Страница:
— Простите, вы англичанин? — поинтересовался некий джентльмен за соседним столиком.
— Нет, сударь! — ответил Лотарио, едва удостоив спрашивающего взглядом.
— В таком случае вы достойны быть им! — продолжал тот. Услышав это самоуверенное замечание, Лотарио не удержался от улыбки.
— Почему? — спросил он. — Разве все прочие нации должны иметь какие-то особые заслуги, чтобы быть на равных с англичанами?
— Отнюдь, я просто имел в виду, что вашему хладнокровию мог бы позавидовать любой англичанин, а это говорит о многом!
— Подумаешь! — презрительно отозвался дон Лотарио. — Хладнокровие? Терять голову из-за каких-то десяти тысяч фунтов? Неужели англичане настолько мелочны, что придают этому значение? Что касается меня, мне столь же безразлична была бы потеря и двадцати тысяч фунтов, даже самой жизни!
— Даже жизни? — повторил англичанин. — Неужели она вам так безразлична?
— Совершенно безразлична! — заверил испанец. — Приди кому-нибудь охота взять ее у меня и не поленись он ударить для этого палец о палец, я уступлю ему, не колеблясь.
— Черт побери! — вскричал англичанин. — Вы заслуживаете того, чтобы стать одним из нас!
Дон Лотарио вновь улыбнулся, однако внимательнее вгляделся в своего соседа. Тот был высок ростом, сухощав, светловолос. Под тонкой кожей явственно виднелись голубоватые жилки кровеносных сосудов. Одет незнакомец был весьма изысканно и по последней моде, и весь его внешний облик и манеры выдавали истинного джентльмена.
— Как это понимать, «одним из нас»? — удивился Лотарио. — Вы опять имеете в виду англичан?
— Нет, на этот раз не совсем! — ответил неизвестный, понизив голос. — Я имею в виду англичан до мозга костей, членов нашего общества, лучшего во всей Англии.
— Хм! А что это за общество, позвольте узнать?
— Здесь я не могу вам этого сказать, — прошептал англичанин. — Не угодно ли отправиться со мной? Вы увидите людей, для которых собственная жизнь не дороже выеденного яйца. А в том, что вы достойны сделаться одним из нас, я сейчас убедился, если вы, конечно, не безумно богаты.
— Я богат? Вовсе нет! По английским меркам у меня нет даже приличного состояния.
— Что ж, тем лучше! Тогда прошу вас, — пригласил незнакомец. — Вот моя визитная карточка. Если же устав нашего общества вам не понравится, прошу вас дать слово джентльмена, что все увиденное вы сохраните в тайне.
Дон Лотарио мельком взглянул на карточку, протянутую незнакомцем, и прочел на ней имя лорда Бильзера — человека, который, как ему приходилось слышать, слыл весьма эксцентричным, но имел тем не менее безукоризненную репутацию. Испанец дал честное слово и последовал за лордом, экипаж которого ожидал у входа в игорный дом.
Карета тронулась в направлении Вест-Энда, фешенебельного квартала Лондона, где остановился и молодой испанец. Она подкатила к великолепному особняку и, миновав ворота, въехала во двор. Скромно, но элегантно одетые слуги открыли дверцы кареты, и лорд проводил своего нового знакомого в дом, богатством и роскошью не уступавший дворцу.
Они оказались в просторном зале, и дон Лотарио был поражен царившим здесь невиданным великолепием. Впрочем, оно говорило вовсе не о привычной для англичан солидности и не о бесстрастном блеске английских дворцов, а скорее о пышности и изысканности Востока.
Юноша насчитал в зале двенадцать человек. Большинство составляли молодые еще люди, бледные, принадлежавшие к тому типу англичан, которых называют уставшими от жизни. Двое других отличались необычной полнотой. Однако все они были истинными джентльменами.
— Милорды, я имею честь представить вам нового кандидата! — сказал лорд Бильзер, выводя молодого человека на середину зала. — Ваше имя, сэр?
Дон Лотарио вспомнил, что еще не представился, и протянул лорду визитную карточку.
— Весьма отрадно, — ответил тот. — Итак, дон Лотарио де Толедо — лорд Уайзборн, лорд Каслфорд, лорд Берингер, граф Бомон…
И одного за другим он представил молодому испанцу членов таинственного общества. Это были сплошь титулованные особы — лорды, графы или виконты. Наконец очередь дошла до тщедушного господина с белесыми волосами, который был представлен испанцу как француз, граф д'Эрнонвиль, исполнявший должность казначея.
— Помнится, я встречал вас в Париже у Тортони, — заметил д'Эрнонвиль своим неприятным, немного гнусавым голосом. — Ваше лицо поразило меня, и я сразу подумал, что случай когда-нибудь вновь сведет нас. Я и не предполагал, что встречу вас в столь достойном обществе!
Дон Лотарио поклонился. Этот граф д'Эрнонвиль вызывал у него неприязнь. Между тем присутствующие заняли свои места за столом, и лорд Бильзер поведал, каким образом он познакомился с доном Лотарио. Поведение молодого человека в игорном доме встретило всеобщее одобрение.
— А теперь я открою вам, где вы находитесь, — сказал лорд. — Вы среди членов Общества самоубийц. Каждый из нас обязался лишить себя жизни, которая стала ему в тягость, хотя и волен покинуть Общество, когда пожелает. Однако при вступлении в Общество каждый из джентльменов должен передать в его распоряжение все свое состояние, а при выходе получает обратно лишь половину. Это делается с вполне определенной целью: мы хотим окружить менее состоятельных членов нашего клуба той самой роскошью, которая служит лучшим и почти единственным источником пресыщения жизнью. Наш союз существует уже восемьдесят лет. Учредили его наши предки, разумеется, не отцы, ибо никто из нас не имеет права жениться, а те, кто предвосхитил наши взгляды. Кстати, одному из основателей Общества уже за семьдесят. Как видите, нет никакой необходимости сводить счеты с жизнью в течение какого-то ограниченного срока. Вы можете спокойно ожидать, когда ваше отвращение к этому животному существованию сделается настолько невыносимым, что смерть покажется вам самым желанным, самым прекрасным исходом. Мы даем вам неделю на размышление. Вы будете ежедневно бывать у нас и решите, намерены ли вы вступить в наше Общество. Но в любом случае вы обязаны молчать, не разглашать тайну. Существование Общества не противоречит закону. Но есть в его уставе один параграф, который, возможно, уязвим с юридической точки зрения, а именно параграф о том, что всякие попытки вернуть самоубийцу к жизни запрещены. Мы намеренно включили этот параграф, потому что попытки возвращать жизнь тем, кто решил покончить с собой, противоречат нашим принципам. Кроме того, нам пришлось бы предпринимать такие попытки в отношении каждого, ибо долг любого в нашем Обществе — лишить себя жизни в этих стенах. Позже я познакомлю вас с разными способами покончить с собой. А пока займите за нашим столом место гостя. Вам выпала честь присутствовать при выборах нового президента, поскольку прежний лишил себя жизни неделю назад.
Нельзя сказать, что обращение лорда к дону Лотарио было выдержано в серьезных или в игривых тонах. Лорд Бильзер сумел подобрать такие слова, которые время от времени заставляли молодого человека улыбнуться, но затем вновь настраивали его на серьезный лад.
За столом начался общий разговор на житейские темы. Говорили о театре, о политике, о скачках, о красивых женщинах. Подобную же беседу дон Лотарио мог бы услышать в любой компании состоятельных англичан, с той лишь разницей, что эти суждения оказались еще более сдержанными и бесстрастными, нежели высказывания рядовых британцев.
— Пойдемте со мной, — сказал наконец лорд Бильзер дону Лотарио, — я покажу вам достопримечательности этого дома. Вы убедитесь, что в смерти мы разбираемся лучше, чем остальные люди — в жизни. Эта дверь ведет в угарную комнату. Она предназначена для тех, кто предпочитает умереть от удушья.
Молодой испанец ожидал увидеть мрачное, зловещее помещение, а очутился в великолепном просторном салоне с коврами, диванами, зеркалами и картинами. В углу стояло несколько жаровен с тлеющими углями, чад от которых уходил через особое отверстие. Стоило только закрыть это отверстие заслонкой, и вся комната наполнялась угаром.
Трудно, пожалуй, вообразить себе более простой и удобный способ самоубийства.
— А вот и вторая комната, — сказал лорд, открывая следующую дверь и показывая молодому человеку новый салон, который, подобно первому и всем последующим, был прекрасно обставлен и ярко освещен. — Она для тех, кто ищет смерти от яда. В том шкафу находятся все известные ныне яды. На каждой склянке обозначено, через какое время яд начинает действовать. Правда, до сих пор не было случая, чтобы кто-то воспользовался этой комнатой, и это вполне естественно. Смерть от яда недостойна мужчины, неэстетична, да и затягивается надолго.
Дон Лотарио послушно следовал за своим спутником, который уже открыл третью комнату.
— Она для тех, кто намерен застрелиться. Это видно по разнообразному огнестрельному оружию — пистолетам и ружьям всех систем, что разложены повсюду. А эта комната для тех, кто решил заколоться, — продолжал лорд. — У нас здесь собраны все виды кинжалов, мечей и игл. Обычно этой комнатой пользуются редко.
Следующий салон был одним из самых любопытных. Он предназначался для тех, кто задумал удавиться. Для этого были предусмотрены все орудия и приспособления: от виселицы высотой пятнадцать футов до петли, куда достаточно сунуть голову.
Еще больший интерес вызвала комната, призванная удовлетворить желания тех, кто решил отправиться в лучший мир посредством воды, — просторный салон с герметически закрывающимися окнами и дверями. Для не умеющих плавать там был устроен большой бассейн. Для владеющих искусством плавания предусматривалось приспособление, позволявшее наполнить салон водой до самого потолка. И наконец, последняя комната, с мраморными ваннами. Ее выбирали те, кто, по примеру Сенеки, намеревался вскрыть себе вены, лежа в ванне.
В заключение этой своеобразной экскурсии лорд Бильзер подвел молодого человека к широкому окну.
— Это окно, — пояснил лорд, — для тех, к кому я питаю весьма мало симпатии. Из него выбрасываются джентльмены, предпочитающие именно так свести счеты с жизнью. Здесь приняты все меры, чтобы, падая, они ударялись о разные выступы и углы и, достигнув земли, наверняка были мертвы. Впрочем, такой смерти обычно избегают.
Дон Лотарио невольно содрогнулся, тем более что лорд говорил все это со спокойной улыбкой, являвшей разительный контраст с предметом разговора.
— А какую смерть предпочли бы вы? — поинтересовался молодой человек.
— Я пока не решил, — ответил лорд. — Склоняюсь больше к трем излюбленным способам лишения себя жизни. Или перережу себе вены — хотя подобный способ представляется мне слишком женственным, — или застрелюсь — что, несомненно, более всего подходит мужчине, — или же повешусь. Скорее всего, выберу последнее, ибо, по слухам, эта смерть — одна из самых приятных. Долгое время в нашем Обществе существовал обычай, чтобы его члены присутствовали при гибели своего собрата. Теперь этот обычай упразднен, поскольку закон запрещает предоставлять самоубийцам свободу действий.
— А разве вы не говорили мне, что каждый должен умереть в этих стенах? — спросил дон Лотарио.
— Совершенно верно, — согласился лорд. — До сего времени не было ни одного исключения.
— Однако меня удивляет, что закон не вмешивается, — заметил молодой человек. — Ведь вполне можно предположить, что нашедшие здесь свою смерть были попросту убиты против своей воли.
— В случае необходимости достаточно нашего свидетельства, — ответил лорд Бильзер. — К нашему Обществу всегда принадлежали достойные джентльмены.
Дон Лотарио молчал. В его мрачном, мизантропическом настроении все увиденное вызывало своеобразный зловещий интерес. Не прервать ли и ему здесь нить своей жизни?
— Вы сказали, что еще никто не убивал себя ядом?
— Никто; и если вам любопытно, могу сообщить соответствующие цифры. Они у меня в голове. Со времени учреждения Общества в него входило, включая нынешних членов, девятьсот десять джентльменов. Большинство из них — триста пять человек — повесились, двести двадцать восемь застрелились, сто сорок семь угорели, восемьдесят семь закололись или перерезали себе горло, пятьдесят девять вскрыли вены, пятьдесят семь утонули и пятнадцать выбросились из окна.
Тем временем наши собеседники вновь очутились в зале. Теперь дон Лотарио по-особому вглядывался в присутствующих. Все они были еще нестарые состоятельные люди, отпрыски лучших семейств страны, некоторые имели заслуги. И всех привело сюда желание уйти из жизни, которая стала им безразлична.
Разговор шел о театре, об Итальянской опере.
— Вам уже довелось слышать донну Эухению Лар-ганд? — спросил молодого человека тучный лорд Уайзборн.
— К сожалению, нет, — ответил дон Лотарио. — Сколько я ни пытался, не смог достать билет. Она действительно так хороша?
— Великолепна, выше всяких похвал — правда, только в трагических ролях, — ответил толстяк. — К другим у нее нет таланта. Впрочем, нужно знать историю ее жизни! Вам известно, кто она?
— Нет, — ответил молодой испанец. — Этого имени я никогда не слышал.
— Собственно, Ларганд — псевдоним, анаграмма ее настоящего имени, — продолжал лорд Уайзборн. — Отец ее был крупным банкиром в Париже, а мать совсем недавно убита там же каким-то авантюристом. Ее зовут Эжени Данглар.
— Данглар? — в ужасе вскричал дон Лотарио, ибо перед глазами у него вновь встала та роковая ночь во всей ее чудовищности. — Тогда ее имя мне знакомо. Я видел, как погибла ее мать. Это одна из самых страшных минут в моей жизни!
Смерть баронессы произвела сенсацию и в Лондоне, хотя бы уже потому, что донна Эухения Ларганд на целую неделю прервала свои выступления. Всем захотелось узнать подробности этого убийства, и дон Лотарио рассказал о том, чему невольно оказался свидетелем.
— А разве убийца не был схвачен? — спросил граф д'Эрнонвиль.
— Насколько мне известно, нет, — ответил лорд Бильзер. — Но совесть покарает его.
— Вы уверены? — вновь спросил граф. — И тем не менее вы так мало цените жизнь?
— Свою — безусловно! — пояснил лорд. — Она принадлежит мне, и я волен делать с ней все, что пожелаю. Я не из тех мечтателей, которые утверждают, что наша жизнь принадлежит обществу. Но жизнь другого для меня — святыня! Она — его собственность, и я не взял бы ее, как не украл бы у него кошелек или что другое!
— Вы правы, совершенно правы! — поддакнул д'Эрнон-виль.
— Надо заметить, что донна Эухения очень красива! — сказал худощавый лорд Каслфорд. — Я уже предлагал, чтобы один из нас влюбился в нее и таким образом пресытился жизнью.
— Почему именно пресытился? — удивился дон Ло-тарио, у которого появился интерес к певице: ведь она — дочь женщины, погибшей у него на глазах. — Разве любовь обязательно делает человека несчастным?
— Отнюдь нет, — ответил лорд Каслфорд. — Однако о донне Эухении ходят слухи, что ее сердце холодно как лед и никому еще не удавалось завоевать его.
— Говорят об этом часто, — согласился дон Лотарио. — Но справедливо ли говорят — вот в чем вопрос!
— Донна Эухения, несомненно, питает отвращение к браку, — продолжал лорд Каслфорд. — Ведь она бежала из дому в день подписания своего брачного контракта. Бежала вместе с подругой, ибо испытывала антипатию к своему жениху, и с того времени всецело отдалась искусству.
— А теперь перейдем к главному! — вмешался в разговор лорд Бильзер. — Прошу вашего внимания, джентльмены! Нам предстоит избрать президента и заслушать отчет о состоянии наших финансовых дел. Сначала обратимся к отчету. Будьте так любезны, граф, исполните скучную обязанность, которую вы добровольно взяли на себя!
Держа в руке бумагу, граф встал и коротко отчитался о наличных суммах, набежавших процентах и расходах. Дон Лотарио несказанно удивился, услышав, что капитал Общества, вложенный в ценные бумаги и закладные, составил никак не меньше полутора миллионов фунтов стерлингов. И при этом никто не заботился о ведении финансовых дел. Члены Общества испытывали радость и облегчение, если один из них брал на себя исполнение этих обременительных обязанностей. Какая свобода действий для казначея!
— А теперь перейдем к выборам президента! — воскликнул лорд Бильзер, когда отчет закончился и все откровенно зевали. — На днях я упоминал о заслугах нашего покойного президента. Он всегда достойно защищал наши интересы. Пусть же преемник берет с него пример! Мне, как старейшему члену нашего Общества, принадлежит право назвать нового кандидата. Я рекомендую графа Бомона. Он не раз демонстрировал, как мало ценит жизнь, и представил такие доказательства своей отваги, которые заслуживают самой высокой похвалы. Впрочем, это только мое предложение. Решайте сами, джентльмены. Белые шары — за графа Бомона, черные — против. А подсчет голосов поручим дону Лотарио!
Молодой человек взял запертый ящичек с отверстием точно такого диаметра, чтобы в него проходил небольшой по размеру баллотировочный шар. Каждый из двенадцати членов Общества опустил свой шар.
— Вот и ключ! — сказал лорд Бильзер, обращаясь к дону Лотарио. — Откройте ящичек и подсчитайте шары, ведь вы — лицо незаинтересованное.
Все это было сказано шутливым тоном. Дон Лотарио проделал то, что от него требовалось.
— Двенадцать белых шаров! — произнес он.
— Итак, президентом нашего Общества единогласно избран граф Бомон! — торжественно провозгласил лорд Бильзер.
Теперь поднялся граф Бомон, и дону Лотарио впервые представилась возможность внимательнее рассмотреть его. Графу не было и сорока, он выделялся безупречными, прямо-таки античными чертами лица. Большие синие глаза были ясны, как весеннее небо; легкая поволока только украшала их. Кожа напоминала белый мрамор. А такого мягкого, чувственного рта дону Лотарио никогда прежде видеть не доводилось. Пальцы и кисти рук графа могли бы служить завидной моделью любому скульптору. На всем облике Бомона лежала печать спокойствия и томности. За весь вечер он не произнес еще и двух слов.
— Джентльмены! — начал он звучным голосом. — Сердечно благодарю вас за это проявление дружбы и внимания! Я считаю для себя величайшей наградой стать президентом Общества, и, когда уйду из жизни, пусть только это и будет поставлено мне в заслугу. Еще раз благодарю вас, джентльмены, и постараюсь быть достойным чести, которую вы мне оказали.
Члены Общества обступили графа, пожимая ему руки. А он с прямо-таки очаровательной любезностью поблагодарил каждого в отдельности.
— Вступая в должность президента, — продолжал он, — я выражаю признательность прежде всего лорду Бильзеру за то, что он предложил мою кандидатуру. У него больше оснований претендовать на эту должность, и я полагаю, меня избрали, чтобы сделать приятное ему. Я благодарен лорду и за то, что он ввел в наш круг дона Лотарио де Толедо. Об этом новом кандидате мне хочется сказать несколько слов.
Он очень молод, моложе лорда Бильзера, который вступил в наше Общество двадцати пяти лет от роду. Следовательно, он еще не знает жизни, и вполне можно предположить, что к нам его привело мимолетное настроение, скорее всего, превратности любви. Между тем нам не пристало принимать новых членов, способных вскоре опять покинуть наше Общество. Кто входит в наш союз, должен вступать в него по убеждению и навсегда. Поэтому я предлагаю — ибо в уставе об этом не сказано ни слова — продлить дону Лотарио испытательный срок на неопределенное время. Пусть прежде твердо решит для себя, готов ли он вступить в наши ряды. С этим все согласны, джентльмены?
— Безусловно! — послышалось со всех сторон.
— Далее, я полагаю, что мы должны всячески облегчить дону Лотарио знакомство с радостями жизни, чтобы он постиг всю важность своего шага. Пусть дон Лотарио познакомится с донной Эухенией Ларганд, а мы сможем наблюдать, как скажутся на нем последствия такой встречи. Если он будет по-прежнему настаивать на своем первоначальном намерении, если заявит, что жизнь ему безразлична, мы подвергнем его обычному испытанию, после чего он станет нашим достойным собратом.
— Да будет так! — согласились все, и граф Бомон опустился на свое место.
Присутствующие разбились на отдельные группы, и дон Лотарио, любопытство которого было подогрето всем происходящим, попытался разузнать у лорда Бильзера подробности о донне Эухении. Сам он мало что слышал о ней в Париже. Госпожа Данглар неохотно говорила о дочери и нередко называла ее холодной и эгоистичной. Да и молодой испанец не мог не признать справедливость слов баронессы.
Он считал, что долг дочери — вернуться к несчастной матери, утешать ее, сделаться ей близкой подругой.
Однако и лорду Бильзеру было не так много известно о донне Эухении. Она с большим успехом выступала на подмостках Италии, куда приехала из Парижа, но принуждена была покинуть Рим, так как встретилась там со своим отцом, который пытался шантажом выманить у нее деньги. Под именем Эухении Ларганд она отправилась в Испанию, а оттуда приехала в Англию, где с триумфальным успехом, какого не знала ни одна певица, стала петь в Итальянской опере.
Все в один голос утверждали, что она красива, очень красива, и лорд Бильзер подтвердил это. В то же время, если верить упорным слухам, она никогда никого не любила, и молодые люди называли ее между собой не иначе как мраморным изваянием. Некоторые из лордов потратили безумные деньги, чтобы только быть принятыми у нее, — но тщетно! Она почти никогда не принимала мужчин, а если и принимала, то лишь пожилых или по крайней мере таких, которые не домогались ее любви. Короче говоря, донна Эухения Ларганд была средоточием всеобщего внимания.
Все это было вкратце рассказано дону Лотарио. Кое-кто из членов Общества уже направился к выходу.
— Позвольте, где граф Бомон? — спросил лорд Бильзер. — Мы собирались вместе отправиться домой. Однако я нигде его не вижу. Неужели он ушел, не простившись со мной?
В этот миг в зале появился слуга.
— Милорды! — невозмутимо доложил он. — Граф Бомон только что найден мертвым в комнате номер три.
Хотя джентльмены изъявили готовность встретить смерть с величайшим спокойствием, при этом известии все они замерли как громом пораженные.
Воцарилось гробовое молчание.
— Номер три! — прервал наконец безмолвие лорд Уайзборн. — Выходит, граф застрелился!
— Джентльмены! — промолвил лорд Бильзер, оправившийся от первого потрясения и опять спокойный как никогда. — Идемте же на место смерти, чтобы увидеть, как умер наш президент!
Он пошел первым, а за ним все остальные, включая и дона Лотарио. Молодой испанец с удовлетворением отметил про себя, что это событие воспринято членами Общества не так легко и бесстрастно, как можно было ожидать, судя по высказываниям некоторых из них. Лица у всех сделались серьезными, почти торжественными.
Дверь в салон была распахнута настежь. На софе как живой сидел граф Бомон. На полу у его ног лежал пистолет, и только кровь, струившаяся по его светлому жилету, говорила о его насильственной смерти.
Вошедшие сгрудились вокруг умершего, и дон Лотарио с мрачным любопытством оглядел труп. Глаза покойного были полузакрыты, рот приоткрыт. Граф был не бледнее обычного, а на его лице застыло уже знакомое всем выражение меланхолического спокойствия.
Лорд Бильзер закрыл графу глаза.
— Пуля попала прямо в сердце! — заметил он. — Мир его праху. Постойте, я вижу на столе перо и бумагу! Вероятно, он оставил нам несколько строк.
Лорд подошел к столу и, взяв в руки записку, огласил ее содержание:
— «Последнее слово к моим друзьям.
Я принял смерть, ибо жизнь не имеет для меня никакой цены. Единственная цель, к которой я стремился, — стать президентом нашего Общества. Эта честь мне оказана, и, чтоб быть достойным ее, я наконец сделал шаг, которого давно жаждал. Я желаю своим коллегам всего наилучшего и прошу располагать моим состоянием, согласно уставу. Прошу лишь принять в расчет завещание, составленное мною при вступлении в Общество.
Кроме того, я бы хотел, чтобы мое имя было занесено в книгу с одним-единственным примечанием: Он был президентом Общества и умер в день своего избрания. Он оказался вполне достойным оказанной ему чести.
Пусть лорд Бильзер возьмет на себя труд отправить медальон, что лежит на столе, и коротенькую записку, что находится рядом, по известному ему адресу.
Граф Бомон».
Эти слова были выслушаны молча, и трое членов Общества приступили к своим обязанностям: раздеть усопшего и дать в газеты извещение о его смерти.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ЭЖЕНИ ДАНГЛАР
— Нет, сударь! — ответил Лотарио, едва удостоив спрашивающего взглядом.
— В таком случае вы достойны быть им! — продолжал тот. Услышав это самоуверенное замечание, Лотарио не удержался от улыбки.
— Почему? — спросил он. — Разве все прочие нации должны иметь какие-то особые заслуги, чтобы быть на равных с англичанами?
— Отнюдь, я просто имел в виду, что вашему хладнокровию мог бы позавидовать любой англичанин, а это говорит о многом!
— Подумаешь! — презрительно отозвался дон Лотарио. — Хладнокровие? Терять голову из-за каких-то десяти тысяч фунтов? Неужели англичане настолько мелочны, что придают этому значение? Что касается меня, мне столь же безразлична была бы потеря и двадцати тысяч фунтов, даже самой жизни!
— Даже жизни? — повторил англичанин. — Неужели она вам так безразлична?
— Совершенно безразлична! — заверил испанец. — Приди кому-нибудь охота взять ее у меня и не поленись он ударить для этого палец о палец, я уступлю ему, не колеблясь.
— Черт побери! — вскричал англичанин. — Вы заслуживаете того, чтобы стать одним из нас!
Дон Лотарио вновь улыбнулся, однако внимательнее вгляделся в своего соседа. Тот был высок ростом, сухощав, светловолос. Под тонкой кожей явственно виднелись голубоватые жилки кровеносных сосудов. Одет незнакомец был весьма изысканно и по последней моде, и весь его внешний облик и манеры выдавали истинного джентльмена.
— Как это понимать, «одним из нас»? — удивился Лотарио. — Вы опять имеете в виду англичан?
— Нет, на этот раз не совсем! — ответил неизвестный, понизив голос. — Я имею в виду англичан до мозга костей, членов нашего общества, лучшего во всей Англии.
— Хм! А что это за общество, позвольте узнать?
— Здесь я не могу вам этого сказать, — прошептал англичанин. — Не угодно ли отправиться со мной? Вы увидите людей, для которых собственная жизнь не дороже выеденного яйца. А в том, что вы достойны сделаться одним из нас, я сейчас убедился, если вы, конечно, не безумно богаты.
— Я богат? Вовсе нет! По английским меркам у меня нет даже приличного состояния.
— Что ж, тем лучше! Тогда прошу вас, — пригласил незнакомец. — Вот моя визитная карточка. Если же устав нашего общества вам не понравится, прошу вас дать слово джентльмена, что все увиденное вы сохраните в тайне.
Дон Лотарио мельком взглянул на карточку, протянутую незнакомцем, и прочел на ней имя лорда Бильзера — человека, который, как ему приходилось слышать, слыл весьма эксцентричным, но имел тем не менее безукоризненную репутацию. Испанец дал честное слово и последовал за лордом, экипаж которого ожидал у входа в игорный дом.
Карета тронулась в направлении Вест-Энда, фешенебельного квартала Лондона, где остановился и молодой испанец. Она подкатила к великолепному особняку и, миновав ворота, въехала во двор. Скромно, но элегантно одетые слуги открыли дверцы кареты, и лорд проводил своего нового знакомого в дом, богатством и роскошью не уступавший дворцу.
Они оказались в просторном зале, и дон Лотарио был поражен царившим здесь невиданным великолепием. Впрочем, оно говорило вовсе не о привычной для англичан солидности и не о бесстрастном блеске английских дворцов, а скорее о пышности и изысканности Востока.
Юноша насчитал в зале двенадцать человек. Большинство составляли молодые еще люди, бледные, принадлежавшие к тому типу англичан, которых называют уставшими от жизни. Двое других отличались необычной полнотой. Однако все они были истинными джентльменами.
— Милорды, я имею честь представить вам нового кандидата! — сказал лорд Бильзер, выводя молодого человека на середину зала. — Ваше имя, сэр?
Дон Лотарио вспомнил, что еще не представился, и протянул лорду визитную карточку.
— Весьма отрадно, — ответил тот. — Итак, дон Лотарио де Толедо — лорд Уайзборн, лорд Каслфорд, лорд Берингер, граф Бомон…
И одного за другим он представил молодому испанцу членов таинственного общества. Это были сплошь титулованные особы — лорды, графы или виконты. Наконец очередь дошла до тщедушного господина с белесыми волосами, который был представлен испанцу как француз, граф д'Эрнонвиль, исполнявший должность казначея.
— Помнится, я встречал вас в Париже у Тортони, — заметил д'Эрнонвиль своим неприятным, немного гнусавым голосом. — Ваше лицо поразило меня, и я сразу подумал, что случай когда-нибудь вновь сведет нас. Я и не предполагал, что встречу вас в столь достойном обществе!
Дон Лотарио поклонился. Этот граф д'Эрнонвиль вызывал у него неприязнь. Между тем присутствующие заняли свои места за столом, и лорд Бильзер поведал, каким образом он познакомился с доном Лотарио. Поведение молодого человека в игорном доме встретило всеобщее одобрение.
— А теперь я открою вам, где вы находитесь, — сказал лорд. — Вы среди членов Общества самоубийц. Каждый из нас обязался лишить себя жизни, которая стала ему в тягость, хотя и волен покинуть Общество, когда пожелает. Однако при вступлении в Общество каждый из джентльменов должен передать в его распоряжение все свое состояние, а при выходе получает обратно лишь половину. Это делается с вполне определенной целью: мы хотим окружить менее состоятельных членов нашего клуба той самой роскошью, которая служит лучшим и почти единственным источником пресыщения жизнью. Наш союз существует уже восемьдесят лет. Учредили его наши предки, разумеется, не отцы, ибо никто из нас не имеет права жениться, а те, кто предвосхитил наши взгляды. Кстати, одному из основателей Общества уже за семьдесят. Как видите, нет никакой необходимости сводить счеты с жизнью в течение какого-то ограниченного срока. Вы можете спокойно ожидать, когда ваше отвращение к этому животному существованию сделается настолько невыносимым, что смерть покажется вам самым желанным, самым прекрасным исходом. Мы даем вам неделю на размышление. Вы будете ежедневно бывать у нас и решите, намерены ли вы вступить в наше Общество. Но в любом случае вы обязаны молчать, не разглашать тайну. Существование Общества не противоречит закону. Но есть в его уставе один параграф, который, возможно, уязвим с юридической точки зрения, а именно параграф о том, что всякие попытки вернуть самоубийцу к жизни запрещены. Мы намеренно включили этот параграф, потому что попытки возвращать жизнь тем, кто решил покончить с собой, противоречат нашим принципам. Кроме того, нам пришлось бы предпринимать такие попытки в отношении каждого, ибо долг любого в нашем Обществе — лишить себя жизни в этих стенах. Позже я познакомлю вас с разными способами покончить с собой. А пока займите за нашим столом место гостя. Вам выпала честь присутствовать при выборах нового президента, поскольку прежний лишил себя жизни неделю назад.
Нельзя сказать, что обращение лорда к дону Лотарио было выдержано в серьезных или в игривых тонах. Лорд Бильзер сумел подобрать такие слова, которые время от времени заставляли молодого человека улыбнуться, но затем вновь настраивали его на серьезный лад.
За столом начался общий разговор на житейские темы. Говорили о театре, о политике, о скачках, о красивых женщинах. Подобную же беседу дон Лотарио мог бы услышать в любой компании состоятельных англичан, с той лишь разницей, что эти суждения оказались еще более сдержанными и бесстрастными, нежели высказывания рядовых британцев.
— Пойдемте со мной, — сказал наконец лорд Бильзер дону Лотарио, — я покажу вам достопримечательности этого дома. Вы убедитесь, что в смерти мы разбираемся лучше, чем остальные люди — в жизни. Эта дверь ведет в угарную комнату. Она предназначена для тех, кто предпочитает умереть от удушья.
Молодой испанец ожидал увидеть мрачное, зловещее помещение, а очутился в великолепном просторном салоне с коврами, диванами, зеркалами и картинами. В углу стояло несколько жаровен с тлеющими углями, чад от которых уходил через особое отверстие. Стоило только закрыть это отверстие заслонкой, и вся комната наполнялась угаром.
Трудно, пожалуй, вообразить себе более простой и удобный способ самоубийства.
— А вот и вторая комната, — сказал лорд, открывая следующую дверь и показывая молодому человеку новый салон, который, подобно первому и всем последующим, был прекрасно обставлен и ярко освещен. — Она для тех, кто ищет смерти от яда. В том шкафу находятся все известные ныне яды. На каждой склянке обозначено, через какое время яд начинает действовать. Правда, до сих пор не было случая, чтобы кто-то воспользовался этой комнатой, и это вполне естественно. Смерть от яда недостойна мужчины, неэстетична, да и затягивается надолго.
Дон Лотарио послушно следовал за своим спутником, который уже открыл третью комнату.
— Она для тех, кто намерен застрелиться. Это видно по разнообразному огнестрельному оружию — пистолетам и ружьям всех систем, что разложены повсюду. А эта комната для тех, кто решил заколоться, — продолжал лорд. — У нас здесь собраны все виды кинжалов, мечей и игл. Обычно этой комнатой пользуются редко.
Следующий салон был одним из самых любопытных. Он предназначался для тех, кто задумал удавиться. Для этого были предусмотрены все орудия и приспособления: от виселицы высотой пятнадцать футов до петли, куда достаточно сунуть голову.
Еще больший интерес вызвала комната, призванная удовлетворить желания тех, кто решил отправиться в лучший мир посредством воды, — просторный салон с герметически закрывающимися окнами и дверями. Для не умеющих плавать там был устроен большой бассейн. Для владеющих искусством плавания предусматривалось приспособление, позволявшее наполнить салон водой до самого потолка. И наконец, последняя комната, с мраморными ваннами. Ее выбирали те, кто, по примеру Сенеки, намеревался вскрыть себе вены, лежа в ванне.
В заключение этой своеобразной экскурсии лорд Бильзер подвел молодого человека к широкому окну.
— Это окно, — пояснил лорд, — для тех, к кому я питаю весьма мало симпатии. Из него выбрасываются джентльмены, предпочитающие именно так свести счеты с жизнью. Здесь приняты все меры, чтобы, падая, они ударялись о разные выступы и углы и, достигнув земли, наверняка были мертвы. Впрочем, такой смерти обычно избегают.
Дон Лотарио невольно содрогнулся, тем более что лорд говорил все это со спокойной улыбкой, являвшей разительный контраст с предметом разговора.
— А какую смерть предпочли бы вы? — поинтересовался молодой человек.
— Я пока не решил, — ответил лорд. — Склоняюсь больше к трем излюбленным способам лишения себя жизни. Или перережу себе вены — хотя подобный способ представляется мне слишком женственным, — или застрелюсь — что, несомненно, более всего подходит мужчине, — или же повешусь. Скорее всего, выберу последнее, ибо, по слухам, эта смерть — одна из самых приятных. Долгое время в нашем Обществе существовал обычай, чтобы его члены присутствовали при гибели своего собрата. Теперь этот обычай упразднен, поскольку закон запрещает предоставлять самоубийцам свободу действий.
— А разве вы не говорили мне, что каждый должен умереть в этих стенах? — спросил дон Лотарио.
— Совершенно верно, — согласился лорд. — До сего времени не было ни одного исключения.
— Однако меня удивляет, что закон не вмешивается, — заметил молодой человек. — Ведь вполне можно предположить, что нашедшие здесь свою смерть были попросту убиты против своей воли.
— В случае необходимости достаточно нашего свидетельства, — ответил лорд Бильзер. — К нашему Обществу всегда принадлежали достойные джентльмены.
Дон Лотарио молчал. В его мрачном, мизантропическом настроении все увиденное вызывало своеобразный зловещий интерес. Не прервать ли и ему здесь нить своей жизни?
— Вы сказали, что еще никто не убивал себя ядом?
— Никто; и если вам любопытно, могу сообщить соответствующие цифры. Они у меня в голове. Со времени учреждения Общества в него входило, включая нынешних членов, девятьсот десять джентльменов. Большинство из них — триста пять человек — повесились, двести двадцать восемь застрелились, сто сорок семь угорели, восемьдесят семь закололись или перерезали себе горло, пятьдесят девять вскрыли вены, пятьдесят семь утонули и пятнадцать выбросились из окна.
Тем временем наши собеседники вновь очутились в зале. Теперь дон Лотарио по-особому вглядывался в присутствующих. Все они были еще нестарые состоятельные люди, отпрыски лучших семейств страны, некоторые имели заслуги. И всех привело сюда желание уйти из жизни, которая стала им безразлична.
Разговор шел о театре, об Итальянской опере.
— Вам уже довелось слышать донну Эухению Лар-ганд? — спросил молодого человека тучный лорд Уайзборн.
— К сожалению, нет, — ответил дон Лотарио. — Сколько я ни пытался, не смог достать билет. Она действительно так хороша?
— Великолепна, выше всяких похвал — правда, только в трагических ролях, — ответил толстяк. — К другим у нее нет таланта. Впрочем, нужно знать историю ее жизни! Вам известно, кто она?
— Нет, — ответил молодой испанец. — Этого имени я никогда не слышал.
— Собственно, Ларганд — псевдоним, анаграмма ее настоящего имени, — продолжал лорд Уайзборн. — Отец ее был крупным банкиром в Париже, а мать совсем недавно убита там же каким-то авантюристом. Ее зовут Эжени Данглар.
— Данглар? — в ужасе вскричал дон Лотарио, ибо перед глазами у него вновь встала та роковая ночь во всей ее чудовищности. — Тогда ее имя мне знакомо. Я видел, как погибла ее мать. Это одна из самых страшных минут в моей жизни!
Смерть баронессы произвела сенсацию и в Лондоне, хотя бы уже потому, что донна Эухения Ларганд на целую неделю прервала свои выступления. Всем захотелось узнать подробности этого убийства, и дон Лотарио рассказал о том, чему невольно оказался свидетелем.
— А разве убийца не был схвачен? — спросил граф д'Эрнонвиль.
— Насколько мне известно, нет, — ответил лорд Бильзер. — Но совесть покарает его.
— Вы уверены? — вновь спросил граф. — И тем не менее вы так мало цените жизнь?
— Свою — безусловно! — пояснил лорд. — Она принадлежит мне, и я волен делать с ней все, что пожелаю. Я не из тех мечтателей, которые утверждают, что наша жизнь принадлежит обществу. Но жизнь другого для меня — святыня! Она — его собственность, и я не взял бы ее, как не украл бы у него кошелек или что другое!
— Вы правы, совершенно правы! — поддакнул д'Эрнон-виль.
— Надо заметить, что донна Эухения очень красива! — сказал худощавый лорд Каслфорд. — Я уже предлагал, чтобы один из нас влюбился в нее и таким образом пресытился жизнью.
— Почему именно пресытился? — удивился дон Ло-тарио, у которого появился интерес к певице: ведь она — дочь женщины, погибшей у него на глазах. — Разве любовь обязательно делает человека несчастным?
— Отнюдь нет, — ответил лорд Каслфорд. — Однако о донне Эухении ходят слухи, что ее сердце холодно как лед и никому еще не удавалось завоевать его.
— Говорят об этом часто, — согласился дон Лотарио. — Но справедливо ли говорят — вот в чем вопрос!
— Донна Эухения, несомненно, питает отвращение к браку, — продолжал лорд Каслфорд. — Ведь она бежала из дому в день подписания своего брачного контракта. Бежала вместе с подругой, ибо испытывала антипатию к своему жениху, и с того времени всецело отдалась искусству.
— А теперь перейдем к главному! — вмешался в разговор лорд Бильзер. — Прошу вашего внимания, джентльмены! Нам предстоит избрать президента и заслушать отчет о состоянии наших финансовых дел. Сначала обратимся к отчету. Будьте так любезны, граф, исполните скучную обязанность, которую вы добровольно взяли на себя!
Держа в руке бумагу, граф встал и коротко отчитался о наличных суммах, набежавших процентах и расходах. Дон Лотарио несказанно удивился, услышав, что капитал Общества, вложенный в ценные бумаги и закладные, составил никак не меньше полутора миллионов фунтов стерлингов. И при этом никто не заботился о ведении финансовых дел. Члены Общества испытывали радость и облегчение, если один из них брал на себя исполнение этих обременительных обязанностей. Какая свобода действий для казначея!
— А теперь перейдем к выборам президента! — воскликнул лорд Бильзер, когда отчет закончился и все откровенно зевали. — На днях я упоминал о заслугах нашего покойного президента. Он всегда достойно защищал наши интересы. Пусть же преемник берет с него пример! Мне, как старейшему члену нашего Общества, принадлежит право назвать нового кандидата. Я рекомендую графа Бомона. Он не раз демонстрировал, как мало ценит жизнь, и представил такие доказательства своей отваги, которые заслуживают самой высокой похвалы. Впрочем, это только мое предложение. Решайте сами, джентльмены. Белые шары — за графа Бомона, черные — против. А подсчет голосов поручим дону Лотарио!
Молодой человек взял запертый ящичек с отверстием точно такого диаметра, чтобы в него проходил небольшой по размеру баллотировочный шар. Каждый из двенадцати членов Общества опустил свой шар.
— Вот и ключ! — сказал лорд Бильзер, обращаясь к дону Лотарио. — Откройте ящичек и подсчитайте шары, ведь вы — лицо незаинтересованное.
Все это было сказано шутливым тоном. Дон Лотарио проделал то, что от него требовалось.
— Двенадцать белых шаров! — произнес он.
— Итак, президентом нашего Общества единогласно избран граф Бомон! — торжественно провозгласил лорд Бильзер.
Теперь поднялся граф Бомон, и дону Лотарио впервые представилась возможность внимательнее рассмотреть его. Графу не было и сорока, он выделялся безупречными, прямо-таки античными чертами лица. Большие синие глаза были ясны, как весеннее небо; легкая поволока только украшала их. Кожа напоминала белый мрамор. А такого мягкого, чувственного рта дону Лотарио никогда прежде видеть не доводилось. Пальцы и кисти рук графа могли бы служить завидной моделью любому скульптору. На всем облике Бомона лежала печать спокойствия и томности. За весь вечер он не произнес еще и двух слов.
— Джентльмены! — начал он звучным голосом. — Сердечно благодарю вас за это проявление дружбы и внимания! Я считаю для себя величайшей наградой стать президентом Общества, и, когда уйду из жизни, пусть только это и будет поставлено мне в заслугу. Еще раз благодарю вас, джентльмены, и постараюсь быть достойным чести, которую вы мне оказали.
Члены Общества обступили графа, пожимая ему руки. А он с прямо-таки очаровательной любезностью поблагодарил каждого в отдельности.
— Вступая в должность президента, — продолжал он, — я выражаю признательность прежде всего лорду Бильзеру за то, что он предложил мою кандидатуру. У него больше оснований претендовать на эту должность, и я полагаю, меня избрали, чтобы сделать приятное ему. Я благодарен лорду и за то, что он ввел в наш круг дона Лотарио де Толедо. Об этом новом кандидате мне хочется сказать несколько слов.
Он очень молод, моложе лорда Бильзера, который вступил в наше Общество двадцати пяти лет от роду. Следовательно, он еще не знает жизни, и вполне можно предположить, что к нам его привело мимолетное настроение, скорее всего, превратности любви. Между тем нам не пристало принимать новых членов, способных вскоре опять покинуть наше Общество. Кто входит в наш союз, должен вступать в него по убеждению и навсегда. Поэтому я предлагаю — ибо в уставе об этом не сказано ни слова — продлить дону Лотарио испытательный срок на неопределенное время. Пусть прежде твердо решит для себя, готов ли он вступить в наши ряды. С этим все согласны, джентльмены?
— Безусловно! — послышалось со всех сторон.
— Далее, я полагаю, что мы должны всячески облегчить дону Лотарио знакомство с радостями жизни, чтобы он постиг всю важность своего шага. Пусть дон Лотарио познакомится с донной Эухенией Ларганд, а мы сможем наблюдать, как скажутся на нем последствия такой встречи. Если он будет по-прежнему настаивать на своем первоначальном намерении, если заявит, что жизнь ему безразлична, мы подвергнем его обычному испытанию, после чего он станет нашим достойным собратом.
— Да будет так! — согласились все, и граф Бомон опустился на свое место.
Присутствующие разбились на отдельные группы, и дон Лотарио, любопытство которого было подогрето всем происходящим, попытался разузнать у лорда Бильзера подробности о донне Эухении. Сам он мало что слышал о ней в Париже. Госпожа Данглар неохотно говорила о дочери и нередко называла ее холодной и эгоистичной. Да и молодой испанец не мог не признать справедливость слов баронессы.
Он считал, что долг дочери — вернуться к несчастной матери, утешать ее, сделаться ей близкой подругой.
Однако и лорду Бильзеру было не так много известно о донне Эухении. Она с большим успехом выступала на подмостках Италии, куда приехала из Парижа, но принуждена была покинуть Рим, так как встретилась там со своим отцом, который пытался шантажом выманить у нее деньги. Под именем Эухении Ларганд она отправилась в Испанию, а оттуда приехала в Англию, где с триумфальным успехом, какого не знала ни одна певица, стала петь в Итальянской опере.
Все в один голос утверждали, что она красива, очень красива, и лорд Бильзер подтвердил это. В то же время, если верить упорным слухам, она никогда никого не любила, и молодые люди называли ее между собой не иначе как мраморным изваянием. Некоторые из лордов потратили безумные деньги, чтобы только быть принятыми у нее, — но тщетно! Она почти никогда не принимала мужчин, а если и принимала, то лишь пожилых или по крайней мере таких, которые не домогались ее любви. Короче говоря, донна Эухения Ларганд была средоточием всеобщего внимания.
Все это было вкратце рассказано дону Лотарио. Кое-кто из членов Общества уже направился к выходу.
— Позвольте, где граф Бомон? — спросил лорд Бильзер. — Мы собирались вместе отправиться домой. Однако я нигде его не вижу. Неужели он ушел, не простившись со мной?
В этот миг в зале появился слуга.
— Милорды! — невозмутимо доложил он. — Граф Бомон только что найден мертвым в комнате номер три.
Хотя джентльмены изъявили готовность встретить смерть с величайшим спокойствием, при этом известии все они замерли как громом пораженные.
Воцарилось гробовое молчание.
— Номер три! — прервал наконец безмолвие лорд Уайзборн. — Выходит, граф застрелился!
— Джентльмены! — промолвил лорд Бильзер, оправившийся от первого потрясения и опять спокойный как никогда. — Идемте же на место смерти, чтобы увидеть, как умер наш президент!
Он пошел первым, а за ним все остальные, включая и дона Лотарио. Молодой испанец с удовлетворением отметил про себя, что это событие воспринято членами Общества не так легко и бесстрастно, как можно было ожидать, судя по высказываниям некоторых из них. Лица у всех сделались серьезными, почти торжественными.
Дверь в салон была распахнута настежь. На софе как живой сидел граф Бомон. На полу у его ног лежал пистолет, и только кровь, струившаяся по его светлому жилету, говорила о его насильственной смерти.
Вошедшие сгрудились вокруг умершего, и дон Лотарио с мрачным любопытством оглядел труп. Глаза покойного были полузакрыты, рот приоткрыт. Граф был не бледнее обычного, а на его лице застыло уже знакомое всем выражение меланхолического спокойствия.
Лорд Бильзер закрыл графу глаза.
— Пуля попала прямо в сердце! — заметил он. — Мир его праху. Постойте, я вижу на столе перо и бумагу! Вероятно, он оставил нам несколько строк.
Лорд подошел к столу и, взяв в руки записку, огласил ее содержание:
— «Последнее слово к моим друзьям.
Я принял смерть, ибо жизнь не имеет для меня никакой цены. Единственная цель, к которой я стремился, — стать президентом нашего Общества. Эта честь мне оказана, и, чтоб быть достойным ее, я наконец сделал шаг, которого давно жаждал. Я желаю своим коллегам всего наилучшего и прошу располагать моим состоянием, согласно уставу. Прошу лишь принять в расчет завещание, составленное мною при вступлении в Общество.
Кроме того, я бы хотел, чтобы мое имя было занесено в книгу с одним-единственным примечанием: Он был президентом Общества и умер в день своего избрания. Он оказался вполне достойным оказанной ему чести.
Пусть лорд Бильзер возьмет на себя труд отправить медальон, что лежит на столе, и коротенькую записку, что находится рядом, по известному ему адресу.
Граф Бомон».
Эти слова были выслушаны молча, и трое членов Общества приступили к своим обязанностям: раздеть усопшего и дать в газеты извещение о его смерти.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ЭЖЕНИ ДАНГЛАР
Миновало две недели. Дон Лотарио почти ежедневно наведывался в Общество самоубийц. Свел он знакомство и с донной Эухенией.
Впрочем, никаких перемен к лучшему в нем не произошло. С каждым днем душа его страдала все сильнее, он делался все более мрачен. Сердце не покидала та самая мучительная боль, и сквозь мрак, постепенно поглощавший все его стремления и желания, его внутреннему взору ясно виделись лишь блестящие глаза Терезы.
В тот вечер в доме донны Эухении Ларганд, или, как мы будем ее называть, Эжени Данглар, собралось небольшое общество, где присутствовал и дон Лотарио. Кроме него, здесь находился молчаливый господин весьма преклонных лет, который сопровождал певицу из любви отчасти к искусству, а отчасти к путешествиям и оказывал ей покровительство. Был приглашен и уже знакомый нам лорд Бильзер. Как и на всех приемах, которые устраивала хозяйка дома, была здесь также и ее подруга Луиза д'Армильи.
Впрочем, никаких перемен к лучшему в нем не произошло. С каждым днем душа его страдала все сильнее, он делался все более мрачен. Сердце не покидала та самая мучительная боль, и сквозь мрак, постепенно поглощавший все его стремления и желания, его внутреннему взору ясно виделись лишь блестящие глаза Терезы.
В тот вечер в доме донны Эухении Ларганд, или, как мы будем ее называть, Эжени Данглар, собралось небольшое общество, где присутствовал и дон Лотарио. Кроме него, здесь находился молчаливый господин весьма преклонных лет, который сопровождал певицу из любви отчасти к искусству, а отчасти к путешествиям и оказывал ей покровительство. Был приглашен и уже знакомый нам лорд Бильзер. Как и на всех приемах, которые устраивала хозяйка дома, была здесь также и ее подруга Луиза д'Армильи.