Страница:
Комната представляла собой квадратное помещение пять на пять метров. На
улицу выходило два окна. До выхода из подвала было метров десять.
Когда зажгли спички, из углов брызнули в разные стороны крысы. Много
крыс. Я спокойно отношусь к разной живности. Главное, чтобы она тебя не
кусала и не пыталась сожрать.
Выставили часовых и, прижавшись друг к другу потесней, так теплее,
впали в тревожную дрему. Очень хотелось есть и пить. Но не было ни того, ни
другого. Поэтому осталось только забыться тяжелыми сновидениями, просыпаясь
при каждом подозрительном шорохе и от близкой стрельбы.
Постоянно просыпаясь, чтобы перевернуться на другой бок, или пытаясь
поджать озябшие мокрые ноги, обнимая друг друга, сгоняя обнюхивающих нас
крыс, мы проспали не больше трех часов. Сон не принес облегчения. Чувство
безысходности усиливалось обострением голода и жажды. Радиостанция осталась
в первом здании, и поэтому мы оставались в полном неведении о происходящем.
Медленно, тяжело просыпаясь, народ курил, ходил в "гости" к бойцам и
офицерам, расположенным в соседнем помещении. На улице темнота еще не
прошла, а из дальнего угла подвала уже потянуло дымком и жареным мясом.
Именно мясом. Этот неземной запах невозможно ничем спутать! Но откуда мясо?
Все толпой повалили на запах дыма и жареного мяса. А он щекотал ноздри,
легко туманил голову, вызывал болезненные спазмы желудка, вселял надежду на
лучшее, будил воспоминания о доме, о пикниках с шашлыками. Боже, что это был
за запах! Никогда в жизни я не чувствовал такого неземного запаха.
Когда голодная толпа подошла, подлетела к импровизированному костру из
остатков мебели и газет, то увидели, что двое солдат на самодельных вертелах
жарят небольшие куски свежего мяса. Куски сочились, с них капала кровь,
пузырился сок. Зрелище незабываемое! Естественно, что первый вопрос у всех
был:
- Откуда мясо?
- Где взяли?
- А еще есть?
- Это не человек?
- Нет, не человек! - рассмеялись бойцы, продолжая жарить свой шашлык.
- Так где мясо взяли?
Народом овладевало нетерпение и голод. Бойцы, продолжая жарить,
неуверенно мялись с ноги на ногу, явно не желая поделиться своими секретами
кулинарного искусства. Пауза явно затягивалась. Напряжение возрастало. Толпа
вооруженных, взвинченных до предела голодных мужиков могла самих поваров
пустить на шашлык. Наконец один из них промямлил:
- Крыса.
- Крыса?!
- Да, крыса, - бойцы подтвердили.
- Вы что, с ума сошли? - многие были шокированы.
Желудок сводил спазм, но уже не голода, а тошноты. Если бы там
что-нибудь находилось, то непременно вышло бы наружу. Многие испытывали
такую же реакцию. Но примерно половина, не испытывая никаких эмоций, подошли
поближе и начали интересоваться охотничьими и кулинарными секретами
"поваров". Как можно быстрее я пошел на свежий воздух. Вдогонку слышались
отдельные реплики "гурманов", любителей экзотики:
- А вы пробовали ее?
- Нет, но посмотри, какая жирная!
- Точно, а сколько сока, жира! М-м-м-м! Класс!
- Это одна крыса или две?
- Одна.
- Ты смотри какая большая.
- Их тут много - на всех хватит!
- Я читал, да в школе учили, что крысы переносчики всякой заразы,
включая и чуму.
- Нас многому в школе учили, а что толку?
- Не нравится - не ешь! - кто-то ответил железной логикой.
- Ничего не будет!
- Правильно. Ничего не будет, надо только получше прожарить.
- Прожарить-то прожарить, вот только не пересушить мясо, а то будет
сухим, ломким и невкусным.
- Смотри, уже и корочка появилась.
- Точно! Классная корочка!
- Мужики, дадите маленький кусочек попробовать? А?
- Да много не надо.
- Если понравится, то сами крыс наловим.
- Жалко, что собак не видать, а то там мяса больше.
- В человеке вон сколько много. Почему не ешь?
- Да пошел ты со своими шутками. Сам ешь.
Я не выдержал этих разговоров, вышел в подъезд и пошел осматривать
остатки квартир. Запах, дым, выходя из подвала, поднимались вверх по
лестнице, преследуя буквально по пятам. Я закурил, пытаясь отогнать
назойливый запах. Желудок сводило то от голода, то от мысли, что я слышу
запах жареной крысы. Бр-р-р-р!
По прежнему опыту я знал, что чувство голода уйдет где-то к четвертому
дню голодовки. Останется только тупая усталость, а голода не будет вообще.
Мысли будут ворочаться медленнее, и не по делу, а только вокруг еды.
Когда в девяностом году мы вошли в Баку, то вначале нас бросили на
Сальянские казармы, а затем уже перевели в четвертый микрорайон, как
комендантское подразделение. Мы отвечали за соблюдение правопорядка и
комендантского часа в этом жилмассиве. Комбат у нас был не дурак и поэтому
организовал командный пункт батальона в большом универсаме. Когда спустились
в подвалы, то еды там было видимо-невидимо. Хлеба только не хватало. Как в
том анекдоте, масло приходилось намазывать на колбасу. Ну, я, кажется,
повторяюсь. Мысли начинают зацикливаться на еде. Вместо еды я пихал в себя
горький дым. Внизу поднялась возня. Остановился, прислушался. Духи? Нет. Из
подвала доносились азартные вопли:
- Давай, давай!
- Гони их на меня!
- Да куда ты их гонишь, идиот!
- Давай все сначала.
- Вон в тот угол они убежали.
- Обходи, обходи.
- Давайте, гоните их.
- Жалко, что нельзя стрелять.
- Я тебе постреляю. Духи услышат.
- Бей их! Бей!
- Да не стволом, дурак!
- Прикладом бей!
- Это тебе не дубина! Бей основанием приклада.
- Так он весь в крови будет!
- Ничего, отмоешь!
- А ты что, жрать не хочешь?
- Есть!!!
- Сколько?
- Три штуки забил.
- Мало, надо еще. Вон какая орава.
- Пусть сами себе бьют.
- Не болтай. Крыс на всех хватит.
- Жирные!
- Нормальные.
- Бей жирных.
- Да тут не видно, жирные они или нет.
- Заходите, сейчас снова погоним.
Сдерживая рвотные позывы, я вышел на улицу, чтобы не слышать
предсмертный крысиный писк. Сумерки уже почти исчезли. Остановился. Долго
наблюдал за улицей. Вроде никакого движения. Со стороны Минутки периодически
раздавалась стрельба. Но по звуку было не похоже, что идет бой. Скорее
всего, это часовые простреливали участки ответственности. Бегом, сгибаясь
пополам, я пересек улицу по диагонали и вбежал в подъезд дома, где укрылась
первая группа. На входе меня настороженно встретили двое часовых.
- Привет, мужики! - обратился я к ним.
Увидев, что я свой, они расслабились и улыбнулись.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - один улыбнулся широко. В тридцать
два зуба.
- Что нового?
- Ничего. А что у вас там за шум?
- Духи? - подхватил второй.
- Нет. Это у нас нашлись умники, которые открыли охотничий сезон на
крыс.
- На крыс? - изумление одного было неподдельное.
- На крыс? - второй, наоборот, был задумчив. Кажется, он обкатывал в
голове мысль о жареной крысе. Глаза у него затянуло мечтательной поволокой.
- Да, крыс. Бойцы с утра позавтракали жареной крысятинкой, вот и другим
тоже захотелось.
- А вы пробовали? - спросил второй боец. Первому было уже дурно при
одной мысли о крысе.
- Нет. Не пробовал. И не хочу, - честно признался я. - Где
отцы-командиры?
- Там, - неопределенно махнул рукой первый боец в сторону лестницы,
ведущей в подвал.
Я не спеша, куря на ходу, спустился по лестнице, забитой щебнем и
мусором, в подвальное помещение. Там сидело человек десять. Дальше, в
следующем помещении сидели, лежали еще человек десять-пятнадцать. Среди них
я заметил дремлющего Юрку. Подошел. Легко пнул ногой в бок.
- Вставай. Царство Божье проспишь.
Юрка быстро открыл глаза. И, увидев меня, вскочил. Обнялись.
- Жив? - он был искренне рад.
- Жив. Куда я денусь.
- А я, грешным делом, думал, что все уже...
- Ни хрена!
- Ну, давай рассказывай, что у тебя хорошего, - Юрка явно не находил
себе места.
- Как что нового? - удивился я. - Все то же, что и у тебя. Если хочешь,
то можешь сходить в мой подвал, там бойцы только что забили пяток крыс и
сейчас готовят завтрак.
Я вкратце рассказал ему о "крысиной" эпопее. Он был удивлен. И не
скрывал, что его желудок приходит в ужас при одной мысли о крысятинке.
- Ты сам-то ел? - спросил он, с трудом справившись с приступом тошноты.
- Нет. Пока не дошел еще до ручки.
- Но крысу?
- А что ты удивляешься. Китайцы говорят, что можно есть все, что растет
и шевелится. Только надо уметь это приготовить соответствующим образом.
Ничего, Юра, жрать захотим, так и не только крысу сожрем.
- Надо поскорее выбираться отсюда, а то вообще ополоумеем.
- Тут ты, брат, прав. Если еще посидим, то полный звиздец нам
обеспечен.
Сидевшие рядом прислушались к нашему разговору и развернули дискуссию о
проблемах питания из подручных средств. Мы не вмешивались, отошли в сторону.
- Что слышно из штаба? Связывались уже?
- Связывались. Тьфу! - Юрка сплюнул. - Ничего хорошего. Остатки бригады
пытаются пробиться к старому КП. Штаб, вернее, все, что от него осталось,
попал в окружение и бьется. На помощь бросили десантников. Не знаю,
пробьются или нет. Дерьмо все это.
- Без тебя знаю, что дерьмо. Мы-то что делать будем?
- План-то есть уже?
- Никакого плана. Сидим. Гадаем на кофейной гуще.
- Сматываться надо, пока зачистку не начали. Они ведь тоже не дураки.
- Я уже говорил... - Юрка безнадежно махнул рукой. - Говорят, что
необходимо отсидеться, осмотреться. Я же говорю, дерьмо.
- Пошли, попробуем поговорить. Мы же с тобой офицеры штаба.
- Пошли, только толку мало будет.
Но не успели мы пойти к командиру первого батальона, как вбежал один из
часовых, охранявших вход в подъезд, и полушепотом заорал:
- Духи идут!
- Далеко?
- В паре домов отсюда. Зачистку делают.
Мы на самом деле услышали, как взрываются гранаты и раздается треск
автоматных очередей. Раздались крики:
- К бою!
- Сколько их?
- Не знаю точно, где-то человек пятнадцать! - уже почти кричал часовой.
- По местам!
- А может, пронесет?
- Может, не заметят?
- Не питай иллюзий!
- Поехали, мужики!
Все разбежались. Кто укрылся на выходе, кто спрятался у подвальных
окошек, а мы с Юркой и еще с группой солдат и офицеров поднялись на второй
этаж. Устроились у разбитых окон.
По улице не спеша шла группа боевиков, численностью, действительно,
около двадцати человек. Шли по всем правилам ведения боя в городских
условиях. Короткими перебежками, прикрывая друг друга, внимательно
всматриваясь в разбитые окна и подъезды домов. Дойдя до ближайшего дома,
остановились. Пять человек подбежали к подвальным окнам, кинули туда
гранаты. Откатились. Остальные, выставив перед собой автоматные стволы,
ждали. Как только послышались разрывы гранат, то сразу каждый дал по
короткой очереди.
Затем, разбившись на небольшие группы по три-четыре человека, они вошли
в подъезды. Оттуда послышались короткие очереди. На улице остались трое. Вот
вышли все, которые зачищали дом.
Я пересчитал их. Всего выходило восемнадцать человек. Нас больше, но
надо быстро, очень быстро их ликвидировать, до подхода основных сил
противника, иначе нам удачи не видать. Это ясно понимали все присутствующие.
Духи приближались, коротко, гортанно переговариваясь между собой. Все
замерли. Десять, восемь, пять метров осталось до нашего здания. И тут грянул
огонь. Мы били и сверху, и снизу, и по прямой. Из "моего" дома также
расстреливали духов. Те попытались обороняться. Но куда там! Страх, голод
прошел. Вновь вернулась уверенность в своих силах. Бой так бой. Нам сейчас
нужна победа, пусть маленькая, но победа, чтобы вновь ощутить себя людьми,
бойцами, монолитным коллективом. Все понимали это и безжалостно
расстреливали кучку боевиков.
Оставшиеся в живых духи пытались спастись бегством, но, раскинув руки,
падали на землю. Вслед им уже бежали бойцы. Срывали фляжки с поясов,
разбирали гранаты, боеприпасы. Переворачивали трупы в поисках съестного,
выворачивали карманы. Что-то запихивали себе в карманы, под бронежилет.
Те, кто остался в здании, спешно готовились к эвакуации. Надо было
уходить дальше. Пробиваться к своим.
Еще двое суток. Двое суток, показавшихся бесконечно долгими,
перемешавших все, и день и ночь, и сон и явь, мы шли. Отсиживались в
подвалах днем, а ночью шли. Пару раз нарывались на засады, но, не вступая в
бои, отстреливаясь, уходили. Часть людей отбилась, отстала. Кто-то
специально, чтобы не связывать нас. Не быть остальным обузой. Обессиленные,
они тихо, незаметно где-то откалывались и отставали. Некоторые сознательно
оставались, чтобы прикрыть наш отход. На грозные крики, что это приказ и они
должны идти с нами, те только поворачивали на нас ствол автомата и матами
отгоняли нас прочь. Несколько человек, прежде чем покрыть нас матом, молча
протягивали нам свои личные номера, документы, личные вещи, письма.
Напоследок они просили, чтобы сообщили родным. Не хотели они быть
"пропавшими без вести". А мы шли вперед, ползли вперед. Уносили с собой
раненых и убитых. Когда уже не было сил, то оставили своих убитых и умерших
от ран в подвале дома и поклялись вернуться за ними. Чтобы животные их не
обгрызли, зарыли в углу подвального помещения.
Продвигались вперед, только вперед. Движение - это жизнь. Уже никто не
спорил, не дискутировал. Только вперед. Сил уже не было. Только тупое
отчаяние нас заставляло идти вперед. Только слепая тяга к жизни была
движущей силой. Бойцы сами вытаскивали без всякого наркоза неглубоко сидящие
осколки. Не то что обработать антисептиком раны, просто обмыть их не
представлялось возможным. Поэтому, чтобы не было заражения и для остановки
кровотечения, - бинты закончились, содержимое индивидуальных аптечек было
съедено с голоду, - открытые раны посыпались порохом из патронов, который
потом поджигался. Порох вспыхивал, кисло воняя и распространяя вокруг запах
опаленной плоти. Кровотечение останавливалось, рана закрывалась.
Некоторые раненые стрелялись, специально подрывали себя гранатами. Мы
вынимали у них из карманов документы, обрывали шнурки с личными номерами и
шли, ползли вперед.
Однажды ночью нарвались на группу десантников, которые тоже отбились от
своих и подобно нам блуждали как слепые, брошенные мамкой котята. При первой
встрече чуть не открыли огонь. Но так как все боялись привлечь внимание
духов, то решили драться на ножах. А потом уже выяснили, что свои. Стычка
закончилась двумя небольшими порезами и сломанным ребром. Наш боец сверху
спрыгнул на десантника, а когда упал на бок, саданул ему по ребрам. Короче,
ничего страшного.
Наша радиостанция была давно разбита и выброшена. Зато у десантников
вполне прилично она работала. Настроившись на свою старую частоту, мы вышли
на связь. А может, это хорошо, что частоты и позывные не меняются? Все-таки
в этом есть что-то хорошее. Блуждая, мы сумели связаться с нашей бригадой.
Оказалось, что уже почти все собрались на старом КП. Да, большие потери, но
бригада еще может воевать. Ждут нас. Помогут переправиться через Сунжу. У
нас новый комбриг. Некто полковник Буталов Алексей Михайлович. До этого
командовал кадрированным медицинским полком. А вот теперь приказом министра
обороны Грачина назначен на нашу бригаду. Старый комбриг жив, ногу
сохранили. Лежит в Центральном московском госпитале Министерства обороны
имени Бурденко. Удачи тебе, Командир!
Всех шокировало известие, что командовать нами будет бывший командир
кадрированного, да еще и медицинского полка. Вдобавок ко всему полковник!
Ты знаешь, читатель, что такое кадрированный полк? Именно
кадрированный, а не сокращенного состава. Обычный кадрированный пехотный
полк - это командир, начальник штаба, заместитель. Как правило, заместитель
по вооружению. Во всей бригаде не более десяти-пятнадцати офицеров. Человек
двадцать прапорщиков. Человек пятнадцать солдат. И все! И все!!!
Главная их задача - обслуживание техники. То есть проведение
регламентных работ, раз в пять лет замена всех резинотехнических изделий и
тому подобная канитель. При советской власти периодически призывали
резервистов, так называемых "партизан", которые разворачивали технику,
немножко ездили на ней. Затем вновь ставили на консервацию. Вот что такое
кадрированный пехотный полк.
А вот что такое кадрированный медицинский полк, этого я не знал.
Офицеры и прапорщики, которые были со мной, тоже слыхом не слыхивали про
такой. Если в обычном кадрированном пехотном полку должность командира полка
была подполковничья, очень редко майорская, то здесь - полковник! В голове
все это как-то не умещалось. Скорее всего, этот полк был предназначен для
третьей мировой войны. Когда планировалось применение оружия массового
уничтожения.
Кроме того, нам сообщили, что новый комбриг из Северо-Кавказского
военного округа (сокращенно - СКВО), а мы из Сибирского (СибВО). Во все
времена служить в СКВО могли либо "блатные", либо переведенные по замене из
Дальневосточного (ДальВО) или Забайкальского (ЗабВО, забытый Богом военный
округ).
Ладно, выберемся - разберемся, ху из ху. Уже то, что бригада выжила,
пусть не полностью, в полном составе, но выжила. А самое главное, что нас
помнят, это уже грело душу. Десантники тоже обрадовались. Теперь они тоже
могли выбраться к нашим войскам, а там уже и добраться до своей части. Тупая
усталость, безразличие к своей судьбе, судьбам и жизням окружающих ушли.
Настроение у всех было приподнятое. Несмотря на сильную усталость, хотелось
жить.
Операция по нашему спасению, эвакуации была назначена на пять утра. До
этого времени нам предстояло пройти порядка десяти кварталов и придумать
что-нибудь вроде моста. Наши могли нас только поддержать огнем.
Как только спустились сумерки, не дожидаясь полной темноты, мы
тронулись в путь. В живых от прежнего состава, вместе с ранеными, нас
осталось двадцать два человека. Десантников со своими ранеными было
шестнадцать человек. Так что войско у нас было разношерстное. Боеприпасов,
правда, немного, но злости и желания выжить - на целый батальон хватит!
Через пять кварталов разведка доложила, что обнаружила группу боевиков
численностью до пятнадцати человек. Не надо полагать, что все боевики
подобно регулярной армии были центрально подчинены. Отнюдь нет. Все они были
разбиты на мини-группы, мини-банды. В отдельных формированиях насчитывалось
до тысячи человек. В других - пять-шесть человек. Главари крупных
группировок, конечно, поддерживали связь со штабом Дудаева, как-то
более-менее координировали совместные операции. Но тот бардак, который царил
в эти дни в Грозном, не позволял ни нам, ни боевикам действовать
организованно.
Исходя из вышеперечисленного, совместно с десантниками мы решили, что
перед нами какая-то "дикая" банда, а может, даже обычные мародеры,
маскирующиеся под боевиков. Ранее уже встречались и такие. Хотя, честно
говоря, я лично большого отличия не вижу. Надо знать менталитет чеченского
народа, чтобы понять это. Еще со времен покорения Кавказа у этой народности
отмечали неуемную жадность и алчность, они же с самого начала были склоны к
похищению людей за выкуп. Перечитайте Толстого, Лермонтова, Ермолова.
Вот поэтому и решили атаковать эту "бригаду" боевиков. Поначалу было
желание обойти ее с фланга, но разведка доложила, что боковые улицы завалены
и поэтому пройти по ним с ранеными не представляется возможным. Надо
постоянно карабкаться вверх, спускаться вниз по кучам строительного мусора.
Неизбежный шум, большой риск обвалов, травм. Сильно хотелось поскорее
попасть к своим. Также не исключался вариант, со слов захваченного "языка",
что духи принимают нас за диверсионно-разведывательную группу, которую хотят
уничтожить. Уничтожить любой ценой, полагая, что мы захватили какого-то их
полевого командира и пытаемся его переправить к нашим. Это частично и
подтвердили в нашей бригаде, когда по рации поинтересовались, не тащим ли
какого-нибудь духа. На что мы ответили, что сибиряки в плен не сдаются и в
плен не берут. Выходило по всем параметрам, что необходимо поспешать. Надо
так надо. Вперед, вперед!
Когда находишься на войне и вокруг тихо, имеется в виду - тихо по
меркам войны, то используешь малейшую возможность вздремнуть, а уж спать
ложишься пораньше. Духи тоже не были исключением. Они, как все воины,
ложились пораньше спать, выставив предварительно часовых.
Их часовые мало отличались от наших. Чтобы разогнать сон, развлечься,
испугать неприятеля, они простреливали перед собой местность. У каждого был
свой участок ответственности. Всего часовых было двое. Они также
периодически запускали осветительные ракеты, забавлялись тем, что при свете
осветительных ракет (ночь тогда была темная, безлунная) пытались расстрелять
перебегающих крыс. По нашим наблюдениям, никому из них это не удалось.
Спустя где-то час они сошлись вместе, что во всех армиях мира строжайше
запрещено, и закурили, что также категорически противопоказано, вредит
здоровью часовых. Во-первых, отвлекает, а во-вторых, огонь ослепляет. Эти
сигареты были последними в их жизни. Ведь было написано на их пачке, что
Минздрав предупреждает - курение опасно для вашего здоровья. Неграмотные,
видать, были.
Сняли мы эту парочку быстро и безболезненно. Они ушли к своему Аллаху с
пророком, так до конца и не поняв, что же это было. Подползти было
рискованно. Слишком много гремящего, предательски осыпающегося под ногой
щебня. И как только они закурили, из двух ПБ всадили в момент затягивания
сигаретой по пуле. Получилось, слава Богу, с первого раза. Тихо и бесшумно.
Только два негромких хлопка, как будто хлопнули громко в ладоши, распугивая
крыс. Добивать тоже не пришлось.
А потом мы уже все спустились в подвал и начали вырезать спящих. В этом
деле главное, чтобы спросонья человек не завизжал. Поэтому левой рукой удар
по щеке наотмашь, и тут же по горлу ножом.
Воротит, читатель? А что поделаешь, когда жить захочешь, тогда и не то
сделаешь, и не такую дрянь, как крысу, съешь. Пришлось-таки мне ее
попробовать. Жрать нечего. Холодно. Шатает от голода и усталости. В глазах
круги, даже не то что круги, а пятна черные. Спишь по часу-полтора. Спать
опять же приходится не раздеваясь, да на камнях. Большой костер, чтобы
обогреться, не разведешь - заметят. Вот и били крыс тихо, огонь разводили
маленький, чтобы только поджарить маленькими кусочками. Все лучшие куски -
раненым. Воду брали не из Сунжи, там открытое пространство, могли заметить,
а из ямок, воронок. После этого вода из Сунжи мне казалась роскошной
минеральной с какого-нибудь престижного курорта. И вот, когда ты уже
оскотинел, а перед тобой замаячил огонек избавления из этого положения, на
твоем пути оказалось полтора десятка вооруженных бандитов, которые по своему
скудомыслию завалились спать. Что ТЫ сделаешь, читатель?
Я полагаю, что когда в тебе сотрется грань между иллюзиями,
полуголодными обмороками и реальностью, то, если у тебя хватит сил, ты
поступишь именно так. Я говорю о силах, а не о мужестве. Мужества в
чрезвычайной обстановке хватит у человека всегда, особенно когда в
экстремальных ситуациях в нем просыпается древний человек, и всплывают из
глубин подсознания рефлексы уничтожения и собственного выживания. Вот тут-то
и нужны силы, если ты слишком ослаб, раскис или банально стар, то почти
невозможно выжить. Вот только загнать потом эти рефлексы внутрь очень
трудно. Очень уж им нравится резвиться на воле после многолетнего заточения.
Человеку приятно осознавать себя неким сверхчеловеком. Особенно
здорово, когда уходят комплексы, приобретенные в результате воспитания,
такие как совесть, сострадание к противнику, ближнему. Да и силенок
прибавляется. Чем не подтверждение для гитлеровской, ницшеанской теории о
белокурой бестии? Моральное состояние также улучшается, притупляются болевые
рефлексы, почти уходит усталость. Геракл, да и только. Видимо, идет
стимуляция выделения эндоморфинов. Они образуются и выделяются в организме
при употреблении наркотиков. А здесь без наркоты ты получаешь кайф.
Не надо было тебе, читатель, пусть даже косвенно участвовать в отправке
на эту войну молодых, сильных ребят. Мне пока самому удается загонять этого
зверя в его клетку, что довольно-таки сложно. Хватит с меня его проявления
при штурме баррикады на площади и при вырезании духовской банды. А вот
молодые солдаты - они могут не справиться с ним, когда-нибудь он может и
выскочить на "гражданке". Так что смотри, читатель. Я нисколько не
драматизирую и нисколько не романтизирую ситуацию, я предупреждаю. Берегись!
Быстро, без шума и пыли расправившись со спящими боевиками, мы пошли
дальше. Передвигались с соблюдением всех мер предосторожности. Обшивка
бронежилета давно истерлась и порвалась. Пластины, находившиеся внутри,
вываливались, и поэтому я снял и выбросил его. Идти, ползти было легче, вот
только бушлат уже хуже грел. При постоянном ползании по подвалам, по кучам
щебенки и прочего строительного хлама бушлат порвался, и из него клочьями
торчала грязная вата. Она тоже вылезала. Брюки во многих местах порвались.
На коленях не спасла даже двойная ткань. Я был не один такой. Все выглядели
не лучше. Рожи заросли не то что щетиной, а диким каким-то волосом. Вид был
ужасен, неопрятный, пугающий, отталкивающий и вместе с тем какой-то жалкий.
Впереди завал, преграждающий улицу. Видимо, от попадания авиабомбы
здание обрушилось. Попутно оно завалило еще пару домов. Обходить нет
улицу выходило два окна. До выхода из подвала было метров десять.
Когда зажгли спички, из углов брызнули в разные стороны крысы. Много
крыс. Я спокойно отношусь к разной живности. Главное, чтобы она тебя не
кусала и не пыталась сожрать.
Выставили часовых и, прижавшись друг к другу потесней, так теплее,
впали в тревожную дрему. Очень хотелось есть и пить. Но не было ни того, ни
другого. Поэтому осталось только забыться тяжелыми сновидениями, просыпаясь
при каждом подозрительном шорохе и от близкой стрельбы.
Постоянно просыпаясь, чтобы перевернуться на другой бок, или пытаясь
поджать озябшие мокрые ноги, обнимая друг друга, сгоняя обнюхивающих нас
крыс, мы проспали не больше трех часов. Сон не принес облегчения. Чувство
безысходности усиливалось обострением голода и жажды. Радиостанция осталась
в первом здании, и поэтому мы оставались в полном неведении о происходящем.
Медленно, тяжело просыпаясь, народ курил, ходил в "гости" к бойцам и
офицерам, расположенным в соседнем помещении. На улице темнота еще не
прошла, а из дальнего угла подвала уже потянуло дымком и жареным мясом.
Именно мясом. Этот неземной запах невозможно ничем спутать! Но откуда мясо?
Все толпой повалили на запах дыма и жареного мяса. А он щекотал ноздри,
легко туманил голову, вызывал болезненные спазмы желудка, вселял надежду на
лучшее, будил воспоминания о доме, о пикниках с шашлыками. Боже, что это был
за запах! Никогда в жизни я не чувствовал такого неземного запаха.
Когда голодная толпа подошла, подлетела к импровизированному костру из
остатков мебели и газет, то увидели, что двое солдат на самодельных вертелах
жарят небольшие куски свежего мяса. Куски сочились, с них капала кровь,
пузырился сок. Зрелище незабываемое! Естественно, что первый вопрос у всех
был:
- Откуда мясо?
- Где взяли?
- А еще есть?
- Это не человек?
- Нет, не человек! - рассмеялись бойцы, продолжая жарить свой шашлык.
- Так где мясо взяли?
Народом овладевало нетерпение и голод. Бойцы, продолжая жарить,
неуверенно мялись с ноги на ногу, явно не желая поделиться своими секретами
кулинарного искусства. Пауза явно затягивалась. Напряжение возрастало. Толпа
вооруженных, взвинченных до предела голодных мужиков могла самих поваров
пустить на шашлык. Наконец один из них промямлил:
- Крыса.
- Крыса?!
- Да, крыса, - бойцы подтвердили.
- Вы что, с ума сошли? - многие были шокированы.
Желудок сводил спазм, но уже не голода, а тошноты. Если бы там
что-нибудь находилось, то непременно вышло бы наружу. Многие испытывали
такую же реакцию. Но примерно половина, не испытывая никаких эмоций, подошли
поближе и начали интересоваться охотничьими и кулинарными секретами
"поваров". Как можно быстрее я пошел на свежий воздух. Вдогонку слышались
отдельные реплики "гурманов", любителей экзотики:
- А вы пробовали ее?
- Нет, но посмотри, какая жирная!
- Точно, а сколько сока, жира! М-м-м-м! Класс!
- Это одна крыса или две?
- Одна.
- Ты смотри какая большая.
- Их тут много - на всех хватит!
- Я читал, да в школе учили, что крысы переносчики всякой заразы,
включая и чуму.
- Нас многому в школе учили, а что толку?
- Не нравится - не ешь! - кто-то ответил железной логикой.
- Ничего не будет!
- Правильно. Ничего не будет, надо только получше прожарить.
- Прожарить-то прожарить, вот только не пересушить мясо, а то будет
сухим, ломким и невкусным.
- Смотри, уже и корочка появилась.
- Точно! Классная корочка!
- Мужики, дадите маленький кусочек попробовать? А?
- Да много не надо.
- Если понравится, то сами крыс наловим.
- Жалко, что собак не видать, а то там мяса больше.
- В человеке вон сколько много. Почему не ешь?
- Да пошел ты со своими шутками. Сам ешь.
Я не выдержал этих разговоров, вышел в подъезд и пошел осматривать
остатки квартир. Запах, дым, выходя из подвала, поднимались вверх по
лестнице, преследуя буквально по пятам. Я закурил, пытаясь отогнать
назойливый запах. Желудок сводило то от голода, то от мысли, что я слышу
запах жареной крысы. Бр-р-р-р!
По прежнему опыту я знал, что чувство голода уйдет где-то к четвертому
дню голодовки. Останется только тупая усталость, а голода не будет вообще.
Мысли будут ворочаться медленнее, и не по делу, а только вокруг еды.
Когда в девяностом году мы вошли в Баку, то вначале нас бросили на
Сальянские казармы, а затем уже перевели в четвертый микрорайон, как
комендантское подразделение. Мы отвечали за соблюдение правопорядка и
комендантского часа в этом жилмассиве. Комбат у нас был не дурак и поэтому
организовал командный пункт батальона в большом универсаме. Когда спустились
в подвалы, то еды там было видимо-невидимо. Хлеба только не хватало. Как в
том анекдоте, масло приходилось намазывать на колбасу. Ну, я, кажется,
повторяюсь. Мысли начинают зацикливаться на еде. Вместо еды я пихал в себя
горький дым. Внизу поднялась возня. Остановился, прислушался. Духи? Нет. Из
подвала доносились азартные вопли:
- Давай, давай!
- Гони их на меня!
- Да куда ты их гонишь, идиот!
- Давай все сначала.
- Вон в тот угол они убежали.
- Обходи, обходи.
- Давайте, гоните их.
- Жалко, что нельзя стрелять.
- Я тебе постреляю. Духи услышат.
- Бей их! Бей!
- Да не стволом, дурак!
- Прикладом бей!
- Это тебе не дубина! Бей основанием приклада.
- Так он весь в крови будет!
- Ничего, отмоешь!
- А ты что, жрать не хочешь?
- Есть!!!
- Сколько?
- Три штуки забил.
- Мало, надо еще. Вон какая орава.
- Пусть сами себе бьют.
- Не болтай. Крыс на всех хватит.
- Жирные!
- Нормальные.
- Бей жирных.
- Да тут не видно, жирные они или нет.
- Заходите, сейчас снова погоним.
Сдерживая рвотные позывы, я вышел на улицу, чтобы не слышать
предсмертный крысиный писк. Сумерки уже почти исчезли. Остановился. Долго
наблюдал за улицей. Вроде никакого движения. Со стороны Минутки периодически
раздавалась стрельба. Но по звуку было не похоже, что идет бой. Скорее
всего, это часовые простреливали участки ответственности. Бегом, сгибаясь
пополам, я пересек улицу по диагонали и вбежал в подъезд дома, где укрылась
первая группа. На входе меня настороженно встретили двое часовых.
- Привет, мужики! - обратился я к ним.
Увидев, что я свой, они расслабились и улыбнулись.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - один улыбнулся широко. В тридцать
два зуба.
- Что нового?
- Ничего. А что у вас там за шум?
- Духи? - подхватил второй.
- Нет. Это у нас нашлись умники, которые открыли охотничий сезон на
крыс.
- На крыс? - изумление одного было неподдельное.
- На крыс? - второй, наоборот, был задумчив. Кажется, он обкатывал в
голове мысль о жареной крысе. Глаза у него затянуло мечтательной поволокой.
- Да, крыс. Бойцы с утра позавтракали жареной крысятинкой, вот и другим
тоже захотелось.
- А вы пробовали? - спросил второй боец. Первому было уже дурно при
одной мысли о крысе.
- Нет. Не пробовал. И не хочу, - честно признался я. - Где
отцы-командиры?
- Там, - неопределенно махнул рукой первый боец в сторону лестницы,
ведущей в подвал.
Я не спеша, куря на ходу, спустился по лестнице, забитой щебнем и
мусором, в подвальное помещение. Там сидело человек десять. Дальше, в
следующем помещении сидели, лежали еще человек десять-пятнадцать. Среди них
я заметил дремлющего Юрку. Подошел. Легко пнул ногой в бок.
- Вставай. Царство Божье проспишь.
Юрка быстро открыл глаза. И, увидев меня, вскочил. Обнялись.
- Жив? - он был искренне рад.
- Жив. Куда я денусь.
- А я, грешным делом, думал, что все уже...
- Ни хрена!
- Ну, давай рассказывай, что у тебя хорошего, - Юрка явно не находил
себе места.
- Как что нового? - удивился я. - Все то же, что и у тебя. Если хочешь,
то можешь сходить в мой подвал, там бойцы только что забили пяток крыс и
сейчас готовят завтрак.
Я вкратце рассказал ему о "крысиной" эпопее. Он был удивлен. И не
скрывал, что его желудок приходит в ужас при одной мысли о крысятинке.
- Ты сам-то ел? - спросил он, с трудом справившись с приступом тошноты.
- Нет. Пока не дошел еще до ручки.
- Но крысу?
- А что ты удивляешься. Китайцы говорят, что можно есть все, что растет
и шевелится. Только надо уметь это приготовить соответствующим образом.
Ничего, Юра, жрать захотим, так и не только крысу сожрем.
- Надо поскорее выбираться отсюда, а то вообще ополоумеем.
- Тут ты, брат, прав. Если еще посидим, то полный звиздец нам
обеспечен.
Сидевшие рядом прислушались к нашему разговору и развернули дискуссию о
проблемах питания из подручных средств. Мы не вмешивались, отошли в сторону.
- Что слышно из штаба? Связывались уже?
- Связывались. Тьфу! - Юрка сплюнул. - Ничего хорошего. Остатки бригады
пытаются пробиться к старому КП. Штаб, вернее, все, что от него осталось,
попал в окружение и бьется. На помощь бросили десантников. Не знаю,
пробьются или нет. Дерьмо все это.
- Без тебя знаю, что дерьмо. Мы-то что делать будем?
- План-то есть уже?
- Никакого плана. Сидим. Гадаем на кофейной гуще.
- Сматываться надо, пока зачистку не начали. Они ведь тоже не дураки.
- Я уже говорил... - Юрка безнадежно махнул рукой. - Говорят, что
необходимо отсидеться, осмотреться. Я же говорю, дерьмо.
- Пошли, попробуем поговорить. Мы же с тобой офицеры штаба.
- Пошли, только толку мало будет.
Но не успели мы пойти к командиру первого батальона, как вбежал один из
часовых, охранявших вход в подъезд, и полушепотом заорал:
- Духи идут!
- Далеко?
- В паре домов отсюда. Зачистку делают.
Мы на самом деле услышали, как взрываются гранаты и раздается треск
автоматных очередей. Раздались крики:
- К бою!
- Сколько их?
- Не знаю точно, где-то человек пятнадцать! - уже почти кричал часовой.
- По местам!
- А может, пронесет?
- Может, не заметят?
- Не питай иллюзий!
- Поехали, мужики!
Все разбежались. Кто укрылся на выходе, кто спрятался у подвальных
окошек, а мы с Юркой и еще с группой солдат и офицеров поднялись на второй
этаж. Устроились у разбитых окон.
По улице не спеша шла группа боевиков, численностью, действительно,
около двадцати человек. Шли по всем правилам ведения боя в городских
условиях. Короткими перебежками, прикрывая друг друга, внимательно
всматриваясь в разбитые окна и подъезды домов. Дойдя до ближайшего дома,
остановились. Пять человек подбежали к подвальным окнам, кинули туда
гранаты. Откатились. Остальные, выставив перед собой автоматные стволы,
ждали. Как только послышались разрывы гранат, то сразу каждый дал по
короткой очереди.
Затем, разбившись на небольшие группы по три-четыре человека, они вошли
в подъезды. Оттуда послышались короткие очереди. На улице остались трое. Вот
вышли все, которые зачищали дом.
Я пересчитал их. Всего выходило восемнадцать человек. Нас больше, но
надо быстро, очень быстро их ликвидировать, до подхода основных сил
противника, иначе нам удачи не видать. Это ясно понимали все присутствующие.
Духи приближались, коротко, гортанно переговариваясь между собой. Все
замерли. Десять, восемь, пять метров осталось до нашего здания. И тут грянул
огонь. Мы били и сверху, и снизу, и по прямой. Из "моего" дома также
расстреливали духов. Те попытались обороняться. Но куда там! Страх, голод
прошел. Вновь вернулась уверенность в своих силах. Бой так бой. Нам сейчас
нужна победа, пусть маленькая, но победа, чтобы вновь ощутить себя людьми,
бойцами, монолитным коллективом. Все понимали это и безжалостно
расстреливали кучку боевиков.
Оставшиеся в живых духи пытались спастись бегством, но, раскинув руки,
падали на землю. Вслед им уже бежали бойцы. Срывали фляжки с поясов,
разбирали гранаты, боеприпасы. Переворачивали трупы в поисках съестного,
выворачивали карманы. Что-то запихивали себе в карманы, под бронежилет.
Те, кто остался в здании, спешно готовились к эвакуации. Надо было
уходить дальше. Пробиваться к своим.
Еще двое суток. Двое суток, показавшихся бесконечно долгими,
перемешавших все, и день и ночь, и сон и явь, мы шли. Отсиживались в
подвалах днем, а ночью шли. Пару раз нарывались на засады, но, не вступая в
бои, отстреливаясь, уходили. Часть людей отбилась, отстала. Кто-то
специально, чтобы не связывать нас. Не быть остальным обузой. Обессиленные,
они тихо, незаметно где-то откалывались и отставали. Некоторые сознательно
оставались, чтобы прикрыть наш отход. На грозные крики, что это приказ и они
должны идти с нами, те только поворачивали на нас ствол автомата и матами
отгоняли нас прочь. Несколько человек, прежде чем покрыть нас матом, молча
протягивали нам свои личные номера, документы, личные вещи, письма.
Напоследок они просили, чтобы сообщили родным. Не хотели они быть
"пропавшими без вести". А мы шли вперед, ползли вперед. Уносили с собой
раненых и убитых. Когда уже не было сил, то оставили своих убитых и умерших
от ран в подвале дома и поклялись вернуться за ними. Чтобы животные их не
обгрызли, зарыли в углу подвального помещения.
Продвигались вперед, только вперед. Движение - это жизнь. Уже никто не
спорил, не дискутировал. Только вперед. Сил уже не было. Только тупое
отчаяние нас заставляло идти вперед. Только слепая тяга к жизни была
движущей силой. Бойцы сами вытаскивали без всякого наркоза неглубоко сидящие
осколки. Не то что обработать антисептиком раны, просто обмыть их не
представлялось возможным. Поэтому, чтобы не было заражения и для остановки
кровотечения, - бинты закончились, содержимое индивидуальных аптечек было
съедено с голоду, - открытые раны посыпались порохом из патронов, который
потом поджигался. Порох вспыхивал, кисло воняя и распространяя вокруг запах
опаленной плоти. Кровотечение останавливалось, рана закрывалась.
Некоторые раненые стрелялись, специально подрывали себя гранатами. Мы
вынимали у них из карманов документы, обрывали шнурки с личными номерами и
шли, ползли вперед.
Однажды ночью нарвались на группу десантников, которые тоже отбились от
своих и подобно нам блуждали как слепые, брошенные мамкой котята. При первой
встрече чуть не открыли огонь. Но так как все боялись привлечь внимание
духов, то решили драться на ножах. А потом уже выяснили, что свои. Стычка
закончилась двумя небольшими порезами и сломанным ребром. Наш боец сверху
спрыгнул на десантника, а когда упал на бок, саданул ему по ребрам. Короче,
ничего страшного.
Наша радиостанция была давно разбита и выброшена. Зато у десантников
вполне прилично она работала. Настроившись на свою старую частоту, мы вышли
на связь. А может, это хорошо, что частоты и позывные не меняются? Все-таки
в этом есть что-то хорошее. Блуждая, мы сумели связаться с нашей бригадой.
Оказалось, что уже почти все собрались на старом КП. Да, большие потери, но
бригада еще может воевать. Ждут нас. Помогут переправиться через Сунжу. У
нас новый комбриг. Некто полковник Буталов Алексей Михайлович. До этого
командовал кадрированным медицинским полком. А вот теперь приказом министра
обороны Грачина назначен на нашу бригаду. Старый комбриг жив, ногу
сохранили. Лежит в Центральном московском госпитале Министерства обороны
имени Бурденко. Удачи тебе, Командир!
Всех шокировало известие, что командовать нами будет бывший командир
кадрированного, да еще и медицинского полка. Вдобавок ко всему полковник!
Ты знаешь, читатель, что такое кадрированный полк? Именно
кадрированный, а не сокращенного состава. Обычный кадрированный пехотный
полк - это командир, начальник штаба, заместитель. Как правило, заместитель
по вооружению. Во всей бригаде не более десяти-пятнадцати офицеров. Человек
двадцать прапорщиков. Человек пятнадцать солдат. И все! И все!!!
Главная их задача - обслуживание техники. То есть проведение
регламентных работ, раз в пять лет замена всех резинотехнических изделий и
тому подобная канитель. При советской власти периодически призывали
резервистов, так называемых "партизан", которые разворачивали технику,
немножко ездили на ней. Затем вновь ставили на консервацию. Вот что такое
кадрированный пехотный полк.
А вот что такое кадрированный медицинский полк, этого я не знал.
Офицеры и прапорщики, которые были со мной, тоже слыхом не слыхивали про
такой. Если в обычном кадрированном пехотном полку должность командира полка
была подполковничья, очень редко майорская, то здесь - полковник! В голове
все это как-то не умещалось. Скорее всего, этот полк был предназначен для
третьей мировой войны. Когда планировалось применение оружия массового
уничтожения.
Кроме того, нам сообщили, что новый комбриг из Северо-Кавказского
военного округа (сокращенно - СКВО), а мы из Сибирского (СибВО). Во все
времена служить в СКВО могли либо "блатные", либо переведенные по замене из
Дальневосточного (ДальВО) или Забайкальского (ЗабВО, забытый Богом военный
округ).
Ладно, выберемся - разберемся, ху из ху. Уже то, что бригада выжила,
пусть не полностью, в полном составе, но выжила. А самое главное, что нас
помнят, это уже грело душу. Десантники тоже обрадовались. Теперь они тоже
могли выбраться к нашим войскам, а там уже и добраться до своей части. Тупая
усталость, безразличие к своей судьбе, судьбам и жизням окружающих ушли.
Настроение у всех было приподнятое. Несмотря на сильную усталость, хотелось
жить.
Операция по нашему спасению, эвакуации была назначена на пять утра. До
этого времени нам предстояло пройти порядка десяти кварталов и придумать
что-нибудь вроде моста. Наши могли нас только поддержать огнем.
Как только спустились сумерки, не дожидаясь полной темноты, мы
тронулись в путь. В живых от прежнего состава, вместе с ранеными, нас
осталось двадцать два человека. Десантников со своими ранеными было
шестнадцать человек. Так что войско у нас было разношерстное. Боеприпасов,
правда, немного, но злости и желания выжить - на целый батальон хватит!
Через пять кварталов разведка доложила, что обнаружила группу боевиков
численностью до пятнадцати человек. Не надо полагать, что все боевики
подобно регулярной армии были центрально подчинены. Отнюдь нет. Все они были
разбиты на мини-группы, мини-банды. В отдельных формированиях насчитывалось
до тысячи человек. В других - пять-шесть человек. Главари крупных
группировок, конечно, поддерживали связь со штабом Дудаева, как-то
более-менее координировали совместные операции. Но тот бардак, который царил
в эти дни в Грозном, не позволял ни нам, ни боевикам действовать
организованно.
Исходя из вышеперечисленного, совместно с десантниками мы решили, что
перед нами какая-то "дикая" банда, а может, даже обычные мародеры,
маскирующиеся под боевиков. Ранее уже встречались и такие. Хотя, честно
говоря, я лично большого отличия не вижу. Надо знать менталитет чеченского
народа, чтобы понять это. Еще со времен покорения Кавказа у этой народности
отмечали неуемную жадность и алчность, они же с самого начала были склоны к
похищению людей за выкуп. Перечитайте Толстого, Лермонтова, Ермолова.
Вот поэтому и решили атаковать эту "бригаду" боевиков. Поначалу было
желание обойти ее с фланга, но разведка доложила, что боковые улицы завалены
и поэтому пройти по ним с ранеными не представляется возможным. Надо
постоянно карабкаться вверх, спускаться вниз по кучам строительного мусора.
Неизбежный шум, большой риск обвалов, травм. Сильно хотелось поскорее
попасть к своим. Также не исключался вариант, со слов захваченного "языка",
что духи принимают нас за диверсионно-разведывательную группу, которую хотят
уничтожить. Уничтожить любой ценой, полагая, что мы захватили какого-то их
полевого командира и пытаемся его переправить к нашим. Это частично и
подтвердили в нашей бригаде, когда по рации поинтересовались, не тащим ли
какого-нибудь духа. На что мы ответили, что сибиряки в плен не сдаются и в
плен не берут. Выходило по всем параметрам, что необходимо поспешать. Надо
так надо. Вперед, вперед!
Когда находишься на войне и вокруг тихо, имеется в виду - тихо по
меркам войны, то используешь малейшую возможность вздремнуть, а уж спать
ложишься пораньше. Духи тоже не были исключением. Они, как все воины,
ложились пораньше спать, выставив предварительно часовых.
Их часовые мало отличались от наших. Чтобы разогнать сон, развлечься,
испугать неприятеля, они простреливали перед собой местность. У каждого был
свой участок ответственности. Всего часовых было двое. Они также
периодически запускали осветительные ракеты, забавлялись тем, что при свете
осветительных ракет (ночь тогда была темная, безлунная) пытались расстрелять
перебегающих крыс. По нашим наблюдениям, никому из них это не удалось.
Спустя где-то час они сошлись вместе, что во всех армиях мира строжайше
запрещено, и закурили, что также категорически противопоказано, вредит
здоровью часовых. Во-первых, отвлекает, а во-вторых, огонь ослепляет. Эти
сигареты были последними в их жизни. Ведь было написано на их пачке, что
Минздрав предупреждает - курение опасно для вашего здоровья. Неграмотные,
видать, были.
Сняли мы эту парочку быстро и безболезненно. Они ушли к своему Аллаху с
пророком, так до конца и не поняв, что же это было. Подползти было
рискованно. Слишком много гремящего, предательски осыпающегося под ногой
щебня. И как только они закурили, из двух ПБ всадили в момент затягивания
сигаретой по пуле. Получилось, слава Богу, с первого раза. Тихо и бесшумно.
Только два негромких хлопка, как будто хлопнули громко в ладоши, распугивая
крыс. Добивать тоже не пришлось.
А потом мы уже все спустились в подвал и начали вырезать спящих. В этом
деле главное, чтобы спросонья человек не завизжал. Поэтому левой рукой удар
по щеке наотмашь, и тут же по горлу ножом.
Воротит, читатель? А что поделаешь, когда жить захочешь, тогда и не то
сделаешь, и не такую дрянь, как крысу, съешь. Пришлось-таки мне ее
попробовать. Жрать нечего. Холодно. Шатает от голода и усталости. В глазах
круги, даже не то что круги, а пятна черные. Спишь по часу-полтора. Спать
опять же приходится не раздеваясь, да на камнях. Большой костер, чтобы
обогреться, не разведешь - заметят. Вот и били крыс тихо, огонь разводили
маленький, чтобы только поджарить маленькими кусочками. Все лучшие куски -
раненым. Воду брали не из Сунжи, там открытое пространство, могли заметить,
а из ямок, воронок. После этого вода из Сунжи мне казалась роскошной
минеральной с какого-нибудь престижного курорта. И вот, когда ты уже
оскотинел, а перед тобой замаячил огонек избавления из этого положения, на
твоем пути оказалось полтора десятка вооруженных бандитов, которые по своему
скудомыслию завалились спать. Что ТЫ сделаешь, читатель?
Я полагаю, что когда в тебе сотрется грань между иллюзиями,
полуголодными обмороками и реальностью, то, если у тебя хватит сил, ты
поступишь именно так. Я говорю о силах, а не о мужестве. Мужества в
чрезвычайной обстановке хватит у человека всегда, особенно когда в
экстремальных ситуациях в нем просыпается древний человек, и всплывают из
глубин подсознания рефлексы уничтожения и собственного выживания. Вот тут-то
и нужны силы, если ты слишком ослаб, раскис или банально стар, то почти
невозможно выжить. Вот только загнать потом эти рефлексы внутрь очень
трудно. Очень уж им нравится резвиться на воле после многолетнего заточения.
Человеку приятно осознавать себя неким сверхчеловеком. Особенно
здорово, когда уходят комплексы, приобретенные в результате воспитания,
такие как совесть, сострадание к противнику, ближнему. Да и силенок
прибавляется. Чем не подтверждение для гитлеровской, ницшеанской теории о
белокурой бестии? Моральное состояние также улучшается, притупляются болевые
рефлексы, почти уходит усталость. Геракл, да и только. Видимо, идет
стимуляция выделения эндоморфинов. Они образуются и выделяются в организме
при употреблении наркотиков. А здесь без наркоты ты получаешь кайф.
Не надо было тебе, читатель, пусть даже косвенно участвовать в отправке
на эту войну молодых, сильных ребят. Мне пока самому удается загонять этого
зверя в его клетку, что довольно-таки сложно. Хватит с меня его проявления
при штурме баррикады на площади и при вырезании духовской банды. А вот
молодые солдаты - они могут не справиться с ним, когда-нибудь он может и
выскочить на "гражданке". Так что смотри, читатель. Я нисколько не
драматизирую и нисколько не романтизирую ситуацию, я предупреждаю. Берегись!
Быстро, без шума и пыли расправившись со спящими боевиками, мы пошли
дальше. Передвигались с соблюдением всех мер предосторожности. Обшивка
бронежилета давно истерлась и порвалась. Пластины, находившиеся внутри,
вываливались, и поэтому я снял и выбросил его. Идти, ползти было легче, вот
только бушлат уже хуже грел. При постоянном ползании по подвалам, по кучам
щебенки и прочего строительного хлама бушлат порвался, и из него клочьями
торчала грязная вата. Она тоже вылезала. Брюки во многих местах порвались.
На коленях не спасла даже двойная ткань. Я был не один такой. Все выглядели
не лучше. Рожи заросли не то что щетиной, а диким каким-то волосом. Вид был
ужасен, неопрятный, пугающий, отталкивающий и вместе с тем какой-то жалкий.
Впереди завал, преграждающий улицу. Видимо, от попадания авиабомбы
здание обрушилось. Попутно оно завалило еще пару домов. Обходить нет