Страница:
За юго-западной оконечностью острова нам в корму подул ветер, и мне вдруг пришла в голову одна идея. Я положила весло в лодку и велела остальным перестать грести, а сама поднялась на ноги. Нэн, старший сын вождя, предостерегающе крикнул, опасаясь, что мы опрокинемся, и действительно, я тут же ощутила неустойчивое качание пироги. Стоя спиной к ветру, я расправила крылья. Послышалось чье-то восхищенное восклицание. Несколько секунд мне казалось, что мы лишь скользим по инерции, но затем я убедилась, что лодка, почти уже остановившаяся, вновь набирает скорость. Впервые в жизни крылья действительно, а не в воображении несли меня вперед, пусть и не по небу.
Все-таки вторая пирога, где не переставали грести, двигалась быстрее, и я, поработав парусом еще некоторое время, вновь села на весла. Точнее, весло у каждого гребца было одно, и им гребли попеременно то слева, то справа. Но будь ветер сильнее, как знать, кто вышел бы победителем в гонке.
Пироги плыли быстрее идущих через джунгли аньйо, зато те двигались по прямой, так что к тростниковым зарослям мы прибыли одновременно. Я критически осмотрела членистые стволы, постучала по ним рукоятью каменного топора (тяжеленная, доложу я вам, штука!), проверяя на прочность, отобрала те, что сочла подходящими, и отдала распоряжения рубщикам. С первым этапом строительства корабля мы управились довольно быстро: солнце еще не добралось до полудня, а из стволов тростника уже был связан трубчатый настил, укрепленный снизу двумя поперечными — точнее, продольными, если смотреть по курсу корабля, — стволами. Каждый седьмой ствол сделали длиннее прочих на три ширины пироги и дважды просверлили насквозь с каждой стороны.
Сложнее было пробуравить каменными инструментами отверстия в бортах лодок, но наконец и это было сделано, после чего настил был уложен так, что выступающие концы стволов легли поперек пирог. Через борта и отверстия в стволах пропустили веревки, крепко привязав настил к лодкам. Между длинными стволами в пирогах по-прежнему можно было сидеть. Внутренние борта обеих пирог уперлись в продольные трубки, что придало конструкции дополнительную жесткость.
Самые большие сложности возникли с мачтой. Ствол тростника подходящей длины, около десяти локтей, найти удалось, и прорубить для него дырку в центре плота тоже было несложно, однако он упорно не хотел стоять вертикально — то кренился набок, то проваливался в дыру. Весил он пусть и не столько, сколько сплошной древесный ствол того же диаметра, но полсотни фунтов в нем все-таки было, и мне меньше всего хотелось, чтобы он свалился, когда мы будем в открытом море. Мы закрепили на вершине будущей мачты четыре веревки-растяжки и привязали их к четырем углам плота-настила. Чтобы она не проваливалась, привязали, на манер крестовины меча, перпендикулярный кусок ствола немного выше основания, но конструкция все равно выглядела хлипкой и ненадежной. А если подует ветер? Наконец мне пришла в голову идея: опустить мачту так, чтобы ее основание уходило в воду, и насадить на это основание большой и массивный, но при этом узкий и обтекаемый деревянный поплавок. Он должен был сыграть роль и противовеса, и киля, а заодно уменьшить нагрузку на поперечный брус, удерживающий мачту. Теперь я понимаю, что, если бы не эта идея, нас перевернуло бы первым же хорошим порывом ветра…
На то, чтобы вырубить эту штуковину из древесного ствола, продолбить в ней гнездо под мачту, а потом еще просверлить с боков перпендикулярные отверстия для закрепляющих мачту веревок, у моих подопечных ушло два дня. Сразу все не могли обрабатывать один поплавок, поэтому большинство туземцев вернулись в селение, но я ночевала возле тростниковых зарослей вместе с оставшимися. Я была так возбуждена, что почти не спала и все время подгоняла сменявших друг друга работников. Думаю, без моих понуканий они провозились бы втрое дольше. Нгарэйху — неплохой народ, но жизнью тропиках слишком комфортна, чтобы воспитать привычку к усердному труду.
Рей я решила не делать, чтобы не усложнять конструкцию, где и так слишком многое держалось на связанных крест-накрест стволах тростника. По моему проекту основания паруса, имевшего форму равнобедренного треугольника, следовало привязывать к концам тех стволов настила, с помощью которых настил крепился к пирогам. Этих стволов — более длинных, чем остальные, — было пять, соответственно, пять уложенных поверх пирог концов с каждой стороны, что позволяло ставить парус под разными, хотя и фиксированными углами.
И вот наконец после того, как усилиями дюжины мужчин и женщин был сшит парус (я тоже было в этом поучаствовала, но быстро исколола себе пальцы рыбьей костью и предоставила туземцам с их более грубой кожей доканчивать остальное), корабль был готов. Еще раз осмотрев это чудо судостроительной мысли — особенно жутко выглядел тяжелый кожаный парус из неряшливо и криво сшитых лоскутов, — я отдала команду спустить его на воду. На берегу он весил довольно-таки много, мы не без труда дотащили его волоком до воды. Но, когда это сооружение наконец закачалось на волнах, которые были посильнее, чем в первый день строительства, но еще далеко не штормовые, я еще раз мысленно обозвала себя сумасшедшей. Вот на этом утлом плоту, уложенном на две долбленые лодки, я собираюсь пересечь две тысячи миль океана? Но — другой надежды выбраться с острова не было.
Я пригласила своих подопечных занять места в пирогах. Лодки при этом погрузились несколько глубже, чем я рассчитывала, — видимо, парус вышел все же слишком тяжелым. Впрочем, все могло быть и хуже.
Мы немного прошли на веслах — теперь, естественно, в каждой пироге гребли только с одной стороны, — а потом осмелели и попробовали растянуть парус. Пока ветер дул в корму, все было замечательно, но при попытке сменить галс судно управлялось из рук вон плохо. Весел, спускаемых с кормы обеих лодок в качестве рулей, было, похоже, недостаточно. «Надо будет изготовить специальные, пошире», — подумала я. Да и вообще, полное отсутствие навыков хождения под парусом сказывалось. Так и не сумев лечь на желаемый курс, я сдалась, велела спустить парус, то есть привязать его нижние концы к основанию мачты — верхний был намертво закреплен наверху, и туда, учитывая отсутствие вант, было не добраться, — и на веслах идти к берегу. Как я ни жаждала как можно скорее покинуть остров, приходилось признать, что перед выходом в океан необходимо еще немало практиковаться в бухте.
Я еще не решила, кого из моих подопечных взять с собой, и выходила в море то с теми, то с другими. Кажется, не всем им нравилось, что акцент наших занятий сменился с фехтования на мореходство, но желающих дезертировать не нашлось, хотя я и не стала бы никого принуждать. Мы по-прежнему много разговаривали, отдыхая после упражнений и потом, теплыми тропическими вечерами, причем в этих беседах звучало все больше ранайских слов. Первоначально я думала лишь о том, чтобы команда туземцев помогла мне довести корабль до какого-нибудь колониального порта, где я бы села на корабль, идущий в сторону Гантру, а нгарэйху отправились бы в обратный путь. Признаться, я не очень задумывалась, насколько сложнее им будет найти свой остров, чем мне — материк. Мысли о том, что их предки доплыли сюда вообще на веслах — во всяком случае, о парусах в племени не сохранилось даже смутных воспоминаний, — было достаточно, чтобы я до поры отгоняла от себя эту проблему. Но по мере того, как мы отваживались все дальше отходить от берега в своих тренировочных заплывах, я все чаще задумывалась, насколько мизерны их шансы найти дорогу домой от самого Йертаншехе. Пожалуй, шансов добраться до острова было не больше, чем у меня самой, когда я оказалась в воде после гибели «Звезды тропиков».
Но во время наших бесед, когда я замечала, как быстро схватывают новое самые способные из туземной молодежи, у меня возникла другая идея. А нужно ли им вообще возвращаться? Было бы жалко, если бы знания из области математики, физики, истории, ранайского языка, бесполезные при образе жизни островитян, так и забылись через несколько лет. Вот бы отправить этих ребят учиться в метрополию…
В колониях им, конечно, делать нечего — там туземец может в лучшем случае рассчитывать на участь поденщика, а в худшем и вовсе раба. Но в Ранайе имеются туземные диаспоры, образовавшиеся после того, как два столетия назад в метрополии отменили рабство, совсем, впрочем, небольшие. В те годы колонизация только начиналась, с севера успели привезти мало невольников; большинство ранайских рабов были родом из самой Ранайи или других стран Инйалгдара. Они помогут своим…
Тогда мне и в голову не пришло, что ранайские потомки северных туземцев принадлежат к совсем другим племенам, и нгарэйху для них не более свои, чем для меня гантрусы или живущие на юго-востоке Инйалгдара шакабары. Впрочем, среди аньйо чужой расы представители разных племен, наверное, все же чувствуют себя ближе друг к другу, чем у себя на исторической родине.
Однако для того, чтобы отправить их на корабле в Ранайу и дать возможность обустроиться на новом месте, нужны деньги, а с этим наблюдались серьезные проблемы. Помимо почти бесполезного желтого металла, в моем распоряжении были гантруские векселя, но мне доводилось читать, что в колониях признают только наличные, а если колония, куда мы доберемся, будет не гантруской, на эти бумажки тем более никто и смотреть не станет. Еще у меня имелось несколько серебряных монет, найденных под ритуальным деревом, но там не набралось бы и двух десятков йонков. Хотя на «Звезде тропиков» плыли в основном торговцы, такая скудость добычи меня не удивила: бриг затонул слишком быстро, и аньйо, первыми попрыгавшие в шлюпку, думали о спасении своей жизни, а не финансов. Если бы хоть был сезон для плодов кура, их можно было бы взять с собой и продать, но до сезона, как я узнала от туземцев, оставалось еще почти пять месяцев, да и все равно, учитывая малую вместимость нашего суденышка, много мы бы на этом не заработали.
В общем, это была проблема. Тем не менее я продолжала реализовывать свой план и сместила акцент в своих рассказах на географию, так что скоро мои подопечные уже мечтали побывать за морем и увидеть удивительные страны, где строят каменные хижины высотой в несколько этажей. Побывать в селении, именуемом «город», где может жить больше десяти тысяч аньйо (нгарэйху, не учившиеся у меня, и чисел-то таких представить не могли), зверей не только едят, но и запрягают в ездящие по земле лодки, а цепные птицы сторожат дома. Представьте себе, им даже захотелось увидеть, что такое зима и снег — вот уж воистину не понимают аньйо своего счастья.
Непогода, пришедшая с севера, вынудила нас прервать мореходные упражнения. Три дня бушевал шторм, даже более сильный, чем тот, что выбросил меня на остров за три месяца до этого. Сидя на краю джунглей, мы смотрели, как огромные волны, грязно-бурые от взбаламученного песка, с грохотом рушатся на берег, и жадные языки кипящей пены вытягиваются через весь пляж, норовя облизать стволы крайних пальм, а потом бессильно откатываются обратно, сталкиваясь по пути с пеной пришедшей следом волны и вспухая бурунами. Буро-зеленые мочалки высыхающих водорослей обозначали границу, до которой доставала вода. Иногда волна выносила на пляж какой-нибудь предмет: большую дохлую рыбину, или пальмовый орех, или даже целый ствол пальмы. Как правило, следующая волна утаскивала это обратно. Я подумала, как было бы здорово, если бы шторм выбросил на берег сундук с сокровищами затонувшего корабля — хотя бы и того, что взорвался здесь пятнадцать лет назад, ведь были же там, наверное, какие-то деньги в капитанской каюте. Но, конечно, подобные мечты сбываются только в сказках.
О том, что будет с нами, если такая буря застанет нас посреди океана, и думать не хотелось. Наверняка мое суденышко или рассыплется, или перевернется. Правда, с прошлого шторма прошло три месяца, а я рассчитываю лишь на двухдекадное плавание, но где гарантия, что следующая буря заставит себя ждать столь же долго?
В бурлящей пене мелькнуло длинное, в пару локтей, темное тело очередной рыбины. Лежа среди обтекающих ее пузырчатых потоков, она вдруг вяло приподняла тяжелый хвост и шлепнула им по воде. Живая!
— Я ее достану! — вскочил с места Нэн и побежал прямо навстречу волнам.
— Стой, стой! — крикнули одновременно и я, и несколько нгарэйху, но его было не остановить. Разбрызгивая пену, он помчался через залитый волной пляж и добежал до рыбы как раз в тот момент, когда обрушился очередной вал. Нэн даже успел подхватить свою добычу (весившую, наверное, фунтов под сорок) и повернуться к нам, прижимая ее к груди. Рыба меланхолично открыла зубастый рот, куда явно не следовало класть палец. Но тут сплошная стена клокочущей пены, налетев сзади, сбила Нэна с ног. Кто-то вскрикнул, многие, включая меня, вскочили; опасность, что его унесет в море, была нешуточной.
Несколько секунд в пене не было ничего видно, но затем в воздухе мелькнула рука, потом нога, и вот мокрый Нэн поднялся на четвереньки уже заметно ближе к нам. Пена, откатываясь назад, вскипала белыми валиками вокруг его рук и коленей. Свою добычу он потерял. Встав на ноги, он поспешил к нам — сверкая зубами в улыбке, несмотря на неудачу.
— Можно подумать, племя голодает! — накинулась я на него. Действительно, еды хватало и на суше, не говоря уже о реке.
— Никому еще не удавалось поймать голыми руками унэ-чу, — оправдывался он.
— И ты только что подтвердил эту истину, — констатировала я. — Хорошо еще, что не догадался взять с собой и утопить шпагу. Завтра твое оружие будет деревянным.
— Прости, Эййэ. — Он смиренно наклонил голову, но глаза его по-прежнему смеялись. — Я понадеялся на твое покровительство, но забыл, что над стихией воды ты не властна.
Я оценила по достоинству эту контратаку, намекавшую не только на мое «божественное» происхождение от солнца и неба, но и на мою первоначальную неумелость в управлении лодкой, но все же проворчала:
— Если ты жить не можешь без рыбалки, потренируйся лучше ловить рыбу на крючок. Боюсь, когда мы будем в море одни, от сетей будет мало проку.
Действительно, удочка была нгарэйху столь же в диковину, как и лук. Они либо ловили рыбу сетями, растягивая их между несколькими идущими параллельным курсом пирогами, либо били острогой на мелководье. Первая удочка на острове была изготовлена под моим руководством: леска из жил, как и тетивы луков, деревянный поплавок, камушек-грузило и крючок из рыбьих же крупных костей. Изобретение, впрочем, не прижилось — в отличие от луков, оно было менее эффективным по сравнению с традиционными способами ловли. Однако во время плавания могло пригодиться — сети хороши, когда протянуты на большое расстояние, а для этого при ловле на ходу нужно минимум два корабля.
— Я чту твою небесную мудрость, Эййэ, — философским тоном изрек Нэн, — но мне до сих пор кажется странным скармливать большого белого червяка рыбе, если можно съесть его самому. Рыба, конечно, больше, зато червяк вкуснее и без костей.
Я поморщилась. Эти жирные белые червяки — личинки огромных, с ладонь, лиловых жуков — должно быть, действительно очень питательны, но, когда я видела туземцев, с аппетитом уплетающих их, мне приходилось делать усилие, чтобы удержать в желудке собственный обед.
— В самом деле, Эййэ, — поддержала Нэна Ийхэ, — ты ведь ешь другую нашу пищу, почему ты не любишь червяков? Ты же не можешь знать, что это невкусно, пока не попробовала.
— Червяки напоминают мне о Шуше, — усмехнулась я. — И брать целую корзину их с собой в море, наверное, не слишком удобно. Куда проще ловить на блесну, но я пока не решила, из чего ее можно изготовить.
Ученики, естественно, поинтересовались, что такое блесна. Я объяснила, и на некоторое время нгарэйху погрузились в раздумье: они пытались припомнить предметы, блестящие, как рыбья чешуя, но, как и мне, им не приходило в голову ничего подходящего.
Вечером, когда я уже забыла об этом эпизоде, ко мне вдруг подошел Нэн.
— Эййэ, ты больше не сердишься на меня?
— Нет, — ответила я рассеянно, погруженная в свои мысли о будущем плавании.
— Значит, я могу снова взять настоящую шпагу?
Я вспомнила, что он наказан, и строго сдвинула брови:
— Настоящая шпага — оружие взрослых воинов, а не легкомысленных мальчишек.
— А если я скажу, что нашел для тебя блесну?
— Вот как? — заинтересовалась я, только тут заметив, что он прячет что-то за спиной. — Ну-ка, покажи.
Он протянул руку и с гордым видом разжал кулак. На ладони у него лежала большая, как медаль, серебряная монета в десять йонков.
— Где ты это взял?!
— В лесу, — беспечно ответил Нэн. — Там, где наши воины схватили врагов в тот день, когда ты спустилась с неба. Там таких еще много.
Действительно, я видела место боя лишь один раз из-за деревьев и была слишком напугана, чтобы рассмотреть все подробно, да и то, что видела, запомнила весьма смутно. После этого я туда уже не возвращалась, да и не нашла бы дороги без провожатых. Выходит, кто-то из торговцев все же подсуетился и успел прихватить с собой наличность… Я велела Нэну немедленно отвести меня на то место.
Угли кострища уже почти скрыла трава — в джунглях она растет удивительно быстро, — но вещи убитых валялись на прежних местах. Увидев их во второй раз, я ярко вспомнила ту жуткую картину, что открылась мне десять декад назад. Теперь при моем приближении из сапога выскочил какой-то грызун и скрылся в траве, а камзол, переживший несколько дождей, больше походил на тряпку. Впрочем, добротная дорогая ткань еще не начала гнить, и я решила взять его с собой: на острове мой гардероб ограничивался штанами, но перед прибытием в цивилизованный мир мне все же придется что-то надеть сверху, а у этого камзола хотя бы нет прожженной дыры, как у того, что остался от Каайле. В карманах я обнаружила кремень и огниво, а также формочку для отливки пуль и кисет с отсыревшим порохом. Прихватила я и шляпу — пригодится от солнца. Но Нэн уже указывал мне на то, что я проглядела в прошлый раз, — притаившийся под кустами коричневый саквояж из тайуловой кожи, некогда, очевидно, аккуратно застегнутый на три ремня с замочками. Теперь два из этих ремней были перерезаны — наверняка ножом моего провожатого. Нэн непочтительно пихнул саквояж пяткой, и внутри глухо и дробно звякнуло.
Там было почти две тысячи сто йонков серебром. Больше, чем сулил за мою голову губернатор Лланкеры. Больше, чем мог рассчитывать заработать в своем рейсе Тнай Лаарен… На эти деньги я могла не просто оплатить каюты первого класса для себя и своих подопечных на судне, идущем в любой порт мира, я могла нанять корабль целиком, а какой попроще, так и вовсе купить. Впрочем, у меня были более разумные планы, чем покупка корабля: моим спутникам этих денег хватило бы на обустройство, а мне — на дальнейшее путешествие до острова пришельцев. Даже не потребуется высаживаться в Гантру, чтобы обналичить векселя. Теперь только бы добраться до ближайшей северной колонии…
Интересно, подумала я, как сложилась бы судьба этих денег, если бы не туземцы? Их обладатель не смог бы долго скрывать от остальных, что лежит в саквояже, а ранайские суды и полиция далеко… Его спутники сначала прирезали бы его, а потом передрались бы друг с другом из-за такой добычи? Или, может, они осознали бы бесполезность денег на отрезанном от цивилизации острове и использовали бы их так, как предлагал Нэн, — в качестве блесен?
Так или иначе, последняя беспокоившая меня проблема была решена, и я решила отплыть как можно скорее, как только закончится шторм. Ах да, оставалось еще объявить мой план нгарэйху и утвердить окончательный состав экипажа. Когда мы с Нэном дотащили тяжеленный саквояж до селения (точнее, тащила я, а он скакал вприпрыжку впереди и даже не подумал поинтересоваться, не тяжело ли мне — все же статус богини имеет и свои отрицательные стороны), так вот, когда мы пришли, уже смеркалось, но я не захотела ждать до утра и велела ему собрать остальных из нашей компании.
Не желая проводить собрание на виду у всего племени, я отвела учеников на берег реки, где мы разожгли собственный огонь. Мысль о погребальных кострах, недавно горевших на этом месте, неприятно царапнула меня, но я отогнала ее. Я объявила, что отправляюсь в настоящее плавание к другим землям, о которых рассказывала раньше, и что мне нужна команда. Как я и предполагала, почти все загалдели, наперебой предлагая себя. Не пожелали расставаться с островом лишь старшие охотники, уже вышедшие из юношеского возраста, но я и так не собиралась брать их с собой: им уже поздно учиться и привыкать жить в более развитой культуре.
— Но, — продолжала я, перекрывая шум, — те, кто поплывет со мной, не просто увидят другие страны. Они смогут поселиться там и узнать намного больше того, что я успела рассказать, намного больше того, что до сих пор узнавал нгарэйху за всю свою жизнь…
Некоторые задумались, поняв, что речь идет не просто о морской прогулке, но большинство это заинтересовало еще больше.
— Однако, — перешла я к самому сложному, — я не знаю, как и когда вы сможете вернуться домой. — Это была, конечно, ложь: я знала, что из Ранайи они не смогут вернуться никогда, если только не захотят выдать свой остров очередным работорговцам, а если бы даже и захотели, они все равно не знают его координат.
— Дело в том, что я уже не смогу помогать вам. Я должна вернуться на небо, — добавила я чистую правду.
Молодые нгарэйху попритихли, осознав смысл моих слов. У меня мелькнула мысль, что не надо было предупреждать их, надо было просто поставить перед фактом, когда мы уже доплыли бы до колонии, но я тут же пристыдила себя за это.
— Там, куда вы приплывете, тоже есть аньйо вашей расы, — поспешила сообщить я, — они помогут вам устроиться. Там есть законы, защищающие всякого аньйо, будь он южный или северный. И у вас будут деньги, а там это могучая вещь, — я показала серебряную монету с профилем Паарна III.
— Это волшебный амулет? — спросил один из парней. Прежде я как-то не успела рассказать им о деньгах — признаться, я не знаю ничего скучнее экономики.
— В некотором роде, — усмехнулась я. — На юге эти амулеты сильнее, чем все корешки Чахи.
Послышались смешки: молодежь старуху не любила, хотя и побаивалась. Затем вдруг встала Ийхэ.
— Я поплыву с тобой, Эййэ. До того, как ты пришла к нам, мне часто становилось тоскливо, когда я смотрела на море, и я не понимала, почему. Ведь я была сыта и здорова, и мать советовала мне не забивать голову глупостями. А теперь я поняла — просто наш остров слишком маленький для того, чтобы прожить на нем всю жизнь. Я бы зачахла, если бы осталась.
— Я тоже с тобой, Эййэ, — поднялся Нэн. — Если я упущу возможность повидать все эти штуки, о которых ты говорила, я буду жалеть об этом всю жизнь.
— И я… и я… — стали подниматься другие. Когда вызвался девятый, я сделала знак рукой — хватит. В основном я не ошиблась в них — плыть хотели лучшие ученики, те, на кого я возлагала наибольшие надежды. Правда, Чог, внук старого Нэрха, лучше всех моих подопечных овладевший мечом, так что я в последние дни даже избегала фехтовать с ним, чтобы не подрывать авторитет богини, и в то же время выучившийся перемножать в уме трехзначные числа, продолжал сидеть на песке, скрестив ноги и поглаживая рукоятку меча, с которым теперь не расставался.
— А ты, Чог? — спросила я.
— Я благодарен тебе за науку, Эййэ, но я остаюсь. С теми знаниями, что ты мне дала, я буду великим вождем нгарэйху.
Кто-то засмеялся, но тут же замолк под колючим взглядом Чога. Похоже, подумала я, через пару лет для вождя Унга настанут сложные времена.
— Что ж, я никого не неволю, — пожала я плечами. —
Завтрашний день отводится на сборы, а послезавтра, если будет хорошая погода, мы отправляемся в путь.
С раннего утра новость уже знало все племя. Когда я, сладко потягиваясь, вышла из своей хижины, меня уже поджидала целая делегация во главе с Унгом и Чахой, пожелавшими услышать подтверждение из первых уст. Как обычно, открыто протестовать никто не осмелился, но я видела, как нахмурился вождь, не желавший расставаться с сыном. Помимо Нэна, моего ровесника, у него было еще два мальчика, трех и шести лет, но к первенцу всегда особое отношение.
— Если тебе нужно вернуться на небо, Эййэ, — решился он, — почему бы тебе не взлететь прямо отсюда? Зачем плыть через стихию воды, которая тебе не подвластна?
Все-таки вторая пирога, где не переставали грести, двигалась быстрее, и я, поработав парусом еще некоторое время, вновь села на весла. Точнее, весло у каждого гребца было одно, и им гребли попеременно то слева, то справа. Но будь ветер сильнее, как знать, кто вышел бы победителем в гонке.
Пироги плыли быстрее идущих через джунгли аньйо, зато те двигались по прямой, так что к тростниковым зарослям мы прибыли одновременно. Я критически осмотрела членистые стволы, постучала по ним рукоятью каменного топора (тяжеленная, доложу я вам, штука!), проверяя на прочность, отобрала те, что сочла подходящими, и отдала распоряжения рубщикам. С первым этапом строительства корабля мы управились довольно быстро: солнце еще не добралось до полудня, а из стволов тростника уже был связан трубчатый настил, укрепленный снизу двумя поперечными — точнее, продольными, если смотреть по курсу корабля, — стволами. Каждый седьмой ствол сделали длиннее прочих на три ширины пироги и дважды просверлили насквозь с каждой стороны.
Сложнее было пробуравить каменными инструментами отверстия в бортах лодок, но наконец и это было сделано, после чего настил был уложен так, что выступающие концы стволов легли поперек пирог. Через борта и отверстия в стволах пропустили веревки, крепко привязав настил к лодкам. Между длинными стволами в пирогах по-прежнему можно было сидеть. Внутренние борта обеих пирог уперлись в продольные трубки, что придало конструкции дополнительную жесткость.
Самые большие сложности возникли с мачтой. Ствол тростника подходящей длины, около десяти локтей, найти удалось, и прорубить для него дырку в центре плота тоже было несложно, однако он упорно не хотел стоять вертикально — то кренился набок, то проваливался в дыру. Весил он пусть и не столько, сколько сплошной древесный ствол того же диаметра, но полсотни фунтов в нем все-таки было, и мне меньше всего хотелось, чтобы он свалился, когда мы будем в открытом море. Мы закрепили на вершине будущей мачты четыре веревки-растяжки и привязали их к четырем углам плота-настила. Чтобы она не проваливалась, привязали, на манер крестовины меча, перпендикулярный кусок ствола немного выше основания, но конструкция все равно выглядела хлипкой и ненадежной. А если подует ветер? Наконец мне пришла в голову идея: опустить мачту так, чтобы ее основание уходило в воду, и насадить на это основание большой и массивный, но при этом узкий и обтекаемый деревянный поплавок. Он должен был сыграть роль и противовеса, и киля, а заодно уменьшить нагрузку на поперечный брус, удерживающий мачту. Теперь я понимаю, что, если бы не эта идея, нас перевернуло бы первым же хорошим порывом ветра…
На то, чтобы вырубить эту штуковину из древесного ствола, продолбить в ней гнездо под мачту, а потом еще просверлить с боков перпендикулярные отверстия для закрепляющих мачту веревок, у моих подопечных ушло два дня. Сразу все не могли обрабатывать один поплавок, поэтому большинство туземцев вернулись в селение, но я ночевала возле тростниковых зарослей вместе с оставшимися. Я была так возбуждена, что почти не спала и все время подгоняла сменявших друг друга работников. Думаю, без моих понуканий они провозились бы втрое дольше. Нгарэйху — неплохой народ, но жизнью тропиках слишком комфортна, чтобы воспитать привычку к усердному труду.
Рей я решила не делать, чтобы не усложнять конструкцию, где и так слишком многое держалось на связанных крест-накрест стволах тростника. По моему проекту основания паруса, имевшего форму равнобедренного треугольника, следовало привязывать к концам тех стволов настила, с помощью которых настил крепился к пирогам. Этих стволов — более длинных, чем остальные, — было пять, соответственно, пять уложенных поверх пирог концов с каждой стороны, что позволяло ставить парус под разными, хотя и фиксированными углами.
И вот наконец после того, как усилиями дюжины мужчин и женщин был сшит парус (я тоже было в этом поучаствовала, но быстро исколола себе пальцы рыбьей костью и предоставила туземцам с их более грубой кожей доканчивать остальное), корабль был готов. Еще раз осмотрев это чудо судостроительной мысли — особенно жутко выглядел тяжелый кожаный парус из неряшливо и криво сшитых лоскутов, — я отдала команду спустить его на воду. На берегу он весил довольно-таки много, мы не без труда дотащили его волоком до воды. Но, когда это сооружение наконец закачалось на волнах, которые были посильнее, чем в первый день строительства, но еще далеко не штормовые, я еще раз мысленно обозвала себя сумасшедшей. Вот на этом утлом плоту, уложенном на две долбленые лодки, я собираюсь пересечь две тысячи миль океана? Но — другой надежды выбраться с острова не было.
Я пригласила своих подопечных занять места в пирогах. Лодки при этом погрузились несколько глубже, чем я рассчитывала, — видимо, парус вышел все же слишком тяжелым. Впрочем, все могло быть и хуже.
Мы немного прошли на веслах — теперь, естественно, в каждой пироге гребли только с одной стороны, — а потом осмелели и попробовали растянуть парус. Пока ветер дул в корму, все было замечательно, но при попытке сменить галс судно управлялось из рук вон плохо. Весел, спускаемых с кормы обеих лодок в качестве рулей, было, похоже, недостаточно. «Надо будет изготовить специальные, пошире», — подумала я. Да и вообще, полное отсутствие навыков хождения под парусом сказывалось. Так и не сумев лечь на желаемый курс, я сдалась, велела спустить парус, то есть привязать его нижние концы к основанию мачты — верхний был намертво закреплен наверху, и туда, учитывая отсутствие вант, было не добраться, — и на веслах идти к берегу. Как я ни жаждала как можно скорее покинуть остров, приходилось признать, что перед выходом в океан необходимо еще немало практиковаться в бухте.
Я еще не решила, кого из моих подопечных взять с собой, и выходила в море то с теми, то с другими. Кажется, не всем им нравилось, что акцент наших занятий сменился с фехтования на мореходство, но желающих дезертировать не нашлось, хотя я и не стала бы никого принуждать. Мы по-прежнему много разговаривали, отдыхая после упражнений и потом, теплыми тропическими вечерами, причем в этих беседах звучало все больше ранайских слов. Первоначально я думала лишь о том, чтобы команда туземцев помогла мне довести корабль до какого-нибудь колониального порта, где я бы села на корабль, идущий в сторону Гантру, а нгарэйху отправились бы в обратный путь. Признаться, я не очень задумывалась, насколько сложнее им будет найти свой остров, чем мне — материк. Мысли о том, что их предки доплыли сюда вообще на веслах — во всяком случае, о парусах в племени не сохранилось даже смутных воспоминаний, — было достаточно, чтобы я до поры отгоняла от себя эту проблему. Но по мере того, как мы отваживались все дальше отходить от берега в своих тренировочных заплывах, я все чаще задумывалась, насколько мизерны их шансы найти дорогу домой от самого Йертаншехе. Пожалуй, шансов добраться до острова было не больше, чем у меня самой, когда я оказалась в воде после гибели «Звезды тропиков».
Но во время наших бесед, когда я замечала, как быстро схватывают новое самые способные из туземной молодежи, у меня возникла другая идея. А нужно ли им вообще возвращаться? Было бы жалко, если бы знания из области математики, физики, истории, ранайского языка, бесполезные при образе жизни островитян, так и забылись через несколько лет. Вот бы отправить этих ребят учиться в метрополию…
В колониях им, конечно, делать нечего — там туземец может в лучшем случае рассчитывать на участь поденщика, а в худшем и вовсе раба. Но в Ранайе имеются туземные диаспоры, образовавшиеся после того, как два столетия назад в метрополии отменили рабство, совсем, впрочем, небольшие. В те годы колонизация только начиналась, с севера успели привезти мало невольников; большинство ранайских рабов были родом из самой Ранайи или других стран Инйалгдара. Они помогут своим…
Тогда мне и в голову не пришло, что ранайские потомки северных туземцев принадлежат к совсем другим племенам, и нгарэйху для них не более свои, чем для меня гантрусы или живущие на юго-востоке Инйалгдара шакабары. Впрочем, среди аньйо чужой расы представители разных племен, наверное, все же чувствуют себя ближе друг к другу, чем у себя на исторической родине.
Однако для того, чтобы отправить их на корабле в Ранайу и дать возможность обустроиться на новом месте, нужны деньги, а с этим наблюдались серьезные проблемы. Помимо почти бесполезного желтого металла, в моем распоряжении были гантруские векселя, но мне доводилось читать, что в колониях признают только наличные, а если колония, куда мы доберемся, будет не гантруской, на эти бумажки тем более никто и смотреть не станет. Еще у меня имелось несколько серебряных монет, найденных под ритуальным деревом, но там не набралось бы и двух десятков йонков. Хотя на «Звезде тропиков» плыли в основном торговцы, такая скудость добычи меня не удивила: бриг затонул слишком быстро, и аньйо, первыми попрыгавшие в шлюпку, думали о спасении своей жизни, а не финансов. Если бы хоть был сезон для плодов кура, их можно было бы взять с собой и продать, но до сезона, как я узнала от туземцев, оставалось еще почти пять месяцев, да и все равно, учитывая малую вместимость нашего суденышка, много мы бы на этом не заработали.
В общем, это была проблема. Тем не менее я продолжала реализовывать свой план и сместила акцент в своих рассказах на географию, так что скоро мои подопечные уже мечтали побывать за морем и увидеть удивительные страны, где строят каменные хижины высотой в несколько этажей. Побывать в селении, именуемом «город», где может жить больше десяти тысяч аньйо (нгарэйху, не учившиеся у меня, и чисел-то таких представить не могли), зверей не только едят, но и запрягают в ездящие по земле лодки, а цепные птицы сторожат дома. Представьте себе, им даже захотелось увидеть, что такое зима и снег — вот уж воистину не понимают аньйо своего счастья.
Непогода, пришедшая с севера, вынудила нас прервать мореходные упражнения. Три дня бушевал шторм, даже более сильный, чем тот, что выбросил меня на остров за три месяца до этого. Сидя на краю джунглей, мы смотрели, как огромные волны, грязно-бурые от взбаламученного песка, с грохотом рушатся на берег, и жадные языки кипящей пены вытягиваются через весь пляж, норовя облизать стволы крайних пальм, а потом бессильно откатываются обратно, сталкиваясь по пути с пеной пришедшей следом волны и вспухая бурунами. Буро-зеленые мочалки высыхающих водорослей обозначали границу, до которой доставала вода. Иногда волна выносила на пляж какой-нибудь предмет: большую дохлую рыбину, или пальмовый орех, или даже целый ствол пальмы. Как правило, следующая волна утаскивала это обратно. Я подумала, как было бы здорово, если бы шторм выбросил на берег сундук с сокровищами затонувшего корабля — хотя бы и того, что взорвался здесь пятнадцать лет назад, ведь были же там, наверное, какие-то деньги в капитанской каюте. Но, конечно, подобные мечты сбываются только в сказках.
О том, что будет с нами, если такая буря застанет нас посреди океана, и думать не хотелось. Наверняка мое суденышко или рассыплется, или перевернется. Правда, с прошлого шторма прошло три месяца, а я рассчитываю лишь на двухдекадное плавание, но где гарантия, что следующая буря заставит себя ждать столь же долго?
В бурлящей пене мелькнуло длинное, в пару локтей, темное тело очередной рыбины. Лежа среди обтекающих ее пузырчатых потоков, она вдруг вяло приподняла тяжелый хвост и шлепнула им по воде. Живая!
— Я ее достану! — вскочил с места Нэн и побежал прямо навстречу волнам.
— Стой, стой! — крикнули одновременно и я, и несколько нгарэйху, но его было не остановить. Разбрызгивая пену, он помчался через залитый волной пляж и добежал до рыбы как раз в тот момент, когда обрушился очередной вал. Нэн даже успел подхватить свою добычу (весившую, наверное, фунтов под сорок) и повернуться к нам, прижимая ее к груди. Рыба меланхолично открыла зубастый рот, куда явно не следовало класть палец. Но тут сплошная стена клокочущей пены, налетев сзади, сбила Нэна с ног. Кто-то вскрикнул, многие, включая меня, вскочили; опасность, что его унесет в море, была нешуточной.
Несколько секунд в пене не было ничего видно, но затем в воздухе мелькнула рука, потом нога, и вот мокрый Нэн поднялся на четвереньки уже заметно ближе к нам. Пена, откатываясь назад, вскипала белыми валиками вокруг его рук и коленей. Свою добычу он потерял. Встав на ноги, он поспешил к нам — сверкая зубами в улыбке, несмотря на неудачу.
— Можно подумать, племя голодает! — накинулась я на него. Действительно, еды хватало и на суше, не говоря уже о реке.
— Никому еще не удавалось поймать голыми руками унэ-чу, — оправдывался он.
— И ты только что подтвердил эту истину, — констатировала я. — Хорошо еще, что не догадался взять с собой и утопить шпагу. Завтра твое оружие будет деревянным.
— Прости, Эййэ. — Он смиренно наклонил голову, но глаза его по-прежнему смеялись. — Я понадеялся на твое покровительство, но забыл, что над стихией воды ты не властна.
Я оценила по достоинству эту контратаку, намекавшую не только на мое «божественное» происхождение от солнца и неба, но и на мою первоначальную неумелость в управлении лодкой, но все же проворчала:
— Если ты жить не можешь без рыбалки, потренируйся лучше ловить рыбу на крючок. Боюсь, когда мы будем в море одни, от сетей будет мало проку.
Действительно, удочка была нгарэйху столь же в диковину, как и лук. Они либо ловили рыбу сетями, растягивая их между несколькими идущими параллельным курсом пирогами, либо били острогой на мелководье. Первая удочка на острове была изготовлена под моим руководством: леска из жил, как и тетивы луков, деревянный поплавок, камушек-грузило и крючок из рыбьих же крупных костей. Изобретение, впрочем, не прижилось — в отличие от луков, оно было менее эффективным по сравнению с традиционными способами ловли. Однако во время плавания могло пригодиться — сети хороши, когда протянуты на большое расстояние, а для этого при ловле на ходу нужно минимум два корабля.
— Я чту твою небесную мудрость, Эййэ, — философским тоном изрек Нэн, — но мне до сих пор кажется странным скармливать большого белого червяка рыбе, если можно съесть его самому. Рыба, конечно, больше, зато червяк вкуснее и без костей.
Я поморщилась. Эти жирные белые червяки — личинки огромных, с ладонь, лиловых жуков — должно быть, действительно очень питательны, но, когда я видела туземцев, с аппетитом уплетающих их, мне приходилось делать усилие, чтобы удержать в желудке собственный обед.
— В самом деле, Эййэ, — поддержала Нэна Ийхэ, — ты ведь ешь другую нашу пищу, почему ты не любишь червяков? Ты же не можешь знать, что это невкусно, пока не попробовала.
— Червяки напоминают мне о Шуше, — усмехнулась я. — И брать целую корзину их с собой в море, наверное, не слишком удобно. Куда проще ловить на блесну, но я пока не решила, из чего ее можно изготовить.
Ученики, естественно, поинтересовались, что такое блесна. Я объяснила, и на некоторое время нгарэйху погрузились в раздумье: они пытались припомнить предметы, блестящие, как рыбья чешуя, но, как и мне, им не приходило в голову ничего подходящего.
Вечером, когда я уже забыла об этом эпизоде, ко мне вдруг подошел Нэн.
— Эййэ, ты больше не сердишься на меня?
— Нет, — ответила я рассеянно, погруженная в свои мысли о будущем плавании.
— Значит, я могу снова взять настоящую шпагу?
Я вспомнила, что он наказан, и строго сдвинула брови:
— Настоящая шпага — оружие взрослых воинов, а не легкомысленных мальчишек.
— А если я скажу, что нашел для тебя блесну?
— Вот как? — заинтересовалась я, только тут заметив, что он прячет что-то за спиной. — Ну-ка, покажи.
Он протянул руку и с гордым видом разжал кулак. На ладони у него лежала большая, как медаль, серебряная монета в десять йонков.
— Где ты это взял?!
— В лесу, — беспечно ответил Нэн. — Там, где наши воины схватили врагов в тот день, когда ты спустилась с неба. Там таких еще много.
Действительно, я видела место боя лишь один раз из-за деревьев и была слишком напугана, чтобы рассмотреть все подробно, да и то, что видела, запомнила весьма смутно. После этого я туда уже не возвращалась, да и не нашла бы дороги без провожатых. Выходит, кто-то из торговцев все же подсуетился и успел прихватить с собой наличность… Я велела Нэну немедленно отвести меня на то место.
Угли кострища уже почти скрыла трава — в джунглях она растет удивительно быстро, — но вещи убитых валялись на прежних местах. Увидев их во второй раз, я ярко вспомнила ту жуткую картину, что открылась мне десять декад назад. Теперь при моем приближении из сапога выскочил какой-то грызун и скрылся в траве, а камзол, переживший несколько дождей, больше походил на тряпку. Впрочем, добротная дорогая ткань еще не начала гнить, и я решила взять его с собой: на острове мой гардероб ограничивался штанами, но перед прибытием в цивилизованный мир мне все же придется что-то надеть сверху, а у этого камзола хотя бы нет прожженной дыры, как у того, что остался от Каайле. В карманах я обнаружила кремень и огниво, а также формочку для отливки пуль и кисет с отсыревшим порохом. Прихватила я и шляпу — пригодится от солнца. Но Нэн уже указывал мне на то, что я проглядела в прошлый раз, — притаившийся под кустами коричневый саквояж из тайуловой кожи, некогда, очевидно, аккуратно застегнутый на три ремня с замочками. Теперь два из этих ремней были перерезаны — наверняка ножом моего провожатого. Нэн непочтительно пихнул саквояж пяткой, и внутри глухо и дробно звякнуло.
Там было почти две тысячи сто йонков серебром. Больше, чем сулил за мою голову губернатор Лланкеры. Больше, чем мог рассчитывать заработать в своем рейсе Тнай Лаарен… На эти деньги я могла не просто оплатить каюты первого класса для себя и своих подопечных на судне, идущем в любой порт мира, я могла нанять корабль целиком, а какой попроще, так и вовсе купить. Впрочем, у меня были более разумные планы, чем покупка корабля: моим спутникам этих денег хватило бы на обустройство, а мне — на дальнейшее путешествие до острова пришельцев. Даже не потребуется высаживаться в Гантру, чтобы обналичить векселя. Теперь только бы добраться до ближайшей северной колонии…
Интересно, подумала я, как сложилась бы судьба этих денег, если бы не туземцы? Их обладатель не смог бы долго скрывать от остальных, что лежит в саквояже, а ранайские суды и полиция далеко… Его спутники сначала прирезали бы его, а потом передрались бы друг с другом из-за такой добычи? Или, может, они осознали бы бесполезность денег на отрезанном от цивилизации острове и использовали бы их так, как предлагал Нэн, — в качестве блесен?
Так или иначе, последняя беспокоившая меня проблема была решена, и я решила отплыть как можно скорее, как только закончится шторм. Ах да, оставалось еще объявить мой план нгарэйху и утвердить окончательный состав экипажа. Когда мы с Нэном дотащили тяжеленный саквояж до селения (точнее, тащила я, а он скакал вприпрыжку впереди и даже не подумал поинтересоваться, не тяжело ли мне — все же статус богини имеет и свои отрицательные стороны), так вот, когда мы пришли, уже смеркалось, но я не захотела ждать до утра и велела ему собрать остальных из нашей компании.
Не желая проводить собрание на виду у всего племени, я отвела учеников на берег реки, где мы разожгли собственный огонь. Мысль о погребальных кострах, недавно горевших на этом месте, неприятно царапнула меня, но я отогнала ее. Я объявила, что отправляюсь в настоящее плавание к другим землям, о которых рассказывала раньше, и что мне нужна команда. Как я и предполагала, почти все загалдели, наперебой предлагая себя. Не пожелали расставаться с островом лишь старшие охотники, уже вышедшие из юношеского возраста, но я и так не собиралась брать их с собой: им уже поздно учиться и привыкать жить в более развитой культуре.
— Но, — продолжала я, перекрывая шум, — те, кто поплывет со мной, не просто увидят другие страны. Они смогут поселиться там и узнать намного больше того, что я успела рассказать, намного больше того, что до сих пор узнавал нгарэйху за всю свою жизнь…
Некоторые задумались, поняв, что речь идет не просто о морской прогулке, но большинство это заинтересовало еще больше.
— Однако, — перешла я к самому сложному, — я не знаю, как и когда вы сможете вернуться домой. — Это была, конечно, ложь: я знала, что из Ранайи они не смогут вернуться никогда, если только не захотят выдать свой остров очередным работорговцам, а если бы даже и захотели, они все равно не знают его координат.
— Дело в том, что я уже не смогу помогать вам. Я должна вернуться на небо, — добавила я чистую правду.
Молодые нгарэйху попритихли, осознав смысл моих слов. У меня мелькнула мысль, что не надо было предупреждать их, надо было просто поставить перед фактом, когда мы уже доплыли бы до колонии, но я тут же пристыдила себя за это.
— Там, куда вы приплывете, тоже есть аньйо вашей расы, — поспешила сообщить я, — они помогут вам устроиться. Там есть законы, защищающие всякого аньйо, будь он южный или северный. И у вас будут деньги, а там это могучая вещь, — я показала серебряную монету с профилем Паарна III.
— Это волшебный амулет? — спросил один из парней. Прежде я как-то не успела рассказать им о деньгах — признаться, я не знаю ничего скучнее экономики.
— В некотором роде, — усмехнулась я. — На юге эти амулеты сильнее, чем все корешки Чахи.
Послышались смешки: молодежь старуху не любила, хотя и побаивалась. Затем вдруг встала Ийхэ.
— Я поплыву с тобой, Эййэ. До того, как ты пришла к нам, мне часто становилось тоскливо, когда я смотрела на море, и я не понимала, почему. Ведь я была сыта и здорова, и мать советовала мне не забивать голову глупостями. А теперь я поняла — просто наш остров слишком маленький для того, чтобы прожить на нем всю жизнь. Я бы зачахла, если бы осталась.
— Я тоже с тобой, Эййэ, — поднялся Нэн. — Если я упущу возможность повидать все эти штуки, о которых ты говорила, я буду жалеть об этом всю жизнь.
— И я… и я… — стали подниматься другие. Когда вызвался девятый, я сделала знак рукой — хватит. В основном я не ошиблась в них — плыть хотели лучшие ученики, те, на кого я возлагала наибольшие надежды. Правда, Чог, внук старого Нэрха, лучше всех моих подопечных овладевший мечом, так что я в последние дни даже избегала фехтовать с ним, чтобы не подрывать авторитет богини, и в то же время выучившийся перемножать в уме трехзначные числа, продолжал сидеть на песке, скрестив ноги и поглаживая рукоятку меча, с которым теперь не расставался.
— А ты, Чог? — спросила я.
— Я благодарен тебе за науку, Эййэ, но я остаюсь. С теми знаниями, что ты мне дала, я буду великим вождем нгарэйху.
Кто-то засмеялся, но тут же замолк под колючим взглядом Чога. Похоже, подумала я, через пару лет для вождя Унга настанут сложные времена.
— Что ж, я никого не неволю, — пожала я плечами. —
Завтрашний день отводится на сборы, а послезавтра, если будет хорошая погода, мы отправляемся в путь.
С раннего утра новость уже знало все племя. Когда я, сладко потягиваясь, вышла из своей хижины, меня уже поджидала целая делегация во главе с Унгом и Чахой, пожелавшими услышать подтверждение из первых уст. Как обычно, открыто протестовать никто не осмелился, но я видела, как нахмурился вождь, не желавший расставаться с сыном. Помимо Нэна, моего ровесника, у него было еще два мальчика, трех и шести лет, но к первенцу всегда особое отношение.
— Если тебе нужно вернуться на небо, Эййэ, — решился он, — почему бы тебе не взлететь прямо отсюда? Зачем плыть через стихию воды, которая тебе не подвластна?