Страница:
был накал страстей! Мы не знали, расчищен впереди путь или нет - может, за
ночь обвалилась стена, или ее нарочно обрушили. Нет ли под грудами мусора,
щебня противотанковой мины. Но не было страха ни у меня, ни в глазах тех, с
кем я был в том переходе. Все знали, что если не пробьемся, то наши раненые
друзья погибнут. Решено идти до конца. До смерти или до победы.
Нам определенно везло, двигатели ревели на полных оборотах, прибавляя к
дымовой завесе выхлопы полусгоревшей солярки. И хоть колонна растянулась на
большом отрезке, командир принял решение не разбиваться на мелкие
маневренные группы, а и дальше продолжать марш сплошной колонной.
Преодолев участок на скорости, которую могли выжать из наших милых
БМПшек, и, что удивительно, не зацепив никого из своих, мы проскочили этот
участок. Или духи отошли, или по какой другой причине, но вслед нам никто не
стрелял, не преследовал, но и успокаиваться было еще рано, это понимали все.
Вперед и выжить.
Разведка, идущая впереди нас, передала, что достигли первого блок-поста
наших соседей. Это уже веселей. Сейчас нас проведут по своей территории
ульяновцы, десантники. Ребята неплохие, вот только не хватает им
настойчивости, да и форсу много. Не могут они долго и упорно биться за
какой-нибудь объект. Напор поначалу бешеный, но постепенно стихает, идет на
нет. Вот поддержать кого-то, работать ведомыми, это они могут, а
самостоятельно - кишка слаба. Их и учили только захватить какой-то объект,
уничтожить и раствориться, и дальше еще что-нибудь взрывать. А вот к таким
тяжелым, затяжным боям они не готовы. "Махра" - это другое дело. И в зной, и
в дождь, в пургу, где угодно. На Севере, в пустыне, в болоте выполним
задачу. Костьми ляжем, но выполним.
Проезжая мимо блокпоста, бойцы-десантники приветливо махали нам и
скалили зубы на таких же, как у нас, прокопченных рожах. Радостно было
видеть, что мы не одни здесь, в этой враждебной для нас стране.
Командир батальона, через чью территорию мы проезжали, пообещал
направить к месту нападения на нас группу для зачистки.
Если там будут трупы духов, то он запишет их на свой счет, а если нам
удастся попасть в расположение нашей бригады, то мы, конечно, напишем
победные реляции, где укажем примерное количество уничтоженной живой силы
противника. Один юморист на "Северном" подсчитал, сколько наша группировка в
Чечне уже уничтожила противника. Оказалось, что за десять дней боев
уничтожено все население Чечни поголовно дважды. Странно, прошло всего
десять дней, а кажется, что уже не меньше полугода. Во время Великой
Отечественной войны, если верить донесениям командиров, армия вермахта была
уничтожена более ста раз. Ну, нам не пол-Европы освобождать, но по докладам
мы уже впереди всех армий мира. Так что, читатель, слушая сводки с фронта,
всегда наши потери умножай на три, потери противника дели на два, вот тогда
будешь иметь более-менее реальную картину боев.
Десантники пытались нам подсадить своих раненых, да куда там. Сами еле
умещаем свои задницы на броне, а внутри машин наши раненые чуть ли не как
поленья друг на дружке лежат. Хотите ехать колонной с нами? Ради Бога, но на
своих машинах, и свое сопровождение давайте. Ждать не будем, каждая минута
на счету. Что говоришь? Громче, двигатели все заглушают. Сволочи мы? Ладно,
пусть сволочи, но своих людей вывози сам. Ругаться с тобой нет ни времени,
ни сил. Мы тебя понимаем, развернешь дискуссию - или уговоришь, или машины
свои подготовишь. Раньше надо было думать. Вся ночь была для подготовки.
Пока, пока, удачи. Нет, и не уговаривай. Куда ты нас послал? Обратно будем
возвращаться, стой здесь, жди. Позже разберемся.
Мы наблюдали, как наш комбриг разговаривал с комбатом десантников.
Конечно, ничего не слышно, но по жестикуляции, которая применялась в беседах
офицеров, всем стало ясно, кто кого куда послал и что посланный ответил. Я и
окружающие бойцы дружно заржали, когда этот диалог закончился. Но никто не
посмел сделать оскорбляющий жест в сторону десантников или что-то крикнуть.
Все понимали, у них тоже есть раненые, - но вывози их сам. Мы все в душе
немножко хитрые, как евреи, и любим решать свои проблемы за чужой счет, но
не такие же принципиальные вопросы.
И вот закончился участок ответственности десантников, теперь кварталов
десять придется ехать по территории, за которую пока отвечают духи, они же и
контролируют ее. Ладно, суки, вывезем раненых и с вами разберемся. Не
отвлекаться. Поднимаю руку вверх, и солдаты, видя мой жест, начинают
внимательно следить за окружающими руинами. Говорить, орать, командовать на
машине не хочется, да и бессмысленно - грохот, копоть и пыль от впереди
идущих машин такая, что тебя не слышно, и рот, если неосторожно откроешь,
забьется такой гадостью, что плеваться и отхаркивать будешь долго. И еще
один момент. При езде БМП раскачивает и подбрасывает, а если рот открыт, то
можешь либо зубы раздробить, либо язык откусить себе. Ходит такая солдатская
байка, что какой-то боец, но не в нашей части, - у нас, конечно, таких
дебилов нет, - откусил себе кончик языка вот таким образом. Врачи пришили, а
его, балбеса, комиссовали. За свою службу я таких баек наслушался, что хоть
роман пиши. Особенно мне нравится то, что в нашей части, по рассказам
солдат, такого не происходит, а вот у соседей - у них постоянный бардак, и
поэтому всяких чудаков хватает. Впрочем, соседи о нас такого же мнения.
Боец, сидящий справа от меня, что-то кричит, показывает пальцем на
верхний этаж уцелевшего здания и стреляет в этом направлении. Рефлексы
работают мгновенно. Автомат сделал пару очередей, прежде чем я осознанно
остановился и внимательно посмотрел по направлению стрельбы. На подоконнике
лежит бинокль, и в тот же момент, от выстрела разлетаясь вдребезги, он
падает внутрь здания. Если хочешь выжить, сначала стреляешь, а потом уже
смотришь и думаешь. Эту заповедь усваиваешь после первого боя. Я кричу и
машу рукой, чтобы прекратили огонь. Постепенно огонь стихает на нет. Я не
осуждаю бойца. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть.
Машины, не снижая скорости, мчатся дальше. Разведка докладывает, что
опять вступили в бой. Теперь обложили с трех сторон. Разведка ждет подхода
основных сил, сама справиться не может. Командир вызвал на подмогу соседей,
чтобы с тыла ударили по духам, а сами на всех парах понеслись выручать нашу
разведку.
Последние машины оставили чуть позади, чтобы в случае нападения с тыла
не попасть в глухую западню. При приближении к перекрестку, где разведка
повернула, оказалось, что улица завалена кирпичом, две соседние, как уже
успели проверить, также были заблокированы, поэтому или пробиваться, или
отступать. При отступлении также не было уверенности, что не попадем в
ловушку. Командир принял решение: на прорыв. Я был с ним полностью согласен,
Рыжов тоже поддержал.
Кто мог держать оружие, спрыгнули с машин, и они откатились назад,
поддерживая нас огнем. Сначала решили выдавить противника вглубь квартала, а
затем уже под огнем попытаться разобрать завал. Спрятавшись за кучами
мусора, начали отстреливаться. Огонь велся интенсивно как с одной стороны,
так и с другой. Неподалеку раздался взрыв - останки разорванного бойца
поднялись в воздух и с глухим стуком упали метрах в пяти от меня. Через
несколько секунд таким же страшным образом погиб еще один. В пылу боя
некогда было рассматривать, кто это был. Рядом со вторым погибшим трое
бойцов катались по асфальту, крича от боли, зажимая раны на своих телах. Их
бушлаты прямо на глазах пропитывались кровью. Вначале все полагали, что из
подствольника их убили и ранили. Но когда третий солдат, сдвинув кирпич,
заметил гранату Ф-1, лежавшую под грудой щебня, без кольца, то все стало на
свои места.
Грамотные, сволочи, ничего не скажешь, и в таланте им не отказать. Умно
выбрали место засады, рассчитали, что мы заляжем и примем встречный бой, а
место нашего лежания, навязанное ими же, они заминировали гранатами. В бою
поневоле приходится постоянно перемещаться, кувыркаться, падать, прятаться
за битым бетоном, кирпичом, щебнем, а там "милые" игрушки - гранаты Ф-1 без
кольца. Сдвигаешь кирпич, предохранительный рычаг отлетает, и через шесть
секунд, пожалуйста, взрыв. Разлет осколков этой "премилой" вещицы двести
метров. Ни одна мина не дает такого результата.
И вот мы, отстреливаясь, встали перед дилеммой - либо отступать назад,
либо попытаться контратакой выбить духов из окрестных заданий. Веселая
перспектива. Соседи сообщили, что спешат на помощь и что вызвали авиацию.
Вот кого не надо сюда, так это наших летчиков. У солдата на войне много
врагов, но один из самых первых - это собственная авиация. Попадет она по
противнику или нет, это еще вопрос, но закидать бомбами собственные позиции
- это уж наверняка. Поэтому и попросили подкрепление, спешащее нам на
помощь, чтобы отозвали "небесных помощников". Один хрен, все дело загубят.
По цепочке передали, чтобы готовились идти на штурм. Нашим "коробочкам" дали
указание открыть максимальный огонь и вести его в течение десяти минут, а
затем заглохнуть и ждать дальнейших указаний.
У каждого солдата и офицера на войне имеется индивидуальная аптечка, в
которую входит обычный набор медицинских препаратов. Это и обезболивающее и
одновременно противошоковое средство - омнопон, промедол. Противорвотное,
таблетки, смягчающие действие радиации, химического отравления, есть и для
обеззараживания воды - кинь ее в любую лужу, кроме морской воды, побурлит,
осадок сядет на дно, а ты пей. Вонючая, правда, хлоркой несет, но зато
никакой заразы там уже нет.
А на каждое солдатское отделение имеются так называемые боевые
стимуляторы. Когда солдаты устали, нет ни малейшего желания не то что идти в
атаку, а вообще двигаться дальше, страх парализовал всю волю, тогда командир
для выполнения задачи и спасения людей дает команду раздать солдатам эти
таблетки. Съели, посидели немного, и - фас, вперед. И откуда только силы
берутся, и страх проходит бесследно.
Но сейчас не было этих таблеток, да и нет необходимости в них. После
первых двух-трех боев, когда нас духи обыгрывали по всем позициям и любая
маломальская победа доставалась ценой неимоверных усилий и потерь, сейчас
люди поверили в свои силы, и духи начали получать достойный отпор, уже не
перли на рожон, обкуренные анашой и визжащие что-то про своего Аллаха.
Первый раз, когда видишь, то жутковато становится. Лезут, как заговоренные,
ни пули не боятся, ни смерти.
И вот в полный голос заговорили наши БМП. Из-за треска пушек и
пулеметов БМП-2 поначалу не было слышно короткого тявканья орудий БМП-3, но
потом они встали по интенсивности огня вровень со старыми проверенными
"двойками". Мы также не отставали от "коробочек", долбя здания из автоматов
и подствольников.
БМП отработали свои положенные десять минут и смолкли. В ушах звенело
от грохота пальбы и разрывов, но надо бежать вперед. У противника со слухом,
зрением и ориентацией в пространстве обстоит сейчас похуже. Снаряды рвались
в замкнутом помещении, да и страха он натерпелся немало, до конца не отошел
от обстрела, какое-то время находится в прострации. И поэтому вперед,
вперед, вперед.
Не было в этот раз такого, чтобы кто-то поднимал солдат своим примером,
увлекая их за собой, как это происходило в первые дни. Нет, поднялись, и кто
с древним криком "ура", кто просто визжа от страха и переизбытка адреналина
в крови, бежали вперед. Но когда идешь вот так в атаку, то просыпается в
тебе что-то первобытное. Видишь себя как бы со стороны и наблюдаешь за всей
картиной боя, охватывая, кажется, все уголки. Может, коллективная ярость и
страх рождают в такой момент коллективный разум?
Пока преодолевали с дикими воплями открытый участок метров в сто, нас
встречали жидким, не скоординированным огнем. Никто из наших не пострадал,
но бойцы на ходу, от живота, открыли огонь, длинными очередями поливая
разбитые окна, из которых на нас несся смертоносный металл.
И вот мы врываемся в подъезд бывшего жилого дома, остальные группы
штурмуют другие четыре подъезда бывшей "хрущевки".
Человеческая психика и глаза устроены таким образом, что мы замечаем в
первую очередь все, что находится от тебя справа, а потом уже слева. Духи
пользовались этим, и когда мы врывались в помещение, они становились слева
от входа, и пока мы машинально осматривали правую сторону помещения, у них
было несколько секунд, чтобы расстрелять нас в спину. Потом уже мы, прежде
чем куда-либо войти, стали кидать гранату, а затем входить и смотреть слева
от входа.
Солнце уже начало пробиваться сквозь туман, но в здании из-за обстрела
стоял полумрак. Пыль, смешанная со сгоревшей взрывчаткой и еще какими-то
химикатами, висела в воздухе, затрудняя нам обзор.
Со мной вместе в подъезд ворвалось около пятнадцати человек. Боковым
зрением, когда бежали к подъезду, я охватил и запомнил бойцов. Трусов,
вроде, среди них нет. Все уже обстрелянные, обкатанные. На первом этаже три
квартиры, значит, и дальше будет так же. Трое бойцов на площадку выше, между
первым и вторым этажами, прикрывают от возможного нападения сверху.
Остальные бойцы, срывая кольца, сноровисто готовят гранаты и, зажав их в
руке, кричат остальным: "Готово". Удар по дверям, они не заперты, но,
сорванные взрывами, еле висят на петлях. Под мощными ударами солдатских
сапог и ботинок слетают и падают. Я кричу: "Прячься, давай!!!"
Мы отпрянули от дверных проемов, спрятались за выступающие бетонные
стены. В трех квартирах почти одновременно рванули гранаты, штук восемь,
наверное. В голове зашумело от взрывов, из развороченных дверных проемов
повалил дым и клубы пыли. Вперед, вперед, темп не снижать. Налево, направо.
Пыль, не видно ни черта, две длинные очереди от живота. Пленные нам не
нужны, самим жрать нечего. Вперед, вперед. Кухня, никого, ванная комната,
дверь прикрыта, в сторону, две очереди от живота, в самой чугунной ванне
можно спрятаться от осколков гранат. Киваю бойцу, стоящему рядом и
прикрывающему мою спину, тот рывком распахивает дверь, я нажимаю на
спусковой крючок и повожу стволом автомата, тот бьется в руках как живой и
поливает смертельной струей ванну, от нее в разные стороны летят осколки.
Бойцы тем временем расстреливают комнаты, затянутые пылью и дымом. Стенные
шкафы и антресоли тоже не остаются без нашего внимания. Все, трехкомнатная
квартира проверена. Дальше, вверх.
Бойцы, стоявшие на площадке, показывают, что в квартире на втором этаже
какое-то шевеление. Из других квартир также выскакивают солдаты и
присоединяются к нам. Те, кто прикрывали нас на площадке, перемещаются выше.
Не надо расставлять людей, они сами знают свой маневр. Не надо ни на кого
орать. Все работают, как хорошо отлаженный механизм. Каждый прикрывает
другого.
На втором этаже все повторяется вновь. Когда врываемся в квартиру,
спотыкаемся о разорванный гранатой труп. Один спекся. Дальше проверяем,
никого. Впереди еще три этажа, чердак, крыша и темный подвал. Вперед,
вперед.
Бойцы докладывают, что в соседней квартире также обнаружено два трупа.
Хрен с ними. Дальше. Смотрю на часы, на первый и второй этажи ушло семь
минут, надо ускориться.
На третьем этаже, когда сбиваем двери, слышим крик: "Не стреляйте, не
стреляйте!" Кричат без акцента. Я поднимаю руку вверх. Бойцы не кидают
гранаты, ждут. Я кричу: "Выходи, руки за голову".
С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом
(такая штучка - кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш.
Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто
обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю
внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов. Раньше их
выдавали только офицерам и прапорщикам, а при вводе в Чечню - всем солдатам.
Представляет собой металлическую пластинку овальной формы, длиной пять
сантиметров, а в ширину - три. Поле пластинки по длине разделено пополам, в
верхней части надпись ВС СССР, а внизу буква и шестизначный номер. У каждого
военнослужащего свой номер, пластинка сделана из неокисляющегося
тугоплавкого сплава. Впервые ее стали применять, когда после испытаний
первой ракеты она упала на прибывшую комиссию и сожгла ее, все погибли. На
войне каждый солдат носит такую пластинку со своим номером на шее, как у
американцев, но у них есть еще одна с фамилией солдата и группой крови.
И вот я заметил, что у "обычного зека" на шее висят эти номера. В Чечне
много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала,
а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как
рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими
братьями по крови.
Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не
хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал
их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли.
Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.
- А это что, сука? - спросил я, продолжая тянуть на себя шнурочки.
- Нашел, клянусь, нашел. Не стрелял я. Насильно меня сюда посадили, -
выл он, плача.
Я упер правой рукой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок.
Пули разворотили ему грудь, испачкав мне брюки кровью. От выстрелов тело
дернулось назад, но еще удерживалось веревочками личных номеров, хрустнули
шейные позвонки. Казалось, что умершие солдатские души не отпускают убийцу.
Продолжая упирать ствол автомата в мертвое тело, я попросил стоявшего рядом
солдата:
- Обрежь веревки.
Тот снял с убитого чеченский нож и одним движением обрезал удерживаемый
ими труп, тот с глухим стуком упал. Боец протянул мне нож, я покачал
головой, и тогда он спрятал его за голенище ботинка. Я распрямился, спрятал
в карман личные номера и скомандовал:
- Гранаты к бою, поехали.
И опять прогремели разрывы гранат, и мы ворвались внутрь квартир. Тут
уже было пять трупов. Не разбираясь, что к чему, и не обыскивая их, дали для
проверки пару очередей. Один "покойник" вдруг ожил и попытался вскинуть
автомат - перекрестный огонь из трех автоматов почти разрубил его на части.
И тут с площадки раздался взрыв гранаты и автоматная трескотня. Мы
быстро закончили проверку квартиры и выскочили на лестничную площадку. Там
вовсю шел бой. Духи с верхних этажей пытались прорваться вниз. Их удерживали
трое бойцов, снизу им на помощь подоспели двое солдат, прикрывающих нас от
внезапного нападения со стороны подвала. Тут и мы приняли оживленное участие
в перестрелке. На узкой площадке мы мешали друг другу. Тут духи начали
швырять гранаты. Из-за толчеи на площадке нам некуда было укрыться. Слава
Богу, что эти недоумки кидали гранаты сразу, как только срывали кольца. Было
время отшвыривать их вниз, на нижние этажи.
Мы тоже не оставались в долгу, двое с колена стреляли из
подствольников, а четверо поверх их голов поливали из автоматов, не давая
духам подняться. Тем временем у них что-то рвануло - раздался страшный
грохот, обвалился потолок в кухне третьего этажа. В образовавшийся проем
быстро нырнули пятеро бойцов, и вот уже бой перешел в квартиры на четвертом
этаже. Поднявшись, мы начали почти в упор расстреливать духов в спину.
Боялись, конечно, своих задуть, но повезло. На четвертом этаже после
зачистки осталось лежать двенадцать боевиков. Неплохо, если, согласно
Боевому Уставу, на каждого обороняющегося должно приходиться не менее
трех-четырех нападающих.
На пятом этаже, кроме двух покойников, нас никто не встретил. Осторожно
поднялись на крышу. Никого. Значит, мы первые, и поэтому надо помочь нашим в
соседних подъездах, - распределяю людей. Сам выбрал тот, куда пошел Рыжов.
Идя по крыше, слышим грохот боя в каждом подъезде.
Осторожно открываем крышку люка, по звуку, бой идет между первым и
вторым этажами. Начинаем зачистку с пятого этажа. Из двухкомнатной квартиры
доносятся голоса и стрельба, стреляют по улице. Ладно, суки, поехали.
Приготовили гранаты, кивок головы, удар ногой по двери, кинули гранаты,
спрятались. Разрыв, вперед, вперед, один на лестнице - охранять, поворот
налево - очередь в пустой угол, прямо очередь. Боец справа проверил,
прострелял правую сторону, мы расстреливаем двух раненых у окна. Рядом с
ними валяется гранатомет РПГ-7, хорошая игрушка. Забираем с собой и штук
пять оставшихся выстрелов к нему.
Духи внизу, видимо, поняв, что случилось, усилили натиск. Стремятся
выбраться из западни, но и наши, сообразив, что подмога рядом, также усилили
огонь. Мы спускаемся на четвертый этаж, расстреливаем двери и бросаем
гранаты. В двух квартирах обнаруживаем еще пару душманских трупов, не знаю,
чья работа, наша или раньше, да и не важно это. Вперед, вперед, вниз, темп,
темп, сейчас, ребята, мы поможем.
Боевики попытались прорваться наверх, в надежде смести нас. Не выйдет,
кричу:
- Юрка! Не поднимайся, я их тут встречу!
Заслышав топот, кидаемг гранаты и сразу за стену, чтобы осколками не
посекло. Один солдат кричит, осколок рикошетом попал в руку. Двое остались
оказывать первую помощь, мы с двумя бойцами стреляем из автоматов в
непроглядную темень пыли и дыма после взрыва. В ответ не стреляют.
- Слава! Мы поднимаемся! Не стреляй!
- Пошли, парни, потихоньку, может, где какая сука затаилась, - кричу я
своим бойцам.
Медленно спускаемся, готовые открыть огонь при малейшем подозрении на
движение или шум. На площадке между третьим и четвертым этажами натыкаемся
на разорванные трупы наших недавних врагов. На некоторых горит одежда.
Ноздри щекочет запах паленого мяса, шерсти, тряпок и еще чего-то страшно
вонючего, что вызывает позывы к рвоте. Еле сдерживаюсь. Тут из темноты
выныривают рожи солдат, поднимавшихся снизу. Мы радостно обнимаемся, а вот и
Юрка. Обнимаемся.
- Жив, чертяка, - не можем насмотреться друг на друга, как любовники
после долгой разлуки.
- Дали мы этим звиздюкам просраться. Как вдарили, так и дух вон! - Юрка
возбужден. Несмотря на холод, от всех валит пар.
- Я тут одного говнюка поймал. Кричит, что зек, а у самого на шее
личные номера болтаются, вот, - я достаю из кармана пригоршню номеров, прячу
обратно, - отправил на встречу к своим жертвам.
- Ну и правильно сделал, а тут они хорошо засели, пулемет установили,
не подойти, спасибо тебе.
- Ладно, идем на выход, с тебя бутылка, - я достал пачку сигарет,
домашние "ТУ-134", снайперские быстро закончились, жаль, хорошие сигареты. -
Угощайся, угроза НАТО.
Весело переговариваясь, еще не отошедшие от боя, мы выходим на улицу,
следом выводят моего раненого, идет сам, рука перехвачена жгутом, значит,
жить будет.
На улице тоже затих бой, видимо, боевики отошли с других позиций,
поняв, что и до них доберутся. Завал тоже уже заканчивали разбирать. Со
стороны завала приближались солдаты-соседи.
- Слава, смотри, что это у них? - на спинах у приближавшихся солдат
были большие баки по типу ранцев, в руках металлические трубы, которые
соединялись с ранцами резиновыми шлангами.
- По-моему, это огнеметы. Никогда живьем не видел, но слышал, что
некоторые части сняли с НЗ и притащили с собой. Наверное, классная штука.
Тем временем из дома вышли все наши, и пришедшие солдаты под шутки
подошли к подвальным окошкам и, кинув предварительно по паре гранат, начали
поливать из огнеметов, это действительно оказались огнеметы ранцевого типа.
Здорово. Струи толщиной в руку, расширяющиеся по мере удаления, и длиной
около десяти метров поливали подвальное помещение. Сразу удушливо запахло
сгоревшим бензином и еще чем-то.
- Классная штука, вот нам бы таких, быстро выкурили бы гадов. Командиру
надо подсказать, чтобы на "Северном" попросил, коль нас собираются на
Минутку кидать, пригодятся, - сказал я, с восхищением наблюдая, как
огнеметчики, закончив с зачищенным нами зданием, готовятся вновь прожаривать
какой-то другой объект.
- Я слышал, что в Афгане применялся огнеметный танк, но в горах
оказался малоэффективным, и его сняли с производства, - сказал Юрка,
вскарабкиваясь на нашу БМП.
- Ну и долбодебы, могли бы и подумать, что города тоже придется брать,
не все же время в поле и в горах воевать. Москвичи, что с них взять, кроме
анализов, и те хреновые будут, - я сплюнул и начал поудобней устраиваться на
броне.
- Внимание! Все готовы? - и раздалась команда по колонне: - Вперед!
Марш!
Мы тронулись, БМП подо мной резко дернулась, пытаясь сбросить нас
назад, но, уцепившись друг за друга и за все выступающие части на броне
машин, удержались. Везет все-таки внутренним войскам. У них
бронетранспортеры БТР-80, замечательно идет, мягко, быстро, чудесно, а у нас
трактора.
Стали проезжать первый блокпост огнеметчиков, опять начали кричать,
приветствовать друг друга.
Остаток пути проехали без приключений, хотя были готовы к ним. Вот и
пошли первые секреты и блокпосты охраны "Северного". Целый полк охранял
аэропорт, а когда пошли слухи, что духи готовят захват его, подкинули еще
батальон десантников.
- Закончилась одна битва, сейчас начнется еще одна, более тяжелая и
более важная, - сказал я Юрке.
Настроение начало меняться с радостного, что живые добрались, на более
мрачное и серьезное, предстоял разговор с представителями командования.
Последним не терпелось отправить нас на смерть.
ночь обвалилась стена, или ее нарочно обрушили. Нет ли под грудами мусора,
щебня противотанковой мины. Но не было страха ни у меня, ни в глазах тех, с
кем я был в том переходе. Все знали, что если не пробьемся, то наши раненые
друзья погибнут. Решено идти до конца. До смерти или до победы.
Нам определенно везло, двигатели ревели на полных оборотах, прибавляя к
дымовой завесе выхлопы полусгоревшей солярки. И хоть колонна растянулась на
большом отрезке, командир принял решение не разбиваться на мелкие
маневренные группы, а и дальше продолжать марш сплошной колонной.
Преодолев участок на скорости, которую могли выжать из наших милых
БМПшек, и, что удивительно, не зацепив никого из своих, мы проскочили этот
участок. Или духи отошли, или по какой другой причине, но вслед нам никто не
стрелял, не преследовал, но и успокаиваться было еще рано, это понимали все.
Вперед и выжить.
Разведка, идущая впереди нас, передала, что достигли первого блок-поста
наших соседей. Это уже веселей. Сейчас нас проведут по своей территории
ульяновцы, десантники. Ребята неплохие, вот только не хватает им
настойчивости, да и форсу много. Не могут они долго и упорно биться за
какой-нибудь объект. Напор поначалу бешеный, но постепенно стихает, идет на
нет. Вот поддержать кого-то, работать ведомыми, это они могут, а
самостоятельно - кишка слаба. Их и учили только захватить какой-то объект,
уничтожить и раствориться, и дальше еще что-нибудь взрывать. А вот к таким
тяжелым, затяжным боям они не готовы. "Махра" - это другое дело. И в зной, и
в дождь, в пургу, где угодно. На Севере, в пустыне, в болоте выполним
задачу. Костьми ляжем, но выполним.
Проезжая мимо блокпоста, бойцы-десантники приветливо махали нам и
скалили зубы на таких же, как у нас, прокопченных рожах. Радостно было
видеть, что мы не одни здесь, в этой враждебной для нас стране.
Командир батальона, через чью территорию мы проезжали, пообещал
направить к месту нападения на нас группу для зачистки.
Если там будут трупы духов, то он запишет их на свой счет, а если нам
удастся попасть в расположение нашей бригады, то мы, конечно, напишем
победные реляции, где укажем примерное количество уничтоженной живой силы
противника. Один юморист на "Северном" подсчитал, сколько наша группировка в
Чечне уже уничтожила противника. Оказалось, что за десять дней боев
уничтожено все население Чечни поголовно дважды. Странно, прошло всего
десять дней, а кажется, что уже не меньше полугода. Во время Великой
Отечественной войны, если верить донесениям командиров, армия вермахта была
уничтожена более ста раз. Ну, нам не пол-Европы освобождать, но по докладам
мы уже впереди всех армий мира. Так что, читатель, слушая сводки с фронта,
всегда наши потери умножай на три, потери противника дели на два, вот тогда
будешь иметь более-менее реальную картину боев.
Десантники пытались нам подсадить своих раненых, да куда там. Сами еле
умещаем свои задницы на броне, а внутри машин наши раненые чуть ли не как
поленья друг на дружке лежат. Хотите ехать колонной с нами? Ради Бога, но на
своих машинах, и свое сопровождение давайте. Ждать не будем, каждая минута
на счету. Что говоришь? Громче, двигатели все заглушают. Сволочи мы? Ладно,
пусть сволочи, но своих людей вывози сам. Ругаться с тобой нет ни времени,
ни сил. Мы тебя понимаем, развернешь дискуссию - или уговоришь, или машины
свои подготовишь. Раньше надо было думать. Вся ночь была для подготовки.
Пока, пока, удачи. Нет, и не уговаривай. Куда ты нас послал? Обратно будем
возвращаться, стой здесь, жди. Позже разберемся.
Мы наблюдали, как наш комбриг разговаривал с комбатом десантников.
Конечно, ничего не слышно, но по жестикуляции, которая применялась в беседах
офицеров, всем стало ясно, кто кого куда послал и что посланный ответил. Я и
окружающие бойцы дружно заржали, когда этот диалог закончился. Но никто не
посмел сделать оскорбляющий жест в сторону десантников или что-то крикнуть.
Все понимали, у них тоже есть раненые, - но вывози их сам. Мы все в душе
немножко хитрые, как евреи, и любим решать свои проблемы за чужой счет, но
не такие же принципиальные вопросы.
И вот закончился участок ответственности десантников, теперь кварталов
десять придется ехать по территории, за которую пока отвечают духи, они же и
контролируют ее. Ладно, суки, вывезем раненых и с вами разберемся. Не
отвлекаться. Поднимаю руку вверх, и солдаты, видя мой жест, начинают
внимательно следить за окружающими руинами. Говорить, орать, командовать на
машине не хочется, да и бессмысленно - грохот, копоть и пыль от впереди
идущих машин такая, что тебя не слышно, и рот, если неосторожно откроешь,
забьется такой гадостью, что плеваться и отхаркивать будешь долго. И еще
один момент. При езде БМП раскачивает и подбрасывает, а если рот открыт, то
можешь либо зубы раздробить, либо язык откусить себе. Ходит такая солдатская
байка, что какой-то боец, но не в нашей части, - у нас, конечно, таких
дебилов нет, - откусил себе кончик языка вот таким образом. Врачи пришили, а
его, балбеса, комиссовали. За свою службу я таких баек наслушался, что хоть
роман пиши. Особенно мне нравится то, что в нашей части, по рассказам
солдат, такого не происходит, а вот у соседей - у них постоянный бардак, и
поэтому всяких чудаков хватает. Впрочем, соседи о нас такого же мнения.
Боец, сидящий справа от меня, что-то кричит, показывает пальцем на
верхний этаж уцелевшего здания и стреляет в этом направлении. Рефлексы
работают мгновенно. Автомат сделал пару очередей, прежде чем я осознанно
остановился и внимательно посмотрел по направлению стрельбы. На подоконнике
лежит бинокль, и в тот же момент, от выстрела разлетаясь вдребезги, он
падает внутрь здания. Если хочешь выжить, сначала стреляешь, а потом уже
смотришь и думаешь. Эту заповедь усваиваешь после первого боя. Я кричу и
машу рукой, чтобы прекратили огонь. Постепенно огонь стихает на нет. Я не
осуждаю бойца. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть.
Машины, не снижая скорости, мчатся дальше. Разведка докладывает, что
опять вступили в бой. Теперь обложили с трех сторон. Разведка ждет подхода
основных сил, сама справиться не может. Командир вызвал на подмогу соседей,
чтобы с тыла ударили по духам, а сами на всех парах понеслись выручать нашу
разведку.
Последние машины оставили чуть позади, чтобы в случае нападения с тыла
не попасть в глухую западню. При приближении к перекрестку, где разведка
повернула, оказалось, что улица завалена кирпичом, две соседние, как уже
успели проверить, также были заблокированы, поэтому или пробиваться, или
отступать. При отступлении также не было уверенности, что не попадем в
ловушку. Командир принял решение: на прорыв. Я был с ним полностью согласен,
Рыжов тоже поддержал.
Кто мог держать оружие, спрыгнули с машин, и они откатились назад,
поддерживая нас огнем. Сначала решили выдавить противника вглубь квартала, а
затем уже под огнем попытаться разобрать завал. Спрятавшись за кучами
мусора, начали отстреливаться. Огонь велся интенсивно как с одной стороны,
так и с другой. Неподалеку раздался взрыв - останки разорванного бойца
поднялись в воздух и с глухим стуком упали метрах в пяти от меня. Через
несколько секунд таким же страшным образом погиб еще один. В пылу боя
некогда было рассматривать, кто это был. Рядом со вторым погибшим трое
бойцов катались по асфальту, крича от боли, зажимая раны на своих телах. Их
бушлаты прямо на глазах пропитывались кровью. Вначале все полагали, что из
подствольника их убили и ранили. Но когда третий солдат, сдвинув кирпич,
заметил гранату Ф-1, лежавшую под грудой щебня, без кольца, то все стало на
свои места.
Грамотные, сволочи, ничего не скажешь, и в таланте им не отказать. Умно
выбрали место засады, рассчитали, что мы заляжем и примем встречный бой, а
место нашего лежания, навязанное ими же, они заминировали гранатами. В бою
поневоле приходится постоянно перемещаться, кувыркаться, падать, прятаться
за битым бетоном, кирпичом, щебнем, а там "милые" игрушки - гранаты Ф-1 без
кольца. Сдвигаешь кирпич, предохранительный рычаг отлетает, и через шесть
секунд, пожалуйста, взрыв. Разлет осколков этой "премилой" вещицы двести
метров. Ни одна мина не дает такого результата.
И вот мы, отстреливаясь, встали перед дилеммой - либо отступать назад,
либо попытаться контратакой выбить духов из окрестных заданий. Веселая
перспектива. Соседи сообщили, что спешат на помощь и что вызвали авиацию.
Вот кого не надо сюда, так это наших летчиков. У солдата на войне много
врагов, но один из самых первых - это собственная авиация. Попадет она по
противнику или нет, это еще вопрос, но закидать бомбами собственные позиции
- это уж наверняка. Поэтому и попросили подкрепление, спешащее нам на
помощь, чтобы отозвали "небесных помощников". Один хрен, все дело загубят.
По цепочке передали, чтобы готовились идти на штурм. Нашим "коробочкам" дали
указание открыть максимальный огонь и вести его в течение десяти минут, а
затем заглохнуть и ждать дальнейших указаний.
У каждого солдата и офицера на войне имеется индивидуальная аптечка, в
которую входит обычный набор медицинских препаратов. Это и обезболивающее и
одновременно противошоковое средство - омнопон, промедол. Противорвотное,
таблетки, смягчающие действие радиации, химического отравления, есть и для
обеззараживания воды - кинь ее в любую лужу, кроме морской воды, побурлит,
осадок сядет на дно, а ты пей. Вонючая, правда, хлоркой несет, но зато
никакой заразы там уже нет.
А на каждое солдатское отделение имеются так называемые боевые
стимуляторы. Когда солдаты устали, нет ни малейшего желания не то что идти в
атаку, а вообще двигаться дальше, страх парализовал всю волю, тогда командир
для выполнения задачи и спасения людей дает команду раздать солдатам эти
таблетки. Съели, посидели немного, и - фас, вперед. И откуда только силы
берутся, и страх проходит бесследно.
Но сейчас не было этих таблеток, да и нет необходимости в них. После
первых двух-трех боев, когда нас духи обыгрывали по всем позициям и любая
маломальская победа доставалась ценой неимоверных усилий и потерь, сейчас
люди поверили в свои силы, и духи начали получать достойный отпор, уже не
перли на рожон, обкуренные анашой и визжащие что-то про своего Аллаха.
Первый раз, когда видишь, то жутковато становится. Лезут, как заговоренные,
ни пули не боятся, ни смерти.
И вот в полный голос заговорили наши БМП. Из-за треска пушек и
пулеметов БМП-2 поначалу не было слышно короткого тявканья орудий БМП-3, но
потом они встали по интенсивности огня вровень со старыми проверенными
"двойками". Мы также не отставали от "коробочек", долбя здания из автоматов
и подствольников.
БМП отработали свои положенные десять минут и смолкли. В ушах звенело
от грохота пальбы и разрывов, но надо бежать вперед. У противника со слухом,
зрением и ориентацией в пространстве обстоит сейчас похуже. Снаряды рвались
в замкнутом помещении, да и страха он натерпелся немало, до конца не отошел
от обстрела, какое-то время находится в прострации. И поэтому вперед,
вперед, вперед.
Не было в этот раз такого, чтобы кто-то поднимал солдат своим примером,
увлекая их за собой, как это происходило в первые дни. Нет, поднялись, и кто
с древним криком "ура", кто просто визжа от страха и переизбытка адреналина
в крови, бежали вперед. Но когда идешь вот так в атаку, то просыпается в
тебе что-то первобытное. Видишь себя как бы со стороны и наблюдаешь за всей
картиной боя, охватывая, кажется, все уголки. Может, коллективная ярость и
страх рождают в такой момент коллективный разум?
Пока преодолевали с дикими воплями открытый участок метров в сто, нас
встречали жидким, не скоординированным огнем. Никто из наших не пострадал,
но бойцы на ходу, от живота, открыли огонь, длинными очередями поливая
разбитые окна, из которых на нас несся смертоносный металл.
И вот мы врываемся в подъезд бывшего жилого дома, остальные группы
штурмуют другие четыре подъезда бывшей "хрущевки".
Человеческая психика и глаза устроены таким образом, что мы замечаем в
первую очередь все, что находится от тебя справа, а потом уже слева. Духи
пользовались этим, и когда мы врывались в помещение, они становились слева
от входа, и пока мы машинально осматривали правую сторону помещения, у них
было несколько секунд, чтобы расстрелять нас в спину. Потом уже мы, прежде
чем куда-либо войти, стали кидать гранату, а затем входить и смотреть слева
от входа.
Солнце уже начало пробиваться сквозь туман, но в здании из-за обстрела
стоял полумрак. Пыль, смешанная со сгоревшей взрывчаткой и еще какими-то
химикатами, висела в воздухе, затрудняя нам обзор.
Со мной вместе в подъезд ворвалось около пятнадцати человек. Боковым
зрением, когда бежали к подъезду, я охватил и запомнил бойцов. Трусов,
вроде, среди них нет. Все уже обстрелянные, обкатанные. На первом этаже три
квартиры, значит, и дальше будет так же. Трое бойцов на площадку выше, между
первым и вторым этажами, прикрывают от возможного нападения сверху.
Остальные бойцы, срывая кольца, сноровисто готовят гранаты и, зажав их в
руке, кричат остальным: "Готово". Удар по дверям, они не заперты, но,
сорванные взрывами, еле висят на петлях. Под мощными ударами солдатских
сапог и ботинок слетают и падают. Я кричу: "Прячься, давай!!!"
Мы отпрянули от дверных проемов, спрятались за выступающие бетонные
стены. В трех квартирах почти одновременно рванули гранаты, штук восемь,
наверное. В голове зашумело от взрывов, из развороченных дверных проемов
повалил дым и клубы пыли. Вперед, вперед, темп не снижать. Налево, направо.
Пыль, не видно ни черта, две длинные очереди от живота. Пленные нам не
нужны, самим жрать нечего. Вперед, вперед. Кухня, никого, ванная комната,
дверь прикрыта, в сторону, две очереди от живота, в самой чугунной ванне
можно спрятаться от осколков гранат. Киваю бойцу, стоящему рядом и
прикрывающему мою спину, тот рывком распахивает дверь, я нажимаю на
спусковой крючок и повожу стволом автомата, тот бьется в руках как живой и
поливает смертельной струей ванну, от нее в разные стороны летят осколки.
Бойцы тем временем расстреливают комнаты, затянутые пылью и дымом. Стенные
шкафы и антресоли тоже не остаются без нашего внимания. Все, трехкомнатная
квартира проверена. Дальше, вверх.
Бойцы, стоявшие на площадке, показывают, что в квартире на втором этаже
какое-то шевеление. Из других квартир также выскакивают солдаты и
присоединяются к нам. Те, кто прикрывали нас на площадке, перемещаются выше.
Не надо расставлять людей, они сами знают свой маневр. Не надо ни на кого
орать. Все работают, как хорошо отлаженный механизм. Каждый прикрывает
другого.
На втором этаже все повторяется вновь. Когда врываемся в квартиру,
спотыкаемся о разорванный гранатой труп. Один спекся. Дальше проверяем,
никого. Впереди еще три этажа, чердак, крыша и темный подвал. Вперед,
вперед.
Бойцы докладывают, что в соседней квартире также обнаружено два трупа.
Хрен с ними. Дальше. Смотрю на часы, на первый и второй этажи ушло семь
минут, надо ускориться.
На третьем этаже, когда сбиваем двери, слышим крик: "Не стреляйте, не
стреляйте!" Кричат без акцента. Я поднимаю руку вверх. Бойцы не кидают
гранаты, ждут. Я кричу: "Выходи, руки за голову".
С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом
(такая штучка - кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш.
Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто
обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю
внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов. Раньше их
выдавали только офицерам и прапорщикам, а при вводе в Чечню - всем солдатам.
Представляет собой металлическую пластинку овальной формы, длиной пять
сантиметров, а в ширину - три. Поле пластинки по длине разделено пополам, в
верхней части надпись ВС СССР, а внизу буква и шестизначный номер. У каждого
военнослужащего свой номер, пластинка сделана из неокисляющегося
тугоплавкого сплава. Впервые ее стали применять, когда после испытаний
первой ракеты она упала на прибывшую комиссию и сожгла ее, все погибли. На
войне каждый солдат носит такую пластинку со своим номером на шее, как у
американцев, но у них есть еще одна с фамилией солдата и группой крови.
И вот я заметил, что у "обычного зека" на шее висят эти номера. В Чечне
много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала,
а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как
рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими
братьями по крови.
Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не
хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал
их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли.
Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.
- А это что, сука? - спросил я, продолжая тянуть на себя шнурочки.
- Нашел, клянусь, нашел. Не стрелял я. Насильно меня сюда посадили, -
выл он, плача.
Я упер правой рукой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок.
Пули разворотили ему грудь, испачкав мне брюки кровью. От выстрелов тело
дернулось назад, но еще удерживалось веревочками личных номеров, хрустнули
шейные позвонки. Казалось, что умершие солдатские души не отпускают убийцу.
Продолжая упирать ствол автомата в мертвое тело, я попросил стоявшего рядом
солдата:
- Обрежь веревки.
Тот снял с убитого чеченский нож и одним движением обрезал удерживаемый
ими труп, тот с глухим стуком упал. Боец протянул мне нож, я покачал
головой, и тогда он спрятал его за голенище ботинка. Я распрямился, спрятал
в карман личные номера и скомандовал:
- Гранаты к бою, поехали.
И опять прогремели разрывы гранат, и мы ворвались внутрь квартир. Тут
уже было пять трупов. Не разбираясь, что к чему, и не обыскивая их, дали для
проверки пару очередей. Один "покойник" вдруг ожил и попытался вскинуть
автомат - перекрестный огонь из трех автоматов почти разрубил его на части.
И тут с площадки раздался взрыв гранаты и автоматная трескотня. Мы
быстро закончили проверку квартиры и выскочили на лестничную площадку. Там
вовсю шел бой. Духи с верхних этажей пытались прорваться вниз. Их удерживали
трое бойцов, снизу им на помощь подоспели двое солдат, прикрывающих нас от
внезапного нападения со стороны подвала. Тут и мы приняли оживленное участие
в перестрелке. На узкой площадке мы мешали друг другу. Тут духи начали
швырять гранаты. Из-за толчеи на площадке нам некуда было укрыться. Слава
Богу, что эти недоумки кидали гранаты сразу, как только срывали кольца. Было
время отшвыривать их вниз, на нижние этажи.
Мы тоже не оставались в долгу, двое с колена стреляли из
подствольников, а четверо поверх их голов поливали из автоматов, не давая
духам подняться. Тем временем у них что-то рвануло - раздался страшный
грохот, обвалился потолок в кухне третьего этажа. В образовавшийся проем
быстро нырнули пятеро бойцов, и вот уже бой перешел в квартиры на четвертом
этаже. Поднявшись, мы начали почти в упор расстреливать духов в спину.
Боялись, конечно, своих задуть, но повезло. На четвертом этаже после
зачистки осталось лежать двенадцать боевиков. Неплохо, если, согласно
Боевому Уставу, на каждого обороняющегося должно приходиться не менее
трех-четырех нападающих.
На пятом этаже, кроме двух покойников, нас никто не встретил. Осторожно
поднялись на крышу. Никого. Значит, мы первые, и поэтому надо помочь нашим в
соседних подъездах, - распределяю людей. Сам выбрал тот, куда пошел Рыжов.
Идя по крыше, слышим грохот боя в каждом подъезде.
Осторожно открываем крышку люка, по звуку, бой идет между первым и
вторым этажами. Начинаем зачистку с пятого этажа. Из двухкомнатной квартиры
доносятся голоса и стрельба, стреляют по улице. Ладно, суки, поехали.
Приготовили гранаты, кивок головы, удар ногой по двери, кинули гранаты,
спрятались. Разрыв, вперед, вперед, один на лестнице - охранять, поворот
налево - очередь в пустой угол, прямо очередь. Боец справа проверил,
прострелял правую сторону, мы расстреливаем двух раненых у окна. Рядом с
ними валяется гранатомет РПГ-7, хорошая игрушка. Забираем с собой и штук
пять оставшихся выстрелов к нему.
Духи внизу, видимо, поняв, что случилось, усилили натиск. Стремятся
выбраться из западни, но и наши, сообразив, что подмога рядом, также усилили
огонь. Мы спускаемся на четвертый этаж, расстреливаем двери и бросаем
гранаты. В двух квартирах обнаруживаем еще пару душманских трупов, не знаю,
чья работа, наша или раньше, да и не важно это. Вперед, вперед, вниз, темп,
темп, сейчас, ребята, мы поможем.
Боевики попытались прорваться наверх, в надежде смести нас. Не выйдет,
кричу:
- Юрка! Не поднимайся, я их тут встречу!
Заслышав топот, кидаемг гранаты и сразу за стену, чтобы осколками не
посекло. Один солдат кричит, осколок рикошетом попал в руку. Двое остались
оказывать первую помощь, мы с двумя бойцами стреляем из автоматов в
непроглядную темень пыли и дыма после взрыва. В ответ не стреляют.
- Слава! Мы поднимаемся! Не стреляй!
- Пошли, парни, потихоньку, может, где какая сука затаилась, - кричу я
своим бойцам.
Медленно спускаемся, готовые открыть огонь при малейшем подозрении на
движение или шум. На площадке между третьим и четвертым этажами натыкаемся
на разорванные трупы наших недавних врагов. На некоторых горит одежда.
Ноздри щекочет запах паленого мяса, шерсти, тряпок и еще чего-то страшно
вонючего, что вызывает позывы к рвоте. Еле сдерживаюсь. Тут из темноты
выныривают рожи солдат, поднимавшихся снизу. Мы радостно обнимаемся, а вот и
Юрка. Обнимаемся.
- Жив, чертяка, - не можем насмотреться друг на друга, как любовники
после долгой разлуки.
- Дали мы этим звиздюкам просраться. Как вдарили, так и дух вон! - Юрка
возбужден. Несмотря на холод, от всех валит пар.
- Я тут одного говнюка поймал. Кричит, что зек, а у самого на шее
личные номера болтаются, вот, - я достаю из кармана пригоршню номеров, прячу
обратно, - отправил на встречу к своим жертвам.
- Ну и правильно сделал, а тут они хорошо засели, пулемет установили,
не подойти, спасибо тебе.
- Ладно, идем на выход, с тебя бутылка, - я достал пачку сигарет,
домашние "ТУ-134", снайперские быстро закончились, жаль, хорошие сигареты. -
Угощайся, угроза НАТО.
Весело переговариваясь, еще не отошедшие от боя, мы выходим на улицу,
следом выводят моего раненого, идет сам, рука перехвачена жгутом, значит,
жить будет.
На улице тоже затих бой, видимо, боевики отошли с других позиций,
поняв, что и до них доберутся. Завал тоже уже заканчивали разбирать. Со
стороны завала приближались солдаты-соседи.
- Слава, смотри, что это у них? - на спинах у приближавшихся солдат
были большие баки по типу ранцев, в руках металлические трубы, которые
соединялись с ранцами резиновыми шлангами.
- По-моему, это огнеметы. Никогда живьем не видел, но слышал, что
некоторые части сняли с НЗ и притащили с собой. Наверное, классная штука.
Тем временем из дома вышли все наши, и пришедшие солдаты под шутки
подошли к подвальным окошкам и, кинув предварительно по паре гранат, начали
поливать из огнеметов, это действительно оказались огнеметы ранцевого типа.
Здорово. Струи толщиной в руку, расширяющиеся по мере удаления, и длиной
около десяти метров поливали подвальное помещение. Сразу удушливо запахло
сгоревшим бензином и еще чем-то.
- Классная штука, вот нам бы таких, быстро выкурили бы гадов. Командиру
надо подсказать, чтобы на "Северном" попросил, коль нас собираются на
Минутку кидать, пригодятся, - сказал я, с восхищением наблюдая, как
огнеметчики, закончив с зачищенным нами зданием, готовятся вновь прожаривать
какой-то другой объект.
- Я слышал, что в Афгане применялся огнеметный танк, но в горах
оказался малоэффективным, и его сняли с производства, - сказал Юрка,
вскарабкиваясь на нашу БМП.
- Ну и долбодебы, могли бы и подумать, что города тоже придется брать,
не все же время в поле и в горах воевать. Москвичи, что с них взять, кроме
анализов, и те хреновые будут, - я сплюнул и начал поудобней устраиваться на
броне.
- Внимание! Все готовы? - и раздалась команда по колонне: - Вперед!
Марш!
Мы тронулись, БМП подо мной резко дернулась, пытаясь сбросить нас
назад, но, уцепившись друг за друга и за все выступающие части на броне
машин, удержались. Везет все-таки внутренним войскам. У них
бронетранспортеры БТР-80, замечательно идет, мягко, быстро, чудесно, а у нас
трактора.
Стали проезжать первый блокпост огнеметчиков, опять начали кричать,
приветствовать друг друга.
Остаток пути проехали без приключений, хотя были готовы к ним. Вот и
пошли первые секреты и блокпосты охраны "Северного". Целый полк охранял
аэропорт, а когда пошли слухи, что духи готовят захват его, подкинули еще
батальон десантников.
- Закончилась одна битва, сейчас начнется еще одна, более тяжелая и
более важная, - сказал я Юрке.
Настроение начало меняться с радостного, что живые добрались, на более
мрачное и серьезное, предстоял разговор с представителями командования.
Последним не терпелось отправить нас на смерть.