Нагорный Алексей Петрович. Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

   — В пределах инструкции, товарищ начальник. Ну, чтобы за номерами похищенных купюр следили по торговым заведениям, — мало ли? Не исключен крупный выброс похищенных денег. В малинах зацепиться надо — может, кто и обронит нужное нам слово.
   — Ничего, — кивнул Коля. — Мыслишь немного привычно, но инструкции тоже надо выполнять.
   — Спиноза ты… — Маруська насмешливо-ласково взглянула на Витьку. — Эммануил Кант. Говоришь, как пишешь. Одна загвоздка: надо, чтобы фигурант начал тратить деньги. И чтобы он имел болтливый язык.
   — Верно. — Коля улыбнулся: — Ты, Витька, не обижайся, научишься еще. Сам подумай: преступление это совершено, прямо скажем, талантливо. А ты предполагаешь, что потом преступники будут действовать бездарно. Это неверно, учти. Мы как должны мыслить? А так, что все их дальнейшие поступки будут на таком же высоком, хитром, затейливом уровне. Тогда мы не ошибемся. Все записала? Что получается?
   Маруська осмотрелась:
   — В момент первого выстрела преступник с наганом вахтера Куликова стоял у окна.
   Коля развернул план и отметил.
   — Кассир Анисимов, Тихоныч, — продолжала Маруська, — сидел за столом, вот так, — показала Маруська, — и наверняка распаковывал мешок с деньгами, других предположений у меня пока нет. Выстрел. Тихоныч рухнул, а преступник в то же мгновение саданул в затылок Евстигнееву, младшему кассиру. Он вот здесь стоял. — Маруська подошла к дверям.
   — Он, значит, уходил? — вступил в разговор Витька.
   — Почему? — возразил Коля. — В дверях окошечко. Возможно, Евстигнеев подошел, чтобы его открыть и приготовиться к выдаче денег. Продолжай, Маруся.
   — Иванов сидел здесь… — Маруська переместилась к столику в противоположном углу комнаты. — Он, наверное, не позавтракал.
   — Почему? — удивился Витька, но вспомнил что-то и покраснел. — Верно… Здесь были найдены остатки чайной колбасы и крошки хлеба. На этом самом месте. Он, значит, ел.
   — Ел, — подтвердила Маруська. — На эти два выстрела Иванов только обернуться успел, выстрелы менее чем в секунду прогремели. И тут одно из двух: либо он, смертельно раненный, успел выстрелить и преступника убить, либо выстрелил первым, а умирающий преступник убил его. Что в лоб, то и по лбу.
   — Значит, в тот момент, когда преступник стрелял, Иванов сидел к нему спиной? — уточнил Коля.
   — Да, — кивнула Маруська. — Сидел бы лицом — стрелял бы намного раньше и наверняка остался бы жив. Кроме того, расположение остатков пищи на столе, положение стула, крошки на полу — все это доказывает очень точно: в момент выстрела Иванов сидел спиной к преступнику.
   — Иванов, Анисимов, Евстигнеев, — сказал Витька. — С ними все ясно. А Куликов?
   Маруська снисходительно улыбнулась:
   — Я как будто по-русски сказала, Витя. Ты не витай в облаках! Анисимов, Иванов и Евстигнеев убиты из нагана Куликова, а сам Куликов убит из нагана Иванова. Ты же докладывал об этом сам, Витя?
   — Значит, преступник, получается, Куликов? — неуверенно сказал Витька. — Решил завладеть деньгами, улучил момент, перебил всех, но напоролся на пулю Иванова? Нет, мать, что-то здесь не то…
   — Почему? — повысила голос Маруська. — Докажи!
   — А кто деньги взял? — тихо спросил Витька. — Если бы Куликов был преступник, он бы, убитый, не успел взять денег, и мы бы их нашли! — Витька развел руками: — Не взыщи, мать, но ты чего-то недодумала…
   — Черт… — Маруська почесала в затылке и восхищенно посмотрела на Витьку.
   — Он прав, — сказал Коля. — В том смысле прав, что этот крючок портит всю картину и требует объяснения. Ну, скажем, так: неожиданно возник пятый человек, кто-то из очереди…
   — Или этот пятый всегда был, — пожала плечами Маруська.
   — Где же он спрятался? — спросил Витька. — Здесь? Так негде! А если он из очереди — все увидели бы!
   — Верно, — кивнул Коля. — Давайте подумаем вот о чем. Как проверить связи Куликова и остальных? Это первое. Второе. Куликов, так пока выходит, — убийца. Пока не доказано обратное, несмотря на все остроумие твоих, Витя, предположений, иначе мы считать не можем.
   — Тогда надо сообщить дирекции, — заметила Маруська. — Завтра похороны. Нельзя, чтобы убийцу хоронили вместе с убитыми.
   Коля покачал головой:
   — А вот об этом мы промолчим, Маруся. Простят нас за это молчание. Я так думаю: пусть все считают, что Куликов — тоже жертва. Пока считают.
   …Убитых хоронили на четвертый день. Утро было морозное, тротуар звенел под ногами, как стекло. Гробы поставили на облупившиеся от долгой службы катафалки. Прицокнули и натянули вожжи подвыпившие кучера. Встряхнули ощипанными султанами худые лошади, и процессия тронулась под неслаженные, рыдающие звуки похоронного оркестра: четыре старика в черном, четыре потертых трубы и барабанщик в синей бархатной толстовке, которая была видна из-под распахнутого пальто. Над толпой разлилась и поплыла угрюмо-тоскливая мелодия шопеновского марша.
   У ворот Смоленского кладбища мальчишки, сопровождающие процессию, обогнали всех и встали у края могилы, чтобы лучше видеть.
   Коля тоже шел в толпе. Неподалеку от него шагали его помощники — Маруська и Витька.
   Представитель дирекции потоптался, вытащил из кармана сложенную вчетверо бумажку, неторопливо развернул. Оркестр смолк. Оратор снял кепку и начал читать:
   — Граждане! Бандитская рука вырвала из наших рядов уважаемых людей и сотрудников нашего завода. Ушли из жизни четыре скромных человека, они были не на виду, как наши передовики или руководители, но это и правильно. — Оратор вдруг скомкал бумажку и сунул ее в карман. — Потому что есть люди, чья жизнь и дела всегда на виду, а есть и такие, и их большинство, которые в тени, незаметны, и мы о них вспоминаем, когда теряем.
   Коля незаметно осмотрелся. Вокруг стояли рабочие, было много женщин. У гробов — бухгалтер Ровский, рядом с ним — девушка лет двадцати двух, в черном кружевном платке.
   «Дочь, наверное, — подумал Коля. — Лицо заплаканное, глаза — красные. Честно сказать, признаки такого горя, которое выходит за рамки официального сочувствия. Надо выяснить: в нем тут дело?»
   — Вот и теперь ушли из жизни хорошие люди, — продолжал оратор. — И многие из нас укоряют себя, что не знали никого из них и даже не замечали… Горе не утешить словами. Могилы скроют погибших, но преступники живы! Их нужно найти и наказать! И я говорю: спите спокойно, дорогие товарищи! Ничто в жизни не проходит безнаказанно, и те, кто совершил это черное дело, еще встанут лицом к лицу со своими судьями, с нами, товарищи!
   Заплакали, заголосили родственники, начали прощаться с покойными. Надсадно вступил оркестр, застучали молотки. И вдруг девушка в черном платке оттолкнула Ровского и с криком бросилась к гробу Куликова, упала на него.
   — Юра… Ю-ю-ра-а-а-а, — закричала она. — Ю-ро-чка-а…
   Ровский пытался ее оттащить, растерянно оглядываясь на окружающих, но не сумел, безнадежно махнул рукой и отошел. Через десять минут все было кончено, толпа разошлась, и пожилой кладбищенский сторож начал старательно собирать обрывки бумаг и окурки, накалывая их на острый железный прут.
   Коля вышел за ограду кладбища, подождал. Вскоре подошли Витька и Маруська. Коля вопросительно посмотрел на них.
   — У меня — ничего, — развел руками Витька.
   — А я видела Длинного, — сказала Маруська. — Помнишь, в позапрошлом году он проходил по ограблению Шнейдерова, только улик не было.
   — Помню, — кивнул Коля. — Матерый преступник. Он подходил к кому-нибудь?
   — Нет, — Маруська покачала головой. — Он просто… смотрел, Коля. Как мы. Возьмем его, поговорим?
   — Бесполезно. Он только смотрел, и все?
   — Положил хвойные ветки во-он на ту могилу, — показала Маруська.
   — Посмотрим. — Коля пошел по узкой дорожке, то и дело проваливаясь в снег.
   На ржавом кресте топорщилась погнутая жестяная табличка: «Фекла Алексеевна Чеботарева. 1860 — 1910».
   — Ну и что? — спросил Витька. — Вот ветки, которые он оставил.
   Осмотрели ветки. Ничего подозрительного на них не было.
   — А может, это его мать? — сказала Маруська.
   — Или просто прикрытие на случай, если придеремся, — предположил Витька. — А приходил он за тем же, за чем и мы, — посмотреть и послушать.
   — Вот и проверь, — сказал Коля. — Поручаю это тебе. Вы, братки, ничего не заметили? — Коля обвел своих помощников лукавым взглядом.
   — Я — ничего, — опешил Витька.
   — Я что заметила — доложила, — сухо сказала Маруська. — Я терпеть не могу твой нахальный тон! — взорвалась она. — Подумаешь, Нат Пинкертон! Скромнее надо быть, товарищ начальник опергруппы!
   — Есть быть скромнее, — кивнул Коля. — Как эта девушка, ну та, что кричала над Куликовым, как она его называла?
   — Юрой, — ответила Маруська. — Ну и что?
   Коля молчал.
   — А он… — вдруг сказал Витька. — Погодите. — Он открыл записную книжку. — А он… Николай? — Витька растерянно посмотрел на Колю. — Ничего не понимаю.
   Маруська хлопнула Колю по плечу:
   — Извини, товарищ начальник, я погорячилась. Покойник Колычев считал тебя гением УГРО, и он был прав. А ты будь справедлив: кто тебе первым сказал, что быть тебе наркомом внутренних дел? Кто? — Маруська явно старалась загладить свой выпад.
   — Витя, — Коля улыбнулся, — возможно, в этом Длинном и в этом Коле-Юре — гвоздь всей истории. А может, мы и ошибаемся… Отнесись серьезно, лады!
   — Есть, — покраснел Витька. — Вы не сомневайтесь. Я оправдаю.
   Витька долго раздумывал, как выполнить поручение Коли, и решил начать не с архива и бумаг, а с дочери Ровского — Нины. Витька написал ей записку. Он писал, что ему кое-что известно о смерти Юры, и он желал бы рассказать об этом.
   Встреча состоялась утром на Марсовом поле, на остановке трамвая. Девушка приехала на три минуты раньше условленного срока, и Витька отметил про себя, что ей, вероятно, очень интересна и важна эта встреча.
   — Здравствуйте, — подошел он к ней. — Это я вам написал.
   Она смерила его холодно-безразличным взглядом.
   — Вы? Хорошо, говорите.
   — Пройдемся? — предложил Витька.
   Она пожала плечами, но послушно двинулась за ним.
   — Я из УГРО. Вот мое служебное удостоверение. Вызывать к нам не хотелось, вот и написал записку. А на самом деле ничегошеньки я не знаю, — признался Витька. — Не сердитесь и расскажите, что вы знаете, ладно?
   Она покачала головой:
   — О чем рассказывать. Юру не вернуть, а убийцы… Бог их накажет.
   — Бог накажет, если мы их ему представим, — без улыбки сказал Витька. — Я вижу, вы девушка хорошая, а я вас долго не задержу. Вот скажите, почему ваш Юра на заводе значился Николаем?
   Она недоуменно взглянула на Витьку:
   — Ей-богу, не знаю. Недоразумение, вероятно. Он — Юра. Юра Томич.
   — Как это Томич, когда он — Куликов? — опешил Витька.
   — Возможно, — сказала она безразличным голосом. — Только ни для меня, ни для Юры это уже ничего не прибавит и не убавит.
   — Ладно, это наше дело, — сказал Витька. — А как вы с ним познакомились?
   — На Сенном рынке. В прошлом году. Я по развалу книжному бродила, хотела комплект «Нивы» купить — за любой год, со скуки полистать. А он искал Лермонтова — какое-то редкое издание.
   — Культурный сторож, этот ваш Юра, — заметил Витька. — Простой вахтер, а поди ж ты. Впрочем, это хорошо.
   — Умер вахтером, а был… — она махнула рукой. — Это ни о чем не говорит — вахтер, князь, царь. Что в голове — это важно. Вы на Сытном рынке бываете?
   — Редко. А что? — заинтересовался Витька.
   — Сходите, поглядите, — посоветовала Нина. — Весной там княгиня Ширинская-Шихматова редиской торгует. Сама, между прочим, выращивает.
   — А кем он… был? — осторожно спросил Витька.
   — До революции? — уточнила она. — Юнкером Константиновского училища. — Она помолчала, видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, но она не решается. Витька заметил это.
   — Давайте на откровенность, — улыбнулся он. — Вы на нашу встречу раньше на три минуты пришли. Я вижу, у вас наболело, недоговариваете вы. А зря.
   — Вы думаете? — Она заколебалась. — Не знаю, не знаю.
   — Я вам помогу, — сказал Витька и показал фото Длинного. — Знаете его?
   Она скользнула взглядом по фотографии:
   — Да, он к Юре иногда захаживал. Они служили вместе, Юра мне говорил.
   — Когда, где?
   — Не знаю. — Она виновато развела руками.
   — Этот Длинный — тоже офицер? — осторожно спросил Витька.
   — Право, не знаю. Если бы это был друг Юры, а то так, знакомый. Зачем мне знать? Извините, я должна идти.
   Витька удержал ее за руку.
   — Не пожалеть бы нам всем потом, — он заглянул ей в глаза. — Скажите, не томите себя. Вам легче станет.
   Она заколебалась, но тут же вырвала свою руку из Витькиной:
   — Прощайте…
   Подошел трамвай. Нина побежала, прыгнула на подножку. Набирая ход, трамвай двинулся к Инженерному замку. Витька помахал Нине рукой и ушел. На человека в длинной кавалерийской шинели, который вскочил в первый вагон того же самого трамвая, Витька не обратил ни малейшего внимания. То ли издали не узнал, то ли просто не заметил.
   А это был Длинный…
   Накануне встречи Витьки и Нины Коля просидел в отделе всю ночь напролет — анализировал результаты экспертизы, изучал — в который уже раз — показания свидетелей. Поэтому утром он позволил себе поспать не до шести, как обычно, а до восьми. Когда проснулся, Маша собирала Генку в школу, кормила его завтраком.
   — Локти на стол не ставь, — выговаривала она Генке. — Не шмыгай носом, горе мое. И в кого только ты такой уродился!
   — В отца, — Генка хитро покосился на диван. — Он тоже сопит и чавкает, когда ест.
   — Ну и брешешь, — Коля сел на диване и потянулся. — Сопеть я, может, и соплю, но это только когда у меня насморк. А чавкать… Это, брат, извини, ты придумал.
   — Это факт! — обиделся Генка.
   — Все! — прикрикнула Маша. — Коля, вставай, я ухожу.
   Уже второй год Маша преподавала в соседней школе французский язык. Коля тоже пытался выучить язык — взялся за английский, но одолеть не смог и бросил. Маша никогда не упускала случая напомнить ему об этом. Вот и на этот раз она насмешливо посмотрела на мужа:
   — Я тебе Конан-Дойля принесла. Шерлок Холмс… Полностью. — И, заметив, как радостно вспыхнули глаза Коли, добавила: — На английском. Ты ведь вот-вот осилишь?
   — Да ну тебя, — в сердцах сказал Коля. — Дай срок, я и французский осилю! Времени сейчас нет.
   — А его никогда не будет. Ты этого еще не понял?
   — Преступность пойдет на убыль, — не слишком уверенно сказал Коля, — тогда я и наверстаю.
   — А ты уверен, что она пойдет на убыль? — спросила Маша. — Я вот думаю: пока будет разрыв между уровнем жизни отдельных людей — будут и преступления. Всегда кто-то захочет иметь больше. И попытаться добыть это большее нечестным путем.
   — Сложный вопрос, — сказал Коля. — Может, ты в чем-то и права. Но главное, я считаю, царизм оставил нам родимые пятна. В них все дело.
   — А когда умрут носители родимых пятен, тогда чем ты будешь объяснять преступность?
   — А она тогда будет? — спросил Коля.
   — Не знаю. — Маша улыбнулась. — Разошлись, мужчины. До вечера.
   …Коля встретился с Витькой у входа в управление.
   — Что узнал?
   — Есть кое-что. — Витька пропустил Колю вперед и добавил с плохо скрытой гордостью: — Недаром время терял.
   — Расскажешь.
   Когда вошли в кабинет, Коля позвонил Маруське, попросил зайти.
   — Вот мои выводы, — Маруська раскрыла папку и протянула Коле лист бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. — Обращаю твое внимание, что на гимнастерке Куликова — пороховой нагар!
   — Неужели наган Иванова бьет так сильно? — удивился Витька. — Ведь метров с семи стрелял Иванов!
   — Не стрелял, — оборвала его Маруська.
   — А… а кто же? — оторопело спросил Витька.
   Коля положил рапорт Маруськи на стол.
   — Тот, кто стоял рядом с Куликовым. — Коля подошел к Витьке, добавил: — Помнишь, мы говорили о том, что мог быть пятый человек? Так вот, он был! Он застрелил Куликова в упор — оттого и нагар на гимнастерку Куликова попал. Он же, вероятно, и деньги украл.
   — Кто же это? — недоверчиво спросил Витька.
   Коля и Маруська рассмеялись.
   — Знать бы, — сказала Маруська. — Но есть в твоем вопросе, так сказать, два подвопроса, сынок. Как преступник попал в запертую комнату? Почему его впустили? Замки-то целы.
   — Может быть, это был свой человек? — загорячился Витька. — Его все знали, потому и впустили.
   Коля с интересом взглянул на Витьку:
   — А что? Есть резон. Как версия — годится. Значит, так: некто, назовем его Свой, сразу же после кассира Евстигнеева и вахтеров вошел в помещение кассы. Его не испугались, пустили.
   — И прямо с порога он начал садить из нагана! — подхватил Витька.
   — Подожди. — Маруська развернула план места происшествия. — Вот как были расположены трупы. О чем это говорит? Я написала в рапорте: о том, что Свой стрелял только в Куликова.
   Витька схватил план:
   — Точно! Куликов — его сообщник, я понял, мать! Куликов убил Евстигнеева и Анисимова, а неизвестный, «свой», одним словом, видит — дело сделано, деньги — вот они, зачем еще с одним человеком делиться? И шлепнул Куликова за милую душу!
   — Молодец! — сдержанно похвалил Коля. — Я думаю, так оно и было. Считаем факт установленным: убийство совершил фигурант, которого мы в дальнейшем обозначаем кличкой Свой. Предположим, что деньги унес именно он. Каким образом? Ты, Маруся?
   Маруська мучительно раздумывала о чем-то.
   — Понимаете… Куликов запросто уложил двоих людей, хорошо ему знакомых. А мог ли он? Способен ли был? Что мы в сущности о нем знаем, чтобы быть уверенными: мог? Что это — он и никто другой! Витя, ты говорил с дочерью Ровского? Как она характеризует Куликова? И вообще, что ты узнал?
   — Куликов Николай на самом деле Юрий Томич, — ответил Витька.
   — Так-так… — заинтересованно сказал Коля. — Я ожидал нечто в таком смысле. Кто он по образованию, вообще давай подробности!
   — Я так понял, что он окончил Константиновское училище, значит — офицер, — сказал Витька. — Но дочь Ровского, Нина, толком ничего не знает. А мать права. Томич этот — человек образованный, на Сенном развале первое издание Лермонтова искал. На бандита не очень похоже. Они Лермонтова редко читают.
   — Значит, ты тоже сомневаешься, что Куликов убийца? — спросил Коля.
   — Сомнительно, — кивнул Витька. — Одно против: Томич встречался с Длинным, Нина опознала фотографию. Я вижу — она чего-то недоговаривает, ну, пристал к ней, а она — молчок. А жаль.
   Несколько секунд Коля молча смотрел на Витьку, едва сдерживая вдруг подступившую ярость. «Мальчишка, сопляк! — в сердцах думал он. — Не понимает, что натворил! Не надо ему доверять, черт возьми! — И тут же пришла другая мысль. — А как не доверять? Разве можно все успеть самому? В сущности, кто виноват, что парень не сориентировался? Учили плохо, вот и результат».
   — Что же ты наделал, Витя! — с укором посмотрела на сына Маруська.
   — Немедленно поезжай к ней и привези ее сюда, — холодно сказал Коля.
   — Так она на Васильевском живет, — возразил Витька. — Пока туда, пока сюда — скоро не получится. Трамвай — не аэроплан.
   Коля рассмеялся:
   — Ладно, не прибедняйся. Машину возьми. Дай бог, чтобы все обошлось. А на будущее учти: о таких вещах в первую очередь докладывать надо. Иди.
   Витька опрометью скатился по лестнице, выбежал на площадь. «Форд» УГРО стоял у тротуара, усатый шофер в огромных очках-консервах возился с мотором.
   — Давай! — Витька прыгнул на переднее сиденье.
   Шофер вытер руки промасленной тряпкой, свысока посмотрел на Витьку:
   — А куда? Давать-то, говорю, куда? — Он не скрывал насмешки, и от этого Витьке стало очень обидно.
   — На Васильевский, — сдерживая закипающее раздражение, сказал Витька.
   — Он большой… — Шофер поправил очки. — Адрес знаешь?
   И тут Витька совсем оконфузился. На память он адреса не помнил, пришлось лезть в карман, доставать записную книжку.
   Шофер с улыбочкой наблюдал:
   — Бывало, по сорока адресам дуем, и ни разу никто даже не заглянет в эту самую книжечку, — сказал шофер. — Вот были люди. А вы молодые, вам бы не в УГРО служить, а мороженым торговать!
   — Отговорил? — спросил Витька бешено. — Тогда — поехали. Соловьевский переулок!
   Автомобиль миновал Дворцовый мост и помчался по набережной — мимо Биржи, Академии наук и университета. То и дело гундосил клаксон.
   — Давай сирену, — попросил Витька.
   Шофер потянул поводок, взвыла сирена.
   — Мальчишки, — покрутил головой шофер. — Цацки-пецки вам нужны, все играетесь.
   У обелиска «Румянцева победа» свернули направо и въехали в Соловьевский переулок. Это была мрачная, низкорослая, безнадежная трущоба. Облезлые дома с окошечками, заплывшими грязью, редкие прохожие.
   — Бывают же улицы, — усмехнулся шофер. — Я бы на такой ни за какие деньги жить не стал! — Он нажал клаксон, сиплый всплеск гудка эхом отлетел от осыпающихся стен. — Вон впереди девица чешет, не твоя ли?
   Это и в самом деле была Нина, и Витька очень обрадовался, что все так удачно получилось.
   — Нина! — закричал он, вскочив с сиденья. — Нина, подождите, это снова я!
   Девушка оглянулась и остановилась.
   — Это я! — Витька так обрадовался, что замахал обеими руками. — Вот здорово! А мне, знаете, из-за вас попало! — Витька продолжал кричать, наверное, от избытка радости.
   Автомобиль поравнялся с Ниной, Витька выпрыгнул, и в это самое мгновение, сливаясь в один, хлопнули два выстрела — словно две бутылки шампанского открыли.
   — Маузер… — машинально проговорил шофер.
   Нина удивленно посмотрела на Витьку и медленно опустилась на тротуар.
   — В больницу! Гони! — Витька рванулся в подворотню, на ходу взводя курок своего нагана.
   — Осторожнее! — крикнул шофер вслед. Он подхватил обмякшее тело девушки, уложил на заднее сиденье.
   Витька мчался под сводами арок. Проходные дворы уходили куда-то вглубь.
   — Стой! — Витька увидел убегающего человека и неторопливо, словно в тире, взял его на мушку. Медленно потянул спусковой крючок и… в сердцах опустил наган. Нельзя! Стрелять нельзя! Мертвый не скажет ничего.
   Человек уходил. Гулко звучали шаги, эхом отлетая от низких сводов. Витька летел изо всех сил — догнать, только догнать. На ходу вытащил свисток, засвистел: «На помощь!»
   Неизвестный остановился и, не целясь, с поворота выстрелил. Пуля сбила с Витьки меховую шапку. Он даже присел от неожиданности, но стрелять в ответ все равно не стал. Подворотни мелькали одна за другой. Вот и последняя. Бандит оглянулся, снова выстрелил. Его темный силуэт отчетливо маячил под последней аркой. За ней начиналась вторая линия Васильевского острова. Преступника отделяло от улицы всего несколько шагов.
   «Если он сделает эти шаги, то уйдет, — в отчаянии подумал Витька. — В толпе я его не возьму. Что же делать, что делать?» Витька поднял наган, повел стволом, ловя на мушку прыгающие ноги бандита. «А если кто из прохожих? Мне будет тюрьма, — усмехнулся Витька. — Ладно. Была не была». Он потянул спусковой крючок. Выстрела не услышал. Только увидел, как бандит подпрыгнул и начал медленно заваливаться. Его тут же окружили прохожие. Витька подбежал к убитому. Тот лежал лицом вверх. Это был Длинный. Витька сунул наган за пояс, яростно засвистел в милицейский свисток. Прибежал перепуганный милиционер.
   — Охраняй, — устало сказал Витька. — Сейчас за ним приедут. И горько добавил: — Где же ты был, друг? Обсвистелся я…
   — Товарищ начальник! — милиционер старательно прижимал ладонь к козырьку фуражки. — Не слыхал ничего! Детьми клянусь!
   Витька махнул рукой и ушел.
   Все складывалось как нельзя хуже. Нина могла о многом рассказать, но она умерла, не приходя в сознание, по дороге в больницу. Можно было рассчитывать на крупицы информации от Длинного — хотел того бандит или не хотел, хоть что-нибудь он обронил бы на допросах. Но Длинный тоже был мертв — пуля из Витькиного нагана ударила слишком точно.
   Коля приказал вызвать на допрос отца Нины, бухгалтера Ровского. Тот явился незамедлительно — корректный, отутюженный, в хрустящих накрахмаленных манжетах, внешне — типичный интеллигент старого закала. Коля пригласил старика сесть, и, пока тот раздевался и устраивался в кресле, — незаметно присмотрелся к нему.
   Умное, открытое лицо. Спокойный взгляд, только глаза покраснели, наверное, от слез. В правой руке — смятый мокрый платок.
   Витька и Маруська устроились у окна.
   — Колю не уберегли, — горестно вздохнул Ровский. — Теперь вот и Нину… мою… — он издал горлом всхлипывающий звук, и Витька сразу же подал ему стакан с водой. Ровский отхлебнул и благодарно посмотрел на Витьку. — Тронут. Признаться, раньше я думал о молодых людях вашей профессии несколько иначе. Рад, что ошибался. — Он снова всхлипнул, сдерживая рыдания: — Горе… Какое горе отворило мои двери…
   — Примите наше искреннее сочувствие, — сказал Коля. — Но я прошу, чтобы вы поняли и нас. Мы обязаны найти деньги и убийц. Поэтому я должен продолжать свои вопросы, вы уж извините. У каждого из нас есть свой долг.
   — Спрашивайте.
   — Скажите, — Коля вышел из-за стола и сел напротив Ровского. — Вашу дочь убили… неожиданно для вас? Вам понятен вопрос?
   Ровский горько усмехнулся:
   — Область предчувствий и мистики вас, наверное, не интересует. Но поверьте, я знал, что Нину убьют.
   — Как это так? — не выдержал Витька. — Кто вам сказал?