Страница:
Как описать наполнивший пещеру нечеловеческий вой, как передать этот вопль ужаса и отчаяния, как воссоздать картину всеобщего смятения и оцепенения! Пламя постепенно разгоралось, пожирая все новые и новые фашины. Огненная стена у входа росла, и густой удушливый дым медленно полз в пещеру, вначале распространяясь под ее сводом и затем опускаясь все ниже. На мгновение и Альбер потерял самообладание: к подобной смерти он не был готов!
Вдруг он вспомнил о втором выходе, о котором упоминал шейх. Среди криков отчаяния, раздававшихся вокруг, он искал главу племени. Вот Альбер, кажется, увидел наконец высокую фигуру шейха, спешащего в глубь пещеры, и, думая только о том, как бы спастись, круша все на своем пути, он стал пробиваться к нему. Его уже окутывал зловещий дым, уже последний проблеск дневного света померк в этом аду, он чувствовал, что ступает по человеческим телам, слышал кругом жуткие вопли, но не терял шейха из виду, не отставал от него. Прямо перед ним мелькало белое одеяние шейха, к которому присоединились еще несколько кабилов.
Что случилось с ним дальше, Альберу удалось вспомнить лишь с огромным трудом — вспомнить как кошмарный, неправдоподобный сон. Память подсказывала ему, что он боролся с кабилами, которые, обезумев от страха, убивали друг друга, что ему не давал дышать вездесущий дым и что в конце концов он оказался в узком проходе, где царил полный мрак. Словно из бесконечной дали до него доносился шум шагов и голоса идущих впереди кабилов, что позволяло ему ориентироваться в темноте. Дым преследовал его повсюду, пока наконец он не увидел над головой слабый свет и лежавших рядом в беспамятстве нескольких кабилов. Измученный до полусмерти, он тоже лишился сознания и рухнул наземь.
Нет, однако, лучшего средства вернуть к жизни обессиленного, потерявшего сознание воина, чем гром выстрелов, и Альбер услышал этот гром недалеко от себя. Он открыл глаза и приподнялся.
Только теперь он увидел, где находится. Это оказалась вершина той самой скалы, в толще которой была пещера, ставшая для кабилов роковой. Рядом с ним лежали шейх и трое незнакомых ему кабилов, также обессиленные до последней степени. В некотором отдалении он заметил группу конных арабов, готовых вступить в бой. Еще дальше вовсю кипело жаркое сражение между арабскими всадниками и пешими кабилами с одной стороны и французами — с другой.
Вскоре Альберу было суждено все узнать. Шейх глубоко вздохнул.
— Приди Бу Маза на четверть часа раньше, несчастья можно было бы избежать! — сказал он. — Но велик Аллах, и Мохаммед пророк его. Такова судьба! Покоримся воле Аллаха!
Итак, теперь с французами сражались опоздавшие совсем ненамного люди Бу Мазы. Альбер уже более не вспоминал о пережитом ужасе и все свои мысли направил на то, что его ожидало. Каким будет исход битвы?
Из слов шейха и его спутников Альбер понял, что Бу Маза сам командует своими людьми. Французы тоже попали в затруднительное положение. Их главные силы были сосредоточены в долине, у входа в пещеру.
Ожесточенный бой продолжался около часа. Наконец французам удалось пробиться на противоположную сторону долины и подняться на вершины. Но и они, видимо, понесли значительные потери, потому что уклонились от продолжения боя. Похоже, они были довольны, что избежали такого же разгрома, какой прежде учинили кабилам в злополучной пещере.
Вскоре снова явился французский парламентер. Альбер, вместе с шейхом и его спутниками присоединившийся к кабилам, отчетливо слышал все, что тот говорил. Командующий французскими частями велел передать: кабилы погибли в пещере, так как проявили неразумное упрямство, оказывая сопротивление, и уничтожили немало его лучших солдат. Если расплачиваться за это придется французам, захваченным в плен людьми Бу Мазы, он, командующий, также безжалостно казнит пленных кабилов.
Бу Маза — теперь Альбер уже видел его: истый араб со смуглым лицом и черной бородой — посовещался со своим окружением. Сначала, правда, захваченных французов собирались расстрелять, но, поскольку среди попавших в плен кабилов оказалось несколько родовитых, от мести воздержались. Бу Маза просил передать французскому командованию, что впоследствии они обсудят возможность обмена пленными, а до того времени он гарантирует захваченным французам безопасность.
Проводив парламентера, Бу Маза повернулся к шейху, который почтительно приблизился к нему и поцеловал полу его плаща.
— Я уже слышал, что ты спасся, и это радует меня, несмотря на несчастье! — сказал Бу Маза. — Аллах велик! Он решил испытать правоверных, прежде чем даровать им победу. Скольких ты спас?
— Еще этих троих, — ответил шейх. — Что касается его, — он указал на Альбера, — о нем я поговорю с тобой позже.
Увидев, что Бу Маза смотрит на него, Альбер с глубоким уважением поклонился ему.
— А сколько у тебя было людей? — опять спросил Бу Маза.
— Мужчин, способных носить оружие, — четыреста, — сказал шейх. — Кроме того, восемьдесят стариков, столько же женщин и двести детей. У нас было шестьсот лошадей и триста мулов. А спаслось нас всего четверо!
— Аллах велик! — воскликнул Бу Маза, простирая руки к небу. — Он отомстит за эти жертвы! Мы потеряли больше людей, чем в открытом бою. Нужно проверить, может быть, кого-то еще удастся спасти. Что ты скажешь на это?
— Не думаю, — ответил шейх, указывая на скалу. — Дым все еще просачивается через трещины.
Тем не менее были отданы распоряжения проникнуть в злополучную пещеру. Альбер тоже сомневался, чтобы кто-нибудь избежал гибели. Шейх сделал знак следовать за ним, и Альбер убедился, что и теперь продолжает находиться под наблюдением.
Вместе с кучкой кабилов он спустился в долину. Огромный костер у входа в пещеру продолжал дымиться. Полуобугленные фашины оттащили в стороны и открыли доступ свежему воздуху. Но войти внутрь удалось не сразу, лишь после того, как были убраны трупы задохнувшихся.
Альбер отвернулся, не в силах видеть лица, до неузнаваемости обезображенные смертельным страхом. Но он не мог не слышать рев взывающих к мести кабилов; он слышал их яростные вопли и временами невольно трепетал, опасаясь, что эти безумцы заглянут в его душу и узнают всю правду. Узнают, что он принадлежит к тем, кто совершил это чудовищное злодеяние. Он содрогнулся. Ведь он тоже француз, на его счету тоже немало кабилов, уничтоженных, правда, в бою! Но вместе с тем он спрашивал себя, допустимо ли такое по законам войны, не совершил ли командир, отдавший подобный приказ, ничем не оправданную жестокость.
Спустя час Альбер стоял лицом к лицу с предводителем кабилов. Шейх рассказал тому все, что было ему известно об Альбере, особенно подчеркнув причины, которые вызвали подозрения. Бу Маза слушал спокойно, внимательно, с серьезным лицом. Он не сводил глаз с Альбера, а тот, слишком хорошо зная, как много теперь поставлено на карту, придал своему лицу самое невозмутимое выражение.
Когда шейх закончил, дали сказать Альберу. Он повторил все, что уже сказал шейху, опроверг подозрения, которые навлек на него еврей. Бу Маза выслушал его столь же спокойно.
— Если этот человек сказал правду, — обратился он затем к шейху, — мы могли бы восполнить потери, которые понесли. Я слышал, что Ахмед-бей жив. Мы можем испытать этого человека. Каково расстояние до Билед-уль-Джерида, до жилища Ахмед-бея?
— На хорошей лошади я проскакал двенадцать дней без перерыва, — ответил Альбер.
— Хорошо, я дам тебе для сопровождения полсотни своих людей, — сказал Бу Маза. — Ты вернешься к Ахмед-бею и скажешь ему, что мы ждем его и его воинов. Если ты не найдешь жилища Ахмеда, если ты солгал, мои люди привезут тебя сюда и ты получишь по заслугам!
Альбер ждал этого, он давно предполагал, что кабилы предложат именно такое решение. Он был согласен — для него подворачивался самый удобный случай совершить побег к своим.
VIII. ЮДИФЬ
Вдруг он вспомнил о втором выходе, о котором упоминал шейх. Среди криков отчаяния, раздававшихся вокруг, он искал главу племени. Вот Альбер, кажется, увидел наконец высокую фигуру шейха, спешащего в глубь пещеры, и, думая только о том, как бы спастись, круша все на своем пути, он стал пробиваться к нему. Его уже окутывал зловещий дым, уже последний проблеск дневного света померк в этом аду, он чувствовал, что ступает по человеческим телам, слышал кругом жуткие вопли, но не терял шейха из виду, не отставал от него. Прямо перед ним мелькало белое одеяние шейха, к которому присоединились еще несколько кабилов.
Что случилось с ним дальше, Альберу удалось вспомнить лишь с огромным трудом — вспомнить как кошмарный, неправдоподобный сон. Память подсказывала ему, что он боролся с кабилами, которые, обезумев от страха, убивали друг друга, что ему не давал дышать вездесущий дым и что в конце концов он оказался в узком проходе, где царил полный мрак. Словно из бесконечной дали до него доносился шум шагов и голоса идущих впереди кабилов, что позволяло ему ориентироваться в темноте. Дым преследовал его повсюду, пока наконец он не увидел над головой слабый свет и лежавших рядом в беспамятстве нескольких кабилов. Измученный до полусмерти, он тоже лишился сознания и рухнул наземь.
Нет, однако, лучшего средства вернуть к жизни обессиленного, потерявшего сознание воина, чем гром выстрелов, и Альбер услышал этот гром недалеко от себя. Он открыл глаза и приподнялся.
Только теперь он увидел, где находится. Это оказалась вершина той самой скалы, в толще которой была пещера, ставшая для кабилов роковой. Рядом с ним лежали шейх и трое незнакомых ему кабилов, также обессиленные до последней степени. В некотором отдалении он заметил группу конных арабов, готовых вступить в бой. Еще дальше вовсю кипело жаркое сражение между арабскими всадниками и пешими кабилами с одной стороны и французами — с другой.
Вскоре Альберу было суждено все узнать. Шейх глубоко вздохнул.
— Приди Бу Маза на четверть часа раньше, несчастья можно было бы избежать! — сказал он. — Но велик Аллах, и Мохаммед пророк его. Такова судьба! Покоримся воле Аллаха!
Итак, теперь с французами сражались опоздавшие совсем ненамного люди Бу Мазы. Альбер уже более не вспоминал о пережитом ужасе и все свои мысли направил на то, что его ожидало. Каким будет исход битвы?
Из слов шейха и его спутников Альбер понял, что Бу Маза сам командует своими людьми. Французы тоже попали в затруднительное положение. Их главные силы были сосредоточены в долине, у входа в пещеру.
Ожесточенный бой продолжался около часа. Наконец французам удалось пробиться на противоположную сторону долины и подняться на вершины. Но и они, видимо, понесли значительные потери, потому что уклонились от продолжения боя. Похоже, они были довольны, что избежали такого же разгрома, какой прежде учинили кабилам в злополучной пещере.
Вскоре снова явился французский парламентер. Альбер, вместе с шейхом и его спутниками присоединившийся к кабилам, отчетливо слышал все, что тот говорил. Командующий французскими частями велел передать: кабилы погибли в пещере, так как проявили неразумное упрямство, оказывая сопротивление, и уничтожили немало его лучших солдат. Если расплачиваться за это придется французам, захваченным в плен людьми Бу Мазы, он, командующий, также безжалостно казнит пленных кабилов.
Бу Маза — теперь Альбер уже видел его: истый араб со смуглым лицом и черной бородой — посовещался со своим окружением. Сначала, правда, захваченных французов собирались расстрелять, но, поскольку среди попавших в плен кабилов оказалось несколько родовитых, от мести воздержались. Бу Маза просил передать французскому командованию, что впоследствии они обсудят возможность обмена пленными, а до того времени он гарантирует захваченным французам безопасность.
Проводив парламентера, Бу Маза повернулся к шейху, который почтительно приблизился к нему и поцеловал полу его плаща.
— Я уже слышал, что ты спасся, и это радует меня, несмотря на несчастье! — сказал Бу Маза. — Аллах велик! Он решил испытать правоверных, прежде чем даровать им победу. Скольких ты спас?
— Еще этих троих, — ответил шейх. — Что касается его, — он указал на Альбера, — о нем я поговорю с тобой позже.
Увидев, что Бу Маза смотрит на него, Альбер с глубоким уважением поклонился ему.
— А сколько у тебя было людей? — опять спросил Бу Маза.
— Мужчин, способных носить оружие, — четыреста, — сказал шейх. — Кроме того, восемьдесят стариков, столько же женщин и двести детей. У нас было шестьсот лошадей и триста мулов. А спаслось нас всего четверо!
— Аллах велик! — воскликнул Бу Маза, простирая руки к небу. — Он отомстит за эти жертвы! Мы потеряли больше людей, чем в открытом бою. Нужно проверить, может быть, кого-то еще удастся спасти. Что ты скажешь на это?
— Не думаю, — ответил шейх, указывая на скалу. — Дым все еще просачивается через трещины.
Тем не менее были отданы распоряжения проникнуть в злополучную пещеру. Альбер тоже сомневался, чтобы кто-нибудь избежал гибели. Шейх сделал знак следовать за ним, и Альбер убедился, что и теперь продолжает находиться под наблюдением.
Вместе с кучкой кабилов он спустился в долину. Огромный костер у входа в пещеру продолжал дымиться. Полуобугленные фашины оттащили в стороны и открыли доступ свежему воздуху. Но войти внутрь удалось не сразу, лишь после того, как были убраны трупы задохнувшихся.
Альбер отвернулся, не в силах видеть лица, до неузнаваемости обезображенные смертельным страхом. Но он не мог не слышать рев взывающих к мести кабилов; он слышал их яростные вопли и временами невольно трепетал, опасаясь, что эти безумцы заглянут в его душу и узнают всю правду. Узнают, что он принадлежит к тем, кто совершил это чудовищное злодеяние. Он содрогнулся. Ведь он тоже француз, на его счету тоже немало кабилов, уничтоженных, правда, в бою! Но вместе с тем он спрашивал себя, допустимо ли такое по законам войны, не совершил ли командир, отдавший подобный приказ, ничем не оправданную жестокость.
Спустя час Альбер стоял лицом к лицу с предводителем кабилов. Шейх рассказал тому все, что было ему известно об Альбере, особенно подчеркнув причины, которые вызвали подозрения. Бу Маза слушал спокойно, внимательно, с серьезным лицом. Он не сводил глаз с Альбера, а тот, слишком хорошо зная, как много теперь поставлено на карту, придал своему лицу самое невозмутимое выражение.
Когда шейх закончил, дали сказать Альберу. Он повторил все, что уже сказал шейху, опроверг подозрения, которые навлек на него еврей. Бу Маза выслушал его столь же спокойно.
— Если этот человек сказал правду, — обратился он затем к шейху, — мы могли бы восполнить потери, которые понесли. Я слышал, что Ахмед-бей жив. Мы можем испытать этого человека. Каково расстояние до Билед-уль-Джерида, до жилища Ахмед-бея?
— На хорошей лошади я проскакал двенадцать дней без перерыва, — ответил Альбер.
— Хорошо, я дам тебе для сопровождения полсотни своих людей, — сказал Бу Маза. — Ты вернешься к Ахмед-бею и скажешь ему, что мы ждем его и его воинов. Если ты не найдешь жилища Ахмеда, если ты солгал, мои люди привезут тебя сюда и ты получишь по заслугам!
Альбер ждал этого, он давно предполагал, что кабилы предложат именно такое решение. Он был согласен — для него подворачивался самый удобный случай совершить побег к своим.
VIII. ЮДИФЬ
Какие образы способна вызвать у нас скачка в Билед-уль-Джерид через те районы Алжира, которые непосредственно граничат с пустыней! Вечно голубое небо, раскаленное солнце, огромные безжизненные пространства, высокие горные хребты, приветливые оазисы и отряд молчаливых кабилов, закутанных в свои длинные белые бурнусы, — право же, в такой скачке заключена высокая поэзия!
Однако для Альбера Эрреры это было путешествие в неясное будущее, в мрачную неизвестность, — путешествие, которое могло грозить ему смертью! С каждым ударом копыт своего коня он все больше удалялся от соотечественников, от родины, от цивилизованного мира и приближался к тем местам, о которых не имел даже представления, но которые должны были решить его судьбу.
Прошло без малого четырнадцать дней. Дахра с ее ужасами осталась позади. По предположениям Альбера, цель путешествия была уже достаточно близка. Между тем путь был далекий, и ошибиться на день-два было нетрудно. Кроме того, по мнению кабилов, Альберу ничего не стоило несколько сбиться с пути. Так что подозрений пока ни у кого не возникало.
Да и где, собственно говоря, находилась эта страна, Билед-уль-Джерид? Ведь там, на юге Атласа, у северной границы Сахары, не существует привычных нам, заключенных в незыблемые пределы государств, с какими мы встречаемся в Европе. Одинаковое название распространяется на некую территорию, не имеющую границ в общепринятом смысле слова, и, произнося название «Билед-уль-Джерид», или Страна Финиковых Пальм, имеют в виду то обширное пространство от Марокко до Триполи, ту бескрайнюю равнину с редкими постройками, где обширные песчаные пустыни чередуются с горными хребтами, приветливыми долинами и оазисами.
На второй же день после того, как Альбер с кабилами покинули лагерь Бу Мазы и отправились в путь, в небольшой кабильской деревушке к ним присоединилась маленькая группка путешественников. Она состояла из четырех мужчин, один из которых был, без сомнения, господином, а остальные — слугами, и трех женщин. Их сопровождало несколько тяжело навьюченных мулов. Господин был, по-видимому, высокородный араб — слуги явно перед ним раболепствовали; даже с кабилами он был немногословен и весьма сдержан. Лиц женщин до сих пор никто не видел. Обычно они вместе с арабом и его слугами держались приблизительно в ста шагах позади отряда, словно самостоятельный, хотя и маленький, отряд. Вечерами господин вместе с женщинами скрывался в большой палатке, которую для них разбивали слуги. На страже у входа в палатку становился один из слуг.
Не имея пищи для своей фантазии, Альбер терялся в догадках, одна романтичнее другой, относительно этого араба и его жен. Он допытывался у кабилов о причинах, заставивших незнакомцев примкнуть к их отряду. Но и кабилам мало что было известно. Бу Маза сказал их командиру, что на второй день пути к отряду присоединится один правоверный с тремя женами и тремя слугами и будет сопровождать кабилов до самого конца путешествия. В случае опасности их следует защищать так же, как если бы они входили в состав отряда.
В один из следующих дней Альбер случайно остался на некоторое время без сопровождающих. Большая часть кабилов ускакала немного вперед, остальные отстали. Получилось, что Альбер ехал в одиночестве. Мягкий песок скрадывал топот конских копыт, наподобие ковра, поэтому он не сразу услышал догонявшего его всадника. Лишь когда тот поравнялся с ним, Альбер узнал таинственного араба.
Несколько минут оба молча разглядывали друг друга. Казалось, прежде чем начать разговор, араб сосредоточенно пытается что-то прочитать в лице Альбера. Тому в свою очередь прежде хотелось узнать, что же привело к нему незнакомца.
Внимательнее вглядевшись в лицо араба, Альбер заметил, что тот не так уж и молод. Он хранил серьезность, был мрачен, смотрел недоверчиво, испытующе.
— Ты и есть тот чужеземец, который должен привести нас к Ахмед-бею? — высокомерно спросил араб.
— Что касается тебя — не знаю, — спокойно ответил Альбер. — Но я служу отряду проводником.
— Я — родственник Ахмед-бея. Мой отец сражался вместе с ним в Константине против французов. Теперь я перебираюсь жить к нему. Он все так же строг в соблюдении заповедей Корана? Он все еще служит примером для правоверных?
— Разумеется! — ответил Альбер, сделав вид, что удивлен. — Разве хоть один человек когда-нибудь сомневался в этом?
— Нет, но прежде о нем говорили, что он принимает в свой гарем христианок и евреек.
— Возможно, в этом отношении он не вполне строго следует Корану, — вскользь заметил Альбер. — Это не беда.
— Ты думаешь? — спросил араб, испытующе глядя на Альбера. — Правоверные по ту сторону Атласских гор строги. Они не потерпят, чтобы какой-то воин взял в свой гарем еврейку, — они отвергнут его.
Теперь Альберу стало ясно, с кем он разговаривал. Он был приятно удивлен.
— Значит, это ты похитил дочь Эли Баруха Манаса, еврея из Орана? — спросил он с такой невозмутимостью, словно речь шла о покупке хорошей лошади. — А теперь собираешься доставить ее Ахмед-бею?
— Кто это тебе сказал? — мрачно спросил араб. — И что тебе вообще известно об этом деле?
— Хочешь сохранить его в тайне? Меня все это не интересует. Просто я слышал такой разговор в лагере правоверных. Именно отец этой еврейки обвинил меня в том, что я франк. Глупец! Он надеялся своей ложью спасти дочь!
— Как? Значит, ее отец был в лагере еще раз?
— Конечно! Ты этого не знал? Он вернулся, чтобы оболгать меня. Чего он этим добился? Ты везешь его дочь в чужую страну, а он наверняка погиб — задохнулся в пещере Дахры.
— Аллах иль Аллах, — пробормотал араб после слов Альбера, и казалось, с его души свалилось тяжкое бремя. — Значит, ты думаешь, Ахмед-бей не слишком щепетилен в соблюдении этой заповеди?
— Я так предполагаю, — ответил Альбер, — но, правда, не могу сообщить тебе ничего определенного. В гареме бея я не был, жен его не видел, и есть ли среди них христианки или еврейки — я не знаю.
— Бу Маза — глупец, ему не следовало посылать меня в такую даль, — угрюмо заметил араб. — Если воин берет в жены еврейку, каким образом он может оскорбить нравственное чувство правоверных?
Выходит, сообразил Альбер, Бу Маза отослал прочь похитителя иудейки, чтобы его связь с дочерью Манаса не возмущала правоверных, ибо этот Манас — гяур.
— Меня уверили, что путешествие займет примерно четырнадцать дней, — сказал араб.
— Оно может продлиться и пятнадцать, и шестнадцать дней. Мне жаль тебя, — добавил Альбер с легкой насмешкой, — ты будешь жаждать уединения с прекрасной еврейкой!
— Возможно! — ответил араб, наскоро простился и поскакал назад к своим слугам.
Теперь молодому французу были известны обстоятельства, связанные с таинственным арабом. Узнал он и то, что, сам того не подозревая, довольно долго находился поблизости от красавицы иудейки.
Другие кабилы уже заметили беседу наших героев и приблизились, чтобы послушать, о чем говорил молчаливый незнакомец с тем, кто, казалось, менее всего заслуживал подобного доверия. На вопросы, которыми они его засыпали, Альбер отвечал очень скупо. Он считал излишним рассказывать другим о том, что узнал сам. Сказал только, что незнакомец интересовался Ахмед-беем. Спустя несколько минут другое обстоятельство целиком и полностью завладело всеобщим вниманием, переключив его с вышеописанного разговора.
— Лев! — закричал один из кабилов. — Лев! Прекрасный экземпляр! Вперед! Поохотимся на льва!
Это известие распространилось в отряде с быстротой молнии. «Лев!» — радостно кричали со всех сторон, кабилы молодцевато выпрямлялись в седлах, потрясая ружьями. Лошади отвечали энергичным ржанием, словно догадываясь о том, что им предстояло. В Альбере также проснулся охотничий азарт, жажда борьбы.
— Дай-ка мне ружье, порох и свинец, дружище, — попросил он, подъезжая к командиру отряда. — Я не могу упустить такую возможность!
— Как хочешь! — ответил тот, тоже готовясь к неожиданному развлечению. — Возьми вот это — доброе ружье!
Альбер схватил протянутое ему ружье — его собственное отобрали еще в лагере кабилов. К ружью был привязан мешочек с порохом и пулями. В одно мгновение Альбер зарядил оружие, пришпорил коня и помчался вслед за кабилами.
Охотники разбились на две партии. Одни уверяли, что льва видели здесь, другие — что там. Альбер поехал наудачу, направив коня к возвышенному месту, чтобы оглядеться и сориентироваться.
Тем временем один из кабилов действительно успел обнаружить льва. Весь отряд поспешил к нему, привлеченный ликующим воплем счастливца.
Теперь и Альбер увидел зверя. Лев спокойно стоял перед зарослями кустарника, как бы желая выяснить, не он ли явился причиной всей этой суматохи. Затем не спеша двинулся дальше, словно пренебрегая возможностью укрыться в чаще.
Вырвавшиеся вперед кабилы находились уже очень близко от него. Двое из них, сгорая от нетерпения, выстрелили. Пули не поразили зверя, пожалуй, даже не задели его. Но он вдруг испугался: повернул голову, тряхнул гривой и, поджав хвост, пустился наутек, все быстрее и быстрее.
Несколько минут весь отряд во главе с Альбером преследовал царя пустыни. У подножия довольно высокой скалы лев наконец остановился. Одним могучим прыжком он достиг вершины и замер в неподвижности, глядя на своих преследователей сверху вниз.
Зверь был действительно великолепный. Как гордо стоял он, недовольно потряхивая гривой и описывая хвостом огромные круги! Как сверкали его глаза, устремленные на кабилов! Был момент, когда у него появилось, видимо, желание бежать, однако потом он гордо выпрямился, подставив врагам голову.
Альбер не ожидал, что лев остановится. Он не удержал лошадь и через мгновение оказался у подножия скалы, примерно шагах в двадцати от льва, почти под ним. На миг он заколебался, стоит ли оставаться в такой опасной близости от животного. Потом решительно поднял ружье. За его спиной уже прогремели несколько выстрелов, но они оказались неудачными.
Столь же неторопливо и спокойно, как Альбер поднимал свое ружье, лев приготовился к прыжку. Оба, человек и зверь, впились друг в друга широко открытыми глазами. Это был ужасный момент. Лошадь дрожала и фыркала. Казалось, она больше, чем седок, сознавала всю опасность единоборства.
Альбер прицелился. Лев приподнялся. Прыжок, выстрел. Альбер ощутил навалившуюся на него огромную тяжесть, почувствовал, что по лицу струится теплая кровь…
— Боже, я пропал! — невольно воскликнул он по-французски и потерял сознание.
Эти несколько слов, произнесенные на языке смертельного врага, решили судьбу молодого человека.
Трудно было представить себе более веские доказательства против Альбера. Слова, которые вырываются у человека в последний, самый опасный, самый решающий момент его жизни, — эти слова исходят из глубины его души! Притворство в подобных случаях невозможно. Лишь француз, Франк, в такой ужасный момент мог взывать к Богу гяуров, а не к Аллаху правоверных!
Когда Альбер снова пришел в себя, он увидел, что окружен угрюмыми кабилами. Он сам не знал, что именно сорвалось с его уст. Он протянул руку, прося о помощи. Но никто не шелохнулся. А между тем положение, в котором он находился, было не из легких.
Передние лапы и голова льва покоились на груди Альбера, когти впились в его тело. Лошадь лежала неподвижно, словно мертвая. А лев и в самом деле был мертв. Вероятно, в момент прыжка пуля Альбера поразила его прямо в сердце; именно кровь животного струилась по лицу молодого человека.
— Вытащите гяура и позаботьтесь о его безопасности! — повелительно произнес командир отряда.
Трое кабилов схватили тушу льва и потащили ее прочь. Теперь, когда Альбер в полной мере ощутил тяжесть огромного зверя, пронизавшая его боль показалась ему едва ли не более сильной, чем раньше. Но он превозмог ее. Молодого офицера не оставляла в покое мысль о том, что же могло произойти. Ведь он ничего не помнил!
Он почти не обратил внимания, как его подняли и помогли подняться его лошади. Она дрожала и всхрапывала, но, как и Альбер, не получила сколько-нибудь серьезных повреждений. Вскоре молодой человек уже снова сидел в седле. Его белый бурнус был выпачкан кровью, как, вероятно, и его лицо; когда он провел по лбу рукой, то увидел на пальцах кровь.
Никто до сих пор не сказал ему ни слова. Альбер взглянул на убитого льва. Похоже, его хотели оставить нетронутым, словно не собирались захватить с собой даже великолепную шкуру.
Альбер медленно поехал вперед. Рядом с ним не было никого, кабилы держались впереди и за спиной. Альберу стало ясно, что его намеренно избегают.
Так продолжалось около часа. Посоветовавшись с ближайшим окружением, командир повел отряд к находящейся неподалеку пальмовой рощице. Похоже, там собирались разбить лагерь. Видимо, путешествие подходит к концу. Но почему? Альбер понял, что разоблачен, иного объяснения просто нельзя было себе представить.
Неразговорчивые и мрачные, кабилы занимались привычными делами, связанными с разбивкой лагеря. Казалось, даже на них тяжелым бременем навалилось то, что они узнали. Альбер заметил: те, с кем он успел сойтись ближе всего, теперь сторонились его особенно старательно, не удостаивая даже взглядом.
Наконец настало время, когда все случившееся должно было разъясниться: к нему подошел командир кабилов.
— Ну что, приятель, — спросил он холодно, но с некоторой долей иронии, — сколько нам осталось добираться до Ахмед-бея?
— Точно не знаю, — невозмутимо ответил Альбер, — но скоро мы его найдем.
— Ты уверен? — вскричал араб. — Ты осмеливаешься и дальше водить нас за нос, проклятый гяур?!
В глазах кабила Альбер увидел смертельную ненависть.
— Почему это я вдруг стал гяуром? — в свою очередь спросил он. — Проснулись прежние подозрения?
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы в минуту опасности правоверный взывал к Богу франков?! — насмешливо спросил командир.
Альберу все стало понятно. Так вот в чем дело! Да, да, у него в ушах вновь зазвучал собственный крик. Он взывал к своему Богу, а не к Аллаху мусульман!
Что же теперь делать? Продолжать лгать? Он мог бы пойти на это. В запасе у него были еще тысячи причин для оправдания, тысячи отговорок. Он скажет, что за время своей жизни среди неверных усвоил гнусную привычку: при необычайных обстоятельствах взывать к Богу на манер франков. Он скажет многое, что вызовет у кабилов новые сомнения.
Но Альбер устал лгать. Он уже пресытился своей ролью. Да и что толку дальше разыгрывать из себя правоверного? Ведь Ахмед-бея ему все равно не найти, мифической цели не достигнуть. Печальная игра закончилась немного раньше, а в сущности, это ничего не меняет.
— Ну что же, — спокойно ответил он, — я франк, гяур, я обманывал вас, а теперь все выяснилось!
С этими словами он отвернулся и бросился наземь. Он устал. Он жаждал покоя.
Командир вернулся к своим. Альбера не интересовало даже то, как была воспринята обманутыми уверенность, которую они сейчас обрели. Ему стало безразлично, как решится его судьба, убить его не могут, так как Бу Маза приказал в любом случае доставить его к себе. А если бы и захотели — пусть попробуют: он намерен дорого продать свою жизнь и погибнуть с оружием в руках.
Альбер поднялся и направился к небольшому озерцу. Оно находилось в рощице и, вероятно, регулярно возникало во время сезона дождей, чтобы к концу лета вновь высохнуть. Он смыл с себя следы крови. Когда наступил вечер, он плотнее закутался в бурнус и улегся спать, совершенно равнодушный ко всему на свете и к собственному будущему.
Ночь была темная, безлунная, звезды тускло мерцали сквозь кроны пальм. Альбер спал спокойно и довольно крепко, хотя временами все же просыпался. Вдруг прямо у себя над ухом он услышал чей-то голос и различил французскую речь. Ему показалось, что он грезит. Он хотел приподнять голову, но нежная рука остановила его.
— Ради Бога, не шевелитесь, вы погубите нас обоих! — прошептал женский голос.
Альбер окончательно проснулся. Рядом с ним, почти касаясь его телом, лежала женщина. Ему почудилось, что он чувствует ее дыхание.
— Боже мой, кто вы? — спросил он тихо. — Кто здесь говорит со мной на моем родном языке?
— Меня зовут Юдифь, я несчастная дочь Эли Баруха Манаса, — ответила незнакомка. — Сегодня, когда вы убили льва, от одного из моих слуг я узнала (моего похитителя в это время поблизости не было), что вы француз. Он сказал мне, что подозрение на вас пало только потому, что вас выдал какой-то еврей. Этим евреем мог быть только мой отец. Я начала расспрашивать подробно и узнала все. С этой минуты мной овладела лишь одна мысль: искупить перед вами свою вину. Любовь ко мне сделала моего отца злодеем. Я обязана все исправить, и потому я здесь.
— Что же вы намерены предпринять? — спросил Альбер, еще не опомнившись от удивления. — И как вам вообще удалось ускользнуть от своего похитителя, обмануть его бдительность и пробраться ко мне?
— Я расскажу вам, но прежде вы должны обещать мне, что согласны бежать, — прошептала прекрасная еврейка.
— Бежать? Почему бы и нет, если представится удобный случай? Обещаю вам.
Однако для Альбера Эрреры это было путешествие в неясное будущее, в мрачную неизвестность, — путешествие, которое могло грозить ему смертью! С каждым ударом копыт своего коня он все больше удалялся от соотечественников, от родины, от цивилизованного мира и приближался к тем местам, о которых не имел даже представления, но которые должны были решить его судьбу.
Прошло без малого четырнадцать дней. Дахра с ее ужасами осталась позади. По предположениям Альбера, цель путешествия была уже достаточно близка. Между тем путь был далекий, и ошибиться на день-два было нетрудно. Кроме того, по мнению кабилов, Альберу ничего не стоило несколько сбиться с пути. Так что подозрений пока ни у кого не возникало.
Да и где, собственно говоря, находилась эта страна, Билед-уль-Джерид? Ведь там, на юге Атласа, у северной границы Сахары, не существует привычных нам, заключенных в незыблемые пределы государств, с какими мы встречаемся в Европе. Одинаковое название распространяется на некую территорию, не имеющую границ в общепринятом смысле слова, и, произнося название «Билед-уль-Джерид», или Страна Финиковых Пальм, имеют в виду то обширное пространство от Марокко до Триполи, ту бескрайнюю равнину с редкими постройками, где обширные песчаные пустыни чередуются с горными хребтами, приветливыми долинами и оазисами.
На второй же день после того, как Альбер с кабилами покинули лагерь Бу Мазы и отправились в путь, в небольшой кабильской деревушке к ним присоединилась маленькая группка путешественников. Она состояла из четырех мужчин, один из которых был, без сомнения, господином, а остальные — слугами, и трех женщин. Их сопровождало несколько тяжело навьюченных мулов. Господин был, по-видимому, высокородный араб — слуги явно перед ним раболепствовали; даже с кабилами он был немногословен и весьма сдержан. Лиц женщин до сих пор никто не видел. Обычно они вместе с арабом и его слугами держались приблизительно в ста шагах позади отряда, словно самостоятельный, хотя и маленький, отряд. Вечерами господин вместе с женщинами скрывался в большой палатке, которую для них разбивали слуги. На страже у входа в палатку становился один из слуг.
Не имея пищи для своей фантазии, Альбер терялся в догадках, одна романтичнее другой, относительно этого араба и его жен. Он допытывался у кабилов о причинах, заставивших незнакомцев примкнуть к их отряду. Но и кабилам мало что было известно. Бу Маза сказал их командиру, что на второй день пути к отряду присоединится один правоверный с тремя женами и тремя слугами и будет сопровождать кабилов до самого конца путешествия. В случае опасности их следует защищать так же, как если бы они входили в состав отряда.
В один из следующих дней Альбер случайно остался на некоторое время без сопровождающих. Большая часть кабилов ускакала немного вперед, остальные отстали. Получилось, что Альбер ехал в одиночестве. Мягкий песок скрадывал топот конских копыт, наподобие ковра, поэтому он не сразу услышал догонявшего его всадника. Лишь когда тот поравнялся с ним, Альбер узнал таинственного араба.
Несколько минут оба молча разглядывали друг друга. Казалось, прежде чем начать разговор, араб сосредоточенно пытается что-то прочитать в лице Альбера. Тому в свою очередь прежде хотелось узнать, что же привело к нему незнакомца.
Внимательнее вглядевшись в лицо араба, Альбер заметил, что тот не так уж и молод. Он хранил серьезность, был мрачен, смотрел недоверчиво, испытующе.
— Ты и есть тот чужеземец, который должен привести нас к Ахмед-бею? — высокомерно спросил араб.
— Что касается тебя — не знаю, — спокойно ответил Альбер. — Но я служу отряду проводником.
— Я — родственник Ахмед-бея. Мой отец сражался вместе с ним в Константине против французов. Теперь я перебираюсь жить к нему. Он все так же строг в соблюдении заповедей Корана? Он все еще служит примером для правоверных?
— Разумеется! — ответил Альбер, сделав вид, что удивлен. — Разве хоть один человек когда-нибудь сомневался в этом?
— Нет, но прежде о нем говорили, что он принимает в свой гарем христианок и евреек.
— Возможно, в этом отношении он не вполне строго следует Корану, — вскользь заметил Альбер. — Это не беда.
— Ты думаешь? — спросил араб, испытующе глядя на Альбера. — Правоверные по ту сторону Атласских гор строги. Они не потерпят, чтобы какой-то воин взял в свой гарем еврейку, — они отвергнут его.
Теперь Альберу стало ясно, с кем он разговаривал. Он был приятно удивлен.
— Значит, это ты похитил дочь Эли Баруха Манаса, еврея из Орана? — спросил он с такой невозмутимостью, словно речь шла о покупке хорошей лошади. — А теперь собираешься доставить ее Ахмед-бею?
— Кто это тебе сказал? — мрачно спросил араб. — И что тебе вообще известно об этом деле?
— Хочешь сохранить его в тайне? Меня все это не интересует. Просто я слышал такой разговор в лагере правоверных. Именно отец этой еврейки обвинил меня в том, что я франк. Глупец! Он надеялся своей ложью спасти дочь!
— Как? Значит, ее отец был в лагере еще раз?
— Конечно! Ты этого не знал? Он вернулся, чтобы оболгать меня. Чего он этим добился? Ты везешь его дочь в чужую страну, а он наверняка погиб — задохнулся в пещере Дахры.
— Аллах иль Аллах, — пробормотал араб после слов Альбера, и казалось, с его души свалилось тяжкое бремя. — Значит, ты думаешь, Ахмед-бей не слишком щепетилен в соблюдении этой заповеди?
— Я так предполагаю, — ответил Альбер, — но, правда, не могу сообщить тебе ничего определенного. В гареме бея я не был, жен его не видел, и есть ли среди них христианки или еврейки — я не знаю.
— Бу Маза — глупец, ему не следовало посылать меня в такую даль, — угрюмо заметил араб. — Если воин берет в жены еврейку, каким образом он может оскорбить нравственное чувство правоверных?
Выходит, сообразил Альбер, Бу Маза отослал прочь похитителя иудейки, чтобы его связь с дочерью Манаса не возмущала правоверных, ибо этот Манас — гяур.
— Меня уверили, что путешествие займет примерно четырнадцать дней, — сказал араб.
— Оно может продлиться и пятнадцать, и шестнадцать дней. Мне жаль тебя, — добавил Альбер с легкой насмешкой, — ты будешь жаждать уединения с прекрасной еврейкой!
— Возможно! — ответил араб, наскоро простился и поскакал назад к своим слугам.
Теперь молодому французу были известны обстоятельства, связанные с таинственным арабом. Узнал он и то, что, сам того не подозревая, довольно долго находился поблизости от красавицы иудейки.
Другие кабилы уже заметили беседу наших героев и приблизились, чтобы послушать, о чем говорил молчаливый незнакомец с тем, кто, казалось, менее всего заслуживал подобного доверия. На вопросы, которыми они его засыпали, Альбер отвечал очень скупо. Он считал излишним рассказывать другим о том, что узнал сам. Сказал только, что незнакомец интересовался Ахмед-беем. Спустя несколько минут другое обстоятельство целиком и полностью завладело всеобщим вниманием, переключив его с вышеописанного разговора.
— Лев! — закричал один из кабилов. — Лев! Прекрасный экземпляр! Вперед! Поохотимся на льва!
Это известие распространилось в отряде с быстротой молнии. «Лев!» — радостно кричали со всех сторон, кабилы молодцевато выпрямлялись в седлах, потрясая ружьями. Лошади отвечали энергичным ржанием, словно догадываясь о том, что им предстояло. В Альбере также проснулся охотничий азарт, жажда борьбы.
— Дай-ка мне ружье, порох и свинец, дружище, — попросил он, подъезжая к командиру отряда. — Я не могу упустить такую возможность!
— Как хочешь! — ответил тот, тоже готовясь к неожиданному развлечению. — Возьми вот это — доброе ружье!
Альбер схватил протянутое ему ружье — его собственное отобрали еще в лагере кабилов. К ружью был привязан мешочек с порохом и пулями. В одно мгновение Альбер зарядил оружие, пришпорил коня и помчался вслед за кабилами.
Охотники разбились на две партии. Одни уверяли, что льва видели здесь, другие — что там. Альбер поехал наудачу, направив коня к возвышенному месту, чтобы оглядеться и сориентироваться.
Тем временем один из кабилов действительно успел обнаружить льва. Весь отряд поспешил к нему, привлеченный ликующим воплем счастливца.
Теперь и Альбер увидел зверя. Лев спокойно стоял перед зарослями кустарника, как бы желая выяснить, не он ли явился причиной всей этой суматохи. Затем не спеша двинулся дальше, словно пренебрегая возможностью укрыться в чаще.
Вырвавшиеся вперед кабилы находились уже очень близко от него. Двое из них, сгорая от нетерпения, выстрелили. Пули не поразили зверя, пожалуй, даже не задели его. Но он вдруг испугался: повернул голову, тряхнул гривой и, поджав хвост, пустился наутек, все быстрее и быстрее.
Несколько минут весь отряд во главе с Альбером преследовал царя пустыни. У подножия довольно высокой скалы лев наконец остановился. Одним могучим прыжком он достиг вершины и замер в неподвижности, глядя на своих преследователей сверху вниз.
Зверь был действительно великолепный. Как гордо стоял он, недовольно потряхивая гривой и описывая хвостом огромные круги! Как сверкали его глаза, устремленные на кабилов! Был момент, когда у него появилось, видимо, желание бежать, однако потом он гордо выпрямился, подставив врагам голову.
Альбер не ожидал, что лев остановится. Он не удержал лошадь и через мгновение оказался у подножия скалы, примерно шагах в двадцати от льва, почти под ним. На миг он заколебался, стоит ли оставаться в такой опасной близости от животного. Потом решительно поднял ружье. За его спиной уже прогремели несколько выстрелов, но они оказались неудачными.
Столь же неторопливо и спокойно, как Альбер поднимал свое ружье, лев приготовился к прыжку. Оба, человек и зверь, впились друг в друга широко открытыми глазами. Это был ужасный момент. Лошадь дрожала и фыркала. Казалось, она больше, чем седок, сознавала всю опасность единоборства.
Альбер прицелился. Лев приподнялся. Прыжок, выстрел. Альбер ощутил навалившуюся на него огромную тяжесть, почувствовал, что по лицу струится теплая кровь…
— Боже, я пропал! — невольно воскликнул он по-французски и потерял сознание.
Эти несколько слов, произнесенные на языке смертельного врага, решили судьбу молодого человека.
Трудно было представить себе более веские доказательства против Альбера. Слова, которые вырываются у человека в последний, самый опасный, самый решающий момент его жизни, — эти слова исходят из глубины его души! Притворство в подобных случаях невозможно. Лишь француз, Франк, в такой ужасный момент мог взывать к Богу гяуров, а не к Аллаху правоверных!
Когда Альбер снова пришел в себя, он увидел, что окружен угрюмыми кабилами. Он сам не знал, что именно сорвалось с его уст. Он протянул руку, прося о помощи. Но никто не шелохнулся. А между тем положение, в котором он находился, было не из легких.
Передние лапы и голова льва покоились на груди Альбера, когти впились в его тело. Лошадь лежала неподвижно, словно мертвая. А лев и в самом деле был мертв. Вероятно, в момент прыжка пуля Альбера поразила его прямо в сердце; именно кровь животного струилась по лицу молодого человека.
— Вытащите гяура и позаботьтесь о его безопасности! — повелительно произнес командир отряда.
Трое кабилов схватили тушу льва и потащили ее прочь. Теперь, когда Альбер в полной мере ощутил тяжесть огромного зверя, пронизавшая его боль показалась ему едва ли не более сильной, чем раньше. Но он превозмог ее. Молодого офицера не оставляла в покое мысль о том, что же могло произойти. Ведь он ничего не помнил!
Он почти не обратил внимания, как его подняли и помогли подняться его лошади. Она дрожала и всхрапывала, но, как и Альбер, не получила сколько-нибудь серьезных повреждений. Вскоре молодой человек уже снова сидел в седле. Его белый бурнус был выпачкан кровью, как, вероятно, и его лицо; когда он провел по лбу рукой, то увидел на пальцах кровь.
Никто до сих пор не сказал ему ни слова. Альбер взглянул на убитого льва. Похоже, его хотели оставить нетронутым, словно не собирались захватить с собой даже великолепную шкуру.
Альбер медленно поехал вперед. Рядом с ним не было никого, кабилы держались впереди и за спиной. Альберу стало ясно, что его намеренно избегают.
Так продолжалось около часа. Посоветовавшись с ближайшим окружением, командир повел отряд к находящейся неподалеку пальмовой рощице. Похоже, там собирались разбить лагерь. Видимо, путешествие подходит к концу. Но почему? Альбер понял, что разоблачен, иного объяснения просто нельзя было себе представить.
Неразговорчивые и мрачные, кабилы занимались привычными делами, связанными с разбивкой лагеря. Казалось, даже на них тяжелым бременем навалилось то, что они узнали. Альбер заметил: те, с кем он успел сойтись ближе всего, теперь сторонились его особенно старательно, не удостаивая даже взглядом.
Наконец настало время, когда все случившееся должно было разъясниться: к нему подошел командир кабилов.
— Ну что, приятель, — спросил он холодно, но с некоторой долей иронии, — сколько нам осталось добираться до Ахмед-бея?
— Точно не знаю, — невозмутимо ответил Альбер, — но скоро мы его найдем.
— Ты уверен? — вскричал араб. — Ты осмеливаешься и дальше водить нас за нос, проклятый гяур?!
В глазах кабила Альбер увидел смертельную ненависть.
— Почему это я вдруг стал гяуром? — в свою очередь спросил он. — Проснулись прежние подозрения?
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы в минуту опасности правоверный взывал к Богу франков?! — насмешливо спросил командир.
Альберу все стало понятно. Так вот в чем дело! Да, да, у него в ушах вновь зазвучал собственный крик. Он взывал к своему Богу, а не к Аллаху мусульман!
Что же теперь делать? Продолжать лгать? Он мог бы пойти на это. В запасе у него были еще тысячи причин для оправдания, тысячи отговорок. Он скажет, что за время своей жизни среди неверных усвоил гнусную привычку: при необычайных обстоятельствах взывать к Богу на манер франков. Он скажет многое, что вызовет у кабилов новые сомнения.
Но Альбер устал лгать. Он уже пресытился своей ролью. Да и что толку дальше разыгрывать из себя правоверного? Ведь Ахмед-бея ему все равно не найти, мифической цели не достигнуть. Печальная игра закончилась немного раньше, а в сущности, это ничего не меняет.
— Ну что же, — спокойно ответил он, — я франк, гяур, я обманывал вас, а теперь все выяснилось!
С этими словами он отвернулся и бросился наземь. Он устал. Он жаждал покоя.
Командир вернулся к своим. Альбера не интересовало даже то, как была воспринята обманутыми уверенность, которую они сейчас обрели. Ему стало безразлично, как решится его судьба, убить его не могут, так как Бу Маза приказал в любом случае доставить его к себе. А если бы и захотели — пусть попробуют: он намерен дорого продать свою жизнь и погибнуть с оружием в руках.
Альбер поднялся и направился к небольшому озерцу. Оно находилось в рощице и, вероятно, регулярно возникало во время сезона дождей, чтобы к концу лета вновь высохнуть. Он смыл с себя следы крови. Когда наступил вечер, он плотнее закутался в бурнус и улегся спать, совершенно равнодушный ко всему на свете и к собственному будущему.
Ночь была темная, безлунная, звезды тускло мерцали сквозь кроны пальм. Альбер спал спокойно и довольно крепко, хотя временами все же просыпался. Вдруг прямо у себя над ухом он услышал чей-то голос и различил французскую речь. Ему показалось, что он грезит. Он хотел приподнять голову, но нежная рука остановила его.
— Ради Бога, не шевелитесь, вы погубите нас обоих! — прошептал женский голос.
Альбер окончательно проснулся. Рядом с ним, почти касаясь его телом, лежала женщина. Ему почудилось, что он чувствует ее дыхание.
— Боже мой, кто вы? — спросил он тихо. — Кто здесь говорит со мной на моем родном языке?
— Меня зовут Юдифь, я несчастная дочь Эли Баруха Манаса, — ответила незнакомка. — Сегодня, когда вы убили льва, от одного из моих слуг я узнала (моего похитителя в это время поблизости не было), что вы француз. Он сказал мне, что подозрение на вас пало только потому, что вас выдал какой-то еврей. Этим евреем мог быть только мой отец. Я начала расспрашивать подробно и узнала все. С этой минуты мной овладела лишь одна мысль: искупить перед вами свою вину. Любовь ко мне сделала моего отца злодеем. Я обязана все исправить, и потому я здесь.
— Что же вы намерены предпринять? — спросил Альбер, еще не опомнившись от удивления. — И как вам вообще удалось ускользнуть от своего похитителя, обмануть его бдительность и пробраться ко мне?
— Я расскажу вам, но прежде вы должны обещать мне, что согласны бежать, — прошептала прекрасная еврейка.
— Бежать? Почему бы и нет, если представится удобный случай? Обещаю вам.