Миронов Валерий. Я был на этой войне (Чечня-95)

мужчина средних лет, около сорока, в драповом, городском пальто и норковой
шапке, представился как Арсанукаев Ибрагим. Он, якобы, был в оппозиции
действующему режиму и во время первого неудачного штурма Грозного возглавлял
штаб оппозиции. Начальник штаба, так сказать. Нутро-то гнилое, за версту
видно. Ковырнуть это нутро да посмотреть, что он там возглавлял и в кого
стрелял. Ничего, рожа, придет время, и в удобный момент мы с Юрой у тебя
спросим.
Взяли с собой этого Ибрагима, мы с Юрой его окрестили "Главный Дух".
Пошли на совещание. Буталов вокруг этого духа мотыльком порхает и что-то ему
щебечет, видимо, компенсирует свою молчаливость во время сходки.
- Смотри, Слава, сейчас они целоваться будут, - Юра сплюнул под ноги.
Всех офицеров штаба позвали на совещание. Мы с Юрой переглянулись и
пошли к своей машине. Пашка уже навел порядок, оттер от сажи и копоти кунг и
накрыл на стол. Столовая сегодня еще не работала, а вот с завтрашнего дня
обещали горячую пищу.
Мы разулись и в тапочках ходили по кунгу, замерзшие и затекшие ноги
приятно отходили. Сели к столу. Рацион все тот же. Водка - украшение стола и
главное блюдо, тушенка, сгущенка, "братская могила" - килька в томатном
соусе, "офицерский лимон" - лук, крупно порезанное сало, заспиртованный
хлеб, сок с консервного завода. Тушенка была подогрета на печке и поэтому
источала аромат.
Разлили на троих. Пашка за время нашего отсутствия нисколько не
изменился. Рассказывал нам, как связисты занимались мародерством, пока мы
брали Дворец. Тащили все. Телевизоры и видеомагнитофоны, носильные вещи,
чудом уцелевшие в квартирах люстры, холодильники, ковры, что-то из мебели.
- Знаете, мужики, - начал я после первой рюмки, - если поначалу меня
обуревало чувство негодования по случаям мародерства, то после прошедших
событий это вызывает только лишь брезгливость. На чужом горе свое счастье не
построишь. Как, интересно, они объяснят своим родным, женам, детям, откуда у
них эти вещи. Как жена будет надевать ношеные вещи? Пусть даже они и нажиты
неправедным трудом, преступлениями против тех же русских, но отбирать их в
свое же пользование - как-то в голове не укладывается.
- Не переживай, Слава, если они мародерствуют, то, надо полагать, они
знают о том, что жена не выбросит весь этот хлам и не будет осуждать, а
также не поинтересуется, не с покойников ли снято это барахло. Может, это мы
с тобой такие придурковатые идиоты, что проходим мимо того, чего не сможем
купить никогда в своей жизни. У тебя, к примеру, есть видик?
- Нет.
- Вот видишь, а стоит только захотеть, и можешь с собой хоть два
десятка их привезти. Так в чем дело?
- Брезгливость, наверное.
- А вот на Северном не брезгуют, - вмешался в разговор Пашка. - Сам
видел, как грузили борт барахлом. "Двухсотые" в Ростов и награбленные
шмотки. И все в одном самолете.
- М-да. Убитые за идеалы и мародеры. И все одним классом.
- Это еще что, - продолжил Пашка. - В Грозном доверили раздачу
гуманитарки оппозиции.
- Как? Духам? - Юра был возмущен.
- Духам, - подтвердил Пашка. - Они, мол, знают, кому и сколько
раздавать. А потом это все на базаре появляется за громадные деньги.
- Звиздец! - присвистнул я. - Там же коменданты районов есть, и именно
им раньше положено было раздавать помощь. А сейчас мы выбили духов, и теперь
сами сажаем на свою шею других. Еще более голодных и жадных. Так, что ли,
получается?
- Местные власти из оппозиции говорят, что военные обижают местное
население. Недовешивают, воруют, русским больше дают, чем аборигенам. Вот по
согласованию с командованием и допустили козлов в огород. Так русские сейчас
хрен без соли доедают, ходят по частям, жалуются на раздатчиков. А когда
начинаем вмешиваться, тут прилетают какие-то орлы, как чечены, так и
русские, и кричат о расизме, национализме. Так уже комендантов двух районов
поменяли, чуть под суд не отдали за разжигание межнациональной вражды, -
молчун Пашка не часто говорил такие длинные монологи и под конец утомился.
Взял водку и одним махом выпил. Один.
- Да. Кому - война, кому - мать родна, - Юра вздохнул.
- А ты как думал, когда они нас в Грозном почти три недели мариновали?
Какие-то перегруппировки войск были? Подвели новые, свежие силы? Затеяли
какие-то сепаратные переговоры с духами. Надо было выходить из города и
висеть на плечах врага, громя его. А мы? Э, да что об этом говорить...
Давай, Юра, выпьем.
- Давай, Слава!
Мы выпили. После высказанного говорить уже не хотелось. От нашей
болтовни ничего не зависело, ничего мы - умные, сильные, патриотически
настроенные офицеры - не могли сделать. Могли мы только одно - умереть за
свою Родину. И все.
Все, как в гражданской жизни. Твою страну разворовывают, растаскивают,
а ты как лопух получаешь свой ваучер, хотя заранее знаешь, что ничего
хорошего из этого не выйдет. Обманут. Но если в гражданской жизни это как-то
маскировалось, то во время войны нижние чины, у которых нет твердых
моральных устоев, глядя на разложившуюся элиту, тащили все, что плохо лежит.
Может, это у нас в крови? Компенсировать себе то, что недодает государство?
Может, так и надо? А наша бригада, за небольшим исключением, это кучка
недоразвитых маразматиков, или того хуже - с развитым комплексом
патриотизма. Патриотизм ныне не в моде и не в почете. Все логично. Кого
защищать? Родину? А что такое Родина? Кажется, меня опять понесло, читатель.
Извини. Но смысл войны я не могу понять, когда нет идеи. Нет идеи, так хоть
платили бы, кормили бы по-человечески, не вели сепаратных переговоров за
спиной, не вывозили бы одним бортом и убитых, и награбленное, обеспечивали
инвалидам и семьям погибших воинов достойную жизнь. Не устраивали бы во
время этой бессмысленной кровавой бойни шоу, концерты, презентации, не
целовались бы взасос с представителями тех стран, которые помогают боевикам.
Не плясали бы на костях убитых. Маразм. 1995 год. Пятьдесят лет Победы над
фашистской Германией. Годовщина взятия Рейхстага и год начала позорной
военной акции по борьбе с собственным народом. Хотели показать, кто в доме
Хозяин? Показали. Те, кто ворует. Кто делает капитал на нашей крови, кто
плюет на наши могилы, кто плюет в лицо вдовам и сиротам, кто выбрасывает
инвалидов за борт жизни. Пятьдесят лет назад взяли Рейхстаг, расписались на
нем, водрузили знамя Победы. Сейчас тоже взяли подобие Рейхстага, наверное,
потерь было не намного меньше, чем когда брали настоящий. Только не вышло
той Победы, которой хотелось бы. Да, мы устроили потом салют, отметили это
водкой и стрельбой в воздух из всего, что стреляло. Но это не то. Если
воевать, так воевать, а не обходиться полумерами. С одной стороны, постоянно
напоминают, что надо двигаться вперед, что духам помогают враги России. Что
преступное, правда, законно избранное, а не сегодняшнее - марионеточное -
правительство проводило геноцид против русского населения. А с другой
стороны, кричат, что они - боевики, духи - не противник, а просто какие-то
незаконные вооруженные формирования. И не надо вести широкомасштабных боевых
действий. Получается, как в той байке - "чуть-чуть беременная". И
одновременно с этим, когда эти представители незаконных вооруженных
формирований переходят на сторону оппозиции, якобы потому, что заблуждались,
то их нельзя судить. А переходят они по одной простой причине. Награбили у
Дудаева, именно награбили, проводя аферы с авизо, рэкетируя, насилуя,
измываясь над местными русскими (да и в самой России они немало крови
попили, начиная с городских рынков, кончая Белым домом). А сейчас видят, что
могут потерять награбленное, а то и к ответственности их привлекут, вот и
бегут пачками к так называемой оппозиции. А хваленые правоохранительные
органы ничего не могут сделать. Позор! Позор тебе, Россия! И никакие уже
сладкие песни о твоей широкой душе, Россия-матушка, не затуманят мои мозги.
Мне бы только вырваться живым с этой бойни, и не просто вырваться, а
выполнив свой долг. Я - русский офицер! Я выполню приказ. Приложу максимум
сил, чтобы меньше солдатской крови осталось на этой земле. Но тем, кто
виновен в солдатской гибели, не будет спуска. Ни здесь - в Чечне, ни в
Москве.
Забавно то, что здесь нас могут судить по законам чрезвычайного
положения, то же самое, что военного времени. За мародерство и прочие
преступления. А вот если попадется чиновник в Москве, который разворовывает
армейскую казну, списывая добро на войну, обкрадывая солдат, офицеров,
прапорщиков, мирное население, то его будут судить по законам мирного
времени.
Вот так и съезжает "крыша", читатель. С такими комплексами мы все
вернемся с этой или другой какой-нибудь войны. Только те, которые
мародерствовали, привезут с собой большую кучу трофеев, будут хвастать перед
тобой своими военными подвигами. А те, кто шел впереди этих мародеров, в
подземных переходах, пряча лицо, будут просить подаяние. Конечности-то нет.
Не отворачивайся от них, читатель, не опускай глаза, дай денежку. Ты можешь
оправдывать свою жадность тем, что он все равно пропьет их. Пропьет. Потому
что Родина его, своего гражданина, изувечила руками других своих граждан
(Министерство обороны и чеченцы - они же граждане России?), а теперь подобно
тебе отворачивается от них. Они никому не нужны. Здоровым не устроиться в
этой жизни, а тут инвалиды чего-то хотят. Не бойся, читатель, вряд ли они
будут тебя сильно беспокоить. Только если найдется какой-то лидер, который
их сплотит, вот тогда начнется вновь кровавая каша, а так - дай денежку и
забудь. Как забыл про них Президент, правительство, все. ВСЕ ПРОКЛЯЛИ И
ЗАБЫЛИ! Не ты первый, не ты последний, кто пройдет и не даст инвалиду
бесславного Чеченского похода на выпивку. Можно и плюнуть. Он стерпит.
Стерпел же ту боль, когда очнулся в госпитале, а конечности-то нет. Нет
руки, ноги, и никогда уже не будет. А она еще болит, чешется, а почесать ты
не сможешь, потому что ты видишь, что ее нет. А она чешется. А тебе
девятнадцать. А протез стоит ровно столько, сколько тебе выплатит
Военно-страховая компания через полгода. А когда износится, сотрется, то
все. Сиди дома, смотри телевизор, пока свет не отключат за неуплату. Пенсия
твоя настолько мизерная, что не хватит на лекарство. Здоровья-то до самой
смерти уже не будет. А жрать хочется каждый день. А денег нет. Что делать?
Кто виноват? Пить! Только пить. Под пьяные слезы вспоминать себя лихим
воином. Только во сне или в наркотическом бреду видеть себя со стороны
абсолютно здоровым. Петь, прыгать, танцевать, встречаться с девушкой. А
когда настает утро, ты вновь возвращаешься в реальность и снова видишь, что
нет конечности, и ты знаешь, что в этой жизни ты уже никем не будешь; и
идешь в подземный переход или теплый магазин, и вновь, пряча глаза,
бормочешь под нос о подаянии. И все. Жизнь закончена. Осталось лишь ждать
смерти. И проклинаешь малодушного друга, который не пристрелил тебя вместо
того, чтобы тащить под обстрелом на себе. В душе остается лишь Большая
пустота и ожидание Смерти. Ожидание Избавления. Прости, Брат!
Разговаривали мало. То, что нас опять, в который раз уже обманули,
подавляло. Те, кто нас отправил сюда за великой русской идеей, сами и
предали тех немногих русских. Сволочи!
Договорились с Юрой и Пашке поручили, что возьмем под контроль тех
русских, что остались в Петропавловке. Чем можем, тем поможем. Начнем прямо
завтра с жилищного вопроса, и пусть хоть одна гнида посмеет пискнуть.
Сокрушу!
Допили водку, покурили на улице, умылись и легли спать. За околицей
привычно постреливали часовые, прочесывая очередями заросли кустарника. Вот
и еще один день прошел моей жизни, ну и хрен с ним! Спать.
Утром проснулись рано, умылись. И пошли завтракать. Завтрак на КП во
время войны! Горячая, хорошо приготовленная пища! Она не отличалась
разнообразием. Каша-перловка (у военных - "дробь шестнадцать", т.е.
шестнадцатого калибра охотничья дробь) с тушенкой, "братская могила",
"офицерский лимон", чай с сахаром.
У всех прекрасное настроение. Войной и не пахнет, кажется, что на
учениях. Стоим в каком-то селе, мирные селяне выделили для постоя
заброшенный двор. Если бы не часовые, которые на окраине простреливают
кустарник и близлежащий лесок, то получилась бы вообще мирная картинка.
После сытного завтрака никто не торопится расходиться. Спокойно сидим,
курим, балагурим, травим обычные армейские байки, благополучие и блаженство,
нежная истома охватывает тело. Автомат стоит у ноги, рука инстинктивно
ложится на цевье.
Серега Казарцев за соседним столиком рассказывает байку, как ездил за
призывниками в прошлом году:
- Приехал я с двумя капитанами за молодежью в один славный город
Сибири. Отметились, представились и сидим работаем с документами, с
призывниками беседуем. Вечером, как положено, товарищеский ужин с местными
офицерами и такими же, как я, командированными. А в два часа ночи новобранец
ушел в самоход. Там купил наркотики, укололся и пошел на сборный пункт. Стал
перелезать через забор, а там "колючка" поверху пущена. Спьяну изрезал все
руки до мяса, сорвался с забора, а потом глядит на руки, на забор - все в
крови. Тут у него крыша и съехала. Бежит в милицию и кричит благим матом:
"Помогите! На сборном пункте офицеры напились, призывников режут, стреляют,
несколько трупов на заборе висит. Скорее! На помощь!" Ну, и прочую ерунду.
Менты смотрят, что пацан весь в крови, руки вроде как ножом изрезаны, рожа
ободрана. Короче, они подрываются и скорее всем отделением в половине
третьего ночи врываются на сборный пункт. Всех пинками подняли. Не смотрят
на чины, звания, возраст. Всех к стене. Ноги шире плеч. Руки "в гору",
мордой в стену. Комедия. Мы все полупьяные, ничего сообразить толком не
можем. Спрашивают про какие-то трупы, убийства, массовые расстрелы. Все как
в тридцать седьмом году. Подняли, построили и пересчитали молодежь. Вроде
все на месте. А у наркомана-заявителя "отходняк" начался. Трясет его всего,
галлюцинации еще больше усилились. Менты-то думают, что у парня нервный шок,
верят этому шизофренику. А он продолжает свое: "Я видел, как офицеры убили
призывника, а труп его положили в машину". Во дворе стояли личные автомобили
местных офицеров. Менты шмонать машины пошли. А один из офицеров привез из
деревни мясо, в багажнике оно лежит. Как раскрыли его машину, как заорали:
"Расчлененка!", т.е., значит, труп бойца расчленили. Там еще освещение
плохое было. Что тут началось! Офицера-беднягу в наручники сходу заковали.
Потом уже, через пятнадцать минут, пришел эксперт, посмотрел на мясо и
подтвердил, что говядина. Ладно хоть не били. Но рожи у них были зверские.
Всех держат под автоматами. А вдруг сообщники! Вот с тех пор одинаково не
люблю как милицию, так и наркоманов.
- А что с этим придурком сделали?
- Положили в дурдом. Подтвердили, что конченый наркоман, и выписали
"белый билет".
- Я бы точно прибил этого гада.
- И тогда ментам работы бы прибавил.
- Они хоть извинились?
- Извинились, а что толку? В шесть утра весь этот цирк закончили.
- Я тоже ментов не люблю, - мрачно вмешался недавно прибывший на место
второго комбата Игорь Красильников.
- А ты за что?
- Поехал в Москву в командировку. Заночевал у приятелей. Выхожу на
остановку. Зимой дело было. Снега много, скользко. Стою, жду автобус.
Подошел один, не мой, другой, тоже не мой. Еще остановился какой-то, народ
заходит-выходит. Слышу за спиной крик: "Стой! Стой, гад!" Оборачиваюсь -
милиционер гонится за мужиком. Я же тоже в погонах. Подождал, когда мужик
подбежит поближе, и как ему в глаз заехал, тот и свалился. Милиционер
подбегает, я жду слов благодарности и грамоту от руководства родной милиции.
А тот перескакивает через мужика и запрыгивает в автобус. Мужик поднимается
и...
- Что?
- Что-что! Бьет меня тоже в глаз. Приехал я из командировки с огромным
фингалом под глазом. Вот так. С тех пор и не люблю я родную милицию.
- Ладно, пошли совещаться к командиру.
- Пошли.
- Нет ни малейшего желания.
- Кому хочется?
- Надо съездить к саперам, может, они привезли с собой баню.
- Ты что?! Какую баню?
- Как в фильме "Кин-дза-дза!". Наподобие их летательного аппарата.
Только пропеллера не хватает на макушке. А так один в один.
- Отсовещаемся, и если не будет никакой горячки, то можно и помыться.
Сам штаб бригады размещался в конторе бывшей МТС. Низкий потолок,
заложенные мешками с песком окна, тусклый свет от лампочки. Генерал,
комбриг, Сан Саныч сидят за столом, остальные разместились на стульях
разного калибра. Прямо как на собрании в колхозе. Сейчас будем подводить
итоги и обсуждать виды на урожай. Только показатели различные.
Не буду приводить весь ход совещания, скажу лишь, что ночью комбриг и
генерал обсуждали с новым председателем план и тактику взаимодействия. По их
словам выходило, что это хороший мужик, душой болеющий за Конституцию России
и ее целостность. И во время первого штурма Грозного был в передовых рядах
оппозиции. Одного я понять не мог и сейчас не могу: почему все кричат, что
оппозиция здорово помогала нам во время первого штурма? Как же Дудаев тогда
не перевешал всю эту оппозицию? Коль они воевали, так, значит, их должны
были видеть и знать поименно. При штурме города я не заметил ни одного
оппозиционера, который бы воевал на нашей стороне или встречал нас
хлебом-солью. Поэтому, когда говорят, что оппозиция в Чечне сильна, у меня
это вызывает широкую улыбку. А наше командование, руководство страны
пытается делать ставку на марионеточное правительство. На своих
ставленников. Абсурд. Самое забавное, что, по слухам из Ханкалы, теперь
военные должны согласовывать свои действия с местными властями, советами
старейшин. Постоянно выступать на митингах, разъяснять наши действия. Все
это рассказал генерал. При этом он отчаянно плевался от злости и обиды.
Тут взял слово командир. Говорить он никогда не умел. Вот если бы хоть
воин был отчаянный, тогда ему можно было бы это простить, а так - ни
командир, ни оратор, ни воин. Поэтому все относились к его потугам выступать
несколько иронично. Так вот этот председатель-дух-оппозиционер настолько
понравился ему, что чуть ли не взасос с ним он целовался, а вот после беседы
тот исчез. То ли украли, то ли сам спрятался. Но командир ставит нам задачу
найти его. Кто-то из толпы посоветовал поискать в Сунже, там много сейчас
плавает и оппозиционеров, и духов. Когда в реке, то все на одно лицо.
Командира это замечание возмутило, зато нас здорово развеселило.
Поинтересовался я, как комбриг предлагает искать своего новоявленного духа.
Можем перевернуть дом за домом всю деревню. Не проблема. Дай только,
командир, команду. Не дал, испугался. Посоветовал путем расспросов,
переговоров с местными жителями установить местонахождение
духа-председателя. А также Буталов нам сообщил, что председатель посоветовал
не переселять русских в их дома, потому что это вызовет негативную реакцию
со стороны местного населения. Памятуя вчерашнюю картину, я не выдержал и
сказал, что мне глубоко начхать на то, что думает чеченский боевик. Я пришел
сюда восстановить справедливость и порядок, в том числе и права русских. И
как русский офицер я выполню это. А все советы местных духов для меня не
указ.
- Как вы, Миронов, смеете так говорить? - возмутился командир.
- Вместо того, чтобы ставить задачу на поиски неизвестного
оппозиционера, лучше бы Ханкале сказали, что нечего здесь сопли жевать.
Стоим, с духами общаемся. Боевики пока в горах. Если еще пару недель
постоим, то они начнут спускаться. Здесь же нет активных боевых действий.
Так какого хрена мы здесь прожираем государственные деньги? Все нам кричат,
что Ильинка - осиное гнездо. А мы остановились в пяти километрах от нее.
Дальше не идем, а стоим и ждем чего-то. Разведка докладывает, что в самой
станице нет боевиков. Так пошли туда, или хоть батальон туда кинем. Чего
стоим-то?
- Миронов дело говорит, - поддержал меня Юра. - Мы как будто сами духам
даем передышку. Скоро уже будет месяц, как топчемся. А толку? Дисциплина
падает, еще немного времени, так бойцы от безделья ерундой начнут маяться.
Село прочесать нам не позволили. Тут у нас под носом целая банда может
спрятаться, а мы с ними будем дружбу водить? И правильно Миронов говорит,
что не духа искать надо, а зачищаться вокруг и ставить перед Ханкалой
вопрос, чтобы как можно ближе продвигаться к Гудермесу. Сейчас реально можем
перерезать дорогу Аргун - Гудермес. 125-й артполк, что сейчас по Кавказскому
хребту скребется, поможет взять Гудермес в клещи. И будем стоять на
господствующих высотах и обстреливать город. Уходить из города некуда. Сзади
- Дагестан. Там кордон. Поэтому будет не хуже чем в блокадном Ленинграде.
- Точно. И никуда это духовское племя не денется.
- Бойцы расслабились, того и гляди, как бы чего не учудили. Офицеры
младшие с личным составом чуть ли не братаются.
- Сейчас скот начнут воровать. Мясо все-таки.
- Хватит! - Буталов взвился. - Хватит! У нас здесь не колхоз, а
служебное совещание. Я сказал, что мне нужен этот председатель. Проверять
какие-либо дома только по моему личному разрешению. И только если будет
информация о конкретном преступлении.
- Так полная деревня духов. А мы не знаем.
- Мы с мирным населением не воюем!
- В Грозном воевали, а здесь нет? Забавно!
- Все! Хватит! Я здесь командир, а не хрен собачий!
- Насчет этого еще можно поспорить, - шепнул мне на ухо Юра.
Я согласно кивнул.
- Русских кормить из наших запасов, но не переселять!
- Вот уж хрен тебе по всей морде! - это уже я шепнул Юрию.
Потом Буталов еще что-то говорил насчет и по поводу строительства
взаимоотношений с местными. Порол какую-то чушь о совете старейшин. Тут уже
не выдержал Серега Казарцев:
- Товарищ полковник. Если он, сволочь, всю свою жизнь провел, пася
колхозные стада баранов, то какой он, на хрен, старейшина. Дудаев после
шестидесяти присваивал всем звания "ученого улема". Вот кто видел пять тысяч
баранов, тот и ученый. А кто видел еще больше - вдвойне ученый. Так о чем
нам с ними говорить? Их дети и внуки воюют с нами, а мы надеемся, что они
будут нас приветствовать. Мы пришли сюда как оккупанты, и поэтому не надо
питать иллюзий по этому поводу. Мы разрушили их столицу. Пусть они не любили
Дудаева, но пришли мы. Мы разрушили их город и близлежащие деревни. И
поэтому не надо терять своего лица. Мы пришли сюда воевать, а не вести
переговоры о мире. За нами сила, так пусть, суки, и изволят нас уважать. А
то мы сюда с шумом въехали, шорох навели и тут же сами зовем их за стол
переговоров. Именно в этой станице спалили технику Ролина, убили его людей.
Пусть Москва договаривается, а наше дело - воевать. Своей нерешительностью и
бездействием только будем разлагать личный состав и покажем духам
собственную беззубость. Если хотите - импотенцию (дружный хохот в зале). А
вы что хотите, если начинаешь с женщиной любовь, то не надо потом кричать во
время экстаза, что давай, мол, поговорим. Это как?
- Выполняйте приказ, - отрезал Буталов.
Если бы он поддержал нас, осудил бы непродуманную политику Ханкалы и
Москвы, то тогда мы бы его поняли. Или если бы он на свой страх и риск
перекинул нас в Ильинскую, то тоже мы бы были на его стороне. Но он даже не
удосужился нас - офицеров штаба, командиров батальонов, начальников служб -
проинформировать о задачах бригады. Потому что не мог этого сделать. Из-за
боязни испортить свою карьеру он не задавал вопросы в Ханкале, не выходил на
наш Сибирский округ и через него не давил на Генеральный штаб. Тут одно из
двух. Либо нас по полной программе доукомплектовывают личным составом,
поставляют технику, забирают, списывают, ремонтируют разбитую, а мы через
неделю после того, как влились свежие силы, идем в бой. Либо мы здесь уже не
нужны, и поэтому сворачиваемся и уезжаем в Богом прославленную, чертом
проклятую Сибирь. Это уже кому как нравится.
После бестолкового совещания у нас с Юрой не было особых дел, поэтому
пошли к разведчикам. Во время боев за Дворец из округа прислали замену -
начальника разведки, из новосибирской дивизии, Юру Пахоменко. Здоровенный
бугай, в звании капитана. Не дурак выпить и закусить. Наш парень. Воевал
отчаянно, но не бестолково, за своих разведчиков готов был горло перегрызть.
Прежнего начальника разведки отправили в тыл. После боев в городе у него
развилась устойчивая форма клаустрофобии - боязнь замкнутого пространства. В
городе, на улицах, он также чувствовал себя крайне неуютно. Постоянно
озирался, ждал выстрела. Ничего удивительного в этом нет. В этом пекле под
соответствующим названием Грозный мы все стали немного сумасшедшими. Дай
бог, чтобы у меня это потом не проявилось.
На замену раненому командиру разведроты прибыл капитан Сухоруков. Этот
вообще замечательный парень. Прибыл из Новосибирского общевойскового
училища. Был там командиром роты. Сам написал рапорт с просьбой о
направлении в Чечню. Училище хоть и базируется на территории округа, но ему
не подчиняется. Прямое подчинение Министерству обороны. Он мог и не
дергаться. Из военных училищ офицеров не брали. Так он сам напросился,
добился этой командировки. И отлично проявил себя. Вместе с разведчиками
лазил по подвалам, не стеснялся ничего и не боялся никого.