Страница:
Ребята притащили ящик. Бушмакин надел поломанные очки в железной оправе и углубился в чтение. Но было еще темно, и Бушмакин попросил Колю найти свечу или лампу.
Коля вышел в коридор. Маруська увязалась следом.
— В сто сорок втором на столе лампа с четырьмя свечами! — крикнул Колычев.
Отыскали нужную дверь. Когда возвращались обратно, Маруська взяла Колю за руку.
— Нравишься ты мне, — сказала она тихо. — Наверное, я не должна тебе об этом говорить, ну да ты парень простой и человек хороший, вреда мне не сделаешь.
— Не сделаю, — Коля покраснел и отдернул руку.
— Стесняешься?
— Не-е, — Коля вздохнул. — Только не время сейчас… И не место.
— Скажи уж прямо: пошла ты, девка, туда-то и туда-то. Не прячься за слова, терпеть не могу!
Она повернулась и ушла. Коля постоял еще некоторое время в коридоре и вернулся в кабинет Колычева. Зажгли свечи, стал виден лепной потолок и электрические лампы под жестяными крашеными абажурами — они висели над каждым столом.
— Розыск преступного элемента должен быть поставлен научно. А наука свидетельствует, что без планомерного и глубокого проникновения в преступную среду ни одна полиция мира успеха не имела! Вот и мы с вами в своей работе будем опираться исключительно на преступный элемент! — разглагольствовал Колычев.
— Даже исключительно, — усмехнулся Бушмакин. — А честные люди? Граждане? Они что же, заинтересованы в том, чтобы процветала уголовщина? Они, по-вашему, нам помогать не станут?
— Разъясняю суть дела на простом примере! — Колычев словно читал лекцию на юридическом факультете университета. — Ограбили лавку. Нутс-с, спросили вы того, сего, а они — молчок! Обыватель — подлец, дело известное.
— Неправда! — возразил Бушмакин. — Кто-нибудь что-нибудь видел и придет к нам, сообщит.
— Кто-нибудь, что-нибудь, — парировал Колычев. — Слова-то все дамские, с кухни… Нет-с, мил-сдарь, не придут! Не бывало-с!
— У вас — не бывало-с, а у нас — будет! — уверенно заявил Никита. — Я, например, верю в человеческий разум!
— Разум? Эк, куда вас хватило, — с сожалением сказал Колычев. — Ну при чем тут, помилуйте, разум? Разве речь идет о периодической системе элементов? Давайте ближе к жизни, господа. К реальной жизни, наполненной проходимцами, предательством и хамством. Так о чем бишь я? Вот взгляните, — он вытащил из ящика три карточки. — Итак, мы с вами предполагаем, что ограбили лавку либо Васька Клыч, либо Шура Рябчик, либо Алексашка Помпон. Но кто конкретно? — Он торжественно оглядел присутствующих и продолжал: — Не знаете? И я не знаю. Но, в отличие от некоторых здесь присутствующих альтруистов, верящих в «человеческий разум», я не знаю этого только пока. Пока! Итак! Я вызываю городового, велю доставить ко мне всех друзей вышеназванных господ, потом приглашаю еще двух городовых и приказываю бить этих друзей до тех пор, пока большинство из них не запросит пощады. Тогда я отсылаю городовых и предлагаю некоторым, мною избранным, освещать подозреваемых, следить за каждым их шагом. Как вы уже догадались, вопрос ареста — это уже не вопрос. — Колычев вытер со лба пот и замолчал.
— Лихо, — сказал Коля.
— Отвратительно, — поморщился Никита.
— Кое-что в этом, конечно, есть, — Вася почесал затылок.
— Мужчинам только бы драться, — вздохнула Маруська.
— Значит, бить? — спросил Бушмакин.
— Ну, тут Колычев прав, — сказал Вася. — Не целовать же их. Они людей режут, а мы их — гладь?
— Вы же интеллигентный человек, — укоризненно сказал Бушмакин, не реагируя на замечания Васи.
— Нашу работу в белых перчатках не сделаешь, — ответил Колычев. — Увы…
— Скажу так, — Бушмакин строго оглядел присутствующих. — Кто хочет здесь работать — о мордобое забыть навсегда! За мордобой — ревтрибунал, уж я позабочусь! А тебе, Василий, вот что понять надо: кругом поднимается заря новой жизни. Ты что же, всерьез думаешь, что преступники этого не видят? Видят! И я рассматриваю нашу задачу так: направить их на путь исправления. Помочь им!
— Между прочим, девять месяцев назад господин Керенский выпустил всех, рвущихся к новой жизни, — с горькой иронией произнес Колычев. — И что же? На свободе оказалось несколько тысяч опаснейших негодяев! Началось такое… Страшно вспомнить. И сейчас продолжается — вон молодой человек не даст соврать, — Колычев кивнул в сторону Коли и продолжал: — Нет, господа. Преступный мир — это преступный мир. Никогда никто и ни при каких условиях его не изменит и не исправит. Пока есть человечество, будет и преступность. Думать иначе — наивный вздор.
— Плохо же вы относитесь к человечеству, — усмехнулся Никита. — Я с вами совершенно не согласен!
Снизу, из парадного, донеслось отчаянное треньканье звонка. Никита не договорил и вопросительно посмотрел на Бушмакина. Тот, в свою очередь, — на Колычева.
Колычев достал из кармашка жилета огромные золотые часы и щелкнул крышкой:
— Да уже десятый час, господа! — удивленно сказал он. — Это, вероятно, пришли лояльные новому правительству чиновники нашей канцелярии. Я вам потом расскажу о каждом. Поласковее с ними, господа, они очень и очень нам пригодятся!
— Коля, впусти, — приказал Бушмакин.
Коля убежал. Через минуту он снова появился — несколько растерянный и притихший. Следом за ним в кабинет ввалилось человек десять мужчин в форменной одежде департамента государственной полиции. Они столпились на пороге и молча уставились на Бушмакина и ребят.
— Это новое начальство, господа, — объяснил Колычев. — Мы разбираем действующие картотеки. Я полагаю, вы присоединитесь к нам?
Худой, высокий чиновник с университетским значком на груди переглянулся с остальными.
— Мы хотели бы знать, от какой партии новое начальство? — спросил он.
— Какая разница, господа! — сказал Колычев. — Они хотят бороться с уголовниками, — это главное, я полагаю.
— Мы от партии большевиков, — жестко сказал Бушмакин. — Устраивает?
— Как нельзя больше! — улыбнулся худой и повернулся к остальным: — Поможем большевикам, господа? — Он засучил рукава форменного сюртука и, словно дирижер в оркестре, взмахнул руками.
— Берегись! — крикнул Колычев, но было уже поздно. Вся орава бросилась к ящикам с карточками.
— Стой, стрелять будем! — закричал Бушмакин, выхватывая наган.
В ту же секунду худой профессионально ударил его по запястью ребрами ладоней, и наган с глухим стуком упал на пол.
Остальные бушмакинцы даже не успели обнажить оружие. Васю сбили с ног ударом стула по голове. Никиту кто-то ткнул лицом в шкаф, и он, закатив глаза, опустился на пол. Маруська забилась в угол и истошно визжала, а Коля, раскидав нападавших один раз и второй, на третий не сумел увернуться от приема — рука попала в «замок», и Коля врезался в старинную голландскую печь. Бушмакин попытался было дотянуться до своего нагана, но худой изо всех сил наступил ему на руку, и Бушмакин потерял сознание от боли. А потом началось столпотворение… Зазвенели стекла — озверевшие «служители правопорядка» выбрасывали ящики с карточками прямо на улицу. Кто-то поджег ворох бумаг, кабинет заполнили клубы черного дыма.
Колычев, взобравшись на свою лестницу и накрыв голову папкой, испуганно наблюдал за побоищем.
Наконец все было кончено. Чиновники потянулись в коридор. Худой остановился возле лестницы.
— Надеюсь, вы с нами, Колычев? По-моему, вы всегда презирали конформистов!
Колычев высунулся из-под папки:
— То, что вы сейчас сделали, — низость!
— О, господи, — худой шутовски взмахнул руками. — Однако мы в неравном положении. Вы — высоко, и мне трудно вам отвечать… — Он резко вышиб лестницу из-под Колычева. Тот с воплем грохнулся на пол и остался недвижим.
— Подумай, мразь, — с ненавистью сказал худой и ушел, хлопнув дверью.
…Первым очнулся Бушмакин. Рука распухла и напоминала пышку с повидлом. Бушмакин поднялся, кряхтя и охая, взял со стола графин и, приводя в чувство своих товарищей, начал поливать всех по очереди: Колю, Васю, Никиту и Колычева. Потом отпил из графина. Увидел Маруську. Она по-прежнему сидела в углу.
— Что же ты? — укоризненно сказал Бушмакин. — А еще красный милиционер. Где наган?
— Вот, — тихо сказала она. — Я хотела в них выстрелить, да у меня сил не хватило взвести курок.
— Ничего, Маруська, не тушуйся, — вздохнул Бушмакин. — Не смогла, так не смогла. Мы тебе потом браунинг организуем за то, что сумела сохранить боевое оружие. А себе и всем остальным назначу по десять суток ареста — за утрату революционной бдительности и револьверов. Плохие мы еще сыщики, Маруська.
Приподнялся и сел Колычев. Увидел Бушмакина, улыбнулся через силу:
— Дали нам перцу. А что вы хотите? Они всю жизнь этим занимаются, а вы — первый день… Сколько еще времени пройдет, прежде чем вы освоите хотя бы азы сыскного дела.
— Меньше, чем вы думаехе, — сказал Бушмакин. — Вы знаете этих людей?
Колычев кивнул.
— Я сообщу об этом Военно-революционному комитету, — продолжал Бушмакин. — За саботаж такого рода они будут расстреляны.
Колычев снова кивнул:
— Иного они и не заслуживают. Но если вы думаете, что они сидят и ждут ваших конвойных, — вы ошибаетесь… — Колычев усмехнулся. — Я не политик, но даже я понимаю, что мой класс не сдастся вам без боя. Как говорят на ваших собраниях: в повестке дня — гражданская война… И эти люди будут ждать ее начала в укромном месте.
Маруська растолкала ребят. Все выглядели вполне сносно, только у Коли поперек лба лег багровый шрам.
— Картотеку жалко, — Колычев обвел взглядом кабинет. — Она собиралась годами. Большое подспорье потеряли, жаль…
— Сейчас все разойдемся, — сказал Бушмакин. — Отдыхать четыре… нет, шесть часов. Ровно в пять, — он посмотрел на часы, — всем быть здесь. Где телефон?
Колычев кивнул на свой стол.
— Я позвоню, вызову охрану, — продолжал Бушмакин. — А то пока мы будем спать, ваши друзья, не дай бог, снова явятся.
— Это не мои друзья, милостивый государь! — встал Колычев. — Это негодяи!
— Ну хорошо, хорошо, — отступил Бушмакин и потянулся к трубке. Но взять ее не успел. Заверещал зуммер.
— Кого это? — спросил Бушмакин.
— Не знаю, — Колычев пожал плечами. — Сюда уже недели две никто не звонил… — Он снял трубку: — Управление сыскной… то бишь — уголовного розыска, здесь Колычев. С кем имею честь? Понятно! — Он зажал мембрану рукой и повернулся к Бушмакину: — Около сотни неизвестных громят посольство на Большой Морском. Дипломаты просят помощи. Они уже всюду звонили — дозвониться никуда не могут.
— Что вы делали в подобных случаях? — спросил Бушмакин.
— В мое время подобных случаев не было, — не удержался Колычев.
Бушмакин взял трубку:
— Слушайте меня! Да тише вы, черт вас возьми! Десять минут продержитесь! Все! — он швырнул трубку на рычаг, крикнул: — Маруська и Колычев остаются, остальные — за мной!
— У них винтовки и пулемет! — закричал Колычев. — А у вас?
Бушмакин растерянно уставился на пустую кобуру.
— Черт, — пробормотал он. — Но все равно, я обещал помощь. Надо идти…
— Я с вами, — заявила Маруська.
— Я тоже, — поразмыслив, сказал Колычев. — И, принимая во внимание ваш искренний порыв… Ладно, я помогу вам. Идите за мной…
Он бросился к дверям, которые вели в подвал. Внизу перед тяжелой, обитой железом дверью он остановился. На огромном засове висел пудовый замок.
— Здесь кладовая изъятого оружия. Все сваливали сюда. Патроны тоже.
— Что же ты раньше молчал? — Бушмакин растроганно похлопал Колычева по плечу. — Маруська, давай сюда твой «шпайер»… Всем отойти!
Бушмакин семь раз подряд выстрелил в замок. Полетели искры, куски исковерканного металла. Замок отвалился.
Вошли. Это была маленькая комната со стеллажами вдоль стен. На полках лежали револьверы и пистолеты самых разных марок, ножи, кастеты, остро заточенные напильники.
— Брать оружие только с полной обоймой! — предупредил Бушмакин. — Лучше — по две обоймы сразу.
Коля засмотрелся на тяжелый маузер в деревянной кобуре. К сожалению, в нем не было ни одного патрона.
— За мной! — Бушмакин выскочил в коридор.
Выбежали за Гороховую. Бушмакин с сомнением оглянулся на парадную дверь, сказал:
— Там оружие, документы. Маруська! Ты остаешься! И без лишних слов, — прикрикнул он. — Позвони Сергееву, пусть пришлет помощь.
Маруська понуро скрылась в подъезде.
Трехэтажный особняк посольства отделяла от улицы затейливая чугунная решетка. Вдоль нее выстроились погромщики. Они просунули стволы винтовок сквозь узоры решетки и держали окна посольства на прицеле. Два человека по приставной лестнице лезли на балкон, около десятка колотили невесть откуда раздобытым рельсом в резную дубовую дверь. Она трещала, но пока не поддавалась… Двое залегли в воротах — у станкача. Бушмакин увидел солдат с повязками революционной охраны, сердито спросил:
— Чего не стреляете?
— Без толку, — вздохнул солдат. — Их — эвон сколько. А нас — эвон.
— Огонь! — зло крикнул Бушмакин и выстрелил из своего нагана. — Ребята! Занять позиции и не высовываться! Огонь!
Солдаты открыли беспорядочную пальбу. Бушмакинцы их поддержали. Один из бандитов — он уже перебросил ногу через решетку балкона, сорвался и полетел вниз.
— Братва! В нас палят какие-то суки! — растерянно завопил главарь погромщиков. — Стой! — Он замахал маузером. — Чего по своим жарите? Мы, чай, буржуев трясем! Давай к нам, барахло поровну!
— Огонь! — скомандовал Бушмакин.
На этот раз ударили дружно, залпом. Бандиты выронили рельс и разбежались.
— На куски порвем, падлы! — орал предводитель. — Нас больше! Не дрейфь, братва! Их часы сочтены!
Бандиты начали стрелять.
Бушмакин высунулся из-за угла дома, крикнул:
— Предлагаю сдаться! Кто добровольно сложит оружие — уйдет свободно! Остальным — расстрел на месте!
— Не слушайте его! — срываясь на визг, заверещал главный. — Контрики они, братва! Огонь по контрикам! Патронов не жалеть! У нас их много! Пулемет! Полкоробки разом, огонь!
Затрещал «максим».
— Дохлое дело, — сказал солдат. — Они нас ликвиднут как пить дать.
— Нахожу, что это, увы, резонно, — поддержал солдата Колычев.
Бушмакин выстрелил. Следом за ним открыли стрельбу Никита и Вася.
— Не получается у вас, — сквозь зубы сказал Бушмакин. — Вот как надо…
На той стороне грохнулся предводитель.
— Вы случайно не чемпион по стрельбе? — добродушно-насмешливо осведомился Колычев.
— Я весь четырнадцатый год в окопах просидел, — ответил Бушмакин.
Пули дырявили штукатурку, били стекла.
— Коля, — окликнул Бушмакин, — дуй за подмогой. Они, вишь, в атаку пошли.
Погромщики вытянулись в редкую цепь и медленно двигались в сторону бушмакинцев.
— Коля, если вы уходите — дайте мне ваш наган, — попросил Колычев.
— Не дам, — сказал Коля, пряча наган за спину. — Я никуда не пойду.
— Приказы не обсуждать! — обозлился Бушмакин. — С кем я только связался! Щенки и интеллигенция.
— Интеллигенция тут ни при чем, — сказал Никита. — От обилия знаний никто еще не страдал. А вот от темноты…
Пуля сбила с Никиты фуражку, и он растерянно заморгал.
— Счастлив ваш бог, — заметил Колычев.
— Случайность… — побледневший Никита попытался улыбнуться.
— Сколько у нас еще патронов. Давайте все, что есть, — приказал Бушмакин.
В подставленную шапку посылались обоймы и патроны.
— Стрелять прицельно, не торопиться, — командовал Бушмашин. Вот так… — Он выстрелил, среди громил началась паника.
— У них снайпер! — орали бандиты. — Он всех нас перебьет!
— Братцы! Помилосердствуйте! За что вы нас?
— Николашку скинули, а русскому человеку все равно труба!
— Да здравствують свобода, равенство и братство! — завопил кто-то среди громил. — Кто посмееть по етим словам пальнуть, — стреляй!
Он поднялся в рост, двинулся на бушмакинцев. Бандиты перестали стрелять и с восхищением следили за смельчаком.
— Я его срежу… — Вася прицелился.
— Нишкни, — зашипел Бушмакин. — Коля, как он близко подойдет, — хватай его!
— Сделаем, — Коля приготовился.
Громила шел вначале ровным и быстрым шагом. Но постепенно молчание бушмакинцев насторожило его, он замедлил шаг, потом и вовсе остановился.
— Не успею, — сказал Коля. — Далеко.
Громила постоял мгновение и вдруг, подоткнув полы длинной кавалерийской шинели, бросился назад. Вася выстрелил, и бандит, сделав несколько заплетающихся шагов, рухнул.
— Ну, была не была, — сказал Бушмакин. — За мной, вперед! — крикнул он и побежал в сторону бандитов.
Остальные кинулись за ним.
— Батька кокнули! — закричал кто-то. — Спасайся кто может!
Громилы бросились врассыпную. На повороте путь им преградил броневик и черная цепь матросов. Впереди бежали Сергеев и Маруська.
Оставшихся в живых громил окружили и увели. Сергеев обнял Бушмакнна:
— С почином тебя.
— Поменьше таких починов, — хмуро отозвался Бушмакнн.
Заныла ладонь, и он, только теперь вспомнив о ней, обмотал ее платком.
— Чиновники? — спросил Сергеев.
— Они, — кивнул Бушмакин. — А ты от кого знаешь?
— Люди видели, — ответил Сергеев: — Сообщили нам. Всех взяли, ни один не ушел.
Маруська подошла к Коле, спросила, заглядывая в глаза:
— Ты переживал за меня?
— По-моему, переживать надо было тебе, — ответил Коля. — Ты в тепле сидела. А мы здесь — охо-хо!
— Не любишь ты меня, — вздохнула Маруська.
— Почему ты так думаешь? — пряча смущение, спросил Коля.
— Ну, какой же парень станет пререкаться с любимой девушкой? — грустно улыбнулась Маруська. — Чувствую я, Коля, что будет у нас с тобой неразделенная любовь, — пошутила она.
— Да ладно тебе, — сказал Коля. — Пойдем-ка лучше домой, а то, я так понимаю, начинается у нас у всех не жизнь, а сплошная морока. Отдохнуть надо.
— Какой может быть отдых у революционных сыщиков? — подошел Никита. — Покой нам только снится. Можно я вас, провожу, Маруся?
Она бросила на Колю печальный взгляд.
— Проводите.
Они ушли. Коля долго смотрел им вслед и думал, что вот встретилась ему хорошая девушка, а что толку? Никакого волнения в груди, хоть убей.
Подошел Вася, подмигнул:
— Увели девку? Из-под носа? А ты не зевай! — и, заметив огорченный Колин взгляд, добавил: — Тебе сколь лет-то? Восемнадцати нет? Ну, браток. У нас с тобой все еще впереди!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Петроградский январь 1919-го был промозглым и слякотный.
Четверка коней на фронтоне Главного штаба рвалась сквозь туман. Над Дворцовой площадью провисло мокрое небо. У правого крыла Зимнего стоял оркестр — несколько продрогших солдат с помятыми трубами в крючковатых, покрасневших пальцах. Надувая щеки, они неслаженно, но старательно выводили: «Смело, товарищи, в ногу…»
Над импровизированной дощатой трибуной трепетало кумачовое полотнище: «Все на борьбу с Красновым!» Держа равнение, вдоль трибуны шел полк петроградской милиции. Другие полки уже прошли, а этот, только что сформированный из петроградских милиционеров, вступил на площадь, чтобы сразу же после парада вслед за другими грузиться в эшелон и отправляться на Южный фронт. Зрители уже разошлись. Когда последняя рота свернула под арку Главного штаба, наперерез строю бросился мальчишка лет десяти.
— Батя! — закричал он, срывая голос. — Ба-а-тя!!
Милиционер с винтовкой, видимо, отец мальчишки, растерянно оглянулся, вышел из шеренги:
— Витька… Ты зачем здесь? А мать? Мать-то больная я тебе настрого не велел уходить, настрого!
— Нету больше матери. — Витька опустил голову и отвернулся. — Я уж думал, тебя не найду…
— Как это нету? — не понял милиционер.
— Умерла мать… Только ты ушел, она и умерла… — мальчишка заплакал.
Шагали шеренги. Вот и последняя скрылась в глубине арки, а милиционер все стоял, не в силах осмыслить случившееся.
— Ты иди, батя, — мальчишка вытер мокрое лицо рукавом. — Иди… А то отстанешь.
— А ты? Ты как же? Мать бы надо похоронить…
— Соседи похоронят… Обещали, — буднично сказал мальчишка. — Ты иди… Нельзя тебе…
— Ну, ладно… — милиционер бросился догонять роту. Уже у самого Невского он оглянулся: сын все стоял под аркой — маленький, сгорбившийся, с поднятым воротником старенького пальто, в отцовском шлеме с синей милицейской звездой.
На этом месте и увидел его Коля — он шел на службу по срочному вызову Сергеева. С недавнего времени управление уголовного розыска помещалось на Дворцовой…
Коля прошел бы мимо, но, заметив, на голове у мальчишки милицейский шлем, остановился:
— Ты чего здесь? Отца ждешь?
— Отец ушел на фронт…
— А мать?
Мальчишка заплакал.
Коля чуть-чуть подумал и сказал:
— Идем со мной. У тебя отец милиционер?
Парень кивнул.
— А вы кто? — Он с любопытством посмотрел на Колю.
— Я тоже милиционер. Как твой батька.
Вошли в подъезд управления. В вестибюле Колю ждала Маруська. В черной кожаной куртке, с кобурой на правом боку, она была неузнаваема.
— Торчу здесь с утра… — Она взяла Колю за руку, отвела к окну. — Тебя отправляют в Москву, и я считаю, что нам надо, наконец, поговорить.
— А чего говорить, — Коля вздохнул. — Может, я и не вернусь. Хорошая ты, всегда тебе это говорил, а нет у меня к тебе того-этого… Ну, вот хочешь — обижайся, хочешь — пойми… Нету, и все! — Коля снял шапку и вытер пот со лба. Ну, слава богу… Наконец-то произнес то, что давно уже собирался сказать. Видел с самого начала — влюбилась, мучается, но что поделаешь, если ему нечего сказать в ответ.
Маруська вздохнула:
— Ну что ж… Пока — не судьба…
— Как это — пока? — удивился Коля. — Я тебе вполне определенно говорю!
— И я тебе вполне определенно говорю! — разозлилась Маруська. — Смотри мне в глаза и слушай: я тебя люблю, Коля. Как увидела тогда у Бушмакина, так и полюбила сразу. На всю жизнь. Но я так считаю: не может быть, чтобы один человек любил, а другой нет! Несправедливо это! И я уверена, что ты одумаешься и встанешь на правильный путь!
— Да ты со мной, как с правонарушителем, — попытался пошутить Коля. — Ладно, Маруська… Не надо больше про это. Вот, парень, видишь? Как тебя зовут, парень?
— Витька, — мальчишка не отводил глаз от ярко-желтой Маруськиной кобуры.
— Мать у него умерла. А отец — он из наших, только что ушел на фронт. И больше никого нет. Никого?
Витька молча кивнул.
— Пусть он поживет у нас, пока я вернусь. Бушмакину я скажу.
— На задании Бушмакин. Я сама ему скажу.
— Ну и ладно, — согласился Коля. — А когда вернусь — решим, как быть.
— Все решим? — Маруська с вызовом посмотрела на него.
Коля глубоко вздохнул:
— Тебе говорят: стрижено, а ты — брито. Витька! Марусю слушайся!
— Мать похоронить надо, — строго сказал Витька.
— Поедем, — кивнула Маруська. — Я с дежурства, сейчас свободна.
…В кабинете Бушмакина Колю ждал Сергеев. За прошедший год он совсем не изменился, только седины прибавилось. Сергеев протянул Коле телеграмму:
— Из Москвы. Только что в Сокольниках некий Кошельков совершил нападение на товарища Ленина. И вообще, у них там резкая активизация уголовной преступности… Аппарат малочисленный, Трепанов просит помочь.
— Это кто?
— Это мои боевой товарищ, в подполье вместе работали, — сказал Сергеев. — С руководством вопрос согласован, поезжай в Москву.
— Думаете, я здесь самый умный? — спросил Коля.
Сергеев внимательно посмотрел на него:
— Шутку не принимаю. Но если ты хочешь знать мое мнение, — скажу: тобой лично раскрыто несколько крупных преступлений… два бандитских налета, два убийства с ограблением…
— А всего тринадцать, — сказал Коля. — Несчастливое число, между прочим.
— Ты не все сосчитал, — Сергеев тепло улыбнулся. — Ты лично задержал шесть особо опасных рецидивистов. В скобках замечу — вооруженных.
— Троих, — упрямо сказал Коля. — Остальных мы задерживали вместе с Василием и Никитой.
— Ну, хорошо, хорошо, — сдался Сергеев. — В общем, так: тебе объявляется благодарность в приказе. А это — от меня. Владей, — Сергеев протянул Коле кобуру с кольтом и две коробки патронов.
— А вы? — растерялся Коля.
— А я с сегодняшнего дня окончательно перехожу в губком партии. Мне теперь дамского браунинга вполне хватит… — Сергеев улыбнулся.
— Ну что ж, — от волнения Коля не мог говорить. — Спасибо.
Вечером Маруська, Витька, Вася и Никита едва впихнули Колю в переполненный вагон московского поезда.
В конце этого же дня начальнику Московского уголовного розыска Трепанову позвонили из валютного отдела Госбанка. Срочно требовалась охрана для сопровождения спецгруза, который прибыл из бывшего зарубежного посольства царской России.
Коля вышел в коридор. Маруська увязалась следом.
— В сто сорок втором на столе лампа с четырьмя свечами! — крикнул Колычев.
Отыскали нужную дверь. Когда возвращались обратно, Маруська взяла Колю за руку.
— Нравишься ты мне, — сказала она тихо. — Наверное, я не должна тебе об этом говорить, ну да ты парень простой и человек хороший, вреда мне не сделаешь.
— Не сделаю, — Коля покраснел и отдернул руку.
— Стесняешься?
— Не-е, — Коля вздохнул. — Только не время сейчас… И не место.
— Скажи уж прямо: пошла ты, девка, туда-то и туда-то. Не прячься за слова, терпеть не могу!
Она повернулась и ушла. Коля постоял еще некоторое время в коридоре и вернулся в кабинет Колычева. Зажгли свечи, стал виден лепной потолок и электрические лампы под жестяными крашеными абажурами — они висели над каждым столом.
— Розыск преступного элемента должен быть поставлен научно. А наука свидетельствует, что без планомерного и глубокого проникновения в преступную среду ни одна полиция мира успеха не имела! Вот и мы с вами в своей работе будем опираться исключительно на преступный элемент! — разглагольствовал Колычев.
— Даже исключительно, — усмехнулся Бушмакин. — А честные люди? Граждане? Они что же, заинтересованы в том, чтобы процветала уголовщина? Они, по-вашему, нам помогать не станут?
— Разъясняю суть дела на простом примере! — Колычев словно читал лекцию на юридическом факультете университета. — Ограбили лавку. Нутс-с, спросили вы того, сего, а они — молчок! Обыватель — подлец, дело известное.
— Неправда! — возразил Бушмакин. — Кто-нибудь что-нибудь видел и придет к нам, сообщит.
— Кто-нибудь, что-нибудь, — парировал Колычев. — Слова-то все дамские, с кухни… Нет-с, мил-сдарь, не придут! Не бывало-с!
— У вас — не бывало-с, а у нас — будет! — уверенно заявил Никита. — Я, например, верю в человеческий разум!
— Разум? Эк, куда вас хватило, — с сожалением сказал Колычев. — Ну при чем тут, помилуйте, разум? Разве речь идет о периодической системе элементов? Давайте ближе к жизни, господа. К реальной жизни, наполненной проходимцами, предательством и хамством. Так о чем бишь я? Вот взгляните, — он вытащил из ящика три карточки. — Итак, мы с вами предполагаем, что ограбили лавку либо Васька Клыч, либо Шура Рябчик, либо Алексашка Помпон. Но кто конкретно? — Он торжественно оглядел присутствующих и продолжал: — Не знаете? И я не знаю. Но, в отличие от некоторых здесь присутствующих альтруистов, верящих в «человеческий разум», я не знаю этого только пока. Пока! Итак! Я вызываю городового, велю доставить ко мне всех друзей вышеназванных господ, потом приглашаю еще двух городовых и приказываю бить этих друзей до тех пор, пока большинство из них не запросит пощады. Тогда я отсылаю городовых и предлагаю некоторым, мною избранным, освещать подозреваемых, следить за каждым их шагом. Как вы уже догадались, вопрос ареста — это уже не вопрос. — Колычев вытер со лба пот и замолчал.
— Лихо, — сказал Коля.
— Отвратительно, — поморщился Никита.
— Кое-что в этом, конечно, есть, — Вася почесал затылок.
— Мужчинам только бы драться, — вздохнула Маруська.
— Значит, бить? — спросил Бушмакин.
— Ну, тут Колычев прав, — сказал Вася. — Не целовать же их. Они людей режут, а мы их — гладь?
— Вы же интеллигентный человек, — укоризненно сказал Бушмакин, не реагируя на замечания Васи.
— Нашу работу в белых перчатках не сделаешь, — ответил Колычев. — Увы…
— Скажу так, — Бушмакин строго оглядел присутствующих. — Кто хочет здесь работать — о мордобое забыть навсегда! За мордобой — ревтрибунал, уж я позабочусь! А тебе, Василий, вот что понять надо: кругом поднимается заря новой жизни. Ты что же, всерьез думаешь, что преступники этого не видят? Видят! И я рассматриваю нашу задачу так: направить их на путь исправления. Помочь им!
— Между прочим, девять месяцев назад господин Керенский выпустил всех, рвущихся к новой жизни, — с горькой иронией произнес Колычев. — И что же? На свободе оказалось несколько тысяч опаснейших негодяев! Началось такое… Страшно вспомнить. И сейчас продолжается — вон молодой человек не даст соврать, — Колычев кивнул в сторону Коли и продолжал: — Нет, господа. Преступный мир — это преступный мир. Никогда никто и ни при каких условиях его не изменит и не исправит. Пока есть человечество, будет и преступность. Думать иначе — наивный вздор.
— Плохо же вы относитесь к человечеству, — усмехнулся Никита. — Я с вами совершенно не согласен!
Снизу, из парадного, донеслось отчаянное треньканье звонка. Никита не договорил и вопросительно посмотрел на Бушмакина. Тот, в свою очередь, — на Колычева.
Колычев достал из кармашка жилета огромные золотые часы и щелкнул крышкой:
— Да уже десятый час, господа! — удивленно сказал он. — Это, вероятно, пришли лояльные новому правительству чиновники нашей канцелярии. Я вам потом расскажу о каждом. Поласковее с ними, господа, они очень и очень нам пригодятся!
— Коля, впусти, — приказал Бушмакин.
Коля убежал. Через минуту он снова появился — несколько растерянный и притихший. Следом за ним в кабинет ввалилось человек десять мужчин в форменной одежде департамента государственной полиции. Они столпились на пороге и молча уставились на Бушмакина и ребят.
— Это новое начальство, господа, — объяснил Колычев. — Мы разбираем действующие картотеки. Я полагаю, вы присоединитесь к нам?
Худой, высокий чиновник с университетским значком на груди переглянулся с остальными.
— Мы хотели бы знать, от какой партии новое начальство? — спросил он.
— Какая разница, господа! — сказал Колычев. — Они хотят бороться с уголовниками, — это главное, я полагаю.
— Мы от партии большевиков, — жестко сказал Бушмакин. — Устраивает?
— Как нельзя больше! — улыбнулся худой и повернулся к остальным: — Поможем большевикам, господа? — Он засучил рукава форменного сюртука и, словно дирижер в оркестре, взмахнул руками.
— Берегись! — крикнул Колычев, но было уже поздно. Вся орава бросилась к ящикам с карточками.
— Стой, стрелять будем! — закричал Бушмакин, выхватывая наган.
В ту же секунду худой профессионально ударил его по запястью ребрами ладоней, и наган с глухим стуком упал на пол.
Остальные бушмакинцы даже не успели обнажить оружие. Васю сбили с ног ударом стула по голове. Никиту кто-то ткнул лицом в шкаф, и он, закатив глаза, опустился на пол. Маруська забилась в угол и истошно визжала, а Коля, раскидав нападавших один раз и второй, на третий не сумел увернуться от приема — рука попала в «замок», и Коля врезался в старинную голландскую печь. Бушмакин попытался было дотянуться до своего нагана, но худой изо всех сил наступил ему на руку, и Бушмакин потерял сознание от боли. А потом началось столпотворение… Зазвенели стекла — озверевшие «служители правопорядка» выбрасывали ящики с карточками прямо на улицу. Кто-то поджег ворох бумаг, кабинет заполнили клубы черного дыма.
Колычев, взобравшись на свою лестницу и накрыв голову папкой, испуганно наблюдал за побоищем.
Наконец все было кончено. Чиновники потянулись в коридор. Худой остановился возле лестницы.
— Надеюсь, вы с нами, Колычев? По-моему, вы всегда презирали конформистов!
Колычев высунулся из-под папки:
— То, что вы сейчас сделали, — низость!
— О, господи, — худой шутовски взмахнул руками. — Однако мы в неравном положении. Вы — высоко, и мне трудно вам отвечать… — Он резко вышиб лестницу из-под Колычева. Тот с воплем грохнулся на пол и остался недвижим.
— Подумай, мразь, — с ненавистью сказал худой и ушел, хлопнув дверью.
…Первым очнулся Бушмакин. Рука распухла и напоминала пышку с повидлом. Бушмакин поднялся, кряхтя и охая, взял со стола графин и, приводя в чувство своих товарищей, начал поливать всех по очереди: Колю, Васю, Никиту и Колычева. Потом отпил из графина. Увидел Маруську. Она по-прежнему сидела в углу.
— Что же ты? — укоризненно сказал Бушмакин. — А еще красный милиционер. Где наган?
— Вот, — тихо сказала она. — Я хотела в них выстрелить, да у меня сил не хватило взвести курок.
— Ничего, Маруська, не тушуйся, — вздохнул Бушмакин. — Не смогла, так не смогла. Мы тебе потом браунинг организуем за то, что сумела сохранить боевое оружие. А себе и всем остальным назначу по десять суток ареста — за утрату революционной бдительности и револьверов. Плохие мы еще сыщики, Маруська.
Приподнялся и сел Колычев. Увидел Бушмакина, улыбнулся через силу:
— Дали нам перцу. А что вы хотите? Они всю жизнь этим занимаются, а вы — первый день… Сколько еще времени пройдет, прежде чем вы освоите хотя бы азы сыскного дела.
— Меньше, чем вы думаехе, — сказал Бушмакин. — Вы знаете этих людей?
Колычев кивнул.
— Я сообщу об этом Военно-революционному комитету, — продолжал Бушмакин. — За саботаж такого рода они будут расстреляны.
Колычев снова кивнул:
— Иного они и не заслуживают. Но если вы думаете, что они сидят и ждут ваших конвойных, — вы ошибаетесь… — Колычев усмехнулся. — Я не политик, но даже я понимаю, что мой класс не сдастся вам без боя. Как говорят на ваших собраниях: в повестке дня — гражданская война… И эти люди будут ждать ее начала в укромном месте.
Маруська растолкала ребят. Все выглядели вполне сносно, только у Коли поперек лба лег багровый шрам.
— Картотеку жалко, — Колычев обвел взглядом кабинет. — Она собиралась годами. Большое подспорье потеряли, жаль…
— Сейчас все разойдемся, — сказал Бушмакин. — Отдыхать четыре… нет, шесть часов. Ровно в пять, — он посмотрел на часы, — всем быть здесь. Где телефон?
Колычев кивнул на свой стол.
— Я позвоню, вызову охрану, — продолжал Бушмакин. — А то пока мы будем спать, ваши друзья, не дай бог, снова явятся.
— Это не мои друзья, милостивый государь! — встал Колычев. — Это негодяи!
— Ну хорошо, хорошо, — отступил Бушмакин и потянулся к трубке. Но взять ее не успел. Заверещал зуммер.
— Кого это? — спросил Бушмакин.
— Не знаю, — Колычев пожал плечами. — Сюда уже недели две никто не звонил… — Он снял трубку: — Управление сыскной… то бишь — уголовного розыска, здесь Колычев. С кем имею честь? Понятно! — Он зажал мембрану рукой и повернулся к Бушмакину: — Около сотни неизвестных громят посольство на Большой Морском. Дипломаты просят помощи. Они уже всюду звонили — дозвониться никуда не могут.
— Что вы делали в подобных случаях? — спросил Бушмакин.
— В мое время подобных случаев не было, — не удержался Колычев.
Бушмакин взял трубку:
— Слушайте меня! Да тише вы, черт вас возьми! Десять минут продержитесь! Все! — он швырнул трубку на рычаг, крикнул: — Маруська и Колычев остаются, остальные — за мной!
— У них винтовки и пулемет! — закричал Колычев. — А у вас?
Бушмакин растерянно уставился на пустую кобуру.
— Черт, — пробормотал он. — Но все равно, я обещал помощь. Надо идти…
— Я с вами, — заявила Маруська.
— Я тоже, — поразмыслив, сказал Колычев. — И, принимая во внимание ваш искренний порыв… Ладно, я помогу вам. Идите за мной…
Он бросился к дверям, которые вели в подвал. Внизу перед тяжелой, обитой железом дверью он остановился. На огромном засове висел пудовый замок.
— Здесь кладовая изъятого оружия. Все сваливали сюда. Патроны тоже.
— Что же ты раньше молчал? — Бушмакин растроганно похлопал Колычева по плечу. — Маруська, давай сюда твой «шпайер»… Всем отойти!
Бушмакин семь раз подряд выстрелил в замок. Полетели искры, куски исковерканного металла. Замок отвалился.
Вошли. Это была маленькая комната со стеллажами вдоль стен. На полках лежали револьверы и пистолеты самых разных марок, ножи, кастеты, остро заточенные напильники.
— Брать оружие только с полной обоймой! — предупредил Бушмакин. — Лучше — по две обоймы сразу.
Коля засмотрелся на тяжелый маузер в деревянной кобуре. К сожалению, в нем не было ни одного патрона.
— За мной! — Бушмакин выскочил в коридор.
Выбежали за Гороховую. Бушмакин с сомнением оглянулся на парадную дверь, сказал:
— Там оружие, документы. Маруська! Ты остаешься! И без лишних слов, — прикрикнул он. — Позвони Сергееву, пусть пришлет помощь.
Маруська понуро скрылась в подъезде.
Трехэтажный особняк посольства отделяла от улицы затейливая чугунная решетка. Вдоль нее выстроились погромщики. Они просунули стволы винтовок сквозь узоры решетки и держали окна посольства на прицеле. Два человека по приставной лестнице лезли на балкон, около десятка колотили невесть откуда раздобытым рельсом в резную дубовую дверь. Она трещала, но пока не поддавалась… Двое залегли в воротах — у станкача. Бушмакин увидел солдат с повязками революционной охраны, сердито спросил:
— Чего не стреляете?
— Без толку, — вздохнул солдат. — Их — эвон сколько. А нас — эвон.
— Огонь! — зло крикнул Бушмакин и выстрелил из своего нагана. — Ребята! Занять позиции и не высовываться! Огонь!
Солдаты открыли беспорядочную пальбу. Бушмакинцы их поддержали. Один из бандитов — он уже перебросил ногу через решетку балкона, сорвался и полетел вниз.
— Братва! В нас палят какие-то суки! — растерянно завопил главарь погромщиков. — Стой! — Он замахал маузером. — Чего по своим жарите? Мы, чай, буржуев трясем! Давай к нам, барахло поровну!
— Огонь! — скомандовал Бушмакин.
На этот раз ударили дружно, залпом. Бандиты выронили рельс и разбежались.
— На куски порвем, падлы! — орал предводитель. — Нас больше! Не дрейфь, братва! Их часы сочтены!
Бандиты начали стрелять.
Бушмакин высунулся из-за угла дома, крикнул:
— Предлагаю сдаться! Кто добровольно сложит оружие — уйдет свободно! Остальным — расстрел на месте!
— Не слушайте его! — срываясь на визг, заверещал главный. — Контрики они, братва! Огонь по контрикам! Патронов не жалеть! У нас их много! Пулемет! Полкоробки разом, огонь!
Затрещал «максим».
— Дохлое дело, — сказал солдат. — Они нас ликвиднут как пить дать.
— Нахожу, что это, увы, резонно, — поддержал солдата Колычев.
Бушмакин выстрелил. Следом за ним открыли стрельбу Никита и Вася.
— Не получается у вас, — сквозь зубы сказал Бушмакин. — Вот как надо…
На той стороне грохнулся предводитель.
— Вы случайно не чемпион по стрельбе? — добродушно-насмешливо осведомился Колычев.
— Я весь четырнадцатый год в окопах просидел, — ответил Бушмакин.
Пули дырявили штукатурку, били стекла.
— Коля, — окликнул Бушмакин, — дуй за подмогой. Они, вишь, в атаку пошли.
Погромщики вытянулись в редкую цепь и медленно двигались в сторону бушмакинцев.
— Коля, если вы уходите — дайте мне ваш наган, — попросил Колычев.
— Не дам, — сказал Коля, пряча наган за спину. — Я никуда не пойду.
— Приказы не обсуждать! — обозлился Бушмакин. — С кем я только связался! Щенки и интеллигенция.
— Интеллигенция тут ни при чем, — сказал Никита. — От обилия знаний никто еще не страдал. А вот от темноты…
Пуля сбила с Никиты фуражку, и он растерянно заморгал.
— Счастлив ваш бог, — заметил Колычев.
— Случайность… — побледневший Никита попытался улыбнуться.
— Сколько у нас еще патронов. Давайте все, что есть, — приказал Бушмакин.
В подставленную шапку посылались обоймы и патроны.
— Стрелять прицельно, не торопиться, — командовал Бушмашин. Вот так… — Он выстрелил, среди громил началась паника.
— У них снайпер! — орали бандиты. — Он всех нас перебьет!
— Братцы! Помилосердствуйте! За что вы нас?
— Николашку скинули, а русскому человеку все равно труба!
— Да здравствують свобода, равенство и братство! — завопил кто-то среди громил. — Кто посмееть по етим словам пальнуть, — стреляй!
Он поднялся в рост, двинулся на бушмакинцев. Бандиты перестали стрелять и с восхищением следили за смельчаком.
— Я его срежу… — Вася прицелился.
— Нишкни, — зашипел Бушмакин. — Коля, как он близко подойдет, — хватай его!
— Сделаем, — Коля приготовился.
Громила шел вначале ровным и быстрым шагом. Но постепенно молчание бушмакинцев насторожило его, он замедлил шаг, потом и вовсе остановился.
— Не успею, — сказал Коля. — Далеко.
Громила постоял мгновение и вдруг, подоткнув полы длинной кавалерийской шинели, бросился назад. Вася выстрелил, и бандит, сделав несколько заплетающихся шагов, рухнул.
— Ну, была не была, — сказал Бушмакин. — За мной, вперед! — крикнул он и побежал в сторону бандитов.
Остальные кинулись за ним.
— Батька кокнули! — закричал кто-то. — Спасайся кто может!
Громилы бросились врассыпную. На повороте путь им преградил броневик и черная цепь матросов. Впереди бежали Сергеев и Маруська.
Оставшихся в живых громил окружили и увели. Сергеев обнял Бушмакнна:
— С почином тебя.
— Поменьше таких починов, — хмуро отозвался Бушмакнн.
Заныла ладонь, и он, только теперь вспомнив о ней, обмотал ее платком.
— Чиновники? — спросил Сергеев.
— Они, — кивнул Бушмакин. — А ты от кого знаешь?
— Люди видели, — ответил Сергеев: — Сообщили нам. Всех взяли, ни один не ушел.
Маруська подошла к Коле, спросила, заглядывая в глаза:
— Ты переживал за меня?
— По-моему, переживать надо было тебе, — ответил Коля. — Ты в тепле сидела. А мы здесь — охо-хо!
— Не любишь ты меня, — вздохнула Маруська.
— Почему ты так думаешь? — пряча смущение, спросил Коля.
— Ну, какой же парень станет пререкаться с любимой девушкой? — грустно улыбнулась Маруська. — Чувствую я, Коля, что будет у нас с тобой неразделенная любовь, — пошутила она.
— Да ладно тебе, — сказал Коля. — Пойдем-ка лучше домой, а то, я так понимаю, начинается у нас у всех не жизнь, а сплошная морока. Отдохнуть надо.
— Какой может быть отдых у революционных сыщиков? — подошел Никита. — Покой нам только снится. Можно я вас, провожу, Маруся?
Она бросила на Колю печальный взгляд.
— Проводите.
Они ушли. Коля долго смотрел им вслед и думал, что вот встретилась ему хорошая девушка, а что толку? Никакого волнения в груди, хоть убей.
Подошел Вася, подмигнул:
— Увели девку? Из-под носа? А ты не зевай! — и, заметив огорченный Колин взгляд, добавил: — Тебе сколь лет-то? Восемнадцати нет? Ну, браток. У нас с тобой все еще впереди!
ГЛАВА ВТОРАЯ
НАПАДЕНИЕ
В городе за последние дни участились случаи разбойных нападений. С обнаглевшими бандитами начата решительная борьба, в которой население должно содействовать органам Советской власти. Бандитизм, нарушающий нормальное течение жизни Москвы, будет твердой рукой искоренен, как явление дезорганизующее и играющее на руку контрреволюции…
«Известия», 25 январи 1919 г .
Петроградский январь 1919-го был промозглым и слякотный.
Четверка коней на фронтоне Главного штаба рвалась сквозь туман. Над Дворцовой площадью провисло мокрое небо. У правого крыла Зимнего стоял оркестр — несколько продрогших солдат с помятыми трубами в крючковатых, покрасневших пальцах. Надувая щеки, они неслаженно, но старательно выводили: «Смело, товарищи, в ногу…»
Над импровизированной дощатой трибуной трепетало кумачовое полотнище: «Все на борьбу с Красновым!» Держа равнение, вдоль трибуны шел полк петроградской милиции. Другие полки уже прошли, а этот, только что сформированный из петроградских милиционеров, вступил на площадь, чтобы сразу же после парада вслед за другими грузиться в эшелон и отправляться на Южный фронт. Зрители уже разошлись. Когда последняя рота свернула под арку Главного штаба, наперерез строю бросился мальчишка лет десяти.
— Батя! — закричал он, срывая голос. — Ба-а-тя!!
Милиционер с винтовкой, видимо, отец мальчишки, растерянно оглянулся, вышел из шеренги:
— Витька… Ты зачем здесь? А мать? Мать-то больная я тебе настрого не велел уходить, настрого!
— Нету больше матери. — Витька опустил голову и отвернулся. — Я уж думал, тебя не найду…
— Как это нету? — не понял милиционер.
— Умерла мать… Только ты ушел, она и умерла… — мальчишка заплакал.
Шагали шеренги. Вот и последняя скрылась в глубине арки, а милиционер все стоял, не в силах осмыслить случившееся.
— Ты иди, батя, — мальчишка вытер мокрое лицо рукавом. — Иди… А то отстанешь.
— А ты? Ты как же? Мать бы надо похоронить…
— Соседи похоронят… Обещали, — буднично сказал мальчишка. — Ты иди… Нельзя тебе…
— Ну, ладно… — милиционер бросился догонять роту. Уже у самого Невского он оглянулся: сын все стоял под аркой — маленький, сгорбившийся, с поднятым воротником старенького пальто, в отцовском шлеме с синей милицейской звездой.
На этом месте и увидел его Коля — он шел на службу по срочному вызову Сергеева. С недавнего времени управление уголовного розыска помещалось на Дворцовой…
Коля прошел бы мимо, но, заметив, на голове у мальчишки милицейский шлем, остановился:
— Ты чего здесь? Отца ждешь?
— Отец ушел на фронт…
— А мать?
Мальчишка заплакал.
Коля чуть-чуть подумал и сказал:
— Идем со мной. У тебя отец милиционер?
Парень кивнул.
— А вы кто? — Он с любопытством посмотрел на Колю.
— Я тоже милиционер. Как твой батька.
Вошли в подъезд управления. В вестибюле Колю ждала Маруська. В черной кожаной куртке, с кобурой на правом боку, она была неузнаваема.
— Торчу здесь с утра… — Она взяла Колю за руку, отвела к окну. — Тебя отправляют в Москву, и я считаю, что нам надо, наконец, поговорить.
— А чего говорить, — Коля вздохнул. — Может, я и не вернусь. Хорошая ты, всегда тебе это говорил, а нет у меня к тебе того-этого… Ну, вот хочешь — обижайся, хочешь — пойми… Нету, и все! — Коля снял шапку и вытер пот со лба. Ну, слава богу… Наконец-то произнес то, что давно уже собирался сказать. Видел с самого начала — влюбилась, мучается, но что поделаешь, если ему нечего сказать в ответ.
Маруська вздохнула:
— Ну что ж… Пока — не судьба…
— Как это — пока? — удивился Коля. — Я тебе вполне определенно говорю!
— И я тебе вполне определенно говорю! — разозлилась Маруська. — Смотри мне в глаза и слушай: я тебя люблю, Коля. Как увидела тогда у Бушмакина, так и полюбила сразу. На всю жизнь. Но я так считаю: не может быть, чтобы один человек любил, а другой нет! Несправедливо это! И я уверена, что ты одумаешься и встанешь на правильный путь!
— Да ты со мной, как с правонарушителем, — попытался пошутить Коля. — Ладно, Маруська… Не надо больше про это. Вот, парень, видишь? Как тебя зовут, парень?
— Витька, — мальчишка не отводил глаз от ярко-желтой Маруськиной кобуры.
— Мать у него умерла. А отец — он из наших, только что ушел на фронт. И больше никого нет. Никого?
Витька молча кивнул.
— Пусть он поживет у нас, пока я вернусь. Бушмакину я скажу.
— На задании Бушмакин. Я сама ему скажу.
— Ну и ладно, — согласился Коля. — А когда вернусь — решим, как быть.
— Все решим? — Маруська с вызовом посмотрела на него.
Коля глубоко вздохнул:
— Тебе говорят: стрижено, а ты — брито. Витька! Марусю слушайся!
— Мать похоронить надо, — строго сказал Витька.
— Поедем, — кивнула Маруська. — Я с дежурства, сейчас свободна.
…В кабинете Бушмакина Колю ждал Сергеев. За прошедший год он совсем не изменился, только седины прибавилось. Сергеев протянул Коле телеграмму:
— Из Москвы. Только что в Сокольниках некий Кошельков совершил нападение на товарища Ленина. И вообще, у них там резкая активизация уголовной преступности… Аппарат малочисленный, Трепанов просит помочь.
— Это кто?
— Это мои боевой товарищ, в подполье вместе работали, — сказал Сергеев. — С руководством вопрос согласован, поезжай в Москву.
— Думаете, я здесь самый умный? — спросил Коля.
Сергеев внимательно посмотрел на него:
— Шутку не принимаю. Но если ты хочешь знать мое мнение, — скажу: тобой лично раскрыто несколько крупных преступлений… два бандитских налета, два убийства с ограблением…
— А всего тринадцать, — сказал Коля. — Несчастливое число, между прочим.
— Ты не все сосчитал, — Сергеев тепло улыбнулся. — Ты лично задержал шесть особо опасных рецидивистов. В скобках замечу — вооруженных.
— Троих, — упрямо сказал Коля. — Остальных мы задерживали вместе с Василием и Никитой.
— Ну, хорошо, хорошо, — сдался Сергеев. — В общем, так: тебе объявляется благодарность в приказе. А это — от меня. Владей, — Сергеев протянул Коле кобуру с кольтом и две коробки патронов.
— А вы? — растерялся Коля.
— А я с сегодняшнего дня окончательно перехожу в губком партии. Мне теперь дамского браунинга вполне хватит… — Сергеев улыбнулся.
— Ну что ж, — от волнения Коля не мог говорить. — Спасибо.
Вечером Маруська, Витька, Вася и Никита едва впихнули Колю в переполненный вагон московского поезда.
В конце этого же дня начальнику Московского уголовного розыска Трепанову позвонили из валютного отдела Госбанка. Срочно требовалась охрана для сопровождения спецгруза, который прибыл из бывшего зарубежного посольства царской России.