Страница:
С этими словами молодой человек покинул квартиру госпожи Моррель. Внизу он столкнулся с Ратуром, который удивленно уставился на него.
— Я намеревался нанести визит госпоже Моррель, — сказал дон Лотарио, заставляя себя улыбнуться. — Но она сказалась больной. Прошу вас засвидетельствовать ей мое почтение.
— Охотно, — ответил Ратур. — Надеюсь, она примет вас в другой раз.
— Вы получили мою записку, господин де Ратур?
— Получил и сердечно вас благодарю! — воскликнулфранцуз. — Я не сомневался, что имею дело с достойнымчеловеком!
VIII. НА ГОРЕ ЖЕЛАНИЙ
— Я намеревался нанести визит госпоже Моррель, — сказал дон Лотарио, заставляя себя улыбнуться. — Но она сказалась больной. Прошу вас засвидетельствовать ей мое почтение.
— Охотно, — ответил Ратур. — Надеюсь, она примет вас в другой раз.
— Вы получили мою записку, господин де Ратур?
— Получил и сердечно вас благодарю! — воскликнулфранцуз. — Я не сомневался, что имею дело с достойнымчеловеком!
VIII. НА ГОРЕ ЖЕЛАНИЙ
Эдмон Дантес и Гайде сидели рядом в кабинете Эдмона. Молодая женщина держала на руках ребенка, которому было, наверное, чуть больше года. В прелестном личике малютки серьезность и строгость отца гармонично сочетались с очарованием матери.
— Гайде, — сказал Дантес своей красавице жене, — я решил покинуть Калифорнию и вернуться в Европу.
— Давай уедем отсюда, Эдмон. Я давно знала, чтотебе не захочется остаться здесь навсегда, — ответила Гайде.
— Дело не в этом, — продолжал Монте-Кристо. — Когда я добирался сюда, когда отыскивал этот укромный уголок земли, я жаждал одиночества, жаждал уединения. Борьба с несправедливостью, которую я вел, осуществление моих замыслов потребовали от меня напряжения всех сил. Я достиг своей цели, добился даже большего, чем ожидал, и тогда мне захотелось побыть наедине с самим собой, оглянуться на прошлое и обдумать планы на будущее. Я не предполагал, что случай сделает меня владельцем таких богатств, каких у меня никогда прежде не было. Эти сокровища изменили мои планы — у меня появилась возможность расширить и пересмотреть их. Теперь в моих руках сосредоточены богатства, каких не имеет, наверное, ни один человек на земле. Здесь, в Калифорнии, я основал колонию, которая будет расти и расцветать даже в мое отсутствие. Никаких дополнительных богатств мне больше не нужно, и я могу покинуть гору Желаний. В Европе обо мне, пожалуй, забыли, и я могу вновь появиться там, не опасаясь, что буду сразу же узнан.
— Так ты опять намерен окунуться в водоворот светской жизни, Эдмон? — спросила Гайде.
— С каким страхом ты это спросила, дорогая! Разве ты против?
— О нет, Эдмон, нет! Но в Париже, помню, ты редко бывал со мной.
— Так вот в чем причина! Ты боишься, что сутолока и хаос, царящие в Европе, отнимут у тебя мужа, — улыбаясь, прервал ее Дантес. — Не бойся! Я не собираюсь возвращаться в Париж, по крайней мере надолго. Я буду все время с тобой. Но там, по ту сторону океана, произошло немало такого, что вынуждает меня находиться поближе к тем, чьи судьбы не безразличны мне.
— Эдмон, я давно уже собираюсь спросить тебя: как ты находишь Вильфора? Ведь ты надеялся, что здесь к нему вернется рассудок, — перебила мужа Гайде.
— Увы, мои надежды не оправдались, — ответил Монте-Кристо. — Может быть, для него даже лучше, что он не в состоянии оглянуться на свое прошлое, которое так ужасно. Я рассчитываю лишь на одно, последнее средство — на то мгновение, когда он вновь увидит Валентину. Это его дочь, и он уверен, что ее тоже нет в живых. Он всегда любил ее. Пожалуй, даже хорошо, если рассудок вернется к нему не раньше, чем он увидит свою Валентину, — осознав, что она жива, несчастный найдет в этом утешение.
— Боже, какая страшная судьба! — воскликнула Гайде. — Знать, что твои родные отравлены твоей женой, испытать невыносимые нравственные муки неизбежного выбора между долгом, предписывающим тебе предъявить ей обвинение, и любовью к ней, затем в один и тот же день обнаружить, что эта женщина покончила с собой, отравив и твоего сына, и что злополучный убийца Бенедетто тоже твой собственный сын! Это ужасно!
— Не напоминай мне об этом, Гайде, прошу тебя! — скорбно сказал Дантес. — Вопреки моему желанию месть моя зашла слишком далеко. Я намеревался лишить Вильфора только его блестящего положения, я хотел, чтобы он вместе с Валентиной и своим законным сыном обосновался вдали от Парижа и зажил тихой, неприметной жизнью. Я не мог даже предположить, что все сложится именно так. Но Бог поможет мне поправить дело и искупить зло, какое я причинил Вильфору, добром, которое я сделаю для других.
— Даже когда ты покинул Европу, злой рок продолжал преследовать участников этой трагедии. Помнишь, аббат писал тебе, что баронесса Данглар погибла от руки того самого Бенедетто?
— Все это так, но я здесь ни при чем. Не моя вина, что французское правосудие упустило преступника, позволило ему целых два года разгуливать на свободе. Да и кому могла прийти мысль, что сын способен убить собственную мать?! В Лондоне его едва не схватили, но он вновь ускользнул, и одному Богу известно, куда ведет его преступная стезя.
— А не задумал ли он отомстить тебе? — озабоченно спросила Гайде.
— Я размышлял об этом. Что ж, причины у него есть. Но я не боюсь его.
— Давай прекратим этот тягостный разговор! Поговорим о более приятных вещах, — предложила Гайде. — Что стало с той француженкой, дочерью де Морсера, которая оказалась у мормонов?
— Ничего определенного о ее будущем сказать пока не могу. Судьба этой девушки зависит от того, как поведет себя человек, за которым она последовала. Но я надеюсь, она будет с ним счастлива. Удивительно, как случай привел ко мне человека, которого я мог бы безуспешно искать не один год. Помнишь, я говорил тебе о неком Вольфраме, что осмелился противиться мне в моем собственном доме. Несмотря на это, он уже при первой встрече запал мне в душу, ибо я распознал в нем решительный характер, силу воли и сильно развитое, хотя и ложно понятое, самолюбие. Я сразу же решил взять его под свое покровительство, а когда услышал, что Амелия его возлюбленная, — понял, что его спасение только в этой любви. Ожидания не обманули меня. Я послал Амелию назад к мормонам. Я предвидел, что Вольфрам неизбежно будет противиться этим людям, а в конце концов вместе с Амелией покинет их. Каждую неделю я получаю известия от Бертуа. Однажды и я побывал там, чтобы собственными глазами увидеть, как живут мормоны и каково положение молодых людей. Я рассказывал тебе и об их побеге с Большого Соленого озера, и о моей встрече с ними. А теперь самое главное. Бертуа написал мне, что Вольфрам, уединившись на острове, просил у него оружие и в благодарность подарил ему кольцо. Я поручил Бертуа, как ты знаешь, сообщать мне обо всем, что касается Вольфрама. Он передал мне и это кольцо, на внутренней поверхности которого выгравировано какое-то имя. По словам Вольфрама, это кольцо — величайшая для него ценность, оно принадлежало его отцу. На кольце мы обнаружили имя Бюхтинг.
— Бюхтинг? И что же означает это имя? — удивилась Гайде.
— Так звали умирающего, сообщившего мне об этой золотой жиле, а Вольфрам, несомненно, его сын! Я уже получил из Парижа и Берлина известия, что сын несчастного Бюхтинга, некий Вольфрам, перебрался из Берлина в Париж, а оттуда с какой-то молодой девушкой отправился в Америку. Теперь я почти уверен, что наш Вольфрам — сын человека, которому я обязан второй — большей — половиной моих богатств.
— Какое странное стечение обстоятельств! — воскликнула Гайде. — Но как бы там ни было, ты должен отдать ему часть этих сокровищ!
— Несомненно! — ответил Монте-Кристо. — Впрочем, Вольфрам еще не подозревает о своем богатстве. По моему мнению, он пока не в состоянии правильно им распорядиться, и поэтому получит его не раньше, чем оно действительно будет ему полезно, — другими словами, когда он станет настолько равнодушным к деньгам, что начнет относиться к своему состоянию всего лишь как средству помочь ближнему.
— Ты считаешь, это время еще не наступило?
— Полагаю, что нет, — ответил Дантес. — Впрочем, можешь убедиться сама. Я уже давно собираюсь посвятить тебя в свои дела. Смотри, в этом ящике стола письма моих друзей и копии моих собственных писем. Прочти те, что покажутся тебе самыми интересными. За некоторыми исключениями, все они написаны по-французски. Тогда, быть может, поймешь, что мои желания и надежды в ту ночь не были чрезмерными. Всего я не достиг, но добился многого. Прочти их. А я тем временем напишу в Берлин.
Он позвонил. Первым появился Али, и лорд приказал ему позвать Мирто. Вскоре в кабинет вошла служанка, и Гайде передала ей спящего ребенка, которого та унесла, прижимая к груди, словно бесценное сокровище.
Монте-Кристо сел к письменному столу, а Гайде поспешно развязала пачку писем. Большая часть посланий была адресована не лорду Хоупу, а людям, которые состояли у него на службе. Многие письма пришли ему из Парижа, Лондона и Нью-Йорка через тамошних друзей и имели совершенно незнакомые адреса. Вся корреспонденция была рассортирована по темам и по датам. В соответствующих местах были подложены письма самого Монте-Кристо, вернее — их копии. Таким образом, Гайде познакомилась с одной из самых удивительных переписок, какие когда-либо существовали. Приведем здесь содержание лишь самых важных писем.
МОНТЕ-КРИСТО И МОРМОНЫ
1. Письмо, адресованное фортери
«Уважаемый предводитель!
Когда мне впервые представилась возможность познакомиться с Вами, я изложил Вам свои взгляды на Церковь святых последнего дня и, как полагаю, побудил и Вас несколько изменить прежние воззрения. Я на деле выказал свои симпатии к этой церкви, вручив Вам сто тысяч долларов. Сегодня посылаю Вам чек на сумму вдвое больше. Человеку по имени Бертуа, который передаст его Вам, можно безусловно доверять во всем, что касается моих дел.
Постоянно помните, что колония перестанет быть тем, чем она является, если из ее жизни исчезнет религиозный дух. Правда, тогда я сказал Вам, что сила нового религиозного течения состоит прежде всего в освоении необжитых мест, в создании процветающих колоний. Я и сейчас того же мнения. Но никогда не позволяйте ослабнуть тем узам, что связывают воедино отдельных колонистов, — узам религии. Я указывал Вам, что в Вашем учении немало заблуждений, подчас просто смехотворных. Но даже с этими недочетами оно лучше полного безверия. Все эти необузданные, энергичные натуры, которые присоединяются к Вам, движимые бессознательной тягой к независимости, все эти воедино собранные волею случая дети разных наций пали бы вскоре духом и разбрелись кто куда, погубили бы все дело, если бы их не связывали друг с другом узы одной и той же религии, я бы даже сказал фанатизма. В Вашем вероучении не обошлось без изъянов, но со временем они сами собой исчезнут.
Позаботьтесь заполучить как можно больше приверженцев. Принимайте всякого, кто к вам приходит. Нет человека, который был бы настолько плох, чтобы из него не вышло ничего путного, и те, кто был исторгнут из Старого Света, подчас вполне могут приносить пользу здесь, где они не соприкасаются с этим Старым Светом. Но не забудьте о беспрекословном повиновении и железной дисциплине среди колонистов. В этом смысле я целиком согласен с тем, как Вы поступили с Вольфрамом, — это прежде всего для его же блага. Ведь, говоря откровенно, для мормонов он слишком хорош. Он талантлив, на другом, более подходящем поприще он способен действовать самостоятельно, на свой страх и риск, а в лоне Вашей церкви ему долгое время пришлось бы только повиноваться. Я позабочусь, чтобы его энергия не пропала втуне.
Вы спрашиваете мое мнение о многоженстве, и я немало размышлял на этот счет. С этим явлением я познакомился на Востоке и не нашел в нем ничего предосудительного. Правда, оно противоречит обычаям цивилизованного общества. Ясно и то, что одному мужчине, как подсказывает здравый смысл, вполне достаточно одной жены. В конце концов я все же пришел к выводу, что Вам следует сохранить это установление на деле, принципиально не высказываясь ни за, ни против. Это привлечет к Вам новых приверженцев, а чувственные натуры — не всегда самые плохие. Однако и здесь не следует допускать экстравагантности. Здесь также необходимо поддерживать порядок. Многоженство допустимо лишь в том случае, если обьиай или закон запрещает мужчине общаться с женщиной, которая ему не принадлежит. На Востоке это предписывают обычаи. Ни один турок, ни один перс не притронется к жене другого. Превратите этот обычай в закон и строго, пусть даже смертью, карайте за нарушение супружеской верности. Тогда среди приверженцев Вашей религии установятся нравы, которым позавидуют города цивилизованной Европы и Америки.
Вы интересуетесь, далее, что я сделал для Вас в Нью-Йорке. Вскоре я дам Вам об этом знать. Еще раз: поддерживайте дисциплину и порядок, а что касается Вас лично — остерегайтесь Уипки, который не внушает мне доверия.
Лорд Хоуп».
2. Письмо мистеру М., Государственному секретарю Североамериканских Соединенных Штатов
«Сэр! Ваши последние разъяснения по поводу американской политики я прочитал с величайшим интересом и чрезвычайно признателен Вам не только за доверие, которое Вы мне оказываете, но и за то время, которое Вы мне уделяете. В самом деле, Соединенным Штатам остается лишь благодарить судьбу, пославшую им такого государственного деятеля, который сочетает искушенность и осмотрительность европейского дипломата со смелостью американца.
Вы хотели узнать от меня некоторые подробности относительно Калифорнии. Сообщаю их Вам в прилагаемой памятной записке, поскольку описание этого края недопустимо удлинило бы письмо. Вы совершенно правы, проявляя к нему большое внимание. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что раньше или позже Калифорния должна стать частью Соединенных Штатов, и я со своей стороны делаю все возможное, чтобы подготовить ее присоединение к Федерации.
Вам угодно было знать, насколько серьезно мое покровительство мормонам. Оно совершенно серьезно! Я основательно изучил верования, нравы и достижения этих людей и пришел к убеждению, что перед ними большое будущее. Тот факт, что их религия весьма несовершенна, не меняет существа дела. Она устраивает провинциалов, охотников, трапперов, всех переселенцев из Ирландии, Шотландии, Швеции и Германии.
Поэтому (я вновь возвращаюсь к прежней теме) главным условием продолжения наших теперешних отношений я делаю одно, а именно: чтобы правительство Соединенных Штатов не чинило мормонам существенных препятствий. Пусть оно делает вид, будто не поощряет распространение их учения, — с этим я не только согласен, но даже желаю этого, ибо преследуемая секта растет быстрее той, которой оказывают покровительство. Однако упомянутые препятствия должны быть мнимыми. Предоставьте мормонам свободу действий. Вы увидите, что в дальнейшем Штатам не придется жалеть об этом. Я собственными глазами убедился, как удивительно ведут колонизацию эти люди. Через несколько лет Дезерет превратится в крупный город; не пройдет и двадцати лет, и Юту будут упоминать в числе самых процветающих штатов страны.
Поэтому передайте мистеру Т., что такое — хотя и тайное — покровительство мормонам я выдвигаю в качестве главного условия оказываемой ему поддержки. Второе мое условие известно. Оно касается проблемы рабства. Если мистер Т. и не может прямо выступить против рабства, он должен взять на себя обязательство осудить его хотя бы в принципе и заявить протест против его введения в новых штатах. Я в свою очередь позабочусь о том, чтобы у мормонов не родилась злополучная идея держать рабов. Если мистер Т. согласится с моими условиями, я предоставлю в его распоряжение пять миллионов долларов в надежде, что он достигнет своей цели.
В последнем письме Вы назвали мне некоторых достойных отцов семейств, которые заслуживают поддержки. Если Вы убеждены, что когда-нибудь эти люди будут творить добро и смогут быть полезными обществу, начинайте постепенно оказывать им денежную помощь. Для этой цели я прилагаю к письму чек на пятьдесят тысяч долларов. Попытайтесь потом устроить дело таким образом, чтобы эти люди оказались в различных штатах федерации. Важно, чтобы подобные им — порядочные, дельные — люди распространились по всему миру. Что касается Нью-Йорка, в своих планах я почти не принимаю его в расчет. Он превратится во второй Париж или Лондон и в дальнейшем будет служить всего одной цели: по нему станут судить о глубине падения Америки.
Позвольте на этом проститься с Вами и заверить, что я буду с нетерпением ожидать очередного письма от Вас и с еще большим интересом прочту его.
Лорд Хоуп».
МОНТЕ-КРИСТО И ВОЛЬФРАМ
1. Письмо банкира Натана из Нового Орлеана к лорду
«Милорд!
С радостью пользуюсь возможностью оказать Вам услугу, ибо для меня это — большое счастье. Я никогда не забуду, милорд, что именно Вы поддержали пошатнувшийся кредит моего банка, помогли мне произвести платежи и вернули честное имя. Ваши наставления по поводу того, как мне следует вести себя с молодым человеком, который вручит мне Ваш чек, долгое время оставались нереализованными, и я уже начал опасаться, что буду лишен возможности что-то сделать для Вас. Однако в один прекрасный день в нашей конторе появился неизвестный молодой человек, в котором я тотчас же признал описанного Вами Вольфрама.
Он был очень бледен, выглядел весьма удрученным и подавленным, хотя одет был опрятно, пусть и несколько непривычно. По всему было видно, что это немец.
«Сэр, — сказал он, обратившись ко мне, — вы не получали поручения принять тысячу долларов от лица по имени Вольфрам для господина, который мне неизвестен?»
«Получал, — ответил я. — Я получил такое поручение месяца два назад».
«Я и есть тот самый Вольфрам! — ответил он. — Я не мог вернуть эту тысячу долларов. Я и сейчас не в состоянии сделать это. Впрочем, тот господин и не назначил определенного срока».
«Верно, — сказал я, придавая своему лицу, как вы мне наказывали, официальное выражение. — Однако почему вы не можете заплатить?»
«Со мной случилось несчастье, — ответил он. — Вначале, когда я добирался до ваших мест, заболела моя невеста, что была вместе со мной, и мне пришлось целых три недели ухаживать за ней. Беда застигла нас в пустыне, и мы были на краю гибели, когда встретили всадника, который поделился с нами своими запасами пищи и тем спас нас. Человек, похожий на квакера, был мне незнаком, хотя еще раньше, в городе Солт-Лейк-Сити, мне довелось обменяться с ним несколькими словами. Он указал нам путь в Луизиану, а оттуда велел мне направиться в Новый Орлеан и здесь, ссылаясь на него, обратиться в банкирский дом „Братья Натан“. Напоследок он вручил мне тысячедолларовый банкнот, и я дал ему слово вернуть эти деньги вам. Когда я со своей невестой добрался наконец до верховьев Ред-Ривер, я был настолько измучен, что нам пришлось купить лошадей. На это ушла часть наших денег. Правда, когда мы оказались на Миссисипи и могли сесть на пароход, я опять продал наших лошадей, но выручил за них только половину того, что потратил. Едва мы прибыли в Новый Орлеан, как меня свалила болезнь, и вот, немного оправившись, я первым делом явился к вам. Чудо, что я вообще остался жив после желтой лихорадки. За все это время я, конечно, не заработал ни цента, а в чужом городе потратил гораздо больше, чем рассчитывал. От той тысячи долларов у меня осталось всего триста. Если бы мне пришлось вернуть их теперь, я остался бы нищим».
«Тот господин не назначил срока, — сказал я. — Поэтому оставьте деньги себе. Теперь вы здоровы и можете работать».
«Надеюсь, — ответил он. — Но в незнакомом городе, тем более здесь, в Новом Орлеане, где так придирчивы к приезжим, мне будет нелегко подыскать место. Тот господин, имени которого я не знаю…»
«Мистер Стенли», — подсказал я, как Вы велели мне отрекомендовать Вас, милорд.
«Так вот, мистер Стенли, — продолжал он, — направил меня к вам. Он сказал, что с вашей помощью мне, возможно, удастся получить работу».
«Мистер Стенли писал мне что-то в этом роде, — ответил я все ещё холодно и официально, верный порученной мне роли. — Посмотрим, что можно предпринять».
Он оставил мне свой адрес (он поселился в пригороде) и ушел. Этот молодой человек произвел на меня благоприятное впечатление, милорд, и уже заинтересовал меня. Не теряя времени, я поспешил навести о нем более подробные справки и убедился, что он сказал мне чистую правду. Три недели кряду он страдал от желтой лихорадки, находясь между жизнью и смертью. Его спутница или невеста, которую считали очень привлекательной, не покидала больного ни на минуту, хотя сама, говорят, была очень измучена и истощена. На следующий же день я разыскал эту пару. Когда я сказал молодому человеку, что ему найдется работа на строительстве порта, он сначала очень обрадовался. Однако радость его несколько уменьшилась, когда выяснилось, что его ожидает ничтожный заработок и весьма скромное положение. Тем не менее на его лице я не обнаружил ни малейшего намека на недовольство.
Мне стало довольно тяжело играть перед этой молодой парой ту роль, милорд, какую Вы мне поручили. Но я исполню ее до конца. Вот уже восемь дней, как Вольфрам трудится на стройке простым рабочим. Ему пришлось снять еще более скромное жилье вблизи порта. Воздух там нездоровый, и я всерьез опасаюсь, что ни он, ни его невеста не вынесут вредных испарений.
Вот как далеко зашло дело. Жду Ваших дальнейших распоряжений, милорд.
Джон Натан».
2. Письмо лорда Натану
«Дорогой друг!
Если уж Вы пишете, что Ваши чувства в известной мере уязвлены тем впечатлением, какое производит на Вас судьба этих молодых людей, позволю себе заверить Вас, что испытываю к ним еще большее сострадание, ибо ничего так страстно не желаю, как того, чтобы в будущем они были по-настоящему счастливы. Однако именно это желание и вынуждает меня вести себя сегодня таким образом. Вольфрам доказал, что постепенно научился переносить невзгоды. Но в состоянии ли он вынести счастье, пока неясно, а, по моему мнению, счастливо умеет жить лишь тот, кто испытал как можно больше страданий.
Так что не будем забегать вперед! Будем воздвигать перед нашей молодой парой одно препятствие за другим, чтобы сделать их жизнь нелегкой. Главное — не зайти слишком далеко. Предоставляю Вам следить за предохранительным клапаном, чтобы паровой котел не взорвался. Чтобы наши подопечные болели, допускать нельзя; Вам следует об этом позаботиться. Однако Вольфраму нужно создать условия, которые привели бы его в состояние, близкое к отчаянию. У него не должно быть возможности откладывать деньги на черный день. Пусть думает, что вечно будет пребывать в нужде и бедности. Все, кому он вынужден повиноваться, должны третировать его. Нельзя разрешать ему жениться на Амелии. Если он все это вынесет и останется достойным человеком, тогда, друг мой, ему будет оказана помощь. Но пока я не до конца доверяю ему — испытательный срок был слишком непродолжительным. Жду от Вас вестей не позднее чем через полтора месяца. Надеюсь, до того времени что-то прояснится.
Постарайтесь узнать фамилию молодого человека! Не умаляйте значения тех услуг, какие Вы мне оказываете. Что может быть тяжелее для Вас, чем поступать вопреки велению своего доброго сердца!
Лорд Хоуп».
3. Письмо Натана к лорду
«Милорд!
Никогда бы не поверил, что мне будет так трудно оказать Вам любезность — причем такую незначительную! Никогда не думал, что так тяжело не давать воли своим чувствам и воздерживаться от помощи и поддержки!
Я навестил известную Вам пару вскоре после получения второго Вашего письма. Молодых людей я нашел в состоянии, которое внешне напоминает полнейшее спокойствие и самообладание, а по существу свидетельствует о весьма мрачном настрое. Шаги, предпринятые мной по Вашему требованию, уже начали давать результаты. Чиновник в Управлении строительством порта, которому подчинен Вольфрам, обошелся с ним очень строго. Молодой человек как-то высказался в том смысле, что при составлении проекта была допущена ошибка, и одного только замечания такого рода оказалось достаточно — не считая моих собственных шагов в этом направлении, — чтобы настроить начальника против юноши. Ему теперь стали поручать самые тяжелые и неприятные работы. Те, с кем ему приходится работать (а среди них встречаются грубые, неотесанные типы!), тоже не слишком жалуют Вольфрама, поскольку он сторонится их компании и не заглядывает в пивные. В шесть утра он отправляется на работу, а в восемь вечера возвращается к невесте. Он лишен даже такого слабого утешения, как возможность заниматься делом поблизости от нее. По моему совету Амелия сняла жилье далеко от реки.
Некоторое время назад Вольфрам явился ко мне с жалобой, что его женитьбе на Амелии чинят всяческие препятствия, ибо хотят помешать браку бедных переселенцев. На самом же деле никаких препятствий в Новом Орлеане не существует: здесь венчают любую пару, которая этого пожелает. Я не мог открыть расстроенному молодому человеку, что в этих трудностях повинен Ваш покорный слуга. Он удалился очень опечаленный.
Во время одного из моих посещений Амелия робко призналась, что начала искать заказчиков, чтобы заработать немного денег рукоделием. Я лишил ее и этой надежды, сказав, что связь с Вольфрамом закроет перед ней двери приличных семейств. И он, и она почувствовали себя глубоко несчастными!
Кажется, сама судьба с Вами заодно, дорогой друг! Три недели назад среди рабочих, строящих порт, вспыхнули волнения, и, хотя мне доподлинно известно, что Вольфрам к ним совершенно непричастен, всю вину свалили на него. Вот что такое нелюбовь начальства! Рабочие, которые, как я уже писал, нелестно отзываются о нем, даже не потрудились оправдать его, и Вольфрама на восемь суток посадили в тюрьму.
— Гайде, — сказал Дантес своей красавице жене, — я решил покинуть Калифорнию и вернуться в Европу.
— Давай уедем отсюда, Эдмон. Я давно знала, чтотебе не захочется остаться здесь навсегда, — ответила Гайде.
— Дело не в этом, — продолжал Монте-Кристо. — Когда я добирался сюда, когда отыскивал этот укромный уголок земли, я жаждал одиночества, жаждал уединения. Борьба с несправедливостью, которую я вел, осуществление моих замыслов потребовали от меня напряжения всех сил. Я достиг своей цели, добился даже большего, чем ожидал, и тогда мне захотелось побыть наедине с самим собой, оглянуться на прошлое и обдумать планы на будущее. Я не предполагал, что случай сделает меня владельцем таких богатств, каких у меня никогда прежде не было. Эти сокровища изменили мои планы — у меня появилась возможность расширить и пересмотреть их. Теперь в моих руках сосредоточены богатства, каких не имеет, наверное, ни один человек на земле. Здесь, в Калифорнии, я основал колонию, которая будет расти и расцветать даже в мое отсутствие. Никаких дополнительных богатств мне больше не нужно, и я могу покинуть гору Желаний. В Европе обо мне, пожалуй, забыли, и я могу вновь появиться там, не опасаясь, что буду сразу же узнан.
— Так ты опять намерен окунуться в водоворот светской жизни, Эдмон? — спросила Гайде.
— С каким страхом ты это спросила, дорогая! Разве ты против?
— О нет, Эдмон, нет! Но в Париже, помню, ты редко бывал со мной.
— Так вот в чем причина! Ты боишься, что сутолока и хаос, царящие в Европе, отнимут у тебя мужа, — улыбаясь, прервал ее Дантес. — Не бойся! Я не собираюсь возвращаться в Париж, по крайней мере надолго. Я буду все время с тобой. Но там, по ту сторону океана, произошло немало такого, что вынуждает меня находиться поближе к тем, чьи судьбы не безразличны мне.
— Эдмон, я давно уже собираюсь спросить тебя: как ты находишь Вильфора? Ведь ты надеялся, что здесь к нему вернется рассудок, — перебила мужа Гайде.
— Увы, мои надежды не оправдались, — ответил Монте-Кристо. — Может быть, для него даже лучше, что он не в состоянии оглянуться на свое прошлое, которое так ужасно. Я рассчитываю лишь на одно, последнее средство — на то мгновение, когда он вновь увидит Валентину. Это его дочь, и он уверен, что ее тоже нет в живых. Он всегда любил ее. Пожалуй, даже хорошо, если рассудок вернется к нему не раньше, чем он увидит свою Валентину, — осознав, что она жива, несчастный найдет в этом утешение.
— Боже, какая страшная судьба! — воскликнула Гайде. — Знать, что твои родные отравлены твоей женой, испытать невыносимые нравственные муки неизбежного выбора между долгом, предписывающим тебе предъявить ей обвинение, и любовью к ней, затем в один и тот же день обнаружить, что эта женщина покончила с собой, отравив и твоего сына, и что злополучный убийца Бенедетто тоже твой собственный сын! Это ужасно!
— Не напоминай мне об этом, Гайде, прошу тебя! — скорбно сказал Дантес. — Вопреки моему желанию месть моя зашла слишком далеко. Я намеревался лишить Вильфора только его блестящего положения, я хотел, чтобы он вместе с Валентиной и своим законным сыном обосновался вдали от Парижа и зажил тихой, неприметной жизнью. Я не мог даже предположить, что все сложится именно так. Но Бог поможет мне поправить дело и искупить зло, какое я причинил Вильфору, добром, которое я сделаю для других.
— Даже когда ты покинул Европу, злой рок продолжал преследовать участников этой трагедии. Помнишь, аббат писал тебе, что баронесса Данглар погибла от руки того самого Бенедетто?
— Все это так, но я здесь ни при чем. Не моя вина, что французское правосудие упустило преступника, позволило ему целых два года разгуливать на свободе. Да и кому могла прийти мысль, что сын способен убить собственную мать?! В Лондоне его едва не схватили, но он вновь ускользнул, и одному Богу известно, куда ведет его преступная стезя.
— А не задумал ли он отомстить тебе? — озабоченно спросила Гайде.
— Я размышлял об этом. Что ж, причины у него есть. Но я не боюсь его.
— Давай прекратим этот тягостный разговор! Поговорим о более приятных вещах, — предложила Гайде. — Что стало с той француженкой, дочерью де Морсера, которая оказалась у мормонов?
— Ничего определенного о ее будущем сказать пока не могу. Судьба этой девушки зависит от того, как поведет себя человек, за которым она последовала. Но я надеюсь, она будет с ним счастлива. Удивительно, как случай привел ко мне человека, которого я мог бы безуспешно искать не один год. Помнишь, я говорил тебе о неком Вольфраме, что осмелился противиться мне в моем собственном доме. Несмотря на это, он уже при первой встрече запал мне в душу, ибо я распознал в нем решительный характер, силу воли и сильно развитое, хотя и ложно понятое, самолюбие. Я сразу же решил взять его под свое покровительство, а когда услышал, что Амелия его возлюбленная, — понял, что его спасение только в этой любви. Ожидания не обманули меня. Я послал Амелию назад к мормонам. Я предвидел, что Вольфрам неизбежно будет противиться этим людям, а в конце концов вместе с Амелией покинет их. Каждую неделю я получаю известия от Бертуа. Однажды и я побывал там, чтобы собственными глазами увидеть, как живут мормоны и каково положение молодых людей. Я рассказывал тебе и об их побеге с Большого Соленого озера, и о моей встрече с ними. А теперь самое главное. Бертуа написал мне, что Вольфрам, уединившись на острове, просил у него оружие и в благодарность подарил ему кольцо. Я поручил Бертуа, как ты знаешь, сообщать мне обо всем, что касается Вольфрама. Он передал мне и это кольцо, на внутренней поверхности которого выгравировано какое-то имя. По словам Вольфрама, это кольцо — величайшая для него ценность, оно принадлежало его отцу. На кольце мы обнаружили имя Бюхтинг.
— Бюхтинг? И что же означает это имя? — удивилась Гайде.
— Так звали умирающего, сообщившего мне об этой золотой жиле, а Вольфрам, несомненно, его сын! Я уже получил из Парижа и Берлина известия, что сын несчастного Бюхтинга, некий Вольфрам, перебрался из Берлина в Париж, а оттуда с какой-то молодой девушкой отправился в Америку. Теперь я почти уверен, что наш Вольфрам — сын человека, которому я обязан второй — большей — половиной моих богатств.
— Какое странное стечение обстоятельств! — воскликнула Гайде. — Но как бы там ни было, ты должен отдать ему часть этих сокровищ!
— Несомненно! — ответил Монте-Кристо. — Впрочем, Вольфрам еще не подозревает о своем богатстве. По моему мнению, он пока не в состоянии правильно им распорядиться, и поэтому получит его не раньше, чем оно действительно будет ему полезно, — другими словами, когда он станет настолько равнодушным к деньгам, что начнет относиться к своему состоянию всего лишь как средству помочь ближнему.
— Ты считаешь, это время еще не наступило?
— Полагаю, что нет, — ответил Дантес. — Впрочем, можешь убедиться сама. Я уже давно собираюсь посвятить тебя в свои дела. Смотри, в этом ящике стола письма моих друзей и копии моих собственных писем. Прочти те, что покажутся тебе самыми интересными. За некоторыми исключениями, все они написаны по-французски. Тогда, быть может, поймешь, что мои желания и надежды в ту ночь не были чрезмерными. Всего я не достиг, но добился многого. Прочти их. А я тем временем напишу в Берлин.
Он позвонил. Первым появился Али, и лорд приказал ему позвать Мирто. Вскоре в кабинет вошла служанка, и Гайде передала ей спящего ребенка, которого та унесла, прижимая к груди, словно бесценное сокровище.
Монте-Кристо сел к письменному столу, а Гайде поспешно развязала пачку писем. Большая часть посланий была адресована не лорду Хоупу, а людям, которые состояли у него на службе. Многие письма пришли ему из Парижа, Лондона и Нью-Йорка через тамошних друзей и имели совершенно незнакомые адреса. Вся корреспонденция была рассортирована по темам и по датам. В соответствующих местах были подложены письма самого Монте-Кристо, вернее — их копии. Таким образом, Гайде познакомилась с одной из самых удивительных переписок, какие когда-либо существовали. Приведем здесь содержание лишь самых важных писем.
МОНТЕ-КРИСТО И МОРМОНЫ
1. Письмо, адресованное фортери
«Уважаемый предводитель!
Когда мне впервые представилась возможность познакомиться с Вами, я изложил Вам свои взгляды на Церковь святых последнего дня и, как полагаю, побудил и Вас несколько изменить прежние воззрения. Я на деле выказал свои симпатии к этой церкви, вручив Вам сто тысяч долларов. Сегодня посылаю Вам чек на сумму вдвое больше. Человеку по имени Бертуа, который передаст его Вам, можно безусловно доверять во всем, что касается моих дел.
Постоянно помните, что колония перестанет быть тем, чем она является, если из ее жизни исчезнет религиозный дух. Правда, тогда я сказал Вам, что сила нового религиозного течения состоит прежде всего в освоении необжитых мест, в создании процветающих колоний. Я и сейчас того же мнения. Но никогда не позволяйте ослабнуть тем узам, что связывают воедино отдельных колонистов, — узам религии. Я указывал Вам, что в Вашем учении немало заблуждений, подчас просто смехотворных. Но даже с этими недочетами оно лучше полного безверия. Все эти необузданные, энергичные натуры, которые присоединяются к Вам, движимые бессознательной тягой к независимости, все эти воедино собранные волею случая дети разных наций пали бы вскоре духом и разбрелись кто куда, погубили бы все дело, если бы их не связывали друг с другом узы одной и той же религии, я бы даже сказал фанатизма. В Вашем вероучении не обошлось без изъянов, но со временем они сами собой исчезнут.
Позаботьтесь заполучить как можно больше приверженцев. Принимайте всякого, кто к вам приходит. Нет человека, который был бы настолько плох, чтобы из него не вышло ничего путного, и те, кто был исторгнут из Старого Света, подчас вполне могут приносить пользу здесь, где они не соприкасаются с этим Старым Светом. Но не забудьте о беспрекословном повиновении и железной дисциплине среди колонистов. В этом смысле я целиком согласен с тем, как Вы поступили с Вольфрамом, — это прежде всего для его же блага. Ведь, говоря откровенно, для мормонов он слишком хорош. Он талантлив, на другом, более подходящем поприще он способен действовать самостоятельно, на свой страх и риск, а в лоне Вашей церкви ему долгое время пришлось бы только повиноваться. Я позабочусь, чтобы его энергия не пропала втуне.
Вы спрашиваете мое мнение о многоженстве, и я немало размышлял на этот счет. С этим явлением я познакомился на Востоке и не нашел в нем ничего предосудительного. Правда, оно противоречит обычаям цивилизованного общества. Ясно и то, что одному мужчине, как подсказывает здравый смысл, вполне достаточно одной жены. В конце концов я все же пришел к выводу, что Вам следует сохранить это установление на деле, принципиально не высказываясь ни за, ни против. Это привлечет к Вам новых приверженцев, а чувственные натуры — не всегда самые плохие. Однако и здесь не следует допускать экстравагантности. Здесь также необходимо поддерживать порядок. Многоженство допустимо лишь в том случае, если обьиай или закон запрещает мужчине общаться с женщиной, которая ему не принадлежит. На Востоке это предписывают обычаи. Ни один турок, ни один перс не притронется к жене другого. Превратите этот обычай в закон и строго, пусть даже смертью, карайте за нарушение супружеской верности. Тогда среди приверженцев Вашей религии установятся нравы, которым позавидуют города цивилизованной Европы и Америки.
Вы интересуетесь, далее, что я сделал для Вас в Нью-Йорке. Вскоре я дам Вам об этом знать. Еще раз: поддерживайте дисциплину и порядок, а что касается Вас лично — остерегайтесь Уипки, который не внушает мне доверия.
Лорд Хоуп».
2. Письмо мистеру М., Государственному секретарю Североамериканских Соединенных Штатов
«Сэр! Ваши последние разъяснения по поводу американской политики я прочитал с величайшим интересом и чрезвычайно признателен Вам не только за доверие, которое Вы мне оказываете, но и за то время, которое Вы мне уделяете. В самом деле, Соединенным Штатам остается лишь благодарить судьбу, пославшую им такого государственного деятеля, который сочетает искушенность и осмотрительность европейского дипломата со смелостью американца.
Вы хотели узнать от меня некоторые подробности относительно Калифорнии. Сообщаю их Вам в прилагаемой памятной записке, поскольку описание этого края недопустимо удлинило бы письмо. Вы совершенно правы, проявляя к нему большое внимание. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что раньше или позже Калифорния должна стать частью Соединенных Штатов, и я со своей стороны делаю все возможное, чтобы подготовить ее присоединение к Федерации.
Вам угодно было знать, насколько серьезно мое покровительство мормонам. Оно совершенно серьезно! Я основательно изучил верования, нравы и достижения этих людей и пришел к убеждению, что перед ними большое будущее. Тот факт, что их религия весьма несовершенна, не меняет существа дела. Она устраивает провинциалов, охотников, трапперов, всех переселенцев из Ирландии, Шотландии, Швеции и Германии.
Поэтому (я вновь возвращаюсь к прежней теме) главным условием продолжения наших теперешних отношений я делаю одно, а именно: чтобы правительство Соединенных Штатов не чинило мормонам существенных препятствий. Пусть оно делает вид, будто не поощряет распространение их учения, — с этим я не только согласен, но даже желаю этого, ибо преследуемая секта растет быстрее той, которой оказывают покровительство. Однако упомянутые препятствия должны быть мнимыми. Предоставьте мормонам свободу действий. Вы увидите, что в дальнейшем Штатам не придется жалеть об этом. Я собственными глазами убедился, как удивительно ведут колонизацию эти люди. Через несколько лет Дезерет превратится в крупный город; не пройдет и двадцати лет, и Юту будут упоминать в числе самых процветающих штатов страны.
Поэтому передайте мистеру Т., что такое — хотя и тайное — покровительство мормонам я выдвигаю в качестве главного условия оказываемой ему поддержки. Второе мое условие известно. Оно касается проблемы рабства. Если мистер Т. и не может прямо выступить против рабства, он должен взять на себя обязательство осудить его хотя бы в принципе и заявить протест против его введения в новых штатах. Я в свою очередь позабочусь о том, чтобы у мормонов не родилась злополучная идея держать рабов. Если мистер Т. согласится с моими условиями, я предоставлю в его распоряжение пять миллионов долларов в надежде, что он достигнет своей цели.
В последнем письме Вы назвали мне некоторых достойных отцов семейств, которые заслуживают поддержки. Если Вы убеждены, что когда-нибудь эти люди будут творить добро и смогут быть полезными обществу, начинайте постепенно оказывать им денежную помощь. Для этой цели я прилагаю к письму чек на пятьдесят тысяч долларов. Попытайтесь потом устроить дело таким образом, чтобы эти люди оказались в различных штатах федерации. Важно, чтобы подобные им — порядочные, дельные — люди распространились по всему миру. Что касается Нью-Йорка, в своих планах я почти не принимаю его в расчет. Он превратится во второй Париж или Лондон и в дальнейшем будет служить всего одной цели: по нему станут судить о глубине падения Америки.
Позвольте на этом проститься с Вами и заверить, что я буду с нетерпением ожидать очередного письма от Вас и с еще большим интересом прочту его.
Лорд Хоуп».
МОНТЕ-КРИСТО И ВОЛЬФРАМ
1. Письмо банкира Натана из Нового Орлеана к лорду
«Милорд!
С радостью пользуюсь возможностью оказать Вам услугу, ибо для меня это — большое счастье. Я никогда не забуду, милорд, что именно Вы поддержали пошатнувшийся кредит моего банка, помогли мне произвести платежи и вернули честное имя. Ваши наставления по поводу того, как мне следует вести себя с молодым человеком, который вручит мне Ваш чек, долгое время оставались нереализованными, и я уже начал опасаться, что буду лишен возможности что-то сделать для Вас. Однако в один прекрасный день в нашей конторе появился неизвестный молодой человек, в котором я тотчас же признал описанного Вами Вольфрама.
Он был очень бледен, выглядел весьма удрученным и подавленным, хотя одет был опрятно, пусть и несколько непривычно. По всему было видно, что это немец.
«Сэр, — сказал он, обратившись ко мне, — вы не получали поручения принять тысячу долларов от лица по имени Вольфрам для господина, который мне неизвестен?»
«Получал, — ответил я. — Я получил такое поручение месяца два назад».
«Я и есть тот самый Вольфрам! — ответил он. — Я не мог вернуть эту тысячу долларов. Я и сейчас не в состоянии сделать это. Впрочем, тот господин и не назначил определенного срока».
«Верно, — сказал я, придавая своему лицу, как вы мне наказывали, официальное выражение. — Однако почему вы не можете заплатить?»
«Со мной случилось несчастье, — ответил он. — Вначале, когда я добирался до ваших мест, заболела моя невеста, что была вместе со мной, и мне пришлось целых три недели ухаживать за ней. Беда застигла нас в пустыне, и мы были на краю гибели, когда встретили всадника, который поделился с нами своими запасами пищи и тем спас нас. Человек, похожий на квакера, был мне незнаком, хотя еще раньше, в городе Солт-Лейк-Сити, мне довелось обменяться с ним несколькими словами. Он указал нам путь в Луизиану, а оттуда велел мне направиться в Новый Орлеан и здесь, ссылаясь на него, обратиться в банкирский дом „Братья Натан“. Напоследок он вручил мне тысячедолларовый банкнот, и я дал ему слово вернуть эти деньги вам. Когда я со своей невестой добрался наконец до верховьев Ред-Ривер, я был настолько измучен, что нам пришлось купить лошадей. На это ушла часть наших денег. Правда, когда мы оказались на Миссисипи и могли сесть на пароход, я опять продал наших лошадей, но выручил за них только половину того, что потратил. Едва мы прибыли в Новый Орлеан, как меня свалила болезнь, и вот, немного оправившись, я первым делом явился к вам. Чудо, что я вообще остался жив после желтой лихорадки. За все это время я, конечно, не заработал ни цента, а в чужом городе потратил гораздо больше, чем рассчитывал. От той тысячи долларов у меня осталось всего триста. Если бы мне пришлось вернуть их теперь, я остался бы нищим».
«Тот господин не назначил срока, — сказал я. — Поэтому оставьте деньги себе. Теперь вы здоровы и можете работать».
«Надеюсь, — ответил он. — Но в незнакомом городе, тем более здесь, в Новом Орлеане, где так придирчивы к приезжим, мне будет нелегко подыскать место. Тот господин, имени которого я не знаю…»
«Мистер Стенли», — подсказал я, как Вы велели мне отрекомендовать Вас, милорд.
«Так вот, мистер Стенли, — продолжал он, — направил меня к вам. Он сказал, что с вашей помощью мне, возможно, удастся получить работу».
«Мистер Стенли писал мне что-то в этом роде, — ответил я все ещё холодно и официально, верный порученной мне роли. — Посмотрим, что можно предпринять».
Он оставил мне свой адрес (он поселился в пригороде) и ушел. Этот молодой человек произвел на меня благоприятное впечатление, милорд, и уже заинтересовал меня. Не теряя времени, я поспешил навести о нем более подробные справки и убедился, что он сказал мне чистую правду. Три недели кряду он страдал от желтой лихорадки, находясь между жизнью и смертью. Его спутница или невеста, которую считали очень привлекательной, не покидала больного ни на минуту, хотя сама, говорят, была очень измучена и истощена. На следующий же день я разыскал эту пару. Когда я сказал молодому человеку, что ему найдется работа на строительстве порта, он сначала очень обрадовался. Однако радость его несколько уменьшилась, когда выяснилось, что его ожидает ничтожный заработок и весьма скромное положение. Тем не менее на его лице я не обнаружил ни малейшего намека на недовольство.
Мне стало довольно тяжело играть перед этой молодой парой ту роль, милорд, какую Вы мне поручили. Но я исполню ее до конца. Вот уже восемь дней, как Вольфрам трудится на стройке простым рабочим. Ему пришлось снять еще более скромное жилье вблизи порта. Воздух там нездоровый, и я всерьез опасаюсь, что ни он, ни его невеста не вынесут вредных испарений.
Вот как далеко зашло дело. Жду Ваших дальнейших распоряжений, милорд.
Джон Натан».
2. Письмо лорда Натану
«Дорогой друг!
Если уж Вы пишете, что Ваши чувства в известной мере уязвлены тем впечатлением, какое производит на Вас судьба этих молодых людей, позволю себе заверить Вас, что испытываю к ним еще большее сострадание, ибо ничего так страстно не желаю, как того, чтобы в будущем они были по-настоящему счастливы. Однако именно это желание и вынуждает меня вести себя сегодня таким образом. Вольфрам доказал, что постепенно научился переносить невзгоды. Но в состоянии ли он вынести счастье, пока неясно, а, по моему мнению, счастливо умеет жить лишь тот, кто испытал как можно больше страданий.
Так что не будем забегать вперед! Будем воздвигать перед нашей молодой парой одно препятствие за другим, чтобы сделать их жизнь нелегкой. Главное — не зайти слишком далеко. Предоставляю Вам следить за предохранительным клапаном, чтобы паровой котел не взорвался. Чтобы наши подопечные болели, допускать нельзя; Вам следует об этом позаботиться. Однако Вольфраму нужно создать условия, которые привели бы его в состояние, близкое к отчаянию. У него не должно быть возможности откладывать деньги на черный день. Пусть думает, что вечно будет пребывать в нужде и бедности. Все, кому он вынужден повиноваться, должны третировать его. Нельзя разрешать ему жениться на Амелии. Если он все это вынесет и останется достойным человеком, тогда, друг мой, ему будет оказана помощь. Но пока я не до конца доверяю ему — испытательный срок был слишком непродолжительным. Жду от Вас вестей не позднее чем через полтора месяца. Надеюсь, до того времени что-то прояснится.
Постарайтесь узнать фамилию молодого человека! Не умаляйте значения тех услуг, какие Вы мне оказываете. Что может быть тяжелее для Вас, чем поступать вопреки велению своего доброго сердца!
Лорд Хоуп».
3. Письмо Натана к лорду
«Милорд!
Никогда бы не поверил, что мне будет так трудно оказать Вам любезность — причем такую незначительную! Никогда не думал, что так тяжело не давать воли своим чувствам и воздерживаться от помощи и поддержки!
Я навестил известную Вам пару вскоре после получения второго Вашего письма. Молодых людей я нашел в состоянии, которое внешне напоминает полнейшее спокойствие и самообладание, а по существу свидетельствует о весьма мрачном настрое. Шаги, предпринятые мной по Вашему требованию, уже начали давать результаты. Чиновник в Управлении строительством порта, которому подчинен Вольфрам, обошелся с ним очень строго. Молодой человек как-то высказался в том смысле, что при составлении проекта была допущена ошибка, и одного только замечания такого рода оказалось достаточно — не считая моих собственных шагов в этом направлении, — чтобы настроить начальника против юноши. Ему теперь стали поручать самые тяжелые и неприятные работы. Те, с кем ему приходится работать (а среди них встречаются грубые, неотесанные типы!), тоже не слишком жалуют Вольфрама, поскольку он сторонится их компании и не заглядывает в пивные. В шесть утра он отправляется на работу, а в восемь вечера возвращается к невесте. Он лишен даже такого слабого утешения, как возможность заниматься делом поблизости от нее. По моему совету Амелия сняла жилье далеко от реки.
Некоторое время назад Вольфрам явился ко мне с жалобой, что его женитьбе на Амелии чинят всяческие препятствия, ибо хотят помешать браку бедных переселенцев. На самом же деле никаких препятствий в Новом Орлеане не существует: здесь венчают любую пару, которая этого пожелает. Я не мог открыть расстроенному молодому человеку, что в этих трудностях повинен Ваш покорный слуга. Он удалился очень опечаленный.
Во время одного из моих посещений Амелия робко призналась, что начала искать заказчиков, чтобы заработать немного денег рукоделием. Я лишил ее и этой надежды, сказав, что связь с Вольфрамом закроет перед ней двери приличных семейств. И он, и она почувствовали себя глубоко несчастными!
Кажется, сама судьба с Вами заодно, дорогой друг! Три недели назад среди рабочих, строящих порт, вспыхнули волнения, и, хотя мне доподлинно известно, что Вольфрам к ним совершенно непричастен, всю вину свалили на него. Вот что такое нелюбовь начальства! Рабочие, которые, как я уже писал, нелестно отзываются о нем, даже не потрудились оправдать его, и Вольфрама на восемь суток посадили в тюрьму.