Неизвестен Автор. Семья Звонарёвых

   К ним подошел проходивший мимо батареи Блохин. За время боев все солдаты, особенно артиллеристы, успели познакомиться. На батарее Блохина знали многие и поэтому его радушно приветствовали.
   - Здравствуйте, дружочки! - проговорил Блохин. - кака отдыхается?
   - Здорово, тяжелопуд! - ответил за всех Солопов. - Скоро получите такую пушку, чтобы враз сничтожить всего немца?
   - Скоро не скоро, а воевать надоело! Две недели наступали, а народу перевели - не счесть, - отозвался Блохин.
   - Что верно6 то верно, - поддержал Солопов. - Ежели и дальше так наступать будем, то до немецкой земли солдаты не дойдут. По дороге лягут в сырую землю.
   - А мы не пойдем! - запальчиво проговорил тщедушный, с большими темными глазами солдат.
   - Ежели один не пойдешь, застрелит офицерье, и дело с концом, пояснил Блохин.
   - Вот если бы все солдаты отказались вперед идти, - проговорил Солопов. - А скоро со всеми не договориться. солдат на раскачку туговат. Пока сообразит да пошевелится, его десять раз обезоружат.
   - И то верно. Трудно раскачиваемся, но уж ежели раскачаемся, тогда не остановишь. Народ - сила, - многозначительно сказал Блохин, похлопывая ладонью по прикладу винтовки, лежащей у него на коленях, и, подмигнув Солопову, поднялся: - Ну, надо пойти заняться хозяйственными делами.
   Солопов тоже встал и пошел вслед за ним. отойдя немного, Блохин присел, Солопов подошел и тоже подсел к нему.
   - Исподволь да понемногу надо об этом говорить солдату, особенно пехоте. там народ малограмотный, не сразу смекает, - сказал Блохин. Скоро начнется осень, за ней зима. Воевать будет несподручно. Опять станем на позиции, в землю зароемся. тут и будет время обо всем переговорить. А пока береги себя и зазря в пекло не суйся, - наставительно сказал Блохин и поднялся.
   В палатке, разбитой в саду, неподалеку от батареи Кремнева, собрались артиллерийские офицеры и Варя с сестрами милосердия. Шел разговор, вспоминали минувшие боевые дни, строились предположения на будущее7
   Осипенко напропалую кокетничала одновременно с Зуевым и Павленко, приводя этим в отчаяние обоих своих кавалеров. Таня Ветрова тихонько беседовала с Кремневым.
   - Ужасная все-таки вещь война! - задумчиво проговорила Варя. Сколько людей убивают, калечат. И в сущности неизвестно за что.
   - Как - неизвестно за что? Мы защищаем свою землю от врагов, которые хотят нас поработить, - возбужденно сказал крутиков.
   - Может, вы и правы. Но я, как врач, скажу вам, что все наши успехи не окупаются огромными потерями в людях. Победа достается нам слишком большой кровью. Еще одна-две такие победы, и мы совсем останемся без людей, - продолжала Звонарева.
   - Тогда нам надо мириться. Пусть немец забирает что хочет. диктует нам свои требования, а мы покорно пойдем к нему в кабалу, - уже раздраженно проговорил Крутиков.
   - народ больше воевать не хочет! Он жаждет мира! И военные власти, если они сохранили хоть капельку здравого смысла, должны думать о заключении мира, - в тон Крутикову ответила Варя.
   - Перевешаем и перестреляем всех бунтовщиков! - резко бросил штабс-капитан.
   - вы не сможете этого сделать по той простой причине, что их будет слишком много - сотни тысяч, миллионы. Как бы эти бунтовщики, как вы выражаетесь, не перестреляли таких ретивых вояк, как вы, - усмехнулась Варя. - Ведь в их руках оружие.
   - Вы социалистка и революционерка! Вам не место в армии, - вскочил Крутиков.
   - Призываю вас к порядку, штабс-капитан! Мы не на базаре, - резко оборвал штабс-капитана Борейко. - Не умеете вести спор в рамках приличия, покиньте нас. К чему такие обвинения? Вы подумали, кому бросаете это в лицо? Той, которая, себя не щадя, идет в самое пекло в боях за Россию?
   Крутиков, трясясь от злости, вытянулся и покинул палатку.
   - Ты поспокойнее, Варя, - мягко заметил жене Звонарев.
   - Я думаю о людях, о вас! Удивляюсь, как можно вести такие разговоры на фронте, да еще после ужасающих потерь, какие мы понесли во время последнего наступления! При плохой технической оснащенности нашей армии большие потери неизбежны, - развивала свою мысль Звонарева.
   - Откуда вы все это знаете, сударыня? - спросил Кремнев.
   - Относительно техники - от своего мужа! Он инженер, как вам известно. Что касается медицинского оборудования, то я хорошо знаю наше положение. Истощились у нас запасы лекарств, инструментария, а союзники доставляют их очень неаккуратно и в незначительном количестве. Смертность раненых и больных была бы в несколько раз меньше, если бы у нас в достаточном количестве были медицинские препараты и оборудование. Но ведь это союзникам только на руку.
   - Не пойму, почему это им на руку? - удивился Кремнев.
   - Англичане и французы спят и во сне видят, чтобы мы с немцами друг другу хребет переломили. Им тогда будет легче нас прибрать к рукам.
   - Вы, Варвара Васильевна, настоящий политик! - с восхищением сказал Кремнев.
   Борейко сидел молча, будто отдыхая, думал о своем. Только напряженный, острый взгляд выдавал его внимание к завязавшейся беседе.
   Издали доносились звуки оркестра, исполнявшего вальс "На сопках Маньчжурии".
   - Я без волнения не могу слушать этот вальс, - переменила разговор Звонарева. - Он мне напоминает дни артурского сидения. кто из нас тогда мог предположить, что мы не только переживем его осаду, но через десять лет снова будем участвовать в еще более грандиозной драке... Особенно это относится к вам, Борис Дмитриевич. Вовек не забуду того дня, когда Блохин прибежал ко мне с известием о вашей гибели на Большом Орлином гнезде накануне сдачи крепости, - обернулась она к давнему другу.
   - Да, очухался я только на пароходе в Японии и сразу не понял, куда попал. Сестры-японочки что-то лопочут, улыбаются. думал - это кошмарный сон мне снится. И только потом сообразил, что попал в плен. Чуть не выпрыгнул от огорчения за борт, а тут, откуда ни возьмись, Блохин появился. "Как ты, варначья душа, попал сюда?" - спрашиваю его. "Высмотрел, - говорит, - где вы находитесь, дополз до вашего эшелона, меня на ваш пароход и посадили". Так вместе и приехали в Японию.
   - Когда я в первый раз увидел тебя в госпитале в Нагое, ты представлял собой марлевую куклу с отверстием для рта. Глаза и те были забинтованы, - вспоминал Звонарев.
   - Провалялся я без малого с полгода и сдох бы со скуки, не будь Блохина и других наших ребят с Электрического Утеса, - с волнением сказал Борейко.
   - Это верно, было скучно. Делать нечего, живешь на всем готовом... сказал Звонарев.
   - Ты для развлечения ухаживал за японочками, даже, мне помнится, в бане с ними мылся, - хитро подмигнул Борейко Звонаревой.
   - Во-первых, это неправда, а во-вторых, это было давно... кто старое вспомнит, тому глаз долой, - попытался было замять разговор поручик.
   - Расскажи, расскажи, муженек! Я хоть и с большим опозданием, но все же узнаю о твоих похождениях, - весьма выразительно проговорила Звонарева.
   - Да и рассказывать не о чем - неинтересно. Пошел я однажды в японскую баню. У них она состоит из одной общей ванны, перегороженной просто бамбуковой полкой. В одной половине купаются мужчины, в другой женщины. Японцы низкорослы. Я же - вон какой вымахал. Когда японки увидели меня, так и полезли на мужскую половину. Обступили меня со всех сторон, что-то говорят, смеются, трогают пальцами. Я не знаю, куда мне деваться от стыда, отмахиваюсь от них, а они только сильнее смеются. Спас меня старый японец, начал бить женщин мокрым полотенцем и разогнал их. Только всего и было, - неторопливо рассказал Звонарев.
   - Свежо придание, да верится с трудом, - съехидничал Борейко.
   Неожиданно к батарее подъехал большой автомобиль. Из него вышел высокий, седой, сухощавый генерал с живыми, умными глазами, в сопровождении нескольких человек. Он легко, чуть враскачку, походкой старого кавалериста направился к солдатам.
   Солдаты угадали в нем командующего фронтом генерала Брусилова. Он сразу понравился своей внешностью, открытым приветливым лицом и лукавой усмешкой.
   - Здорово, богатыри! - громко крикнул генерал, и в голосе его было столько бодрости и ласки, что артиллеристы в ответ гаркнули во все горло.
   - Спасибо за службу геройскую! Где ваши офицеры?
   Из палатки навстречу Брусилову уже спешили Кремнев и остальные офицеры. Отдав рапорт генералу, капитан вытянулся перед ним, ожидая дальнейших приказаний.
   - Постройте людей, я хочу лично наградить отличившихся в минувших боях.
   - Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! - ответил Кремнев и приказал солдатам построиться за орудиями.
   Когда это было выполнено, один из адъютантов зачитал по наградному списку фамилии награжденных, и генерал Брусилов лично вручал кресты солдатам, попутно расспрашивая их о совершенных подвигах.
   - Новым Георгиевским кавалерам - ура! - закончил генерал раздачу наград.
   Дружные раскаты "ура" разнеслись в тихом вечернем воздухе, вспугнув задремавших было аистов.
   - Позвольте теперь поздравит вас с производством за боевые отличия, мужество, умелое командование в бою в подполковники, - крепко пожал генерал руку Кремневу, - а остальных господ офицеров - с очередными наградами. за здоровье вашего командира и офицеров - ура! - провозгласил он.
   - Нельзя ли у вас выпить стакан воды? - перешел на обычный тон генерал, вытирая платком пыльный, вспотевший лоб и седую, стриженную ежиком голову.
   Кремнев предложил ему зайти в палатку. В палатке генерал сначала поздоровался с женщинами, которых представил Кремнев, затем с Борейко и его офицерами.
   - Вы и есть та самая госпожа Звонарева, которая лично захватила в бою санитарный автомобиль и тут же приспособила его для работы на передовой, чуть ли не в пехотных цепях? - осведомился Брусилов.
   - Захватили автомобиль солдаты, я лишь использовала его по назначению.
   - В таком случае позвольте вас горячо поблагодарить от лица раненых, которым вы оказали неоценимую помощь, и от самого себя, - и, сняв фуражку, генерал почтительно поцеловал Варину руку и тепло пожал руки сестрам.
   Потом он обратился к Борейко с просьбой показать ему свои огромные гаубицы, которые перегрызли становой хребет железной обороны немцев на Луцком направлении.
   Адъютант, справившись о фамилии Борейко, что-то шепнул на ухо генералу. Тот встал из-за стола, за ним поднялись и остальные.
   - За успешное руководство действиями артиллерии на основном участке прорыва в минувших боях, за превосходное знание своего дела властью главнокомандующего фронтом поздравляю вас, капитан Борейко, с производством в подполковники и назначением командиром тяжелого дивизиона батарей "Литера Б", как отныне официально называются ваши двенадцатидюймовые батареи, - и он крепко пожал руку капитана.
   - Боря! Позвольте и мне пожать вашу штабс-офицерскую руку, улыбнулась Варя и со всей силой тряхнула Борейко за руку.
   - Где это вас так изранило? - справился генерал, глядя на изборожденное шрамами лицо Борейко.
   Офицер коротко пояснил.
   00 Оборона Артура является блестящим примером того, на что способны в бою за свою родину русский солдат и офицер даже в самых трудных условиях, - сказал с чувством Брусилов.
   За чаем Сологубенко спешно достал из неприкосновенных запасов две бутылки красного вина, которое и выпили за здоровье отличившихся и награжденных.
   Завязался общий разговор, когда за палаткой неожиданно раздался солдатский хор:
   Что за песни, что за песни,
   Распевает наш русак!
   Так тебе, хоть ты тресни,
   Никогда не спеть, пруссак!
   Золотые, удалые, не немецкие
   Песни русские, живые, молодецкие!
   Брусилов прислушался к пению.
   - Люблю русский народ, люблю наши народные песни. Сколько в них удали, широты и простора, они берут прямо за сердце! - с волнением проговорил генерал.
   В это время подскакал верхом Хоменко. Он неловко спрыгнул с седла и подошел к генералу.
   - Приехал поблагодарить ваших чудо-богатырей за боевую службу, похлопал Брусилов полковника по плечу. - заодно поздравить офицеров с наградами.
   - Вот какие у меня боевые сынки, ваше высокопревосходительство, скоро своего батьку в чинах догонят, - улыбнулся Хоменко, глядя на Кремнева и Борейко.
   - Не догонят, Михаил Игнатьевич! Я уже послал в царскую Ставку телеграфное представление о производстве вас в генералы.
   - Помилосердствуйте, ваше высокопревосходительство, який же з мэнэ генерал? Тилько людям на смих!
   - Если бы все командиры полков были такими, как вы, Михаил Игнатьевич, мы давно уже сидели бы в Берлине. - И Брусилов стал прощаться.
   Проходя мимо батареи, генерал еще раз поблагодарил солдат за службу. Артиллеристы дружно ответили, и когда генерал прошел, грянули:
   Так громче, музыка, играй победу,
   Мы победили, и враг бежит, бежит.
   Так за нашу родину, за веру
   Мы грянем громкое "ура"!
   - Нашему непобедимому русскому народу - ура! - крикнул генерал, и тут солдаты, подхватив генерала на руки, понесли его к автомобилю.
   Когда генеральский автомобиль отъехал, Хоменко отер потный лоб платком и проговорил:
   - Аж в жар ударило от генеральского посещения! Ждал разноса, крика, ругани, как это обычно бывает при приезде начальства, но, слава богу, пронесло благополучно. Треба з вами трошки побалакать.
   Когда все уселись вокруг стола, Хоменко вынул из полевой сумки сложенную бумагу и, развернув ее, обратился к собравшимся:
   - Это опять подпольная листовка. Их сейчас много разбрасывают у нас в тылах, да и в окопах они попадаются. Я вам ее прочту.
   "Товарищи солдаты! Прошло три недели боев, в которых мы потеряли более двухсот тысяч человек ранеными и убитыми. Появились сотни тысяч новых вдов и миллионы сирот. За что пролита солдатская кровь, почему осиротели наши жены и дети? Вам офицеры скажут, что это неизбежные на войне жертвы. Но ради кого и чего приносятся эти жертвы? Вы, солдаты, не получите ни пяди земли, которую так обильно полили своей кровью. Она достанется тем помещикам, которые ею прежде владели. Для них вы таскали каштаны из огня, а не для себя. На поставках в армию также разбогатели фабриканты и купцы, которые снабжают вас плохим провиантом и никуда не годными сапогами, доставляют вам снаряды, которые не рвутся при попадании в цель. Этих капиталистов, помещиков и фабрикантов вы обогатили, а ваши семьи, потерявшие кормильцев, еще больше разорились. Доколе будет продолжаться такое дело? Сколько еще прольется народной крови в угоду жадным кровопийцам капиталистам? Солдаты! Пора думать и об окончании войны. Пусть воюют те, кому это приносит доход и прибыль. Не слушайте ваших офицеров, отказывайтесь идти в бой. Всех не перестреляют, всех не казнят! Долой войну! Да здравствует свобода! Землю и волю русскому народу!
   РСДРП".
   Хоменко помолчал. Молчали и офицеры.
   - Должен я вам, сынки мои, сказать прямо: все здесь написано верно. Кончать войну надо, пока весь народ не перевели. Снарядов у нас мало, ружей не хватает, патронов недостаточно. А у немца всего вдоволь. Но сказать этого солдатам мы не можем - нас расстреляют, а солдат все одно погонят в наступление, пока есть кому их гнать. А по-моему, нам больше наступать не надо. Пусть там англичане с французами повоюют, а мы только фронт держать будем, чтобы немец не перебросил свои войска на запад. Только наши генералы в Ставке опять зря на убой людей поведут. А эти листки надо отбирать и сдавать в штаб, - закончил полковник.
   - А откуда эти листки берутся? - спросил Кремнев. - Поймать бы распространителя да публично расстрелять.
   - Мой Гриценко так мне ответил, когда я его спросил о листовках: воны, каже, як манна з ниба падают и прямисенько в руки солдат, усмехнулся Хоменко.
   - И без листовок солдаты только и говорят о мире, да еще об измене генералов, которые хотят извести народ, а Россию отдать немцам, проговорила Варя. - Разрешите глянуть на листовку.
   Она внимательно осмотрела написанную от руки бумажку.
   - Писал человек грамотный, фронтовик! Эта прокламация не из тыла завезена. Писали и переписывали ее от руки тут, на месте. Но поймать, кто написал, просто невозможно, - сказал Хоменко.
   - Переписчика, как и распространителя, поймать трудно. Каждый солдат думает о мире, - вставил Борейко. - Да что греха таить: и среди офицеров почти все мечтают о мире. Вдосталь повоевали, пора по домам.
   - Что верно, то верно! Но разве скажешь об этом солдатикам! Я весь этот материал отправлю в Ставку. Авось поймут, что с войной пора кончать, - проговорил Борейко, выходя из палатки.
   К нему подошла Варя:
   - Вы, Боря, не узнали на листовке почерка своего подчиненного Васи Зуева?
   Борейко засопел носом, что служило признаком сильного раздражения.
   - Всыпьте ему покрепче, Варенька, по своей линии!
   28
   На следующий день в батарее появился полковник Рейн. Он мало интересовался тем, как протекали бои и кто в них отличился, все свое внимание он обратил на состояние пушек. Плохо дело обстояло со стволами орудий. Хотя англичане и уверяли, что гаубицы свободно выдержат до пятисот выстрелов без замены внутренней трубы, но уже после восьмидесяти - ста выстрелов нарезы на стволе настолько расплавились, что прорыв пороховых газов был неизбежен. Это сразу снижало дальнобойность и меткость орудий. Можно было опасаться и прорыва газов через замок гаубицы, что грозило ожогами и увечьями орудийной прислуге.
   - Никуда не годная закалка нарезов, - возмущался полковник.
   - Один хороший бой, и наши пушки выйдут из строя. Это надо иметь в виду не только нам, но и штабам, - согласился Борейко.
   - Постараемся уточнить, сколько еще выстрелов может выдержать каждая пушка. Составим подробный паспорт на каждое орудие. В нем укажем все наличные дефекты пушки, лафета и количество произведенных выстрелов, распорядился Рейн. - Я прикажу то же сделать и в других дивизионах. Мне известно, что вскоре готовится новое наступление от станции Переспа через реку Стоход по направлению к Ковелю. На реке немцы создали необычно прочный рубеж обороны с многослойной огневой обороной. К тому же перед фронтом их обороны тянется болотистая долина Стохода шириной больше версты. Здесь никаких укреплений не построишь, сплошная топь на несколько сажен в глубину. При наступлении придется по временным мосткам преодолевать болото, а затем штурмовать крутой берег. Без полного разрушения всех огневых точек этого сделать будет невозможно.
   - Где же будет основной удар? - справился Борейко.
   - он намечен на участке в четыре версты, по две от линии железной дороги на Ковель. Разрушить германский рубеж смогут только ваши одиннадцатидюймовые гаубицы. На них вся надежда. Надо произвести вначале воздушную разведку, ознакомиться с передним краем обороны и хотя бы ближними тылами противника. Завтра или послезавтра все предназначенные для атаки тяжелые батареи будут направлены в район станции Переспа, за которой находится передний край нашей обороны. Переходы в новый район можно совершать только в ночное время, по двадцать - двадцать пять верст за ночь, - наставлял Рейн артиллеристов.
   Офицеры с разведчиками принялись изучать по карте заданный район. Борейко справился, кто будет наступать.
   - Сюда подходит гвардия - два гвардейских корпуса. Всей гвардией командует генерал Безобразов. Гвардия полгода стояла в резерве. Полностью укомплектованная людьми и всем необходимым. Есть у них и гвардейский тяжелый дивизион: три батареи - две гаубичные и одна пушечная. боеприпасами гвардия обеспечена полностью. Беспрерывно идет подвоз снарядов и ружейных патронов. По четыре пулемета на роту. В общем гвардия представляет очень солидную ударную силу. Решено Ковель взять во что бы то ни стало. В тылу сосредоточивается вся гвардейская кавалерия. Она должна будет преследовать и добивать разбитого врага, - рассказывал Рейн.
   - Очевидно, нам предстоит участвовать в новой грандиозной драке. Только я что-то не очень верю в боеспособность наших гвардейцев. Они слишком привыкли к спокойной и удобной тыловой жизни, - скептически отнесся к сообщениям Рейна борейко.
   - на месте будущих боев сами убедитесь воочию, что собой представляет современная русская гвардия. Считают, что сейчас она мало чем уступает кадровым гвардейским полкам четырнадцатого года, - уверял полковник.
   - Поживем - увидим, кто из нас прав, - усмехнулся Борейко.
   Борейко решил лично произвести разведку пути, с ним отправились разведчики всех батарей, взвод саперов для исправления дороги и встречных мостов.
   Требовались саперы и для оборудования огневых позиций мощных гаубиц. Вылеленного взвода гвардейского саперного полка оказалось мало. Пришлось на помощь тяжелым дивизионам направить целую саперную роту и основательно заняться сооружением, маскировкой и укрытием сверхтяжелых пушек.
   Через двое суток дрбрались до нового района расположения батареи.
   По прибытии дивизиона Борейко отправился в штаб 1-го Гвардкйского корпуса, чтобы получить задание для батарей своего дивизиона. В гвардейском штабе предложили полностью разрушить в течении двух-трех дней немецкую оюорону на шесть верст по фронту. Борейко только руками развел. Ссылаясь на авторитет Рейна, он доложил, что его пушки такой канонады не выдержат и выполнить задание штаба он не сможет.
   - Кто же тогда сумеет разрушить немецкую оборону, если даже вы не в состоянии это выполнить? - изумились штабные работники.
   На счастье Борейко, в штабе появился Али Ага Шихлинский. Он сразу вошел в курс дела и обещал не позднее завтрашнего дня дать авторитетное заключение по этому вопросу.
   За обедом Али Ага справился, как поживает и где находиться Варвара Васильевна. Затем генерал побывал в оперативном отделе штаба гвардии и принялся за изучение имеющихся там материалов о расположении и устройстве немецких укрепленных рубежей. Али Ага особенно внимательно разглядывал аэрофотосъемки германских укреплений. Они были не особенно удачны, и генерал решил на следующий лень лично подняться на самолете.
   Такое решение поразило весь штаб. Еще не было случая, чтобы генералы летали на тихоходных и слабосильных, устаревшей конструкции самолетах, какими французы и англичане снабжали русскую армию, продавая их втридорога. И на этих-то "летающих гробах", как их называли русские летчики, они умудрялись одерживать победы над цельнометалическими самолетами "юнкерс", обладавшими большой скоростью и высотой полета, большей прочностью и маневренностью.
   Щихлинского пытались отговорить от "сумасбродной" идеи.
   - Нет, господа, вы не правы, - улыбался он, поблескивая черными глазами. - Самолеты открывают новые возможности: с них можно осматривать поле сражения на огромном пространстве. Я лично облечу весь участок, который мы собираемся атаковать, - твердо объявил генерал.
   К нему подошел Борейко и попросил взять и его на самолет.
   - Я, душа моя, вешу без десяти фунтов семь пудов, да и вы, наверное, около того. Не всякий самолет может нас вдвоем поднять или принужден будет взять очень мало бензину, и мы не сможем облететь и как следует осмотреть позиции, - отклонил предложение Борейко Шихлинский.
   Решили, что по возвращении генерала полетит Борейко. Он дополнит и уточнит сведения, полученные Шихлинским. Лететь решили рано утром,когда солнце светило с востока и видимость вражеских укреплений была наилучшая.
   А пока Али Ага поехал с Борейко на батарею, чтобы удостовериться в плохом состоярии пушек.
   - Верны себе наши союзнички! Сбывают нам всякий хлам втридорога да еще попрекают нас, что мы неблагодарны. В Ставке верховного засилье иностранцев. Все оперативные планы согласовываються с командованием союзников. Вернее, они нам приказывают, а мы стараемся выполнять. Наше наступление, в котором учавствовали и вы, спасло французам Верден, который иначе был бы взят немцами. Мы спасли итальянскую армию от полного разгрома при Капоретто. Австрияки давно бы сидели в Венеции, а итальянцы вышли бы из игры. В общем, мы своей кровью спасаем всех, - с возмущением говорил Шихлинский.
   - Во всем этом прежде всего виновато царское правительство. Оно получило кабальные займы для подавления революции после японской войны в пятом году. Теперь мы за них расплачиваемся солдатской кровью, - сумрачно проговорил Борейко, глядя в упор на генерала.
   - Да вы, Борис Дмитриевич, никак, из вольнодумцев! - хитровато прищурился Шихлинский.
   - После Порт-Артура мы все стали вольнодумцами, Али Ага. И вы в том числе. Только я говорю, то что думаю, а вы пока что помалкиваете, ответил подполковник.
   - Пока что нам обоим лучше попридержать языки, - заметил генерал, не то давая дружеский совет, не то делая замечание своему подчиненному.
   Никакой генеральской амбиции у Али Аги не было. Борейко вспомнил, что Шихлинский не кончал артиллерийской академии, но природный ум и практическая сметка делали его большим авторитетом в артиллерийских вопросах.
   О храбрости Шихлинского ходили легенды. Поэтому Борейко не удивило желание Шихлинского подняться на самолете для разведки артиллерийских целей.
   На слелующий день, едва засерел восток, Шихлинский с Борейко в сопровождении Зуева приехали на полевой аэродром гварлейского авиационного отряда. Лететь решили на "ньюпоре", который считался истребителем и имел скорость до трехсот километров в час. Предельная высота полета - около четырех километров. Вооружение состояло из пулемета, стреляющего через пропеллер, и нескольких небольших бомб. Али Ага с трудом уместился в небольшой кабине за пилотом. Для наблюдения за землей нужно было выглядывать за борт самолета.
   Было еще раннее серое утро. Белесые полосы тумана скрадывали очертания рельефа местности. Самолет медленно набирал высоту, делая пологие виражи. Скоро он превратился в маленькую черную точку, едва различимую в бинокль.