторяя: «У нас приличный дом, здесь по ночам люди спят, а не бродят». В конце концов я разозлилась и сказала:
— Как же не бродят ваши жильцы, когда я своими ушами слышала, что среди ночи работал лифт!
Консьержка почему-то растерялась и сказала:
— Знаете, я тоже слышала, но не представляю, чем это объяснить. Из подъезда никто не выходил, могу хоть на Библии поклясться.
В общем, ушли мы от нее несолоно хлебавши.
— Как же такое получается? — не переставала изумляться Алиса.
— Одно из двух, — предположила я, — или консьержка врет, она вылечила свою бессонницу и спала этой ночью сном праведника, или у твоей отравительницы есть сообщник, проживающий в этом подъезде. Третьего не дано.
Алиса со мной согласилась.
Конечно же, все наши планы рухнули. Отбросив наряды, мы отказались от прогулки по каналам и Неве. Уселись в холле и принялись гадать, кто из подруг Алисы соблазнил Германа.
— Фаину сразу можно исключить, — сказала я, вспоминая ее растительность на лице и бородавку на носу. — Герман на такого урода не польстится.
Алиса задумалась и возразила:
— Не стала бы исключать и Фаину, это я тебе как психолог говорю. Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.
Как тут не возмутиться?
— Я плохо знаю мужчин? — возмущенно воскликнула я.
— Да, — подтвердила Алиса. — Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.
— Да я их совсем не знаю! Во всяком случае, к такому выводу пришла после развода с Евгением. Ладно, черт с тобой, раз ты психолог. Не будем и Фаину исключать, хотя лично я, убивать будут, не смогу представить, как твой рафинированный Герман может затеять роман с мужеподобной Фаиной.
— И все же, поверь мне, это возможно. Видала примеры и невероятней, — заверила Алиска. Пришлось согласиться.
— В таком случае, — пригорюнилась я, — под подозрением остаются все. Если ты не исключаешь и Фаины, что тогда о Лоре с Кариной говорить и уж тем более о красавице Нюрке.
— Увы, да, — согласилась Алиса.
— И что же у нас получается? Снова никаких зацепок? Эти твари покушаются на тебя, а мы ни гуту?
— Но если отрава была в подарках, значит, теперь мне ничто не грозит, ничто не грозит, — обрадовалась Алиса.
Никак не могла разделить ее радости.
— Не обольщайся, — ответила я, — если кому-то приспичило тебя отравить, глупо надеяться, что он передумает. При всей моей антипатии к твоим Фаням, Лорам, Каринам и Нюрам дурами их назвать нельзя, и в этом твоя беда.
Меня всегда удивляло, зачем глупые женщины заводят умных подруг? Ясное дело, не имея своего ума, они надеются на чужой, но как несбыточны эти надежды.
— Алиса, — сказала я, — ты понимаешь, что нет у меня ни возможности, ни желания поселиться у тебя навечно. Возраст уже не тот, чтобы тянуть с устройством личной жизни. К тому же у меня сын. Рано или поздно я вернусь к себе, следовательно, рано или поздно твоя соперница отравит тебя.
Алиса охнула и побледнела.
— И что же делать? — испуганно спросила она. — Идти в милицию?
— В милицию?
Я представила, какой фурор произведет она в милиции. Нет, доблестные служители порядка, конечно же, будут рады видеть нашу красотку Алису, но и посмеются над ней вволю.
— Надо отравителя срочно искать, — сказала я. — Не ной, а помогай мне.
— Но как?
— Пораскинь мозгами.
Сказала, и, честное слово, самой стало смешно. Чем ей, бедной, раскидывать? Алису же заинтересовал другой вопрос.
— Как пораскидывать? — спросила она, наивно полагая, что есть чем. — Уже раскидывала-раскидывала, а толку никакого. Хоть в каком направлении раскидывать, скажи.
Если бы я сама знала!
— Поищи, что ли, некую особенность, присущую романам Германа, — посоветовала я. — Если особенность эту найдем, будем искать, каким образом с ней увязываются твои подруги. Понимаешь? Так до сути и дойдем путем логики и умозаключений. Логики и умозаключений!
Думаю, Алиса слышала эти слова, психолог же все-таки, но вряд ли она когда догадывалась, что именно они означают. Поэтому она спросила:
— Соня, не пойму, куда ты клонишь? Куда ты клонишь?
— Сама не пойму. Ну вспомни, с чего обычно начинается новый роман Германа. Вспомни его привычки… Черт, чем нам это поможет, сама не знаю! — в конце концов разозлилась я.
И вот тут-то Алиса меня поразила.
— А я, кажется, знаю! — воскликнула она. — Все романы Германа начинались в Мексике. Будто кто заколдовал его. Съездит в Мексику, и готово.
— Так не пускай его туда, не пускай, — начала было я поучать Алису, но осеклась. Осеклась, потому что меня осенило.
— Знаю, как мы отравительницу найдем! — ликуя, закричала я. — Алиса, ты гений!
Только собственная глупость могла заставить меня произнести эти неуместные слова. Гений и Алиса — антонимы. Вот что делает с людьми радость, я уже готова была расхваливать и ум Алисы. Впрочем, она вторично меня удивила, сказав:
— Как искать отравительницу, теперь знаю и я. Та, которая недавно была в Мексике, и травит меня, и травит меня.
ГЛАВА 15
Поразмыслив, я пришла к выводу, что если Алиса права, и Герман действительно завел интрижку с ее подругой, то скорей всего это Нюра. Во-первых, она самая красивая, во-вторых, бездетная, в третьих, больше всех настроена на интрижки.
Карина, конечно, по части интрижки от Нюры не отстает, а может, и опережает ее по количеству амуров, но слишком она страстна и бесхитростна. Вряд ли пылкая Карина способна так долго таиться. Подруги давно знали бы о ее романе с Германом. Вот Лора способна долго таиться, но у нее счастливая татарская семья: дети, муж, бизнес. Фаина…
Представить Фаину любовницей Германа я по-прежнему не могла, именно поэтому решила начать свое расследование с нее.
Фаина известный дуролом, говорит все, что взбредет в голову. Она не привыкла скрывать свое мнение и порой, образно выражаясь, такие горбушки лепит, что хоть святых выноси. Это ее качество сильно пугает окружающих, но мне оно может быть очень полезно. Правда, лишь в том случае, если Фаня захочет говорить о подругах, которых любит, пусть и по-своему.
Как заставить Фаину говорить о своих подругах да еще со мной, Мархалевой, которую она на дух не переносит?
Страшно мучил меня этот вопрос.
Поскольку начинать надо с Фаины, а в первые подозреваемые я определила Нюру, то к ней и поехала.
Надменная Нюра похлеще Фаины не любила меня, но к ней я знала подход. Нюра с детства обожала лесть и мгновенно проникалась симпатией к говорившему ей комплименты. Правда, симпатия эта всегда оказывалась весьма кратковременна, но в долгой я и не нуждалась.
Алиса позвонила Нюре и попросила оказать мне любезность: посоветовать приличную портниху. Тот, кто знает мое самомнение, поймет, почему Нюра с радостью согласилась, — она была польщена просьбой Алисы так сильно, что даже пригласила меня в гости.
«Эта Мархалева, эта гордячка и зазнайка, спрашивает у меня совета, — наверняка подумала она, — значит, ценит мой вкус. И вообще, я ей симпатична, а Мархалева, между прочим, известная писательница, можно сказать, звезда, хоть мне это и смешно. В любом случае дружба с ней престижна и полезна, так почему бы не задружить, если она сама набивается?»
Судя по всему, я мыслила верно, Нюра приняла меня с распростертыми объятиями, щедро угощала, демонстрируя дружеское расположение. Когда стало ясно, что контакт установлен, я решила приступить к делу.
— Да, — словно только что вспомнив, воскликнула я, — покажи свое новое платье!
— Какое? — расцветая улыбкой, спросила Нюра.
— То, которое сильно ругала Фаня.
Здесь я говорила наобум, точно зная, что когда-нибудь что-нибудь Фаина уж обязательно обругает — без этого она просто не может.
Как и ожидала, я попала в цель. Нюра нахмурилась и пробурчала:
— Салатное, что ли? Оно неновое давно. Уже и не ношу его. Вот Фанька ко мне пристала! Вспоминает и ругает, а тут уже и не о чем говорить.
— И все же покажи, — попросила я. Нюра покопалась в шкафу и достала совершенно невозможное платье цвета молодого салата.
«Цвет, конечно, пойдет к ее зеленым глазам, — подумала я, — но сухощавая Нюрка в этом длинном облегающем платье будет похожа на гусеницу».
— Какая прелесть! — воскликнула я. — Примерь, пожалуйста, хочу посмотреть, как этот наряд сидит на твоей потрясной фигуре.
Нюра растаяла и полезла в наряд. Давалось ей это с трудом, видимо, за то время, пока платье висело в шкафу, хозяйка успела поправиться, хотя, на мой взгляд, она все равно была безобразно худа.
— Не смотри, не смотри пока, — пыхтя и извиваясь змеей, просила она, — сейчас застегну «молнию», взойду на каблуки, и тогда можно смотреть.
Когда запыхавшаяся Нюрка предстала передо мной во всей своей красе, я ахнула и, подумав:
«Ужас какой!» — восторженно закричала:
— Бесподобно! Нет, Фаня не права, платье прелесть! Оно подчеркивает все достоинства твоей фигуры.
Нюрка расплылась в улыбке. Краснея от удовольствия, пожаловалась:
— А Фаня все буравит, что в этом платье я похожа на гусеницу.
— За-ависть, только за-ависть, — заверила я. — Ты в нем неотразима. Хоть бери и себе шей такое. Нет, платье просто шик!
Услышав мои похвалы, Нюрка вдохновилась и закричала:
— Это еще ерунда! Сейчас покажу, что я на днях прикупила!
Ее изумрудные глаза заблестели, на щеках заиграл румянец — Нюрка помолодела. Она выгребла из шкафа все наряды. Принялась надевать их один за другим и походкой манекенщицы дефилировать по комнате. Я добросовестно аплодировала и кричала:
— Прелесть! Просто блеск!
Так продолжалось до тех пор, пока я не увидела, что Нюрка прониклась ко мне самыми теплыми чувствами.
— Слушай, Сонька, — наконец воскликнула она, — ты классная баба! Почему никогда ко мне не зайдешь, не посидишь запросто, без церемоний?
— Редко в Питере бываю, — пожаловалась я. — Хоть и дел здесь по горло.
— Ты заходи, почаще заходи, всегда тебе рада, — пригласила Нюрка, возвращаясь к зеркалу и с удовольствием разглядывая в нем себя. — Так, говоришь, и этот костюмчик мне идет?
— Бес-по-доб-но, — заверила я. — И Фаня еще будет утверждать, что у тебя ни вкуса, ни фигуры, только хвастовство и снобизм. По мне, ты и хороша, и мила.
Нюра изменилась в лице и закричала:
— Фанька говорит, что у меня нет фигуры? Это она-то говорит? Эта горилла?
Демонстрируя скорбь, я кивнула и прошептала:
— Как это ни глупо, да.
Нюрка подперла руками бока и с чувством негодования вопросила:
— Вот кто после этого Фаина? Кто она? Кто?
— Нехорошая женщина, — подсказала я. Мгновенно забыв про наряды, Нюрка плюхнулась рядом со мной на диван, схватила меня за руки и запричитала:
— Сонька, ты же видишь, как запросто я со всеми, так почему она заладила про снобизм?
— За-ависть!
И вот тут-то ее прорвало. Памятуя, чья я подруга, Нюрка больше всего упирала на аргументы, касающиеся Алисы, понимая, что уж тогда-то я не останусь безучастна.
— Точно, зависть! — согласилась она. — Завидует, причем всем. Знаешь, что она сказала, когда мы возвращались с Алискиного вернисажа?
Я закатила глаза:
— Могу представить!
— «Не картины, а мазня!» — сказала Фаня. «Истина!» — подумала я, а Нюрка вдохновенно продолжила:
— Лора напомнила о положительных отзывах критиков, Фанька же начала нас убеждать, что критиков Герман купил. Страшно завидует она Алиске.
— Если и завидует, то беззлобно, — притворно заступилась я.
Нюрка возмутилась:
— Что-о?! Беззлобно?!
— Да, беззлобно. Ни разу не видела, чтобы Фаня злорадствовала. Конечно, она излишне прямолинейна и груба, но не злорадна. Порой она и не подозревает, что ранит подруг своим искренним мнением.
— Ха! Ты слишком хорошо о ней думаешь. Фаня злорадна. Когда Алиска получила анонимку и полезла в петлю, Фаня целый год ходила счастливая. В таком приподнятом настроении с тех пор ее никто больше не видел. Кстати, я просто уверена, что сама же Фаина анонимку и послала.
Нюра так увлеклась, что не заметила, как проболталась, я же сделала вид, что пропустила «анонимку» мимо ушей.
«Помолчим до поры до времени», — решила я.
Нюрка тем временем вошла во вкус и осуждала Фаину с большим смаком.
— Всех, всех ненавидит эта горилла, — страстно сообщала она. — Лору курицей за глаза называет, Карину мартовской кошкой, Алиску дразнит овцой, а тебя звездуньей-сказочницей.
— Что-о-о-о?!
Я как ужаленная подскочила и…
Короче, не могу сказать, что стоически перенесла сообщение Нюрки. Тут же захотелось побить и ее, и Фаню, однако я сдержалась и подумала:
«Вот теперь пора! Пора приниматься за дело!»
— Дорогая, у меня появилась срочная необходимость видеть Фаину! — вставая с дивана, воскликнула я. — Так что извини, но вынуждена тебя покинуть. Не волнуйся, Фане о нашем разговоре ни слова не скажу.
— Да я сама ей сейчас кое-что скажу! — грозно пообещала Нюрка, хватая телефон.
Не желая мешать общению старых подруг, я послала Нюрке воздушный поцелуй и удовлетворенная отправилась к Фаине.
— Ты, Мархалева, бесы тебя дери! — завопила она, едва я переступила порог ее кабинета. — Зачем пустила новую сплетню? Зачем Нюрку натравила на меня? И вообще, что ты взъелась? Чем я не угодила?
— Фаня, дорогая, — делая невинные глаза, сказала я, — как могла ты обо мне такое подумать? Сама знаешь, как я к тебе отношусь…
— Знаю, ненавидишь! — заявила она.
— Фанечка, ты прямолинейна, а простоту я выше всего в людях ценю, — обиженно надувая губы, призналась я. — Да, согласна, мы часто ругаемся…
Карина, конечно, по части интрижки от Нюры не отстает, а может, и опережает ее по количеству амуров, но слишком она страстна и бесхитростна. Вряд ли пылкая Карина способна так долго таиться. Подруги давно знали бы о ее романе с Германом. Вот Лора способна долго таиться, но у нее счастливая татарская семья: дети, муж, бизнес. Фаина…
Представить Фаину любовницей Германа я по-прежнему не могла, именно поэтому решила начать свое расследование с нее.
Фаина известный дуролом, говорит все, что взбредет в голову. Она не привыкла скрывать свое мнение и порой, образно выражаясь, такие горбушки лепит, что хоть святых выноси. Это ее качество сильно пугает окружающих, но мне оно может быть очень полезно. Правда, лишь в том случае, если Фаня захочет говорить о подругах, которых любит, пусть и по-своему.
Как заставить Фаину говорить о своих подругах да еще со мной, Мархалевой, которую она на дух не переносит?
Страшно мучил меня этот вопрос.
Поскольку начинать надо с Фаины, а в первые подозреваемые я определила Нюру, то к ней и поехала.
Надменная Нюра похлеще Фаины не любила меня, но к ней я знала подход. Нюра с детства обожала лесть и мгновенно проникалась симпатией к говорившему ей комплименты. Правда, симпатия эта всегда оказывалась весьма кратковременна, но в долгой я и не нуждалась.
Алиса позвонила Нюре и попросила оказать мне любезность: посоветовать приличную портниху. Тот, кто знает мое самомнение, поймет, почему Нюра с радостью согласилась, — она была польщена просьбой Алисы так сильно, что даже пригласила меня в гости.
«Эта Мархалева, эта гордячка и зазнайка, спрашивает у меня совета, — наверняка подумала она, — значит, ценит мой вкус. И вообще, я ей симпатична, а Мархалева, между прочим, известная писательница, можно сказать, звезда, хоть мне это и смешно. В любом случае дружба с ней престижна и полезна, так почему бы не задружить, если она сама набивается?»
Судя по всему, я мыслила верно, Нюра приняла меня с распростертыми объятиями, щедро угощала, демонстрируя дружеское расположение. Когда стало ясно, что контакт установлен, я решила приступить к делу.
— Да, — словно только что вспомнив, воскликнула я, — покажи свое новое платье!
— Какое? — расцветая улыбкой, спросила Нюра.
— То, которое сильно ругала Фаня.
Здесь я говорила наобум, точно зная, что когда-нибудь что-нибудь Фаина уж обязательно обругает — без этого она просто не может.
Как и ожидала, я попала в цель. Нюра нахмурилась и пробурчала:
— Салатное, что ли? Оно неновое давно. Уже и не ношу его. Вот Фанька ко мне пристала! Вспоминает и ругает, а тут уже и не о чем говорить.
— И все же покажи, — попросила я. Нюра покопалась в шкафу и достала совершенно невозможное платье цвета молодого салата.
«Цвет, конечно, пойдет к ее зеленым глазам, — подумала я, — но сухощавая Нюрка в этом длинном облегающем платье будет похожа на гусеницу».
— Какая прелесть! — воскликнула я. — Примерь, пожалуйста, хочу посмотреть, как этот наряд сидит на твоей потрясной фигуре.
Нюра растаяла и полезла в наряд. Давалось ей это с трудом, видимо, за то время, пока платье висело в шкафу, хозяйка успела поправиться, хотя, на мой взгляд, она все равно была безобразно худа.
— Не смотри, не смотри пока, — пыхтя и извиваясь змеей, просила она, — сейчас застегну «молнию», взойду на каблуки, и тогда можно смотреть.
Когда запыхавшаяся Нюрка предстала передо мной во всей своей красе, я ахнула и, подумав:
«Ужас какой!» — восторженно закричала:
— Бесподобно! Нет, Фаня не права, платье прелесть! Оно подчеркивает все достоинства твоей фигуры.
Нюрка расплылась в улыбке. Краснея от удовольствия, пожаловалась:
— А Фаня все буравит, что в этом платье я похожа на гусеницу.
— За-ависть, только за-ависть, — заверила я. — Ты в нем неотразима. Хоть бери и себе шей такое. Нет, платье просто шик!
Услышав мои похвалы, Нюрка вдохновилась и закричала:
— Это еще ерунда! Сейчас покажу, что я на днях прикупила!
Ее изумрудные глаза заблестели, на щеках заиграл румянец — Нюрка помолодела. Она выгребла из шкафа все наряды. Принялась надевать их один за другим и походкой манекенщицы дефилировать по комнате. Я добросовестно аплодировала и кричала:
— Прелесть! Просто блеск!
Так продолжалось до тех пор, пока я не увидела, что Нюрка прониклась ко мне самыми теплыми чувствами.
— Слушай, Сонька, — наконец воскликнула она, — ты классная баба! Почему никогда ко мне не зайдешь, не посидишь запросто, без церемоний?
— Редко в Питере бываю, — пожаловалась я. — Хоть и дел здесь по горло.
— Ты заходи, почаще заходи, всегда тебе рада, — пригласила Нюрка, возвращаясь к зеркалу и с удовольствием разглядывая в нем себя. — Так, говоришь, и этот костюмчик мне идет?
— Бес-по-доб-но, — заверила я. — И Фаня еще будет утверждать, что у тебя ни вкуса, ни фигуры, только хвастовство и снобизм. По мне, ты и хороша, и мила.
Нюра изменилась в лице и закричала:
— Фанька говорит, что у меня нет фигуры? Это она-то говорит? Эта горилла?
Демонстрируя скорбь, я кивнула и прошептала:
— Как это ни глупо, да.
Нюрка подперла руками бока и с чувством негодования вопросила:
— Вот кто после этого Фаина? Кто она? Кто?
— Нехорошая женщина, — подсказала я. Мгновенно забыв про наряды, Нюрка плюхнулась рядом со мной на диван, схватила меня за руки и запричитала:
— Сонька, ты же видишь, как запросто я со всеми, так почему она заладила про снобизм?
— За-ависть!
И вот тут-то ее прорвало. Памятуя, чья я подруга, Нюрка больше всего упирала на аргументы, касающиеся Алисы, понимая, что уж тогда-то я не останусь безучастна.
— Точно, зависть! — согласилась она. — Завидует, причем всем. Знаешь, что она сказала, когда мы возвращались с Алискиного вернисажа?
Я закатила глаза:
— Могу представить!
— «Не картины, а мазня!» — сказала Фаня. «Истина!» — подумала я, а Нюрка вдохновенно продолжила:
— Лора напомнила о положительных отзывах критиков, Фанька же начала нас убеждать, что критиков Герман купил. Страшно завидует она Алиске.
— Если и завидует, то беззлобно, — притворно заступилась я.
Нюрка возмутилась:
— Что-о?! Беззлобно?!
— Да, беззлобно. Ни разу не видела, чтобы Фаня злорадствовала. Конечно, она излишне прямолинейна и груба, но не злорадна. Порой она и не подозревает, что ранит подруг своим искренним мнением.
— Ха! Ты слишком хорошо о ней думаешь. Фаня злорадна. Когда Алиска получила анонимку и полезла в петлю, Фаня целый год ходила счастливая. В таком приподнятом настроении с тех пор ее никто больше не видел. Кстати, я просто уверена, что сама же Фаина анонимку и послала.
Нюра так увлеклась, что не заметила, как проболталась, я же сделала вид, что пропустила «анонимку» мимо ушей.
«Помолчим до поры до времени», — решила я.
Нюрка тем временем вошла во вкус и осуждала Фаину с большим смаком.
— Всех, всех ненавидит эта горилла, — страстно сообщала она. — Лору курицей за глаза называет, Карину мартовской кошкой, Алиску дразнит овцой, а тебя звездуньей-сказочницей.
— Что-о-о-о?!
Я как ужаленная подскочила и…
Короче, не могу сказать, что стоически перенесла сообщение Нюрки. Тут же захотелось побить и ее, и Фаню, однако я сдержалась и подумала:
«Вот теперь пора! Пора приниматься за дело!»
— Дорогая, у меня появилась срочная необходимость видеть Фаину! — вставая с дивана, воскликнула я. — Так что извини, но вынуждена тебя покинуть. Не волнуйся, Фане о нашем разговоре ни слова не скажу.
— Да я сама ей сейчас кое-что скажу! — грозно пообещала Нюрка, хватая телефон.
Не желая мешать общению старых подруг, я послала Нюрке воздушный поцелуй и удовлетворенная отправилась к Фаине.
* * *
Фаина рвала и метала.— Ты, Мархалева, бесы тебя дери! — завопила она, едва я переступила порог ее кабинета. — Зачем пустила новую сплетню? Зачем Нюрку натравила на меня? И вообще, что ты взъелась? Чем я не угодила?
— Фаня, дорогая, — делая невинные глаза, сказала я, — как могла ты обо мне такое подумать? Сама знаешь, как я к тебе отношусь…
— Знаю, ненавидишь! — заявила она.
— Фанечка, ты прямолинейна, а простоту я выше всего в людях ценю, — обиженно надувая губы, призналась я. — Да, согласна, мы часто ругаемся…