Страница:
— Ребята. — Коля остановился, притянул Мишу и Олега к себе. — Вы оба правы, только Воронцов смотрит глубже, это уж точно. А не ожидал ты, что будет столько дряни, потому, что привык акафисты читать, а не правде-матке в глаза смотреть. Ничего. Партия в этом деле порядок наведет. — Коля посуровел и закончил: — Главное, не об успехах на каждом углу кричать. Главное — грязь железной метлой выметать, с любыми недостатками и просчетами бороться, невзирая на лица! Это придет, ребята, вы не сомневайтесь. Это будет!
Коля ушел в голову колонны. У Самотеки Садовое кольцо перегородили «ежи». В проходе дежурили двое красноармейцев.
— Привет пехоте, — поздоровался Олег. — Что слыхать?
— Постреливают, — отозвался красноармеец, всмотрелся в петлицы Олега и добавил: — Товарищ капитан.
— Закуривайте. — Польщенный Олег протянул красноармейцам портсигар. Он не привык еще к своему новому, досрочно присвоенному званию и весь расцветал, когда посторонние обращались к нему «товарищ капитан».
Красноармейцы прикурили. Тот, что был помоложе, спросил:
— Ловите, значит? И много их?
Олег оглянулся на Воронцова и сказал с заминкой:
— Есть, к сожалению. Да ведь это и понятно. В тяжелый час вся муть поверху плавает.
— Это точно, — подтвердил боец. — Дерьмо — оно завсегда плавает, товарищ капитан. Кстати сказать, окно видите? Во-он в том доме, на углу бульвара. Второе от края, пятый этаж?
— Вижу. А что?
— Человек оттуда прыгнул. Минут пятнадцать назад.
— Какой человек? — растерялся Олег. — Вы ходили? Смотрели?
— У нас — пост. На поглядки времени нет.
Подошел Миша.
— За мной! — Олег побежал.
На тротуаре лежал мужчина лег тридцати в светлом габардиновом плаще. Он был мертв.
— Пойдем в квартиру.
Лифт не работал, поднимались пешком. Воронцов все время оглядывался и наконец сказал Олегу:
— Посмотри.
Только теперь Олег обратил внимание, что двери большинства квартир были полуоткрыты или открыты совсем. На ступенях лестницы то и дело попадались домашние вещи, словно кто-то второпях спускался с верхнего этажа и забыл запереть чемодан.
Вошли в квартиру. В коридоре сидела молодая женщина. Она посмотрела на Олега и Мишу, спросила ровным голосом:
— Вы из НКВД?
— Я сотрудник милиции, — сказал Олег. — Что произошло?
— Я звонила в НКВД. Это касается их, а не вас.
— Вам придется разговаривать со мной, — повысил голос Олег. — Кто этот человек, который лежит там внизу?
— Мой муж, — женщина подняла на Олега глаза — равнодушные и пустые.
— Почему он… сделал это?
— Он трус. — Женщина пожала плечами. — Побоялся возмездия.
— И вы об этом так спокойно говорите.
— А как, по-вашему, я должна говорить? — Она снова пожала плечами. — Немцы войдут в Москву?
— Нет!
— Послушайте… — Она включила приемник.
— Почему приемник не сдали?
— Муж сказал, что есть разрешение, — она увеличила громкость.
— … тели Москвы! — послышался из динамика уверенный громкий голос. — Германские войска у ворот города! На улицах московского предместья Химки — немецкие танки! Мы призываем всех честных граждан…
Олег выключил приемник.
— Без акцента говорит, — тихо сказал Воронцов.
— Объяснитесь все же, — обратился Олег к женщине.
— Он был как сумасшедший. — Женщина сжала виски пальцами. — Твердил все время: «Я буду ждать немцев, все погибло, ты должна быть со мною». Я ничего не понимала. Я говорю: позвоню в НКВД, замолчи, не смей! Он смеялся мне в лицо: «Павлик Морозов в юбке! Ну, позвони! Позвони, дура!» И я… позвонила. Я хотела, чтобы он убил меня! А он прыгнул в окно.
— Успокойтесь. — Олег протянул ей стакан с водой. — Не о ком вам жалеть, вы все правильно сделали.
Она кивнула:
— Вы идите. Не ваше это дело, не милиции.
Олег обернулся. В дверях стоял Коля, рядом с ним — трое в штатском.
— Это — наши сотрудники, — объяснил им Коля, хотя на Олеге и Мише были форменные плащи с петлицами.
— Вы из госбезопасности? — спросил Олег.
— Да, — подтвердил один из мужчин. — Чго здесь?
— Типичный случай паникерства. Человек перетрусил и покончил с собой. Жена ни при чем.
— Разберемся, — мужчина и его спутники вошли в комнату. — Пришлите нам понятых и продолжайте заниматься своим делом.
Коля откозырял, обратился к своим:
— Пошли, товарищи.
Миша обернулся: жена самоубийцы смотрела с такой тоской, с таким отчаянием, что Миша не выдержал:
— Вы крепитесь, вам теперь никак нельзя себя распускать.
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Спасибо вам.
Начинало светать. В предрассветном небе возникли рыбообразные силуэты аэростатов воздушного заграждения. Громады домов вдруг высветлились и словно повисли в воздухе. Миша и Олег шли замыкающими. Оба молчали.
— О чем думаешь? — спросил Олег.
— Так, — Воронцов поднял воротник плаща, сунул руки в рукава. — Холодно чего-то.
— Ноябрь на носу, — хмыкнул Олег. — Переживаешь?
— Не могу понять, — сказал Миша. — Почему этот… ее муж… стал таким?
— А чего тут непонятного? — повернул к нему голову Олег. — Привык человек жить в свое удовольствие. А пришла беда — растерялся. Знаешь, что я тебе скажу? Я перед войной, ну, перед самым началом иду как-то по улице, смотрю — мать честная: одеты-то все как! Ну, думаю, хорошо стали жить люди, ничего не скажешь. А навстречу девчонка идет, лет пятнадцати. Расфуфыренная, как старорежимная барышня. И серьги на ней, и кольца, и туфли, на высеких каблуках. Ты пойми: я не против хорошей жизни. Я против обжорства. Заметил сейчас, какая мебель у них в квартире была? Музейная!
— Тебя послушать, так все наши беды от мебели, — перебил Миша. — Нет, брат, тут сложнее. Настоящего человека ни мебель, ни золотое кольцо подлецом не сделают.
— А тогда в чем ты видишь причину? — разгорячился Олег.
— В одном, — спокойно отозвался Воронцов. — Газеты пишут о справедливости? Пишут! Значит, каждый должен за эту справедливость стеной стоять! Начальство ты или нет, а совесть свою не продавай, не разменивай! А то у нас как порой бывает? Подхалимство, угодничество. Ты не улыбайся! Это все разъедает души, как ржа железо. А потом удивляемся, откуда предатели, неустойчивые люди. Вот кончим войну, все по-другому будет. Такое испытание очистит нас, закалит. Будем правду-матку в глаза резать, со всякой пакостью в открытую бороться.
— Воронцов, Рудаков, ко мне! — послышалось впереди.
Коля остановил отряд и наблюдал за «пикапом», который разворачивался на углу.
— Проверьте, — приказал Коля подбежавшим друзьям.
Воронцов и Рудаков направились к автомобилю.
— Чья машина? — Олег осветил лицо водителя фонариком.
— Связисты мы, — отозвался шофер. — Вы что, сомневаетесь, товарищ капитан? Вот разрешение нашей конторы. Чиним телеграфный кабель, — он протянул Олегу сложенную вчетверо бумажку.
Олег развернул документ, прочитал. Спросил, не возвращая бумаги:
— А почему здесь печать не вашей конторы, а Наркомата связи?
— А уж это не наша забота! Позвоните туда, на бланке есть номер телефона.
— Воронцов, — обратился Олег к Мише. — Проверьте. И пусть наши подойдут.
— Есть! — Воронцов ушел.
— А где остальные? — спросил Олег.
— Работают, — ухмыльнулся шофер.
Из открытого канализационного люка высунулся рабочий в комбинезоне, протянул руку:
— Дай-ка еще. — Заметив Олега, рабочий растерянно заморгал и юркнул обратно в люк.
— Он что у тебя, шибко нервный? — усмехнулся Олег. — Давай-ка, вылезай из кабины, осмотрим машину.
— А чего смотреть? — удивился шофер. — Инструмент в кузове.
— Ладно. — Олег шагнул к кузову, и в ту же секунду автомобиль резко взял с места. Виляя из стороны в сторону и с каждым мгновением набирая скорость, «пикап» мчался к Садовому кольцу.
— Стой! — Олег рванул клапан кобуры. — Стрелять буду! — Он побежал вслед за автомобилем, который удалялся с каждой секундой. Олег прицелился и начал стрелять по скатам. После третьего выстрела на том месте, где был «пикап», расплылась вспышка ярко-белого пламени, тяжело ударил взрыв. Из окон соседних домов посыпались стекла. К небу поднялась шапка черного дыма. Олег оглянулся: из люка высунулся «рабочий» и стрелял из автомата по бегущим сотрудникам. Олега он не видел.
— Ах, ты, — не целясь, Олег надавил на спусковой крючок. Диверсант выронил автомат и с криком полетел в люк. Коля, Воронцов и остальные сотрудники окружили Олега.
— Это… вам… не радист… — У Олега прыгали губы. — Это похуже, товарищ полковник.
Коля подбежал к люку. Оттуда ударила автоматная очередь.
— Я сейчас, — Олег поднял пистолет. — Я сейчас.
— Оставь, — Коля отвел дуло пистолета. — Так ничего не сделаешь.
— Гранатой их! — крикнул старшина.
— Там кабель, — отрезал Коля. — Если они уже уложили взрывчатку… Сами понимаете…
— Наверняка уложили, — сказал Олег.
— Их надо выманить хитростью, — предложил Коля. — Раз немцы забросили такую группу — они ее не наобум забросили. Прицел у них был. Может, по этому кабелю связь Ставки с фронтами идет, мы не знаем.
— А они знают, — усмехнулся Олег.
— На то и разведка, — строго посмотрел на него Коля. — Выходит, где-то наши прошляпили, раз сведения об этом люке попали к врагу. А может, их человек у нас работает. Потом разберемся. Главное, у них ничего не вышло, — Коля подошел к самому краю люка, крикнул: — Выходите по одному! Через тридцать секунд мы забросаем вас гранатами!
— Момент! — послышалось снизу. Над краем шахты появились руки. Потом с грохотом упали два автомата. Еще через мгновение вылезли двое и встали около люка, подняв руки.
— Немцы? — спросил Коля.
Задержанные переглянулись и ничего не ответили.
— Доставьте их на Лубянку. Воронцов, осмотрите шахту!
Один из задержанных посмотрел на часы и покачал головой:
— Нет, — он тщательно выговаривал каждую букву. — Через минуту — взрыв. Не успеть.
— Ждите, — Коля свесил ноги в люк и начал спускаться. — Всем отойти!
Внизу было темно, под ногами Хлюпала вода, откуда-то тянуло гарью. Коля посветил фонариком: на бетонной стене аккуратными полосами был уложен свинцовый кабель. В углу поблескивала стальная крышка распределительного щита. А в пространстве между трубками кабеля, на распределительной коробке и на кабельных входах и выходах аккуратно были уложены толовые шашки. Коля начал их разбирать. Вытер разом взмокший лоб, крикнул:
— Рудаков! Опустите задержанных ко мне!
В отверстии показались чьи-то ноги, послышался голос Олега:
— Лезь, свинья. Лезь, тебе говорят!
— Ротенбрикет![2] — завопил немец. — Шнеллер!
Коля посветил фонариком. Вот она, смерть. Крупнее остальных, с красной этикеткой. Осторожно вынул ее из штабеля, начал подниматься. Высунулся из люка, крикнул:
— Ложись! — И, сколько было сил, бросил шашку в сторону, стараясь, чтобы она упала посредине мостовой. Шашка с оглушительным грохотом взорвалась в воздухе. Коля с трудом вылез из люка и сел на краю, свесив ноги вниз. Отряхиваясь, поднимались сотрудники. Олег пинком поднял обоих немцев, дулом автомата толкнул к стенке дома:
— Бегом, сволочи! — и, встретив безразличный Колин взгляд, добавил: — Другого приказа не будет?
— Не будет.
Загрохотала короткая очередь.
— Уберите их в подворотню, отметьте место, — приказал Коля. — Нужно, чтобы их нашла машина.
— Я позвоню, вызову, — предложил Воронцов.
— Давай.
Рассвело. Медленно ползли вниз аэростаты, верхние этажи домов стали розовыми. Миша свернул в ближайший двор. В одном из окон первого этажа горел свет. Воронцов подошел, заглянул внутрь. Это было какое-то учреждение. За столом, уронив голову на сцепленные руки, спала женщина.
— Можно позвонить? — Миша постучал в окно. Женщина подняла голову, испуганно всмотрелась, но, различив форму милиции, успокоенно улыбнулась и открыла дверь.
— Звоните, товарищ начальник.
Миша начал набирать номер.
— Дежурите? — спросил он.
— Караулю, — женщина усмехнулась: — Домовые книги, отчетность.
— А-а-а, — протянул Миша. — Алло, это штаб? Воронцов я… Машину на Трубную, дом пять. Поторопитесь. — Он повесил трубку и весело закончил: — Спасибо вам, я пошел. Не страшно одной?
— Страшно. Да ведь я не лучше других. Как все. Что на фронте, не знаете?
— Москвы им не видать! — улыбнулся Миша.
— Да я разве сомневаюсь? — удивилась женщина. — Сводка какая?
— Не слыхал еще, — Миша вышел во двор и остановился у порога, ошеломленный и растроганный тихим осенним утром. Посреди двора росли два клена. Они уже сбросили свой наряд, и только где-то наверху еще подрагивали ярко-желтые, словно солнечные зайчики, листья. Тянуло свежестью, далеко вверху синел квадратик неба — день обещал быть теплым и ясным.
Сухо треснул выстрел. Миша повернулся, посмотрел удивленно и рухнул на асфальт — лицом вниз. К нему подошли двое в телогрейках. Высокий — с заячьей губой. Он молча обшарил карманы, перевернул Мишу, достал его удостоверение, прочитал по складам:
— Воронцов Михаил…
Затем он аккуратно положил раскрытую красную книжечку Мише на грудь, спросил:
— Дуру взял?
Второй молча показал Мишин «ТТ» и спрятал его в карман. Хлопнула дверь, выскочила женщина, молча уставилась на бандитов. Маленький посмотрел на своего напарника и начал вытаскивать пистолет. Высокий придержал его за руку.
— Люди жизнь свою кладут на фронте, а вы что же делаете, звери, — тихо сказала женщина.
— Иди отсюда, — хмуро бросил высокий. Оба скрылись в подворотне.
Женщина склонилась над Мишей, расстегнула ворот гимнастерки, приложила ухо к груди. Через минуту она встала и горестно покачала головой. Из кармана убитого торчал уголок конверта. Женщина подумала секунду, вынула конверт, подобрала удостоверение и шагнула к воротам. Навстречу ей бежали работники милиции.
— Значит, их было двое, — повторил Коля и покосился на грузовик ЗИС-5, в который укладывали Мишу. — Как они выглядели?
— Высокий — с раздвоенной губой. Вот удостоверение вашего товарища и письмо. Оно было у него в кармане.
Коля прочитал адрес.
— Что-нибудь знаете об этом? — спросил он у Олега.
Тот молча покачал головой.
— Вы же были друзьями? — удивился Коля. — Разве не знали, что у него есть девушка?
— Он… хотел рассказать… — с трудом выдавил Олег. — А я… Я над ним посмеялся, товарищ полковник.
— Это недалеко, — Коля протянул конверт Олегу. — Отнесите лично сами. Прямо сейчас.
— Есть!
Коля проводил взглядом грузовик, на котором увезли Мишу:
— Высокий, я думаю, это тот самый, который убил кассира в магазине.
Квартиру, указанную на конверте, Олег нашел сразу. Он долго звонил, а когда уже собирался уйти, двери открыл старый дед в халате и валенках, подозрительно посмотрел, спросил басом:
— Кого тебе, милиционер?
— Зою.
— А-а, — протянул он. — Зайди…
Они прошли по коридору. Дед пошарил на полке и вытащил ключ. Открыл одну из дверей:
— Зайди. Это ее комната.
— Удобно ли?
— Теперь — удобно. Садись.
Комната была маленькая, скромно обставленная, но чистая и очень уютная. На тумбочке около кровати Олег увидел фотографию Миши. Тот смотрел широко раскрытыми глазами и чему-то улыбался.
— А где сама Зоя? — спросил Олег, отводя взгляд от фотографии.
— Ты, значит, Михаил Воронцов? — Дед в упор посмотрел на Олега. — На карточку свою ты не очень похож, ну да бог с ней, с карточкой. Нынче лица у всех напрочь перевернуло. Я вон вчера собственного зятя на улице не узнал.
— Когда придет Зоя?
— А она не придет, милок, — просто сказал дед. — Третьего дня в Химках строили они ров для танков. Налетел «мессер». Одиннадцать женщин — как одну. — Дед положил высохшую, подрагивающую руку Олегу на плечо и закончил: — Война, сынок. Ты крепись.
Олег вышел из комнаты. На лестничной площадке он долго смотрел на почтовый ящик, где среди прочих фамилий была и фамилия Зои — из вырезанных газетных букв. Олег вынул конверт с письмом Миши и опустил в ящик.
Олег возвращался на Сретенку, в пионерский клуб. Он шел, и все время одна и та же мысль сверлила его мозг: как несправедлив был он к Воронцову — смеялся над ним. «Предчувствия его странные, — думал Олег. — Чепуха полная, а ведь все сбылось, как по нотам… Эх, Мишка, Мишка… И про Зою я не выслушал, смеяться начал. А он ее, наверное, очень любил, раз письмо посмертное оставил. На рояле играл, про живопись рассуждал. А в своем милицейском деле был совсем незаметный. Рядовой товарищ, талантами розыскника не блистал и вообще — странный был парень. Преступников надо давить, как гнид, это же факт! А он? Рассусоливал с ними, „индивидуальный подход“ искал.
Олег остановился, и вдруг простая и ясная мысль обожгла его: а может быть, именно Мишка Воронцов и жил, как надо? Полной жизнью жил, не замыкался в узком мирке розыскной работы, и светлую, чистую душу оттого и не растратил, не растерял. Не озлобился на людей и любил их всегда, даже споткнувшихся, сошедших с прямой дороги. «А я? — замедлил шаг Олег. — Я в каждом вижу потенциального уголовника, ко всем подозрителен, Шопена от Скрябина нипочем не отличу! Эх, Мишка, Мишка. Дружить бы нам с тобой по-настоящему, с открытой душой. Да только поздно. Одно не поздно: убийцу твоего найти. Найти эту гадину и раздавить. Безжалостно раздавить. Не отомстить, нет. Просто избавить мир от мерзости…»
— Товарищ! — услышал Олег и обернулся. Он стоял около входа во двор, где убили Воронцова.
Окликнула его женщина лет сорока. Глаза добрые, печальные. Что ей нужно? Ах, да. Это при ней его убили.
— Вы меня? — Олег с трудом оторвался от своих мыслей. — Чем могу помочь?
— Ваши товарищи ищут бандитов. А я только что разговаривала тут с одной. Она просила ее не называть. Она знает этого, с заячьей губой. И адрес мне дала.
— Идемте. — Олег взял женщину за руку. — Идемте скорее, пока он не ушел. Его нельзя упустить.
— Идемте. — Женщина испуганно посмотрела на Олега. — Только, может быть, ваших позвать? В помощь! А то мало ли что.
— Вы не бойтесь. Я вооружен. Я их сам возьму. Некогда наших искать. А на мой вид, — он провел ладонями по лицу, — вы, пожалуйста, не обращайте внимания. Миша Воронцов — мой лучший друг был.
— Тогда понятно, — с сочувствием сказала женщина. — Это недалеко. Я покажу.
— Нужно, чтобы вы вместе со мной туда пошли. В качестве понятой. Не испугаетесь?
— Нет. Они ведь и меня убить хотели. Да раздумали почему-то.
…Дверь открыл мужчина на костылях. Левой ноги у него не было. Брючина была завернута до колена и скреплена английской булавкой.
— Кто такие? — угрюмо спросил он.
— Парень лет двадцати двух, верхняя губа раздвоена, — сказал Олег. — Он у вас? Он нам нужен.
— Васька, что ли? Да зачем он вам? У него вроде бы все дела с милицией кончились. Он освободился перед самой войной.
— Где он?
— Спит. Да вы проходите, товарищи. Что он натворил? Вот они, документы: Бочкарев я, и Ваське Кочеткову дядя. Матери его брат. В ночной смене мать его. Сестра моя, значит. А я — под Калинином, — он пристукнул костылем. — Сержант я был в артиллерии. А теперь вот — тунеядец. Да что же он натворил?
Вошли в комнату. Олег подошел к спящему:
— Он?
— Он. — Женщина едва сдерживала нервную дрожь.
— Вставайте, — Олег толкнул Кочеткова.
Тот потянулся, спросил спросонок:
— Достал, что ли?
— Этот его дружок, Борей звать, он за водкой ушел, — шепотом объяснил Бочкарев. — Вставай, Васька! Говори, чего натворил?
Кочетков прыгнул с кровати, рванулся к пиджаку, который висел на спинке стула. Олег перехватил его руку, вывернул ее и швырнул бандита на пол. Тот застонал от боли.
— Вот, — Олег достал из бокового кармана кочетковского пиджака пистолет «ТТ». — Мишкин… Я и номер помню, вместе получали.
— Откуда у тебя это? — тихо спросил Бочкарев.
— Кто честный — на фронте умирает, — сказала женщина. — А ты, негодяй, людей убиваешь?
— Пожалел я тебя, — процедил Кочетков. — Вперед умнее буду.
— Неужто… убил? — Бочкарев бессильно опустился на стул. — Как же мать теперь жить станет? Отец-то на фронте. Ему что напишут, сучонок ты подлый.
Послышался звонок. Олег кивнул Бочкареву:
— Откройте. И ни слова, поняли?
— Я не предатель, — Бочкарев заковылял в коридор. Щелкнул замок.
— Выпьем, дядя Егор? — послышался веселый голос. — Я, понимаешь, четыре магазина обежал, пока в одном нашел… А витриночку пришлось кокнуть.
— Выпьем, — отозвался Бочкарев. — Ты проходи, Боря, чего в коридоре стоять.
На пороге появился низкорослый парень в куцем пальтишке и зимней шапке с ушами вразлет. Из-за этого он казался совсем мальчишкой. Увидев Олега, он бросился назад, в коридор, но Бочкарев ударил его костылем и отшвырнул обратно в комнату.
— Он, — сказала женщина. — Они были вдвоем.
— Дяденьки милые, дяденьки хорошие! — вдруг завопил Борька и на коленях пополз к Олегу. — Малолетка я! Маленький еще! Не убивал я мильтона вашего! Это он все! Кочетков! А я ни причем! Вот вам истинный крест. — Он сорвал с шеи гайтан с крестом и протянул его Олегу.
— Блатной? — с ненавистью спросил Олег. — Сержант, обыщите его!
— Я сам, сам! — заорал Боря и начал выворачивать карманы. Кроме спичек, папирос и разного хлама, в них ничего не было.
— За подкладкой проверить надо. Прощупайте.
— На, гад, подавись, — с ненавистью сказал Боря Олегу и, словно фокусник, извлек откуда-то из глубины пиджака паспорт. — Знаю я тебя, кум проклятый, все равно найдешь!
Олег открыл паспорт:
— Тебе, малолетка, давно уже девятнадцать. Спился небось, оттого и не растешь?
— Не твое дело, пират, — огрызнулся бандит. — Только не докажешь. Мало ли чего эта баба с испугу наговорит? Обозналась она. А мы с Васькой пистолет этот на улице нашли и мента вашего в глаза не видели.
— Ты бы хоть перед смертью не врал, — с тоской сказал Бочкарев.
— Свяжите им руки, сержант, — приказал Олег.
— Есть! — Бочкарев огляделся. Наткнувшись взглядом на веревки, с помощью которых передвигались шторы на окнах, он попросил, обращаясь к женщине:
— Не сочтите за труд, срежьте их.
Свидетельница подошла к окну.
— Возьмите.
Бочкарев завел Кочеткову руки назад и крепко перевязал. То же самое он проделал и со вторым бандитом.
— Идите, — сказал Олег. — По одному. Бежать не советую, — положу сразу.
Вышли во двор. Олег обвел его взглядом.
В глубине двора стояли ящики с мусором.
— Становитесь туда.
Бандиты, не сопротивляясь, подошли к стене.
— Свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами установлено, что вы оба убили кассира в продовольственном магазине, разграбили его, а потом, скрываясь от правосудия, убили сотрудника милиции Воронцова Михаила. — Олег перевел дыхание. Вокруг стояли Бочкарев, свидетельница и невесть откуда появившиеся жильцы дома. С каждой минутой их становилось все больше и больше. Олег повысил голос: — Москва находится на осадном положении. Согласно постановления Государственного Комитета Обороны, для пособников врага нет ни следствия, ни суда! — Олег вынул из кобуры пистолет и передернул затвор. Оглянулся. Десятки глаз с напряженным ожиданием смотрели на него. Все молчали — слышно было дыхание. Олег подошел вплотную к задержанным, повернул их лицом к стене и выстрелил четыре раза подряд.
Пряча пистолет в кобуру, он сказал:
— Трупы не трогать. Сейчас придет машина и заберет их отсюда.
Толпа начала расходиться. Один только Бочкарев все стоял и стоял посредине двора. Олег на выходе снова оглянулся, а Бочкарев так и не сдвинулся с места.
Когда возвращались в управление, на Петровке путь отряду преградила техника: сплошной лавиной шли танки и артиллерия. Шагали солдаты — краснолицые здоровяки в хорошо подогнанных шинелях, с новенькими автоматами через плечо.
— Сибиряки, — с уважением сказал кто-то. — Теперь будет порядок.
Заканчивалась первая ночь осадного положения, самая трудная ночь Москвы. Впереди было еще много таких ночей — тревожных, полных опасности, но эта, первая, стала решающей, потому что именно в эту ночь начался тот перелом в тылу и на фронте, который определил судьбу города.
«Москва не падет, — мысленно повторял Коля. — Москва не падет. Никогда!»
Он вошел в дежурную часть. Дежурный встал и начал докладывать, но Коля прервал его:
— Спасибо, лейтенант. Я все знаю. Видел только что на улице. Теперь все в порядке.
Дежурный протянул конверт.
— Письмо, товарищ полковник. Вам.
Письмо было от Виктора. Обычные фронтовые новости и приветы, просьба зайти к Нине, успокоить ее. А в самом конце Виктор писал: «Я не хотел тебе сообщать, но думаю, что умолчать было бы с моей стороны подлостью. Все может быть, батя, но ты верь в лучшее. От раненого партизана — связного, который перешел линию фронта с донесением, я слышал, что у них в отряде есть какая-то женщина, которую зовут Марией Ивановной и муж которой служит в милиции. Верь, батя, прошу тебя! Мать жива, я это знаю, я это чувствую!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Коля ушел в голову колонны. У Самотеки Садовое кольцо перегородили «ежи». В проходе дежурили двое красноармейцев.
— Привет пехоте, — поздоровался Олег. — Что слыхать?
— Постреливают, — отозвался красноармеец, всмотрелся в петлицы Олега и добавил: — Товарищ капитан.
— Закуривайте. — Польщенный Олег протянул красноармейцам портсигар. Он не привык еще к своему новому, досрочно присвоенному званию и весь расцветал, когда посторонние обращались к нему «товарищ капитан».
Красноармейцы прикурили. Тот, что был помоложе, спросил:
— Ловите, значит? И много их?
Олег оглянулся на Воронцова и сказал с заминкой:
— Есть, к сожалению. Да ведь это и понятно. В тяжелый час вся муть поверху плавает.
— Это точно, — подтвердил боец. — Дерьмо — оно завсегда плавает, товарищ капитан. Кстати сказать, окно видите? Во-он в том доме, на углу бульвара. Второе от края, пятый этаж?
— Вижу. А что?
— Человек оттуда прыгнул. Минут пятнадцать назад.
— Какой человек? — растерялся Олег. — Вы ходили? Смотрели?
— У нас — пост. На поглядки времени нет.
Подошел Миша.
— За мной! — Олег побежал.
На тротуаре лежал мужчина лег тридцати в светлом габардиновом плаще. Он был мертв.
— Пойдем в квартиру.
Лифт не работал, поднимались пешком. Воронцов все время оглядывался и наконец сказал Олегу:
— Посмотри.
Только теперь Олег обратил внимание, что двери большинства квартир были полуоткрыты или открыты совсем. На ступенях лестницы то и дело попадались домашние вещи, словно кто-то второпях спускался с верхнего этажа и забыл запереть чемодан.
Вошли в квартиру. В коридоре сидела молодая женщина. Она посмотрела на Олега и Мишу, спросила ровным голосом:
— Вы из НКВД?
— Я сотрудник милиции, — сказал Олег. — Что произошло?
— Я звонила в НКВД. Это касается их, а не вас.
— Вам придется разговаривать со мной, — повысил голос Олег. — Кто этот человек, который лежит там внизу?
— Мой муж, — женщина подняла на Олега глаза — равнодушные и пустые.
— Почему он… сделал это?
— Он трус. — Женщина пожала плечами. — Побоялся возмездия.
— И вы об этом так спокойно говорите.
— А как, по-вашему, я должна говорить? — Она снова пожала плечами. — Немцы войдут в Москву?
— Нет!
— Послушайте… — Она включила приемник.
— Почему приемник не сдали?
— Муж сказал, что есть разрешение, — она увеличила громкость.
— … тели Москвы! — послышался из динамика уверенный громкий голос. — Германские войска у ворот города! На улицах московского предместья Химки — немецкие танки! Мы призываем всех честных граждан…
Олег выключил приемник.
— Без акцента говорит, — тихо сказал Воронцов.
— Объяснитесь все же, — обратился Олег к женщине.
— Он был как сумасшедший. — Женщина сжала виски пальцами. — Твердил все время: «Я буду ждать немцев, все погибло, ты должна быть со мною». Я ничего не понимала. Я говорю: позвоню в НКВД, замолчи, не смей! Он смеялся мне в лицо: «Павлик Морозов в юбке! Ну, позвони! Позвони, дура!» И я… позвонила. Я хотела, чтобы он убил меня! А он прыгнул в окно.
— Успокойтесь. — Олег протянул ей стакан с водой. — Не о ком вам жалеть, вы все правильно сделали.
Она кивнула:
— Вы идите. Не ваше это дело, не милиции.
Олег обернулся. В дверях стоял Коля, рядом с ним — трое в штатском.
— Это — наши сотрудники, — объяснил им Коля, хотя на Олеге и Мише были форменные плащи с петлицами.
— Вы из госбезопасности? — спросил Олег.
— Да, — подтвердил один из мужчин. — Чго здесь?
— Типичный случай паникерства. Человек перетрусил и покончил с собой. Жена ни при чем.
— Разберемся, — мужчина и его спутники вошли в комнату. — Пришлите нам понятых и продолжайте заниматься своим делом.
Коля откозырял, обратился к своим:
— Пошли, товарищи.
Миша обернулся: жена самоубийцы смотрела с такой тоской, с таким отчаянием, что Миша не выдержал:
— Вы крепитесь, вам теперь никак нельзя себя распускать.
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Спасибо вам.
Начинало светать. В предрассветном небе возникли рыбообразные силуэты аэростатов воздушного заграждения. Громады домов вдруг высветлились и словно повисли в воздухе. Миша и Олег шли замыкающими. Оба молчали.
— О чем думаешь? — спросил Олег.
— Так, — Воронцов поднял воротник плаща, сунул руки в рукава. — Холодно чего-то.
— Ноябрь на носу, — хмыкнул Олег. — Переживаешь?
— Не могу понять, — сказал Миша. — Почему этот… ее муж… стал таким?
— А чего тут непонятного? — повернул к нему голову Олег. — Привык человек жить в свое удовольствие. А пришла беда — растерялся. Знаешь, что я тебе скажу? Я перед войной, ну, перед самым началом иду как-то по улице, смотрю — мать честная: одеты-то все как! Ну, думаю, хорошо стали жить люди, ничего не скажешь. А навстречу девчонка идет, лет пятнадцати. Расфуфыренная, как старорежимная барышня. И серьги на ней, и кольца, и туфли, на высеких каблуках. Ты пойми: я не против хорошей жизни. Я против обжорства. Заметил сейчас, какая мебель у них в квартире была? Музейная!
— Тебя послушать, так все наши беды от мебели, — перебил Миша. — Нет, брат, тут сложнее. Настоящего человека ни мебель, ни золотое кольцо подлецом не сделают.
— А тогда в чем ты видишь причину? — разгорячился Олег.
— В одном, — спокойно отозвался Воронцов. — Газеты пишут о справедливости? Пишут! Значит, каждый должен за эту справедливость стеной стоять! Начальство ты или нет, а совесть свою не продавай, не разменивай! А то у нас как порой бывает? Подхалимство, угодничество. Ты не улыбайся! Это все разъедает души, как ржа железо. А потом удивляемся, откуда предатели, неустойчивые люди. Вот кончим войну, все по-другому будет. Такое испытание очистит нас, закалит. Будем правду-матку в глаза резать, со всякой пакостью в открытую бороться.
— Воронцов, Рудаков, ко мне! — послышалось впереди.
Коля остановил отряд и наблюдал за «пикапом», который разворачивался на углу.
— Проверьте, — приказал Коля подбежавшим друзьям.
Воронцов и Рудаков направились к автомобилю.
— Чья машина? — Олег осветил лицо водителя фонариком.
— Связисты мы, — отозвался шофер. — Вы что, сомневаетесь, товарищ капитан? Вот разрешение нашей конторы. Чиним телеграфный кабель, — он протянул Олегу сложенную вчетверо бумажку.
Олег развернул документ, прочитал. Спросил, не возвращая бумаги:
— А почему здесь печать не вашей конторы, а Наркомата связи?
— А уж это не наша забота! Позвоните туда, на бланке есть номер телефона.
— Воронцов, — обратился Олег к Мише. — Проверьте. И пусть наши подойдут.
— Есть! — Воронцов ушел.
— А где остальные? — спросил Олег.
— Работают, — ухмыльнулся шофер.
Из открытого канализационного люка высунулся рабочий в комбинезоне, протянул руку:
— Дай-ка еще. — Заметив Олега, рабочий растерянно заморгал и юркнул обратно в люк.
— Он что у тебя, шибко нервный? — усмехнулся Олег. — Давай-ка, вылезай из кабины, осмотрим машину.
— А чего смотреть? — удивился шофер. — Инструмент в кузове.
— Ладно. — Олег шагнул к кузову, и в ту же секунду автомобиль резко взял с места. Виляя из стороны в сторону и с каждым мгновением набирая скорость, «пикап» мчался к Садовому кольцу.
— Стой! — Олег рванул клапан кобуры. — Стрелять буду! — Он побежал вслед за автомобилем, который удалялся с каждой секундой. Олег прицелился и начал стрелять по скатам. После третьего выстрела на том месте, где был «пикап», расплылась вспышка ярко-белого пламени, тяжело ударил взрыв. Из окон соседних домов посыпались стекла. К небу поднялась шапка черного дыма. Олег оглянулся: из люка высунулся «рабочий» и стрелял из автомата по бегущим сотрудникам. Олега он не видел.
— Ах, ты, — не целясь, Олег надавил на спусковой крючок. Диверсант выронил автомат и с криком полетел в люк. Коля, Воронцов и остальные сотрудники окружили Олега.
— Это… вам… не радист… — У Олега прыгали губы. — Это похуже, товарищ полковник.
Коля подбежал к люку. Оттуда ударила автоматная очередь.
— Я сейчас, — Олег поднял пистолет. — Я сейчас.
— Оставь, — Коля отвел дуло пистолета. — Так ничего не сделаешь.
— Гранатой их! — крикнул старшина.
— Там кабель, — отрезал Коля. — Если они уже уложили взрывчатку… Сами понимаете…
— Наверняка уложили, — сказал Олег.
— Их надо выманить хитростью, — предложил Коля. — Раз немцы забросили такую группу — они ее не наобум забросили. Прицел у них был. Может, по этому кабелю связь Ставки с фронтами идет, мы не знаем.
— А они знают, — усмехнулся Олег.
— На то и разведка, — строго посмотрел на него Коля. — Выходит, где-то наши прошляпили, раз сведения об этом люке попали к врагу. А может, их человек у нас работает. Потом разберемся. Главное, у них ничего не вышло, — Коля подошел к самому краю люка, крикнул: — Выходите по одному! Через тридцать секунд мы забросаем вас гранатами!
— Момент! — послышалось снизу. Над краем шахты появились руки. Потом с грохотом упали два автомата. Еще через мгновение вылезли двое и встали около люка, подняв руки.
— Немцы? — спросил Коля.
Задержанные переглянулись и ничего не ответили.
— Доставьте их на Лубянку. Воронцов, осмотрите шахту!
Один из задержанных посмотрел на часы и покачал головой:
— Нет, — он тщательно выговаривал каждую букву. — Через минуту — взрыв. Не успеть.
— Ждите, — Коля свесил ноги в люк и начал спускаться. — Всем отойти!
Внизу было темно, под ногами Хлюпала вода, откуда-то тянуло гарью. Коля посветил фонариком: на бетонной стене аккуратными полосами был уложен свинцовый кабель. В углу поблескивала стальная крышка распределительного щита. А в пространстве между трубками кабеля, на распределительной коробке и на кабельных входах и выходах аккуратно были уложены толовые шашки. Коля начал их разбирать. Вытер разом взмокший лоб, крикнул:
— Рудаков! Опустите задержанных ко мне!
В отверстии показались чьи-то ноги, послышался голос Олега:
— Лезь, свинья. Лезь, тебе говорят!
— Ротенбрикет![2] — завопил немец. — Шнеллер!
Коля посветил фонариком. Вот она, смерть. Крупнее остальных, с красной этикеткой. Осторожно вынул ее из штабеля, начал подниматься. Высунулся из люка, крикнул:
— Ложись! — И, сколько было сил, бросил шашку в сторону, стараясь, чтобы она упала посредине мостовой. Шашка с оглушительным грохотом взорвалась в воздухе. Коля с трудом вылез из люка и сел на краю, свесив ноги вниз. Отряхиваясь, поднимались сотрудники. Олег пинком поднял обоих немцев, дулом автомата толкнул к стенке дома:
— Бегом, сволочи! — и, встретив безразличный Колин взгляд, добавил: — Другого приказа не будет?
— Не будет.
Загрохотала короткая очередь.
— Уберите их в подворотню, отметьте место, — приказал Коля. — Нужно, чтобы их нашла машина.
— Я позвоню, вызову, — предложил Воронцов.
— Давай.
Рассвело. Медленно ползли вниз аэростаты, верхние этажи домов стали розовыми. Миша свернул в ближайший двор. В одном из окон первого этажа горел свет. Воронцов подошел, заглянул внутрь. Это было какое-то учреждение. За столом, уронив голову на сцепленные руки, спала женщина.
— Можно позвонить? — Миша постучал в окно. Женщина подняла голову, испуганно всмотрелась, но, различив форму милиции, успокоенно улыбнулась и открыла дверь.
— Звоните, товарищ начальник.
Миша начал набирать номер.
— Дежурите? — спросил он.
— Караулю, — женщина усмехнулась: — Домовые книги, отчетность.
— А-а-а, — протянул Миша. — Алло, это штаб? Воронцов я… Машину на Трубную, дом пять. Поторопитесь. — Он повесил трубку и весело закончил: — Спасибо вам, я пошел. Не страшно одной?
— Страшно. Да ведь я не лучше других. Как все. Что на фронте, не знаете?
— Москвы им не видать! — улыбнулся Миша.
— Да я разве сомневаюсь? — удивилась женщина. — Сводка какая?
— Не слыхал еще, — Миша вышел во двор и остановился у порога, ошеломленный и растроганный тихим осенним утром. Посреди двора росли два клена. Они уже сбросили свой наряд, и только где-то наверху еще подрагивали ярко-желтые, словно солнечные зайчики, листья. Тянуло свежестью, далеко вверху синел квадратик неба — день обещал быть теплым и ясным.
Сухо треснул выстрел. Миша повернулся, посмотрел удивленно и рухнул на асфальт — лицом вниз. К нему подошли двое в телогрейках. Высокий — с заячьей губой. Он молча обшарил карманы, перевернул Мишу, достал его удостоверение, прочитал по складам:
— Воронцов Михаил…
Затем он аккуратно положил раскрытую красную книжечку Мише на грудь, спросил:
— Дуру взял?
Второй молча показал Мишин «ТТ» и спрятал его в карман. Хлопнула дверь, выскочила женщина, молча уставилась на бандитов. Маленький посмотрел на своего напарника и начал вытаскивать пистолет. Высокий придержал его за руку.
— Люди жизнь свою кладут на фронте, а вы что же делаете, звери, — тихо сказала женщина.
— Иди отсюда, — хмуро бросил высокий. Оба скрылись в подворотне.
Женщина склонилась над Мишей, расстегнула ворот гимнастерки, приложила ухо к груди. Через минуту она встала и горестно покачала головой. Из кармана убитого торчал уголок конверта. Женщина подумала секунду, вынула конверт, подобрала удостоверение и шагнула к воротам. Навстречу ей бежали работники милиции.
— Значит, их было двое, — повторил Коля и покосился на грузовик ЗИС-5, в который укладывали Мишу. — Как они выглядели?
— Высокий — с раздвоенной губой. Вот удостоверение вашего товарища и письмо. Оно было у него в кармане.
Коля прочитал адрес.
— Что-нибудь знаете об этом? — спросил он у Олега.
Тот молча покачал головой.
— Вы же были друзьями? — удивился Коля. — Разве не знали, что у него есть девушка?
— Он… хотел рассказать… — с трудом выдавил Олег. — А я… Я над ним посмеялся, товарищ полковник.
— Это недалеко, — Коля протянул конверт Олегу. — Отнесите лично сами. Прямо сейчас.
— Есть!
Коля проводил взглядом грузовик, на котором увезли Мишу:
— Высокий, я думаю, это тот самый, который убил кассира в магазине.
Квартиру, указанную на конверте, Олег нашел сразу. Он долго звонил, а когда уже собирался уйти, двери открыл старый дед в халате и валенках, подозрительно посмотрел, спросил басом:
— Кого тебе, милиционер?
— Зою.
— А-а, — протянул он. — Зайди…
Они прошли по коридору. Дед пошарил на полке и вытащил ключ. Открыл одну из дверей:
— Зайди. Это ее комната.
— Удобно ли?
— Теперь — удобно. Садись.
Комната была маленькая, скромно обставленная, но чистая и очень уютная. На тумбочке около кровати Олег увидел фотографию Миши. Тот смотрел широко раскрытыми глазами и чему-то улыбался.
— А где сама Зоя? — спросил Олег, отводя взгляд от фотографии.
— Ты, значит, Михаил Воронцов? — Дед в упор посмотрел на Олега. — На карточку свою ты не очень похож, ну да бог с ней, с карточкой. Нынче лица у всех напрочь перевернуло. Я вон вчера собственного зятя на улице не узнал.
— Когда придет Зоя?
— А она не придет, милок, — просто сказал дед. — Третьего дня в Химках строили они ров для танков. Налетел «мессер». Одиннадцать женщин — как одну. — Дед положил высохшую, подрагивающую руку Олегу на плечо и закончил: — Война, сынок. Ты крепись.
Олег вышел из комнаты. На лестничной площадке он долго смотрел на почтовый ящик, где среди прочих фамилий была и фамилия Зои — из вырезанных газетных букв. Олег вынул конверт с письмом Миши и опустил в ящик.
Олег возвращался на Сретенку, в пионерский клуб. Он шел, и все время одна и та же мысль сверлила его мозг: как несправедлив был он к Воронцову — смеялся над ним. «Предчувствия его странные, — думал Олег. — Чепуха полная, а ведь все сбылось, как по нотам… Эх, Мишка, Мишка… И про Зою я не выслушал, смеяться начал. А он ее, наверное, очень любил, раз письмо посмертное оставил. На рояле играл, про живопись рассуждал. А в своем милицейском деле был совсем незаметный. Рядовой товарищ, талантами розыскника не блистал и вообще — странный был парень. Преступников надо давить, как гнид, это же факт! А он? Рассусоливал с ними, „индивидуальный подход“ искал.
Олег остановился, и вдруг простая и ясная мысль обожгла его: а может быть, именно Мишка Воронцов и жил, как надо? Полной жизнью жил, не замыкался в узком мирке розыскной работы, и светлую, чистую душу оттого и не растратил, не растерял. Не озлобился на людей и любил их всегда, даже споткнувшихся, сошедших с прямой дороги. «А я? — замедлил шаг Олег. — Я в каждом вижу потенциального уголовника, ко всем подозрителен, Шопена от Скрябина нипочем не отличу! Эх, Мишка, Мишка. Дружить бы нам с тобой по-настоящему, с открытой душой. Да только поздно. Одно не поздно: убийцу твоего найти. Найти эту гадину и раздавить. Безжалостно раздавить. Не отомстить, нет. Просто избавить мир от мерзости…»
— Товарищ! — услышал Олег и обернулся. Он стоял около входа во двор, где убили Воронцова.
Окликнула его женщина лет сорока. Глаза добрые, печальные. Что ей нужно? Ах, да. Это при ней его убили.
— Вы меня? — Олег с трудом оторвался от своих мыслей. — Чем могу помочь?
— Ваши товарищи ищут бандитов. А я только что разговаривала тут с одной. Она просила ее не называть. Она знает этого, с заячьей губой. И адрес мне дала.
— Идемте. — Олег взял женщину за руку. — Идемте скорее, пока он не ушел. Его нельзя упустить.
— Идемте. — Женщина испуганно посмотрела на Олега. — Только, может быть, ваших позвать? В помощь! А то мало ли что.
— Вы не бойтесь. Я вооружен. Я их сам возьму. Некогда наших искать. А на мой вид, — он провел ладонями по лицу, — вы, пожалуйста, не обращайте внимания. Миша Воронцов — мой лучший друг был.
— Тогда понятно, — с сочувствием сказала женщина. — Это недалеко. Я покажу.
— Нужно, чтобы вы вместе со мной туда пошли. В качестве понятой. Не испугаетесь?
— Нет. Они ведь и меня убить хотели. Да раздумали почему-то.
…Дверь открыл мужчина на костылях. Левой ноги у него не было. Брючина была завернута до колена и скреплена английской булавкой.
— Кто такие? — угрюмо спросил он.
— Парень лет двадцати двух, верхняя губа раздвоена, — сказал Олег. — Он у вас? Он нам нужен.
— Васька, что ли? Да зачем он вам? У него вроде бы все дела с милицией кончились. Он освободился перед самой войной.
— Где он?
— Спит. Да вы проходите, товарищи. Что он натворил? Вот они, документы: Бочкарев я, и Ваське Кочеткову дядя. Матери его брат. В ночной смене мать его. Сестра моя, значит. А я — под Калинином, — он пристукнул костылем. — Сержант я был в артиллерии. А теперь вот — тунеядец. Да что же он натворил?
Вошли в комнату. Олег подошел к спящему:
— Он?
— Он. — Женщина едва сдерживала нервную дрожь.
— Вставайте, — Олег толкнул Кочеткова.
Тот потянулся, спросил спросонок:
— Достал, что ли?
— Этот его дружок, Борей звать, он за водкой ушел, — шепотом объяснил Бочкарев. — Вставай, Васька! Говори, чего натворил?
Кочетков прыгнул с кровати, рванулся к пиджаку, который висел на спинке стула. Олег перехватил его руку, вывернул ее и швырнул бандита на пол. Тот застонал от боли.
— Вот, — Олег достал из бокового кармана кочетковского пиджака пистолет «ТТ». — Мишкин… Я и номер помню, вместе получали.
— Откуда у тебя это? — тихо спросил Бочкарев.
— Кто честный — на фронте умирает, — сказала женщина. — А ты, негодяй, людей убиваешь?
— Пожалел я тебя, — процедил Кочетков. — Вперед умнее буду.
— Неужто… убил? — Бочкарев бессильно опустился на стул. — Как же мать теперь жить станет? Отец-то на фронте. Ему что напишут, сучонок ты подлый.
Послышался звонок. Олег кивнул Бочкареву:
— Откройте. И ни слова, поняли?
— Я не предатель, — Бочкарев заковылял в коридор. Щелкнул замок.
— Выпьем, дядя Егор? — послышался веселый голос. — Я, понимаешь, четыре магазина обежал, пока в одном нашел… А витриночку пришлось кокнуть.
— Выпьем, — отозвался Бочкарев. — Ты проходи, Боря, чего в коридоре стоять.
На пороге появился низкорослый парень в куцем пальтишке и зимней шапке с ушами вразлет. Из-за этого он казался совсем мальчишкой. Увидев Олега, он бросился назад, в коридор, но Бочкарев ударил его костылем и отшвырнул обратно в комнату.
— Он, — сказала женщина. — Они были вдвоем.
— Дяденьки милые, дяденьки хорошие! — вдруг завопил Борька и на коленях пополз к Олегу. — Малолетка я! Маленький еще! Не убивал я мильтона вашего! Это он все! Кочетков! А я ни причем! Вот вам истинный крест. — Он сорвал с шеи гайтан с крестом и протянул его Олегу.
— Блатной? — с ненавистью спросил Олег. — Сержант, обыщите его!
— Я сам, сам! — заорал Боря и начал выворачивать карманы. Кроме спичек, папирос и разного хлама, в них ничего не было.
— За подкладкой проверить надо. Прощупайте.
— На, гад, подавись, — с ненавистью сказал Боря Олегу и, словно фокусник, извлек откуда-то из глубины пиджака паспорт. — Знаю я тебя, кум проклятый, все равно найдешь!
Олег открыл паспорт:
— Тебе, малолетка, давно уже девятнадцать. Спился небось, оттого и не растешь?
— Не твое дело, пират, — огрызнулся бандит. — Только не докажешь. Мало ли чего эта баба с испугу наговорит? Обозналась она. А мы с Васькой пистолет этот на улице нашли и мента вашего в глаза не видели.
— Ты бы хоть перед смертью не врал, — с тоской сказал Бочкарев.
— Свяжите им руки, сержант, — приказал Олег.
— Есть! — Бочкарев огляделся. Наткнувшись взглядом на веревки, с помощью которых передвигались шторы на окнах, он попросил, обращаясь к женщине:
— Не сочтите за труд, срежьте их.
Свидетельница подошла к окну.
— Возьмите.
Бочкарев завел Кочеткову руки назад и крепко перевязал. То же самое он проделал и со вторым бандитом.
— Идите, — сказал Олег. — По одному. Бежать не советую, — положу сразу.
Вышли во двор. Олег обвел его взглядом.
В глубине двора стояли ящики с мусором.
— Становитесь туда.
Бандиты, не сопротивляясь, подошли к стене.
— Свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами установлено, что вы оба убили кассира в продовольственном магазине, разграбили его, а потом, скрываясь от правосудия, убили сотрудника милиции Воронцова Михаила. — Олег перевел дыхание. Вокруг стояли Бочкарев, свидетельница и невесть откуда появившиеся жильцы дома. С каждой минутой их становилось все больше и больше. Олег повысил голос: — Москва находится на осадном положении. Согласно постановления Государственного Комитета Обороны, для пособников врага нет ни следствия, ни суда! — Олег вынул из кобуры пистолет и передернул затвор. Оглянулся. Десятки глаз с напряженным ожиданием смотрели на него. Все молчали — слышно было дыхание. Олег подошел вплотную к задержанным, повернул их лицом к стене и выстрелил четыре раза подряд.
Пряча пистолет в кобуру, он сказал:
— Трупы не трогать. Сейчас придет машина и заберет их отсюда.
Толпа начала расходиться. Один только Бочкарев все стоял и стоял посредине двора. Олег на выходе снова оглянулся, а Бочкарев так и не сдвинулся с места.
Когда возвращались в управление, на Петровке путь отряду преградила техника: сплошной лавиной шли танки и артиллерия. Шагали солдаты — краснолицые здоровяки в хорошо подогнанных шинелях, с новенькими автоматами через плечо.
— Сибиряки, — с уважением сказал кто-то. — Теперь будет порядок.
Заканчивалась первая ночь осадного положения, самая трудная ночь Москвы. Впереди было еще много таких ночей — тревожных, полных опасности, но эта, первая, стала решающей, потому что именно в эту ночь начался тот перелом в тылу и на фронте, который определил судьбу города.
«Москва не падет, — мысленно повторял Коля. — Москва не падет. Никогда!»
Он вошел в дежурную часть. Дежурный встал и начал докладывать, но Коля прервал его:
— Спасибо, лейтенант. Я все знаю. Видел только что на улице. Теперь все в порядке.
Дежурный протянул конверт.
— Письмо, товарищ полковник. Вам.
Письмо было от Виктора. Обычные фронтовые новости и приветы, просьба зайти к Нине, успокоить ее. А в самом конце Виктор писал: «Я не хотел тебе сообщать, но думаю, что умолчать было бы с моей стороны подлостью. Все может быть, батя, но ты верь в лучшее. От раненого партизана — связного, который перешел линию фронта с донесением, я слышал, что у них в отряде есть какая-то женщина, которую зовут Марией Ивановной и муж которой служит в милиции. Верь, батя, прошу тебя! Мать жива, я это знаю, я это чувствую!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ОБОРОТНИ
Окончилась война, вернулись домой солдаты. Сколько было потерь, но какая уверенность была, какой энтузиазм. Мы всё начинали почти что заново. Но мы были счастливы, весь народ! А из гнилых закоулков снова вылезла недобитая нечисть и снова попыталась взять нас за горло.