Миняйло Виктор. Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

   Но он видел все, даже больше. Увидел еще безоблачное небо в ее глазах, ее поле - свое поле, ее и свою тоску, и напоследок - влажную ласку, которая прояснилась для него в ее взгляде.
   Подошел к ней вплотную, обнял, шевельнул губами:
   - Вы... ты... - И поцеловал в сухие обветренные уста.
   - Ох... - вздохнула София. Не ответила на поцелуй, а прижалась к нему всем телом, задрожала каждой жилкой. Потом высвободилась с непонятным даже ей самой спокойствием. - Не надо. Кто-нибудь увидит. - И, облегченно вздохнув, снова взглянула ему в глаза - на этот раз с откровенной нежностью, с благодарностью - понял! - с обещанием - на всю жизнь!
   Перевязала платок и тоном собственницы - и поля, и этого красивого парубка, что удостоился ее ласки, сказала деловито:
   - На той неделе будем косить. - Коротко засмеялась и легонько шлепнула его по затылку: - Смог молодицу обнять, хватит сил и для косы!..
   Потом застеснялась, и всю дорогу шли они как чужие.
   В хате при Яринке София покрикивала на Степана, избегая его взгляда.
   Степану было не по себе.
   Настал вечер. Тянулся он почему-то неимоверно долго.
   Улеглись спать.
   Степан ворочался с боку на бок, скрипуче кряхтел.
   София лежала на топчане тихо-тихо, и именно поэтому Степан знал - не спит.
   Долго прислушивался, тихо ли в комнате, где спала Яринка, - ему казалось, что и она еще не сомкнула глаз.
   Поднялся, сел на лавке. Слушал. Даже в ушах звенело. Потом на цыпочках, затаив дыхание, подошел к постели Софии. Сцепив зубы, страдал от скрипа досок, когда укладывался рядом с ней.
   София как бы испуганно отшатнулась, но он знал, что притворяется, не спала, ждала. И хотя она не отталкивала его, все тело от напряжения стало будто каменным.
   - Не надо... не надо... грех... Вот когда к венцу... Вот крест святой - я... не такая!
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой автор вне очереди сообщает, как Яринку
   впервые вывезли в свет, рассказывает про обоюдоострый меч на ложе
   Тристана и Изольды, о трех музыкантах и первых девичьих горестях
   Как-то в воскресенье из Половцев, где раньше была экономия, а теперь располагался совхоз, приехал табельщик нанимать поденных.
   Табельщик был долговязый рябоватый парень, худощавый, с оловянными глазами, в галифе, обшитом потертой кожей, и в австрийских башмаках.
   - Эй, девчата, молодицы, сбегайтесь на бураки рядиться! Деньги будете загребать лопатой, в полдень - танцевать до упаду! - горланил он на все село.
   Сбегались к его линейке девчата. Парень, подбоченясь, с веселым превосходством поглядывал на пылающие от любопытства девичьи лица, на дородных молодиц, которые, сложив руки на груди, тоже подходили к толпе, и чувствовал себя щедрым богом, который может одарить счастьем весь род людской.
   - А как - поденно или помесячно? - спрашивали.
   - Поденно, поденно. А деньги - после работы.
   - А сколько положите?
   - По золотому и харчи из дому, - скалил тот зубы.
   - А вы не смейтесь - за смешки вам никто не пойдет!
   - Так я и говорю - по четыреста тысяч дензнаками на своих харчах.
   - Э-э, маловато!
   - Лучше бы серебром!
   - Дурная! Где ты и это возьмешь?
   - Ну, так записывайтесь. Завтра пораньше пришлю подводы.
   - Меня пишите, меня!
   - Записывайтесь быстрее, а то все равно всех не возьму. Только тех кто первые...
   Протискивались девчата вперед, заглядывали через плечи друг друга, как парень красивым своим почерком записывает их фамилии в узенькую алфавитку. Те, которые уже сподобились его внимания, удовлетворенно закусывали губы и подталкивали вперед своих лучших подруг - вот эту, дядька, запишите, ей-бо, без нее не выйду! - и дергали парубка за рукав.
   Яринка Корчук тоже пробралась сквозь толпу, но почему-то, может от волнения, ее тонкий резкий голосок не доходил до величественного парня. Она то бледнела, то краснела, но дергать табельщика за рукав побаивалась.
   И когда от нестерпимой досады в глазах ее уже заблестели слезы, веселый наниматель наконец заметил ее и от изумления фуражку даже сдвинул на затылок.
   - Ты гляди, какая!.. - вылупил он глаза. - Ну ты гляди, какая она!.. Какая!..
   Все девчата притихли, проследив за его взглядом, и, думая, что табельщик подтрунивает над Яринкой, начали злорадно хихикать.
   - Нет, ты гляди, до чего же хороша! - высказал наконец то, что думал, табельщик.
   И девчата снова умолкли, на этот раз уже обиженно.
   - Как тебя записывать?
   - Записать... записать... ну и пишите! - девушка чуть ли не плакала. - Корчук Ярина! - выкрикнула в сердцах. - Стою, стою, а вы и глазом не ведете!.. А не хотите, так и не надо!.. - совсем разгневалась она.
   - Запишем, запишем... - бормотал парень и так старательно выводил на бумаге ее фамилию, что даже губу закусил. - Так ты ж гляди, выйди, не обмани! - уставился на нее табельщик своими оловянными глазами.
   - Да выйду! - Яринка стала выбираться из толпы.
   - Смотри же!
   - Да чего вы уговариваете этого лягушонка! - возмутилась какая-то дивчина. - Ей еще и шашнадцати нету.
   Яринка метнула на нее колючий взгляд, продолговатые глаза ее сузились, и, склонив голову к плечу, показала той язык.
   - Бе-бе-бе! Перестарок! Вековуха! - И замелькала пятками.
   Мать сидела со Степаном на старых санях под грушей и лузгали тыквенные семечки. Пригоршни три их лежало у Софии в подоле, она брала сама и позволяла брать наймиту. Степан деликатно погружал в подол щепотку, посещения его были очень часты, хотя София этого, казалось, совсем не замечала.
   - Мамо, - сказала Яринка, - насыпьте и дядьке в пригоршню.
   - А разве я им не даю? - удивилась мать.
   - Дядь Степан, отбейте и наострите мне тяпку. Я нанялась на бураки.
   - С чего это ты? - удивилась София. - Иль дома работы нету?
   - На вашей работе заработаешь два белых, а третий - как снег. А мне деньги нужны.
   - Гляньте, свое хозяйство в тягость!.. - лениво возмутилась София. Не хватало еще платить тебе! Ну, да господь с тобой! Наострите ей утром тяпку.
   - Сейчас... сейчас, дя-адь!
   - А воскресенье святое ты почитаешь? Греха не боишься? - прикрикнула мать.
   - Евфросиния Петровна говорили нам, что никакого греха нет.
   - Пускай Просина Петровна берет грех на свою душу, а наших не трогает! - изрекла София. - Ну ладно, иди, не торчи перед глазами.
   Яринка остановила на матери испытующий взгляд, фыркнула, но не сказала ничего.
   Степан следил за ней настороженными глазами, сделал попытку встать, но София, рассказывая ему что-то, может, невольно, задержала наймита, положив горячие пальцы ему на руку.
   - Иди, иди, доченька, - сказала она поласковей.
   Понурившись, Яринка побрела в хату. В сенях нашла тяпку, попробовала пальцем, хотела взять брусок и наострить сама, но побоялась матери. Из кладовки вынесла узкогорлый кувшинчик, вымыла его снаружи и внутри. Теперь нужно было подумать, во что одеться завтра. В будничном никак нельзя. Ведь это впервые выйдет она людей посмотреть, себя показать. Впервые примут ее в общество взрослых, из девочки станет девушкой. И станут заглядываться на нее парубки, будут завидовать девчата, делая вид, что любят ее, а сами из себя будут выходить, ведь отныне их станет на одну больше. Будут приглядываться к ней - как одета, каким платком повязана, как работает, станут считать каждый бурачок, что срубит ненароком тяпкой, будут посылать к ней табельщика, чтобы повнимательней проверил ее работу, и это будет не раз, не два, а до тех пор, пока не привыкнут и не признают своею.
   И тогда в кругу девчат запоет она тонким звонким голосом о том, как казак копал, копал криничку недельку и две...
   И будет волновать ее песня, малиновое небо на западе - тревожное и зовущее, первые звезды на вечереющем небе, предчувствие неминуемой встречи, той беседы, когда говоришь не то, что хочется сказать, дрожащим голосом - какие-то пустяки, а все истинное скажут потемневшие глаза, горячие пальцы... И изо дня в день будет тревожить ее мысль: а каким же будет он? К кому сердце обратится грустью, чувством падения в пропасть, желанием исчезнуть, раствориться в нем?
   Которая из девчат, что уже признали ее подругой и сладко щебечут над ухом - "сестрица", станет ее разлучницей, самым лютым врагом?
   Но это все будет впереди. Это будет завтра или послезавтра, а может, через год или больше. Словом, будет тогда, когда будет.
   А сейчас надо, как сказано, подготовиться к празднику, к выезду в широкий свет.
   Нужно одеться нарядно, но так, чтобы не бросалось в глаза, - оговорят и за это. Но в то же время так, чтобы не жалко было и выстирать одежонку, порою и на коленках придется ползать.
   Разве сообразишь сама все это? Надо спросить совета. Нет, не у матери! А почему не у нее - сейчас не могла отдать себе отчета.
   Побежала к Марии Гринчишиной - третий двор ее. Она уже была на бураках, взрослая - на троицу пошел восемнадцатый.
   В саду на рядне большая семья ужинала. Взрослые громко дули в ложки с горячим кулешом, малышня отхлебывала с краешка ложки, хныкала - "голяцо".
   - Садись с нами...
   - Спасибо, что-то не хочется. А Маруся где ж?..
   - Ох, клятая девка, с гулянки и ужинать не идет...
   - Так я позднее зайду, мне она нужна...
   - Приходи. Только не стучи в окно, она, наверно, будет спать с Фаном на телеге...
   - Ой, и давно?..
   - Да уже месяца два ходят вместе...
   - А поженятся?..
   - А кто их знает. Если понравятся друг другу, так почему бы и нет. Но вот только парубок стар - через год ему в солдаты идти. А то и в этом году. Это все двадцать да еще один, эге...
   - А верно - старый...
   Забегала к Гринчишиным еще и еще. Пока, когда стемнело, посчастливилось ей застать Марию дома.
   Под навесом на телеге слышался тихий разговор.
   - Мария, эй!
   - Ты, Яринка? Подь сюда.
   Подняв голову, Мария ждала подругу. На подушке рядом с нею рассыпал свой черный чуб Теофан. Притворялся, будто спит, - пуф-ф, пуф-ф, пуф-ф...
   - Добрый вечер! - поздоровалась Яринка.
   - Здравствуй. Чего хотела?
   - Да-а...
   - А ты говори. - Не ожидая, пока Яринка разговорится, Мария решила показать свою власть над парубком: - Прими руку! - передернула плечами. Спи!
   - Ой, не спится, и не лежится, и сон ко мне не идет! - пробурчал Теофан и рассмеялся.
   - А не спится, так убирайся к черту!.. Ох уж эти парубки! - Мария быстро выпорхнула из-под кожуха, которым укрывалась со своим дружком. Пошли к перелазу, - обняла Яринку за плечи.
   - Я бы ни за что не спала с парубком, - сказала Яринка. - Они такие... ох какие!..
   - А что? - засмеялась Мария.
   - Ну, да беды с ними наберешься.
   - Вон все девки спят со своими - и ничего. Который нетерпеливый, тумака ему под бок - и будь здоров! Вот так за здорово живешь он бы меня подговорил! Чтоб до свадьбы? Ну нет!..
   - Да, да! - рассудительно поддержала подругу Яринка. - Им только бы о глупостях!..
   Посидели на перелазе, обняв столбики.
   Яринка поведала Марии все свои сомнения.
   - Не горюй, все хорошо будет. Станешь со мной, заступлюсь. Я и от десяти отбрешусь. А одеваться - так хоть голой приходи.
   - А музыканты ж будут?
   - Зато парубков не будет. Одни девки.
   - Вот хорошо! - обрадовалась Яринка. - А я думала - будут таращиться.
   - Вот разве только табельщик. Но ему нельзя - никто работать не будет.
   - И правда. Ой, как мне было боязно!..
   - Ничего. Иди спать. Да и мне пора. А тут еще Фан, черт ему в ребро, будет вертеться, как пес под сливой, спать не даст.
   - Так ты его прогони.
   - В хате душно, а на дворе одной спать страшно. Еще испугает какая-нибудь нечистая сила. Вон вчера Фан идет ко мне около полуночи, а перед ним - что-то колесом, колесом... А Фан возьми да кинь в него свою железную палку! А оно как заскулит - в собаку обратилось. Так Фан говорит: волосы у него - дыбом. Залез ко мне под кожух, а его так и трясет. Уговаривает меня: поступись, мол, не то со страху не засну.
   - А ты ему?
   - Сама, говорю, нечистой силы боюсь. Может, она случаем в тебя оборотилась?.. Ты это, спрашиваю, или не ты? Если ты, то спи, потому как только нечистая сила на грех наводит...
   Мария по-взрослому крякнула, зевнула и перекрестила рот.
   - Ну, спать! - И, не попрощавшись, пошла к телеге.
   Яринка, пугливо озираясь, побежала домой. Юркнула во двор. Спущенный с цепи пес прошелестел лопухами вдоль забора к ней, желая, очевидно, приласкаться. Яринка чуть было не умерла от страха. Узнав Кудланя, обрадовалась, схватила его за передние лапы и стала танцевать с ним. Кудлань радостно попискивал и старался лизнуть ее в лицо.
   Яринка не хотела будить мать и влезла в комнату через открытое окно. Быстренько разделась и легла спать совсем счастливая.
   Где-то в паутине жалобно жужжала муха-пленница. Яринке очень хотелось зажечь свет и освободить ее от паука, но сонная истома все сильнее охватывала тело, и она уснула внезапно, как в воду канула...
   Успела заметить только: перед глазами промелькнул какой-то поток из красных шариков да стук крови в висках - тук-тук-тук. И все сильнее слышался этот стук, эхом отдавался где-то на леваде, и сыпались искры от каждого удара, а потом вдруг целые снопы света ударили в окна, и был он таким нестерпимым, что Яринка открыла глаза.
   Играл, переливался, сверкал солнцем погожий день. Где-то во дворе слышалось: клё! клё! клё! - будто клекотал сонный аист с железным клювом. Это Степан отбивал тяпку.
   И Яринка так и не поняла - спала она или не спала. И была счастлива, что время не властно над нею.
   Торопливо оделась, плеснула холодной, колючей водой в лицо, выхватила у Степана из рук тяпку, даже не поблагодарив, и, не отвечая на уговоры матери позавтракать, выскочила на улицу.
   Мария уже ждала Яринку. Она громко зевала. Золотистые ее брови взлохматились, а лицо горело сплошным жарким румянцем, как у человека, который смертельно хочет спать. И может, поэтому девушка была очень сердита.
   - Чего так поздно? - раздраженно спросила Мария. - Иль и тебя кто тискал?
   - Ай!.. - застеснялась Яринка. - Вот, ей-богу, и не спала.
   - А чтоб они сгорели, эти парубки! - От полноты чувств Мария произнесла это густым голосом. - Сказала проклятому Фану: "Чтоб и ноги твоей больше не было на моем дворе!"
   - Да они такие, - знающим голосом подтвердила Яринка.
   - Скорей, скорей!
   Подводы должны были ждать их на выгоне, напротив церкви.
   И действительно, подруги изрядно запоздали, все телеги были заполнены девчатами, как корзины цветами. Возчики нетерпеливо оглядывались через плечо.
   Завидев Марию с Яринкой, девчата замахали на них руками, зашумели не в лад - чертовы сони, проспите и царство небесное!.. Чтоб вам и Страшный суд проспать!..
   Подругам осталось место только на задке телеги. Но они не обиделись, знали - за дело.
   Осторожно ставя ноги на спицы - трр! трр! - Яринка взобралась на телегу и упала спиной на чьи-то горячие спины.
   - Пое-е-е... - крикнул кто-то тоненько.
   Сердитый ездовой - горбатый дядька в латаной сорочке навыпуск - в сердцах хлестнул назад кнутом по девичьим плечам, коней жалел, так досталось дышлу, и подвода тронулась.
   Все угомонились, хотя кое-кто еще двигал плечами - немного бы утрястись, чтобы не так тесно.
   И вдруг - как дождь из августовской тучи - внезапно и звонко плеснула песня. Никто не знал, когда она начнется, никто не подсказал первого слова, никто не подморгнул: раз, два, начали!.. - она возникла дружно без предводителя, воодушевленно и упоенно, как бунт.
   Туман яром, туман яром
   И долиной стелется.
   За туманом ничего не видно,
   Только дуб зеленый виднеется...
   Под тем дубом - пели - колодец стоял, а из колодца девица воду брала. Опустила лишь ведерце золотое - и потерял казак покой... И грустил он, тот казак, целые столетия, и томиться будет, пока не положат песенное слово его в могилу вместе с ним...
   В самозабвении закрыв глаза, Яринка голоском своим вырывалась из леса чужих голосов ясной березкой. И была так счастлива, что собственного тела не ощущала, и не кровь текла в ее жилах, а только один голубой голосок.
   Целый венок песен сплели девчата, пока доехали до Половцев. Умолкли только тогда, когда уже проезжали по совхозному двору - оглядывались и расспрашивали у возчиков: а что это, дядь, а что вон то?.. Особенно удивили их огромные бетонные круглые ямы для коровьей мочи. Соскакивали с подвод, заглядывали вниз, ужасались - ух! ох! - не дай бог упасть! А силосная башня вызвала настоящий восторг - ну ты гляди, высокая, как церковь!..
   Рельсовая колея для подвозки жома к воловням показалась таким дивом, что некоторым захотелось прокатиться, но, осмотрев ржавые вагонетки, от которых пахнуло на них кислым, побежали назад к подводам.
   Снова выехали в степь. Плантация была ровная и гладенькая, как широкое ситцевое полотно в зеленую полосочку.
   Под вербой у канавы их уже поджидал вчерашний табельщик. Он полулежал, опершись спиною о ствол, и лениво хлестал по траве коротким арапником. Оседланный конь его дремал, понурив голову. В сторонке, в канаве, обтянув ноги юбками, сидели девушки - штатные работницы совхоза.
   - А где же ваши музыканты? - со смущенным вызовом громко спросила Яринка и съежилась, словно совершила глупость.
   Но все девушки тоже зашумели наперебой - музыканты, музыканты где?..
   - А, козочка!.. - узнал парень Яринку. - Не подвела!.. А с музыкой будет так: как поведу я этим смычком, - кивнул он на арапник, - так запоете и скрипкой, и тоненькой сопилкой. И уж танцевать станете!..
   - Мы домой убежим! Ей-богу, убежим! - Яринка совсем осмелела.
   И девушки, как эхо, поддержали ее:
   - А убежим, убежим!
   - Чтоб не обманывали!
   - Какая работа без музыки?
   - А ну-ка, цыть! - бодро вскочил парень на ноги. - Пошутил я. Будут вам музыканты. Я ж говорил - к полудню.
   - Обманете! Обманете!
   - Скажите вы им, девчата! - обратился табельщик к своим работницам.
   - Будут, будут, честное комсомольское! - подтвердила очень красивая девушка из совхозовских - смугло-румяная, с нежным овалом лица, с темным пушком на губе. - Честное комсомольское!
   - Как, как? Про что это она?
   - Какое-то комсомольское - говорит.
   - И не слыхали такого.
   - Пускай лучше побожится!
   - Им, комсомолам, божиться никак нельзя, - лукаво отозвался табельщик, - грех!
   - Гляди ж ты! Они что - и с нечистым знаются?..
   - Мы, комсомольцы, против бога, за мировую революцию! - сказала та же самая девушка, с пушком на губе.
   - Ну, чудеса, да и только!.. - всплескивали руками старшие девчата. А музыканты, видать, все же будут.
   - Пошли, разведу по рядам.
   И за табельщиком, нанизываясь из гурьбы в ожерелье, стайкой потянулись девчата. Совхозовские на правах хозяек выбегали вперед.
   Каждая занимала по три ряда.
   Яринке выпало идти между Марией и совхозовской красивой девушкой.
   Яринка начала работу очень неуверенно. По-видимому, оттого, что рядом шла опытная работница, к тому же сзади плелся табельщик.
   - Грицко, а пошли б ко всем чертям! - беззлобно прикрикнула на него смуглянка. - Чего наступаете на пятки?
   Парень засмеялся и, подбоченившись, отстал.
   - Сам проверять буду! - весело погрозил он.
   - А мы не боимся, - отозвалась Яринка каким-то сдавленным от смущения голосом.
   - Тебя как зовут? - спросила совхозовская.
   - Яринка. А ее, - кивнула на подругу, - Маруся Гринчишина.
   - А меня - Павлина Костюк.
   - А ты и вправду в этих... комсомолах?
   - А как же.
   - А банды не боишься?
   - Да немного страшновато. Ну, лесовики к нам не сунутся. У наших ружья да еще пулемет. А дядька Сидор Коряк - это кузнец - у наших за старшего. А он уж такой боевой!.. Без одного глаза... В германскую три креста получил. И на Деникина ходил, и на белополяков... У него дома сабля висит с надписью... Так он, как выпьет немного, снимет свою саблю, махнет вокруг себя - ну, как на картине, - эх, молодежь, говорит, люблю я казацкую справу!.. Особенно, говорит, приятно мне сразиться за советскую власть!..
   Яринка внимательно присматривалась, как работает Павлина, и постепенно ее собственные движения стали увереннее, а вскоре она совсем осмелела, перестала отставать от совхозовской.
   Мария сердилась:
   - Куда так гоните? Вон видите - все позади. Живыми на небо захотелось?
   - Что это она? - удивилась Павлина.
   - Да-а... Не выспалась. Парубок у нее недобрый, - засмеялась Яринка.
   - Туда же! Но работать надо как следует.
   - А вам что - больше платят? - спросила Яринка.
   - Так же, как и всем. Да только совесть нужно иметь. Если будем плохо работать, то буржуи нас без хрена съедят.
   - Так, так! - Яринка не могла представить, как это могут ее съесть без хрена.
   - А у вас на селе комсомольцев нет? - поинтересовалась Павлина.
   - А-а... Откуда они у нас возьмутся?
   - Да разве ж комсомольцами родятся?
   - А их, этих комсомолов, кто-то крестит? - поинтересовалась Мария.
   Павлина засмеялась.
   - Нет такого попа. Как захочешь в комсомол - снимай с шеи крест и записывайся в союз.
   - Рассказывай! Кто бы это креста чурался? Кто не побоялся бы кары божьей?
   - А наш Павлик, секретарь ячейки, всем доказал, что бога нет. Собралось как-то много стариков, зашла речь и о божественном. Так Павлик и заявил: "Нет бога, и все! Нет, нет и нет! - еще и кулаком в небо погрозил. - А если есть ваш бог, говорит, так пускай меня покарает!" Как он это сказал, то все и притихли. А бабка Шмулиха, ехидная такая, говорит Павлику: "А вот и покарает тебя господь, да так, что ты и не ожидаешь". Да костылем Павлика по голове. "Вот, говорит, тебя святый бог да моею грешной рукой!.." А бабы по ее примеру чуть было не разорвали Павлика. "Вы меня убеждайте, - кричит Павлик, - а бить не имеете полного права!.. Вот нету бога, нет, нет!.." Молотили его, молотили, а он, как герой, все одно на своем стоит!..
   - И гром его не побил, и хвороба не взяла? - это Мария.
   - Да ничегошеньки. Только неделю пролежал на печи.
   - А я в комсомолы не запишусь. - Мария выпрямилась и, опираясь обеими руками на тяпку, вызывающе посмотрела на Павлину.
   - Тебя никто не заставляет.
   - Вот и не запишусь! И в церковь буду ходить, и богу молиться! Вот!
   Павлина пристально глянула на нее и пожала плечами.
   - Как хочешь.
   - Не запишусь, и Яринка тоже, и никто, никто!
   Яринка молчала. Ей непонятна была раздражительность Марии, не хотела она спорить и с Павлиной. Чтобы избежать ссоры, она начала работать быстрее. Вскоре Яринка оторвалась от обеих девчат. Мария все еще бурчала что-то себе под нос, Павлина задумчиво молчала. Немного погодя она догнала Яринку, и девушки пошли впереди всех.
   Яринка сразу почувствовала, насколько опытна в работе ее новая подруга. Но веселый бес соревнования так и подталкивал ее, она все гнала и гнала вперед, хотя в горле пересохло от напряжения, а в висках стучала кровь. Постепенно какая-то серая сетка перед глазами перекрыла ей рядки, и Яринка испугалась, что срубит бураки.
   - Ой, гонимся мы... - жалобно сказала она и с тоской ожидала, чтобы Павлина пожалела ее.
   - Я могу и быстрее, - засмеялась та.
   - Не нужно, будут ругать...
   - А я не боюсь.
   Павлина, очевидно, догадалась о Яринкином затруднении и пошла медленней. Однако когда Яринка обернулась, то испугалась - оторвались они от поденщиц на добрые полгона. Некоторые из них стояли и, показывая на Павлину с Яринкой, переговаривались. Яринка знала, о чем они судачат. Но уже и ждать не могла - стыдилась Павлины. И она продолжала работать, почти не отвечая подруге, немного отстав от нее, печальная, почти несчастная.
   Как и следовало было ожидать, девчата наслали на них табельщика. Он шел по рядкам, довольно небрежно проверяя их работу, громко нахваливал: вот, мол, Павлина, вот, мол, и козочка - какая работящая! Вот, мол, счастливо замуж выйдет! Вот кому-то женка достанется!..
   И не догадывался увлеченный парень, какую недобрую услугу делает своей похвалой погрустневшей Яринке.
   Вскоре Павлина с Яринкой дошли до края поля и сели у канавы отдохнуть.
   Табельщик сам пошел с баклажкой к бочке и напоил девушек. Особенно увивался около Яринки.
   - Идите лучше, Грицко, а то и другим девчатам захочется, чтобы вы посидели возле них. Вот будет работа!..
   Грицко подморгнул Яринке, отчего ей не стало веселей, сбил фуражку на затылок, встал и отряхнул свои гремящие штаны.
   - Ладно, девчатки, станете во-он там! - и махнул рукояткой арапника. - А я ленивых подгоню.
   И, высоко поднимая ноги, немного вперевалочку пошел навстречу тем, кто отстал.
   - Может, вернемся, поможем тем? - потянула за рукав Павлину раздосадованная Яринка.
   - Разве всем им поможешь? Да и не желают они помощи. Разве ты не видишь, что все это нарочно? Попривыкли у помещика: зачем, мол, перерабатывать, - вот и сейчас так.
   - А разве не все равно?
   Павлина усмехнулась и покачала головой.
   - Ну и темнота ты, видать. В школу ходила?
   - А как же! Штыре группы!
   - Еще, верно, в букваре читала: "Мы не рабы. Рабы не мы"?
   - "Теперь все свободны", - радостно закивала Яринка. - Читала, читала!
   - Вот то-то и оно! Ну, не так сразу ты и поймешь...
   Назад они шли уже не очень быстро. Яринка все время оглядывалась, не успевала за Павлиной. Мария на этот раз с ними не пошла. Осталась с группой своих девчат, что-то говорила им, часто показывая на Яринку с Павлиной. У Яринки горели щеки. Говорят - к оговору...
   К полудню подруги дошли до межи. Яринка молча - не так усталая, как разбитая, - пошла к своей котомочке. Сейчас она сердилась на Павлину и отошла бы от нее, если бы могла нарушить неписаный закон товарищества. Осторожно, словно ожидая нападения сзади, съела яичко, запила несколькими глотками молока, стряхнула крошки с платка на ладонь и кинула их в рот, потом оглянулась назад.
   Сходились вместе девчата, окончившие свои рядки, мыли возле бочки руки, некоторые умывались, перевязывали платки, садились подзакусить.