Мур Робин. Человек семьи

   Гости беседовали, в основном, о спорте и шоу-бизнесе. Иногда упоминали друзей, называя их не настоящими именами, а известными всем псевдонимами, например "Идиоты из Буффало" или "Денди Фима".
   Сантини приветствовал Пата с особенной теплотой, но не сказал ни слова о своей работе в "Ройял". Просто схватил Пата за плечо и сильно сжал его.
   – Ты превосходно работаешь, малыш, – похвалил он.
   Они успели выпить только по бокалу скотча, когда отворились дубовые двери в конце комнаты и вышел Дон Антонио, одетый, как обычно, в черный костюм. Правда, отдавая дань вольной жизни в сельской местности, он позволил себе надеть желтую рубашку и тонкий шерстяной шарф вместо галстука.
   – Джентльмены, – сказал он, – прошу к столу.
   Все поставили свои бокалы и последовали за Антонио, словно военизированная группа, соблюдающая строгую дисциплину.
   Столовая, увешанная геральдическими знаменами, напоминала трапезную в средневековом замке. Стол имел форму подковы, в центре которой стоял столик для церемоний. Перед каждой группой из трех-четырех гостей на столе располагались хромовый бокал с салфетками, солонка и перечница, весьма напоминавшие сервировку ресторана Дюка в Форт-Ли.
   – Джентльмены, каждый из вас знает свое место за этим столом, – сказал Дон Антонио.
   Все сели. Пат сел рядом с Артуром, чтобы руководствоваться его советами. Во главе стола сидел Дон Антонио, справа от него – Фрэнк Костелло, слева – Вито Дженовезе. За ними разместились Джерри Катена и Томми Эболи, рядом с ним – Майкл Миранда. Было очевидно, что порядок размещения гостей за столом соблюдался не менее строго, чем в Виндзорском замке.
   Стол освещали гигантские старинные канделябры; перед каждой группой из четырех гостей стояло по несколько бутылок с винами.
   Дон Антонио встал, как только гости расселись по местам. Своим хрипловатым громким голосом, в котором все еще слышался сицилийский акцент, он сказал:
   – Вскоре примемся за еду, но сначала проведем небольшую церемонию, согласны?
   Гости кивнули. Электрический свет потускнел, и теперь все помещение освещал гигантский канделябр. В то же мгновение Пат заметил, как кто-то шепнул что-то Сантини и он вышел из комнаты.
   Дон Антонио произнес звучным голосом: "Паскуале Конте, выйди вперед, пожалуйста."
   Пат подошел к столу, стоявшему в центре подковы, и встал прямо напротив Дона Антонио. Незаметный в тени мужчина вышел из-за его спины и положил на стол маленький изящный стилет, выполненный в стиле древних традиций, и "беретту", в которой шокированный Пат опознал свое оружие, захваченное у преступника во время разбойного нападения. Дон Антонио торжественно оглядел двадцать пять человек, собравшихся около церемониального стола.
   – Перед вами, как вы знаете, человек настоящей Семьи Паскуале Конте. Я представляю вас ему, хотя многие из вас знают его. В недавнее время мы "произвели" очень мало таких людей, и поэтому всякий раз, когда такое происходит, подобное событие следует считать очень важным.
   Головы собравшихся вокруг стола торжественно кивнули в знак согласия.
   – Мой брат, Сэм, говорит мне о том, что времена меняются, поэтому на сей раз мы проведем церемонию на итальянском и английском языках.
   Пат стоял, расставив ноги и сложив руки за спиной, в позиции "вольно" для военного. С его лица сочились капли пота, то ли от жара канделябра, то ли от напряженности переживаемого момента. Он не был уверен, от чего именно.
   Эти античные позы и жесты могли показаться комичными, но Пат воспринимал все это серьезно. Это был самый значительный и наиболее важный момент, который он пережил за всю свою жизнь.
   Дон Антонио начал произносить что-то, напоминавшее итальянскую молитву, при этом он иногда жестами указывал на нож и огнестрельное оружие. Пат, бывая на Малбери, узнал множество итальянских слов, но их оказалось недостаточно, чтобы полностью понять то, что произносилось на скиджи – сицилийском диалекте. Единственное, в чем он был уверен, так это то, что здесь происходило нечто, относящееся к его посвящению оружию и ножу.
   Дон Антонио, пронзительно глядя прямо в глаза Пата, сказал на английском языке:
   – Это оружие и нож представляют жизнь и смерть. Они определяют силу нашей связи с Семьей. Мы можем выжить с их помощью и погибнуть из-за них, в зависимости от воли Семьи. Вытяни палец, которым нажимаешь на курок.
   Пат вытянул вперед указательный палец, Антонио вел себя властно. Он был похож на священника, руководящего проведением торжественной мессы. Вперед выступил Сэм и взял со стола стилет. Зажав палец Пата в своей руке, он быстрым и ловким движением вонзил острие ножа в кончик его пальца. Пат ощутил острую боль, но даже не моргнул глазом. Когда выступила капля крови, Сэм наклонился и высосал ее с пальца. Затем он прошептал: "Протяни другую руку, ладонью вверх".
   Пат повиновался. Сэм положил ему на ладонь крошечную цветную литографию, похожую на те, какие раздавались в церкви Святого Диомаса. Пламенем серебряной зажигалки Сэм поджег край бумажки. Вскоре всю ее охватил огонь. Пат стоял, не шелохнувшись, пока пламя не угасло. Боль была терпимой, так как жар сразу поднимался вверх.
   Все это время дон Антонио читал по-итальянски клятву, а затем Пат по-английски повторил ее слова:
   – Клянусь своей честью быть верным Семье, как и Семья верна мне. Клянусь, что буду, как эта святая реликвия и несколько капель моей крови, сейчас сожженные перед вами, отдавать свою жизнь и свою кровь за Семью, пока пепел и моя кровь не вернутся в свое первородное состояние.
   – Теперь, после испытания огнем и кровью, – сказал дон Антонио, – ты стал одним из нас.
   Затем он произнес другую речь по-итальянски и объяснил сказанное:
   – Сейчас, когда ты стал одним из нас, ты вошел в нашу Семью. Семья важнее всего – твоей религии, твоей страны, твоей собственной семьи, твоей жены, твоих детей, если таковые будут у тебя. Семья – это высший вид преданности. Те, которые не подчиняются ее правилам, кто предает Семью, уходят от нас с помощью ножа или оружия. Ты понимаешь, Паскуале Конте?
   – Понимаю.
   – Тогда отныне ты – один из нас, и Сэм – твой крестный отец.
   Сэм расцеловал Пата в обе щеки, глаза его увлажнились от пережитых эмоций.
   – Это самый замечательный и торжественный день в моей жизни, – сказал Сэм.
   Пат стоял, напряженно улыбаясь, пока остальные подходили пожать ему руку, все еще испачканную кровью.
   – Теперь садись на почетное место за столом, пока мы будем посвящать следующего. Позовите Сантини, – сказал дон Антонио.

Глава 7

   После официального признания Пата членом Семьи его жизнь практически не изменилась. О принятии Пата в Семью знали только главные ее члены. Даже в Маленькой Италии его положение оставалось прежним. Но связь между конкретными делами и Семьей становилась для него все более очевидной. Например, он понимал теперь, почему только определенные уборочные грузовики обслуживали главные ночные клубы; или почему только определенные фирмы, поставляющие белье, заботятся о снабжении этих заведений салфетками, полотенцами и скатертями. Или почему в заднем проходе убитого на Тридцать седьмой улице – некоего Джианинни – был найден грош – цена, которую Семья отдала за его жизнь в знак того, что он оказался предателем. Пат продолжал заниматься в колледже Бернарда Баруха, а кроме того, стал готовиться к экзамену на звание сержанта. Не сдав экзамена, невозможно было получить повышение в звании и должности, даже если имеешь влиятельного "раввина". Хотя при могущественном покровителе можно было ожидать льгот при назначении на работу после получения звания.
   Постепенно служба в патрульной машине начала утомлять Пата, которому хотелось теперь работать в детективном бюро. Но его постоянный советник, лейтенант Артур Марсери, считал, что в настоящий момент он может принести больше пользы, будучи рядовым.
   Прошло три месяца после посвящения, прежде чем Пату, как новому члену Семьи, поручили "убрать человека". Задание было нетрудным для исполнителя, находящегося в том особом положении, какое занимал Пат. Речь шла о ранее надежном "друге Семьи", который, по некоторым признакам, превращался в опасного врага.
   Капитан Уолтер Кессель был помещен в больницу Святого Винсента после инсульта. Некоторые люди поговаривали, что причиной его болезни стали определенные заявления, поступившие в Комитет Кефовера от бывшего мэра О'Дуайера и его друга Джеймса Морана. Эти заявления касались весьма высоких доходов капитана. Кроме того, сам Кессель находился в списке лиц, подлежавших допросу в комитете вследствие его связей с итальянской лотереей, оперировавшей в Вилледже и восточном Гарлеме. Таким образом, его дело оказалось в неприятной близости к делам Вито Дженовезе.
   Прошел слух, что имя Кесселя вошло в список людей, получавших регулярный доход наличными, кроме обычных взяток, согласованных между полицией и лотереей заранее. В результате у комитета скопилось достаточное количество улик, чтобы арестовать капитана. У Уолтера Кесселя оставалось всего несколько выходов из такого критического положения: при допросе в Комитете Кефовера дать исчерпывающие показания и тем повредить делам Семьи; все преступления взять на себя и сесть на много лет в тюрьму; или покончить жизнь самоубийством. Но природа, случай или сам Господь оставили ему другую временную альтернативу. За две недели до того, как Кессель должен был явиться в комитет, у него случился обширный инсульт. В результате в течение года он находился в охраняемой больничной палате, и все ждали, пока к нему снова вернется речь.
   Семья имела надежный доступ к информации в любой больнице города. Незадолго до того, как О'Дуайер был вынужден оставить пост мэра и переселиться в Мексику, он назначил помощником комиссара больничного департамента Доменика Дзезега – одного из друзей Семьи. Он недавно сообщил, что состояние здоровья капитана улучшается и Кессель уже может двигать руками и ногами и произносить несколько неразборчивых звуков.

* * *

   Однажды после традиционной игры в джин по вечерам в среду Артур беседовал с Патом в ресторане Рокко на Томпсон-стрит.
   – Я хотел бы знать, смог бы ты увидеться с капитаном Кесселем, – сказал Артур.
   Пат вращался в семейном кругу уже достаточно долго, чтобы знать, что означает "увидеться" с кем-нибудь.
   Артур продолжил:
   – Насколько мне известно, его состояние улучшается, постепенно восстанавливается речевая способность, и, Бог знает, может быть, скоро он встанет и выпишется из больницы.
   – Я не слишком хорошо с ним знаком, – сказал Пат.
   Пат был знаком с Кесселем, так как тот присутствовал на заседаниях Совета Чести, когда рядового Конте дважды награждали медалями, но близко знаком с ним не был.
   – Ну и пусть. Правда, врачи не разрешают, чтобы его часто навещали. Но полагаю, что если полицейский в форме придет к нему как старый знакомый, его должны впустить. Ведь капитан пока не может ответить на вопрос, действительно ли ты его старинный приятель. Не так ли?
   – Полагаю, что не сможет ответить вообще никогда.
   Через несколько дней полицейскому в форме с серебряными шестерками на петличках мундира разрешили навестить выздоравливающего капитана. Пат Конте принес с собой несколько журналов, номер "Конфиденциал" и стопку детективов Мики Спиллэйна. Он прихватил также одноразовый шприц для подкожных инъекций, заранее заполненный инсулином.
   Арти Уинберг – приятель Пата по Нью-Йоркскому университету – был диабетиком, и он много раз беседовал с ним по поводу этой болезни. Во время таких разговоров Арти неоднократно говорил, что инсулин отпускается без рецептов и в любых количествах. Пат умудрился организовать встречу с Уинбергом, как в добрые старые времена. Они выпивали у Арти в квартире, и оказалось совсем несложным вытащить из аптечки пару игл, когда они расставались. Инсулин Пат купил в аптеке Хадсона на Лексингтон-авеню. Это была большая аптека с низкими ценами на лекарства, а потому вряд ли кто-нибудь смог бы вспомнить человека, купившего одну упаковку ампул с инсулином. Во всяком случае, Пат полагал, что никто не будет впоследствии искать наличие в теле инсулина или следов укола.
   Дневная дежурная сестра сообщила ему, что полиции не разрешается впускать к больному посетителей, но он объяснил ей, что идет на работу. Полицейский, развалившийся в кресле у входа в палату, едва взглянул вверх, когда Пат входил к больному, показав охраннику на журналы и книги, принесенные капитану.
   Кессель выглядел озадаченным, но не удивился и не встревожился, когда увидел Конте в палате. Пат улыбнулся и сказал: "Привет, капитан. Я принес вам несколько журналов и книг". Половина лица капитана дернулась в гримасе, которую при желании можно было принять за улыбку. Пат повернулся к нему спиной и вынул заряженный инсулином шприц. Кончик иглы был защищен пластиковой крышечкой. Пат заранее не входил в подробности, но знал, какой эффект последует за уколом. Инсулин извлечет весь сахар из крови капитана, мозг перестанет получать питание, и больной незаметно впадет в сон, медленно переходящий в смерть. Инсулин должен быстро поглотиться телом. При этом не наблюдается характерных симптомов, и даже при самом тщательном вскрытии невозможно обнаружить сколь-либо заметных следов инсулина.
   Что касается следа от укола, то капитан был исколот не менее чем подушечка для иголок – так много лекарств вводили ежедневно в его тело посредством инъекций в течение этого года. Медицинские эксперты вряд ли заметят еще один след от укола. Сам укол должен был пройти легко, так как был подкожным, а не сложным внутривенным – следовало просто воткнуть иглу и нажать на поршень шприца.
   Пат сел и, перелистывая страницы журнала, начал терпеливо ожидать, ничего не говоря капитану, который, видимо, подумал, что Конте зачем-то прислали из департамента, и постепенно перестал обращать внимание на пришедшего.
   Пат рассчитывал, что всю операцию можно завершить за три четверти часа, если ее никто не прервет. Но его задача намного упростилась, когда через десять минут глаза изможденного, поседевшего человека в кровати закрылись и он заснул. Пат знал, что у больного была полностью парализована левая сторона тела, и он специально сел у этого края кровати. В палате было тепло, и тело больного было укрыто только простыней. Процедура заняла не более минуты. Пат воткнул иглу в тело сквозь простыню и нажал на поршень, чтобы он дошел до дна шприца. Парализованное тело, будучи нечувствительным, никак не отреагировало на укол. Так же вел себя и капитан – он даже не шевельнулся, продолжая спать.
   Пат вынул иглу, положил ее в карман и вышел из палаты так быстро, что погрузившийся в кресло охранник вряд ли смог заметить время его выхода, не говоря уж о том, что сумел запомнить его внешность. Во всяком случае, Пат был спокоен. Смерть не должна была вызвать подозрений, и по всей вероятности, вскрытия не будет.
   Смерть капитана Кесселя не повлекла вскрытия. Она вызвала лишь появление нескольких строк в газете. Не было бы и этого, если бы капитан не имел столь значительного послужного списка в полиции нравов. Нигде не было упомянуто о расследовании комитетом Сената и окружным прокурором Хоганом подозрительной финансовой деятельности капитана, так как в любом случае такие дела не попадали в печать. В газете просто указали, что капитан умер в результате осложнений, последовавших за инсультом, возможно, из-за тромба, образовавшегося в мозговом сосуде.
   Пат не вдавался в детали, рассказывая Артуру Марсери об этом задании, и Семья не потребовала от него подробного отчета. Им просто нужно было, чтобы работа была выполнена. Но Артур взирал на него после этого с очевидным восхищением.
   – Не перестаю задумываться над этим делом, – сказал он. – Ведь это не было чистым везением? Я хочу сказать, ведь это не произошло случайно?
   Пат рассмеялся и сказал:
   – Ну, у меня для ожидания подходящего случая было слишком мало времени, не так ли?

* * *

   Конечно, не все "работы" Пата проходили столь же незаметно. Он производил много арестов, необходимых для организации. Владельцы ресторанов и баров в Вилледже, не принимавшие защиты от Тони Бендера или Томми Эболи, часто оказывались перед угрозой ареста или штрафа. То же самое происходило с владельцами лавок, установившими в зале китайский бильярд или сигаретный автомат, приобретенные из источников, не имевших отношения к Семье.
   Вся эта деятельность Пата приводила к значительному удлинению списка арестов, произведенных в Шестом участке. В результате он заслужил признательность и уважение капитана Кернера – командира участка.
   Пат сдал экзамен на чин сержанта весьма успешно – попал в число пяти процентов полицейских, получивших наивысшие оценки. Он в большей степени, чем другие, привык к атмосфере экзаменов, так как к этому времени уже год проучился в колледже. Вопросы были несложными и не содержали подвохов. Теперь оставалось только ждать нового назначения. Полученные за годы службы награды и благодарности добавили значительную сумму очков к оценке на экзамене, и Пат оказался в самом начале списка экзаменовавшихся. Ожидание назначения не должно было затянуться надолго.

Глава 8

   Работы Пата по заданиям Семьи носили нерегулярный характер. Слишком большая его активность могла привлечь нежелательное внимание, а в данный момент его пребывание в ранге рядового полицейского было для Семьи весьма выгодно.
   Если за запрещенную игру владелец игрового заведения не платил соответствующую мзду, можно было легко арестовать его. При этом улучшалось мнение о работе Пата и всего участка. Кроме того, владельцам таких заведений становилось ясно, что все они, занимаясь игорным бизнесом, должны искать покровительства организации, в данном случае Тони Бендера и его шефа – Томми Эболи. Иначе непокорные могли столкнуться с серьезными неприятностями.
   Эболи был весьма активным дельцом и действовал как настоящий ростовщик. Если мзда (или "интерес") не была выплачена вовремя, то провинившийся ломал ногу, или ему случайно защемляли яичко, или у него оказывалась раздробленной кисть руки. Более того, если должник владел баром, в котором собирались известные педерасты или наркоманы, или он обслуживал представителей сексуальных меньшинств, или вода для мытья рук посетителей оказывалась недостаточно теплой, то владельцу грозил арест. Он получал предупреждение, что должен расплатиться с долгами, и как можно быстрее.
   Иногда Пат посещал такой бар или лавку и давал понять, что через осведомителей получил сигнал, что сегодня ночью заведению грозит пожар, бой витрин или ограбление.
   – Конечно же, мы не дремлем, – говорил Пат, – но не можем наблюдать за одним местом всю смену. Так что если вы испытываете затруднение в отношениях с какими-то людьми, может быть, следовало бы устранить эти недоразумения как можно скорее.
   Вряд ли могло иметь значение то обстоятельство, что владелец заведения подозревал Пата в личной заинтересованности. У него не нашлось бы доказательств, да и Пат только выполнял свои обязанности.
   Деятельность Пата не всегда была связана с "грязными" деньгами. Иногда приходилось улаживать вопросы чести. Так, Мейер Лански из Майами прислал сообщение, что дочь его приятеля была изнасилована в комнате над баром "Пони" на Западной третьей улице, и не одним, а двумя "чернозадыми гомиками, переодетыми в женщин", которые заманили туда девушку "сомнительными предложениями". Пат и Том получили эту жалобу для расследования.
   Только Пат знал, кто позвонил в участок и сообщил, что в квартире над баром "Пони" слышны выстрелы. Они домчались до бара с угла Шестой и Восьмой улиц ровно через девяносто секунд. Как обычно, пока Том вылезал из-за руля, Пат уже выскочил из машины и мчался по лестнице.
   В ладони Пата были зажаты два пластиковых конвертика. Мгновенно они были "обнаружены" в спортивном костюме из пурпурного атласа у высокого негра с козлиной бородой. Вторым насильником оказался коротышка-пуэрториканец с рыжеватыми волосами, бледно-голубыми глазами и плоским, широким, веснушчатым носом. Пуэрториканец был разъярен тем, что его другу "подсыпали". Он был готов выцарапать Пату глаза.
   Было очевидным, что в квартире находился только один "мужчина". На диване лежала девушка с глазами, устремленными в бесконечность Она находилась в столь сильной прострации, что вообще ни на что не реагировала. Ее руки были настолько исколоты, что напоминали лунную поверхность, усеянную бесчисленными кратерами. Пата занимал вопрос, сколько заплатил этот псих за использование этого бледного, изнуренного тела. Похоже, единственной причиной, привлекшей педиков к несчастной, была ее великолепная грудь, свисавшая из расстегнутой индийской мадрасской блузы, – бледная прекрасная полусфера с крошечной клубничкой на вершине. Эта прелесть должна была бы принадлежать другой девушке.
   Пат, подмигнув Тому, предложил ему осмотреть квартиру, пока он будет "допрашивать" преступников в холле. Выйдя из квартиры, негр в атласном костюме попытался сбежать, споткнулся и скатился вниз по пролету лестницы с новенькими железными ступенями. Пата не только не потряс, но даже не удивил этот несчастный случай.
   За негром числился столь пространный список проступков и арестов, что его можно было сравнить лишь с длиной его козлиной бороды, Наличия наркотиков хватило для его заключения на срок от двух до пяти лет.

* * *

   Пат за участие в столь деликатном деле был вознагражден Мейером неделей комфортного пребывания в новехонькой гостинице "Фонтебло" в Майами.
   Конни была озабочена:
   – Ты уверен, что нам окажется по средствам столь роскошная гостиница?
   – Это подарок от друга, – объяснил Пат.
   – За что же он так щедро отблагодарил тебя? – любопытствовала Конни, складывая одежду для отдыха в дорожные сумки.
   – Это было обычное дело. Нет смысла посвящать тебя в подробности, – с раздражением ответил Пат. – И, Бога ради, купи себе достойный купальники модные летние вещи, в которых можно было бы без стыда показаться на курорте! Все твои тряпки выглядят так, будто модельером была твоя бывшая мать-настоятельница! Ведь не такой уж смертельный грех ты совершишь, если будешь выглядеть сексапильной, не так ли?
   Конни все еще не оставляли сомнения и заботы относительно этого путешествия.
   – Эта поездка должна стоить не менее тысячи долларов. У тебя не будет неприятностей, если кто-то узнает, что ты принимаешь столь дорогие подарки?
   – Послушай, я заслужил ее. Это все, что ты имеешь право знать. Ты занимайся готовкой, уборкой и молитвами. А я позабочусь о финансах.

* * *

   Постепенно, развивая дружеские отношения с влиятельными людьми, Пат узнал множество способов улучшения своего финансового положения.
   На территории Шестого участка было множество заведений, которым Пат уделял особое внимание во время патрульных поездок. Часть их была в сговоре с полицией и регулярно платила взятки за особое наблюдение и защиту. Другие находились под крылышком Бендера и требовали еще большего внимания.
   На Вест-стрит вблизи от федеральной тюрьмы размещался матросский бар. Бар неофициально служил биржей труда для портовиков, букмекерской конторой и приемной ростовщика. В Семье было известно, что Бендер наживает на этом невзрачном заведении от двадцати пяти до пятидесяти тысяч в месяц. Бар нуждался в серьезной защите, так как букмекер и ростовщик работали с большими суммами наличных. Сэмми Уэйн – владелец бара – отстегивал по сотне в месяц Пату и Тому только за то, чтобы у них не возникало взаимных неудовольствий.
   Однажды ночью в августе, сразу после четырех часов – конца смены, Пат и Том объезжали квартал для последней проверки бара и захвата пары педерастов. Передняя дверь бара уже была закрыта. Пат вышел на Двенадцатую авеню, чтобы войти через боковой вход. Когда он толкнул скрипучую деревянную дверь, то сразу услышал приглушенное шарканье ног по посыпанному опилками полу и придушенный захлебывающийся стон. Перед ним мелькали силуэты каких-то людей. Пат быстро прошел через вход, отступил в тень, подальше от света уличного фонаря, и вынул из кобуры служебный револьвер. В тусклом свете, проникающем из глубины бара, он видел мужчину, упершегося ножом в поясницу Сэмми и натягивающего веревку, в то время как второй бандит стоял на "стреме".
   – Стреляй в него, – завопил мужчина с веревкой.
   Пат бросился в сторону – пуля разнесла в щепки часть дверной панели над его головой. Он выстрелил почти инстинктивно в направлении вспышки бандитского выстрела и был весьма доволен собой, когда один из силуэтов исчез, как утка в тире на Кони-Айленде.
   В тот же момент Пат ощутил отвратительный удушливый запах экскрементов и услышал, как тело человека падает на покрытый опилками пол. Звук был такой, словно рухнул мешок с картофелем. Выстрел из глубины зала разбил бутылку виски Джэк Дэниэлс, и пуля с воем срикошетила в направлении деревянных крашеных кабинок зала. Стрелял Том, который из машины услышал выстрелы и бросился на помощь.