Страница:
– Что я могу поделать? – пожал плечами Сэм. – Вито назначил заседание. Я должен ехать. Я должен подчиняться.
– Все же не забывай, Сэм, что ты – единственный из всех, кто связан со всем бизнесом, не имеешь "послужного списка" в полиции. Твое имя нигде не задействовано, так что держи его чистым. Даже не бери с собой оружия.
– Я отдам его Томми, – сказал Сэм.
– Ладно, значит, это проблема Томми.
Они пожали друг другу руки и обнялись при расставании. Пат пожелал Сэму удачной поездки.
– У тебя голова варит, Пат, – сказал его тесть. – Скоро ты поднимешься еще выше, особенно когда станешь юристом. Ты очень умен, и то, что ты сказал насчет порошка, заставляет меня задуматься. Я на заседании подниму некоторые из этих вопросов.
Совещание в "Апалачине" дало всем "шишкам" организации множество материала для раздумий. Благодаря бдительности сержанта полиции Эдгара Кроссвелла пятьдесят восемь капо попались – их поймали или тогда, когда они продирались сквозь кусты, или во время попыток выехать из поместья, окруженного полицейскими и работниками Управления по борьбе с алкоголем и наркотиками. Остальные сорок, включая Сэма, ухитрились остаться чистыми, оставшись в доме и переждав, пока не спадет жара. Сэм был достаточно умен и понимал, что полиция не войдет в дом без ордера, а оснований для выдачи ордера на обыск не было. Просто семья встречала друзей из прежней страны.
Но Апалачинская облава привлекла нежелательное внимание прессы, даже большее, чем заседания Комитета Кефовера в 1951 году. Особенно всех заинтересовали убийство Анастасиа и покушение на Костелло.
Это был прорыв, которого ждал специальный агент Реган Дойл.
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
– Все же не забывай, Сэм, что ты – единственный из всех, кто связан со всем бизнесом, не имеешь "послужного списка" в полиции. Твое имя нигде не задействовано, так что держи его чистым. Даже не бери с собой оружия.
– Я отдам его Томми, – сказал Сэм.
– Ладно, значит, это проблема Томми.
Они пожали друг другу руки и обнялись при расставании. Пат пожелал Сэму удачной поездки.
– У тебя голова варит, Пат, – сказал его тесть. – Скоро ты поднимешься еще выше, особенно когда станешь юристом. Ты очень умен, и то, что ты сказал насчет порошка, заставляет меня задуматься. Я на заседании подниму некоторые из этих вопросов.
Совещание в "Апалачине" дало всем "шишкам" организации множество материала для раздумий. Благодаря бдительности сержанта полиции Эдгара Кроссвелла пятьдесят восемь капо попались – их поймали или тогда, когда они продирались сквозь кусты, или во время попыток выехать из поместья, окруженного полицейскими и работниками Управления по борьбе с алкоголем и наркотиками. Остальные сорок, включая Сэма, ухитрились остаться чистыми, оставшись в доме и переждав, пока не спадет жара. Сэм был достаточно умен и понимал, что полиция не войдет в дом без ордера, а оснований для выдачи ордера на обыск не было. Просто семья встречала друзей из прежней страны.
Но Апалачинская облава привлекла нежелательное внимание прессы, даже большее, чем заседания Комитета Кефовера в 1951 году. Особенно всех заинтересовали убийство Анастасиа и покушение на Костелло.
Это был прорыв, которого ждал специальный агент Реган Дойл.
Глава 20
Специальный агент Реган Дойл уселся на крутящийся стул в своем крошечном кабинете в Главном управлении ФБР на Шестьдесят девятой улице. Перед ним лежала куча вырезок из газет за неделю о рейде в "Апалачине". В "Нью-Йорк пост" была помещена статья Сида Фридлендера под заголовком: "Мафия – это фольклор или синдикат смерти?" В статье упоминались Лаки Лучиано, Фрэнк Костелло, Вито Дженовезе, трехпалый Браун, Вилли Моретти и Альберт Анастасиа. Подзаголовок гласил: "Мафиози встречаются, и полиция боится новой войны между бандами". На четвертой странице был напечатан анализ Апалачинского рейда под заголовком: "Главари банд боятся выскочек", а на противоположной странице была статья: "Старая седая мафия – это уже не то, чем она была раньше".
Министр юстиции США Уильям Роджерс, прибыв в Нью-Йорк, одобрил разгон Апалачинского заседания. В ФБР на каждого из арестованных были открыты дела, но когда Милтон Уэссел, прокурор регионального отдела по расследованию Апалачинских событий, попросил, чтобы к его группе были подключены люди из ФБР, Гувер ему отказал. Он заявил, что вся эта операция была "экспедицией по рыбной ловле", и объяснил Конгрессу: "У нас нет ни людей, ни времени для таких спекулятивных мероприятий". Уэссел предложил создать группу в Отделе расследования преступлений, чтобы свести следователей с прокурорской властью, но Конгресс проигнорировал его идею.
Реган, служивший раньше полицейским в Шестом участке на территории, контролируемой Тонн Бендером, был осведомлен лучше обычного агента. Он знал, какие места были под крылом Бендера, какие профсоюзы контролировались им и т. п. Дойл был уверен, что Пат, который жил в этом районе дольше него, имел гораздо больше информации. Но что толку настаивать, если сам шеф Бюро ни во что это не верит? И все же он накапливал материал.
Из-за его интереса к данному предмету он был приписан к Отделу по расследованию грабежей и здесь тоже обнаружил, что осведомители выдают информацию об организованной преступности, но эти сведения в основном откладываются в долгий ящик. Из Вашингтона приходили приказы указать осведомителям, чтобы они перестали так много говорить об организации, а занялись непосредственно грабежами.
И все же при изучении грабежей Регану стало ясно, что за каждый тип преступления отвечала отдельная Семья мафии. Например, Гамбино и Профачи контролировали продажу мяса, каперсов, краденых креветок и омаров. Бендер и Дженовезе очень интересовались телевизорами, радио, стиральными машинами, сушилками, а также всем, что приходило по воде. Сигареты шли к Профачи в Бруклин.
Реган чувствовал, что, работая в Отделе по расследованию грабежей, он на правильном пути. Он теперь не ловил солдат в самовольной отлучке и не изучал идеологию студентов. Он имел дело с настоящими преступлениями. Когда-нибудь Бюро признает организацию как основную причину преступлений в Америке. А пока Реган сам собирал материал.
Жизнь в Нью-Йорке отличалась от жизни в Чикаго. Дойл работал днями и ночами и много времени проводил в таких местах, как ресторан "Копакабана", которым частично владел Костелло, и "Плеймейт-клуб" на Пятьдесят пятой улице, который, как всем было известно, принадлежал Винни Мауро из Семьи Дженовезе.
Реган посещал также более тихие места, где встречался со своим растущим штатом осведомителей, например кафе "Автомат" на Таймс-сквер, где можно было долго сидеть незамеченным. По понедельникам в "Копакабане" происходили важные события: гангстеры в эти дни рассчитывались и утрясали все свои многочисленные дела. Непросто было подобраться поближе к тому, что происходит, но Реган стремился запомнить лица – некоторые из них были важными "шишками". Он также высматривал потенциальных осведомителей.
Как-то на втором месяце своего пребывания в Нью-Йорке Реган зашел в "Копакабану" и, осмотрев зал, с удивлением заметил через несколько столиков знакомую спину. Это был Пат Конте в стильном коричневом габардиновом костюме, в темно-коричневой рубашке со светло-коричневым галстуком и золотыми запонками. Было ясно, что Пат зарабатывает гораздо больше, чем простой патрульный Шестого участка. Но он уже был сержантом, и Реган подумал, что сержант может позволить себе одеться получше. Он знал также, что Пат не брезговал мелкими взятками. Вероятно, он получил костюм от кого-либо из присутствующих.
Бросив на стойку купюру, он попросил бармена поднести выпивку Пату. Пат удивленно поднял глаза, когда перед ним оказалась рюмка гранта. Бармен указал на Регана. Лицо Пата осветилось улыбкой. Прихватив рюмку, он сел рядом со старым другом.
– Ну, очищаешь город? – спросил он Регана. – Не думаю, что вы здорово освоились на этой территории. Работаешь?
Реган пожал плечами:
– Более-менее, сам по себе, можно сказать. Мы это называем добровольные сверхурочные. Просто впитываю в себя атмосферу.
– Да, – сказал Пат, – я тоже.
– Чем ты сейчас занимаешься? Я слышал, ты сейчас работаешь в Отделе разведки.
– Ну, меня прикрепили к Береговой охране.
– Хорошая работа?
– Так себе.
– Что ты там делаешь? – спросил Реган. – Просто болтаешься?
– Да, ну, ты же знаешь. То же, что и ты.
– Слушай, – сказал Реган, – почему бы нам как-нибудь где-нибудь не встретиться, чтобы побеседовать? Здесь мне не очень хотелось бы говорить слишком много.
– Да, я тебя понимаю.
– Я работаю над некоторыми идеями. Может, мы бы вместе подумали.
– Конечно. Прекрасно придумано, – сказал Пат. – Почему бы нам не сходить на ленч завтра в "Менни Вулфс?" Ты сможешь вырваться?
– Да, но я не могу это включить в мой отчет по расходам.
– Ничего, – улыбнулся Пат. – Плачу я. Я всегда могу представить работника ФБР как информатора. Никто не будет возникать.
– Тебе дают средства и на такие расходы? – удивился Реган. – Я и не думал...
– О, да! Береговая охрана – это горячее место. Они дают мне большую свободу действий. Я слышал, ты работаешь в Отделе грабежей.
– Откуда ты знаешь?
Реган был поражен.
– Слушай, – сказал Пат. – Это не такой большой город, как ты думаешь. Слухи разносятся.
Некоторое время они пили и смотрели на толпу.
– Здесь много важных "шишек", – заметил Реган.
– Я думаю, – сказал Пат и заказал еще пару напитков. – Но меня интересуют только те, кто связан с Побережьем. Полагаю, здесь может найтись много чего интересного.
Он сменил тему:
– Как Китти?
Глаза Регана слегка сузились, затем снова раскрылись – ясные и простодушные.
– Великолепно. Она все еще играет в "Трехгрошовой опере"... Разве ты не встречаешься с ней, бегая по делам службы?
Пат улыбнулся:
– Я живу между работой и семьей, у меня нет времени на такие вещи. Кроме того, в университете у меня есть некоторые дела, на это тоже уходит время.
– Да, ты непрост, – рассмеялся Реган.
– А как насчет тебя?
– Ну прежде всего я не могу свободно везде разгуливать, и, кроме того, Бюро очень чувствительно насчет личной жизни сотрудников. Даже если бы меня просто увидели в подобном баре, то могли бы обратить этот факт против меня, но я заранее договорился с начальником. Не знаю, как, по их мнению, мы должны что-то разнюхивать, если не можем ходить в те места, где что-то происходит. Иногда...
– Да-а?
– Знаешь, пару раз я просил Китти выйти за меня замуж, но она слишком привязана к своей карьере. Говорит, когда она станет звездой, может быть...
– Ну, при такой скорости это может занять долгое время, не так ли?
– Да. Знаешь, я думаю, она не отказалась бы жить со мной без женитьбы, но, если это произойдет, Директор будет возмущен. Он выкидывал людей из Бюро и за меньшие провинности.
Пат допил и похлопал Регана по плечу:
– Что же, прими холодный душ. Это помогает, – сказал он и ушел.
Со своего места у стойки Реган видел, как Пат садится в белый "линкольн", который подогнал швейцар.
Министр юстиции США Уильям Роджерс, прибыв в Нью-Йорк, одобрил разгон Апалачинского заседания. В ФБР на каждого из арестованных были открыты дела, но когда Милтон Уэссел, прокурор регионального отдела по расследованию Апалачинских событий, попросил, чтобы к его группе были подключены люди из ФБР, Гувер ему отказал. Он заявил, что вся эта операция была "экспедицией по рыбной ловле", и объяснил Конгрессу: "У нас нет ни людей, ни времени для таких спекулятивных мероприятий". Уэссел предложил создать группу в Отделе расследования преступлений, чтобы свести следователей с прокурорской властью, но Конгресс проигнорировал его идею.
Реган, служивший раньше полицейским в Шестом участке на территории, контролируемой Тонн Бендером, был осведомлен лучше обычного агента. Он знал, какие места были под крылом Бендера, какие профсоюзы контролировались им и т. п. Дойл был уверен, что Пат, который жил в этом районе дольше него, имел гораздо больше информации. Но что толку настаивать, если сам шеф Бюро ни во что это не верит? И все же он накапливал материал.
Из-за его интереса к данному предмету он был приписан к Отделу по расследованию грабежей и здесь тоже обнаружил, что осведомители выдают информацию об организованной преступности, но эти сведения в основном откладываются в долгий ящик. Из Вашингтона приходили приказы указать осведомителям, чтобы они перестали так много говорить об организации, а занялись непосредственно грабежами.
И все же при изучении грабежей Регану стало ясно, что за каждый тип преступления отвечала отдельная Семья мафии. Например, Гамбино и Профачи контролировали продажу мяса, каперсов, краденых креветок и омаров. Бендер и Дженовезе очень интересовались телевизорами, радио, стиральными машинами, сушилками, а также всем, что приходило по воде. Сигареты шли к Профачи в Бруклин.
Реган чувствовал, что, работая в Отделе по расследованию грабежей, он на правильном пути. Он теперь не ловил солдат в самовольной отлучке и не изучал идеологию студентов. Он имел дело с настоящими преступлениями. Когда-нибудь Бюро признает организацию как основную причину преступлений в Америке. А пока Реган сам собирал материал.
Жизнь в Нью-Йорке отличалась от жизни в Чикаго. Дойл работал днями и ночами и много времени проводил в таких местах, как ресторан "Копакабана", которым частично владел Костелло, и "Плеймейт-клуб" на Пятьдесят пятой улице, который, как всем было известно, принадлежал Винни Мауро из Семьи Дженовезе.
Реган посещал также более тихие места, где встречался со своим растущим штатом осведомителей, например кафе "Автомат" на Таймс-сквер, где можно было долго сидеть незамеченным. По понедельникам в "Копакабане" происходили важные события: гангстеры в эти дни рассчитывались и утрясали все свои многочисленные дела. Непросто было подобраться поближе к тому, что происходит, но Реган стремился запомнить лица – некоторые из них были важными "шишками". Он также высматривал потенциальных осведомителей.
Как-то на втором месяце своего пребывания в Нью-Йорке Реган зашел в "Копакабану" и, осмотрев зал, с удивлением заметил через несколько столиков знакомую спину. Это был Пат Конте в стильном коричневом габардиновом костюме, в темно-коричневой рубашке со светло-коричневым галстуком и золотыми запонками. Было ясно, что Пат зарабатывает гораздо больше, чем простой патрульный Шестого участка. Но он уже был сержантом, и Реган подумал, что сержант может позволить себе одеться получше. Он знал также, что Пат не брезговал мелкими взятками. Вероятно, он получил костюм от кого-либо из присутствующих.
Бросив на стойку купюру, он попросил бармена поднести выпивку Пату. Пат удивленно поднял глаза, когда перед ним оказалась рюмка гранта. Бармен указал на Регана. Лицо Пата осветилось улыбкой. Прихватив рюмку, он сел рядом со старым другом.
– Ну, очищаешь город? – спросил он Регана. – Не думаю, что вы здорово освоились на этой территории. Работаешь?
Реган пожал плечами:
– Более-менее, сам по себе, можно сказать. Мы это называем добровольные сверхурочные. Просто впитываю в себя атмосферу.
– Да, – сказал Пат, – я тоже.
– Чем ты сейчас занимаешься? Я слышал, ты сейчас работаешь в Отделе разведки.
– Ну, меня прикрепили к Береговой охране.
– Хорошая работа?
– Так себе.
– Что ты там делаешь? – спросил Реган. – Просто болтаешься?
– Да, ну, ты же знаешь. То же, что и ты.
– Слушай, – сказал Реган, – почему бы нам как-нибудь где-нибудь не встретиться, чтобы побеседовать? Здесь мне не очень хотелось бы говорить слишком много.
– Да, я тебя понимаю.
– Я работаю над некоторыми идеями. Может, мы бы вместе подумали.
– Конечно. Прекрасно придумано, – сказал Пат. – Почему бы нам не сходить на ленч завтра в "Менни Вулфс?" Ты сможешь вырваться?
– Да, но я не могу это включить в мой отчет по расходам.
– Ничего, – улыбнулся Пат. – Плачу я. Я всегда могу представить работника ФБР как информатора. Никто не будет возникать.
– Тебе дают средства и на такие расходы? – удивился Реган. – Я и не думал...
– О, да! Береговая охрана – это горячее место. Они дают мне большую свободу действий. Я слышал, ты работаешь в Отделе грабежей.
– Откуда ты знаешь?
Реган был поражен.
– Слушай, – сказал Пат. – Это не такой большой город, как ты думаешь. Слухи разносятся.
Некоторое время они пили и смотрели на толпу.
– Здесь много важных "шишек", – заметил Реган.
– Я думаю, – сказал Пат и заказал еще пару напитков. – Но меня интересуют только те, кто связан с Побережьем. Полагаю, здесь может найтись много чего интересного.
Он сменил тему:
– Как Китти?
Глаза Регана слегка сузились, затем снова раскрылись – ясные и простодушные.
– Великолепно. Она все еще играет в "Трехгрошовой опере"... Разве ты не встречаешься с ней, бегая по делам службы?
Пат улыбнулся:
– Я живу между работой и семьей, у меня нет времени на такие вещи. Кроме того, в университете у меня есть некоторые дела, на это тоже уходит время.
– Да, ты непрост, – рассмеялся Реган.
– А как насчет тебя?
– Ну прежде всего я не могу свободно везде разгуливать, и, кроме того, Бюро очень чувствительно насчет личной жизни сотрудников. Даже если бы меня просто увидели в подобном баре, то могли бы обратить этот факт против меня, но я заранее договорился с начальником. Не знаю, как, по их мнению, мы должны что-то разнюхивать, если не можем ходить в те места, где что-то происходит. Иногда...
– Да-а?
– Знаешь, пару раз я просил Китти выйти за меня замуж, но она слишком привязана к своей карьере. Говорит, когда она станет звездой, может быть...
– Ну, при такой скорости это может занять долгое время, не так ли?
– Да. Знаешь, я думаю, она не отказалась бы жить со мной без женитьбы, но, если это произойдет, Директор будет возмущен. Он выкидывал людей из Бюро и за меньшие провинности.
Пат допил и похлопал Регана по плечу:
– Что же, прими холодный душ. Это помогает, – сказал он и ушел.
Со своего места у стойки Реган видел, как Пат садится в белый "линкольн", который подогнал швейцар.
Глава 21
Поскольку Реган работал по грабежам и розыску преступников, а Пат – в Береговой охране, то их пути неизбежно сходились. Пат знал, что в отделе никто не знает о его связях с Семьей, и собирался сохранить это в тайне.
Большая часть работы Пата на Семью состояла в том, что он информировал о событиях, происходящих на Побережье и в городе. В качестве полицейского он был крайне ценен при борьбе внутренних сил в самой организации. Одновременно Пат делал карьеру на работе.
К примеру, он предоставил Регану большое количество информации о налетчиках. Это были налетчики Семьи Профачи, которая тогда враждовала с Дженовезе. Это привело не только к тому, что доходы Семьи Профачи снизились, но и к тому, что члены этой Семьи стали подозревать друг друга, так как не знали, кто их выдает.
Пат постепенно становился уважаемым, значительным членом Семьи, и его уже больше не просили участвовать в "грязных" делах. Но поскольку он имел доступ к полицейским машинам и мог перекрывать дороги, то иногда оказывал некоторую помощь и в этих делах.
По совету Сэма Пат приобрел ферму в Анкрамдейле, округе Коламбия, милях в ста к северу от Нью-Йорка, неподалеку от виллы дона Антонио. Там было много известняковых пещер, каменоломня и заброшенная свинцовая шахта.
– Ты знаешь, дом дона Антонио становится слишком известным, – сказал Сэм. – Слишком многие о нем знают. Было бы очень полезно иметь кусочек земли, о котором никто не знает. Мы запишем его на имя Патерно. А ты пока неплохо вкладываешь деньги?
– Я получаю пять процентов в месяц, – улыбнулся Пат. – Количество денег растет. Я рад, Сэм, что мы бросили наркотики. У меня было плохое предчувствие.
Это предчувствие оправдалось. В сентябре дон Витоне вместе с тринадцатью другими был обвинен в нарушении нового закона Боггса – Дэниела о наркотиках. Дженовезе, лучше других разбиравшийся в законах, сумел отсрочить катастрофу почти на год. За этот год он не только уворачивался от поездки в федеральную тюрьму в Атланте, но работал по укреплению своей империи и своего авторитета как босс всех боссов.
Если Лучиано мог вызволить людей из Неаполя, то Дженовезе мог вызволить их из Атланты, но нужно было привести в порядок некоторые дела. Дон Витоне не доверял никому, даже собственной Семье. Тони Бендер становился все более амбициозным и проводил с Маленьким Эги Пизано времени больше, чем это могло понравиться дону Витоне. Маленький Эги играл в организации довольно значительную роль, и у него были хорошие связи с группой Лански во Флориде. Он был гораздо умнее Бендера, да и многих других тоже.
В начале сентября 1959 года Сэм Мэсси передал своему зятю важную весть.
– Не знаю, в чем дело, – сказал Сэм, – но дон Витоне хочет с тобой встретиться завтра вечером.
– Как ты думаешь, в чем тут дело, ба?
Сэм, казалось, был озадачен.
– Не знаю, но дону Витоне известно, что ты выполнял множество разных поручений и ухитрялся хранить это в тайне. Он даже не все о тебе знает, но слухи распространяются. Наверное, у него для тебя важная, но строго конфиденциальная работа. Думаю, он этим проявляет к тебе достаточное уважение.
Пат встретился с этим похожим на лису человеком. Дон Витоне сидел, закутавшись в синий плащ, и ни разу не снял белой фетровой шляпы. Он не излагал Пату никаких планов, но дал ясно понять, что за работа должна быть выполнена. Пат начал действовать.
У Маленького Эги были большие планы. Он собирался не только заменить Дженовезе на посту босса всех боссов, но также сместить Лански в Майами. Много времени он посвятил тому, чтобы переманить людей из организации на свою сторону. Когда Эги позвали к телефону в баре "Сан-Марино", он заинтересовался. Кажется, звонок был от Синеглазого Джимми Ало. Эги давно пытался переманить Ало, и сейчас тот, по-видимому, был готов поговорить. Эги вернулся к столу и бросил на него стодолларовую бумажку.
– Это за мою часть обеда, – сказал он. – У меня важная встреча в Куинсе. Мне пора.
– Я могу поехать с тобой, дядя Гус? – поинтересовалась Джанис.
Эги некоторое время смотрел на нее с сомнением, но потом сказал:
– Конечно. Почему бы и нет?
Рядом с аэропортом Ла Гуардия, как и было договорено, его встретили два человека в плащах и коричневых фетровых шляпах. Они объяснили, что Синеглазый Джимми вернулся к себе в квартиру неподалеку и они должны доставить Эги к нему.
– Это здесь рядом. Мы покажем, – сказал один из мужчин.
Эги распахнул для них заднюю дверь своего нового "кадиллака". Когда они ехали по боковой дороге вдоль аэропорта, он не заметил, что за ними едет еще машина с потушенными фарами. Они проехали пару сотен ярдов по темной боковой дороге, когда Эги забеспокоился:
– Эй, Джимми живет не в этом направлении...
– Не беспокойся, Гус, – смеясь, заметила Джанис, – так, может быть, ты срежешь дорогу.
– Верно, леди. Этот путь короче, – заметил один из мужчин.
Второй в это время смотрел в окно, высматривая другие машины, затем обернулся на машину позади.
– Ладно, – сказал он. – Так пойдет.
Первый мужчина достал руку из кармана. В руке у него был автоматический пистолет 32-го калибра с блестящими накладками.
– Останови машину, Эги, – сказал он, и Эги съехал на обочину.
В этот момент второй мужчина тоже достал пистолет, протянул руку и, вытащив ключи от машины из зажигания, бросил их на пол.
– Теперь открой окно, – сказал второй.
Эги так и сделал. Мужчины вышли из машины, каждый со своей стороны, и почти одновременно выстрелили за ухо ближайшего пассажира – за левое ухо Эги и сквозь прекрасные светлые волосы Джанис Дрейк. Тела дернулись в унисон и упали друг на друга, как парочка целующихся школьников.
Мужчина поднял руку: ехавшая за ними машина тихо приблизилась с уже распахнутыми задними дверями. Мужчины вскочили в нее с двух сторон, и она отъехала.
Кудрявый мужчина за рулем сверкнул быстрой улыбкой. Это был Пат Конте.
– Полагаю, все в порядке?
– Да.
– Ладно. Посмотрите на пол. Там два конверта. Можете пересчитать, если хотите.
– Нет, все в порядке, мистер Конрад. Мы вам верим. Мы знаем, где вас найти.
– Ладно, – сказал Пат и подъехал к станции метро Индепендент на Семьдесят четвертой улице. – Я советую вам поехать отсюда на метро, и не берите такси, пока не окажетесь в городе.
– Хорошо.
Пат сидел в своей полицейской машине без опознавательных знаков и смотрел, как они входят в метро. Затем, проехав пятьдесят ярдов по улице, он вошел в будку и позвонил. Разговор был коротким, без упоминания каких бы то ни было имен. Затем он позвонил еще раз. Был уже почти час ночи, но на звонок ответили почти сразу, сонным голосом.
– Привет, Китти, – сказал Пат. – Это вечно любящий тебя синеглазый мальчик.
– Ладно, я дома, – ответил сонный голос.
Пат вскочил в машину и поехал обратно к Одиннадцатой улице, насвистывая любимую песенку Китти.
Большая часть работы Пата на Семью состояла в том, что он информировал о событиях, происходящих на Побережье и в городе. В качестве полицейского он был крайне ценен при борьбе внутренних сил в самой организации. Одновременно Пат делал карьеру на работе.
К примеру, он предоставил Регану большое количество информации о налетчиках. Это были налетчики Семьи Профачи, которая тогда враждовала с Дженовезе. Это привело не только к тому, что доходы Семьи Профачи снизились, но и к тому, что члены этой Семьи стали подозревать друг друга, так как не знали, кто их выдает.
Пат постепенно становился уважаемым, значительным членом Семьи, и его уже больше не просили участвовать в "грязных" делах. Но поскольку он имел доступ к полицейским машинам и мог перекрывать дороги, то иногда оказывал некоторую помощь и в этих делах.
По совету Сэма Пат приобрел ферму в Анкрамдейле, округе Коламбия, милях в ста к северу от Нью-Йорка, неподалеку от виллы дона Антонио. Там было много известняковых пещер, каменоломня и заброшенная свинцовая шахта.
– Ты знаешь, дом дона Антонио становится слишком известным, – сказал Сэм. – Слишком многие о нем знают. Было бы очень полезно иметь кусочек земли, о котором никто не знает. Мы запишем его на имя Патерно. А ты пока неплохо вкладываешь деньги?
– Я получаю пять процентов в месяц, – улыбнулся Пат. – Количество денег растет. Я рад, Сэм, что мы бросили наркотики. У меня было плохое предчувствие.
Это предчувствие оправдалось. В сентябре дон Витоне вместе с тринадцатью другими был обвинен в нарушении нового закона Боггса – Дэниела о наркотиках. Дженовезе, лучше других разбиравшийся в законах, сумел отсрочить катастрофу почти на год. За этот год он не только уворачивался от поездки в федеральную тюрьму в Атланте, но работал по укреплению своей империи и своего авторитета как босс всех боссов.
Если Лучиано мог вызволить людей из Неаполя, то Дженовезе мог вызволить их из Атланты, но нужно было привести в порядок некоторые дела. Дон Витоне не доверял никому, даже собственной Семье. Тони Бендер становился все более амбициозным и проводил с Маленьким Эги Пизано времени больше, чем это могло понравиться дону Витоне. Маленький Эги играл в организации довольно значительную роль, и у него были хорошие связи с группой Лански во Флориде. Он был гораздо умнее Бендера, да и многих других тоже.
В начале сентября 1959 года Сэм Мэсси передал своему зятю важную весть.
– Не знаю, в чем дело, – сказал Сэм, – но дон Витоне хочет с тобой встретиться завтра вечером.
– Как ты думаешь, в чем тут дело, ба?
Сэм, казалось, был озадачен.
– Не знаю, но дону Витоне известно, что ты выполнял множество разных поручений и ухитрялся хранить это в тайне. Он даже не все о тебе знает, но слухи распространяются. Наверное, у него для тебя важная, но строго конфиденциальная работа. Думаю, он этим проявляет к тебе достаточное уважение.
Пат встретился с этим похожим на лису человеком. Дон Витоне сидел, закутавшись в синий плащ, и ни разу не снял белой фетровой шляпы. Он не излагал Пату никаких планов, но дал ясно понять, что за работа должна быть выполнена. Пат начал действовать.
* * *
25 сентября Маленький Эги "гудел" в городе. Он сидел в "Копе" и пил с Джанис Дрейк – женой комедианта Алана Дрейка. Алан был человеком, чей талант Эги ценил и поддерживал, но не даром. Джанис была тем типом пышной блондинки, с которыми Эги любил появляться на людях. В "Копе" они столкнулись с Тони Бендером и другими и все поехали обедать в "Сан-Марино" на Лексингтон-авеню.У Маленького Эги были большие планы. Он собирался не только заменить Дженовезе на посту босса всех боссов, но также сместить Лански в Майами. Много времени он посвятил тому, чтобы переманить людей из организации на свою сторону. Когда Эги позвали к телефону в баре "Сан-Марино", он заинтересовался. Кажется, звонок был от Синеглазого Джимми Ало. Эги давно пытался переманить Ало, и сейчас тот, по-видимому, был готов поговорить. Эги вернулся к столу и бросил на него стодолларовую бумажку.
– Это за мою часть обеда, – сказал он. – У меня важная встреча в Куинсе. Мне пора.
– Я могу поехать с тобой, дядя Гус? – поинтересовалась Джанис.
Эги некоторое время смотрел на нее с сомнением, но потом сказал:
– Конечно. Почему бы и нет?
Рядом с аэропортом Ла Гуардия, как и было договорено, его встретили два человека в плащах и коричневых фетровых шляпах. Они объяснили, что Синеглазый Джимми вернулся к себе в квартиру неподалеку и они должны доставить Эги к нему.
– Это здесь рядом. Мы покажем, – сказал один из мужчин.
Эги распахнул для них заднюю дверь своего нового "кадиллака". Когда они ехали по боковой дороге вдоль аэропорта, он не заметил, что за ними едет еще машина с потушенными фарами. Они проехали пару сотен ярдов по темной боковой дороге, когда Эги забеспокоился:
– Эй, Джимми живет не в этом направлении...
– Не беспокойся, Гус, – смеясь, заметила Джанис, – так, может быть, ты срежешь дорогу.
– Верно, леди. Этот путь короче, – заметил один из мужчин.
Второй в это время смотрел в окно, высматривая другие машины, затем обернулся на машину позади.
– Ладно, – сказал он. – Так пойдет.
Первый мужчина достал руку из кармана. В руке у него был автоматический пистолет 32-го калибра с блестящими накладками.
– Останови машину, Эги, – сказал он, и Эги съехал на обочину.
В этот момент второй мужчина тоже достал пистолет, протянул руку и, вытащив ключи от машины из зажигания, бросил их на пол.
– Теперь открой окно, – сказал второй.
Эги так и сделал. Мужчины вышли из машины, каждый со своей стороны, и почти одновременно выстрелили за ухо ближайшего пассажира – за левое ухо Эги и сквозь прекрасные светлые волосы Джанис Дрейк. Тела дернулись в унисон и упали друг на друга, как парочка целующихся школьников.
Мужчина поднял руку: ехавшая за ними машина тихо приблизилась с уже распахнутыми задними дверями. Мужчины вскочили в нее с двух сторон, и она отъехала.
Кудрявый мужчина за рулем сверкнул быстрой улыбкой. Это был Пат Конте.
– Полагаю, все в порядке?
– Да.
– Ладно. Посмотрите на пол. Там два конверта. Можете пересчитать, если хотите.
– Нет, все в порядке, мистер Конрад. Мы вам верим. Мы знаем, где вас найти.
– Ладно, – сказал Пат и подъехал к станции метро Индепендент на Семьдесят четвертой улице. – Я советую вам поехать отсюда на метро, и не берите такси, пока не окажетесь в городе.
– Хорошо.
Пат сидел в своей полицейской машине без опознавательных знаков и смотрел, как они входят в метро. Затем, проехав пятьдесят ярдов по улице, он вошел в будку и позвонил. Разговор был коротким, без упоминания каких бы то ни было имен. Затем он позвонил еще раз. Был уже почти час ночи, но на звонок ответили почти сразу, сонным голосом.
– Привет, Китти, – сказал Пат. – Это вечно любящий тебя синеглазый мальчик.
– Ладно, я дома, – ответил сонный голос.
Пат вскочил в машину и поехал обратно к Одиннадцатой улице, насвистывая любимую песенку Китти.
Глава 22
Убийству Маленького Эги и его подружки были посвящены сенсационные статьи в газетах. Это убийство вызвало трения между Профачи и молодыми Галло, которые были недовольны мерзкими методами старика.
В Ривердейле в своем доме Сэм Мэсси, улыбаясь, налил зятю рюмку бренди Карлос Примеро.
– Прекрасно, прекрасно, – сказал он.
Пат взял из серебряной коробки сигару и раскурил ее.
– Ты уверен, что они не знают тебя и не знают, кто заказал убийство?
Пат улыбнулся:
– Они были из Детройта. Они не знают меня. Они не знают ничего. Они приехали на один день, получили деньги и уехали домой. Так всегда делается. Я даже не связывался с людьми из организации в Детройте. Использовал некоторые контакты, которые нащупал на работе.
– Прекрасно, прекрасно, – повторил Сэм. – Этот сукин сын Эги давно этого заслуживал, но дон Витоне убивает сразу двух зайцев, верно? Он наносит удар по Профачи, там, где ему больнее всего, и отделывается от Эги.
– Думаю, дон Витоне учился у Макиавелли, – заметил Пат. – В его книге я прочитал: "Раны лучше излечиваются не словами, а ампутацией".
Сэм улыбнулся:
– Ты учишься, ты учишься. Я рад этому. Ты многому учишься.
– Это твой брат, отец Рэй, подковал меня насчет Макиавелли. Он его очень любит. Именно Макиавелли первым понял, что Италия может стать великой, если объединится под одним правителем. Позор, что никто его тогда не слушал. Он учил, что первым делом надо отделить политику от этики.
– Да, да, это был мудрый человек, – заметил Сэм, покачивая стаканом с бренди.
После третьей рюмки Пат почувствовал легкость в голове. Прошла всего одна ночь после убийства, и вот он сидит здесь, а заголовки кричат со страниц газет перед ним... странные, почти комические рассуждения о мотиве, неверные намеки на виновных... От этого он испытывал какое-то ощущение власти – не из-за денег или положения, но просто потому, что он мог управлять событиями.
– Но ты знаешь, – сказал Пат, – нам надо покончить с насилием, кровопролитием, особенно внутри Семьи. Это привлекает нездоровое внимание. Сначала Анастасиа, затем возня с Костелло, теперь это убийство. В конце концов нами займется федеральная полиция, а от них отделаться будет гораздо труднее, чем от людей из Департамента полиции Нью-Йорка. Тебе следовало бы послушать Регана Дойла. Он смахивает на добермана-пинчера, рвущегося в атаку. Однажды я беседовал с отцом Рэем, и он говорил о Макиавелли, который сказал, что есть два вида людей: лисы и львы. Лисы живут своими мозгами. Я даже помню его слова: "Они надеются на хитрость и обман". Львы используют силу вместо мозгов. Он сказал, что они "консервативны, патриотичны, лояльны по отношению к традиции, к семье, церкви, стране. Они не доверяют новому и обязанности и характер ставят выше мозгов". Дон Витоне – это лиса. Если бы он держался подальше от белого порошка, то и сейчас бы был на коне. А теперь пора какой-нибудь другой лисе его заменить.
Сэм встревоженно поднял глаза:
– Ты осторожнее с бренди, сынок. Что-то ты слишком разболтался. Наш друг Эги раньше говорил так же....
– Ну, я просто теоретизирую.
– Надеюсь, что это так, – заметил Сэм.
– Во всяком случае, ты знаешь, кто настоящая лиса. Это не Лаки. Это не дон Витоне. Это тот тощий еврей в Майами, Лански. Он никогда не пачкает своих рук. Он просто сидит и гребет под себя. Макиавелли был бы им восхищен. А у нас немного от лисы и немного от льва. Может быть, слишком много от льва.
Пат допил стакан, и Сэм поспешно налил ему еще.
– Стоп, стоп. Ты знаешь, что я люблю такие разговоры. У меня никогда не бывало такого, когда можешь говорить с человеком, его уважая, и не бояться, что он воткнет когда-нибудь тебе нож в спину. Мне жаль, что так с ребенком получилось... но я все же рад, что Конни выбрала тебя.
– А я рад, что вы меня приняли в свою семью, – сказал Пат.
Он понимал, что оба они стали сентиментальными от бренди, но это ему нравилось.
– Если оставаться и дальше, я позвоню домой Конни и скажу, что приеду поздно.
Он взял телефон с кофейного столика и набрал номер. Трубку взяла Эсперанца и подключила Конни.
– Я думала, ты сегодня придешь домой, – тупо проговорила Конни.
– Ты опять принимала транквилизаторы? – спросил Пат.
– А почему бы и нет? Что есть такого ценного в жизни, что бы я упускала?
– Слушай, я же тебя просил бросить их принимать.
– Следи за собой, Конте. Как-нибудь поскользнешься.
"Она распускается с каждым днем", – подумал Пат.
– Послушай, а чем ты сейчас расстроена? – спросил он.
– Ты опять что-то натворил. Я знаю это. Я не хочу крови на пороге моего дома. Не хочу, чтобы мне стыдно было ходить в церковь.
– Ох, Бога ради. Выпей стакан теплого молока и ложись спать. Я скоро буду.
– Чтоб ты сдох, – ответила Конни и повесила трубку.
Пат представил себе, как она перекрестилась после этих слов.
– Ты знаешь, – сказал Пат, снова взяв стакан, – по-моему, твоя дочь – ясновидящая. Не знаю, как это у нее получается, но каждый раз, когда что-нибудь случается, она чувствует это своими "антеннами". Она никогда не знает, что происходит, но всегда знает, что что-то происходит.
– Я знаю, знаю, Паскуале. Иногда мне кажется, что она – только дочь своей матушки, и только ее, без моей примеси. Слушай, пей, – сказал он, подливая ему в стакан еще испанского бренди.
В Ривердейле в своем доме Сэм Мэсси, улыбаясь, налил зятю рюмку бренди Карлос Примеро.
– Прекрасно, прекрасно, – сказал он.
Пат взял из серебряной коробки сигару и раскурил ее.
– Ты уверен, что они не знают тебя и не знают, кто заказал убийство?
Пат улыбнулся:
– Они были из Детройта. Они не знают меня. Они не знают ничего. Они приехали на один день, получили деньги и уехали домой. Так всегда делается. Я даже не связывался с людьми из организации в Детройте. Использовал некоторые контакты, которые нащупал на работе.
– Прекрасно, прекрасно, – повторил Сэм. – Этот сукин сын Эги давно этого заслуживал, но дон Витоне убивает сразу двух зайцев, верно? Он наносит удар по Профачи, там, где ему больнее всего, и отделывается от Эги.
– Думаю, дон Витоне учился у Макиавелли, – заметил Пат. – В его книге я прочитал: "Раны лучше излечиваются не словами, а ампутацией".
Сэм улыбнулся:
– Ты учишься, ты учишься. Я рад этому. Ты многому учишься.
– Это твой брат, отец Рэй, подковал меня насчет Макиавелли. Он его очень любит. Именно Макиавелли первым понял, что Италия может стать великой, если объединится под одним правителем. Позор, что никто его тогда не слушал. Он учил, что первым делом надо отделить политику от этики.
– Да, да, это был мудрый человек, – заметил Сэм, покачивая стаканом с бренди.
После третьей рюмки Пат почувствовал легкость в голове. Прошла всего одна ночь после убийства, и вот он сидит здесь, а заголовки кричат со страниц газет перед ним... странные, почти комические рассуждения о мотиве, неверные намеки на виновных... От этого он испытывал какое-то ощущение власти – не из-за денег или положения, но просто потому, что он мог управлять событиями.
– Но ты знаешь, – сказал Пат, – нам надо покончить с насилием, кровопролитием, особенно внутри Семьи. Это привлекает нездоровое внимание. Сначала Анастасиа, затем возня с Костелло, теперь это убийство. В конце концов нами займется федеральная полиция, а от них отделаться будет гораздо труднее, чем от людей из Департамента полиции Нью-Йорка. Тебе следовало бы послушать Регана Дойла. Он смахивает на добермана-пинчера, рвущегося в атаку. Однажды я беседовал с отцом Рэем, и он говорил о Макиавелли, который сказал, что есть два вида людей: лисы и львы. Лисы живут своими мозгами. Я даже помню его слова: "Они надеются на хитрость и обман". Львы используют силу вместо мозгов. Он сказал, что они "консервативны, патриотичны, лояльны по отношению к традиции, к семье, церкви, стране. Они не доверяют новому и обязанности и характер ставят выше мозгов". Дон Витоне – это лиса. Если бы он держался подальше от белого порошка, то и сейчас бы был на коне. А теперь пора какой-нибудь другой лисе его заменить.
Сэм встревоженно поднял глаза:
– Ты осторожнее с бренди, сынок. Что-то ты слишком разболтался. Наш друг Эги раньше говорил так же....
– Ну, я просто теоретизирую.
– Надеюсь, что это так, – заметил Сэм.
– Во всяком случае, ты знаешь, кто настоящая лиса. Это не Лаки. Это не дон Витоне. Это тот тощий еврей в Майами, Лански. Он никогда не пачкает своих рук. Он просто сидит и гребет под себя. Макиавелли был бы им восхищен. А у нас немного от лисы и немного от льва. Может быть, слишком много от льва.
Пат допил стакан, и Сэм поспешно налил ему еще.
– Стоп, стоп. Ты знаешь, что я люблю такие разговоры. У меня никогда не бывало такого, когда можешь говорить с человеком, его уважая, и не бояться, что он воткнет когда-нибудь тебе нож в спину. Мне жаль, что так с ребенком получилось... но я все же рад, что Конни выбрала тебя.
– А я рад, что вы меня приняли в свою семью, – сказал Пат.
Он понимал, что оба они стали сентиментальными от бренди, но это ему нравилось.
– Если оставаться и дальше, я позвоню домой Конни и скажу, что приеду поздно.
Он взял телефон с кофейного столика и набрал номер. Трубку взяла Эсперанца и подключила Конни.
– Я думала, ты сегодня придешь домой, – тупо проговорила Конни.
– Ты опять принимала транквилизаторы? – спросил Пат.
– А почему бы и нет? Что есть такого ценного в жизни, что бы я упускала?
– Слушай, я же тебя просил бросить их принимать.
– Следи за собой, Конте. Как-нибудь поскользнешься.
"Она распускается с каждым днем", – подумал Пат.
– Послушай, а чем ты сейчас расстроена? – спросил он.
– Ты опять что-то натворил. Я знаю это. Я не хочу крови на пороге моего дома. Не хочу, чтобы мне стыдно было ходить в церковь.
– Ох, Бога ради. Выпей стакан теплого молока и ложись спать. Я скоро буду.
– Чтоб ты сдох, – ответила Конни и повесила трубку.
Пат представил себе, как она перекрестилась после этих слов.
– Ты знаешь, – сказал Пат, снова взяв стакан, – по-моему, твоя дочь – ясновидящая. Не знаю, как это у нее получается, но каждый раз, когда что-нибудь случается, она чувствует это своими "антеннами". Она никогда не знает, что происходит, но всегда знает, что что-то происходит.
– Я знаю, знаю, Паскуале. Иногда мне кажется, что она – только дочь своей матушки, и только ее, без моей примеси. Слушай, пей, – сказал он, подливая ему в стакан еще испанского бренди.
Глава 23
Реган Дойл начинал чувствовать себя в своем Нью-йоркском отделении Бюро кем-то вроде бунтовщика. Он всегда считал себя исполнительным, опрятным агентом, который нравится Директору, но места, которые ему надо было посещать ради своего частного расследования, никак не подходили к его образу "чистюли".
После Вашингтонского Нью-йоркское отделение ФБР было вторым по значимости, и его начальник, Харвей Фостер, считался не только отличным работником, но и специалистом по связям с общественностью. Он много делал для того, чтобы Бюро стало таким, каким его хотел видеть Директор. Регану казалось, что в Бюро больше думают о статистике, скорости делопроизводства и поиске потерянных предметов, чем о настоящей борьбе с преступностью. Большая часть работы состояла в поиске надежных осведомителей, так как в преступном мире не было агентов Бюро. Лучший способ добиться похвалы или продвижения состоял в поиске осведомителей.
Иногда Реган думал, правильно ли он сделал, уйдя из полиции. В Бюро не было никакого сотрудничества. Каждый день агенты должны были заполнять форму ФД-256, называемую "Карта номер три". Карты номер один и номер два представляли собой журналы прихода и ухода. В карте номер три агент должен был перечислять все места, которые он собирался посетить. С помощью этой карты его всегда можно было найти. Внизу карты были указаны аббревиатуры, например ДСУ – добровольные сверхурочные, которые очень ценились Директором, так как эти сотни тысяч лишних часов помогали ему вышибать финансирование у Конгресса. Но агент довольно скоро начинал понимать, что в эти ДСУ можно включать ужин, посещение кино и даже несколько коктейлей в "Копе" для вербовки осведомителя.
Легче всего было завербовать осведомителя при использовании метода полиции – ареста и угрозы большим сроком при его молчании. Работникам ФБР делать это было сложнее, так как его агенты меньше занимались практической работой, а для ареста нужно было разрешение министра юстиции. И все же агенты могли сблефовать, пригрозив обвинениями в федеральных преступлениях, даже если эти преступления и не были совершены. Насколько Реган знал, никто в Бюро не занимался тем, чтобы, по примеру полицейских, подбрасывать подозреваемому наркотики или другие улики. "Но это неплохой путь, чтобы раздобыть осведомителя", – думал он.
После Апалачинских событий в Бюро поднялась кампания по сбору информации об организованной преступности, и были сделаны аресты, несмотря на то, что Директор отрицал существование такого вида преступности.
После Вашингтонского Нью-йоркское отделение ФБР было вторым по значимости, и его начальник, Харвей Фостер, считался не только отличным работником, но и специалистом по связям с общественностью. Он много делал для того, чтобы Бюро стало таким, каким его хотел видеть Директор. Регану казалось, что в Бюро больше думают о статистике, скорости делопроизводства и поиске потерянных предметов, чем о настоящей борьбе с преступностью. Большая часть работы состояла в поиске надежных осведомителей, так как в преступном мире не было агентов Бюро. Лучший способ добиться похвалы или продвижения состоял в поиске осведомителей.
Иногда Реган думал, правильно ли он сделал, уйдя из полиции. В Бюро не было никакого сотрудничества. Каждый день агенты должны были заполнять форму ФД-256, называемую "Карта номер три". Карты номер один и номер два представляли собой журналы прихода и ухода. В карте номер три агент должен был перечислять все места, которые он собирался посетить. С помощью этой карты его всегда можно было найти. Внизу карты были указаны аббревиатуры, например ДСУ – добровольные сверхурочные, которые очень ценились Директором, так как эти сотни тысяч лишних часов помогали ему вышибать финансирование у Конгресса. Но агент довольно скоро начинал понимать, что в эти ДСУ можно включать ужин, посещение кино и даже несколько коктейлей в "Копе" для вербовки осведомителя.
Легче всего было завербовать осведомителя при использовании метода полиции – ареста и угрозы большим сроком при его молчании. Работникам ФБР делать это было сложнее, так как его агенты меньше занимались практической работой, а для ареста нужно было разрешение министра юстиции. И все же агенты могли сблефовать, пригрозив обвинениями в федеральных преступлениях, даже если эти преступления и не были совершены. Насколько Реган знал, никто в Бюро не занимался тем, чтобы, по примеру полицейских, подбрасывать подозреваемому наркотики или другие улики. "Но это неплохой путь, чтобы раздобыть осведомителя", – думал он.
После Апалачинских событий в Бюро поднялась кампания по сбору информации об организованной преступности, и были сделаны аресты, несмотря на то, что Директор отрицал существование такого вида преступности.