Страница:
В начале года Пат должен был совершить традиционную для нью-йоркских кандидатов поездку под названием "Три И" в Ирландию, Израиль и Италию. Констанца согласилась поехать с большой неохотой, так как Пат с собой Себастьяна не брал, сказав, что поездка будет опасной для его здоровья.
Себастьян пережил несколько тяжелых респираторных заболеваний. Большинство медиков сомневалось, что он проживет еще больше пяти лет, но сейчас у него со здоровьем было все в порядке. Констанца наняла двух сиделок со специальной подготовкой по уходу за умственно отсталыми детьми и взяла с доктора Пиледжи обещание звонить несколько раз в неделю.
– Это может быть чем-то вроде второго медового месяца для нас, золотце, – заметил Пат накануне поездки и сразу же пожалел о своих словах.
Констанца смотрела на него холодным ровным взглядом:
– Ты думаешь, Пат, я не знаю, что ты пользуешься мной и Себастьяном тоже?
– Послушай, давай сейчас не будем поднимать шума. Возьми получше одежду и развлекайся. Мы остановимся в Риме, и я организую тебе аудиенцию у Папы Римского. Хорошо?
– Прекрасно, – сказала Констанца без улыбки.
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Себастьян пережил несколько тяжелых респираторных заболеваний. Большинство медиков сомневалось, что он проживет еще больше пяти лет, но сейчас у него со здоровьем было все в порядке. Констанца наняла двух сиделок со специальной подготовкой по уходу за умственно отсталыми детьми и взяла с доктора Пиледжи обещание звонить несколько раз в неделю.
– Это может быть чем-то вроде второго медового месяца для нас, золотце, – заметил Пат накануне поездки и сразу же пожалел о своих словах.
Констанца смотрела на него холодным ровным взглядом:
– Ты думаешь, Пат, я не знаю, что ты пользуешься мной и Себастьяном тоже?
– Послушай, давай сейчас не будем поднимать шума. Возьми получше одежду и развлекайся. Мы остановимся в Риме, и я организую тебе аудиенцию у Папы Римского. Хорошо?
– Прекрасно, – сказала Констанца без улыбки.
Глава 4
Если кого и тревожила кандидатура Пата, так это Регана Дойла. При ярком восходе в Нью-Йорке звезда Дойла начала бледнеть после убийства Джона Кеннеди в 1963 году. Она почти окончательно потухла после убийства Роберта Кеннеди в 1968 году.
ФБР продолжало заниматься организованной преступностью, но уже меньше. Многие новые агенты, занимавшиеся воинственными заговорами чернокожих, похищениями и ограблениями банков, считали Дойла стареющим, но колоритным остатком прежних, гангстерских, дней.
Пату приходилось ходить по лезвию бритвы, когда дело касалось Итало-американской лиги, где заправлял Коломбо. Гамбино и Семья Дженовезе, включая Томми Райана, были решительно против линии Коломбо.
– Гамбино даже не считает себя итало-американцем. Он считает себя итало-итальянцем, – заметил как-то Пат.
28 июня 1971 года вся Семья пошла на второй день единения итальянцев, организованный Джо Коломбо. Пат специально не пошел туда. Ему не было необходимости ходить с плакатами типа "Поцелуй меня, я итальянец" и "Власть для итальянцев", чтобы получить голоса итальянцев. Ему достаточно было его имени, его избирателей и поддержки отца Рэя.
Но Коломбо шел впереди толпы под летним солнцем в рубашке с короткими рукавами, окруженный хорошо вооруженными телохранителями, продавцами пирожков с сосисками, мороженщицами и дюжинами фоторепортеров. В толпе было даже несколько черных. Коломбо помахал рукой и улыбнулся толстой негритянке, стоявшей неподалеку. Он также помахал черному фотографу, снимавшему его. Но когда он повернулся, фотограф забежал ему за спину и с близкого расстояния выпустил три пули. Коломбо упал, истекая кровью. Почти сразу же раздались еще выстрелы, и Джером Джонсон, черный кинорепортер, упал с полудюжиной пуль в животе.
После ранения Коломбо мог умереть в любую минуту, но он продолжал жить растительной жизнью, еще менее способный к общению, чем Себастьян Конте. Все решили, что Коломбо пытались убить братья Галло, которые не опровергали эти слухи. К марту 1972 года весь город знал, что на Джои Галло открыта охота, и дело было только за тем, чтобы его найти.
6 апреля Джои Галло обнаружили мертвым на Малбери-стрит. 10 апреля его похоронили в пятитысячедолларовом латунном гробу, одетого в черный костюм в полоску, синюю рубашку и черный галстук в горошинку. От организации на похоронах не было никого. Никто этого не знал точнее, чем Реган Дойл, следивший за похоронами через бинокль и видоискатель с двухсотмиллиметровым объективом.
Вскоре после этого перепуганный бродяга по имени Джо Лупарелли, хорошо известный Дойлу со времен его наблюдения за организацией, пробрался в Нью-Йорк, сдался на милость ФБР и стал говорить, говорить и говорить. Дойла не подключили к расследованию убийства Галло. Дело вели полицейские под руководством инспектора Ала Сидмана, но все, что говорил Лупарелли, шло в обширные досье, которые собирал Реган.
Через три недели после убийства Галло Дойл провел рейд на ферме Кармине Персико в Согертис. Агенты получили разрешение на обыск фермы, так как стало известно, что она была штабом и арсеналом организации Коломбо. Наводка оказалась великолепной. Дойл со своими людьми нашел десятки винтовок, дробовиков и пистолетов в запутанном главном здании и почти столько же в сарае. Согласно информации Дойла, по меньшей мере еще пять членов банды Галло должны были быть убиты, чтобы положить конец войне между сторонниками Галло и Коломбо.
До наступления следующего года произошло еще восемнадцать убийств, и все они были связаны с войной между приверженцами Галло и Коломбо. В новом году жертв стало еще больше. Владелец прачечной из Нью-Джерси был скошен на стоянке машин в Манхэттене. Молодого взломщика и наркоторговца убили в десяти кварталах от ресторана "Сиприо". Другой соратник Галло был сбит у Манхэттенской больницы, и еще один был убит в машине рядом с Проспект-парком. Человек Куннса был обнаружен в машине в Бруклине с шестью пулями в голове и шее. Второй двоюродный брат Галло, Альфред Бьянко, был застрелен, когда пил утреннюю чашку кофе.
В следующем месяце Галло попытались добраться до молодого Энтони Коломбо, но его телохранители выпустили восемнадцать пуль в незадачливых убийц. Примерно через месяц Томми Райан Эболи, попрощавшись с подругой, вышел к своему "кадиллаку". Его снесла очередь из проходившего мимо грузовика – пять пуль попало в голову. Шофер Эболи понесся в сторону Джерси, оставив босса лежать на улице.
Дойлу пришлось работать с целой дюжиной убийств сразу.
Внезапно организация ощутила растущее давление со стороны ФБР. Они поняли всю серьезность этого, когда ФБР схватило Синеглазого Ало, который отрицал, что когда-то бывал в логове убийц Галло. Но Дойл и двое других агентов, действуя согласно информации, полученной от Лупарелли, установили наблюдение за квартирой Ало, и свидетельства агентов помогли засадить в конце концов этого курьера Мейера Лански.
С точки зрения Пата Конте во всем этом была и светлая сторона. Гамбино был ослаблен, Лански обрубили щупальца, и власть Пата стала как никогда большой. Организация рассчитывала на то, что он победит на выборах и еще больше укрепит свое положение. Но, распутывая ниточки, Дойл постепенно начал понимать, что он уже более десяти лет пьет кофе и коктейли с человеком, который, по-видимому, находится на верхушке этого организованного криминального мира.
В мае 1974 года с Дойлом связался некий Пол Терли. Терли был главой цементной фирмы, являющейся дочерним предприятием строительной империи Сэма Мэсси. Когда обрушился потолок здания, построенного по проекту борьбы с трущобами в Семнадцатом округе, погибли три пуэрториканских ребенка и их незамужняя мать. Терли сделали козлом отпущения и обвинили в преступной халатности, так как он якобы специально поставлял недоброкачественный цемент. Но Терли не хотел расследования. Слишком много темного было в его прошлом. Не посоветовавшись ни с кем в организации, он исчез, и теперь по всей Малбери-стрит разнеслась весть, что на Поля Терли открыта охота.
22 апреля один из осведомителей Дойла в баре Ховарда Джонсона в Тарритауне позвонил ему и сказал, что Терли хочет встретиться и поговорить с Дойлом. Они договорились встретиться на стоянке машин у бара. Это было похоже на сотни других встреч, которые проводил Дойл; большинство из них были бесцельными попытками какого-нибудь бродяги слезть с "крючка", другие – откровенным надувательством. В половине случаев никто вообще не приходил – осведомитель пугался. Только путем тщательных проверок Дойл смог создать себе хорошую группу осведомителей, а без осведомителей не могло быть и никаких дел.
В данном случае Дойла заинтересовало то, что имя Терли ему что-то напоминало. Просмотрев свои огромные досье, он нашел только краткую ссылку. Лет десять назад именно Терли опознал тело некоего Стэна Станриловича, которого нашли висящим на крюке в грузовике мясной компании "Ройял". Всего через несколько недель после этого компанию прибрал к рукам Ал Сантини. Сантини подвергался нескольким арестам за растраты и уклонение от налогов, двум арестам за нарушение Закона Салливана. Ему были предъявлены одно обвинение в изнасиловании и одно в вымогательстве. Судимостей не было. В деле была ксерокопия небольшой газетной статьи, в которой имя Сантини было обведено кружком. В статье описывалось нападение на Пата в Бруклине, когда он получил Медаль Чести. Имя Сантини там появилось потому, что машина, на которой ездил Пат, была зарегистрирована на имя Сантини.
ФБР продолжало заниматься организованной преступностью, но уже меньше. Многие новые агенты, занимавшиеся воинственными заговорами чернокожих, похищениями и ограблениями банков, считали Дойла стареющим, но колоритным остатком прежних, гангстерских, дней.
Пату приходилось ходить по лезвию бритвы, когда дело касалось Итало-американской лиги, где заправлял Коломбо. Гамбино и Семья Дженовезе, включая Томми Райана, были решительно против линии Коломбо.
– Гамбино даже не считает себя итало-американцем. Он считает себя итало-итальянцем, – заметил как-то Пат.
28 июня 1971 года вся Семья пошла на второй день единения итальянцев, организованный Джо Коломбо. Пат специально не пошел туда. Ему не было необходимости ходить с плакатами типа "Поцелуй меня, я итальянец" и "Власть для итальянцев", чтобы получить голоса итальянцев. Ему достаточно было его имени, его избирателей и поддержки отца Рэя.
Но Коломбо шел впереди толпы под летним солнцем в рубашке с короткими рукавами, окруженный хорошо вооруженными телохранителями, продавцами пирожков с сосисками, мороженщицами и дюжинами фоторепортеров. В толпе было даже несколько черных. Коломбо помахал рукой и улыбнулся толстой негритянке, стоявшей неподалеку. Он также помахал черному фотографу, снимавшему его. Но когда он повернулся, фотограф забежал ему за спину и с близкого расстояния выпустил три пули. Коломбо упал, истекая кровью. Почти сразу же раздались еще выстрелы, и Джером Джонсон, черный кинорепортер, упал с полудюжиной пуль в животе.
После ранения Коломбо мог умереть в любую минуту, но он продолжал жить растительной жизнью, еще менее способный к общению, чем Себастьян Конте. Все решили, что Коломбо пытались убить братья Галло, которые не опровергали эти слухи. К марту 1972 года весь город знал, что на Джои Галло открыта охота, и дело было только за тем, чтобы его найти.
6 апреля Джои Галло обнаружили мертвым на Малбери-стрит. 10 апреля его похоронили в пятитысячедолларовом латунном гробу, одетого в черный костюм в полоску, синюю рубашку и черный галстук в горошинку. От организации на похоронах не было никого. Никто этого не знал точнее, чем Реган Дойл, следивший за похоронами через бинокль и видоискатель с двухсотмиллиметровым объективом.
Вскоре после этого перепуганный бродяга по имени Джо Лупарелли, хорошо известный Дойлу со времен его наблюдения за организацией, пробрался в Нью-Йорк, сдался на милость ФБР и стал говорить, говорить и говорить. Дойла не подключили к расследованию убийства Галло. Дело вели полицейские под руководством инспектора Ала Сидмана, но все, что говорил Лупарелли, шло в обширные досье, которые собирал Реган.
Через три недели после убийства Галло Дойл провел рейд на ферме Кармине Персико в Согертис. Агенты получили разрешение на обыск фермы, так как стало известно, что она была штабом и арсеналом организации Коломбо. Наводка оказалась великолепной. Дойл со своими людьми нашел десятки винтовок, дробовиков и пистолетов в запутанном главном здании и почти столько же в сарае. Согласно информации Дойла, по меньшей мере еще пять членов банды Галло должны были быть убиты, чтобы положить конец войне между сторонниками Галло и Коломбо.
До наступления следующего года произошло еще восемнадцать убийств, и все они были связаны с войной между приверженцами Галло и Коломбо. В новом году жертв стало еще больше. Владелец прачечной из Нью-Джерси был скошен на стоянке машин в Манхэттене. Молодого взломщика и наркоторговца убили в десяти кварталах от ресторана "Сиприо". Другой соратник Галло был сбит у Манхэттенской больницы, и еще один был убит в машине рядом с Проспект-парком. Человек Куннса был обнаружен в машине в Бруклине с шестью пулями в голове и шее. Второй двоюродный брат Галло, Альфред Бьянко, был застрелен, когда пил утреннюю чашку кофе.
В следующем месяце Галло попытались добраться до молодого Энтони Коломбо, но его телохранители выпустили восемнадцать пуль в незадачливых убийц. Примерно через месяц Томми Райан Эболи, попрощавшись с подругой, вышел к своему "кадиллаку". Его снесла очередь из проходившего мимо грузовика – пять пуль попало в голову. Шофер Эболи понесся в сторону Джерси, оставив босса лежать на улице.
Дойлу пришлось работать с целой дюжиной убийств сразу.
Внезапно организация ощутила растущее давление со стороны ФБР. Они поняли всю серьезность этого, когда ФБР схватило Синеглазого Ало, который отрицал, что когда-то бывал в логове убийц Галло. Но Дойл и двое других агентов, действуя согласно информации, полученной от Лупарелли, установили наблюдение за квартирой Ало, и свидетельства агентов помогли засадить в конце концов этого курьера Мейера Лански.
С точки зрения Пата Конте во всем этом была и светлая сторона. Гамбино был ослаблен, Лански обрубили щупальца, и власть Пата стала как никогда большой. Организация рассчитывала на то, что он победит на выборах и еще больше укрепит свое положение. Но, распутывая ниточки, Дойл постепенно начал понимать, что он уже более десяти лет пьет кофе и коктейли с человеком, который, по-видимому, находится на верхушке этого организованного криминального мира.
В мае 1974 года с Дойлом связался некий Пол Терли. Терли был главой цементной фирмы, являющейся дочерним предприятием строительной империи Сэма Мэсси. Когда обрушился потолок здания, построенного по проекту борьбы с трущобами в Семнадцатом округе, погибли три пуэрториканских ребенка и их незамужняя мать. Терли сделали козлом отпущения и обвинили в преступной халатности, так как он якобы специально поставлял недоброкачественный цемент. Но Терли не хотел расследования. Слишком много темного было в его прошлом. Не посоветовавшись ни с кем в организации, он исчез, и теперь по всей Малбери-стрит разнеслась весть, что на Поля Терли открыта охота.
22 апреля один из осведомителей Дойла в баре Ховарда Джонсона в Тарритауне позвонил ему и сказал, что Терли хочет встретиться и поговорить с Дойлом. Они договорились встретиться на стоянке машин у бара. Это было похоже на сотни других встреч, которые проводил Дойл; большинство из них были бесцельными попытками какого-нибудь бродяги слезть с "крючка", другие – откровенным надувательством. В половине случаев никто вообще не приходил – осведомитель пугался. Только путем тщательных проверок Дойл смог создать себе хорошую группу осведомителей, а без осведомителей не могло быть и никаких дел.
В данном случае Дойла заинтересовало то, что имя Терли ему что-то напоминало. Просмотрев свои огромные досье, он нашел только краткую ссылку. Лет десять назад именно Терли опознал тело некоего Стэна Станриловича, которого нашли висящим на крюке в грузовике мясной компании "Ройял". Всего через несколько недель после этого компанию прибрал к рукам Ал Сантини. Сантини подвергался нескольким арестам за растраты и уклонение от налогов, двум арестам за нарушение Закона Салливана. Ему были предъявлены одно обвинение в изнасиловании и одно в вымогательстве. Судимостей не было. В деле была ксерокопия небольшой газетной статьи, в которой имя Сантини было обведено кружком. В статье описывалось нападение на Пата в Бруклине, когда он получил Медаль Чести. Имя Сантини там появилось потому, что машина, на которой ездил Пат, была зарегистрирована на имя Сантини.
Глава 5
Поскольку Пат сравнительно поздно решил баллотироваться на пост губернатора, поездку "Три И" он мог совершить уже после начала кампании, но Уинберг считал, что ехать все же нужно.
– В Италию заезжать не так уж обязательно, – объяснил он, – потому что ты был там много раз, но эту кампанию ты выиграешь при помощи голосов, которые раньше Рокфеллер получил от ирландцев и евреев. Он крепко держался за голоса евреев. Теперь в связи с военной напряженностью, эмбарго на нефть и всем прочим крайне важно, чтобы ты съездил в Израиль. Также необходимо посетить Ирландию. Беспорядки в Северной Ирландии, бомбы и другое создали там сильное эмоциональное напряжение, и твой доклад избирателям будет очень полезен.
Констанца была угрюма и неразговорчива во время поездки, но успокоилась, увидев святые места Израиля. Она стала почти веселой после посещения Ватикана и аудиенции у Папы Римского. На третий день их пребывания в отеле "Шулбурн" в Дублине Пат получил телефонограмму от доктора Пиледжи. Потребовалось три часа, чтобы дозвониться через Атлантику.
Голос врача был охрипшим после сна.
– Привет, Пат. Здесь три часа ночи. Извини, что я не совсем бодр.
– Что случилось? – спросил Пат. – Что-то с ребенком?
– Пат, он очень болен. Ты знаешь, что его все время мучили респираторные заболевания. Сейчас у него развилось расширение бронхов, и у него сильный жар. Я взял на себя смелость поместить его в больницу вчера днем. Я не мог дозвониться до тебя.
– Расширение бронхов – это серьезно?
– Пат, все серьезно для такого ребенка. Он выкашливает гной и кровь, и у него накапливается жидкость в грудной клетке. Я поставил отсос и даю ему антибиотики.
– Ты думаешь, нам лучше вернуться прямо сейчас?
Врач помолчал и сказал:
– Он очень болен.
– Ладно, тогда мы прилетим следующим же рейсом. Ах, да, у нас же прием у Дермота Райана – архиепископа. Он может быть очень важным для меня с точки зрения выборов, но на него уйдет несколько часов, а вечером мы вылетим.
Пока Пат договаривал, Констанца вышла из ванной. Лицо ее было розовым после душа, короткие черные волосы привлекательно вились вокруг щек. В длинном, прилипшем к телу халате она была очень похожа на девушку, которая сопровождала Пата в Швейцарию. Это было так давно – тогда, когда изуродованные хромосомы только еще смешивались, создавая жизнь бедного Себастьяна. Конни вытирала волосы большим белым полотенцем.
– Что-нибудь не так?
– Ничего серьезного, – сказал Пат, – но мы вернемся домой на несколько дней раньше. Я закажу билеты на завтрашний вечер, если есть такой рейс.
– Я не против, – заметила Конни, садясь за столик и расчесывая волосы. – Я хочу побыстрее оказаться дома и снова увидеть Себастьяна. Никогда еще я не расставалась с ним так надолго.
– Постараемся оказаться там как можно быстрее. Пат получил горячий прием за ленчем, который организовали для него сотрудники архиепископа Райана.
Ирландцы проявляли дружелюбие ко всем, кто был полицейским в Нью-Йорке, да еще и католиком – у многих из них родственники служили в полиции. Пата опережал пресс-релиз, описывавший его как героя-копа и отмечавший, что он только что виделся с Папой Римским.
Пат нанял местного кинооператора, чтобы тот снимал его, когда он ходит по городу, и особенно во время беседы с архиепископом перед собором Святого Патрика. Из всего этого будет составлен фильм для демонстрации по телевидению и на различных собраниях.
Только тогда, когда они на лимузине ехали в аэропорт, Пат решил сказать Конни истинную причину того, почему они сократили поездку.
– Я не хотел тебя тревожить, Конни, и, может быть, беспокоиться особенно не о чем. Вчера вечером я говорил по телефону с доктором Пиледжи.
Конни резко вдохнула:
– Это Себастьян! Что-то случилось с Себастьяном!
– Успокойся, – сказал Пат. – У него что-то с легкими, но доктор Пиледжи смотрит за ним, дает ему антибиотики и делает все, что надо. Ты ничем не могла бы помочь, если бы и была там.
– Я знала, что я не должна была его оставлять! Я не должна была тебя слушать! Зачем вообще все это нужно? Твоя чертова, дурацкая кампания! А я на две недели оставила его одного. Это наказание Божье.
– Послушай, – сказал Пат, – он был под круглосуточным наблюдением сиделок. Если с ним что-то и случилось, то это случилось бы в любом случае.
– Я должна была быть с ним.
– Может, ничего серьезного и нет, – заметил Пат. – Ты же знаешь, с ним это бывало и раньше. С детьми такое бывает.
Констанца сверлила его глазами, полными ненависти:
– Вся ответственность за это на тебе.
Остаток пути Констанца почти не говорила. Она кусала губы, смотрела в иллюминатор и перебирала четки. Она даже отказалась сойти с самолета во время получасовой остановки в Шэнноне, пока ее не заставили это сделать, но и тогда она просто сидела в зале ожидания, не заходя ни в какие магазины.
Пат пытался дозвониться в Нью-Йорк из Шэннона, но не успел – объявили посадку. Когда самолет приземлился в аэропорту Кеннеди и трап был опущен, на борт поднялась бортпроводница. Она провела чету Конте в маленькую комнату в зале прибытия. Их там ждали отец Рэй, Сэм Мэсси и Арти Уинберг. Они выглядели мрачными.
Конни, казалось, сразу все поняла. Не успел никто и слова сказать, как она испустила душераздирающий вопль.
– Матерь Божья! Он умер! Себастьян умер! Умер! Папа, Бога ради, скажи мне!
Сэм молча подошел и обнял ее. Конни опустила голову ему на плечо и зарыдала. Рыдания выходили сухими, долгими стонами.
– Мой ребенок, мой ребенок, – говорила она. – Это наказание Божье!
Сэм, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Он неловко похлопал ее по спине и сказал:
– Ничего, дорогая. Ничего.
Пат спросил отца Рэя:
– Что случилось?
Тот вздохнул:
– Он умер сегодня рано утром. Захлебнулся собственным гноем. Мы ничего не могли поделать. Антибиотики не помогали – инфекция зашла слишком далеко. Он был слаб, как ты знаешь, и его легкие были очень уязвимы. Доктор Пиледжи говорит, что такие дети редко живут даже столько. Это чудо, что он прожил так долго.
Констанца подняла лицо с плеча Сэма. Оно было покрыто красными пятнами, как будто она подхватила какую-нибудь странную кожную болезнь. Ресницы слиплись от слез, глаза смотрели прямо перед собой. Мужчины молча смотрели на нее, когда она сделала несколько глубоких вздохов, стараясь овладеть своим голосом, и взглянула на Пата.
– Пат, я хочу, чтобы ты отказался от выборной кампании. Я хочу, чтобы ты это бросил. Это Божье наказание, и ты прекрасно знаешь, за что.
– Мы поговорим об этом позже, золотце, – мягко ответил Пат.
– Мы будем говорить об этом сейчас, сейчас, сукин ты сын. Господи, прости. Я сама не знаю, что говорю. Ты это бросишь? Слышишь? Я требую, чтобы ты бросил!
Отец Рэй сделал ненавязчивый жест, и ждавшая в углу сестра подошла со стаканом воды и таблетками. Сэм взял у нее пластмассовый стакан и таблетки и сказал:
– Прими это, дорогая. Мы поговорим потом. Ты очень расстроена, и Богу известно, что ты имеешь на это право.
Приблизившись, Пат попытался ее обнять.
– Держись от меня подальше, подонок! – завизжала она. – Подальше. Я убью тебя, клянусь, если приблизишься. Я убью тебя!
Уинберг нервно огляделся, чтобы посмотреть, не слышит ли их кто-нибудь, но кроме бортпроводницы и медсестры в комнате никого не было. Отведя их в сторону, он объяснил, что Констанца в истерике и временном помрачении ума из-за смерти сына, обе понимающе кивали. Констанца рассеянно, не сознавая, что делает, проглотила таблетки. Она повернулась к отцу Рэю.
– Это наказание свыше. Не так ли? Вы должны знать.
Отец Рэй мягко похлопал ее по плечу:
– Это не наказание. Ты – самая лучшая женщина в мире, и Пат – чудесный человек. Господь идет своими путями. Для этого ребенка, может быть, так было лучше всего. Я уверен, что он счастливее там, где сейчас находится.
Глаза Констанцы, уже остекленевшие от сильного лекарства, холодно глядели на отца Рэя.
– Вы так и должны были сказать, не так ли? Да, именно это вы и должны были сказать. Вы – один из них. Вы работаете не на Господа. Вы работаете на них.
Но отец Рэй будто бы не слышал ее:
– Все в порядке, дитя мое. Все в порядке. Господь с нами. Он за нами присмотрит. Я сам прочитал отходные молитвы, и я знаю, что Себастьян сейчас с Господом в раю.
Глаза Конни уже отупели, плечи опустились от шока, усталости и таблеток. Уинберг все устроил так, что сотрудник ирландской авиакомпании провел их через заднюю дверь, поэтому они избежали ждавших у мест таможенного досмотра репортеров.
– Не беспокойтесь, сэр, – сказал служащий авиакомпании. – Я заберу ваш багаж и пришлю его вам на дом. Нет смысла проходить все эти формальности, когда вы в такой беде.
Лимузин Сэма ждал снаружи; за рулем был младший брат Томми – после смерти брата Сэма возил он. Констанца вяло, почти бессознательно, откинулась назад. Пат, сев рядом с ней, попытался взять ее за руку, но даже в таком полусознательном состоянии она оттолкнула его, и он уступил место Сэму, который взял ее за руку. Тяжелая машина ровно двинулась к Ривердейлу. Уинберг сидел на откидном сиденье напротив Пата. Уголком глаза следя за спящей Констанцей, Пат шепотом спросил:
– Как это может повлиять на дела – на выборы?
Уинберг пожал плечами.
– Думаю, это тебе не может повредить. К тебе отнесутся с большим сочувствием. Кто сможет сделать пакость тому, кто пережил то, что ты пережил?
– Ну, – вздохнул Пат, – говоря словами отца Рэя, Господь идет таинственными путями.
– В Италию заезжать не так уж обязательно, – объяснил он, – потому что ты был там много раз, но эту кампанию ты выиграешь при помощи голосов, которые раньше Рокфеллер получил от ирландцев и евреев. Он крепко держался за голоса евреев. Теперь в связи с военной напряженностью, эмбарго на нефть и всем прочим крайне важно, чтобы ты съездил в Израиль. Также необходимо посетить Ирландию. Беспорядки в Северной Ирландии, бомбы и другое создали там сильное эмоциональное напряжение, и твой доклад избирателям будет очень полезен.
Констанца была угрюма и неразговорчива во время поездки, но успокоилась, увидев святые места Израиля. Она стала почти веселой после посещения Ватикана и аудиенции у Папы Римского. На третий день их пребывания в отеле "Шулбурн" в Дублине Пат получил телефонограмму от доктора Пиледжи. Потребовалось три часа, чтобы дозвониться через Атлантику.
Голос врача был охрипшим после сна.
– Привет, Пат. Здесь три часа ночи. Извини, что я не совсем бодр.
– Что случилось? – спросил Пат. – Что-то с ребенком?
– Пат, он очень болен. Ты знаешь, что его все время мучили респираторные заболевания. Сейчас у него развилось расширение бронхов, и у него сильный жар. Я взял на себя смелость поместить его в больницу вчера днем. Я не мог дозвониться до тебя.
– Расширение бронхов – это серьезно?
– Пат, все серьезно для такого ребенка. Он выкашливает гной и кровь, и у него накапливается жидкость в грудной клетке. Я поставил отсос и даю ему антибиотики.
– Ты думаешь, нам лучше вернуться прямо сейчас?
Врач помолчал и сказал:
– Он очень болен.
– Ладно, тогда мы прилетим следующим же рейсом. Ах, да, у нас же прием у Дермота Райана – архиепископа. Он может быть очень важным для меня с точки зрения выборов, но на него уйдет несколько часов, а вечером мы вылетим.
Пока Пат договаривал, Констанца вышла из ванной. Лицо ее было розовым после душа, короткие черные волосы привлекательно вились вокруг щек. В длинном, прилипшем к телу халате она была очень похожа на девушку, которая сопровождала Пата в Швейцарию. Это было так давно – тогда, когда изуродованные хромосомы только еще смешивались, создавая жизнь бедного Себастьяна. Конни вытирала волосы большим белым полотенцем.
– Что-нибудь не так?
– Ничего серьезного, – сказал Пат, – но мы вернемся домой на несколько дней раньше. Я закажу билеты на завтрашний вечер, если есть такой рейс.
– Я не против, – заметила Конни, садясь за столик и расчесывая волосы. – Я хочу побыстрее оказаться дома и снова увидеть Себастьяна. Никогда еще я не расставалась с ним так надолго.
– Постараемся оказаться там как можно быстрее. Пат получил горячий прием за ленчем, который организовали для него сотрудники архиепископа Райана.
Ирландцы проявляли дружелюбие ко всем, кто был полицейским в Нью-Йорке, да еще и католиком – у многих из них родственники служили в полиции. Пата опережал пресс-релиз, описывавший его как героя-копа и отмечавший, что он только что виделся с Папой Римским.
Пат нанял местного кинооператора, чтобы тот снимал его, когда он ходит по городу, и особенно во время беседы с архиепископом перед собором Святого Патрика. Из всего этого будет составлен фильм для демонстрации по телевидению и на различных собраниях.
Только тогда, когда они на лимузине ехали в аэропорт, Пат решил сказать Конни истинную причину того, почему они сократили поездку.
– Я не хотел тебя тревожить, Конни, и, может быть, беспокоиться особенно не о чем. Вчера вечером я говорил по телефону с доктором Пиледжи.
Конни резко вдохнула:
– Это Себастьян! Что-то случилось с Себастьяном!
– Успокойся, – сказал Пат. – У него что-то с легкими, но доктор Пиледжи смотрит за ним, дает ему антибиотики и делает все, что надо. Ты ничем не могла бы помочь, если бы и была там.
– Я знала, что я не должна была его оставлять! Я не должна была тебя слушать! Зачем вообще все это нужно? Твоя чертова, дурацкая кампания! А я на две недели оставила его одного. Это наказание Божье.
– Послушай, – сказал Пат, – он был под круглосуточным наблюдением сиделок. Если с ним что-то и случилось, то это случилось бы в любом случае.
– Я должна была быть с ним.
– Может, ничего серьезного и нет, – заметил Пат. – Ты же знаешь, с ним это бывало и раньше. С детьми такое бывает.
Констанца сверлила его глазами, полными ненависти:
– Вся ответственность за это на тебе.
Остаток пути Констанца почти не говорила. Она кусала губы, смотрела в иллюминатор и перебирала четки. Она даже отказалась сойти с самолета во время получасовой остановки в Шэнноне, пока ее не заставили это сделать, но и тогда она просто сидела в зале ожидания, не заходя ни в какие магазины.
Пат пытался дозвониться в Нью-Йорк из Шэннона, но не успел – объявили посадку. Когда самолет приземлился в аэропорту Кеннеди и трап был опущен, на борт поднялась бортпроводница. Она провела чету Конте в маленькую комнату в зале прибытия. Их там ждали отец Рэй, Сэм Мэсси и Арти Уинберг. Они выглядели мрачными.
Конни, казалось, сразу все поняла. Не успел никто и слова сказать, как она испустила душераздирающий вопль.
– Матерь Божья! Он умер! Себастьян умер! Умер! Папа, Бога ради, скажи мне!
Сэм молча подошел и обнял ее. Конни опустила голову ему на плечо и зарыдала. Рыдания выходили сухими, долгими стонами.
– Мой ребенок, мой ребенок, – говорила она. – Это наказание Божье!
Сэм, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Он неловко похлопал ее по спине и сказал:
– Ничего, дорогая. Ничего.
Пат спросил отца Рэя:
– Что случилось?
Тот вздохнул:
– Он умер сегодня рано утром. Захлебнулся собственным гноем. Мы ничего не могли поделать. Антибиотики не помогали – инфекция зашла слишком далеко. Он был слаб, как ты знаешь, и его легкие были очень уязвимы. Доктор Пиледжи говорит, что такие дети редко живут даже столько. Это чудо, что он прожил так долго.
Констанца подняла лицо с плеча Сэма. Оно было покрыто красными пятнами, как будто она подхватила какую-нибудь странную кожную болезнь. Ресницы слиплись от слез, глаза смотрели прямо перед собой. Мужчины молча смотрели на нее, когда она сделала несколько глубоких вздохов, стараясь овладеть своим голосом, и взглянула на Пата.
– Пат, я хочу, чтобы ты отказался от выборной кампании. Я хочу, чтобы ты это бросил. Это Божье наказание, и ты прекрасно знаешь, за что.
– Мы поговорим об этом позже, золотце, – мягко ответил Пат.
– Мы будем говорить об этом сейчас, сейчас, сукин ты сын. Господи, прости. Я сама не знаю, что говорю. Ты это бросишь? Слышишь? Я требую, чтобы ты бросил!
Отец Рэй сделал ненавязчивый жест, и ждавшая в углу сестра подошла со стаканом воды и таблетками. Сэм взял у нее пластмассовый стакан и таблетки и сказал:
– Прими это, дорогая. Мы поговорим потом. Ты очень расстроена, и Богу известно, что ты имеешь на это право.
Приблизившись, Пат попытался ее обнять.
– Держись от меня подальше, подонок! – завизжала она. – Подальше. Я убью тебя, клянусь, если приблизишься. Я убью тебя!
Уинберг нервно огляделся, чтобы посмотреть, не слышит ли их кто-нибудь, но кроме бортпроводницы и медсестры в комнате никого не было. Отведя их в сторону, он объяснил, что Констанца в истерике и временном помрачении ума из-за смерти сына, обе понимающе кивали. Констанца рассеянно, не сознавая, что делает, проглотила таблетки. Она повернулась к отцу Рэю.
– Это наказание свыше. Не так ли? Вы должны знать.
Отец Рэй мягко похлопал ее по плечу:
– Это не наказание. Ты – самая лучшая женщина в мире, и Пат – чудесный человек. Господь идет своими путями. Для этого ребенка, может быть, так было лучше всего. Я уверен, что он счастливее там, где сейчас находится.
Глаза Констанцы, уже остекленевшие от сильного лекарства, холодно глядели на отца Рэя.
– Вы так и должны были сказать, не так ли? Да, именно это вы и должны были сказать. Вы – один из них. Вы работаете не на Господа. Вы работаете на них.
Но отец Рэй будто бы не слышал ее:
– Все в порядке, дитя мое. Все в порядке. Господь с нами. Он за нами присмотрит. Я сам прочитал отходные молитвы, и я знаю, что Себастьян сейчас с Господом в раю.
Глаза Конни уже отупели, плечи опустились от шока, усталости и таблеток. Уинберг все устроил так, что сотрудник ирландской авиакомпании провел их через заднюю дверь, поэтому они избежали ждавших у мест таможенного досмотра репортеров.
– Не беспокойтесь, сэр, – сказал служащий авиакомпании. – Я заберу ваш багаж и пришлю его вам на дом. Нет смысла проходить все эти формальности, когда вы в такой беде.
Лимузин Сэма ждал снаружи; за рулем был младший брат Томми – после смерти брата Сэма возил он. Констанца вяло, почти бессознательно, откинулась назад. Пат, сев рядом с ней, попытался взять ее за руку, но даже в таком полусознательном состоянии она оттолкнула его, и он уступил место Сэму, который взял ее за руку. Тяжелая машина ровно двинулась к Ривердейлу. Уинберг сидел на откидном сиденье напротив Пата. Уголком глаза следя за спящей Констанцей, Пат шепотом спросил:
– Как это может повлиять на дела – на выборы?
Уинберг пожал плечами.
– Думаю, это тебе не может повредить. К тебе отнесутся с большим сочувствием. Кто сможет сделать пакость тому, кто пережил то, что ты пережил?
– Ну, – вздохнул Пат, – говоря словами отца Рэя, Господь идет таинственными путями.
Глава 6
По мере того как приближалась осень, Пат сосредоточил свои усилия на других городах. Он по сути дела был городским кандидатом, но не только от Нью-Йорка. Большие группы малых национальностей – итальянцев, поляков, евреев и ирландцев – проживали и в других мегаполисах штата – в Буффало, Сиракузах, Трое, Олбани, Рочестере. В процессе роста эти города тоже испытывали проблемы с преступностью и перенаселенностью.
Отношение голосов сельских жителей и фермеров к голосам остальных избирателей было небольшим – около пятнадцати процентов, но бороться за эти голоса было трудно и дорого. Пат решил здесь ограничиться обычным процентом, рассчитывая на то, что в результате его многочисленных выступлений по телевидению у него появятся дополнительные сторонники, и, приезжая в разные места, он устраивал мероприятия по опробованию национальных блюд. С озабоченным видом Пат посещал разрушенные и выжженные синагоги в Ист-сайде и обещал, что против этого вандализма будут приняты законы, а также гарантировал выделение средств на реконструкцию.
Пат вовремя перебежал к демократам, так как после Уотергейтского дела многие были решительно настроены против республиканцев. Опрос в Нью-Джерси выявил рекордное превосходство демократов. Хотя противник Пата избегал открыто поддерживать Никсона, он не мог его отвергать, к тому же он был запутан в делах, оставленных ему Рокфеллером, при котором четыре раза избирался на пост помощника губернатора. Без сильной личности и отточенной платформы Рокфеллера его помощник оказался легко уязвимым.
Пат подчеркивал, что губернаторская программа борьбы с наркотиками стоила государству более миллиарда долларов, но большой пользы не принесла. Из-за этой программы люди умирали чаще, чем от героина, объем перевозок наркотиков стал таким, каким никогда не был.
При Рокфеллере бюджет штата увеличился в четыре раза, достигнув восьми миллионов семисот пятидесяти тысяч долларов. Налоги возросли в пять раз. Многие из них ударили по бедным и средним слоям, например, четырехпроцентный налог на продажу, увеличение налога на сигареты с трех до пятнадцати центов, налога на бензин с четырех до восьми центов.
В бедных районах Пат издевался над кампанией губернатора против мошенничества в социальной сфере. Он подчеркивал целостность своей программы и свой опыт, а замечания соперника он интерпретировал как нападки на его итальянское происхождение.
– Бедному некомпетентному человеку нетрудно оказаться избранным, сидя на хвосте богатого некомпетентного человека, который может потратить на избирательную кампанию шесть-семь миллионов долларов. Несмотря на эту кучу денег, губернатору приходилось укреплять свое положение, платя два миллиона долларов в год государственным чиновникам, которые никогда и не появлялись в своих офисах, – говорил Пат в своих речах.
Выступая в районах, контролируемых гангстерами, Пат рисковал заявлять, что почетным членом Губернаторского клуба – избранной группы жертвователей, собравших для республиканцев два миллиона долларов, – был не кто иной, как Антонио Маглиокко – известный член Семьи Коломбо.
– Что же касается губернаторской кампании против организованной преступности, – вещал Пат с трибуны, – то позвольте мне напомнить, что в том же Губернаторском клубе вместе с известным гангстером были такие признанные борцы против преступности, как бывший министр юстиции США Норт Сеймур, член Государственной следственной комиссии Джон Райан, директор Системы расследований и идентификации Роберт Галлати и администратор Отдела криминальной юстиции Арчибальд Муррей. Вы можете себе представить, какие пикники они устраивали на лужайках в поместье губернатора в Покантико Хиллз? Как они обнимались, пили мартини с Джо Маглиокко?
Атакуя Маглиокко, Пат убивал двух зайцев. Он разрушал образ губернатора, а через него и нового кандидата от республиканцев и в то же время ослаблял Семью Гамбино.
Серьезной проблемой в тот год была галопирующая инфляция.
– Что делали республиканцы с инфляцией в этом штате? С растущими ценами на еду, бензин, платой за квартиру? Они делали все, чтобы уничтожить контроль за квартплатой, поддерживали рост цен на еду и бензин, но обещали вам создать комиссию, оплачиваемую из вашего кармана, избиратели, чтобы исследовать проблемы, созданные инфляцией. Они обещали это полтора года назад! И мы все еще ждем! – обличал республиканцев Пат.
– Вот что республиканцы сделали с вами, избиратели, за четыре срока правления миллионера. И что они оставляют после себя? Ерунду стоимостью в миллиард долларов – монумент Молл! Его строительство раньше оценивалось в двести пятьдесят миллионов. Теперь же он будет стоить налогоплательщикам полтора миллиарда и никому не принесет пользы. И республиканцы говорят, что этот проект будет полезен жителям Олбани. Смешно! Чтобы его построить, они выселили триста семей и планировали переселить еще девятьсот семей, а потом бросили это дело. Вот как республиканцы заботятся о простых людях, – убеждал Пат избирателей в Олбани.
Пат везде встречал сердечный прием. Он вел сильную кампанию, выезжая на подъеме популярности демократов, и на фоне его очарования и энергии его соперник смотрелся весьма бледно. Пат все время призывал соперника провести открытые теледебаты, надеясь устроить такое же представление, как известные теледебаты Кеннеди – Никсон в 1960 году, но республиканцы были слишком умны, чтобы пойти на это.
Арти Уинберг выбрал солодовое виски Гленфиддич из искусно замаскированного бара в задней комнате штаба Пата на Гранд-стрит.
– Как бы не сглазить, Пат, – говорил он, – но думаю, что сейчас они никак не смогут нас обставить. Опросы, проводимые газетами, говорят о том, что все идет строго по плану.
Пат приветственно поднял бокал.
– Единственное, что тебе могло бы сейчас повредить, – добавил Уинберг, вытирая губы красно-бело-синей бумажной салфеткой с американским флагом и лозунгом "Нью-Йорк за Конте", – это если кто-нибудь раскопает черное пятно в твоем прошлом – пятно, большее Уотергейта.
Пат напряженно улыбнулся.
– Мы же знаем, что это невозможно, – сказал он.
Но у Регана Дойла было другое мнение.
Отношение голосов сельских жителей и фермеров к голосам остальных избирателей было небольшим – около пятнадцати процентов, но бороться за эти голоса было трудно и дорого. Пат решил здесь ограничиться обычным процентом, рассчитывая на то, что в результате его многочисленных выступлений по телевидению у него появятся дополнительные сторонники, и, приезжая в разные места, он устраивал мероприятия по опробованию национальных блюд. С озабоченным видом Пат посещал разрушенные и выжженные синагоги в Ист-сайде и обещал, что против этого вандализма будут приняты законы, а также гарантировал выделение средств на реконструкцию.
Пат вовремя перебежал к демократам, так как после Уотергейтского дела многие были решительно настроены против республиканцев. Опрос в Нью-Джерси выявил рекордное превосходство демократов. Хотя противник Пата избегал открыто поддерживать Никсона, он не мог его отвергать, к тому же он был запутан в делах, оставленных ему Рокфеллером, при котором четыре раза избирался на пост помощника губернатора. Без сильной личности и отточенной платформы Рокфеллера его помощник оказался легко уязвимым.
Пат подчеркивал, что губернаторская программа борьбы с наркотиками стоила государству более миллиарда долларов, но большой пользы не принесла. Из-за этой программы люди умирали чаще, чем от героина, объем перевозок наркотиков стал таким, каким никогда не был.
При Рокфеллере бюджет штата увеличился в четыре раза, достигнув восьми миллионов семисот пятидесяти тысяч долларов. Налоги возросли в пять раз. Многие из них ударили по бедным и средним слоям, например, четырехпроцентный налог на продажу, увеличение налога на сигареты с трех до пятнадцати центов, налога на бензин с четырех до восьми центов.
В бедных районах Пат издевался над кампанией губернатора против мошенничества в социальной сфере. Он подчеркивал целостность своей программы и свой опыт, а замечания соперника он интерпретировал как нападки на его итальянское происхождение.
– Бедному некомпетентному человеку нетрудно оказаться избранным, сидя на хвосте богатого некомпетентного человека, который может потратить на избирательную кампанию шесть-семь миллионов долларов. Несмотря на эту кучу денег, губернатору приходилось укреплять свое положение, платя два миллиона долларов в год государственным чиновникам, которые никогда и не появлялись в своих офисах, – говорил Пат в своих речах.
Выступая в районах, контролируемых гангстерами, Пат рисковал заявлять, что почетным членом Губернаторского клуба – избранной группы жертвователей, собравших для республиканцев два миллиона долларов, – был не кто иной, как Антонио Маглиокко – известный член Семьи Коломбо.
– Что же касается губернаторской кампании против организованной преступности, – вещал Пат с трибуны, – то позвольте мне напомнить, что в том же Губернаторском клубе вместе с известным гангстером были такие признанные борцы против преступности, как бывший министр юстиции США Норт Сеймур, член Государственной следственной комиссии Джон Райан, директор Системы расследований и идентификации Роберт Галлати и администратор Отдела криминальной юстиции Арчибальд Муррей. Вы можете себе представить, какие пикники они устраивали на лужайках в поместье губернатора в Покантико Хиллз? Как они обнимались, пили мартини с Джо Маглиокко?
Атакуя Маглиокко, Пат убивал двух зайцев. Он разрушал образ губернатора, а через него и нового кандидата от республиканцев и в то же время ослаблял Семью Гамбино.
Серьезной проблемой в тот год была галопирующая инфляция.
– Что делали республиканцы с инфляцией в этом штате? С растущими ценами на еду, бензин, платой за квартиру? Они делали все, чтобы уничтожить контроль за квартплатой, поддерживали рост цен на еду и бензин, но обещали вам создать комиссию, оплачиваемую из вашего кармана, избиратели, чтобы исследовать проблемы, созданные инфляцией. Они обещали это полтора года назад! И мы все еще ждем! – обличал республиканцев Пат.
– Вот что республиканцы сделали с вами, избиратели, за четыре срока правления миллионера. И что они оставляют после себя? Ерунду стоимостью в миллиард долларов – монумент Молл! Его строительство раньше оценивалось в двести пятьдесят миллионов. Теперь же он будет стоить налогоплательщикам полтора миллиарда и никому не принесет пользы. И республиканцы говорят, что этот проект будет полезен жителям Олбани. Смешно! Чтобы его построить, они выселили триста семей и планировали переселить еще девятьсот семей, а потом бросили это дело. Вот как республиканцы заботятся о простых людях, – убеждал Пат избирателей в Олбани.
Пат везде встречал сердечный прием. Он вел сильную кампанию, выезжая на подъеме популярности демократов, и на фоне его очарования и энергии его соперник смотрелся весьма бледно. Пат все время призывал соперника провести открытые теледебаты, надеясь устроить такое же представление, как известные теледебаты Кеннеди – Никсон в 1960 году, но республиканцы были слишком умны, чтобы пойти на это.
Арти Уинберг выбрал солодовое виски Гленфиддич из искусно замаскированного бара в задней комнате штаба Пата на Гранд-стрит.
– Как бы не сглазить, Пат, – говорил он, – но думаю, что сейчас они никак не смогут нас обставить. Опросы, проводимые газетами, говорят о том, что все идет строго по плану.
Пат приветственно поднял бокал.
– Единственное, что тебе могло бы сейчас повредить, – добавил Уинберг, вытирая губы красно-бело-синей бумажной салфеткой с американским флагом и лозунгом "Нью-Йорк за Конте", – это если кто-нибудь раскопает черное пятно в твоем прошлом – пятно, большее Уотергейта.
Пат напряженно улыбнулся.
– Мы же знаем, что это невозможно, – сказал он.
Но у Регана Дойла было другое мнение.
Глава 7
С самого начала кампании Дойл удвоил свои усилия по работе с организованной преступностью, стараясь поймать Пата на связях с ней. У него было солидное досье, говорившее о связях Пата с большинством руководителей банд. У него были также фотографии, где Пат был снят с такими гангстерами, как Дженовезе, Бендер и Томми Райан Эболи. Но Дойл не мог пришить Пату ничего конкретного. У Пата среди гангстеров были враги, а многие хотели бы видеть его прибитым к кресту, но те, кого Дойл ухитрился поймать, были или слишком напуганы, или знали недостаточно.
У Дойла было много записей разговоров, в которых упоминались почти все боссы, но многие из них велись контрабандистами или самоубийцами и не имели ценности для суда. По меньшей мере за пять лет Пат не говорил ничего компрометирующего в местах, находящихся под наблюдением ФБР. В тех немногих случаях, когда он встречался с важными боссами, он включал на полную мощность свой радиоприемник, поэтому разговор нельзя было расслышать.
У Дойла было много записей разговоров, в которых упоминались почти все боссы, но многие из них велись контрабандистами или самоубийцами и не имели ценности для суда. По меньшей мере за пять лет Пат не говорил ничего компрометирующего в местах, находящихся под наблюдением ФБР. В тех немногих случаях, когда он встречался с важными боссами, он включал на полную мощность свой радиоприемник, поэтому разговор нельзя было расслышать.