Страница:
– Нет. Тут только одна банкнота сверху, а остальное бумага.
– Все более и более странно, – заметил Гоффман.
– Именно, – согласился Пат.
Гоффман повернулся к нему.
– Так почему же эти парни с машиной, полной дерьма, напали на тебя и зачем они таскали этот чемодан с дутыми деньгами?
– Не спрашивайте меня, – пожал плечами Пат. – Я для них просто объект нападения, но, думаю, меня кто-нибудь подставил. Меня ненавидит множество людей, как ты знаешь.
Гоффман задумчиво посмотрел на него:
– Думаю, это так.
– Может быть, осведомитель надул меня. Может, он сказал этим парням, что я собираюсь напасть на них. Может, они даже не знали, что я – полицейский.
– Или, может, они знали и все же думали, что ты собираешься на них напасть, – заметил Гоффман.
– Ну, может быть, и так.
Подъехал вагончик-лаборатория, из него вышли четыре человека, обвели мелом тела, сфотографировали их, опылили порошком машины, чтобы найти отпечатки пальцев.
– Странно, как никогда, – сказал Гоффман. – Послушайте, уже поздно. Подождем, пока эксперты соберут свои материалы, а ты приедешь в Бруклин завтра. Мы снимем полные показания. Ты, конечно, знаешь, что пока дело не выяснится, мы будем вынуждены обвинить тебя в убийстве.
– Со мной это не раз бывало, – ответил Пат.
– Ну, с известностью, которой ты достигнешь в связи с этим делом, через год ты сможешь стать мэром, – заметил Гсффман с некоторой горечью в голосе.
– Я смог бы им стать и без этого, – ответил Пат.
Глава 31
Глава 32
– Все более и более странно, – заметил Гоффман.
– Именно, – согласился Пат.
Гоффман повернулся к нему.
– Так почему же эти парни с машиной, полной дерьма, напали на тебя и зачем они таскали этот чемодан с дутыми деньгами?
– Не спрашивайте меня, – пожал плечами Пат. – Я для них просто объект нападения, но, думаю, меня кто-нибудь подставил. Меня ненавидит множество людей, как ты знаешь.
Гоффман задумчиво посмотрел на него:
– Думаю, это так.
– Может быть, осведомитель надул меня. Может, он сказал этим парням, что я собираюсь напасть на них. Может, они даже не знали, что я – полицейский.
– Или, может, они знали и все же думали, что ты собираешься на них напасть, – заметил Гоффман.
– Ну, может быть, и так.
Подъехал вагончик-лаборатория, из него вышли четыре человека, обвели мелом тела, сфотографировали их, опылили порошком машины, чтобы найти отпечатки пальцев.
– Странно, как никогда, – сказал Гоффман. – Послушайте, уже поздно. Подождем, пока эксперты соберут свои материалы, а ты приедешь в Бруклин завтра. Мы снимем полные показания. Ты, конечно, знаешь, что пока дело не выяснится, мы будем вынуждены обвинить тебя в убийстве.
– Со мной это не раз бывало, – ответил Пат.
– Ну, с известностью, которой ты достигнешь в связи с этим делом, через год ты сможешь стать мэром, – заметил Гсффман с некоторой горечью в голосе.
– Я смог бы им стать и без этого, – ответил Пат.
Глава 31
Лейтенант Артур Марсери считал, что после инцидента в Бруклине Пат мог вполне рассчитывать на получение Медали Чести – высшей награды в департаменте. Начальник Пата, главный инспектор Джон Брэди из Бюро по уголовным расследованиям, согласился с ним. Он заставил Пата написать отчет о происшествии и передать его для рассмотрения в Совет Чести.
– Они непростые люди, но мы используем все пути. По сути дела, если пройдешь предварительную комиссию, то наверху особых трений не будет, – говорил Артур.
Он и Пат сидели, потягивая чай со льдом, на задней террасе дома Пата в Ривердейле.
– А кто входит в комиссию? – спросил Пат.
Артур пересчитал их по пальцам:
– У но – Джордж Колби, первый комиссар. Он назначенец от политики и будет держать нос по ветру. Дуз – Джонни Бихен, главный детектив. Он наш друг. Ты встречался с ним много лет назад у отца Раймундо. В тот же вечер, когда ты встретился с Конни. Можешь рассчитывать на его голос. Трэ – Бен Мани, шеф Отдела по борьбе с организованной преступностью. Его голос тоже у нас в кармане. Все большие дела, которые он раскрывал, передавал ему я. Симус Дойл, шеф полевых служб – дядя Регана. Тебе лучше знать, как он будет голосовать.
– Как ни странно, я точно не знаю. Поначалу Дойл был очень дружелюбен, но в последнее время он очень подозрителен. Думаю, он под нас подкапывается. Особенно под нашу Семью. Я полагаю, что его дядя будет голосовать против.
– И ты никак не можешь на него воздействовать?
Пат подумал и сказал:
– Симус Дойл такой чертовски прямолинейный. Не думаю, что его можно подловить на воровстве карандашей со столов. Но я подумаю. Однако чего ради так беспокоиться? У меня столько медалей, что можно ими утопить баржу. Все равно, по меньшей мере еще пару лет я не смогу стать капитаном...
– Ты хоть понимаешь, что, если получишь эту медаль, наград у тебя будет больше всех в Департаменте?
Пат, казалось, был доволен:
– Что, действительно так?
Артур был серьезен:
– Знаешь, сейчас у тебя есть диплом юриста. Мне этого никогда не достичь. Семья теребит меня насчет того, чтобы устроить тебя на лучшую, более престижную работу...
– Например?
– Ты уже самый известный полицейский в городе. Эта медаль сделает тебя героем. Стоит подумать о какой-нибудь работе в правительстве, может даже в комиссии по выборам.
– Не высоко берешь?
Артур бросил на Пата циничный взгляд:
– Не пытайся меня одурачить. Я тебя достаточно хорошо знаю. Ты всю жизнь стремился сделать карьеру. И я думаю, ты прав. Ты создан для этого. Ты хорошо произносишь речи и выступаешь на телевидении. У тебя прекрасный послужной список, ты можешь держать толпу в руках, участвуешь в работе обществ. Ты производишь хорошее впечатление. Ты – человек Семьи, и, что самое главное, за тобой сильная организация и бездонные выборные фонды. Разве ты можешь проиграть?
Пат, казалось, задумался:
– При всей моей скромности я должен признать, что ты прав. Эта мысль когда-то приходила мне в голову. Что же делать дальше?
– Прежде всего, давай получим медаль. Потом подождем и посмотрим, где лучше вклиниться.
Гоффман, работая над этим делом, чувствовал, что в нем много такого, чему не найдено объяснения. Он думал не о том, достоин ли Пат медали. Он думал о том, не обвинить ли Пата в убийстве.
Через три недели Пата вызвали на собеседование с комиссией в Управление на Центр-стрит.
Пат, перед тем как пойти на комиссию, много поработал. С педантичной точностью он просмотрел всю свою биографию. В ней было множество пробелов, и Пат был уверен, что Гоффман будет ими интересоваться. Пора было покопаться в его библиотечке записных книжек в черных обложках, куда он заносил ценную информацию о сотрудниках.
Вечером перед посещением комиссии Пат отодвинул ковер и поднял паркетины, прикрывавшие его бетонный сейф в полу. В четыре часа утра он все еще корпел над записями. Он нашел линию поведения с капитаном Гарри Гоффманом. С Маккводом тоже проблем не будет, но что у него есть на Вебера?
В пятнадцать минут пятого в кабинет вошла заспанная Конни.
– Что ты тут делаешь в такой час? – сонным голосом спросила она.
Пат захлопнул записную книжку и сделал вид, что в сердцах бросает ее на кучу бумаг.
– Не беспокойся. Просто готовлюсь к собеседованию.
– Зачем тебе столько готовиться? Это же не суд. Что это за маленькие книжки?
– Мои записные книжки. Иди спать, – нетерпеливо сказал Пат.
– Не знаю, зачем тебе столько материалов для простого собеседования. Я этих книжек никогда раньше не видела.
– Бога ради! Иди спать и не мешай мне!
– Я-то пойду, – безмятежно сказала Конни, – но я знаю одно – то, что ты делаешь, не имеет никакого отношения к медалям за героизм.
Она повернулась и ушла. Через двадцать минут, переписав необходимый материал, Пат утомленно положил книжки обратно в сейф и пошел в свою спальню, все еще стараясь решить проблему с капитаном Вебером. Когда он уже засыпал, его осенило. Вебер был дядей Тома Беркхолдера! Сбросив одеяло, Пат побежал вниз, открыл тайник и стал искать ранние записи, когда он патрулировал вместе с Томом. Он возбужденно настрочил несколько страниц, положил книжку на место и пошел наверх, чтобы успеть поспать пару часов до восхода.
На следующий день Пат прибыл в Управление за час до назначенного срока, надеясь подловить кого-нибудь из членов комиссии, но они, по-видимому, собирались появиться в последний момент.
Заседание проводилось в большом конференц-зале, использовавшемся обычно для важных совещаний. Три полицейских офицера расселись вокруг дубового стола с папками, в которых был отчет Пата о перестрелке в Бруклине и рекомендация его начальника о награждении его медалью. У трех капитанов явно имелись заметки, основанные на расспросах различных свидетелей.
Вопросы задавал Гоффман; двое других делали записи.
Гоффман: Нас всех впечатляют ваши награды и рекомендации, лейтенант Конте, и мы со вниманием отнеслись к представлению вас к Медали Чести, но у нас еще есть несколько вопросов касательно этого инцидента. Первый: что же вы делали на Гранд-Арми-Плаза в час ночи?
Конте: Я говорил вам, должен был встретиться с осведомителем.
Гоффман: Нигде не зарегистрировано, что вы участвовали в то время в каком-либо расследовании.
Конте: Я не имел представления о том, что мне хотел сказать осведомитель, но подумал, что его стоит послушать.
Гоффман: Почему за рулем у вас был гражданский водитель и оплачивали его вы сами?
Конте: Я, по-моему, объяснил в рапорте, что не хотел официально вовлекать сюда Департамент, пока не узнаю, в чем дело.
Гоффман: Понятно... Как насчет "линкольна"? Он ваш?
Конте: Он принадлежит Алу Сантини – бизнесмену.
Гоффман: Как получилось, что вы пользовались этой машиной?
Конте: Он – друг нашей семьи. Он часто дает его мне, когда мне нужна машина.
Гоффман: А может быть, это в действительности ваша машина?
Конте: Нет. Просто мистер Сантини – добрый и щедрый друг.
Гоффман: Как вы объясняете наличие наркотиков и денег во второй машине?
Конте: Я не имею ни малейшего представления, почему они там оказались, сэр. Может быть, мой осведомитель подводил кого-нибудь под арест.
Гоффман: Честно говоря, Конте, от всего этого дела плохо пахнет, как и от вашего рассказа. Я думаю, что вы убили этих...
Конте: Подождите секунду, капитан. Если у вас есть обвинения, то предъявите их. Это заседание по поводу медали, не забывайте. Во всяком случае, зачем мне их убивать? Наркотики все же остались в машине, и деньги тоже. Десять килограммов, как я понимаю.
Гоффман: Пять килограммов, насколько я знаю. Мои люди взвешивали.
Конте: Да?
Расспросы продолжались таким образом более часа без всякого успеха для какой-либо из сторон. Гоффман наконец закрыл заседание, объявив о продолжении расследования. Когда другие офицеры вышли, Гоффман отвел Пата в сторону.
– Конте, я вас на этом прижучу. Если вы думаете, что я поверю вашим сказкам, то вы с ума сошли. Вы работаете в банде со своего первого дня в полиции. Я с вами мягко обращался, когда вы работали в Шестом. Но в этот раз я вам припаяю убийство.
Пат оставался бесстрастным:
– Я вам вот что скажу, капитан. Если вы настаиваете, то давайте вернемся в зал заседаний и я вас познакомлю с материалами, которые могут повлиять на ваше решение.
Коренастый офицер озадаченно пошел за Патом, который открыл свою папку. Ссылаясь на заметки, письма и документы, он объяснил Гоффману, что на его репутации будет пятно, если станет известно, что брат Гоффмана, Норман Гоффман, работает на Мейера Лански в Гаване. Кроме того, известно, что Гоффман провел по меньшей мере три оплаченных отпуска в отеле "Насьональ" и делает пятисотдолларовые ставки в Сан-Суси. И наконец, в том "бьюике" в Бруклине было десять килограммов наркотиков, а не пять. Сержант Арчи Боннер, помощник Гоффмана, через две недели после инцидента за наличные приобрел новый дом в Вэлли-Стрим и "мерседес". Если сержанта Боннера поприжать, то он мог бы раскрыть источник своего неожиданного богатства.
– Ввиду этих новых сведений, Гоффман, – сказал Пат, закрывая папку, – я думаю, что вам лучше изменить подход. И поверьте мне, это еще не весь материал.
Не дожидаясь ответа, он вышел и заглянул в кофейню на Брум-стрит. Капитан Эдвард Вебер поглощал вафли с беконом. Пат скользнул на стул напротив него. Вебер поднял глаза:
– Да?
– Я просто хотел спросить вас про моего старого приятеля, Тома. Как вы знаете, я с ним вместе патрулировал. Я слышал, он теперь сержант в Южном Манхэттене.
Вебер крякнул, разрезая вафли на ровные квадратики.
– Восхитительные времена были, когда мы в пятидесятых годах ездили по Шестому. Интересно, сохранились ли у Тома прежние привычки. Ему очень нравилась особая жизнь Вилледжа, если вы понимаете, что я имею в виду.
Вебер сердито на него посмотрел:
– Что вы хотите сказать, Конте?
– Ваш племянник – "голубой", и я могу это доказать.
Вебер чуть не подавился:
– Ты, грязный сукин сын!
– Не принимайте такую мелочь близко к сердцу, капитан. Это еще не самое плохое. У меня есть список выплат и контрактов, в которых он участвовал, от которого у людей из Отдела внутренних дел глаза полезут на лоб. Но это тоже еще не все. Том Беркхолдер может быть обвинен в убийстве за то, что избил и сбросил с крыши одного из своих "голубых" друзей. Спросите его. Конечно, мы, может быть, этого и не докажем, но определенно газеты поднимут шумиху. Я вам гарантирую. Наслаждайтесь своим завтраком. А насчет комиссии: я уверен, что все ваши вопросы будут удовлетворены.
Пату нужно было увидеть еще одного члена комиссии. Дональда Макквайда он встретил в вестибюле Атлетического клуба, где капитан, стараясь держать себя в форме, играл в сквош.
– Вы понимаете, – сказал Макквайд, – что с вашей стороны очень неэтично встречаться со мной отдельно. Это выглядит так, как будто вы стремитесь на меня повлиять.
– Не глупите, капитан. Я просто наткнулся на некоторые записи, касающиеся вашего племянника – актера в Вилледже. Вы можете их просмотреть. Конечно, это только выдержки из официальных документов...
Пат вручил ему пять страниц, где говорилось о вызовах полиции в различные квартиры, которые снимал молодой Макквайд. Они содержали записи приезжавших по вызову офицеров о наркотиках, оргиях, гомосексуализме и чрезмерном шуме.
– Просто почитайте на досуге, капитан, – спокойно сказал Пат. – Конечно, я считаю эту информацию конфиденциальной – на данный момент.
Капитан сидел, покраснев, просматривая отчеты с датами и именами полицейских.
– Ну, мне пора идти, – сказал Пат. – Вы в отличной форме, капитан. Очевидно, сквош – это очень полезная игра.
На пути к медали было еще одно препятствие – Совет Чести. В общем, он должен был принять рекомендации предварительной комиссии. Но проблема состояла в председателе – Симусе Дойле.
Несколько дней Пат пытался с ним встретиться конфиденциально. Но председатель был человеком жестких формальностей. Наконец Пат просто пришел к нему в приемную и заявил, что обладает важной информацией. После паузы и некоторой беседы с сержантом-секретарем его ввели в просторный кабинет на третьем этаже.
Дойл вел себя холодно. Он сидел за своим столом в темно-сером гражданском костюме с карандашом в руке и служебным блокнотом перед собой.
– Чем могу быть полезен, лейтенант? У меня очень мало времени.
– Вы знаете, кто я?
– Я читаю газеты.
– Вы знаете, что я также двоюродный брат вашего племянника, Регана?
– Какое это имеет отношение к делу?
– По-моему мнению, ваш племянник пытается добраться до моей задницы. Я не отказался бы поговорить об этом где-нибудь в другом месте, но если желаете, то можно и здесь.
– Ну и что, если и пытается? Ваша задница что, священна? Вы по уши погрязли в банде. Вы думаете, мы этого не знаем? Если ФБР вас и прижмет, то это тоже хорошо. Господи, и из всех людей именно вас представили к медали! Я вам скажу, Конте, пока я еще член этого совета, у вас нет никаких шансов.
– Что вам конкретно от меня нужно, Дойл, председатель Дойл?
– Я хочу, чтобы вас выгнали из Департамента – с позором, если возможно. Хочу, чтобы вас взяли за задницу за убийство или за что-нибудь другое. Вы – грязное пятно на чести Департамента.
Пат изобразил легкую, холодную улыбку:
– Председатель, у вас по сути дела ничего против меня нет. Предварительная комиссия даст мне рекомендацию. Они ничего про меня не раскопают. Я чист. Я предлагаю вам сделку.
– Я не иду на сделки с...
– Я меняю карьеру и репутацию Регана на медаль плюс почетное увольнение из Департамента с рекомендацией по форме А-1 и с соответствующей характеристикой.
– Вы с ума сошли!
Пат достал из портфеля пачку ксерокопированных листков.
– В определенный вечер, который у меня тут записан, Реган Дойл напал на полицейского офицера, выдал себя за детектива, использовал свое удостоверение для личных целей и провел тот вечер с незамужней женщиной по имени Китти Муллали в квартире на Одиннадцатой улице. Я могу это доказать – есть свидетели и документы. Не слишком ужасно, вы скажете. Но и вы и я знаем, что этого достаточно, чтобы Регана уволили из ФБР без всякой возможности получить другую работу в полиции или службе безопасности. Это может очень ему повредить.
– И вы поступите так со своим кузеном, и... эта девица, она много лет была вашей подругой?
Пат рассмеялся.
– Не вешайте мне на уши эту ерунду про кузена. Вы сделали все, чтобы выжать из его вен итальянскую кровь. А Реган делает карьеру на том, что старается схватить за задницу и меня, и всю мою семью. Это вряд ли выглядит по-родственному. Вот вам сделка. Как хотите. Когда я получу медаль, я буду знать, что все в порядке. Но не забывайте, это для вас выгодная сделка. Вы в любом случае уволите меня, но не сможете поднять шума по другим делам. Если бы вы могли, вы давно бы до меня добрались. До свидания, председатель, – сказал Пат, резко отдавая честь. – Спасибо, что потратили на меня время.
– Они непростые люди, но мы используем все пути. По сути дела, если пройдешь предварительную комиссию, то наверху особых трений не будет, – говорил Артур.
Он и Пат сидели, потягивая чай со льдом, на задней террасе дома Пата в Ривердейле.
– А кто входит в комиссию? – спросил Пат.
Артур пересчитал их по пальцам:
– У но – Джордж Колби, первый комиссар. Он назначенец от политики и будет держать нос по ветру. Дуз – Джонни Бихен, главный детектив. Он наш друг. Ты встречался с ним много лет назад у отца Раймундо. В тот же вечер, когда ты встретился с Конни. Можешь рассчитывать на его голос. Трэ – Бен Мани, шеф Отдела по борьбе с организованной преступностью. Его голос тоже у нас в кармане. Все большие дела, которые он раскрывал, передавал ему я. Симус Дойл, шеф полевых служб – дядя Регана. Тебе лучше знать, как он будет голосовать.
– Как ни странно, я точно не знаю. Поначалу Дойл был очень дружелюбен, но в последнее время он очень подозрителен. Думаю, он под нас подкапывается. Особенно под нашу Семью. Я полагаю, что его дядя будет голосовать против.
– И ты никак не можешь на него воздействовать?
Пат подумал и сказал:
– Симус Дойл такой чертовски прямолинейный. Не думаю, что его можно подловить на воровстве карандашей со столов. Но я подумаю. Однако чего ради так беспокоиться? У меня столько медалей, что можно ими утопить баржу. Все равно, по меньшей мере еще пару лет я не смогу стать капитаном...
– Ты хоть понимаешь, что, если получишь эту медаль, наград у тебя будет больше всех в Департаменте?
Пат, казалось, был доволен:
– Что, действительно так?
Артур был серьезен:
– Знаешь, сейчас у тебя есть диплом юриста. Мне этого никогда не достичь. Семья теребит меня насчет того, чтобы устроить тебя на лучшую, более престижную работу...
– Например?
– Ты уже самый известный полицейский в городе. Эта медаль сделает тебя героем. Стоит подумать о какой-нибудь работе в правительстве, может даже в комиссии по выборам.
– Не высоко берешь?
Артур бросил на Пата циничный взгляд:
– Не пытайся меня одурачить. Я тебя достаточно хорошо знаю. Ты всю жизнь стремился сделать карьеру. И я думаю, ты прав. Ты создан для этого. Ты хорошо произносишь речи и выступаешь на телевидении. У тебя прекрасный послужной список, ты можешь держать толпу в руках, участвуешь в работе обществ. Ты производишь хорошее впечатление. Ты – человек Семьи, и, что самое главное, за тобой сильная организация и бездонные выборные фонды. Разве ты можешь проиграть?
Пат, казалось, задумался:
– При всей моей скромности я должен признать, что ты прав. Эта мысль когда-то приходила мне в голову. Что же делать дальше?
– Прежде всего, давай получим медаль. Потом подождем и посмотрим, где лучше вклиниться.
* * *
Но проблема оказалась сложнее, чем думал Артур. Совет Чести назначил особую комиссию во главе с капитаном Гарри Гоффманом, чтобы рассмотреть просьбу начальника Пата о награждении его медалью. В комиссию входили капитан Дональд Макквод из Отдела уличного движения и капитан Эдвард Вебер из Отдела чрезвычайных ситуаций.Гоффман, работая над этим делом, чувствовал, что в нем много такого, чему не найдено объяснения. Он думал не о том, достоин ли Пат медали. Он думал о том, не обвинить ли Пата в убийстве.
Через три недели Пата вызвали на собеседование с комиссией в Управление на Центр-стрит.
Пат, перед тем как пойти на комиссию, много поработал. С педантичной точностью он просмотрел всю свою биографию. В ней было множество пробелов, и Пат был уверен, что Гоффман будет ими интересоваться. Пора было покопаться в его библиотечке записных книжек в черных обложках, куда он заносил ценную информацию о сотрудниках.
Вечером перед посещением комиссии Пат отодвинул ковер и поднял паркетины, прикрывавшие его бетонный сейф в полу. В четыре часа утра он все еще корпел над записями. Он нашел линию поведения с капитаном Гарри Гоффманом. С Маккводом тоже проблем не будет, но что у него есть на Вебера?
В пятнадцать минут пятого в кабинет вошла заспанная Конни.
– Что ты тут делаешь в такой час? – сонным голосом спросила она.
Пат захлопнул записную книжку и сделал вид, что в сердцах бросает ее на кучу бумаг.
– Не беспокойся. Просто готовлюсь к собеседованию.
– Зачем тебе столько готовиться? Это же не суд. Что это за маленькие книжки?
– Мои записные книжки. Иди спать, – нетерпеливо сказал Пат.
– Не знаю, зачем тебе столько материалов для простого собеседования. Я этих книжек никогда раньше не видела.
– Бога ради! Иди спать и не мешай мне!
– Я-то пойду, – безмятежно сказала Конни, – но я знаю одно – то, что ты делаешь, не имеет никакого отношения к медалям за героизм.
Она повернулась и ушла. Через двадцать минут, переписав необходимый материал, Пат утомленно положил книжки обратно в сейф и пошел в свою спальню, все еще стараясь решить проблему с капитаном Вебером. Когда он уже засыпал, его осенило. Вебер был дядей Тома Беркхолдера! Сбросив одеяло, Пат побежал вниз, открыл тайник и стал искать ранние записи, когда он патрулировал вместе с Томом. Он возбужденно настрочил несколько страниц, положил книжку на место и пошел наверх, чтобы успеть поспать пару часов до восхода.
На следующий день Пат прибыл в Управление за час до назначенного срока, надеясь подловить кого-нибудь из членов комиссии, но они, по-видимому, собирались появиться в последний момент.
Заседание проводилось в большом конференц-зале, использовавшемся обычно для важных совещаний. Три полицейских офицера расселись вокруг дубового стола с папками, в которых был отчет Пата о перестрелке в Бруклине и рекомендация его начальника о награждении его медалью. У трех капитанов явно имелись заметки, основанные на расспросах различных свидетелей.
Вопросы задавал Гоффман; двое других делали записи.
Гоффман: Нас всех впечатляют ваши награды и рекомендации, лейтенант Конте, и мы со вниманием отнеслись к представлению вас к Медали Чести, но у нас еще есть несколько вопросов касательно этого инцидента. Первый: что же вы делали на Гранд-Арми-Плаза в час ночи?
Конте: Я говорил вам, должен был встретиться с осведомителем.
Гоффман: Нигде не зарегистрировано, что вы участвовали в то время в каком-либо расследовании.
Конте: Я не имел представления о том, что мне хотел сказать осведомитель, но подумал, что его стоит послушать.
Гоффман: Почему за рулем у вас был гражданский водитель и оплачивали его вы сами?
Конте: Я, по-моему, объяснил в рапорте, что не хотел официально вовлекать сюда Департамент, пока не узнаю, в чем дело.
Гоффман: Понятно... Как насчет "линкольна"? Он ваш?
Конте: Он принадлежит Алу Сантини – бизнесмену.
Гоффман: Как получилось, что вы пользовались этой машиной?
Конте: Он – друг нашей семьи. Он часто дает его мне, когда мне нужна машина.
Гоффман: А может быть, это в действительности ваша машина?
Конте: Нет. Просто мистер Сантини – добрый и щедрый друг.
Гоффман: Как вы объясняете наличие наркотиков и денег во второй машине?
Конте: Я не имею ни малейшего представления, почему они там оказались, сэр. Может быть, мой осведомитель подводил кого-нибудь под арест.
Гоффман: Честно говоря, Конте, от всего этого дела плохо пахнет, как и от вашего рассказа. Я думаю, что вы убили этих...
Конте: Подождите секунду, капитан. Если у вас есть обвинения, то предъявите их. Это заседание по поводу медали, не забывайте. Во всяком случае, зачем мне их убивать? Наркотики все же остались в машине, и деньги тоже. Десять килограммов, как я понимаю.
Гоффман: Пять килограммов, насколько я знаю. Мои люди взвешивали.
Конте: Да?
Расспросы продолжались таким образом более часа без всякого успеха для какой-либо из сторон. Гоффман наконец закрыл заседание, объявив о продолжении расследования. Когда другие офицеры вышли, Гоффман отвел Пата в сторону.
– Конте, я вас на этом прижучу. Если вы думаете, что я поверю вашим сказкам, то вы с ума сошли. Вы работаете в банде со своего первого дня в полиции. Я с вами мягко обращался, когда вы работали в Шестом. Но в этот раз я вам припаяю убийство.
Пат оставался бесстрастным:
– Я вам вот что скажу, капитан. Если вы настаиваете, то давайте вернемся в зал заседаний и я вас познакомлю с материалами, которые могут повлиять на ваше решение.
Коренастый офицер озадаченно пошел за Патом, который открыл свою папку. Ссылаясь на заметки, письма и документы, он объяснил Гоффману, что на его репутации будет пятно, если станет известно, что брат Гоффмана, Норман Гоффман, работает на Мейера Лански в Гаване. Кроме того, известно, что Гоффман провел по меньшей мере три оплаченных отпуска в отеле "Насьональ" и делает пятисотдолларовые ставки в Сан-Суси. И наконец, в том "бьюике" в Бруклине было десять килограммов наркотиков, а не пять. Сержант Арчи Боннер, помощник Гоффмана, через две недели после инцидента за наличные приобрел новый дом в Вэлли-Стрим и "мерседес". Если сержанта Боннера поприжать, то он мог бы раскрыть источник своего неожиданного богатства.
– Ввиду этих новых сведений, Гоффман, – сказал Пат, закрывая папку, – я думаю, что вам лучше изменить подход. И поверьте мне, это еще не весь материал.
Не дожидаясь ответа, он вышел и заглянул в кофейню на Брум-стрит. Капитан Эдвард Вебер поглощал вафли с беконом. Пат скользнул на стул напротив него. Вебер поднял глаза:
– Да?
– Я просто хотел спросить вас про моего старого приятеля, Тома. Как вы знаете, я с ним вместе патрулировал. Я слышал, он теперь сержант в Южном Манхэттене.
Вебер крякнул, разрезая вафли на ровные квадратики.
– Восхитительные времена были, когда мы в пятидесятых годах ездили по Шестому. Интересно, сохранились ли у Тома прежние привычки. Ему очень нравилась особая жизнь Вилледжа, если вы понимаете, что я имею в виду.
Вебер сердито на него посмотрел:
– Что вы хотите сказать, Конте?
– Ваш племянник – "голубой", и я могу это доказать.
Вебер чуть не подавился:
– Ты, грязный сукин сын!
– Не принимайте такую мелочь близко к сердцу, капитан. Это еще не самое плохое. У меня есть список выплат и контрактов, в которых он участвовал, от которого у людей из Отдела внутренних дел глаза полезут на лоб. Но это тоже еще не все. Том Беркхолдер может быть обвинен в убийстве за то, что избил и сбросил с крыши одного из своих "голубых" друзей. Спросите его. Конечно, мы, может быть, этого и не докажем, но определенно газеты поднимут шумиху. Я вам гарантирую. Наслаждайтесь своим завтраком. А насчет комиссии: я уверен, что все ваши вопросы будут удовлетворены.
Пату нужно было увидеть еще одного члена комиссии. Дональда Макквайда он встретил в вестибюле Атлетического клуба, где капитан, стараясь держать себя в форме, играл в сквош.
– Вы понимаете, – сказал Макквайд, – что с вашей стороны очень неэтично встречаться со мной отдельно. Это выглядит так, как будто вы стремитесь на меня повлиять.
– Не глупите, капитан. Я просто наткнулся на некоторые записи, касающиеся вашего племянника – актера в Вилледже. Вы можете их просмотреть. Конечно, это только выдержки из официальных документов...
Пат вручил ему пять страниц, где говорилось о вызовах полиции в различные квартиры, которые снимал молодой Макквайд. Они содержали записи приезжавших по вызову офицеров о наркотиках, оргиях, гомосексуализме и чрезмерном шуме.
– Просто почитайте на досуге, капитан, – спокойно сказал Пат. – Конечно, я считаю эту информацию конфиденциальной – на данный момент.
Капитан сидел, покраснев, просматривая отчеты с датами и именами полицейских.
– Ну, мне пора идти, – сказал Пат. – Вы в отличной форме, капитан. Очевидно, сквош – это очень полезная игра.
На пути к медали было еще одно препятствие – Совет Чести. В общем, он должен был принять рекомендации предварительной комиссии. Но проблема состояла в председателе – Симусе Дойле.
Несколько дней Пат пытался с ним встретиться конфиденциально. Но председатель был человеком жестких формальностей. Наконец Пат просто пришел к нему в приемную и заявил, что обладает важной информацией. После паузы и некоторой беседы с сержантом-секретарем его ввели в просторный кабинет на третьем этаже.
Дойл вел себя холодно. Он сидел за своим столом в темно-сером гражданском костюме с карандашом в руке и служебным блокнотом перед собой.
– Чем могу быть полезен, лейтенант? У меня очень мало времени.
– Вы знаете, кто я?
– Я читаю газеты.
– Вы знаете, что я также двоюродный брат вашего племянника, Регана?
– Какое это имеет отношение к делу?
– По-моему мнению, ваш племянник пытается добраться до моей задницы. Я не отказался бы поговорить об этом где-нибудь в другом месте, но если желаете, то можно и здесь.
– Ну и что, если и пытается? Ваша задница что, священна? Вы по уши погрязли в банде. Вы думаете, мы этого не знаем? Если ФБР вас и прижмет, то это тоже хорошо. Господи, и из всех людей именно вас представили к медали! Я вам скажу, Конте, пока я еще член этого совета, у вас нет никаких шансов.
– Что вам конкретно от меня нужно, Дойл, председатель Дойл?
– Я хочу, чтобы вас выгнали из Департамента – с позором, если возможно. Хочу, чтобы вас взяли за задницу за убийство или за что-нибудь другое. Вы – грязное пятно на чести Департамента.
Пат изобразил легкую, холодную улыбку:
– Председатель, у вас по сути дела ничего против меня нет. Предварительная комиссия даст мне рекомендацию. Они ничего про меня не раскопают. Я чист. Я предлагаю вам сделку.
– Я не иду на сделки с...
– Я меняю карьеру и репутацию Регана на медаль плюс почетное увольнение из Департамента с рекомендацией по форме А-1 и с соответствующей характеристикой.
– Вы с ума сошли!
Пат достал из портфеля пачку ксерокопированных листков.
– В определенный вечер, который у меня тут записан, Реган Дойл напал на полицейского офицера, выдал себя за детектива, использовал свое удостоверение для личных целей и провел тот вечер с незамужней женщиной по имени Китти Муллали в квартире на Одиннадцатой улице. Я могу это доказать – есть свидетели и документы. Не слишком ужасно, вы скажете. Но и вы и я знаем, что этого достаточно, чтобы Регана уволили из ФБР без всякой возможности получить другую работу в полиции или службе безопасности. Это может очень ему повредить.
– И вы поступите так со своим кузеном, и... эта девица, она много лет была вашей подругой?
Пат рассмеялся.
– Не вешайте мне на уши эту ерунду про кузена. Вы сделали все, чтобы выжать из его вен итальянскую кровь. А Реган делает карьеру на том, что старается схватить за задницу и меня, и всю мою семью. Это вряд ли выглядит по-родственному. Вот вам сделка. Как хотите. Когда я получу медаль, я буду знать, что все в порядке. Но не забывайте, это для вас выгодная сделка. Вы в любом случае уволите меня, но не сможете поднять шума по другим делам. Если бы вы могли, вы давно бы до меня добрались. До свидания, председатель, – сказал Пат, резко отдавая честь. – Спасибо, что потратили на меня время.
Глава 32
По пятницам Сэм обычно обедал с Патом и Конни. В эти вечера Констанца готовила сама, и, вдали от важных дел и тревог, они наслаждались простой итальянской кухней.
В пятницу, следовавшую после дня награждения Пата Медалью Чести, Сэм принес бутылку Асти Спуманте в честь этого случая. Беседа, как бывало всегда, когда присутствовала Конни, была прерывистой и беспредметной. Над мужчинами всегда нависала тень мученичества Конни, которое она приняла на себя, ухаживая за сыном, сидевшим наверху, ухмылявшимся и постоянно бившим в крутящуюся деревянную игрушку, подвешенную над кроватью.
Конни давно уже перестала просить Сэма подняться и посмотреть на внука. Попытки Сэма казаться заинтересованным были настолько неуклюжими, что вызывали только боль. Время от времени Сэм спрашивал: "Я мог бы чем-нибудь помочь? За деньгами дело не станет, если мы сможем помочь мальчику". Но Пат снова и снова объяснял, что в случае болезни Дауна надежды нет.
Конни, тем не менее, посвящала многие часы исследованиям и добровольной работе в Национальной ассоциации умственно отсталых детей. К несчастью, большая часть работы Ассоциации была посвящена детям, которых еще можно было чему-то обучить, но Себастьян не входил в их число.
– И все же, – говорил Сэм своей дочери, – ты занимаешься чудесной работой. Отец Донато сказал мне как-то, что тебя очень ценят и в Ассоциации, и в церкви.
– Конечно, ба, – ответила Конни. – Доедай телятину. Я принесу тебе следующее блюдо.
Когда она ушла на кухню, Сэм смущенно повернулся к Пату:
– Я пришел, чтобы отпраздновать твою медаль и поговорить о твоем будущем, ко ее жизнь, я думаю, вся в ребенке.
– Это верно, – сказал Пат. – Она все еще изучает проблему болезни Дауна, приглашает специалистов и надеется на изменения. Но он безнадежен. Его давно следовало отдать в специальное заведение, но она говорит, что пока у нас есть деньги на его содержание, он будет у нас – ему здесь лучше. Не знаю, что она имеет в виду под "лучше". Ребенок едва меня узнает.
– Ну-ну, – сказал Сэм. – Она же мать. Ты же знаешь, они все такие.
Они задумчиво жевали прекрасную белую телятину и слушали жужжанье приборов на кухне.
– Так в чем же дело? Артур сказал мне, что ты уходишь из полиции.
– Да, – ответил Пат, – мы вроде бы об этом договорились, но еще месяца два я могу обдумывать следующий шаг. Я думал о том, не поработать ли мне юристом. Но Артур сказал, что для меня есть хорошая работа в Олбани. Комиссар даст мне рекомендацию. Я в этом уверен.
– Ну, – сказал Сэм, – у нас еще есть некоторое влияние в Олбани, через Маггадино в Буффало. Они там все республиканцы, как ты знаешь. А что за работа?
– Особый советник губернатора по уличной преступности. С моим опытом я вполне подхожу для этой должности, я смог бы показать, как государственные программы помогают борьбе с преступностью.
– Отлично, отлично, – заметил Сэм. – А то скоро даже в собственном доме не будешь чувствовать себя в безопасности. Сейчас слишком много преступлений. Ты смог бы сделать много полезного на такой работе. Пора бы им заняться настоящими преступлениями, а не лезть в легальный бизнес. Но есть ли здесь будущее? Может, тебе лучше сразу заняться юридической практикой? Ты знаешь, мы могли бы использовать тебя в организации. У меня множество деловых интересов, в которых требуется совет юриста. У нас есть связи с некоторыми из лучших юридических фирм.
Пат задумчиво резал нежное мясо.
– Вот я что тебе скажу, ба, – затем обратился он к Сэму. – Мне бы хотелось встретиться с тобою, доном Антонио и отцом Рэем. У меня есть идеи. С этими новыми законами, касающимися наших дел, когда Кеннеди подгоняет всех в Вашингтоне, нам пора, я думаю, заслать своего человека в Вашингтон, такого, на которого мы могли бы положиться.
Сэм с интересом взглянул на него.
– Демократы, – продолжал Пат, – меня сейчас не поддержат, когда там всем заправляет Вагнер, а Десапио потерял силу. К тому же и мы натерпелись хлопот с Десапио. Но я думаю, что с моей известностью и с тем, чего я достигну на этой работе, мы смогли бы выдвинуть независимую кандидатуру и попытаться пройти в Конгресс на следующих выборах.
– Ты так считаешь? – спросил Сэм.
– Мы можем получить поддержку от всей страны. У Маггадино есть друзья на севере. Здесь, в Нью-Йорке, мы можем рассчитывать на своих друзей. Лючезе обладает большой политической властью. Костелло нам не поможет, но все же он может дать хороший совет. Итальянцы будут голосовать за нас. Евреи начинают тревожиться из-за негритянской преступности. Они раньше были законопослушными гражданами, но теперь, когда возникла угроза их школам и домам, они встревожены. Они будут голосовать за кандидата, стоящего на стороне закона, за такого, как я.
– На это потребуются деньги, – заметил Сэм.
– У меня и у самого их достаточно. Это последнее дело дало большую прибыль, как ты знаешь.
– Да-да.
– И я подумал, что нам могут помочь и другие. В конце концов каждому хотелось бы иметь друга в Вашингтоне.
– О, да, тебе помогут и даже очень охотно, – сказал Сэм. – Я не думаю, что тебе придется лезть в собственный карман.
Конни вошла с дымящимся блюдом. Сэм взял из серебряного ведерка Спуманте, с хлопком открыл его и разлил искрящееся вино.
– А теперь, – Сэм поднял стакан, – мы выпьем за нашего героя, а? Салют!
Скромно улыбнувшись, Пат поднял бокал. Конни подняла свой на несколько дюймов в сдержанном приветствии. Сэм неодобрительно посмотрел на нее.
– Что такое? Ты разве не гордишься своим мужем?
Конни изобразила вялую улыбку:
– Конечно, я горжусь всей своей семьей.
И они одновременно выпили пенистое горько-сладкое белое вино.
Чтобы баллотироваться как независимый кандидат, следовало начинать работу задолго до выборов. Это значило, что надо получить петиции от каждого из пятидесяти районов штата. При наличии петиций связи организации, распространяющиеся на весь штат, окажутся бесценными. Без этих связей для баллотировки требуется огромная сумма. Новая работа Пата дает ему возможность попутешествовать, поездить по небольшим городкам, пропагандируя свою предвыборную программу под лозунгом: "Война уличной преступности".
Пат чувствовал, что во время предыдущих поездок он основал хорошие связи с Семьей Маггадино. Однако репутация Пата была несколько подорвана его знакомством с Алом Агуеси, который, живя в Буффало, болтал много лишнего. Ал со своими братьями оказался замешанным в большом налете на торговцев наркотиками, после которого в федеральной тюрьме оказались Валичи, Винни Мауро, дон Витоне и другие.
Теперь Ал был вне игры и жаловался, что организация недостаточно помогает его братьям. Валачи пытался предупредить его, что плохо говорить о боссе – это не совсем хорошая политика. Стефано Маггадино был стар, раздражителен и не нуждался в молодых выскочках.
В 1961 году сразу же после Дня Благодарения Пат увидел в газете небольшую заметку. Сожженное и изуродованное тело человека по имени Алберт С. Агуеси из города Скарборо в Канаде было найдено в поле неподалеку от Рочестера, штат Нью-Йорк. Пат, использовав свои связи, получил полицейский рапорт об убийстве. Полицейские из Буффало следующим образом описывали состояние Ала Агуеси:
Его руки и лодыжки были связаны, и он был задушен. Челюсть сломана, половина зубов выбита. Значительные куски мяса отрезаны от икр. Тело, изуродованное до неузнаваемости, было облито бензином и подожжено. Это было сделано не только для того, чтобы расправиться с ним, но и для того, чтобы запугать тех, кто имеет безрассудство пытаться мстить одному из донов империи.
Этот рапорт доставили из офиса помощника шефа детективов Майкла Амико, возглавлявшего Отдел криминальных расследований в Департаменте полиции Буффало. Амико много знал о делах организации и охотно просветил Пата насчет деталей убийства, поскольку Пат "участвовал" во всеобщей войне против преступности.
В пятницу, следовавшую после дня награждения Пата Медалью Чести, Сэм принес бутылку Асти Спуманте в честь этого случая. Беседа, как бывало всегда, когда присутствовала Конни, была прерывистой и беспредметной. Над мужчинами всегда нависала тень мученичества Конни, которое она приняла на себя, ухаживая за сыном, сидевшим наверху, ухмылявшимся и постоянно бившим в крутящуюся деревянную игрушку, подвешенную над кроватью.
Конни давно уже перестала просить Сэма подняться и посмотреть на внука. Попытки Сэма казаться заинтересованным были настолько неуклюжими, что вызывали только боль. Время от времени Сэм спрашивал: "Я мог бы чем-нибудь помочь? За деньгами дело не станет, если мы сможем помочь мальчику". Но Пат снова и снова объяснял, что в случае болезни Дауна надежды нет.
Конни, тем не менее, посвящала многие часы исследованиям и добровольной работе в Национальной ассоциации умственно отсталых детей. К несчастью, большая часть работы Ассоциации была посвящена детям, которых еще можно было чему-то обучить, но Себастьян не входил в их число.
– И все же, – говорил Сэм своей дочери, – ты занимаешься чудесной работой. Отец Донато сказал мне как-то, что тебя очень ценят и в Ассоциации, и в церкви.
– Конечно, ба, – ответила Конни. – Доедай телятину. Я принесу тебе следующее блюдо.
Когда она ушла на кухню, Сэм смущенно повернулся к Пату:
– Я пришел, чтобы отпраздновать твою медаль и поговорить о твоем будущем, ко ее жизнь, я думаю, вся в ребенке.
– Это верно, – сказал Пат. – Она все еще изучает проблему болезни Дауна, приглашает специалистов и надеется на изменения. Но он безнадежен. Его давно следовало отдать в специальное заведение, но она говорит, что пока у нас есть деньги на его содержание, он будет у нас – ему здесь лучше. Не знаю, что она имеет в виду под "лучше". Ребенок едва меня узнает.
– Ну-ну, – сказал Сэм. – Она же мать. Ты же знаешь, они все такие.
Они задумчиво жевали прекрасную белую телятину и слушали жужжанье приборов на кухне.
– Так в чем же дело? Артур сказал мне, что ты уходишь из полиции.
– Да, – ответил Пат, – мы вроде бы об этом договорились, но еще месяца два я могу обдумывать следующий шаг. Я думал о том, не поработать ли мне юристом. Но Артур сказал, что для меня есть хорошая работа в Олбани. Комиссар даст мне рекомендацию. Я в этом уверен.
– Ну, – сказал Сэм, – у нас еще есть некоторое влияние в Олбани, через Маггадино в Буффало. Они там все республиканцы, как ты знаешь. А что за работа?
– Особый советник губернатора по уличной преступности. С моим опытом я вполне подхожу для этой должности, я смог бы показать, как государственные программы помогают борьбе с преступностью.
– Отлично, отлично, – заметил Сэм. – А то скоро даже в собственном доме не будешь чувствовать себя в безопасности. Сейчас слишком много преступлений. Ты смог бы сделать много полезного на такой работе. Пора бы им заняться настоящими преступлениями, а не лезть в легальный бизнес. Но есть ли здесь будущее? Может, тебе лучше сразу заняться юридической практикой? Ты знаешь, мы могли бы использовать тебя в организации. У меня множество деловых интересов, в которых требуется совет юриста. У нас есть связи с некоторыми из лучших юридических фирм.
Пат задумчиво резал нежное мясо.
– Вот я что тебе скажу, ба, – затем обратился он к Сэму. – Мне бы хотелось встретиться с тобою, доном Антонио и отцом Рэем. У меня есть идеи. С этими новыми законами, касающимися наших дел, когда Кеннеди подгоняет всех в Вашингтоне, нам пора, я думаю, заслать своего человека в Вашингтон, такого, на которого мы могли бы положиться.
Сэм с интересом взглянул на него.
– Демократы, – продолжал Пат, – меня сейчас не поддержат, когда там всем заправляет Вагнер, а Десапио потерял силу. К тому же и мы натерпелись хлопот с Десапио. Но я думаю, что с моей известностью и с тем, чего я достигну на этой работе, мы смогли бы выдвинуть независимую кандидатуру и попытаться пройти в Конгресс на следующих выборах.
– Ты так считаешь? – спросил Сэм.
– Мы можем получить поддержку от всей страны. У Маггадино есть друзья на севере. Здесь, в Нью-Йорке, мы можем рассчитывать на своих друзей. Лючезе обладает большой политической властью. Костелло нам не поможет, но все же он может дать хороший совет. Итальянцы будут голосовать за нас. Евреи начинают тревожиться из-за негритянской преступности. Они раньше были законопослушными гражданами, но теперь, когда возникла угроза их школам и домам, они встревожены. Они будут голосовать за кандидата, стоящего на стороне закона, за такого, как я.
– На это потребуются деньги, – заметил Сэм.
– У меня и у самого их достаточно. Это последнее дело дало большую прибыль, как ты знаешь.
– Да-да.
– И я подумал, что нам могут помочь и другие. В конце концов каждому хотелось бы иметь друга в Вашингтоне.
– О, да, тебе помогут и даже очень охотно, – сказал Сэм. – Я не думаю, что тебе придется лезть в собственный карман.
Конни вошла с дымящимся блюдом. Сэм взял из серебряного ведерка Спуманте, с хлопком открыл его и разлил искрящееся вино.
– А теперь, – Сэм поднял стакан, – мы выпьем за нашего героя, а? Салют!
Скромно улыбнувшись, Пат поднял бокал. Конни подняла свой на несколько дюймов в сдержанном приветствии. Сэм неодобрительно посмотрел на нее.
– Что такое? Ты разве не гордишься своим мужем?
Конни изобразила вялую улыбку:
– Конечно, я горжусь всей своей семьей.
И они одновременно выпили пенистое горько-сладкое белое вино.
* * *
Пат, конечно, знал, что решение по вопросу, о котором он говорил Сэму, должно быть одобрено боссами – Вито в Атланте, Мейером в Майами и Чарли Лаки в Неаполе. По сведениям Пата, у организации уже были два-три друга в Конгрессе, включая одного от Южной Калифорнии и одного от Нью-Джерси. Но в последние годы не было ни одного надежного конгрессмена от штата Нью-Йорк, который защищал бы интересы итальянских Семей.Чтобы баллотироваться как независимый кандидат, следовало начинать работу задолго до выборов. Это значило, что надо получить петиции от каждого из пятидесяти районов штата. При наличии петиций связи организации, распространяющиеся на весь штат, окажутся бесценными. Без этих связей для баллотировки требуется огромная сумма. Новая работа Пата дает ему возможность попутешествовать, поездить по небольшим городкам, пропагандируя свою предвыборную программу под лозунгом: "Война уличной преступности".
Пат чувствовал, что во время предыдущих поездок он основал хорошие связи с Семьей Маггадино. Однако репутация Пата была несколько подорвана его знакомством с Алом Агуеси, который, живя в Буффало, болтал много лишнего. Ал со своими братьями оказался замешанным в большом налете на торговцев наркотиками, после которого в федеральной тюрьме оказались Валичи, Винни Мауро, дон Витоне и другие.
Теперь Ал был вне игры и жаловался, что организация недостаточно помогает его братьям. Валачи пытался предупредить его, что плохо говорить о боссе – это не совсем хорошая политика. Стефано Маггадино был стар, раздражителен и не нуждался в молодых выскочках.
В 1961 году сразу же после Дня Благодарения Пат увидел в газете небольшую заметку. Сожженное и изуродованное тело человека по имени Алберт С. Агуеси из города Скарборо в Канаде было найдено в поле неподалеку от Рочестера, штат Нью-Йорк. Пат, использовав свои связи, получил полицейский рапорт об убийстве. Полицейские из Буффало следующим образом описывали состояние Ала Агуеси:
Его руки и лодыжки были связаны, и он был задушен. Челюсть сломана, половина зубов выбита. Значительные куски мяса отрезаны от икр. Тело, изуродованное до неузнаваемости, было облито бензином и подожжено. Это было сделано не только для того, чтобы расправиться с ним, но и для того, чтобы запугать тех, кто имеет безрассудство пытаться мстить одному из донов империи.
Этот рапорт доставили из офиса помощника шефа детективов Майкла Амико, возглавлявшего Отдел криминальных расследований в Департаменте полиции Буффало. Амико много знал о делах организации и охотно просветил Пата насчет деталей убийства, поскольку Пат "участвовал" во всеобщей войне против преступности.