Страница:
Я со стыдом вспоминала то, пусть очень краткое, мгновение, когда мне захотелось искать спасения от Анкахи у капитана «Королевы морей». Он был негодяем, он продал в рабство меня и моих учеников, я ненавидела его и с удовольствием бы убила, если бы представилась возможность, — и все же на миг я подумала о нем как о защитнике. Конечно, мысль была абсолютно идиотской, я поняла это в момент ее возникновения и сразу же устыдилась, но кто знает, в какую бездну способна со временем разрастись такая трещинка, если дать ей шанс… Нет, я должна оставаться твердой, что бы со мной ни делали. Хотя легко, конечно, давать себе такие обещания, пока с тобой еще ничего особенного не делают.
К счастью, до вечера принцесса обо мне так и не вспомнила. Может, надеялась, что, посидев в карцере подольше, я стану покорной, а может, ей просто было не до меня. Я сидела и мечтала, чтобы началась война и старухе стало бы не до меня уже окончательно. А там, глядишь, вражеская армия — армия цивилизованной страны, не признающей рабства! — взяла бы штурмом дворец и освободила бы узников…
А что, почему бы и впрямь кому-нибудь не напасть на Ктито? Остров, конечно, невелик, зато лежит на середине торговых путей между двумя континентами, что делает его довольно выгодным приобретением. Правда, войны — настоящие, большие войны, в которых завоевываются целые государства, а не просто решаются мелкие территориальные конфликты, — случаются так редко… Дело даже не в абсолютных размерах территории, а в принципе. Одно дело — воевать из-за колоний, пусть даже вдесятеро больших, чем Ктито, и совсем другое — угрожать чужой стране как таковой, нарушая равновесие в мире и подрывая в конечном счете собственную стабильность. Ведь если допускается свергать чужих правителей, то почему нельзя своих? И если ты не уважаешь суверенитет соседей, будут ли они уважать твой? Так что… шансов у меня было, прямо скажем, немного.
Когда совсем стемнело, я еще какое-то время терзала себя всеми этими рассуждениями, но вскоре уснула, свернувшись калачиком у стены. Спать голой на каменном полу — удовольствие сомнительное, но сон, как и смерть, такая штука, которая приходит, не спрашивая нашего желания.
Разбудил меня грубый толчок. Если бы подо мной была кровать, я бы, наверное, свалилась на пол, но так как я уже была на полу, то лишь перекатилась на живот. Я лежала во тьме, тупо соображая, где я и что происходит. Тут пол подо мной снова дернулся, а сверху послышался подозрительный хруст, и на спину мне посыпалось что-то мелкое. Все еще не до конца придя в себя, я поджала крылья и быстро перекатилась несколько раз вправо. Сделала я это очень вовремя, ибо секунду спустя сверху раздался грохот и на то место, где я только что лежала, рухнули каменные глыбы; пол вздрогнул от их тяжелого удара, до меня долетело несколько мелких осколков. Прижавшись к противоположной стене, я осознала, что вижу дыру в потолке и нагромождение камней внизу, а значит, в помещении уже не совсем темно. Слабый багровый свет проникал и через пролом, и через оконную щель, и я решила, что взошла Лла, а может, уже светает.
Тут наконец я проснулась окончательно, сообразив, что началось самое настоящее землетрясение и следующий толчок запросто может похоронить меня здесь, как чуть было не сделал предыдущий. Я вскочила и бросилась к двери.
— Выпустите меня! — кричала я, колотя в нее сперва кулаками, а потом, развернувшись, пятками. — Здесь все рушится!
Но если снаружи и был кто-нибудь, способный меня услышать, его, очевидно, заботило лишь собственное спасение.
Новый толчок отбросил меня от двери. Пытаясь устоять на ногах, я пробежала по диагонали к стене. За спиной с грохотом рухнул еще один кусок потолка. Обернувшись, я увидела на груде обломков кровать, свалившуюся из помещения сверху, и мне вдруг стало смешно: не хотела спать на полу — и вот, пожалуйста, какой своевременный подарок судьбы! Но когда я огляделась внимательнее, смеяться расхотелось: камни завалили дверь, которая, как я помнила, открывалась внутрь — значит, теперь, даже если меня и захотят выпустить, это уже невозможно!
Однако оставался путь наверх, через пролом. Пожалуй, с этой каменной кучи есть шанс допрыгнуть до потолка, точнее, до пола следующего этажа. Стараясь не обращать внимания на острые края обломков, врезавшиеся в мои босые ступни, я вскарабкалась на груду камней, а затем — на кровать, предварительно подвинув ее так, чтобы она заняла более устойчивое положение. Стоило мне встать на нее, как положение оказалось вовсе не таким устойчивым, но я успела оттолкнуться, одновременно изо всех сил махнув крыльями. Вряд ли, конечно, мне помог именно этот мах, однако мне удалось зацепиться пальцами за край пролома. Внизу подо мной кровать с шорохом сползла на пол: если бы я сорвалась, то угодила бы прямо на камни… Хорошо, что отчим приучил меня к регулярным тренировкам: втащить себя наверх, вися на шести пальцах, не так-то просто. Правда, когда мой подбородок был уже выше уровня пола первого этажа, я помогла себе крыльями — уцепиться ими нельзя, но отталкиваться можно. Потом я закинула наверх локоть, потом ногу и наконец изрядно ободравшись о край пролома, влезла в верхнее помещение.
Это была, вероятно, казарма стражников, в длину вчетверо превосходившая ширину моего карцера. Здесь тоже рухнул потолок, как и на следующем этаже, и так до самой крыши, но наибольшие разрушения были в дальней половине казармы, той, что не находилась над карцером: там остались одни стены, остальное масса обломков увлекла вниз, очевидно, вместе со спавшими в кроватях солдатами. Мне послышалось, что я различаю стоны, но, возможно, это была игра воображения. Скорее всего те, на кого рухнули перекрытия нескольких этажей, погибли сразу. В той же части помещения, где стояла я, уцелела значительная часть потолка и пола. Четыре кровати все еще стояли на своих местах, но они были пусты, как и та, что свалилась в карцер. Наверное, эти, более везучие, стражники успели выскочить из казармы после первого толчка. Дверь была распахнута, и до нее, в отличие от окон, можно было легко добраться, обойдя дыру вдоль стены.
Но, прежде чем сделать это, я сдернула простыню с ближайшей кровати и кое-как набросила ее на себя. Может быть, в условиях, когда остатки пола могли рухнуть в любую секунду, я бы и пренебрегла местными приличиями, но выставлять напоказ крылья здесь явно не стоило. На то, чтобы искать в полумраке казармы еще что-нибудь — скажем, более подходящую одежду, обувь или оружие, — времени уже не было.
Я выскочила в коридор, где царил почти полный мрак.
Светильники не горели, где-то что-то продолжало сыпаться и падать, я понятия не имела, в какой стороне выход. Вдали раздавались испуганные крики, они доносились со всех сторон. Пробежав наугад несколько десятков локтей и, к счастью, не провалившись ни в какую дыру, я вспомнила, что нахожусь на первом этаже, и, значит, наружу можно выбраться через любое окно. Я свернула в ближайший дверной проем, обозначенный багровым светом с улицы, и действительно оказалась в комнате с целым полом. Правда, на пути к окну я успела заметить, что на полу блестят осколки стекла. Наверное, и это меня бы не остановило, но, взглянув еще раз в окно, я поняла, что оно выходит вовсе не на улицу, а во внутренний двор дворца — как, очевидно, и другие окна в этой части здания. Теоретически это все равно было безопасней, чем оставаться внутри помещений, но тогда я об этом не подумала и метнулась обратно в коридор, чуть не сбив кого-то с ног. Он ругнулся, отпихнул меня и побежал дальше, топоча сандалиями, и я устремилась следом, ориентируясь по звуку.
Потом впереди мелькнул свет, испуганно шарахнулись назад тени — это был кто-то с факелом, выбежавший с лестницы и нырнувший в боковой проход. Обладатель сандалий и я свернули за ним. Затем к нам присоединились еще какие-то аньйо, а другие уже маячили впереди. Когда мы наконец добрались до выхода, там уже была пробка. Это был не парадный холл, а один из многочисленных черных ходов дворца, потому там было не слишком просторно, и вот в узком коридоре перед дверью толкались, ругались и чуть ли не дрались, пытаясь отпихнуть друг друга, десятка три аньйо. Не знаю, кого там было больше, прислуги или знати — никто не успел как следует одеться, а в таком виде все выглядят одинаково, и ругались они тоже одними и теми же словами.
Трое размахивали факелами, и их соседи шипели от боли и выкрикивали проклятия, когда их обжигали искры. У кого-то был меч, и он визгливо грозил порубать остальных, если его немедленно не пропустят, но то ли не решался, то ли просто не мог пустить оружие в ход в такой давке. Меня толкали со всех сторон и наступали мне на ноги, в основном босыми ступнями, но пару раз и каблуком, а сзади уже напирали новые спасавшиеся…
Но наконец меня вынесло наружу вместе с соседями, и я, чудом устояв в первый момент на ногах, выбежала на площадь сбоку от дворца.
И только тут я поняла, что багровый свет не был светом Лла, и отдаленный гул, который я, не отдавая себе в этом отчета, слышала все это время, не был шумом толпы или чем-то подобным.
Над вулканом стояло зарево. Жидкий огонь фонтанировал из жерла, вышвыривая далеко вверх рдеющие искры, которые, как я понимала, были на самом деле огромными камнями. Пламя окрашивало в багровые тона нависшие над кратером тяжелые тучи дыма и пепла. По склонам горы, ярко светясь в ночи, вытягивались хищные щупальца лавы. Пока они казались еще далеко, но я читала, что лава способна течь с такой скоростью, что от нее не спастись самому быстроногому тйорлу.
Я увидела, как вспыхивают пятна пожаров там, где щупальца добираются до неразличимых во тьме рощ и плантаций. Зрелище было красивое и величественное, но я, естественно, не стала долго им любоваться, а со всех ног помчалась в противоположную вулкану сторону — то есть в направлении моря. Туда же, разумеется, бежали и другие аньйо, выскакивавшие из полуразрушенных землетрясением домов. На какой-то момент багровое зарево полыхнуло ярче, и затем земля содрогнулась от нового толчка, сопровождавшегося раскатом грома. На моих глазах раскололись колонны портика здания напротив, и фасад сложился, как картонная декорация; развалины скрыло тут же поднявшееся облако известковой пыли. Я устояла на ногах, хотя меня и швырнуло в сторону. Восстановив равновесие, я остановилась на несколько мгновений, чтобы получше подвязать свою простыню, почти сорванную в давке у выхода, и побежала дальше. Хотя вообще-то на мой внешний вид никто не обращал внимания — во-первых, многие выскакивали на улицу раздетыми, а во-вторых, всем было не до того, чтобы глазеть на бегущих рядом товарищей по несчастью.
Кое-где на улицах мелькали факелы, но в основном источником света в полуразрушенном и обреченном городе служило зарево извержения. Чаще всего этого освещения хватало, чтобы не наступать на валявшиеся тут и там мелкие обломки и не спотыкаться о крупные, но в узких и кривых переулках, лежавших в густой тени, поневоле приходилось сбрасывать темп. В некоторых из этих переулков развалины полностью перекрыли проход, но, поскольку впереди меня бежало достаточно много народу, я не боялась уткнуться в тупик или заплутать в бесчисленных поворотах. Зато стены, зданий могли рухнуть в любой момент прямо на меня; я старалась держаться от них подальше, но в узких улочках деваться было попросту некуда. К счастью, хотя земля периодически дрожала, новых сильных толчков не было. Кое-где в разрушенных домах уже занялись пожары. На улицах было много криков, но в какой-то момент сзади накатила волна особенно отчаянных воплей. Я обернулась и увидела, что языки лавы дотянулись до западной, ближайшей к вулкану окраины. Как я уже говорила, город спускался от горы к морю, и потому западная окраина находилась выше остальной столицы и была хорошо видна. Огненные реки вливались в улицы, тяжелые потоки расплавленной породы сокрушали вспыхивающие дома. Все это происходило в какой-нибудь паре миль от меня; порт, как я надеялась, был уже ближе.
Бежать становилось все тяжелее, и не только из-за естественной усталости. Воздух сделался горячим, сухим и удушливым, к нему примешивался резкий запах, от которого першило в горле. Я видела аньйо, падавших в изнеможении, тяжело хрипевших; кто-то из них даже попытался схватить меня за ногу. Я вырвалась, но сбилась на шаг и так вскарабкалась на вершину очередного городского холма, где вынуждена была остановиться, переводя дыхание, прежде чем припустила вниз. Но не успела я порадоваться легкости бега под уклон, как впереди раздались новые панические крики, а затем толпа перепуганных аньйо бросилась навстречу, сталкиваясь с теми, кто бежал в одном со мной направлении. Я остановилась вовремя, чтобы не попасть в эту кучу-малу, но по обрывкам криков поняла, что лава уже прорвалась справа от холма, а теперь обтекает его спереди, отрезая путь. Буквально мгновения спустя я сама увидела сперва огненное зарево, а затем и саму лаву, заполнявшую улицу внизу, в каких-нибудь ста — ста двадцати локтях впереди. Больше всего она походила на густую жирную грязь, достигавшую в высоту середины первых этажей домов. За время своего пути от кратера она заметно подостыла и подрастеряла скорость, но все еще тускло светилась сквозь верхнюю черную корку, и я даже на таком расстоянии ощутила идущий от нее жар.
Я метнулась в боковую улочку, шедшую влево с небольшим уклоном вверх. Дорогу загораживала упавшая колонна, но я перелезла через нее и побежала дальше. Своеобразный рельеф Тханы позволил лаве быстро прорваться на одних направлениях, но должен был задержать ее на других. Вероятно, до порта еще можно было добраться, держась возвышенностей. Вскоре топот и сопение за спиной возвестили мне, что тот же путь избрали и другие беглецы — то ли пришли к тем же выводам, то ли просто устремились за мной, как испуганное стадо за вожаком.
Впрочем, поскольку я совершенно не знала города, вожак из меня был неважный. Когда я, тяжело дыша, остановилась в растерянности у развилки, меня обогнал какой-то мужчина с мечом в руке. Вид у него был решительный, так что я выбрала ту же улицу, что и он, и побежала следом. Все же я предпочла удостовериться, что он понимает ситуацию, и крикнула ему, что лава прорвалась в низины справа и надо бежать по высоко расположенным улицам. Он, не оборачиваясь, раздраженно крикнул, что знает.
Не знаю, сколько еще мы петляли по пригоркам; тогда мне представлялось, что ужасно долго, и я уже сама не верила своему счастью, когда впереди показался порт. Здесь, у моря, воздух был чуть посвежее. Лава еще не добралась сюда; единственными огнями были фонари кораблей. Некоторые суда уже держали курс в открытое море, другие пока оставались у причалов. И в зловещих отсветах извержения на этих причалах и возле них колыхалась, подобно лаве, другая вязкая густая масса — это была толпа.
Быстро сбежав по крутой улице-лестнице на набережную, я врезалась в это столпотворение. Еще сверху я заприметила большой четырехмачтовый корабль и постаралась вклиниться поближе в нему. Во-первых, он был вместительней, а во-вторых… четыре мачты точно гарантировали, что это не «Королева морей», которая, вероятно, тоже была еще где-то тут.
Впрочем, это был мой последний сознательный выбор в Тхане. Оказавшись в гуще давки, я уже ни на что не могла влиять и лишь твердо помнила главную задачу — не упасть, иначе затопчут. Пару раз такие неудачники оказывались и под моими ногами. Стиснувшая меня толпа не оставляла другого выхода, кроме как идти по телам. Один еще дергался, другой, похоже, был уже мертв. Кто-то, оступившись, ухватился за мое крыло сквозь простыню и удержался на ногах, но вряд ли понял в этом хаосе, что это было. Все же я постаралась протолкаться в сторону от него, от греха подальше. Сколько раз меня пихали локтями и наступали мне на ноги — это я уже и не считала…
Но вот, задрав голову, я увидела мачты и реи почти прямо над собой — меня таки вынесло к борту судна. Однако тут же спереди донесся резкий крик по-илсудрумски:
— Все, отчаливаем! Убрать трапы! У нас нет больше места!
— Уберешь тут! — ответил другой голос и раздраженно рявкнул по-кйарохеки: — Да куда вы прете, все уже забито, назад!
Но на искавших спасения от лавы беженцев этот призыв, разумеется, произвел прямо обратное действие: они устремились вперед с удвоенной энергией.
— Назад! — еще раз гаркнул голос, а затем раздались выстрелы — первые, наверное, в воздух, а потом кто-то застонал, и дважды что-то плюхнулось в воду.
На находившихся у трапов это, должно быть, все же произвело впечатление, и они попытались попятиться, но задние напирали. Меня сплющило так, что я не могла дышать; я с ужасом поняла, что сейчас мои кости просто хрустнут, как яичная скорлупа. Но в следующий миг сопротивление спереди резко ослабело, и через несколько мгновений — о чудо! — я ощутила подошвами не шершавый камень пирса, а гладкие доски трапа.
Я шагнула на борт одной из последних. Корабль уже отчаливал, и через несколько мгновений запруженные трапы просто рухнули в воду. Толпа сзади еще не поняла этого и продолжала напирать, заставляя все новых аньйо с криками валиться с причала.
— Вперед, вперед! Не задерживайтесь на палубе! — кричали по-кйарохски с сильным акцентом справа и слева.
Я различила фигуры матросов с мушкетами и успела бросить последний взгляд на гибнущую Тхану: лава уже показалась на двух ведущих к порту улицах, слева и справа, словно смыкая раскаленные клещи. В следующий миг передо мной оказался открытый люк, и я следом за другими беженцами начала спускаться по крутой лестнице в трюм.
Внизу действительно все уже было забито; приходилось перешагивать через сидевших и лежавших на полу, выискивая, куда поставить ногу. В тусклом свете единственного подвешенного сверху фонаря я приметила тощего невысокого старика, который, все еще тяжело дыша, вытянулся у переборки. Между ним и переборкой оставалась узкая щель; я рассудила, что если он немного подвинется, мне как раз хватит там места. Мне пришлось несколько раз повторить ему свою просьбу, но он глядел на меня отсутствующим взглядом. Могу его понять — нелегко на склоне лет лишиться всего: дома, имущества, вероятно, и семьи… В отличие от многих полуголых беженцев, этот был одет — на кйарохский, разумеется, манер: просторная накидка с узорчатой каймой, юбка, сандалии. Причем, кажется, все это — весьма недурного качества; как видно, еще несколько часов назад старик был богат.
Я уже начала терять терпение и готова была просто отпихнуть его, когда он наконец понял, чего я от него хочу, и сдвинулся где-то на пол-локтя вправо, уперевшись в своего соседа. Я втиснулась в образовавшееся слева пространство, немного посидела, потом легла на бок — так было просторнее. Только тут я ощутила, что совершенно вымоталась, что за весь день ничего не ела и сделала лишь несколько глотков воды, что у меня болит голова от той гадости, которой я надышалась по милости вулкана, что мои босые ноги изранены каменными осколками и вдобавок оттоптаны башмаками в давке, что тело в синяках, полученных там же… Но, по крайней мере, я была жива и свободна.
Свобода, впрочем, была довольно относительной. Формально на нее никто не покушался, но фактически я плыла туда, куда меня везли, не спрашивая моего мнения на сей счет. Наученная горьким опытом, я поначалу опасалась, как бы меня вместе с другими беженцами опять куда-нибудь не продали. Но потом рассудила, что это невозможно: нас куда больше, чем матросов, пусть только попытаются! Конечно, северных дикарей тоже перевозят большими партиями, нередко превышающими численность команды, но там другое дело. Там рабов спускают в трюм по одному и сразу заковывают. А здесь мы все свободны, и многие — ну или хотя бы некоторые — наверное, вооружены.
Утром кто-то из офицеров команды, открыв люк, но не спускаясь вниз, объяснил нам дальнейшие перспективы:
— Тихо все! Вы находитесь на борту илсудрумского барка «Гламдруг Великий». Сейчас мы в десяти милях от Ктито. Извержение все еще продолжается, остров закрыт тучами пепла. Вряд ли там сейчас остались пригодные для жизни места: кого не сожгла лава и пожары, тот задохнулся. Впрочем, если кто-то хочет туда вернуться, мы готовы выделить одну шлюпку. Или больше, если вы в состоянии заплатить. Корабль идет в Илсудрум. Это не обсуждается. В зависимости от погоды путь займет от декады до двух или еще больше. Там мы вас высадим, и вы сможете обратиться за помощью к властям Империи. Но у нас нет излишков продовольствия, чтобы кормить вас всю дорогу. Мы не планировали никаких пассажиров, а вас здесь сотни четыре. Даже из расчета один сухарь в день на аньйо получается слишком много. Мы будем давать вам немного еды, но на всех ее не хватит. В первую очередь еду будут получать те, кто способен за нее заплатить. Если у кого-то есть с собой что-то съестное — вам повезло. Остальные обходитесь, как знаете. Врачи говорят, что месяц аньйо может прожить без еды достаточно спокойно. Не пытайтесь искать наши запасы провизии, они не здесь. Зато в этом трюме — часть запаса пресной воды. Она ваша, но расходуйте ее экономно, другой не будет. Надеюсь, вы сами сможете поддерживать порядок в своей среде — во всяком случае, мы не собираемся заниматься решением ваших конфликтов. Но если вы станете создавать угрозу безопасности судна — матросы вооружены мушкетами и будут стрелять. Выходить на палубу разрешается только вашим делегатам, не более четырех за раз. Всем все ясно? — Не дожидаясь ответа, он захлопнул люк.
Так началось это ужасное плавание. Если говорить о чисто физической стороне дела, то оно было во много раз хуже моего злосчастного путешествия на «Королеве морей». Там главным неудобством была цепь, здесь цепей не было, зато во всем остальном я сполна ощутила, каково приходится перевозимым в трюме рабам. Впрочем, не уверена, что даже рабов набивают в трюмы так густо. Теснота была такая, что нескольким аньйо, спавшим рядом, приходилось переворачиваться на другой бок синхронно. Мой сосед мог бы сто раз нащупать мои крылья, если бы это его хоть сколько-нибудь интересовало.
В спертом воздухе висел смрад потных немытых тел, а позже к нему прибавился и более отвратительный запах. Несколько бочонков, выпитых в первый же день, приспособили в качестве отхожих мест, но добираться до них из разных концов трюма, перешагивая через лежащие впритирку тела, было далеко и неудобно, особенно для слабеющих от голода аньйо, и с каждым днем становилось все больше тех, кто ходил под себя. Подозреваю, что среди них были и купцы, и аристократы. Удивительно быстро сходит налет цивилизации… Впрочем, уже спустя несколько часов после начала плавания, — а качка была хоть и не штормовая, но ощутимая, — у многих разыгралась морская болезнь, и они вынуждены были блевать на себя и на соседей. К счастью, мой старик избавил меня от такого удовольствия, как и я его. Умыться, естественно, было нечем, так что после этого удара по брезгливости неудивительно, что вскоре пал и следующий бастион.
В первый же день нас покинули несколько аньйо — около десятка воспользовались предложением сесть в шлюпку и вернуться на Ктито (сомневаюсь, что они выжили), еще столько же, прихватившие с собой достаточно серебра, купили право ехать наверху, как нормальные пассажиры. Ну или скорее как освобожденные от работы матросы, поскольку пассажирских кают на судне не было. Но даже эти места были куплены за баснословную цену в результате импровизированного аукциона, ибо желающих вырваться из трюма любой ценой было больше.
Среди оставшихся внизу, естественно, сразу же начали возникать группировки — одни имели деньги и объединялись для того, чтобы сохранить их и получать еду, другие не имели ничего и объединялись, чтобы отобрать упомянутое у первых. К утру второго дня в трюме было уже два трупа — один погиб в драке, второго задушили во сне. Посланные наверх делегаты — точнее, четверо самых резвых, провозгласивших себя таковыми, — доложили о случившемся. Им было велено вынести трупы, а также собрать с других деньги, получить провизию — сухари и немного солонины — и раздать ее. При этом они получили и свою долю. Но централизованная система раздачи продержалась недолго: уже на третий день на делегатов набросились и отобрали у них еду, прежде чем они успели отдать ее заплатившим. Никакой службы охраны порядка организовать не удалось, потому что в ней было заинтересовано лишь меньшинство — те, у кого что-то было. Так что в дальнейшем матрос просто кидал пищу в люк, и ее расхватывали те, кто оказывался ближе.
Был и альтернативный источник продовольствия. Нет, до каннибализма, к счастью, не дошло — для этого мы плыли все же недостаточно долго. Я имею в виду йагов, грызунов, водящихся на каждом уважающем себя корабле. Их ловили и ели сырыми. Я видела это неоднократно, но сама участия не принимала. Может, я бы и сумела преодолеть брезгливость, тем более что в смердящем, загаженном трюме представления о ней сильно меняются, но доктор Ваайне говорил, что йаги переносят кучу заразных болезней, включая Багровую Смерть.
К счастью, до вечера принцесса обо мне так и не вспомнила. Может, надеялась, что, посидев в карцере подольше, я стану покорной, а может, ей просто было не до меня. Я сидела и мечтала, чтобы началась война и старухе стало бы не до меня уже окончательно. А там, глядишь, вражеская армия — армия цивилизованной страны, не признающей рабства! — взяла бы штурмом дворец и освободила бы узников…
А что, почему бы и впрямь кому-нибудь не напасть на Ктито? Остров, конечно, невелик, зато лежит на середине торговых путей между двумя континентами, что делает его довольно выгодным приобретением. Правда, войны — настоящие, большие войны, в которых завоевываются целые государства, а не просто решаются мелкие территориальные конфликты, — случаются так редко… Дело даже не в абсолютных размерах территории, а в принципе. Одно дело — воевать из-за колоний, пусть даже вдесятеро больших, чем Ктито, и совсем другое — угрожать чужой стране как таковой, нарушая равновесие в мире и подрывая в конечном счете собственную стабильность. Ведь если допускается свергать чужих правителей, то почему нельзя своих? И если ты не уважаешь суверенитет соседей, будут ли они уважать твой? Так что… шансов у меня было, прямо скажем, немного.
Когда совсем стемнело, я еще какое-то время терзала себя всеми этими рассуждениями, но вскоре уснула, свернувшись калачиком у стены. Спать голой на каменном полу — удовольствие сомнительное, но сон, как и смерть, такая штука, которая приходит, не спрашивая нашего желания.
Разбудил меня грубый толчок. Если бы подо мной была кровать, я бы, наверное, свалилась на пол, но так как я уже была на полу, то лишь перекатилась на живот. Я лежала во тьме, тупо соображая, где я и что происходит. Тут пол подо мной снова дернулся, а сверху послышался подозрительный хруст, и на спину мне посыпалось что-то мелкое. Все еще не до конца придя в себя, я поджала крылья и быстро перекатилась несколько раз вправо. Сделала я это очень вовремя, ибо секунду спустя сверху раздался грохот и на то место, где я только что лежала, рухнули каменные глыбы; пол вздрогнул от их тяжелого удара, до меня долетело несколько мелких осколков. Прижавшись к противоположной стене, я осознала, что вижу дыру в потолке и нагромождение камней внизу, а значит, в помещении уже не совсем темно. Слабый багровый свет проникал и через пролом, и через оконную щель, и я решила, что взошла Лла, а может, уже светает.
Тут наконец я проснулась окончательно, сообразив, что началось самое настоящее землетрясение и следующий толчок запросто может похоронить меня здесь, как чуть было не сделал предыдущий. Я вскочила и бросилась к двери.
— Выпустите меня! — кричала я, колотя в нее сперва кулаками, а потом, развернувшись, пятками. — Здесь все рушится!
Но если снаружи и был кто-нибудь, способный меня услышать, его, очевидно, заботило лишь собственное спасение.
Новый толчок отбросил меня от двери. Пытаясь устоять на ногах, я пробежала по диагонали к стене. За спиной с грохотом рухнул еще один кусок потолка. Обернувшись, я увидела на груде обломков кровать, свалившуюся из помещения сверху, и мне вдруг стало смешно: не хотела спать на полу — и вот, пожалуйста, какой своевременный подарок судьбы! Но когда я огляделась внимательнее, смеяться расхотелось: камни завалили дверь, которая, как я помнила, открывалась внутрь — значит, теперь, даже если меня и захотят выпустить, это уже невозможно!
Однако оставался путь наверх, через пролом. Пожалуй, с этой каменной кучи есть шанс допрыгнуть до потолка, точнее, до пола следующего этажа. Стараясь не обращать внимания на острые края обломков, врезавшиеся в мои босые ступни, я вскарабкалась на груду камней, а затем — на кровать, предварительно подвинув ее так, чтобы она заняла более устойчивое положение. Стоило мне встать на нее, как положение оказалось вовсе не таким устойчивым, но я успела оттолкнуться, одновременно изо всех сил махнув крыльями. Вряд ли, конечно, мне помог именно этот мах, однако мне удалось зацепиться пальцами за край пролома. Внизу подо мной кровать с шорохом сползла на пол: если бы я сорвалась, то угодила бы прямо на камни… Хорошо, что отчим приучил меня к регулярным тренировкам: втащить себя наверх, вися на шести пальцах, не так-то просто. Правда, когда мой подбородок был уже выше уровня пола первого этажа, я помогла себе крыльями — уцепиться ими нельзя, но отталкиваться можно. Потом я закинула наверх локоть, потом ногу и наконец изрядно ободравшись о край пролома, влезла в верхнее помещение.
Это была, вероятно, казарма стражников, в длину вчетверо превосходившая ширину моего карцера. Здесь тоже рухнул потолок, как и на следующем этаже, и так до самой крыши, но наибольшие разрушения были в дальней половине казармы, той, что не находилась над карцером: там остались одни стены, остальное масса обломков увлекла вниз, очевидно, вместе со спавшими в кроватях солдатами. Мне послышалось, что я различаю стоны, но, возможно, это была игра воображения. Скорее всего те, на кого рухнули перекрытия нескольких этажей, погибли сразу. В той же части помещения, где стояла я, уцелела значительная часть потолка и пола. Четыре кровати все еще стояли на своих местах, но они были пусты, как и та, что свалилась в карцер. Наверное, эти, более везучие, стражники успели выскочить из казармы после первого толчка. Дверь была распахнута, и до нее, в отличие от окон, можно было легко добраться, обойдя дыру вдоль стены.
Но, прежде чем сделать это, я сдернула простыню с ближайшей кровати и кое-как набросила ее на себя. Может быть, в условиях, когда остатки пола могли рухнуть в любую секунду, я бы и пренебрегла местными приличиями, но выставлять напоказ крылья здесь явно не стоило. На то, чтобы искать в полумраке казармы еще что-нибудь — скажем, более подходящую одежду, обувь или оружие, — времени уже не было.
Я выскочила в коридор, где царил почти полный мрак.
Светильники не горели, где-то что-то продолжало сыпаться и падать, я понятия не имела, в какой стороне выход. Вдали раздавались испуганные крики, они доносились со всех сторон. Пробежав наугад несколько десятков локтей и, к счастью, не провалившись ни в какую дыру, я вспомнила, что нахожусь на первом этаже, и, значит, наружу можно выбраться через любое окно. Я свернула в ближайший дверной проем, обозначенный багровым светом с улицы, и действительно оказалась в комнате с целым полом. Правда, на пути к окну я успела заметить, что на полу блестят осколки стекла. Наверное, и это меня бы не остановило, но, взглянув еще раз в окно, я поняла, что оно выходит вовсе не на улицу, а во внутренний двор дворца — как, очевидно, и другие окна в этой части здания. Теоретически это все равно было безопасней, чем оставаться внутри помещений, но тогда я об этом не подумала и метнулась обратно в коридор, чуть не сбив кого-то с ног. Он ругнулся, отпихнул меня и побежал дальше, топоча сандалиями, и я устремилась следом, ориентируясь по звуку.
Потом впереди мелькнул свет, испуганно шарахнулись назад тени — это был кто-то с факелом, выбежавший с лестницы и нырнувший в боковой проход. Обладатель сандалий и я свернули за ним. Затем к нам присоединились еще какие-то аньйо, а другие уже маячили впереди. Когда мы наконец добрались до выхода, там уже была пробка. Это был не парадный холл, а один из многочисленных черных ходов дворца, потому там было не слишком просторно, и вот в узком коридоре перед дверью толкались, ругались и чуть ли не дрались, пытаясь отпихнуть друг друга, десятка три аньйо. Не знаю, кого там было больше, прислуги или знати — никто не успел как следует одеться, а в таком виде все выглядят одинаково, и ругались они тоже одними и теми же словами.
Трое размахивали факелами, и их соседи шипели от боли и выкрикивали проклятия, когда их обжигали искры. У кого-то был меч, и он визгливо грозил порубать остальных, если его немедленно не пропустят, но то ли не решался, то ли просто не мог пустить оружие в ход в такой давке. Меня толкали со всех сторон и наступали мне на ноги, в основном босыми ступнями, но пару раз и каблуком, а сзади уже напирали новые спасавшиеся…
Но наконец меня вынесло наружу вместе с соседями, и я, чудом устояв в первый момент на ногах, выбежала на площадь сбоку от дворца.
И только тут я поняла, что багровый свет не был светом Лла, и отдаленный гул, который я, не отдавая себе в этом отчета, слышала все это время, не был шумом толпы или чем-то подобным.
Над вулканом стояло зарево. Жидкий огонь фонтанировал из жерла, вышвыривая далеко вверх рдеющие искры, которые, как я понимала, были на самом деле огромными камнями. Пламя окрашивало в багровые тона нависшие над кратером тяжелые тучи дыма и пепла. По склонам горы, ярко светясь в ночи, вытягивались хищные щупальца лавы. Пока они казались еще далеко, но я читала, что лава способна течь с такой скоростью, что от нее не спастись самому быстроногому тйорлу.
Я увидела, как вспыхивают пятна пожаров там, где щупальца добираются до неразличимых во тьме рощ и плантаций. Зрелище было красивое и величественное, но я, естественно, не стала долго им любоваться, а со всех ног помчалась в противоположную вулкану сторону — то есть в направлении моря. Туда же, разумеется, бежали и другие аньйо, выскакивавшие из полуразрушенных землетрясением домов. На какой-то момент багровое зарево полыхнуло ярче, и затем земля содрогнулась от нового толчка, сопровождавшегося раскатом грома. На моих глазах раскололись колонны портика здания напротив, и фасад сложился, как картонная декорация; развалины скрыло тут же поднявшееся облако известковой пыли. Я устояла на ногах, хотя меня и швырнуло в сторону. Восстановив равновесие, я остановилась на несколько мгновений, чтобы получше подвязать свою простыню, почти сорванную в давке у выхода, и побежала дальше. Хотя вообще-то на мой внешний вид никто не обращал внимания — во-первых, многие выскакивали на улицу раздетыми, а во-вторых, всем было не до того, чтобы глазеть на бегущих рядом товарищей по несчастью.
Кое-где на улицах мелькали факелы, но в основном источником света в полуразрушенном и обреченном городе служило зарево извержения. Чаще всего этого освещения хватало, чтобы не наступать на валявшиеся тут и там мелкие обломки и не спотыкаться о крупные, но в узких и кривых переулках, лежавших в густой тени, поневоле приходилось сбрасывать темп. В некоторых из этих переулков развалины полностью перекрыли проход, но, поскольку впереди меня бежало достаточно много народу, я не боялась уткнуться в тупик или заплутать в бесчисленных поворотах. Зато стены, зданий могли рухнуть в любой момент прямо на меня; я старалась держаться от них подальше, но в узких улочках деваться было попросту некуда. К счастью, хотя земля периодически дрожала, новых сильных толчков не было. Кое-где в разрушенных домах уже занялись пожары. На улицах было много криков, но в какой-то момент сзади накатила волна особенно отчаянных воплей. Я обернулась и увидела, что языки лавы дотянулись до западной, ближайшей к вулкану окраины. Как я уже говорила, город спускался от горы к морю, и потому западная окраина находилась выше остальной столицы и была хорошо видна. Огненные реки вливались в улицы, тяжелые потоки расплавленной породы сокрушали вспыхивающие дома. Все это происходило в какой-нибудь паре миль от меня; порт, как я надеялась, был уже ближе.
Бежать становилось все тяжелее, и не только из-за естественной усталости. Воздух сделался горячим, сухим и удушливым, к нему примешивался резкий запах, от которого першило в горле. Я видела аньйо, падавших в изнеможении, тяжело хрипевших; кто-то из них даже попытался схватить меня за ногу. Я вырвалась, но сбилась на шаг и так вскарабкалась на вершину очередного городского холма, где вынуждена была остановиться, переводя дыхание, прежде чем припустила вниз. Но не успела я порадоваться легкости бега под уклон, как впереди раздались новые панические крики, а затем толпа перепуганных аньйо бросилась навстречу, сталкиваясь с теми, кто бежал в одном со мной направлении. Я остановилась вовремя, чтобы не попасть в эту кучу-малу, но по обрывкам криков поняла, что лава уже прорвалась справа от холма, а теперь обтекает его спереди, отрезая путь. Буквально мгновения спустя я сама увидела сперва огненное зарево, а затем и саму лаву, заполнявшую улицу внизу, в каких-нибудь ста — ста двадцати локтях впереди. Больше всего она походила на густую жирную грязь, достигавшую в высоту середины первых этажей домов. За время своего пути от кратера она заметно подостыла и подрастеряла скорость, но все еще тускло светилась сквозь верхнюю черную корку, и я даже на таком расстоянии ощутила идущий от нее жар.
Я метнулась в боковую улочку, шедшую влево с небольшим уклоном вверх. Дорогу загораживала упавшая колонна, но я перелезла через нее и побежала дальше. Своеобразный рельеф Тханы позволил лаве быстро прорваться на одних направлениях, но должен был задержать ее на других. Вероятно, до порта еще можно было добраться, держась возвышенностей. Вскоре топот и сопение за спиной возвестили мне, что тот же путь избрали и другие беглецы — то ли пришли к тем же выводам, то ли просто устремились за мной, как испуганное стадо за вожаком.
Впрочем, поскольку я совершенно не знала города, вожак из меня был неважный. Когда я, тяжело дыша, остановилась в растерянности у развилки, меня обогнал какой-то мужчина с мечом в руке. Вид у него был решительный, так что я выбрала ту же улицу, что и он, и побежала следом. Все же я предпочла удостовериться, что он понимает ситуацию, и крикнула ему, что лава прорвалась в низины справа и надо бежать по высоко расположенным улицам. Он, не оборачиваясь, раздраженно крикнул, что знает.
Не знаю, сколько еще мы петляли по пригоркам; тогда мне представлялось, что ужасно долго, и я уже сама не верила своему счастью, когда впереди показался порт. Здесь, у моря, воздух был чуть посвежее. Лава еще не добралась сюда; единственными огнями были фонари кораблей. Некоторые суда уже держали курс в открытое море, другие пока оставались у причалов. И в зловещих отсветах извержения на этих причалах и возле них колыхалась, подобно лаве, другая вязкая густая масса — это была толпа.
Быстро сбежав по крутой улице-лестнице на набережную, я врезалась в это столпотворение. Еще сверху я заприметила большой четырехмачтовый корабль и постаралась вклиниться поближе в нему. Во-первых, он был вместительней, а во-вторых… четыре мачты точно гарантировали, что это не «Королева морей», которая, вероятно, тоже была еще где-то тут.
Впрочем, это был мой последний сознательный выбор в Тхане. Оказавшись в гуще давки, я уже ни на что не могла влиять и лишь твердо помнила главную задачу — не упасть, иначе затопчут. Пару раз такие неудачники оказывались и под моими ногами. Стиснувшая меня толпа не оставляла другого выхода, кроме как идти по телам. Один еще дергался, другой, похоже, был уже мертв. Кто-то, оступившись, ухватился за мое крыло сквозь простыню и удержался на ногах, но вряд ли понял в этом хаосе, что это было. Все же я постаралась протолкаться в сторону от него, от греха подальше. Сколько раз меня пихали локтями и наступали мне на ноги — это я уже и не считала…
Но вот, задрав голову, я увидела мачты и реи почти прямо над собой — меня таки вынесло к борту судна. Однако тут же спереди донесся резкий крик по-илсудрумски:
— Все, отчаливаем! Убрать трапы! У нас нет больше места!
— Уберешь тут! — ответил другой голос и раздраженно рявкнул по-кйарохеки: — Да куда вы прете, все уже забито, назад!
Но на искавших спасения от лавы беженцев этот призыв, разумеется, произвел прямо обратное действие: они устремились вперед с удвоенной энергией.
— Назад! — еще раз гаркнул голос, а затем раздались выстрелы — первые, наверное, в воздух, а потом кто-то застонал, и дважды что-то плюхнулось в воду.
На находившихся у трапов это, должно быть, все же произвело впечатление, и они попытались попятиться, но задние напирали. Меня сплющило так, что я не могла дышать; я с ужасом поняла, что сейчас мои кости просто хрустнут, как яичная скорлупа. Но в следующий миг сопротивление спереди резко ослабело, и через несколько мгновений — о чудо! — я ощутила подошвами не шершавый камень пирса, а гладкие доски трапа.
Я шагнула на борт одной из последних. Корабль уже отчаливал, и через несколько мгновений запруженные трапы просто рухнули в воду. Толпа сзади еще не поняла этого и продолжала напирать, заставляя все новых аньйо с криками валиться с причала.
— Вперед, вперед! Не задерживайтесь на палубе! — кричали по-кйарохски с сильным акцентом справа и слева.
Я различила фигуры матросов с мушкетами и успела бросить последний взгляд на гибнущую Тхану: лава уже показалась на двух ведущих к порту улицах, слева и справа, словно смыкая раскаленные клещи. В следующий миг передо мной оказался открытый люк, и я следом за другими беженцами начала спускаться по крутой лестнице в трюм.
Внизу действительно все уже было забито; приходилось перешагивать через сидевших и лежавших на полу, выискивая, куда поставить ногу. В тусклом свете единственного подвешенного сверху фонаря я приметила тощего невысокого старика, который, все еще тяжело дыша, вытянулся у переборки. Между ним и переборкой оставалась узкая щель; я рассудила, что если он немного подвинется, мне как раз хватит там места. Мне пришлось несколько раз повторить ему свою просьбу, но он глядел на меня отсутствующим взглядом. Могу его понять — нелегко на склоне лет лишиться всего: дома, имущества, вероятно, и семьи… В отличие от многих полуголых беженцев, этот был одет — на кйарохский, разумеется, манер: просторная накидка с узорчатой каймой, юбка, сандалии. Причем, кажется, все это — весьма недурного качества; как видно, еще несколько часов назад старик был богат.
Я уже начала терять терпение и готова была просто отпихнуть его, когда он наконец понял, чего я от него хочу, и сдвинулся где-то на пол-локтя вправо, уперевшись в своего соседа. Я втиснулась в образовавшееся слева пространство, немного посидела, потом легла на бок — так было просторнее. Только тут я ощутила, что совершенно вымоталась, что за весь день ничего не ела и сделала лишь несколько глотков воды, что у меня болит голова от той гадости, которой я надышалась по милости вулкана, что мои босые ноги изранены каменными осколками и вдобавок оттоптаны башмаками в давке, что тело в синяках, полученных там же… Но, по крайней мере, я была жива и свободна.
Свобода, впрочем, была довольно относительной. Формально на нее никто не покушался, но фактически я плыла туда, куда меня везли, не спрашивая моего мнения на сей счет. Наученная горьким опытом, я поначалу опасалась, как бы меня вместе с другими беженцами опять куда-нибудь не продали. Но потом рассудила, что это невозможно: нас куда больше, чем матросов, пусть только попытаются! Конечно, северных дикарей тоже перевозят большими партиями, нередко превышающими численность команды, но там другое дело. Там рабов спускают в трюм по одному и сразу заковывают. А здесь мы все свободны, и многие — ну или хотя бы некоторые — наверное, вооружены.
Утром кто-то из офицеров команды, открыв люк, но не спускаясь вниз, объяснил нам дальнейшие перспективы:
— Тихо все! Вы находитесь на борту илсудрумского барка «Гламдруг Великий». Сейчас мы в десяти милях от Ктито. Извержение все еще продолжается, остров закрыт тучами пепла. Вряд ли там сейчас остались пригодные для жизни места: кого не сожгла лава и пожары, тот задохнулся. Впрочем, если кто-то хочет туда вернуться, мы готовы выделить одну шлюпку. Или больше, если вы в состоянии заплатить. Корабль идет в Илсудрум. Это не обсуждается. В зависимости от погоды путь займет от декады до двух или еще больше. Там мы вас высадим, и вы сможете обратиться за помощью к властям Империи. Но у нас нет излишков продовольствия, чтобы кормить вас всю дорогу. Мы не планировали никаких пассажиров, а вас здесь сотни четыре. Даже из расчета один сухарь в день на аньйо получается слишком много. Мы будем давать вам немного еды, но на всех ее не хватит. В первую очередь еду будут получать те, кто способен за нее заплатить. Если у кого-то есть с собой что-то съестное — вам повезло. Остальные обходитесь, как знаете. Врачи говорят, что месяц аньйо может прожить без еды достаточно спокойно. Не пытайтесь искать наши запасы провизии, они не здесь. Зато в этом трюме — часть запаса пресной воды. Она ваша, но расходуйте ее экономно, другой не будет. Надеюсь, вы сами сможете поддерживать порядок в своей среде — во всяком случае, мы не собираемся заниматься решением ваших конфликтов. Но если вы станете создавать угрозу безопасности судна — матросы вооружены мушкетами и будут стрелять. Выходить на палубу разрешается только вашим делегатам, не более четырех за раз. Всем все ясно? — Не дожидаясь ответа, он захлопнул люк.
Так началось это ужасное плавание. Если говорить о чисто физической стороне дела, то оно было во много раз хуже моего злосчастного путешествия на «Королеве морей». Там главным неудобством была цепь, здесь цепей не было, зато во всем остальном я сполна ощутила, каково приходится перевозимым в трюме рабам. Впрочем, не уверена, что даже рабов набивают в трюмы так густо. Теснота была такая, что нескольким аньйо, спавшим рядом, приходилось переворачиваться на другой бок синхронно. Мой сосед мог бы сто раз нащупать мои крылья, если бы это его хоть сколько-нибудь интересовало.
В спертом воздухе висел смрад потных немытых тел, а позже к нему прибавился и более отвратительный запах. Несколько бочонков, выпитых в первый же день, приспособили в качестве отхожих мест, но добираться до них из разных концов трюма, перешагивая через лежащие впритирку тела, было далеко и неудобно, особенно для слабеющих от голода аньйо, и с каждым днем становилось все больше тех, кто ходил под себя. Подозреваю, что среди них были и купцы, и аристократы. Удивительно быстро сходит налет цивилизации… Впрочем, уже спустя несколько часов после начала плавания, — а качка была хоть и не штормовая, но ощутимая, — у многих разыгралась морская болезнь, и они вынуждены были блевать на себя и на соседей. К счастью, мой старик избавил меня от такого удовольствия, как и я его. Умыться, естественно, было нечем, так что после этого удара по брезгливости неудивительно, что вскоре пал и следующий бастион.
В первый же день нас покинули несколько аньйо — около десятка воспользовались предложением сесть в шлюпку и вернуться на Ктито (сомневаюсь, что они выжили), еще столько же, прихватившие с собой достаточно серебра, купили право ехать наверху, как нормальные пассажиры. Ну или скорее как освобожденные от работы матросы, поскольку пассажирских кают на судне не было. Но даже эти места были куплены за баснословную цену в результате импровизированного аукциона, ибо желающих вырваться из трюма любой ценой было больше.
Среди оставшихся внизу, естественно, сразу же начали возникать группировки — одни имели деньги и объединялись для того, чтобы сохранить их и получать еду, другие не имели ничего и объединялись, чтобы отобрать упомянутое у первых. К утру второго дня в трюме было уже два трупа — один погиб в драке, второго задушили во сне. Посланные наверх делегаты — точнее, четверо самых резвых, провозгласивших себя таковыми, — доложили о случившемся. Им было велено вынести трупы, а также собрать с других деньги, получить провизию — сухари и немного солонины — и раздать ее. При этом они получили и свою долю. Но централизованная система раздачи продержалась недолго: уже на третий день на делегатов набросились и отобрали у них еду, прежде чем они успели отдать ее заплатившим. Никакой службы охраны порядка организовать не удалось, потому что в ней было заинтересовано лишь меньшинство — те, у кого что-то было. Так что в дальнейшем матрос просто кидал пищу в люк, и ее расхватывали те, кто оказывался ближе.
Был и альтернативный источник продовольствия. Нет, до каннибализма, к счастью, не дошло — для этого мы плыли все же недостаточно долго. Я имею в виду йагов, грызунов, водящихся на каждом уважающем себя корабле. Их ловили и ели сырыми. Я видела это неоднократно, но сама участия не принимала. Может, я бы и сумела преодолеть брезгливость, тем более что в смердящем, загаженном трюме представления о ней сильно меняются, но доктор Ваайне говорил, что йаги переносят кучу заразных болезней, включая Багровую Смерть.