Неизвестен Автор. Семья Звонарёвых

   - Сережа, поди сюда! Погляди, кто нас тут встречает, - подозвал он Звонарева.
   Инженер тоже тепло расцеловался с Родионовым, с которым когда-то был под Кинчжоу.
   - Значит, нашего артурского полку прибыло! - радостно проговорил Звонарев.
   Устроив людей, Борейко добрался до канцелярии. Здесь его уже ждала пачка пакетов из штаба.
   - Позвать ко мне вольноопределяющегося Зуева, - громко приказал капитан.
   Васю нашли не сразу.
   - Где ты пропадаешь? - набросился на него Борейко. - Быстро собирайся. Тебя направляют на полугодичные курсы артиллерийских прапорщиков в Михайловское артиллерийское училище. Постарайся попасть в поезд вместе с Краснушкиным. Действуй.
   Через полчаса Зуев был уже на вокзале. Он отыскал Краснушкина и рассказал ему о своем назначении. Иван Павлович очень обрадовался и они вместе отправились обменивать литер Зуева на проездной билет.
   32
   Ранним утром Краснушкин с Зуевым прибыли в Петроград.
   Стояла поздняя петроградская осень, моросил дождь, по улицам шли укутанные в плащи и теплые пальто хмурые, озабоченные люди. Война чувствовалась во всем, у лавок стояли длинные очереди, извозчик спросил с Краснушкина непомерно большую плату, жалуясь на дороговизну.
   Краснушкину далеко не сразу отворили дверь. В квартире были только женщины и дети и поэтому опасались грабительских налетов. Тем радостнее была встреча, когда Катя убедилась, кто к ним приехал.
   Вася поспешил домой. С волнением он подъезжал к дому, из которого так спешно удрал летом после жандармского обыска. Прошло всего пять месяцев, а как все изменилось за это время! Пять месяцев войны наложили на него свой отпечаток. Вася, повидав не раз смерть в глаза, понял цену жизни и свободы, стал решительнее и тверже. Сейчас это был уже не робкий юноша, а закаленный в боях солдат.
   Взбежав по лестнице к себе, Зуев сперва хотел резко и сильно позвонить у парадной, но, вспомнив, что именно так звонили прибывшие с обыском жандармы, решил не пугать зря своих и осторожно дернул за ручку звонка, чуть звякнувшего за дверью. Тотчас послышался голос Надюши, спрашивающей, кто пришел.
   - Я, Вася! - отозвался Зуев.
   - И неправда! - не поверила Надюша. - С войны никого не отпускают до ее окончания. Все это знают и меня вы не проведете.
   - А ты взгляни в замочную скважину, авось узнаешь меня, - посоветовал Зуев.
   - На лестнице темно и ничего не видно, а дверь открывать я боюсь, отозвалась девочка.
   - А ты открой дверь только на цепочку. Меня увидишь, а я зайти в дверь не смогу. Тетя Варя дома? - справился Вася.
   - Мама очень устала и спит после работы, мы, дети, одни дома, ответила Надюша и, подумав, рискнула приоткрыть дверь на цепочку.
   - И правда, Вася! - удивленно проговорила она. - Как ты сюда попал? Убежал с войны? Ты дизентир?..
   Увидев Васю в военной шинели до пят с белым поясом и шашкой на белой портупее через плечо, Надюшка взввизгнула от восторга и повисла у него на шее, за ней подбежали и две младшие сестры. На шум вышла из спальни Варя.
   - Вася! - вскрикнула она в восторге, готовая, как Надюшка, броситься и расцеловать его. - Боже мой, вот радость! Вот неожиданность!
   Увидев детей, облепивших Васю, Варя нахмурила брови.
   - Не смей прикасаться к детям, глупый мальчишка! - строго сказала она ему. - Ты с дороги можешь занести любую инфекцию. Иди раздеваться в ванную, там помоешься, переоденешься и только тогда я позволю детям подойти к тебе.
   Когда наконец Вася, помывшись, попытался надеть на себя прежний студенческий костюм, то оказалось, что брюки стали ему коротки и узки, а студенческая куртка не сходилась на груди на добрую ладонь.
   - Потолстел я, что ли, на войне от хороших хлебов? - иронически заметил Вася.
   - Просто вырос и возмужал, раздался в плечах. Тебе война пока что пошла на пользу, - глядя на него с материнской нежностью, сказала Варя. Ишь какой богатырь выровнялся. Ну, пойдем к Сереже в комнату, буду тебя поить чаем, а ты рассказывай, рассказывай. Все, все.
   В кармане Васиной шинели лежало письмо от Звонарева. Вася догадывался, что оно не обрадует Варю. Он вспомнил смущенное, измученное сомнениями лицо Звоеарева, когда тот передавал ему письмо и слова: "Не знаю, посылать ли. Ты посмотри, как там она, если плохо - не отдавай. Может, увижусь в скорости - сам все скажу". Легко сказать - "посмотри сам"...
   Вот он видел - тетя Варя похудела, побледнела, глаза стали еще больше, под ними залегли голубоватые тени усталости. Конечно, не сладко в тылу, голодно и забот хватает с такой семьей. Обрадовалась, побежала на кухню, готовит чай.
   Чувство любви и преданности наполнило Васино сердце. "Нет, я не огорчу тебя, не прибавлю забот. Подожду с письмом..."
   В комнату вошла Варя с подносом, заставленным чашками, а за ней ворвались дети. Привычными движениями Варя расставляла на столе посуду.
   - Самое главное, что вы все живы и здоровы, - проговорила она, поблескивая влажными глазами. - А все остальное уже не имеет значения. Ешь, солдат, набирайся сил, отдыхай. Ты надолго домой?
   С удовольствием прихлебывая чай из тонкого домашнего стакана, Вася рассказал о своей командировке на артиллерийские курсы, об их солдатском житье-бытье, о Звонареве, Борейко, Родионове, Блохине...
   Варя молча слушала, сложив на коленях руки с коротко обстриженными ногтями. На столе стыла чашка крепкого чая, о которой Варя забыла...
   - Ну, а как вы здесь, тетя Варя? Какие новости в столице?
   - Мы - что, мы в тылу, нам смерть не угрожает. Здоровы - значит, все хорошо. Трудно немного... Вот, спасибо, Шура Блохина помогает. Из деревни муку привозила, картошку. Ей тоже нелегко, только здоровье и выручает семижильная.
   Варя помолчала, будто впервые задумалась над своей нелегкой жизнью, потом посмотрела на притихших девочек, на Васю, повеселела, глаза ее потеплели, сказали будто: "Ничего, проживем, нечего унывать, вон какие вы у меня славные!"
   - Самая главная новость - это Ольгу Борейко освободили. Столько было волнений, ты и представить себе не можешь. Освободили заодно с другими работницами. А могло быть очень скверно, поймай ее с поличным. Ведь в корзине с продуктами у нее были листовки. Только успела передать. Молодей все-таки она! - Варя оживилась, глаза ее вновь заблнстели. - Бесстрашная, смелая. Не растерялась, на допросах держалась отлично. Ни разу себя не выдала. Сейчас вновь работает, большое дело делает...
   Раздался звонок. Девочки с криком "Маня, Маня пришла" кинулись в прихожую. Вася слышал, как после предварительного опроса: "Кто там? Ты, Маня?" - щелкнул замок и грудной, с легкими переливами молодой голос проговорил:
   - Девочки, я с дежурства. Подождите, помоюсь, а то нас мама не похвалит...
   Встретив вопросительный Васин взгляд, Варя сказала:
   - Это длинная история, я тебе потом все расскажу. А пока прошу - будь очень внимателен. Маня - легко ранимый человек. Она много натерпелась, особенно от вашего брата, мужчин. Мы с ней вместе сидели в тюрьме, в одной камере. И я ей очень многим обязана... Работает в детской больнице, пока живет у меня, возится с ребятами. Милая, чудесная девушка, скромная, несмотря на свое нескромное прошлое.
   Заслышав в коридоре легкие шаги, Вася повернул голову к двери. На пороге показалась высокая стройная девушка в сером, облегавшем фигуру платье. Светло-русые гладкие волосы были собраны на затылке в тяжелый узел, открыто и смело смотрели большие, чуть скошенные к вискам, серые глаза. Увидев незнакомого мужчину, Маня в нерешительности остановилась.
   - Проходи, Маня, и познакомься. Это наш Вася... Неожиданно с фронта приехал.
   Вася поднялся навстречу девушке и пожал протянутую ему руку.
   - Очень рад, - проговорил он.
   Под откровенно восторженным взглядом молодого человека Маня потупилась. Длинные светлые ресницы легли на вспыхнувшие ярким румянцем щеки. Но девушка быстро справилась со своим смущением и, подняв на Васю спокойные глаза, с достоинством сказала:
   - Я тоже. - Повернувшись к Варе, добавила: - Я принесла кое-что из продуктов, посмотрите, Варвара Васильевна.
   - Попей чаю, Маня, потом посмотрим.
   - Нет, спасибо. Я позавтракала в больнице. Я лучше пойду, а вы поговорите...
   Девушка вышла. Вася сидел за столом, помешивая ложечкой в стакане и всеми силами старался не выдать вдруг охватившего его волнения. Он продолжал разговаривать с Варей, слушать ее, отвечать на вопросы, но все его внутреннее внимание было приковано к тому, что делалось за дверью этой комнаты. Вот простучали каблучки по коридору, вот тихий голос позвал: "Надюша!" Он почувствовал, как постепенно, непонятно почему, грудь его наполняет ликование, чувство светлой радости и счастья. Он вдруг со всей полнотой и отчетливостью понял, что он дома, сидит за столом, знакомым с детства, пьют чай из любимого стакана, перед ним сидит тетя Варя, милая, родная тетя Варя... " Как все это хорошо, как чудесно все вокруг! - сказал себе Вася. - И как я счастлив! А почему мне вдруг стало так хорошо? Неужели все это оттого, что я заглянул в серьезные, смелые серые глаза? Неужели оттого, что я слышу ее голос, ее шаги, мне хочется смеяться, громко говорить, дурачиться? Что это? Разве может быть так, сразу?.. Не знаю и знать не хочу, - ответил сам себе Вася. - Пусть будет так, как есть..."
   33
   Высокий, подтянутый, с хорошей выправкой, Зуев привлек внимание начальства училища. Большое впечатление произвели его два солдатских креста. Васю назначили старшим в отделении и заместителем фельтфебеля батареи. Через месяц-два он должен был сам стать фельтфебелем. Но в отпуск его пока что не пускали.
   - Я полгода пробыл на войне, участвовал в десятке сражений, отличился. А тут быть рядом с домом и не видеться с родными, - возмущался Вася.
   Он несколько раз звонил по телефону Звонаревым, надеясь услышать Манин голос. Но напрасно: подходила или Надя, или Варя. Вася тосковал. Он не мог забыть девушку, которая так неожиданно вошла в его жизнь. Не только не мог, но и не хотел забывать. Больше того, он все время думал о ней, вспоминая то внимательный, искоса брошенный на него взгляд ее серых глаз, то грудной, с переливами смех, то ее полные, в красивом изгибе, чувственные губы. Болью в сердце отдавалась мысль о ее прошлом. Нет, не ревность, не горечь и обида, а огромная жалость к ней горячей волной заливала грудь, перехватывала дыхание. Ему хотелось обнять ее, приголубить, доказать, что он не такой, как те, другие. Он любит ее... Да, да, любит! Он понял это сразу, как только увидел ее. А сейчас и подавно он погибает от тоски, от желания видеть ее. Иногда Васе казалось, что стоит ему выйти на улицу, как он увидит ее. Она где-нибудь стоит рядом и ждет его. Ведь не может же она не чувствовать, как он зовет ее, как умоляет прийти. В такие минуты ему хотелось бросить все, бежать из училища, хоть на край света, только бы видеть ее.
   Однажды, не выдержав, Вася позвонил по телефону, решив заранее умолять тетю Варю позвать Маню.
   - Кого вам угодно? - услышал он знакомый голос, от которого у него упало сердце. Он сразу забыл все слова, которые приготовил сказать. А тут еще дежурный торчит, что скажешь при нем?
   - Маня, - срывающимся от волнения голосом проговорил он, - это я, Вася.
   Теперь на том конце провода наступило томительное молчание. И затем робкое:
   - Я слушаю вас...
   - Манечка, я все время думаю о вас... Я просто с ума схожу. Я хочу вас видеть...
   Молчание.
   - Мария, почему вы молчите? Вам неприятно слушать меня? Я не то говорю? Ну скажите что нибудь, ради бога!
   - Я тоже думаю о вас...
   - Правда, Мария? Неужели это правда? - закричал Вася громовым голосом. - Умоляю вас - придите хоть на минутку. Нас не пускают из училища, а я умру, если не увижу вас.
   И снова молчание. "Боже мой, что я говорю, я же испугаю ее, она бросит трубку. Надо говорить что-то другое, нельзя так сразу. Вот она молчит. А как говорить другое?"
   - Вы обиделись на меня, Маня? Ну, не молчите же...
   Вася ошалело посмотрел вокруг, махнул рукой и вновь закричал в трубку:
   - Вы слышите меня, Мария?
   - Да...
   - Придете?
   - Постараюсь...
   - Когда?
   - Не знаю... Вася. Звонят, кто-то пришел. До свидания.
   Трубку повесили.
   Вася еще долго стоял, слушая в трубке шорохи и щелчки. Наконец догадался опустить ее на рычажок и нетвердыми шагами, с ликующим, ничего не видящим взглядом пошел к выходу.
   34
   Между тем время шло. Краснушкина вызвали в Москву к принцу Ольденбургскому, который пожелал видеть Ивана Павловича лично. Вызов обеспокоил всех. Можно было ожидать направления Краснушкина на Кавказский фронт. Это потребовало бы переезда Краснушкиных в Тифлис. Да и работа медиков на Кавказе была очень трудной - врачей не хватало, больных было куда больше, чем раненых. Русская армия несла огромные потери от болезней. Дизентерия, тиф косили людей. Армия нуждалась во врачах-инфекционистах больше, чем в хирургах. Опасность попасть на Кавказ была реальной.
   С тяжелым сердцем провожали Ивана Павловича в Москву. Катя всплакнула, Варя тяжело вздыхала: ей жаль было потерять верного друга, умного, незаменимого советчика.
   Настали томительные дни ожидания вестей из Москвы. Наконец была получена от Краснушкина телеграмма, что все обстоит благополучно и на днях Иван Павлович вернется "с победой" в Петроград.
   Однажды Варя, как всегда, поздно возвратилась домой из больницы. Открывая ей дверь, Маня Завидова радостно сообщила, что ее ждет "сам профессор", как она называла Краснушкина.
   - Что же ты не прибежала ко мне в больницу и не сказала о приезде Ивана Павловича? - упрекнула Маню Звонарева.
   - Привет, коллега, - встретил Варю Краснушкин. - Мы тут очень мило побеседовали с Маней. Ей надо учиться и учиться. Из нее может выйти толковый педиатр. Она очень способная девушка и большая мастерица обращаться с детьми. А теперь обо мне. Слушайте и сотрясайтесь: меня, правда, понизили в должности и назначили всего лишь начальником военно-санитарного поезда... но какого? Во веки веков не догадаетесь, милая свояченица! - шутливо говорил Краснушкин, видя, как Варя вся покраснела от нетерпеливого ожидания. - Поезда ее величества государыни императрицы Александры Федоровны! - наконец выпалил Иван Павлович.
   - Без пяти минут лейб-медик двора его величества! - ахнула Варя, опустившись на стоявшее рядом с ней кресло. - Иван Павлович, дорогой, это ужасно!
   - Наоборот! Милая, все очень хорошо. Представляете, какие у нас будут возможности! Уму непостижимо! Если все сделать толково и осторожно, то можно организовать отличное снабжение фронта пропагандистской литературой. Кому из шпиков придет в голову искать крамолу под самым носом у их величеств? Понимаете, Варенька, иметь поезд в нашем распоряжении - это феноменально! Иван Герасимович в восторге от этой идеи. Я прибыл в ваши пенаты с определенным намерением - сделать из вас будущего лейб-хирурга двора ее величества. Короче, пригласить вас хирургом в вверяемый моему высокому руководству санпоезд.
   - Придворные должности не для меня! Вы это отлично знаете. Кстати, кого вы будете обслуживать в вашем поезде? Вероятно, только гвардейских офицеров?
   - Мы люди военные, кого прикажут, того и перевезем. Зато поезд будет оборудован по последнему слову медицинской техники. Врачей будут набирать наиболее квалифицированных. Медицинское снабжение почти исключительно заграничное и в нужном количестве. Консультировать больных и раненых будут лучшие профессора России. Мы будем встречаться с самим ее величеством и царевнами, которые работают сестрами в царскосельском лазарете.
   - Как только станет известно, что я побывала в ссылке в Сибири и сидела в тюрьме, меня тотчас прогонят взашей из вашего придворного поезда, - отвергла предложение деверя Варя.
   - Видите ли, Варенька, - перешел на серьезный тон Краснушкин, - глупо не использовать широкие возможности, которые открываются перед нами. И если хотите откровенного разговора, то совет постараться устроить в санпоезде возможно больше своих людей принадлежит не мне, а Ивану Герасимовичу. Поезд будет ходить до Варшавы. Кроме литературы, мы сможем переправить и некоторых нужных людей. Понимаете?
   - Ну, это совсем другое дело. Я в вашем распоряжении, доктор. Только бы не помешала охранка.
   - Поезд будет формироваться на Варшавском вокзале. В Царском Селе я получу от министра двора указание по остальным вопросам. Главное - достать медоборудование из английского посольства и из Америки. Одним словом, постараюсь добыть все наилучшее, что имеется у нас и за границей. А вам, коллега, посоветую завтра же подавать заявление об уходе из больницы ввиду получения "высокого" назначения. Куда - не говорите. Мы все теперь лица строго секретные.
   На следующий день Краснушкин побывал у министра царского двора графа Фредерикса. Затем он стал подбирать штат врачей и сестер. Если врачей удалось набрать быстро, то с сестрами дело обстояло хуже. Желающих попасть в поезд императрицы было много: такую честь оспаривали одна перед другой дамы высшего света.
   Краснушкин прекрасно понимал, что проку от них не жди, будут только мешать работать другим. Поэтому он без стеснения высказал свои опасения Фредериксу. Граф просил взять хотя бы по одной княгине и графине "для успокоения придворных сфер". Остальных сестер решено было набрать в различных общинах Красного Креста.
   Хозяйственный штат тоже набрать было нелегко. Всем было ясно, что зачисление в штат санпоезда освобождает от воинской повинности, и тут появилось множество желающих укрыться от фронта.
   Вопреки опасениям Краснушкина, персона Вари не привлекла к себе особого внимания.
   На формирование поезда был дан месяц. Работа по переоборудованию классных вагонов под санитарные шла успешно. За поездом были закреплены даже специальные рабочие.
   Незадолго до окончания оборудования поезда императрица решила лично посетить поезд и познакомиться с его персоналом. Варя под благовидным предлогом уклонилась от этой встречи.
   С царицей были все четыре царевны. Одинаково просто одетые, в одинаковых платьях, они переводили матери русскую речь. Русским языком царица не владела.
   Отслужили парадный молебен, окропили поезд и даже паровоз "святой" водой и благословили в дорогу - в первый рейс. Но отправку поезда задержали некоторые технические неполадки.
   В поезде один Краснушкин имел отдельное купе. Остальные разместились по двое в четырехместных купе. Всего состав имел двенадцать пульмановских четырехосных мягких вагонов.
   На следующий день поезд посетили английский и французский послы и подробно осведомились о том, что еще нужно из санитарного оборудования. Вопросы задавались, не в пример императрице и ее окружению, очень определенные и деловые. Послы обещали прислать нужное оборудование и просили при надобности обращаться прямо к ним в целях сокращения бюрократической переписки.
   Помощником Краснушкина по административно-хозяйственной части был назначен барон фон Кек, призванный из отставки бывший офицер одного из гвардейских кавалерийских полков. Возвращению в полк, находящийся на фронте, барон предпочел должность коменданта санитарного поезда ее величества.
   Это был уже немолодой мужчина, всегда подтянутый и блистающий своим внешним лоском. Хорошо воспитанный, он сумел понравиться даже грубоватому и довольно резкому временами Краснушкину. Попытался Кек установить дружеские отношения и со Звонаревой. Но Варя своим сдержанным, холодным обращением дала понять барону, что дружеских отношений между ними не будет.
   Перед отправкой поезда Варя прошла по вагонам, которые были в ее ведении. Зашла в купе, где помещались сестры. "Крестовая" сестра Абросимова, приглашенная в санпоезд от общины Красного Креста, уже немолодая, опытная, несколько свысока относилась к Варе. Ей впервые приходилось работать с врачом-хирургом - женщиной, и Абросимова не верила в то, что женщина-врач может быть настоящим хирургом. Варе еще предстояло завоевать у нее авторитет. К другой сестре, княжне Голицыной, Абросимова относилась с явным пренебрежением, называя ее финтифлюшкой, совершенно не подготовленной к медицинской деятельности.
   В крайнем купе помещались два санитара, хоть оба были адвокатами и имели высшее образование. С Варей они были утонченно вежливы и даже стесняли ее этим.
   Далее шли два вагона для хирургических больных, которыми ведал старший хирург поезда профессор военно-медицинской академии барон Дистерло. Ему было около сорока лет, образование он получил за границей, в Швейцарии, а по приезде в Россию защитил докторскую диссертацию при военно-медицинской академии.
   Суховатый и педантичный, он не пользовался симпатиями подчиненных, и даже находящаяся в прямом его подчинении великосветская сестра-доброволка графиня Апраксина не раз высказывала свои критические замечания в его адрес. Не в пример Голицыной, графиня была молчалива, сдержанна, корректна в обращении со всеми окружающими. Варю она особенно выделяла. Ей импонировало, что Варя - врач-хирург, имеющий Георгиевскую медаль за оборону Порт-Артура.
   Графиня подробно расспрашивала, где ее муж и почему он оказался на фронте, будучи инженером военного завода. Варя объяснила это его патриотическим порывом, желанием помочь родине в тяжелую для нее годину. Ответ Вари вполне удовлетворил любопытство графини.
   Три остальные хирургические сестры были профессионалки, лично подобранные Дистерло в различных петроградских госпиталях. Рядовые труженицы, они держались очень скромно и особенно подчеркивали свои симпатии к Варе, как к единственному врачу-женщине в санпоезде.
   В следующих вагонах должны были помещаться терапевтические больные. Здесь начиналось царство Краснушкина, который одновременно был и начальником санпоезда и главным терапевтом.
   Поезд часто задерживали в пути, несмотря на то что он назывался санпоездом императрицы. Барон Кек отчаянно ругался с железнодорожниками, грозил телеграфировать самой императрице, но недостаточная пропускная способность дорог т перегрузка их массой эшелонов с войсками, боеприпасами и интендантскими грузами делали невозможным более быстрое продвижение и поезд часами простаивал, ожидая своей очереди.
   До Варшавы тянулись почти трое суток. Варя надеялась сделать мужу сюрприз, нагрянув в Варшаву неожиданно. Каково же было ее разочарование, когда по прибытию на станцию она увидела среди встречающих Звонарева, Борейко и Зайца! Ошеломлен был и Краснушкин.
   - Откуда вы узнали, когда мы прибудем? - допытывался он у встречавших.
   - От коменданта станции. Мы поджидаем вас уже третий день, - спокойно ответил Борейко.
   После шумной встречи, когда все перецеловались и излили свою радость и изумление от встречи со старыми друзьями, на что с явным удивлением взирали Кек и другие сотрудники поезда, Краснушкин отправил Кека узнать о времени отправления поезда. Выяснилось, что это произойдет не раньше завтрашнего утра.
   Половина состава сотрудников была отпущена в город до утра.
   Варя вместе с мужем, Краснушкиным, Борейко, Блохиным и Зайцем отправились в расположение тяжелого дивизиона, разместившегося в варшавском пригороде Воля.
   Когда Варя вышла из купе, за ней вынесли большой, тщательно увязанный в бумагу и крепко-накрепко перевязанный веревками сверток. Кек, издали следивший за Звонаревой, хотел было осмотреть тюк, но тут подошел Краснушкин и приказал не делать этого.
   - Может же жена фронтовика захватить мужу кое-что из вещей и продуктов. Подумайте сами, в какое положение вы себя поставите, когда перед вами развернут, простите, мужские исподники. Да и Варвару Васильевну только обидите.
   Едва Звонарева скрылась в дверях вокзала, как в ее купе нагрянул Кек и с помощью санитаров перерыл вещи Вари. Но тщетно, ничего подозрительного обнаружить не удалось. Вещи аккуратно сложили обратно в чемоданы. Присутствовавшая случайно при этом обыске княжна Голицына с брезгливостью заметила барону:
   - Никак не думала, что вы связаны с охранкой. Не дворянское это дело - заниматься сыском. Для этого есть полиция, жандармы и всякие сыщики, она презрительно сморщила носик.
   - Только, ради бога, не вздумайте рассказать Звонаревой или Краснушкину о моих действиях, - упрашивал Голицыну ротмистр.
   Княжна, решив при случае предупредить Звонареву, явно стала сторониться Кека.
   Когда артурцы вышли с вокзала и стали рассаживаться в экипажи тяжелого дивизиона, к ним, как бы невзначай, присоединились двое неизвестных мужчин в котелках.
   Первым на них обратил внимание Заяц. Блохин мигом понял, в чем дело. Тюк из Вариного купе взял в свой экипаж Борейко и с ним направился прямо в цитадель. Рядом с капитаном сидел Блохин, а на скамеечке устроился Заяц. В цитадели хорошо уже знали Борейко в лицо и пропустили без задержки. Не останавливаясь в цитадели, экипаж выехал в другие ворота. Сыщики потеряли их из виду.
   Воспользовавшись этим, экипаж свернул в сторону Мокотова поля и остановился в глухом переулке, около небольшого особнячка.
   В дверях показалась молодая рыжеватая женщина.
   - Пани Анеля, вам маленький подарочек, - улыбаясь сказал Борейко, от родственников.
   - Прошу, пан, - тоже с улыбкой ответила Анеля, открывая ворота. Экипаж въехал во двор.
   35
   Тяжелый дивизион фактически перешел на мирное положение. Офицеры разместились в трех комнатах, по комнате на каждую батарею. Борейко, как всегда, остался в своей первой батарее. Звонарев с женой разместился в номере расположенной неподалеку гостиницы.
   - Варенька, ты получила мое письмо, которое я послал с Васей? сдерживая волнение, спросил Звонарев, когда они остались одни.