Страница:
Пат пытался догадаться, что сказал Сэм во время беседы с Конни в отношении брака. Конечно же, она никак не выдала себя, что знает об этом, а Пат тоже ни разу не завел с ней разговора о браке. Его, разумеется, интересовало, что сказала она о нем в беседе с отцом, чтобы вынудить Сэма на разговор с Патом о браке.
Возможно, Сэм, которому его шпионы донесли, что он встречается с Конни, просто спросил ее, что она чувствует к Пату. Ведь была же ее кавалером в ту первую ночь эта большая горилла. Вероятно, Сэм опасался, что дочь влюбится в какое-нибудь такое чудище. Тот факт, что лучшие друзья Конни – Китти и Дойл – были ирландцами, видимо внушал ему опасения, что дочь потихоньку начнет отстраняться от семьи.
После следующих десяти минут поцелуев и объятий Пат отодвинулся от нее.
– Эй, – сказал он, – у нас запотели все стекла. Лучше отослать тебя в дом, а не то мы оба можем оказаться в беде.
Он отвел ее до дверей и поцеловал снова долгим, нежным поцелуем.
– Когда я снова увижусь с тобой? – спросила она.
– Не беспокойся, – ответил Пат. – Ты увидишь меня. Очень скоро. Я позвоню.
Через два дня, завтракая с Патом в "Белой Розе" на верхней части Третьей авеню, Дойл задал вопрос:
– Ты уже сел в патрульную машину?
Пат пожал плечами.
– Почти. Мой "раввин" сказал, что практически вопрос решен.
– Видишься с Констанцей? – поинтересовался Дойл.
– Да, у нас было свидание на этой неделе.
Пат размышлял, что он может рассказывать Дойлу. За краткое время знакомства Дойл стал для него таким близким и надежным человеком, каких у него никогда не было. Вследствие того, что оба они служили в полиции, и по множеству других причин Пат сдружился с Дойлом больше, чем с кем-нибудь из парней своего района. А тот факт, что это был единственный друг, знавший о Констанце, склонил его к намерению обсудить с ним вопрос брака.
– Что ты думаешь о женитьбе, Реган? – спросил Пат.
Дойл проглотил откушенную часть сандвича с мясом и запил его глотком пива.
– Думаю, что женитьба – это прекрасно. Что еще можно сказать о таком деле? Я умоляю об этом Китти уже около года, но все, о чем она мечтает, – карьера.
– Какая чушь! Она повзрослеет и поймет это.
– А что ты об этом думаешь? – спросил Дойл.
– Не знаю, – ответил Пат. – Я все думаю, а что в женитьбе такого хорошего? Тебя тут же нагрузят бабой с кучей ребятишек. Не сможешь тратить деньги, как тебе захочется. Лишишься свободы. Сколько бы ни зарабатывал, ты должен будешь нести домой все больше денег. Должен вчитываться кому-то за каждую минуту, проведенную вне дома. Не уверен, что схожу с ума от радости оказаться в таком положении.
– Тогда из-за чего ты мне задал этот вопрос? – спросил Дойл.
– Ну, – протянул Пат, – я раздумываю. Мне кажется, я мог бы осуществить это на деле, я имею в виду брак с Констанцей.
Глава 19
Глава 20
Возможно, Сэм, которому его шпионы донесли, что он встречается с Конни, просто спросил ее, что она чувствует к Пату. Ведь была же ее кавалером в ту первую ночь эта большая горилла. Вероятно, Сэм опасался, что дочь влюбится в какое-нибудь такое чудище. Тот факт, что лучшие друзья Конни – Китти и Дойл – были ирландцами, видимо внушал ему опасения, что дочь потихоньку начнет отстраняться от семьи.
После следующих десяти минут поцелуев и объятий Пат отодвинулся от нее.
– Эй, – сказал он, – у нас запотели все стекла. Лучше отослать тебя в дом, а не то мы оба можем оказаться в беде.
Он отвел ее до дверей и поцеловал снова долгим, нежным поцелуем.
– Когда я снова увижусь с тобой? – спросила она.
– Не беспокойся, – ответил Пат. – Ты увидишь меня. Очень скоро. Я позвоню.
Через два дня, завтракая с Патом в "Белой Розе" на верхней части Третьей авеню, Дойл задал вопрос:
– Ты уже сел в патрульную машину?
Пат пожал плечами.
– Почти. Мой "раввин" сказал, что практически вопрос решен.
– Видишься с Констанцей? – поинтересовался Дойл.
– Да, у нас было свидание на этой неделе.
Пат размышлял, что он может рассказывать Дойлу. За краткое время знакомства Дойл стал для него таким близким и надежным человеком, каких у него никогда не было. Вследствие того, что оба они служили в полиции, и по множеству других причин Пат сдружился с Дойлом больше, чем с кем-нибудь из парней своего района. А тот факт, что это был единственный друг, знавший о Констанце, склонил его к намерению обсудить с ним вопрос брака.
– Что ты думаешь о женитьбе, Реган? – спросил Пат.
Дойл проглотил откушенную часть сандвича с мясом и запил его глотком пива.
– Думаю, что женитьба – это прекрасно. Что еще можно сказать о таком деле? Я умоляю об этом Китти уже около года, но все, о чем она мечтает, – карьера.
– Какая чушь! Она повзрослеет и поймет это.
– А что ты об этом думаешь? – спросил Дойл.
– Не знаю, – ответил Пат. – Я все думаю, а что в женитьбе такого хорошего? Тебя тут же нагрузят бабой с кучей ребятишек. Не сможешь тратить деньги, как тебе захочется. Лишишься свободы. Сколько бы ни зарабатывал, ты должен будешь нести домой все больше денег. Должен вчитываться кому-то за каждую минуту, проведенную вне дома. Не уверен, что схожу с ума от радости оказаться в таком положении.
– Тогда из-за чего ты мне задал этот вопрос? – спросил Дойл.
– Ну, – протянул Пат, – я раздумываю. Мне кажется, я мог бы осуществить это на деле, я имею в виду брак с Констанцей.
Глава 19
Над Патом много и добродушно шутили по поводу награды, которой он удостоился за дело на Салливан-стрит, но большинство полицейских казались довольными, что он заслужил ее. Похоже, арест и награда были началом правильного пути. На него больше не смотрели как на новичка с Пятого участка.
Примерно две недели спустя он получил документ о переводе в Шестой участок в западном Вилледже. Участок на Чарльз-стрит сильно отличался от Пятого. Окруженный темными, мрачными складами над пристанями реки Гудзон, он располагался в дальней западной части Вилледжа, западнее улицы Гринвич-стрит.
Накануне того дня, когда Пат должен был явиться в Шестой участок, в дом пастора позвонил Артур.
– Мы перевели тебя в Шестой с повышением в должности, – сказал он. – Место оказалось свободным, по какой причине неважно. Так или иначе, там есть место, и твое постепенное повышение в Шестом не вызовет столько шума, как в Пятом, где тебя все знают.
Пат светился от удовлетворения:
– Ах, благодарю, Артур.
– Все нормально, малыш. Только не попади в какую-нибудь неприятность. Держи глаза и уши открытыми, кроме всего прочего.
– Ты слишком молод, чтобы просто так получить такой пост, малыш. Должно быть, имеешь сильную руку. Я слышал, что за тобой стоит целая Семья, – сказал как-то Беркхолдер Пату.
– Послушай, я живу с итальянским священником, – ответил Пат. – Но признаюсь, мне оказывают помощь. Долбаные ирландцы захватили всю власть. Их предводитель – Спеллман.
– А еще, я слышал, ты провел весьма хорошую операцию, – сказал Беркхолдер.
– Это был просто счастливый случай.
– Ладно, – промолвил молодой ветеран, – надеюсь, у тебя будет больше удач, чем у твоего бывшего партнера, место которого ты занял.
– А что случилось с ним?
– Мы окружили группу гомиков на Гроув-стрит. Знаешь там маленькую забегаловку, в которой они собираются после закрытия других заведений? Все они сходили с ума: кричали, визжали, толкались. Долбаные придурки! Мы хотели припугнуть их немного, проверить, нет ли у них наркотиков. Никоим образом не собирались их арестовывать, ведь не волочить же всю эту толпу в участок.
Мы послали сигнал 10 – 85 и ожидали подкрепления. В это время часть их, человек шесть, побежали вверх по Седьмой авеню. Вдруг появилась эта проклятая машина, она неслась с ревом вниз по улице. Фрэнк Нозак, бывший мой партнер, встал посередине улицы, чтобы никто из гомиков не побежал за ней. А я в это время выстроил их в линейку для обыска. Они стояли возле стены, лицом к ней. В общем, я услышал, как проносится эта машина. Из окна высунулся сумасшедший педик в белом парике и заорал: "Ждите, девушки. Я пришел сюда, готовы вы или нет?" Следующее, что я знаю, долбаная машина сбила Новака – ударила в спину и подкинула в воздух футов на пять. Машина – красный "додж-купе" – продолжала движение, пока я смог предпринять хоть какие-то меры. Успел заметить две буквы номера. Гомики повернулись лицом к улице, крича и хихикая. Я выстрелил один раз в воздух и сказал: "Следующий из вас, кто шевельнется, получит пулю прямо в задницу!" Все это время Новак лежал на обочине и стонал.
Я снова сел в машину, вызвал 10 – 13 и сказал, чтобы со всех направлений выезжали быстрее четыре машины. Приехала скорая – машины скорой помощи там действуют очень быстро, – но Новак был в плохой форме. Мы см везли его в больницу Святого Винсента, и там сказали, что у него сломан позвоночник.
Я тем временем предъявил этим гомикам обвинения во всех нарушениях закона, какие мог только придумать, – за недостойный эксгибиционизм, бродяжничество, проституцию, содомию и нарушение общественного порядка. Догадываешься, что произошло дальше?
– Их освободили на следующий день, так?
– Правильно.
– А что стало с Новаком?
– Несчастная развалина, живой труп. Я навещал его на той неделе. Все, что он может, – это двигать глазами и произносить нечто похожее на "анх, анх". Меня чуть не вырвало при этом. Мы были партнерами четыре года, и я знал его очень хорошо. У него жена и двое детей где-то в Элмхерсте.
– О Боже! Не дай попасть в такую передрягу, – сказал Пат, качая головой.
– Дерьмо. Я думаю, что все это из-за нашей проклятой работы, – сказал Беркхолдер.
– Все равно не понимаю, почему ты делаешь из этого проблему, – спорил Пат. – Мы оказываем этим парням благодеяние, когда посещаем их заведения. Если обнаружится разбой или налет, мы всегда тут же придем на помощь.
– Да. Но все равно это неправильно. Начнешь с такой малости, а кончишь...
– Ладно. Заткнись лучше. Вот почему ты все еще пеший патрульный, а я сижу в машине.
Беркхолдер был способен различать их во сне, что он часто и практиковал. На паре стоянок под автострадой Вест-сайда всегда находилось местечко, куда они могли завернуть и спокойно вздремнуть в машине. При этом передатчик иногда жужжал им в уши. Но Беркхолдер, казалось, никогда не засыпал столь крепко, чтобы не услышать позывные именно их машины.
Пат также быстро изучил обычную работу.
Пата и Беркхолдера приписали к смене от четырех дня до двенадцати вечера. Большинство преступлений происходило между восемью часами вечера и двумя ночи. Их первый тур пришелся на горячий уик-энд со множеством происшествий. Они расследовали два сообщения о бродягах на крышах и одну жалобу от женщины, заявившей, что над ней надругался какой-то подсматривающий за ней мужчина. Оказалось, что окно ее спальни на двенадцатом этаже выходило на ряд пустых зданий. Это была сорокалетняя блондинка с напряженным взглядом. Седеющие волосы были убраны в пучок на затылке, как у Джорджа Вашингтона.
– Этот человек, – сказала она интеллигентным тоном, присущим людям, окончившим привилегированные школы, – имеет телескоп. Я знаю, он смотрит с одной из тех крыш. Иногда видно, как сверкают линзы.
– Вы видите его сейчас? – спросил Беркхолдер, глядя на крыши сквозь окно.
– Возможно, он заслышал приближение вашей машины и удрал, – ответила она. – Вы, мужчины, должно быть, устали, гоняя всю ночь на машине. Хотите выпить рюмочку или по чашке кофе?
Беркхолдер незаметно подмигнул Пату и сказал:
– Нет, мадам, спасибо. Мы должны вернуться на службу. Сегодня множество происшествий там внизу, на улице.
– Хорошо, я снова позвоню вам, если у меня возникнут проблемы.
– Пожалуйста, мадам, хотя не уверен, что именно мы ответим на ваш звонок.
– Ладно, так или иначе, если захотите, заходите выпить или на чашку кофе, или еще за чем-нибудь, – заметила она.
– Да, мадам, – уважительно согласился Беркхолдер, когда они выходили за дверь.
Пока они спускались в лифте, Беркхолдер сказал ему:
– Иисус! У нас бывают два-три случая с такими безнадежными психопатками. В большинстве случаев это старые дамы. Поклонницы полицейских.
– Когда-нибудь доводилось трахнуть такую? – спросил Пат.
Беркхолдера передернуло.
– Один-два раза я пытался, но они все сумасшедшие. Дело не стоит того, чтобы возиться с такими идиотками.
Следующий звонок поступил от седоволосой дамы, сказавшей, что по парку на Вашингтон-сквер бродит заблудшая собака. Ей кажется, что им следует найти ее и сдать в общество защиты животных.
– Извините, мадам, – сказал Беркхолдер, – но у нас нет приспособлений для ловли собак и их содержания. Почему бы вам не позвонить самой в Общество по охране животных? Они бы приехали и позаботились о ней.
– Не понимаю, почему бы полиции не уладить эту неприятную историю?
– Извините, мадам. Мы не имеем оборудования для такой работы. Позвоните в Общество. Это их дело.
При выходе они наткнулись на старого пьяницу, спавшего в холле в собственной блевотине.
– Давай, дедушка, вставай, – сказал Беркхолдер. – Это тебе не гостиница Миллса.
– Да, сэр. Да, офицер, – сказал он. – Послушайте, не можете дать мне полдоллара на пинту вина? Мне до смерти это надо.
– Ты уже поимел достаточно, – ответил Беркхолдер. – Не смей спать на моем участке.
– Вот видите? Вот это и превращает нас в преступников! – воскликнул старик, выбираясь на улицу в ночь.
Затем позвонили с Кристофер-стрит, 95, – здания тридцатых годов в стиле "модерн". Дом возвышался среди двухэтажных особняков из песчаника, многоквартирных домов и мрачных складов на углу Бликер– и Кристофер-стрит. Патрульных встретил лысеющий мужчина в атласном халате. Он был очень похож на Сердика Хардвика – английскую кинозвезду, – но говорил с мягким, южным акцентом.
– Офицер, – сказал он, – я не люблю тревожить людей попусту, но один из многих... ну... гостей, кажется, украл у меня бумажник, золотые часы и запонки. С тех пор прошло не более пяти минут. Вы все еще сможете поймать его, если поищете здесь вокруг, по соседству.
– Вы знаете этого человека? – спросил Беркхолдер.
– Ну... он мой случайный знакомый. Я знаю его только по имени, – признался хозяин.
– Где вы с ним познакомились? – спросил Беркхолдер.
– Ну, я... я встретил его на площади Уэйверли.
– На улице?
– Мы с ним вступили в беседу.
– Он был проституткой, правильно? – спросил Беркхолдер.
Мужчина вспыхнул от злости:
– Как вы смеете? Вы призваны защищать граждан, а не оскорблять их!
Беркхолдер вздохнул:
– Послушайте, мистер. Я просто пытаюсь найти для вас этого малыша. Если бы мы что-нибудь знали о нем, это облегчило бы поиски. Может быть, он снова вернулся на свое место на улице? Большинство людей ваших привычек обычно не жалуются, когда их обворовывают подобным образом. Вы можете дать нам его описание?
– Это может причинить ему неприятности? Мне бы не хотелось, чтобы он попал в тюрьму.
– Значит, вы желаете, чтобы мы забыли об этом происшествии?
Казалось, в какой-то момент он заколебался.
– Ладно, может быть, он и сам вернет вещи обратно. Все равно, ведь это какие-то пустячки. Может, всего сотни на две долларов.
– Для вас, может быть, и не слишком много, – возразил Беркхолдер, – но меня, например, утрата такой суммы выбила бы из недельного бюджета.
– Ладно, думаю, что он вернется, – задумчиво произнес человек.
– Послушайте, мистер, – сказал Беркхолдер, – в следующий раз, если не захотите жаловаться, не звоните в полицию, ладно?
К концу смены, примерно в 11.15 вечера, их послали расследовать жалобу на странные запахи в холле роскошного многоквартирного дома на Пятой авеню. На звонок в дверь открыл маленький седовласый мужчина. "Он выглядит как человек последнего сорта. Такого можно встретить в Гринвич Вилледже", – подумал Пат. Но прекрасно скроенный фланелевый костюм мужчины, маникюр на ногтях и до мелочей продуманная роскошь квартиры, отделанной хромом и кожей, позволяли, по крайней мере, догадываться о том, что он здесь делает.
– Я несколько смущен необходимостью звонить вам, офицеры. Обычно мне не нравится причинять беспокойство полиции. Но из квартиры рядом вот уже четвертые сутки доносится невыносимый запах. Я несколько раз звонил туда, но никто не отвечает. Тем временем я уже" не могу заснуть. Возможно, сейчас вы его и не ощущаете, ведь я опрыскал все дезодорантом "Эйрвик".
Пат был уверен, что Беркхолдер пошлет старикашку подальше, но Том заинтересовался жалобой и отнесся к ней серьезно.
– Кто проживает там, сэр, в этой соседней квартире?
– Это весьма приятная пожилая женщина по имени Элуаз ван Хаутен. Я не слишком хорошо знаком с ней. Она живет замкнуто. Но это настоящая леди, и от нее никто никогда не испытывал неприятностей. Не могу вообразить, от чего исходит этот запах, но я просто больше не могу переносить его. Не понимаю, почему при той плате, которую я плачу за квартиру, должен терпеть такие неприятности.
Оба полицейских прошли по коридору к следующей квартире. Там и вправду ощущался запах, и весьма сильный. Он напоминал Пату воздух, струившийся из люков в жаркие летние ночи. Беркхолдер нажал на кнопку звонка, и они услышали громкий хрипловатый звон колокольчика внутри квартиры.
– Этак можно и мертвого разбудить, – сказал Пат.
Беркхолдер как-то странно поглядел на него.
– Думаю, что там покойник, – сказал он. – Давай-ка вызовем смотрителя.
В подвальном этаже они наткнулись на ворчащего, сонного уборщика со связкой универсальных ключей, сопроводившего их снова в коридор. Как только они распахнули дверь, из комнаты вырвалось облако пара, похожего на взрыв горячего дурного запаха изо рта. То был запах тухлого мяса, смешанный с запахом стелющегося по низу газа из кухонной плиты. Эффект воздействия этой смеси был столь жутким, что их чуть не вырвало. Беркхолдер выхватил у уборщика изо рта окурок тлеющей сигареты и затоптал его.
– Здесь включенная газовая плита, – сказал он. – Подождите-ка минутку!
Держа носовой платок у самого носа, Беркхолдер кинулся через комнату и отключил газ. Раздался звук бьющегося стекла – он разбил одно из окон.
– Он не должен был этого делать, – пожаловался уборщик. – Владельцу это не понравится.
– Ну его к черту, твоего долбаного владельца! – ответил Пат.
Беркхолдер вышел, и они постояли в коридоре несколько минут, пока сквозняк не прочистил воздух.
– Ладно. Надо кончать с этим, – сказал решительно Беркхолдер.
Внутри вся квартира была заставлена мебелью как в кинофильмах тридцатых годов. Это была так называемая полуторная квартира с маленькой, как купе, кухонькой. На шезлонге лежала бесформенная куча посиневшего пурпурного мяса, в которой лишь с трудом можно было угадать останки обнаженного женского тела. Шея, казалось, была перерезана посередине, откуда свисала опухшая складка плоти. Видимо, какое-то ожерелье превратилось на ее шее в петлю. И руки тоже выглядели, как лапы щенка: распухшее мясо нависало над ее браслетами, которых не было видно из-под разложившейся плоти.
– Она уже чуть не свалилась на пол, – сказал Беркхолдер. – Я сталкивался с несколькими такими случаями раньше. Давайте проветрим немного комнату, пока будем дожидаться сержанта.
Он предупредил уборщика:
– Смотри, чтобы никто сюда не заходил.
Примерно минут через десять приехал сержант вместе с группой неотложной службы. Два человека из нее вошли в квартиру, взглянули через дверь в комнату, спустились вниз и вернулись с масками и пластиковым мешком для тела. Надели маски, вошли, привязали бирку на большой палец правой ноги, стараясь как можно меньше шевелить тело. Пат, сам близкий к приступу рвоты, смотрел на них почти с восхищением. Когда они начали манипулировать таким образом, чтобы тело соскользнуло в мешок, оно начало рваться в области желудка, выпуская пахучую черновато-красную жидкость.
– Ладно. Пошли отсюда, – сказал Пат. – Мы можем заполнить документы внизу.
Примерно две недели спустя он получил документ о переводе в Шестой участок в западном Вилледже. Участок на Чарльз-стрит сильно отличался от Пятого. Окруженный темными, мрачными складами над пристанями реки Гудзон, он располагался в дальней западной части Вилледжа, западнее улицы Гринвич-стрит.
Накануне того дня, когда Пат должен был явиться в Шестой участок, в дом пастора позвонил Артур.
– Мы перевели тебя в Шестой с повышением в должности, – сказал он. – Место оказалось свободным, по какой причине неважно. Так или иначе, там есть место, и твое постепенное повышение в Шестом не вызовет столько шума, как в Пятом, где тебя все знают.
Пат светился от удовлетворения:
– Ах, благодарю, Артур.
– Все нормально, малыш. Только не попади в какую-нибудь неприятность. Держи глаза и уши открытыми, кроме всего прочего.
* * *
Партнеру Пата по патрулированию на машине – Тому Беркхолдеру – было около тридцати. Это был собранный жилистый мужчина с мудрыми усталыми глазами сельской вороны. Во время войны он служил в постоянном береговом патруле на Тихом океане в Семнадцатой дивизии морских пехотинцев, и по участку ходил слух, что Том был награжден Серебряной Звездой за операцию на Гвадалканале, хотя он никогда сам не говорил Пату об этой награде.– Ты слишком молод, чтобы просто так получить такой пост, малыш. Должно быть, имеешь сильную руку. Я слышал, что за тобой стоит целая Семья, – сказал как-то Беркхолдер Пату.
– Послушай, я живу с итальянским священником, – ответил Пат. – Но признаюсь, мне оказывают помощь. Долбаные ирландцы захватили всю власть. Их предводитель – Спеллман.
– А еще, я слышал, ты провел весьма хорошую операцию, – сказал Беркхолдер.
– Это был просто счастливый случай.
– Ладно, – промолвил молодой ветеран, – надеюсь, у тебя будет больше удач, чем у твоего бывшего партнера, место которого ты занял.
– А что случилось с ним?
– Мы окружили группу гомиков на Гроув-стрит. Знаешь там маленькую забегаловку, в которой они собираются после закрытия других заведений? Все они сходили с ума: кричали, визжали, толкались. Долбаные придурки! Мы хотели припугнуть их немного, проверить, нет ли у них наркотиков. Никоим образом не собирались их арестовывать, ведь не волочить же всю эту толпу в участок.
Мы послали сигнал 10 – 85 и ожидали подкрепления. В это время часть их, человек шесть, побежали вверх по Седьмой авеню. Вдруг появилась эта проклятая машина, она неслась с ревом вниз по улице. Фрэнк Нозак, бывший мой партнер, встал посередине улицы, чтобы никто из гомиков не побежал за ней. А я в это время выстроил их в линейку для обыска. Они стояли возле стены, лицом к ней. В общем, я услышал, как проносится эта машина. Из окна высунулся сумасшедший педик в белом парике и заорал: "Ждите, девушки. Я пришел сюда, готовы вы или нет?" Следующее, что я знаю, долбаная машина сбила Новака – ударила в спину и подкинула в воздух футов на пять. Машина – красный "додж-купе" – продолжала движение, пока я смог предпринять хоть какие-то меры. Успел заметить две буквы номера. Гомики повернулись лицом к улице, крича и хихикая. Я выстрелил один раз в воздух и сказал: "Следующий из вас, кто шевельнется, получит пулю прямо в задницу!" Все это время Новак лежал на обочине и стонал.
Я снова сел в машину, вызвал 10 – 13 и сказал, чтобы со всех направлений выезжали быстрее четыре машины. Приехала скорая – машины скорой помощи там действуют очень быстро, – но Новак был в плохой форме. Мы см везли его в больницу Святого Винсента, и там сказали, что у него сломан позвоночник.
Я тем временем предъявил этим гомикам обвинения во всех нарушениях закона, какие мог только придумать, – за недостойный эксгибиционизм, бродяжничество, проституцию, содомию и нарушение общественного порядка. Догадываешься, что произошло дальше?
– Их освободили на следующий день, так?
– Правильно.
– А что стало с Новаком?
– Несчастная развалина, живой труп. Я навещал его на той неделе. Все, что он может, – это двигать глазами и произносить нечто похожее на "анх, анх". Меня чуть не вырвало при этом. Мы были партнерами четыре года, и я знал его очень хорошо. У него жена и двое детей где-то в Элмхерсте.
– О Боже! Не дай попасть в такую передрягу, – сказал Пат, качая головой.
– Дерьмо. Я думаю, что все это из-за нашей проклятой работы, – сказал Беркхолдер.
* * *
Дойл все еще работал в Шестом, пешим патрульным на Бликер-стрит, к западу от Седьмой авеню. Когда графики у них совпадали, Пат и Реган или назначали Конни и Китти двойное свидание, или, если была поздняя смена, бродили вдвоем по барам Вилледжа. У них образовался постоянный маршрут: "Котелок с рыбой" и "Минетта" на Макдугал-стрит, "Луи" на Шеридан-сквер, "Ривьера" на Седьмой и Чамли – темное, тайное местечко на Бедфорд-стрит. Затем вверх по Гудзон-стрит к "Белой лошади" – старому бару портовых рабочих, который постепенно превращался в клуб писателей. Они могли пить бесплатно во всех этих местах. Но путешествия с Дойлом приводили к неприятностям, стоившим Пату больше, чем напитки.– Все равно не понимаю, почему ты делаешь из этого проблему, – спорил Пат. – Мы оказываем этим парням благодеяние, когда посещаем их заведения. Если обнаружится разбой или налет, мы всегда тут же придем на помощь.
– Да. Но все равно это неправильно. Начнешь с такой малости, а кончишь...
– Ладно. Заткнись лучше. Вот почему ты все еще пеший патрульный, а я сижу в машине.
* * *
Патрулирование в машине с радиопередатчиком было несравнимо с хождением по мостовым Маленькой Италии. Беркхолдер вел машину, а Пат регистрировал нарушения. Пату понадобилось некоторое время для того, чтобы научиться обращению с передатчиком, переключателями света и всеми другими механизмами внутри машины, а также для того, чтобы оперативно распознавать различные виды сигналов по радио.Беркхолдер был способен различать их во сне, что он часто и практиковал. На паре стоянок под автострадой Вест-сайда всегда находилось местечко, куда они могли завернуть и спокойно вздремнуть в машине. При этом передатчик иногда жужжал им в уши. Но Беркхолдер, казалось, никогда не засыпал столь крепко, чтобы не услышать позывные именно их машины.
Пат также быстро изучил обычную работу.
Пата и Беркхолдера приписали к смене от четырех дня до двенадцати вечера. Большинство преступлений происходило между восемью часами вечера и двумя ночи. Их первый тур пришелся на горячий уик-энд со множеством происшествий. Они расследовали два сообщения о бродягах на крышах и одну жалобу от женщины, заявившей, что над ней надругался какой-то подсматривающий за ней мужчина. Оказалось, что окно ее спальни на двенадцатом этаже выходило на ряд пустых зданий. Это была сорокалетняя блондинка с напряженным взглядом. Седеющие волосы были убраны в пучок на затылке, как у Джорджа Вашингтона.
– Этот человек, – сказала она интеллигентным тоном, присущим людям, окончившим привилегированные школы, – имеет телескоп. Я знаю, он смотрит с одной из тех крыш. Иногда видно, как сверкают линзы.
– Вы видите его сейчас? – спросил Беркхолдер, глядя на крыши сквозь окно.
– Возможно, он заслышал приближение вашей машины и удрал, – ответила она. – Вы, мужчины, должно быть, устали, гоняя всю ночь на машине. Хотите выпить рюмочку или по чашке кофе?
Беркхолдер незаметно подмигнул Пату и сказал:
– Нет, мадам, спасибо. Мы должны вернуться на службу. Сегодня множество происшествий там внизу, на улице.
– Хорошо, я снова позвоню вам, если у меня возникнут проблемы.
– Пожалуйста, мадам, хотя не уверен, что именно мы ответим на ваш звонок.
– Ладно, так или иначе, если захотите, заходите выпить или на чашку кофе, или еще за чем-нибудь, – заметила она.
– Да, мадам, – уважительно согласился Беркхолдер, когда они выходили за дверь.
Пока они спускались в лифте, Беркхолдер сказал ему:
– Иисус! У нас бывают два-три случая с такими безнадежными психопатками. В большинстве случаев это старые дамы. Поклонницы полицейских.
– Когда-нибудь доводилось трахнуть такую? – спросил Пат.
Беркхолдера передернуло.
– Один-два раза я пытался, но они все сумасшедшие. Дело не стоит того, чтобы возиться с такими идиотками.
Следующий звонок поступил от седоволосой дамы, сказавшей, что по парку на Вашингтон-сквер бродит заблудшая собака. Ей кажется, что им следует найти ее и сдать в общество защиты животных.
– Извините, мадам, – сказал Беркхолдер, – но у нас нет приспособлений для ловли собак и их содержания. Почему бы вам не позвонить самой в Общество по охране животных? Они бы приехали и позаботились о ней.
– Не понимаю, почему бы полиции не уладить эту неприятную историю?
– Извините, мадам. Мы не имеем оборудования для такой работы. Позвоните в Общество. Это их дело.
При выходе они наткнулись на старого пьяницу, спавшего в холле в собственной блевотине.
– Давай, дедушка, вставай, – сказал Беркхолдер. – Это тебе не гостиница Миллса.
– Да, сэр. Да, офицер, – сказал он. – Послушайте, не можете дать мне полдоллара на пинту вина? Мне до смерти это надо.
– Ты уже поимел достаточно, – ответил Беркхолдер. – Не смей спать на моем участке.
– Вот видите? Вот это и превращает нас в преступников! – воскликнул старик, выбираясь на улицу в ночь.
Затем позвонили с Кристофер-стрит, 95, – здания тридцатых годов в стиле "модерн". Дом возвышался среди двухэтажных особняков из песчаника, многоквартирных домов и мрачных складов на углу Бликер– и Кристофер-стрит. Патрульных встретил лысеющий мужчина в атласном халате. Он был очень похож на Сердика Хардвика – английскую кинозвезду, – но говорил с мягким, южным акцентом.
– Офицер, – сказал он, – я не люблю тревожить людей попусту, но один из многих... ну... гостей, кажется, украл у меня бумажник, золотые часы и запонки. С тех пор прошло не более пяти минут. Вы все еще сможете поймать его, если поищете здесь вокруг, по соседству.
– Вы знаете этого человека? – спросил Беркхолдер.
– Ну... он мой случайный знакомый. Я знаю его только по имени, – признался хозяин.
– Где вы с ним познакомились? – спросил Беркхолдер.
– Ну, я... я встретил его на площади Уэйверли.
– На улице?
– Мы с ним вступили в беседу.
– Он был проституткой, правильно? – спросил Беркхолдер.
Мужчина вспыхнул от злости:
– Как вы смеете? Вы призваны защищать граждан, а не оскорблять их!
Беркхолдер вздохнул:
– Послушайте, мистер. Я просто пытаюсь найти для вас этого малыша. Если бы мы что-нибудь знали о нем, это облегчило бы поиски. Может быть, он снова вернулся на свое место на улице? Большинство людей ваших привычек обычно не жалуются, когда их обворовывают подобным образом. Вы можете дать нам его описание?
– Это может причинить ему неприятности? Мне бы не хотелось, чтобы он попал в тюрьму.
– Значит, вы желаете, чтобы мы забыли об этом происшествии?
Казалось, в какой-то момент он заколебался.
– Ладно, может быть, он и сам вернет вещи обратно. Все равно, ведь это какие-то пустячки. Может, всего сотни на две долларов.
– Для вас, может быть, и не слишком много, – возразил Беркхолдер, – но меня, например, утрата такой суммы выбила бы из недельного бюджета.
– Ладно, думаю, что он вернется, – задумчиво произнес человек.
– Послушайте, мистер, – сказал Беркхолдер, – в следующий раз, если не захотите жаловаться, не звоните в полицию, ладно?
К концу смены, примерно в 11.15 вечера, их послали расследовать жалобу на странные запахи в холле роскошного многоквартирного дома на Пятой авеню. На звонок в дверь открыл маленький седовласый мужчина. "Он выглядит как человек последнего сорта. Такого можно встретить в Гринвич Вилледже", – подумал Пат. Но прекрасно скроенный фланелевый костюм мужчины, маникюр на ногтях и до мелочей продуманная роскошь квартиры, отделанной хромом и кожей, позволяли, по крайней мере, догадываться о том, что он здесь делает.
– Я несколько смущен необходимостью звонить вам, офицеры. Обычно мне не нравится причинять беспокойство полиции. Но из квартиры рядом вот уже четвертые сутки доносится невыносимый запах. Я несколько раз звонил туда, но никто не отвечает. Тем временем я уже" не могу заснуть. Возможно, сейчас вы его и не ощущаете, ведь я опрыскал все дезодорантом "Эйрвик".
Пат был уверен, что Беркхолдер пошлет старикашку подальше, но Том заинтересовался жалобой и отнесся к ней серьезно.
– Кто проживает там, сэр, в этой соседней квартире?
– Это весьма приятная пожилая женщина по имени Элуаз ван Хаутен. Я не слишком хорошо знаком с ней. Она живет замкнуто. Но это настоящая леди, и от нее никто никогда не испытывал неприятностей. Не могу вообразить, от чего исходит этот запах, но я просто больше не могу переносить его. Не понимаю, почему при той плате, которую я плачу за квартиру, должен терпеть такие неприятности.
Оба полицейских прошли по коридору к следующей квартире. Там и вправду ощущался запах, и весьма сильный. Он напоминал Пату воздух, струившийся из люков в жаркие летние ночи. Беркхолдер нажал на кнопку звонка, и они услышали громкий хрипловатый звон колокольчика внутри квартиры.
– Этак можно и мертвого разбудить, – сказал Пат.
Беркхолдер как-то странно поглядел на него.
– Думаю, что там покойник, – сказал он. – Давай-ка вызовем смотрителя.
В подвальном этаже они наткнулись на ворчащего, сонного уборщика со связкой универсальных ключей, сопроводившего их снова в коридор. Как только они распахнули дверь, из комнаты вырвалось облако пара, похожего на взрыв горячего дурного запаха изо рта. То был запах тухлого мяса, смешанный с запахом стелющегося по низу газа из кухонной плиты. Эффект воздействия этой смеси был столь жутким, что их чуть не вырвало. Беркхолдер выхватил у уборщика изо рта окурок тлеющей сигареты и затоптал его.
– Здесь включенная газовая плита, – сказал он. – Подождите-ка минутку!
Держа носовой платок у самого носа, Беркхолдер кинулся через комнату и отключил газ. Раздался звук бьющегося стекла – он разбил одно из окон.
– Он не должен был этого делать, – пожаловался уборщик. – Владельцу это не понравится.
– Ну его к черту, твоего долбаного владельца! – ответил Пат.
Беркхолдер вышел, и они постояли в коридоре несколько минут, пока сквозняк не прочистил воздух.
– Ладно. Надо кончать с этим, – сказал решительно Беркхолдер.
Внутри вся квартира была заставлена мебелью как в кинофильмах тридцатых годов. Это была так называемая полуторная квартира с маленькой, как купе, кухонькой. На шезлонге лежала бесформенная куча посиневшего пурпурного мяса, в которой лишь с трудом можно было угадать останки обнаженного женского тела. Шея, казалось, была перерезана посередине, откуда свисала опухшая складка плоти. Видимо, какое-то ожерелье превратилось на ее шее в петлю. И руки тоже выглядели, как лапы щенка: распухшее мясо нависало над ее браслетами, которых не было видно из-под разложившейся плоти.
– Она уже чуть не свалилась на пол, – сказал Беркхолдер. – Я сталкивался с несколькими такими случаями раньше. Давайте проветрим немного комнату, пока будем дожидаться сержанта.
Он предупредил уборщика:
– Смотри, чтобы никто сюда не заходил.
Примерно минут через десять приехал сержант вместе с группой неотложной службы. Два человека из нее вошли в квартиру, взглянули через дверь в комнату, спустились вниз и вернулись с масками и пластиковым мешком для тела. Надели маски, вошли, привязали бирку на большой палец правой ноги, стараясь как можно меньше шевелить тело. Пат, сам близкий к приступу рвоты, смотрел на них почти с восхищением. Когда они начали манипулировать таким образом, чтобы тело соскользнуло в мешок, оно начало рваться в области желудка, выпуская пахучую черновато-красную жидкость.
– Ладно. Пошли отсюда, – сказал Пат. – Мы можем заполнить документы внизу.
Глава 20
Том Беркхолдер пару дней собирал сведения о Пате через парней, которых знал в Пятом участке. После этого он с легкостью раскрыл ему контакты, которые он завязал с людьми, работавшими вблизи их участка.
– Я знал, что с тобой все в порядке, ведь ты из семьи копов и все прочее, – сказал Беркхолдер, – но никогда нельзя быть уверенным полностью. В наше время везде кишат легавые, шпионящие за своим же братом. Я раскрою наши связи, когда будем ездить по участку.
Например, то здание, в котором мы были вчера, на Кристофер-стрит, 95. Швейцар каждый месяц передает нам деньги, собранные у съемщиков, долларов двадцать, чтобы мы смотрели в другую сторону, когда жильцы паркуются в слишком длинный ряд перед домом.
Кроме того, мы получаем по паре десяток со складов над рекой за то, что не штрафуем грузовики. Затем, в задней части парикмахерской на Кристофер-стрит есть маленький пункт продажи лотерейных билетов: там тоже все в порядке – около десяти баксов в неделю.
Ты можешь бесплатно поесть в кафетерии Уолдорфа на Шестой, и у Джимми в "Лошади" есть для нас специальный счет, но обычно он забывает собирать на него деньги. А если и вспоминает, то записывает один бокал из пяти, и то для того, чтобы все выглядело пристойно.
Швейцар отеля на Бликер-стрит немного занимается букмекерством и время от времени щедр на подарки. Остальное – обычные дела, происшествия. Получаем по десятке при вызове буксировочной команды на автостраду, но они увиливают, если им не напомнить о долге.
В уик-энд можно получить от десяти до двадцати пяти баксов от заведений, работающих по вечерам. Обычно я пью утренний кофе и читаю газеты перед конторой, проверяющей наличные, на западе Четвертой. Их шеф подбрасывает мне пару баксов каждый день.
Иногда некоторые супермаркеты звонят, чтобы мы сопровождали человека с деньгами, и тогда тоже дают по пятерке. Есть прорва всякой добычи вокруг, но я-то в общем вроде вегетарианца – собираю только травку. Не пытаюсь связываться с большими числами. Лишь бы успеть набрать на квартирную плату и оплату счетов.
Пат кивнул. Это впечатляло. Он задумался, сколько зарабатывали те, которые "едят мясо". Он высчитал, что мог бы спокойно получать от сотни до двух баксов в месяц сверх зарплаты наличными без выплаты налогов.
В четверг на той же неделе Беркхолдер предложил зайти в больницу Святого Винсента навестить Новака.
– Хотелось бы принести этому сукину сыну хоть что-нибудь – книгу, колоду игральных карт, бутылку спиртного, но он не может делать ничего. Единственный его способ дать понять, что он слышит тебя – это немного закатить глаза. Иногда же он просто спит.
Беркхолдер подъехал к цветочной лавке "Афродита" напротив женского исправительного дома на Шестой.
– Эй, – крикнул он внутрь лавки владельцу-греку. – Я беру одну из этих гераней. Заплачу тебе позже.
Владелец угрюмо кивнул и взмахнул рукой.
– Не беспокойся, бери, – сказал он.
Раненый патрульный находился в отдельной палате. Он лежал на плоской кровати, укрытый простыней до самых подмышек. С крючков, находившихся вокруг него, свисали четыре или пять трубок, через которые какие-то жидкости вводились ему в вены из бутылок.
– Он не может ничего есть, – шепнул Беркхолдер. – Врачи вынуждены все вводить ему через эти иголки. А когда ему нужно пописать, они вводят ему трубку в мочевой пузырь и так освобождают его. Мне хотелось бы поймать того гомика, сукина сына, который его переехал. Действительно, очень хотелось бы.
– Он, должно быть, услышал тебя, – сказал Пат. – Погляди, он вращает глазами.
– Все в порядке, приятель, – сказал Беркхолдер распростертому телу. – Мы схватим его на днях. Никогда не забуду этот красный "додж" и того блондина-педика, Интересно, он все еще носит свой парик? Если бы у меня был номер его машины! Я знаю всего две буквы из него: ВХ. Это машина из Бронкса. Вот и все, что я знаю. Этот гад, может, проезжает здесь раз в месяц. А может быть, если знает, что натворил, вообще не появляется в наших краях. Но эти педики не могут жить, не заезжая сюда. Все их сделки заключаются здесь. Так что он вернется.
– Анх, анх, – сказал Новак с кровати.
Беседуя, они посидели рядом с ним десять или пятнадцать минут. Беркхолдер посвятил своего бывшего партнера в новости и сплетни, циркулирующие в участке.
– Гарри Мартина сделали тайным агентом, – говорил он. – А он работает на участке всего пять лет. Этот сукин сын, должно быть, где-то наверху имеет руку... Эдди Зингер подобрал шлюху на Восьмой авеню. Он собирался засадить ее, помнишь? Поэтому начал забирать ее в машину при облавах. Она предложила ему "отсасывать" даром, и он подумал: "Ладно, какого черта упускать такой случай? Все равно это не ахти какой арест". Зингер начал водить ее с заднего входа в гостиницу Ван Зодта. А затем вдруг у него появилось подозрение. Он говорит ей как-то: "Подожди минуту" и проверяет ее трусики. А там долбаная телевизионная камера! Это оказался педик! Я чуть не порвал себе кишки, когда он рассказывал мне об этом! Зингер дал гомику как следует по зубам и выкинул на улицу. Я бы на его месте выбил бы из парня все дерьмо. Но некоторые из них хороши по-настоящему. Я имею в виду, что их невозможно отличить от женщин. Они сжимают грудные железы и делают гормональные уколы. Очень чисто бреются. Проще всего их можно отличить по рукам и ногам. Некоторые имеют на них татуировку. И у них мускулы на руках и вены на кистях. Вот так я обычно их отличаю, но, парни, и меня несколько раз надули. Помнишь эту даму в кафтане, или как там это называется, она еще вышла из кофейного общества?
– Анх, анх.
– Так вот, она действительно обдурила меня. Она была такая маленькая, хорошенькая... я имею в виду он. Представляешь, вдруг я поцеловал бы ее – я имею в виду его – или позволил бы "отсосать" у меня. Вообрази, как бы я себя чувствовал, когда обнаружил бы это. Шестой самый паршивый, долбаный участок, в котором я служил. Нигде больше не найдешь ничего подобного тому, что бывает на этом участке. Послушай, здесь со мной Пат Конте. Он – хороший человек. Его отец был копом. Заслужил инспекторские похороны и все прочее. Правда, Пат?
– Точно, – подтвердил тот.
– Я знал, что с тобой все в порядке, ведь ты из семьи копов и все прочее, – сказал Беркхолдер, – но никогда нельзя быть уверенным полностью. В наше время везде кишат легавые, шпионящие за своим же братом. Я раскрою наши связи, когда будем ездить по участку.
Например, то здание, в котором мы были вчера, на Кристофер-стрит, 95. Швейцар каждый месяц передает нам деньги, собранные у съемщиков, долларов двадцать, чтобы мы смотрели в другую сторону, когда жильцы паркуются в слишком длинный ряд перед домом.
Кроме того, мы получаем по паре десяток со складов над рекой за то, что не штрафуем грузовики. Затем, в задней части парикмахерской на Кристофер-стрит есть маленький пункт продажи лотерейных билетов: там тоже все в порядке – около десяти баксов в неделю.
Ты можешь бесплатно поесть в кафетерии Уолдорфа на Шестой, и у Джимми в "Лошади" есть для нас специальный счет, но обычно он забывает собирать на него деньги. А если и вспоминает, то записывает один бокал из пяти, и то для того, чтобы все выглядело пристойно.
Швейцар отеля на Бликер-стрит немного занимается букмекерством и время от времени щедр на подарки. Остальное – обычные дела, происшествия. Получаем по десятке при вызове буксировочной команды на автостраду, но они увиливают, если им не напомнить о долге.
В уик-энд можно получить от десяти до двадцати пяти баксов от заведений, работающих по вечерам. Обычно я пью утренний кофе и читаю газеты перед конторой, проверяющей наличные, на западе Четвертой. Их шеф подбрасывает мне пару баксов каждый день.
Иногда некоторые супермаркеты звонят, чтобы мы сопровождали человека с деньгами, и тогда тоже дают по пятерке. Есть прорва всякой добычи вокруг, но я-то в общем вроде вегетарианца – собираю только травку. Не пытаюсь связываться с большими числами. Лишь бы успеть набрать на квартирную плату и оплату счетов.
Пат кивнул. Это впечатляло. Он задумался, сколько зарабатывали те, которые "едят мясо". Он высчитал, что мог бы спокойно получать от сотни до двух баксов в месяц сверх зарплаты наличными без выплаты налогов.
В четверг на той же неделе Беркхолдер предложил зайти в больницу Святого Винсента навестить Новака.
– Хотелось бы принести этому сукину сыну хоть что-нибудь – книгу, колоду игральных карт, бутылку спиртного, но он не может делать ничего. Единственный его способ дать понять, что он слышит тебя – это немного закатить глаза. Иногда же он просто спит.
Беркхолдер подъехал к цветочной лавке "Афродита" напротив женского исправительного дома на Шестой.
– Эй, – крикнул он внутрь лавки владельцу-греку. – Я беру одну из этих гераней. Заплачу тебе позже.
Владелец угрюмо кивнул и взмахнул рукой.
– Не беспокойся, бери, – сказал он.
Раненый патрульный находился в отдельной палате. Он лежал на плоской кровати, укрытый простыней до самых подмышек. С крючков, находившихся вокруг него, свисали четыре или пять трубок, через которые какие-то жидкости вводились ему в вены из бутылок.
– Он не может ничего есть, – шепнул Беркхолдер. – Врачи вынуждены все вводить ему через эти иголки. А когда ему нужно пописать, они вводят ему трубку в мочевой пузырь и так освобождают его. Мне хотелось бы поймать того гомика, сукина сына, который его переехал. Действительно, очень хотелось бы.
– Он, должно быть, услышал тебя, – сказал Пат. – Погляди, он вращает глазами.
– Все в порядке, приятель, – сказал Беркхолдер распростертому телу. – Мы схватим его на днях. Никогда не забуду этот красный "додж" и того блондина-педика, Интересно, он все еще носит свой парик? Если бы у меня был номер его машины! Я знаю всего две буквы из него: ВХ. Это машина из Бронкса. Вот и все, что я знаю. Этот гад, может, проезжает здесь раз в месяц. А может быть, если знает, что натворил, вообще не появляется в наших краях. Но эти педики не могут жить, не заезжая сюда. Все их сделки заключаются здесь. Так что он вернется.
– Анх, анх, – сказал Новак с кровати.
Беседуя, они посидели рядом с ним десять или пятнадцать минут. Беркхолдер посвятил своего бывшего партнера в новости и сплетни, циркулирующие в участке.
– Гарри Мартина сделали тайным агентом, – говорил он. – А он работает на участке всего пять лет. Этот сукин сын, должно быть, где-то наверху имеет руку... Эдди Зингер подобрал шлюху на Восьмой авеню. Он собирался засадить ее, помнишь? Поэтому начал забирать ее в машину при облавах. Она предложила ему "отсасывать" даром, и он подумал: "Ладно, какого черта упускать такой случай? Все равно это не ахти какой арест". Зингер начал водить ее с заднего входа в гостиницу Ван Зодта. А затем вдруг у него появилось подозрение. Он говорит ей как-то: "Подожди минуту" и проверяет ее трусики. А там долбаная телевизионная камера! Это оказался педик! Я чуть не порвал себе кишки, когда он рассказывал мне об этом! Зингер дал гомику как следует по зубам и выкинул на улицу. Я бы на его месте выбил бы из парня все дерьмо. Но некоторые из них хороши по-настоящему. Я имею в виду, что их невозможно отличить от женщин. Они сжимают грудные железы и делают гормональные уколы. Очень чисто бреются. Проще всего их можно отличить по рукам и ногам. Некоторые имеют на них татуировку. И у них мускулы на руках и вены на кистях. Вот так я обычно их отличаю, но, парни, и меня несколько раз надули. Помнишь эту даму в кафтане, или как там это называется, она еще вышла из кофейного общества?
– Анх, анх.
– Так вот, она действительно обдурила меня. Она была такая маленькая, хорошенькая... я имею в виду он. Представляешь, вдруг я поцеловал бы ее – я имею в виду его – или позволил бы "отсосать" у меня. Вообрази, как бы я себя чувствовал, когда обнаружил бы это. Шестой самый паршивый, долбаный участок, в котором я служил. Нигде больше не найдешь ничего подобного тому, что бывает на этом участке. Послушай, здесь со мной Пат Конте. Он – хороший человек. Его отец был копом. Заслужил инспекторские похороны и все прочее. Правда, Пат?
– Точно, – подтвердил тот.