Моррелл Дэвид. Любой ценой

   — У конюшни вы упомянули что-то о своем дедушке.
   — Отец матери. Первое время она постоянно перевозила меня из штата в штат, куда следовала за очередным сожителем. А потом дедушка забрал меня к себе. Именно у него на ферме я начал впервые рисовать.
   Малоун замолк и сосредоточился на еде.
   — Поздравляю, превосходная работа, — раздался голос Белласара.
   Сиена вздрогнула.
   — Вы видели эскизы? — спросил Малоун.
   — Да. — Белласар сел на стул неподалеку от столика. — И они мне кажутся весьма многообещающими. Любой может служить основой для превосходного портрета.
   — Маловероятно. К сожалению, эскизы первого дня работы редко бывают удачными. Придется еще немало перепортить бумаги.
   — Но признайтесь, в основе все равно лежит первое впечатление. А потом вы просто что-то додумываете.
   — Пожалуй.
   — Я рад, что мы сходимся во мнениях. И посмотрите, как хороша моя жена. Неужели так трудно воплотить на холсте такую красоту?
   — Смотря как к этому подходить, — сказал Малоун. — Ваша супруга прекрасна, это верно. Но в ее красоте — сотни разнообразных граней. А поскольку я не собираюсь писать сто портретов, то мне нужно определить, какая из этих граней наиболее полно отражает ее сущность.
   Сиена продолжала есть, не поднимая головы. Белласар улыбнулся.
   — Извини нас, дорогая, за то, что мы говорим о тебе в третьем лице. — Он повернулся к Малоуну: — Начинать было не трудно?
   — Напротив. Я предвижу, что работа над портретом будет чрезвычайно интересной.
   — Замечательно, — оживился Белласар. — Давайте надеяться, что все так и будет продолжаться.

Глава 8

   Для Малоуна определенно все так и продолжалось. Шли дни, похожие друг на друга как близнецы. Каждое утро он делал зарядку у бассейна, одновременно наблюдая за вертолетной площадкой и Монастырем. Если бы не это, он бы предпочел бег трусцой. Затем с верховой прогулки возвращалась Сиена, и они шли завтракать, а потом работать. Он не забывал осведомляться, не устала ли она, предлагал закончить пораньше, но Сиена неизменно отказывалась, желая продолжить сеанс. В пять они расставались, но он знал, что увидит ее снова на коктейле в семь.
   Белласар неукоснительно придерживался этой рутины — коктейль (хотя сам пил овощной сок) и затем ужин (всегда в вечерних костюмах). Малоун тщетно надеялся, что увидит еще кого-нибудь из приглашенных. Хотя бы того незнакомца, который прибыл на вертолете в то первое утро, обнимался с Белласаром, а потом так нервничал при разгрузке ящиков. Несколько раз Малоун видел его выходящим из Монастыря, но в замке этот человек никогда не появлялся.
   Иногда в своей спальне Малоун находил какую-нибудь книжку, обязательно старинную, — первое издание чуть ли не столетней давности, чтобы за ужином поговорить о ней с Белласаром. Одним из сочинений был трактат Гоббса «Левиафан»^[6], написанный в 1651 году, в котором утверждалось, что война — это естественное состояние человечества и что диктатура — единственный способ достичь мира. Белласар разглагольствовал о том, что нужно и должно снабжать репрессивные режимы оружием, поскольку иначе подданные этих режимов вцепятся друг другу в горло. Таким образом, диктаторы спасают тысячи жизней. А что бы они делали без торговцев оружием!
   Сиена во время подобных разговоров не произносила ни слова, затем ужин заканчивался, и Малоун поднимался по шикарной лестнице к себе на второй этаж. Порой его охватывало отчаяние — дни идут, а никаких серьезных наблюдений не сделано. К Сиене тоже никак не подберешься. И при этом торопиться нельзя, можно все испортить. Наутро он просыпался, преисполненный решимости сегодня достичь каких-то ощутимых результатов. Но день шел к концу, а дело с мертвой точки так и не сдвигалось. Резких движений нельзя было предпринимать ни в коем случае. Благодушие Белласара было всего лишь ширмой. Малоун чувствовал за собой постоянное наблюдение. Стоит сделать хотя бы один неверный шаг...
   Работа над портретом его по-настоящему увлекла. Во время сеансов он забывал обо всем на свете и потому наверняка пропускал что-то важное, происходящее в Монастыре. Но иначе было нельзя.

Глава 9

   — Сегодня сеанса не будет.
   Сиена разочарованно вскинула брови.
   — Почему?
   — Я перехожу к следующей стадии. Начинаю готовить основу портрета. — Малоун кивнул в сторону лежащего на столе куска клееной фанеры.
   — А я думала, художники используют холсты.
   — Видите ли, для нашего с вами портрета я собираюсь использовать темперу, которая требует более жесткой поверхности. Эта фанера особенная, специально высушенная, так что коробиться не будет. Химикаты из нее давно улетучились, и потому влияния на краску тоже никакого не будет. Сейчас я начну промазывать ее этим клеем. — Он показал на банку с белой вязкой жидкостью, которая подогревалась на спиртовке.
   — Немного пахнет известью.
   — Верно. Она там содержится. — Малоун погрузил кисть в банку и нанес клей на поверхность фанеры.
   Покрыв всю доску, он отложил кисть и начал растирать теплый клей пальцами.
   — Зачем вы это делаете?
   — Чтобы избавиться от воздушных пузырьков.
   Сиена с интересом наблюдала за его действиями.
   — Хотите попробовать? — спросил он.
   — Вы серьезно?
   — Если не боитесь испачкать пальцы.
   Она улыбнулась и принялась растирать клей. Ее глаза засияли.
   — В последний раз я занималась чем-то подобным, кажется, в детском саду.
   — Наверное, приятно вспомнить детство. — Малоун снова взял кисть и разгладил клей.
   — Мне никогда не приходило в голову, что живопись — это не только создание изображения.
   — Создать изображение — лишь полдела. Нужно еще уметь его сохранить. И если вы хотите, чтобы картина жила долго, следует очень постараться. — Малоун протянул ей кисть. — Попробуйте наложить следующий слой.
   — А вдруг у меня не получится?
   — Я подправлю.
   Она погрузила кисть в банку.
   — Не очень много, верно?
   — В самый раз.
   — С чего начинать?
   — С угла.
   Она выбрала верхний правый.
   — Теперь ведите кисть налево. Можете использовать короткие мазки вперед-назад, но последний мазок только налево. Затем чуть спуститесь и снова ведите кисть налево. Теперь проверьте, получилось ли у вас ровно. Чувствуете какое-то сопротивление движению кисти?
   — Немного.
   — Хорошо. Остановитесь на минутку. Пусть чуть подсохнет, но не до затвердения.
   — Переход к следующей стадии, очевидно, означает, что вы уже решили, какой будет композиция портрета?
   Малоун кивнул.
   — И как же я буду выглядеть?
   — Посмотрите сами. — Он показал в сторону эскиза на другом столе.
   Она нерешительно подошла и вгляделась. Несколько минут в солярии было тихо.
   — Я здесь улыбаюсь, но выгляжу печальной, — наконец произнесла она.
   — Печальной, ранимой, незащищенной, но с решимостью больше не позволять причинять себе боль.
   — Вот, значит, какой вы меня представляете. — Голос Сиены понизился до шепота.
   — Это один из вариантов. У вас есть возражения?
   Она продолжала внимательно рассматривать эскиз.
   — Нет.
   — Для меня самым трудным было заглянуть в ваши глаза. С тех времен, когда вы были моделью, у вас сохранилась привычка как бы отключать глаза. Вы превосходно позировали, великолепно улыбались, глаза сияли, но ставни в глубине их были закрыты наглухо. А вашим работодателям, собственно, ничего больше и не было нужно. Ведь главное — чтобы одежда на вас выглядела привлекательно.
   — Вы правы. Так оно и было.
   — Вот почему мне потребовалось так долго вас изучать.
   — А знаете, я уже привыкла к вашим взглядам. В бытность мою моделью почти все обращенные на меня взгляды были обычно хищными. Не то что ваши. Я даже понемногу стала себе нравиться.
   — А что, обычно вы себе не нравитесь?
   — Ответ знает человек, создавший этот эскиз.
   — И все-таки мне удалось уловить моменты, когда ставни раскрывались. Именно тогда вы становились настоящей Сиеной. Ваша печаль и ранимость — вот что делает вас прекрасной. А впрочем, может быть, как раз наоборот.
   — Наоборот?
   — В том смысле, что красота, делает вас печальной и ранимой.
   В горле у Сиены запершило.
   — На эскизе я смотрю направо. Что там находится?
   — Наверное, что-то для вас очень важное.
   — И ветерок дует с этой стороны. Он играет моими волосами. Каким-то образом вам удалось создать иллюзию, что все, чего я касаюсь, как бы проходит через меня.
   — А это всегда так. Все важное для нас проходит через наши души.

Глава 10

   Сиена быстро поднялась по ступеням на залитую солнцем террасу. Обычно Чейз уже сидел за столом, но сейчас его не было. Наверное, она пришла немного раньше. Однако прошла минута, другая, а Чейз все не появлялся. Пришлось ей завтракать одной. Уже допивая кофе, она увидела, как горничная понесла в солярий большую миску.
   Озадаченная, Сиена последовала за ней. В солярии миску у горничной принял Чейз. В ней были яйца.
   Увидев ее, он улыбнулся:
   — Доброе утро.
   — Доброе утро. Вы будете завтракать здесь?
   — Возможно, сегодня я вообще не буду завтракать. Не терпится начать. — Чейз разбил яйцо, разделил скорлупу на две части и переместил желток из одной половины в другую, уронив при этом в миску капельку белка.
   — Вы собираетесь их готовить?.. — озадаченно спросила Сиена.
   — Нет. Они мне нужны для изготовления краски.
   — Интересно!
   Чейз осторожно переместил желток из скорлупы на бумажное полотенце и убрал остатки белка. Сейчас желтая субстанция нежно перекатывалась на белой поверхности.
   — Как вам удается так аккуратно с ним обращаться? — удивилась Сиена. — У меня бы уже все растеклось.
   — Очень просто — опыт. В свое время, когда я этому учился, перевел немало яиц. — Чейз поставил чистую миску, а затем двумя пальцами поднял желток. — Хотите помочь?
   — Я его пролью.
   — Именно это нам сейчас и нужно. Вот, возьмите нож — и проткните им мешочек снизу. Только осторожно. Так, хорошо. — Чейз дал желтку вылиться из мешочка, затем легонько выдавил остатки.
   — Возьмите. — Он протянул ей другое яйцо.
   — Что?
   — Помогите мне освободить второй желток.
   — Но...
   — Вы же видели, как это делается. Самое худшее, что может случиться, это больший расход яиц.
   Она тихо рассмеялась:
   — Вчера я помогала грунтовать поверхность фанеры, а сегодня вы придумали новую игру.
   Сиена разбила яйцо и отделила белок от желтка. Однако переместить его сразу на бумажное полотенце побоялась, а осторожно выкатила себе на ладонь. Он оказался на удивление сухим.
   — Спасибо, — прошептала она, выполнив задание.
   — За что?
   — То, чем мы занимались с вами вчера и сегодня, доставило мне невероятное удовольствие, какого я уже давно не испытывала.
   На этот раз тихо рассмеялся Чейз.
   — Если вам так приятно размазывать клей и разбивать яйца, то...
   В груди у Сиены приятно заныло. Она осознала, что впервые слышит его смех.
   — И сколько вам нужно яиц?
   — Восемь. — Он проткнул очередной желток.
   — А дальше что?
   — Буду смешивать с красителями. Вчера после ужина я вернулся сюда и растер их. Вот они, в этих банках.
   Сиена принялась их перебирать. Белый, черный, красный, синий, зеленый, желтый, фиолетовый и коричневый. Чистые, яркие. Все цвета, кроме одного, были ей знакомы.
   — А вот этот оттенок какой-то необычный.
   — Неужели не узнаете? Это жженая охра, или сиена.
   Она вопросительно посмотрела на Чейза.
   — Оттенок вашей кожи, — сказал он. — Так что родители не зря вас так нарекли. К тому же это мой любимый цвет.
   Она принялась недоверчиво рассматривать свою руку, словно впервые увидела.
   — С одной стороны, он ослепительно яркий и прозрачный, — продолжал Чейз, — а с другой — чрезвычайно теплый. По качеству такой же, как темпера.
   Вначале он смешал каждый краситель с определенным количеством желтка, а затем долил в каждую банку дистиллированной воды, тщательно перемешивая краску.
   — Вот теперь мы готовы танцевать наш рок-н-ролл.

Глава 11

   На мольберте стояла фанерная основа картины с уже обозначенными контурами выбранного Чейзом эскиза на загрунтованной поверхности.
   — Теперь остается только раскрасить? — спросила Сиена.
   — Нет. Все значительно сложнее. — Он подвел ее к стулу, стоящему перед мольбертом. — Эскиз — это лишь наметка. Настоящая работа начинается только сейчас.
   При создании эскизов Сиене становилось не по себе под пристальными взглядами Чейза. Но теперь ей казалось, что прежде он вообще на нее не смотрел. Мощь и концентрация его взгляда сейчас внушала просто суеверный страх. Расстояние между ними было меньше двух метров, и она чувствовала его взгляд почти физически. Он ее касался. Шеи, губ, век, бровей. Она с трепетом почувствовала, как невидимые пальцы ласкают ее кожу. Она ощущала какую-то часть его, загадочным образом переместившуюся в нее, куда-то в нижнюю часть тела, отчего там стало невероятно тепло и приятно. Казалось, они вот-вот сольются в одно целое.
   — Вам нехорошо?
   — Что? — Она выпрямилась на стуле.
   — Вы побледнели. Может быть, отдохнете немного, и начнем позже?
   — Нет, — выпалила она. — Я прекрасно себя чувствую. Продолжайте.
   Чейз бросал на Сиену острые, проникающие в душу взгляды, затем окунал кисть в банку с краской, пальцами левой руки снимал излишки и делал резкие мазки по жесткой поверхности фанеры. Порой он даже не глядел на мольберт, и его рука с кистью двигалась сама по себе, как будто для создания портрета было достаточно лишь этих быстрых взглядов.
   Сиену переполняли чувства, она была потрясена, ей хотелось что-то сказать, но она не знала что и потому произнесла первое пришедшее в голову:
   — Вот вы меня сейчас рисуете, а я ощущаю это физически. Даже как-то странно.
   — Если это причиняет вам какое-то неудобство...
   — Нет. Я вовсе не возражаю. — Она помолчала. — И как долго вы будете писать этот портрет?
   — Столько, сколько понадобится. Одно из достоинств темперы — ее можно накладывать слой за слоем в течение нескольких недель, пока желток не перестанет реагировать на очередной мазок. Впрочем, причин для беспокойства нет. Несколько недель это продолжаться не будет.
   Сиена с удивлением поймала себя на мысли, что не возражала бы, если бы это продолжалось как можно дольше. Оконные рамы сотряс приглушенный взрыв.
   — Что это там у них происходит? — спросил Чейз.
   — Понятия не имею. В той части усадьбы я никогда не была.
   Чейз сделал удивленные глаза.
   — Когда Дерек привез меня сюда после свадьбы, он сразу же объявил, чтобы я за Монастырь не ходила. Я не знала, насколько серьезно это предупреждение, и однажды из любопытства пошла прогуляться в ту сторону. На полпути меня задержала охрана. А вечером за ужином состоялся очень неприятный разговор. Больше я подобных попыток не предпринимала. Да и ни к чему мне это.
   — Выходя замуж, вы знали, чем он зарабатывает деньги?
   Сиена нахмурилась.
   — Извините, — смутился Малоун. — Наверное, мне не следовало задавать этот вопрос.
   — Нет, нет, все в порядке. — Она устало вздохнула. — Это мне тогда следовало бы задать ему больше вопросов. Я понятия не имела, чем он занимается. У нас, знаете ли, все очень как-то быстро получилось. Знакомство, свадьба. А сейчас это уже не имеет никакого значения. Потому что... — Сиена опустила голову.
   Чейз быстро подошел к ней.
   — Вам все-таки нездоровится.
   При его прикосновении ее плечо вздрогнуло.
   — Ничего. Просто разболелась голова.
   — Может быть, прервемся до обеда?
   — Зачем? Когда вы так втянулись в работу...

Глава 12

   — Это просто великолепно. — Такой лучезарной улыбки у Белласара Малоун еще не видел. И вообще, все красивое загорелое лицо этого злодея было озарено сиянием. — Портрет превзошел все мои ожидания. Настоящий шедевр. Верно, Алекс?
   — Да, — без энтузиазма согласился Поттер.
   Это происходило восемь дней спустя в библиотеке, где Белласар устроил что-то вроде презентации картины. Было подано шампанское. Разумеется, всем, кроме самого Белласара.
   — В портрете ощущается какая-то мрачная неопределенность, — продолжил Белласар. — И в то же самое время светлая праздничность. Игра на контрастах. Парадоксы красоты.
   — Именно так это и было задумано, — сказал Малоун.
   — Выходит, я понял ваш замысел! — возликовал Белласар. — Какое бы у вас ни сложилось обо мне мнение, но я ценю искусство. Этого не отнимешь. Признаюсь, был момент, когда ваше поведение заставило меня усомниться в правильности выбора художника.
   Поттер чуть заметно кивнул. Он не особенно и скрывал, что портрет его мало интересует. Глаза за стеклами очков были устремлены на Малоуна.
   — А теперь я прошу высказаться тебя, дорогая. — Белласар повернулся к Сиене, которая стояла немного в стороне, как будто не хотела принимать во всем этом участия. — Каково чувствовать, что твоя красота стала бессмертной? В самом деле, в чем трагедия красоты? В том, что она преходяща. Верно? Но здесь, на этой картине, она сохранена навеки. — Белласар посмотрел на Малоуна, как бы ища подтверждения своим словам. — Вы говорили, что выбрали материалы, отличающиеся особенной долговечностью.
   — Масло и холст имеют тенденцию через несколько сот лет коробиться и трескаться, — сказал Малоун. — Но темпера, положенная на дерево... с шестью слоями грунтовки под живописью и покрытая лаком...
   — Так, так. — Глаза Белласара загорелись. — Вряд ли и через тысячу лет этот портрет будет выглядеть как-то иначе. Тысячу лет! Вы только представьте! — громко восторгался он. — Преходящая красота стала вечной. Как Беатриче, воспетая Данте. — Хотя Малоун понял, о чем идет речь, Белласар счел необходимым пояснить: — В девять лет Данте случайно увидел девочку. Она была младше его всего на несколько месяцев. Красота девочки так его поразила, что он обожествил ее, наблюдая за ней только издали. Так продолжалось вплоть до ее смерти шестнадцать лет спустя. Девушку звали Беатриче. Она вдохновила Данте на размышления об идеале красоты. Результатом явилась «Божественная комедия». Наверное, красота Сиены вдохновила вас сходным образом. И конечно, вдохновение не угаснет, а может быть, станет еще сильнее, когда вы начнете работать над следующим портретом.
   — Как — над следующим? — растерялась Сиена. — Ведь этот тебе, кажется, понравился. Зачем же второй...
   — А затем, что второй портрет прославит твое тело, так же как первый — лицо.
   — Тело?..
   — Да, твое обнаженное тело.
   — Обнаженное? — Сиена повернулась к Малоуну: — Вы знали об этом?
   Он смущенно кивнул:
   — Да.
   Она резко развернулась к Белласару:
   — Обнаженной я позировать не буду.
   — Будешь, дорогая. Обязательно будешь. Но зачем нам сейчас при всех выяснять отношения? Не лучше ли пойти наверх и там мирно обсудить эту проблему? — Белласар сжал руку жены так, что смуглая кожа побелела, и повел к двери. Выходя из библиотеки, он обернулся к Малоуну: — Если появится интерес к истории Данте и Беатриче, то у меня есть его автобиография в переводе Розетта «Данте и его круг ада», издание 1861 года. Вон там. — Он сделал жест в сторону книжных полок. — Я, разумеется, предпочитаю читать в оригинале, по-итальянски.
   Малоун с Поттером остались в библиотеке одни. Слуга налил им еще по бокалу шампанского.
   Поттер перестал наконец хмуро разглядывать Малоуна и обратил внимание на портрет.
   — Эпохальное произведение, — произнес он с одобрением, в котором, однако, ощущался неприкрытый сарказм. — Очень жаль только, что, кроме владельца, его больше никто никогда не увидит. — Он кивнул слуге, который поставил на столик бутылку шампанского «Дом Периньон», и накинул на портрет покрывало. — Идемте? — спросил Поттер, обращаясь к Малоуну. — Скоро ужин.
   — Я, пожалуй, останусь на пару минут, посмотрю книгу, которую так настоятельно рекомендовал мистер Белласар.
   Поттер неодобрительно скривил губы и вышел, бросив на Малоуна испытующий взгляд.
   Малоун направился к книжному шкафу, делая вид, что занят поиском книги. Сзади слуга снял с мольберта портрет и вынес из библиотеки.
   Сосчитав до десяти, Чейз последовал за ним. В вестибюле он увидел, что слуга направился вверх по парадной лестнице, и двинулся за ним, держась на расстоянии.
   Они поднялись на верхний этаж. Малоун бесшумно шагал по ковру. Спрятавшись за колонну, он наблюдал, как слуга с портретом подошел к двери посередине коридора и негромко постучал.
   Малоун стал осторожно спускаться вниз.

Часть четвертая

Глава 1

   Вертолет удалялся. На утреннем солнце ярко сияли лопасти его винта. Прибывшего в первое утро человека Малоун уже давно не видел, но это не единственное, что его сейчас тревожило. Сегодня Сиена в первый раз не выехала на верховую прогулку.
   Закончив зарядку у бассейна и одновременно утренние наблюдения, Малоун невесело размышлял о возможностях побега Сиены. Недалеко то время, когда он закончит второй портрет и придется уезжать — если, конечно, ему будет позволено. А затем нужно будет представить Джебу отчет о наблюдениях и предложить варианты спасения Сиены. Пока выводы были неутешительные — усадьба охраняется так, что даже профессионально подготовленная оперативная группа встретится с немалыми трудностями.
   Утренние прогулки верхом были для Сиены очень важны, она не стала бы просто так, без видимых причин их пропускать. У Малоуна даже закралось подозрение, не счел ли Белласар, что одного портрета достаточно. Может быть, он торопится избавиться от супруги?
   По дороге в свою комнату, принимая душ и за завтраком Малоун пытался убедить себя, что отсутствие Сиены за столом имеет весьма простое объяснение. Например, простудилась. В таком случае она могла бы найти способ передать ему, что не придет завтракать. Однако этого не случилось.
   — Извините, — остановил он горничную, когда она принесла кофе, — почему сегодня нет мадам? Она, случайно, не заболела?
   — Нет, месье, я об этом ничего не слышала.
   Прошло полчаса, но Сиена так и не появилась. Малоуну пришлось смириться с тем, что сегодня ее не будет. На душе было неспокойно, и в конце концов он решил попросить горничную пойти к хозяйке и выяснить, что случилось. В голову лезло всякое. Например, что Белласар напичкал ее наркотиками и она лежит сейчас без сознания. Взвинченный до предела, Чейз поднялся, собираясь найти горничную, и облегченно перевел дух, когда увидел Сиену, выходящую на террасу.

Глава 2

   На ней были спортивные ботинки, полинявшие джинсы и хлопчатобумажная рубашка. Можно было подумать, что она оделась для верховой прогулки, но потом передумала. Длинные волосы убраны в конский хвост, что подчеркивало классические контуры лица. Однако таких суровых глаз Малоун прежде у нее не видел. Она рассержена. Наверное, что-то произошло.
   — Рад вас видеть, — неуверенно произнес Малоун. — Я уже начал беспокоиться. Вы не пришли на завтрак и...
   Чейз замолк. Сиена молча прошла вперед, и он невольно залюбовался ее стройными ногами в джинсах и затянутой ремнем талией.
   — В чем дело? У вас такой вид, будто...
   — Извините за опоздание, — отрывисто бросила она. — Не стоит терять время.
   — Что значит — терять? Ничего не понимаю.
   — Идемте работать.
   — Но в чем дело? Скажите, что происходит?
   Гордо выпрямив спину, Сиена решительным шагом направилась к солярию.
   Малоун поплелся за ней. Войдя в солярий, она сердито расстегнула рубашку и сбросила на пол. Это его уже просто встревожило.
   — Подождите минутку. Почему вы...
   Она сбросила лифчик и швырнула его вслед за рубашкой.
   — Пожалуйста, скажите, что происходит? — взмолился Малоун. — Я не понима...
   — Ничего особенного не происходит. Просто подготовка к началу работы. — Она сбросила ботинки и носки.
   — Ради Бога, остановитесь! Что случилось? Скажите мне, почему вы...
   — Я выполняю предписания супруга!
   Она в ярости расстегнула джинсы, сняла и швырнула на пол. За ними последовали белые крошечные трусики. Завершающим демонстративным жестом она расстегнула заколку, рассыпав волосы по плечам, и встала перед ним, одетая лишь в свою кожу цвета жженой охры.
   — Чего же вы ждете? — спросила она. — Берите свой чертов альбом и начинайте!
   Малоун вдруг обнаружил, что у него отнялся язык. Он сделал глубокий вдох и с трудом выдавил из себя:
   — Это вовсе не то, что я хотел бы...
   — Ах да, конечно. Я должна принять соблазнительную позу. Верно?
   — Нет.
   — Тогда что, черт возьми, вам от меня нужно? И перестаньте так смотреть! Скажите, что я должна сделать!
   — Прежде всего наденьте рубашку. — Он нагнулся, чтобы поднять, а затем протянул ей.
   Она молчала, пристально глядя на него.
   — Я серьезно, — сказал Малоун.
   — Но ведь у вас заказ, разве не так?