Нагорный Алексей Петрович. Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

   Через десять минут Бородаев подошел к дверям нового фирменного магазина, который примыкал к ограде Бутырской тюрьмы. Витька стоял у дверей и вертел головой во все стороны — видно было, что он кого-то с нетерпением ждет. Он был в новеньких джинсах-клеш и красных носках.
   — А… ты, — увидел он Бородаева. — Чего тебе? Говори и отваливай. — Витька настроился на встречу с девушкой и нервничал.
   — Как выпить, так друзья, а перед девочкой стесняешься? — обиделся Бородаев. — Конечно, я рылом не вышел и биография у меня не героическая. Твою цацу не заинтересует.
   — Ладно, — пробурчал Витька. — Выпил я с тобой раз-другой, так это не криминал. Говори, и адью!
   — Деньги мне нужны, Витя, — вздохнул Бородаев. — Видишь, совсем поизносился, против тебя — совсем шпана. Мне тоже хочется быть красивым. А ведь я тебе на той неделе пятьдесят «рэ» одолжил. От себя оторвал. На что ты их потратил? На эти самые? — Бородаев пощупал материал джинсов. — Сила! Америка! А что матери объяснил? Посылка, мол, от Красного Креста? — Он насмешливо прищурился.
   — Что надо, то и объяснил, — сквозь зубы процедил Витька. — Вон Зинка идет, замри об этом. — Он бросился навстречу девушке. — Зина, привет, ты извини, что я тебя сюда приволок. — Он оглянулся на Бородаева. — Вон деятель навязался. Ты извини, я сейчас.
   — А я тебе подарок принесла. — Зина протянула Витьке складной нож с затейливой рукояткой из наборной пластмассы. — Ты давно просил, владей.
   — Спасибо. — Витька восхищенно закрутил головой. — Позавидуй, Борода.
   — Привет, ласточка. Нож королевский, жаль, что не финяк. — Бородаев поднес два пальца к козырьку кепки. — Силен, Витя. Увел лучшую девушку из-под носа рабочего класса. Нехорошо.
   — Все, Бородаев, — нервно сказал Виктор. — До свидания.
   — А… тугрики? Монгольские! Когда?
   — Будут. Пойдем, Зина, — Витька взял девушку за руку.
   — Вот что. — Бородаев выгреб из кармана смятые рубли. — Пойдем, ребятишки, замочим встречу? Все же работаем вместе, и вам, интеллигенции, от нас, рабочих, отделяться негоже, а?
   Зина посмотрела на Витьку с недоумением:
   — Он о чем?
   — Шутит, — с тоской сказал Витька.
   — Шучу, — кивнул Бородаев. — Пойдем с нами, девушка. — Он в упор взглянул на Витьку. — Не обижай, Витя. Я тебе первый друг.
   — Может, пойдешь? — Витька отвел глаза.
   — Куда? — Зина начала сердиться.
   — Как это куда? — изумился Бородаев. — В ближайшую тошниловку, пропустим по сто пятьдесят и по кружке пива, плачу я! Девушка, вы будете в экстазе, я гарантирую!
   — Ты странно говоришь, — презрительно улыбнулась Зина. — Как дебил.
   — Не понял?
   — Недоумок, по-русски сказать. Виктор, я ухожу!
   — Не обижай, Витя, — просительно сказал Бородаев. — Я человек простой, если что не так, извините.
   — Зина, я к тебе вечером зайду. — Виктор остановился.
   Девушка покачала головой:
   — «Золотого теленка» читал? Так вот: ты жалкая, ничтожная личность! — И Зина убежала.
   — Дружба врозь, — удовлетворительно хмыкнул Бородаев. — А-я-яй.
   — Ну, что она тебе сделала? — Витька чуть не плакал. — Подонок.
   — Подонок, — согласился Бородаев. — Но давай, мальчик, карты на стол! Я подонок! Да ведь я это и не скрываю от друзей. Хочу взять, что плохо лежит, набить карманы и лечь на дно, как подводная лодка! И позывных не передавать! Так-то… А ты?
   — А что я? — смутился Витька.
   — А ты, как я понял, хорошие шмотки слева любишь! — Бородаев зло покосился на Витькины джинсы. — Фарцу не отвергаешь! Но при этом хочешь остаться чистеньким? Хочешь сохранить общественное лицо? Такие, как ты, намного хуже таких, как я. И печаль нашей действительности знаешь в чем? Это я тебе серьезно объясняю: вас теперь куда как больше, чем нас. Пойми: нас хоть сажают. А с вами что делать?
   — А ты, я посмотрю, философ, — издевательски заметил Витька. — Социолог.
   — Жизнь заставляет. Так вот, Витя. Есть серьезное предложение: переходи к нам.
   — Не понял? — Виктор удивленно посмотрел на своего собеседника.
   — А что тут непонятного? Жить надо в полную меру, а не плавать, как щепка в проруби. Уж коли ты к нам прикоснулся, парень, пора сделать и следующий шаг. Посмотри-ка.
   Из ворот тюрьмы выехал «автозак». Бородаев снял кепку:
   — Братишек-блатняков везут. Ты, Витя, перед такой машиной всегда шапку снимай. А теперь иди, подумай. За то, что я тебя с девчонкой поссорил, прости. Скажу как твой друг: заносчивая дура она, и ты о ней не жалей. Захочешь — я тебя с такими «шмарами» познакомлю — пальчики оближешь!
   Спустя час Николаю Федоровичу позвонил Лабковский и попросил о встрече. Разговаривали на той же скамейке, в сквере на Советской площади.
   — Бородаев неспроста интересуется Володиным, — сказал Лабковский. — Володин дружит с Зиной, а она отвечает за особую кладовую.
   — Тогда почему он их поссорил? Из вашего рассказа получается именно так?
   — Я их разговора не слышал. Шумно на улице. Я стоял на другой стороне. Но по мимике и жестам я точно понял — поссорились они. Зрение у меня стопроцентное!
   …Через полчаса Николай Федорович ознакомился с подробным донесением старшего бригады, которая вела наблюдение за Бородаевым. Оно полностью совпадало с рассказом Лабковского. Кроме письменного донесения, старший представил кинопленку, на которой была запечатлена встреча. Пленку просмотрели все сотрудники оперативной группы. Когда зажгли свет, Миронов сказал:
   — Они подбираются к парню. Это, как говорится, медицинский факт.
   — А Зина Ананьева? — Эта мысль все время не давала Николаю Федоровичу покоя. — Почему они так с ней обошлись?
   — Значит, она им не нужна, — сделал вывод Миронов.
   — Выходит, они пойдут на то, чтобы напасть на машину Володина и перебить охрану, — предположил Смирнов.
   — Вряд ли, — пожал плечами Геннадий. — Слишком дерзко.
   — В Ростове тоже было «слишком дерзко», все помнят, — заметил Миронов. — Я считаю, что перевозку основной партии золота нужно незаметно подстраховать.
   — Добро, — согласился Николай Федорович. — Давайте посмотрим пленку еще раз.
   Погас свет. На экране появились Виктор, Зина и Бородаев. Они разговаривали о чем-то, видно было, что разговор неприятный. Выехал «автозак», Бородаев снял кепку.
   — Куда он смотрит? — вдруг спросил Николай Федорович.
   — Кто? — удивился Миронов.
   — Бородаев. Видели, как он кепку снял? Зачем? Обычай этот воровской, очень старый, давно забытый. Зачем он это сделал? Еще раз, пожалуйста… — Застрекотал проектор. Было хорошо видно, как Бородаев отвел взгляд от Виктора и посмотрел куда-то в сторону.
   — Обратили внимание на его глаза? — задумчиво спросил Николай Федорович. — Он видит кого-то. Но кого?
   — Нужно составить точный план места, — предложил Смирнов. — А потом попытаться выяснить, кто там стоял.
   — Если сообщник — безнадежно, — сказал Николай Федорович. — То у меня есть одна догадка. Сделайте план, и прошу ко мне!
   План принесли через час. Выходило, что Бородаев смотрел на какого-то человека или на какой-то предмет, который находился на другой стороне Новослободской улицы, около входа в «Продмаг».
   — Кто? — Миронов начал возбужденно вышагивать по кабинету. — Кто там стоял? Может, ключ ко всей операции именно здесь!
   — Не совсем ключ, — Николай Федорович открыл сейф, вынул папку с делом. — Но в какой-то степени это важно. Вот сообщение Лабковского, которое я оформил рапортом. Он рассказал, что наблюдал за Бородаевым и Володиным именно с этого места: угол Новослободской и Лесной. — Николай Федорович внимательно посмотрел на сотрудников: — Вывод?
   — Бородаев видел Лабковского, — пожал плечами Геннадий. — Ну и что?
   — А как Бородаев вел себя потом? Как ни в чем не бывало! Еще вывод!
   — Может быть, он хотел, чтобы Лабковский видел его действия? — неуверенно сказал Смирнов.
   — Именно! — обрадовался Николай Федорович. — Хотел! И очень! А почему? А потому, что был уверен: Лабковский сообщит обо всем этом куда надо. Нам!
   — Зачем же им это нужно? — удивленно спросил Смирнов.
   — Ответить на этот вопрос — значит вплотную подойти к решению задачи. Ясно одно: Лабковского они раскусили и ведут какую-то игру. Как быть?
   — Сделаем вид, что ни о чем не догадываемся, — сказал Миронов. — Они должны думать, что их хитрость удалась. Мы же попытаемся разгадать смысл этого хода. И кроме того, считая себя, как говорится, на коне, они скорее ошибутся. При успехе самоконтроль ослабевает.
   — Решили, — согласился Николай Федорович. — Лабковский — отводной маневр. Они должны верить, что наша ставка на него — серьезна. Теперь прошу подумать о настоящей кандидатуре. Нам нужен в их группе свой человек, тот, на кого мы по-настоящему сможем рассчитывать.

* * *

   Иванов встретился с Бородаевым и Пашутиным обычным способом — в машине.
   — За мной шел хвост, — сообщил Пашутин. — «Волга» МОС — тринадцать двадцать один.
   — А сейчас? — Иванов с тревогой посмотрел в зеркало заднего вида.
   — Что вы, начальник, — усмехнулся Пашутин. — Разве я позволю. Чисто.
   — Володин — так себе, — сказал Бородаев. — Слабак. Из нынешних хиповых мальчиков. Хотят, стервецы, сладко жить, вкусно есть и пить. А рук марать не желают. Лично я против него. Он может нас продать в самый ответственный момент.
   — Ладно, — раздраженно сказал Иванов. — Руководит «Санько», а наше с вами дело исполнять приказы точно и в срок. Ты, Пашутин, в армии служил?
   — Я на фронте был. Я ведь впервые сразу после войны сел по недоразумению. Иду по путям, а там какие-то фраера соль с платформы тянут. Ну, меня стрелки охраны цап! Я говорю: не виноват я! Они мне карманы вывернули, а у меня там пыль соляная. А я накануне пачку соли с толкучки принес. За ботинки выменял. Ну и дали мне на всю катушку.
   — Что Лабковский? — спросил Иванов. — Контачит с Петровкой, тридцать восемь?
   — Вроде нет, — ответил Бородаев. — На Петровку не ходил, но с каким-то дедом на Советской площади встретился, разговаривал. Деду сто лет в обед, он не оттуда, это факт. А возле Бутырки Лабковский меня видел, я все сделал, как вы велели.
   — Значит, еще донесет, коли пока не донес. — Теперь так: ты, Пашутин, свою биографию, которую мне сейчас рассказал, запомни. Повторишь ее в милиции. Понял?
   — Понял. Только страшно мне.
   — Ничего страшного. — Иванов снова посмотрел в зеркало — сзади было чисто. — Теперь особенно модно участие народа в охране общественного порядка. Они рады будут. Работай всамделишно, не дай бог — лопухнешься на чем-нибудь. Понял? При первой же возможности начинай!
   На заводе Миронов представился сотрудником министерства. Накануне дирекцию по просьбе Николая Федоровича известили о прибытии сотрудника министерства. В особой кладовой дежурила Зина.
   — Я бы хотел осмотреть сейф, — сказал Миронов.
   — Пожалуйста, — кивнул заместитель директора. — Зина, впустите нас.
   Прошли за решетчатую перегородку. Миронов увидел сейф — стальную дверь в стене с кодовым замком и поворотным рычагом.
   — Откройте, — попросил Миронов.
   — Вам придется выйти, — сказала Зина.
   «Красивая девушка… — отметил про себя Миронов. — Тот самый случай, когда не говорят „на вкус, на цвет“. Такие нравятся всем. Лицо открытое и очень милое. Глаза большие, только взгляд слишком пристальный. Цену себе знает. Ишь ты: „вам придется выйти“. Своих парней наверняка держит в струне…»
   — Почему? — наивно спросил Миронов.
   — А это вы должны знать лучше меня, — без улыбки заметила Зина. — Шифр. Его знаю только я и специальный человек из министерства.
   — Да, да. Извините. Мы отвернемся.
   — Выйдите.
   — Ну, хорошо. — Миронов посмотрел на заместителя директора. Тот развел руками.
   Вышли. Двое рабочих везли на тележке по коридору алюминиевый контейнер. Миронов проводил его взглядом.
   — Что это?
   — Готовые приборы, — объяснил заместитель. — Везут в ОТК. Два раза за смену.
   — Понятно, — Миронов посмотрел на часы. Было ровно два.
   — Можно! — крикнула Зина.
   Когда вернулись в кладовую, сейф был открыт. Миронов увидел плотные, тщательно опечатанные пачки.
   — Золото?
   — Пятьдесят килограммов, — сказал заместитель. — Через три дня пустим в работу. Зина будет выдавать по мере надобности.
   — Не опасно держать в сейфе столько золота сразу? Может быть, целесообразнее доставлять его небольшими партиями?
   — Ерунда, — махнул рукой заместитель. — Коллектив у нас проверенный, всех знаем наперечет. А сейф этот вскрыть нельзя — шифр имеет шестьдесят миллионов комбинаций, угадать невозможно. Замок магнитный, новейшей системы. И, самое главное, Зина сюда вообще никого не пускает, кроме меня, начальника цеха и экспедитора.
   — Кто он?
   — Виктор Володин. Он не вызывает у нас сомнений.
   — А у вас? — вдруг спросил Миронов и посмотрел на Зину. — Вы тоже с ним работаете. Может быть, дружите. Как ваше мнение о нем?
   — Обыкновенный парень, — она пожала плечами. — Нормальный.
   — А его знакомые, круг интересов? — допытывался Миронов. — Вы, вероятно, в одной комсомольской организации?
   — Об этом вам лучше с Эльдаром Эсадзе поговорить, — сказала Зина. — Он наш секретарь, он вам все скажет.
   «О ссоре ни слова. Ну это, допустим, понятно, — отметил про себя Миронов. — А о том, что дружит с ним, почему промолчала?»
   — Спасибо, — Миронов и заместитель вышли в коридор.
   — А где вы держите платину? — поинтересовался Миронов.
   — У нас чистой платины нет. Полуфабрикат. Точнее, технический порошок. Чтобы его превратить в слиток или в лист, нужен целый завод.
   — Тем не менее замки в хранилище надежные? — улыбнулся Миронов.
   — Не магнитные, конечно, но вполне надежные. Кстати, познакомьтесь, пожалуйста.
   К ним подошел красивый парень с щегольскими, аккуратно подстриженными усиками. На нем был модный костюм и тщательно выглаженный белый халат нараспашку.
   — Эсадзе, — представился он. — Вы из министерства?
   — Я знакомлюсь с системой охраны и выдачи драгметаллов. Сейчас у вас хранится очень крупная партия золота.
   — Заказ СЭВ, — сказал Эсадзе. — Коллектив гордится оказанным доверием. Я уверен, что мы это доверие оправдаем.
   «Заученно говорит, — подумал Миронов. — Фразы круглые, готовые, из газеты. Привык давать интервью, заметно оброс жирком».
   — Конечно, — кивнул Миронов. — У вас в платиновой кладовой все в порядке?
   — Все, — удивленно протянул Эсадзе. — А что?
   — Ваше мнение об Ананьевой и Володине? Они, кажется, комсомольцы?
   — Ананьева — грамотная, интеллектуальная девушка. — Эсадзе заметно покраснел. — Активная комсомолка. Будем ее выдвигать. — Он посмотрел на заместителя и продолжал уже жестче, с едва ощутимой неприязнью: — А Володин… Вы его джинсы видели?
   — Нет.
   — Экстра-класс, — насмешливо улыбнулся Эсадзе. — Сто рублей пара. Продают дамы в туалете, это, знаете, в подвале, Столешников, пять.
   — Так… Но, вероятно, он сам не мог там купить?
   — Вот и я говорю: какие связи надо иметь… — притворно вздохнул Эсадзе.
   «Неприязнь к Володину так и прет, — отметил Миронов. — Почему? Влюблен в Зину? Или искренне презирает тех, кто якшается со спекулянтами? Подумаем… А все же факт сам по себе имеет определенное значение. Володин связан с ценностями. Если учитывать случай с джинсами, кристальной честностью не блещет. Это уже попахивает. А вот насчет нападения на Володина в момент перевозки золота — все оказалось чистым вымыслом. Никто не напал. Значит, будут действовать иначе. Как?»
   …Миронов выехал из ворот завода и сразу же увидел Пашутина. Тот стоял на краю тротуара и умоляюще махал рукой.
   — Что вам? — Миронов притормозил.
   — Поговорить надо. — Пашутин опасливо оглянулся. — Быстрей решай, начальник, не могу я здесь маячить.
   — Садись. — Через мгновение «Волга» влилась в поток автомобилей. — Что случилось?
   — Я за вами по всему заводу ходил. Вы из нашего министерства, так я понял? По охране ценностей?
   — Допустим, — помедлив, ответил Миронов. — Неплохо вы за мной ходили. Я не заметил.
   — Опыт, — вздохнул Пашутин. — Война, то-сё, пятое-десятое… Не о том речь, товарищ начальник. Пашутин моя фамилия. Работаю в третьем цехе, на разных, как говорится, работах. Образования особого нет. — Он виновато улыбнулся. — А почему к вам? Боязно в милицию. Судимый я. Думаю, пойду, а они знаете какие? Судимому веры нет. Я, товарищ начальник, вам все изложу, а уж вы, если надобность будет, сами решите.
   — Слушаю вас, — Миронов свернул на тихую улочку, поехал медленнее.
   — Значит, так, — Пашутин вздохнул, словно собирался с силами. — Месяца два назад, я точно не вспомню, уж извините, шофер Бородаев сдружился с экспедитором Володиным. Ну, выпивали, само собой, шмотки он Володину кое-какие доставал, а попутно Володин и выболтал, что, мол, золотишко на завод другой раз по пять-шесть кило привозит, ну и вроде бы в шутку заявляет: в особой, мол, кладовой Зинка Ананьева командует, а я с ней — «шуры-муры», и поэтому чего я захочу, то она и сделает. В общем, дал понять: есть шанс.
   — И что же Бородаев?
   — О-о-о, — протянул Пашутин с уважением. — Этот — битый-перебитый. Сидел сколько раз — не сосчитать. Да, видать, умело скрыл, раз его на завод взяли. А может, и фамилию переменил, не знаю. Я вот ни от кого ничего не скрывал. Где надо, обо мне всё знают. В общем, взял Бородаев Володина за зебры. Как? Не знаю, а взял. Договорились они к этому золоту подобраться через Зинку. Ну и меня соблазнили.
   — Чем?
   — Шутите? — обиделся Пашутин. — Доллары или там фунты — в помойку летят. Одно золото в цене повышается.
   — А сбыть кому?
   — Он знает кому, намекал.
   — Ладно, — Миронов притормозил, в упор посмотрел на Пашутина. — Почему вы решили об этом рассказать?
   — Так перспективы нету, — вздохнул Пашутин. — Золото они могут и не взять. Зинка — орех крепкий. На фиг мне тогда их контора. А и возьмут — так в первую очередь мою голову милиции подставят, отдадут на расправу, а сами смоются. Я Бородаева понял.
   — Запишите мой телефон, — сказал Миронов. — Если что, звоните. Понадобитесь — я вас найду. Всего доброго, Спасибо.
   — Не на чем. Мой гражданский долг.
   Николай Федорович прошелся по кабинету, сел к столу. С утра болела спина. Нина утверждала, что это самый настоящий радикулит. Николай Федорович незаметно потер поясницу, сказал, обращаясь к Миронову:
   — Факт примечательный. Как ты считаешь, Пашутин на самом деле принимает тебя за работника министерства?
   — Думаю, да. Во всяком случае, мне так показалось.
   — Что он рассказал о «Санько»?
   — Ничего. — Миронов удивленно посмотрел на Николая Федоровича. — В самом деле, а почему не рассказал? Странно…
   — Судя по сообщению Лабковского, — вступил в разговор Геннадий, — Пашутин знает о «Санько». Если он искренне хочет помочь нам, непонятно, почему промолчал.
   — Забыл? — Смирнов посмотрел на Николая Федоровича. — Товарищ генерал, я считаю, факт очень серьезный.
   — Пытаются нам подставить своего человека, сбить со следа? — улыбнулся Николай Федорович. — Я и сам так подумал. Но здесь с кондачка решать нельзя. Допустим, Пашутин хочет искренне помочь. Оттолкнуть его в этом случае — значит совершить непростительную ошибку. Возможно, тот человек из их среды, о котором мы все, так сказать, мечтаем, сам плывет нам в руки.
   — Именно сам плывет, — повторил Смирнов. — Это и вызывает сомнение.
   — Я поработаю с ним, — сказал Миронов.
   — Добро, — Николай Федорович встал, сморщился от боли в пояснице. — Сидите. Я буду ходить. — Он усмехнулся: — Старость — не радость. Нужно решить еще вот какой вопрос. Есть мнение, — он улыбнулся. — Фраза-то какая дурацкая. Безликая. Придумана, чтобы поменьше ответственности на горб нагружать. Так вот. Некоторые товарищи из министерства так считают: удвоить, утроить охрану завода, сдать вовремя заказ, а там можно и с преступниками повозиться. Как вы считаете, Миронов?
   — Неверная позиция. Удобная, безопасная, но неверная. А если преступники исчезнут? На чем мы их сможем разоблачить потом? Всплывут в другом месте, сколько бед наделают. Операцию нужно довести до конца именно теперь.
   — Я — за, — сказал Геннадий. — Главная надежда преступной группы — Зина и Володин, как я понял. Что нужно? Разобщить их с Бородаевым.
   — Согласен, — сказал Миронов. — Если, конечно, все так, как рисует Пашутин. А если нет?
   — Вот и я думаю. — Николай Федорович прижался спиной к дубовой панели, боль поутихла. — Как он тебе сказал? Перспективы нет?
   — Именно так.
   — Вообще нет перспективы или по этому делу?
   — По этому делу. Я хорошо понял. Он говорил совершенно конкретно, вот эти самые слова: «Если, — говорит, — Зинка не поддастся, зачем мне рисковать зря? А если и выйдет что — меня первого продадут…»
   — Меня жизнь чему научила? — сказал Николай Федорович задумчиво. — Если преступник приходит, что называется, с открытой душой, если он разочаровался в прелестях блатной жизни, решил с нею порвать и честно хочет оказать органам посильную помощь — это один разговор… Такому человеку, как правило, нужно верить. А Пашутин… Все же не тактический ли это ход, Миронов? Будь начеку… — Николай Федорович помолчал, потом закончил: — Принимаем план боевой, активный. Мы ведь с вами оперативные работники. Наше дело — действовать, а не у моря погоды ждать. Так я и доложу заместителю министра. Нас поддержат, я в этом уверен.
   Ссора с Зиной окончательно выбила Витьку из колеи. Было обидно и горько. Он и раньше чувствовал, что не в силах противостоять ее чрезмерно самостоятельному характеру, а теперь и совсем скис. «Какая самоуверенная, — думал Витька. — Ну и хорошо, что мы разошлись. Правильно говорит Борода: баба — первый предатель…» — Витька вышел из автобуса. На краю тротуара, под деревом, стояла Зина.
   — Здравствуй, — она виновато потупила глаза.
   — А-а… — протянул Витька. — Ну и что же потребовалось видной производственнице нашего передового предприятия от жалкой, ничтожной личности?
   — Не болтай, — Зина взяла его за руку. — Ты ведь и сам понимаешь: твой приятель Бородаев — просто скотина. Отойди от него, Витя. Мы ведь друзья?
   Витька вырвал руку:
   — Зайдем ко мне?
   — Зачем? Поздно уже…
   — Значит, не веришь другу Вите? — насмешливо прищурился Витька.
   — С чего ты взял? — Она покраснела. — Просто есть правила приличия.
   — Мать дома. Блинов напекла, ждет. Я ей с работы звонил. Пойдем?
   — Пойдем, — Зина снова схватила Виктора за руку, потащила за собой.
   — Тебе не девчонкой быть, — на бегу крикнул Витька. — Тебе по твоему характеру — ротой командовать. Устаю я от твоих командирских замашек.
   Она остановилась, сжала губы:
   — А я — от твоих! Ну, какой ты мужчина? Пререкаешься с дамой, мельчишь, говоришь, как капризная барышня! Я уйду!
   — Ладно, — сдался Витька. — Я не буду. Дама.
   …В комнате, над диваном, Зина увидела фотографию белой собаки.
   — Ах, какая прелесть. Кто это?
   — Пух, — сказал Витька. — Трагическая собака.
   — Почему трагическая?
   — Расскажу. Только не при матери. Переживает.
   В комнату вошла мать, принесла дымящиеся блины, села напротив сына, внимательно и печально вглядываясь в его лицо. Витька начал было жевать, но тут же положил вилку:
   — Мам… Я не могу, когда ты так смотришь. В горло не лезет.
   — Ешьте, Зина. Я пойду, чай поставлю.
   Зина тоже положила вилку.
   — Витя, зачем ты вещи у спекулянтов покупаешь? Узнают — тебя выгонят. Ты же чистым, безупречным должен быть.
   — Как ты, что ли? — отпарировал Витька.
   — Ну, при чем здесь я? О тебе знаешь что говорят на заводе? Дурачок приблатненный!
   — Придумала?
   — Нет… — Зина покачала головой.
   — А мне плевать! — Витька бешено уставился на Зину. — Кто это говорит? Тот, кто сначала статейки из газеты вслух читает, а потом тащит все, что плохо лежит? Демагоги и фарисеи — вот кто это говорит! Из зависти.
   — Чему завидовать? — вздохнула Зина.
   — Тому, как я выгляжу, а они — вахлаки вахлаками. Все на одно лицо, как дети из приюта! Я независимый человек, а они все в рот начальству смотрят. А я начальство терпеть, между прочим, не могу!
   — Глупо это, Витя. По-детски. Бросаешься на всех. Так ничего не докажешь. И начальство не стоит под одну гребенку стричь. Начальники тоже разные бывают.
   — А я и не стригу. — Витька снял со стены фотографию собаки. — Мать вызывают в ЖЭК, говорят: «Ваша собака лает». Мать отвечает: «Она же не умеет иначе, она — собака». А они ей: «Жильцам покоя нет. Жильцы нервные. У нас, мол, на первом месте — люди. А собак старые барыни держали до революции».
   — Ну, идиоты это сказали. — Зина пыталась успокоить Витьку.
   — Идиоты? — Витька вскочил. — У этих идиотов — права! Власть! Говорят, чтоб в двадцать четыре часа собаки не было. Отдали мы Пуха. Мать все время плачет, а фотографию снимать не велит…
   — Эх, Витька-Витька, — Зина подошла к нему, придвинула стул. — Давай прямо сейчас поедем и привезем Пуха назад.
   — Нету Пуха, — хмуро сказал Витька.
   — Как это нету?
   — Нету, и все, — обозлился Витька. — Неделю целую мы пытались его пристроить — никто не берет. В газете один знаменитый фельетонист статью против собак написал. Наш сосед после этого свою кошку с восьмого этажа сбросил. От них, говорит, одна зараза. Я Пуха в ветеринарку отвез…