Нестеренко Юрий. Крылья

   «Для ходьбы по рыхлому снегу животным нужны широкие лапы, — сказала себе образованная я. — Это ничего не говорит о размерах самих зверей».
   Слегка подморозило, и идти стало легче. Хотя иногда лыжа с хрустом проламывала тонкий наст и приходилось вытаскивать ногу из снежной ямы, в целом я набрала неплохой темп и надеялась к вечеру перебраться через Дар-лан-Уге — Черную Реку. Правда, ничего, кроме морального удовлетворения, мне это не обещало — ближайшим дангом выше по течению был тот самый Рудогай, и по понятным причинам сворачивать туда я не собиралась, к тому же для меня это был бы изрядный крюк. Ниже по течению также был какой-то данг, но еще дальше. Пока же я шла по лесу, поглядывая по сторонам в поисках возможной добычи. Но, как выяснилось, не я одна.
   Первое завывание я услышала незадолго до полудня. На сей раз его направление прослеживалось четко — оно звучало сзади и не очень далеко. Почти сразу на этот вой отозвались слева и справа. У меня возникло нехорошее ощущение, что меня окружают. Тут же я сказала себе, что это глупости, я не какой-нибудь отбившийся от стада йирлог и вообще, твурки, конечно, нападают на аньйо, особенно в голодные зимы, но здесь, в краю отважных воинов и опытных охотников, должны их бояться. А если что, я здесь не одна — нас четверо, вместе с двумя стволами пистолета и одним арбалетом. Сказав себе это, я сбросила поклажу на небольшой полянке среди лапчатых хвойных деревьев — дальних родичей ранайских кейолнов — и отправилась рубить ветки. «Даже пятеро», — подумала я, глядя на топорик. Но пока я грелась у костра, кипятила воду и размачивала в ней сухари, меня не оставляло ощущение, что из-за пушистых серо-голубых ветвей за мной пристально наблюдают. Мне мерещились какие-то тени, скользящие между деревьями, скрип шагов по снегу — или у меня просто разыгралось воображение из-за пляшущих языков пламени и потрескивания веток в костре?
   Что ж, если в лесу кто и прятался, огня он боялся. Однако стоило мне встать и присыпать снегом остатки костра, как я утратила это преимущество. Я прямо-таки спиной чувствовала недоброе внимание и невольно ускоряла темп, хотя и до этого отнюдь не плелась. Но это помогало плохо — еще несколько раз я слышала зловещую перекличку хищников, с каждым разом все ближе. Я решила пугануть их и, разрядив один из стволов, чтобы не тратить пулю, выпалила холостым в воздух. Откуда-то с ветки посыпался снег и возмущенно каркнула птица в вершинах деревьев. Потом все стихло. Я перезарядила пистолет, некоторое время прислушалась, потом успокоенно пошла дальше, усмиряя дыхание после предыдущей спешки. И вдруг даже не вой, а какой-то утробный рык — злобы, голода, предвкушения — раздался у меня прямо за спиной. Я резко обернулась, готовая стрелять, но деревья по-прежнему скрывали от меня врага. Еще раз палить наугад означало впустую разрядить оружие. И тогда я побежала.
   Большинство опасных для жизни зверей бегают быстрее аньйо. Но лыжи, особенно по насту, — а за несколько часов мороза он окреп, — увеличивают шансы бегущего. К тому же излюбленная тактика твурков — если жертва не совсем беспомощна, не нападать, прежде чем преследуемый не будет вымотан долгой погоней… Вой и рык то слева, то справа подхлестывали меня. Но не думайте, будто меня подгоняла паника. Не скрою, мне было страшно, но я четко понимала, что главное — выбраться из леса на открытое пространство, где дальнобойное оружие даст мне бесспорное преимущество. Меж тем уже вечерело и вдобавок снова повалил снег, ухудшая и без того плохую видимость. У меня возникло и стало крепнуть подозрение, что я вовсе не бегу к реке, а петляю по лесу и так и буду кружить, пока не упаду без сил. Я упорно твердила себе, что это чушь, что я постоянно выбираю впереди следующее дерево в качестве ориентира, а значит, не могу сбиться с курса…
   Внезапно лыжа наткнулась на присыпанную снегом корягу, и я упала на колено и левую руку. Правую я успела подогнуть, иначе стволы пистолета забились бы снегом. И в тот же миг я не столько даже услышала, сколько почувствовала движение за спиной. Я выстрелила назад, не целясь, фактически не видя своего врага, и лишь в следующее мгновение разглядела, как что-то большое и мохнатое шарахнулось назад за деревья, в снежную пелену. Тонкий скулящий визг звучал музыкой в моих ушах. Есть! В снег вплавились кляксы крови, казавшиеся черными в умирающем вечернем свете.
   Тем не менее расслабляться было рано. Я поспешно выпрямилась — упавший провоцирует нападение — и собиралась перезарядить оружие, но глухое рычание сбоку заставило меня вновь обратиться в бегство.
   Я хотела было взять в левую руку арбалет, болтавшийся за спиной, но решила, что на короткой дистанции, когда любой выстрел можно сделать только один раз, будет больше пользы от топора. Тем временем сумерки сгущались.
   И вдруг лес кончился. Я словно прорвалась сквозь прореху в снежном занавесе и очутилась на лысой равнине, полого спускавшейся к реке. Берег был хоть и невысок, но обрывист, так что самой реки я не видела — лишь белеющие поля на противоположной стороне, смутно различимые сквозь снегопад.
   Я пробежала еще пару дюжин локтей и в который уже раз оглянулась, проверяя, что делается у меня за спиной. И вот тут я впервые увидела своих преследователей.
   Это действительно были твурки. И, боже, какие они были огромные! Чуть ли не вдвое больше своих ранайских сородичей! Встав на задние лапы, любой из них оказался бы выше меня на голову. Их шерсть была не пятнистой, как у твурков умеренных широт, а снежно-белой. Вот почему их так трудно было рассмотреть между деревьями… Теперь же я хорошо видела их широкие оскаленные пасти и горящие в полумраке зловещими угольками глаза.
   Их отделяло от меня всего несколько прыжков, и медлить нельзя было ни мгновения. Я выстрелила в голову вожаку — или кем там был бежавший первым. С такого расстояния я, конечно, не промахнулась: его левый глаз взорвался кровавым кратером, пачкая красивый мех.
   Итак, они потеряли уже двоих — в большинстве случаев этого было бы достаточно, чтобы остановить ранайскую стаю. Твурки ведь каннибалы и предпочитают в таких случаях без опаски сожрать собственных убитых и раненых сородичей, чем с риском для жизни продолжать атаковать далеко не беззащитную жертву.
   Но южные твурки рассуждали иначе. Как видно, они полагали, что мясо сородичей от них все равно никуда не денется, а упускать еще живую добычу — непростительное расточительство. А если в битве погибнет кто-то еще — что ж, будет больше еды остальным.
   Тем не менее они, устремившись было в решающую атаку, после моего выстрела шарахнулись в стороны, вновь рассыпаясь полукругом. Я продолжала бежать, глядя через плечо и размахивая бесполезным уже пистолетом; перезарядить его на бегу было, конечно же, нереально. Инстинкт требовал бросить разряженное оружие или хотя бы сунуть за пояс и вооружиться арбалетом, но разум удержал от этого: раз уж хищники видели, как огонь и гром из этой черной палки несут смерть — пусть и дальше видят этот грозный предмет у меня в руках.
   Река была все ближе. Собственно, она не была никаким спасением — хищники бегают по льду ничуть не хуже меня, а пожалуй, и лучше, учитывая, что могут цепляться когтями. Но тогда мне почему-то казалось, что, добежав до реки, я спасусь. Если бы не эта иррациональная уверенность, не знаю, хватило бы у меня сил на последний отчаянный рывок…
   Однако твурки, видя, что я больше не стреляю, начали постепенно сжимать полукольцо. Я вывернулась из лямок рюкзака-палатки и бросила свою поклажу в сторону зверя. Тот сперва отпрянул, затем ткнулся мордой в рюкзак, обнюхивая, и принялся рвать ткань зубами и когтями. Как видно, учуял мои съестные припасы. Но оставались еще пятеро, продолжавшие преследование.
   Ох, как я бежала эти последние сотни локтей… Горло саднило до самых легких от холодного воздуха, во рту стоял мерзкий железистый привкус, а сердце колотилось так, что казалось — вот-вот сломает ребра. Счастье еще, что бежать приходилось под уклон… И все же я выскочила на берег, все еще живая и ненадкусанная.
   И обомлела. Река была покрыта льдом лишь у берега. А дальше снег падал прямо в черную воду.
   Только тут я вспомнила, что в отношении Черной Реки у хардаргов существуют какие-то поверья, В свое время я не стала в них вникать, считая их обычной суеверной чепухой, у меня были дела поважнее. Даже если бы я тогда лучше знала язык и поняла, что эта река не замерзает даже в сильный мороз, я бы, наверное, сочла это таким же поэтическим преувеличением, как и чудовища в сагах… Позже я сообразила, что ничего сверхъестественного тут нет — должно быть, в водах Дарлан-Уге растворены какие-то соли, которые в изобилии выносят питающие ее подземные родники из карстовых пещер. Но в тот момент я просто стояла перед фактом: бежать некуда. Твурки знали, что делали, когда гнали меня к берегу.
   Я бросила пистолет, выхватила арбалет и успела выстрелить в тот момент, когда твурк уже прыгал. Стрела вонзилась ему в грудь, но, конечно, не смогла остановить, а мне лыжи помешали отскочить в сторону — и в следующее мгновение эта туша обрушилась на меня всем своим весом, минимум вдвое превосходившим мой. Я успела ухватить его руками за горло (с оружием, естественно, пришлось расстаться), и мы покатились с кручи вниз.
   Зверь был еще жив, и его когти драли мой полушубок, а пасть щелкала в полулокте от моего лица, обдавая меня зловонным дыханием. Я изо всех сил вцеплялась в складки кожи под его мехом, отстраняя эту жуткую морду от себя. Несколько страшных мгновений я чувствовала, как мех выскальзывает из-под моих перчаток, но рана хищника все же была смертельной. Когда мы выкатились на прибрежный лед, его мускулы уже одрябли, и я без труда высвободилась из страшных объятий.
   Однако, взглянув наверх, я обнаружила на краю обрыва коллег покойного, готовых продолжить дело павшего товарища.
   И тут, затравленно оглянувшись по сторонам, я увидела хари, идущий вниз по течению посередине реки.
   Несколько мгновений я ждала спасительных выстрелов, но их не было. В сумерках, да еще сквозь снежную пелену, я плохо различала корабль; вполне возможно, что находившиеся на борту вообще не видели меня, облепленную снегом на прибрежном льду.
   — Помогите! — закричала я, естественно, по-хардаргски. — Твурки! Стреляйте скорее!
   Но выстрелов не было и теперь. Наверное, они не могут прицелиться с такого расстояния при такой видимости, и им надо подойти поближе.
   Тем временем хищники явно примеривались, как бы так половчее спрыгнуть вниз, чтобы не оказаться в воде и не столкнуть туда добычу.
   Да. В воду они, пожалуй, не полезут. Не сезон.
   Лыжи и шапку я потеряла, еще когда катилась вниз, а теперь сбросила изорванный полушубок. Я была все еще разгорячена после бега, и все же холод мигом пробрал меня до костей. Каково же в воде?! Я понятия не имела, сумею ли доплыть до этого чертова харра.
   Доктор Ваайне рассказывал, что в ледяной воде жизнь уходит из тела очень быстро…
   — Помогите! — еще раз отчаянно крикнула я, срывая голос.
   Один из твурков пригнул голову, и мускулы на его плечах заходили ходуном — он готовился к прыжку. Все, медлить больше нельзя. Если вода не замерзает, может быть, она теплая? Я оттолкнулась обеими ногами, шлепаясь в воду спиной вперед, чтобы сразу грести крыльями.
   ОУА-А-А! Конечно же, вода была холодной. И мне следовало сообразить, что, будь она теплой, над ней бы поднимался пар… От обжигающего холода мигом перехватило дыхание, и сознание словно замерло, как от удара чем-то тяжелым по голове. Но рефлексы работали вовсю, и все шесть конечностей уже пенили ледяную воду в тщетном стремлении согреться. Надеюсь, уж теперь хардарги меня заметили и правят к берегу…
   Несколько раз я переворачивалась посмотреть, далеко ли еще до харра. Он словно застыл на месте! Они что там, совсем рехнулись, намерены дать мне утонуть?! Даже если они все легли спать пораньше, должен же у них быть вахтенный!
   Крылья совершенно онемели, и все же я продолжала грести ими, двигаясь куда быстрее, чем обычный пловец. Перевернувшись в очередной раз, я увидела, что нос харра уже почти навис надо мной. Еще немного, и я угодила бы под форштевень…
   — Эй! — прохрипела я из последних сил. — Веревку! Аньйо за бортом!
   Никакой реакции. И тут я заметила новую странность — вдоль всего борта не было ни одного весла. Даже когда харр идет не на веслах, их не убирают совсем. Их лишь поднимают и укладывают на скамьи параллельно поверхности воды, при этом они все равно торчат снаружи. Кстати, парус был убран, так что корабль просто дрейфовал по течению.
   Но мне было не до размышлений, я уже не чувствовала своих конечностей, еще немного — и мышцы откажутся повиноваться. Если я сейчас же не найду способ влезть на борт, мне конец. С носа над водой свешивался якорь — достаточно низко, но все же не настолько, чтобы до него можно было дотянуться из воды. Веревки у меня нет, пояс слишком короткий… Шарф! Продолжая работать крыльями, чтобы удерживать голову над водой, я размотала его непослушными пальцами, а затем, высунув руку повыше, раскрутила шарф над головой и попыталась захлестнуть его мокрым концом лапу якоря. С первого раза вообще ничего не получилось, во второй и третий шарф срывался и лишь с четвертого обмотался вокруг лапы.
   Последние усилия для моих одеревеневших мышц… Мне удалось подтянуться и уцепиться за якорь за миг до того, как последний виток шарфа соскользнул с лапы. Дав себе короткий отдых — насколько это понятие применимо к висению на руках над ледяной водой, — я наконец сумела вползти наверх по якорному канату и перевалиться через борт на палубу.
   — Черт бы вас… — простонала я, лежа на спине с раскинутыми крыльями, и уже не слишком удивилась, не услышав в ответ ни голосов, ни топота сапог — вообще ничего. Кстати, и палуба подо мной была заснеженной, а не вычищенной, как положено на уважающем себя корабле.
   Ладно. Лежать на морозе в мокрой одежде — это такая же верная смерть, как и находиться за бортом. Кряхтя, я поднялась и огляделась.
   Ровный нетронутый слой снега покрывал всю палубу; нигде не единого следа. У основания мачты стоял широкий деревянный помост, и снежное одеяло на нем обрисовывало очертания длинной фигуры. Я подошла ближе и провела рукой в перчатке по тому, что казалось головой лежащей скульптуры. Освобожденные из-под снега, на меня взглянули мертвые старческие глаза.
   Хаагел Рудогайэ спускался вниз по реке.
   Хардарги не опускают веки своим покойникам; у них считается доблестью «встретить смерть с открытыми глазами». Я слышала о пышном похоронном обряде хаагелов, но не представляла, что для этого жертвуют целый харр. Хотя, разумеется, не только харр. Мертвец лежал, облаченный в длинную шубу, в высоких сапогах и железном шлеме, надетом на длинноухий меховой подшлемник. Правая рука сжимала рукоять меча, уложенного вдоль тела. На каждом пальце левой руки, положенной на грудь, был серебряный перстень с драгоценным камнем.
   Впрочем, драгоценности меня в тот момент совершенно не интересовали. А вот шуба — да. Как и другая сухая одежда. Вы когда-нибудь пробовали раздеть залубеневший на морозе труп? Не проще, чем раздевать статую. Но и не сложнее. Во всяком случае, я не чувствовала ни страха, ни брезгливости, ничего подобного. Мне просто было очень холодно и хотелось одеться.
   Однако промерзшая насквозь одежда мертвеца все равно не могла меня согреть. Нужен был огонь. К счастью, кремень и огниво лежали у меня в кармане штанов, а не в тулупе и не в рюкзаке. Топлива вокруг — целый корабль, и меч сгодится вместо оставшегося на берегу топора, но где развести костер, чтобы не спалить весь харр? Мой взгляд скользнул по железному шлему Илмгара. Нет, пожалуй, маловат…
   Впрочем, прежде чем искать сложные решения, надо проверить простые. Если прежде этот харр служил более прозаическим целям, на нем должна быть печка, которой пользовалась команда для готовки и обогрева. Вот только не забрали ли ее так же, как и весла?
   Я побежала на корму. Внутри кормовых помещений тьма была уже практически полной, но все же, продолжая пританцовывать и стучать зубами, я в конце концов ощупью нашла то, что искала. Потом я яростно рубила мечом фальшборт, что помогло мне хоть немного согреться, строгала ножом стружку для растопки, потом долго не могла развести огонь…
   Но вот наконец в печи уверенно трещало пламя, а я сидела, чуть ли не обнимая ее раскаленные бока. Если вы сомневаетесь, что ночью, в мороз и снегопад, за десятки миль от всякого жилья, на дрейфующем в неведомые ледяные края похоронном корабле, где единственную компанию вам составляет мертвец, можно чувствовать себя уютно и счастливо — попробуйте сначала испытать то, что испытала я.
   Правда, бездумное довольство длилось недолго. Пора было подумать и о будущем, благо оно у меня снова появилось.
   Минусы: у меня ни припасов, ни лыж, ни дальнобойного оружия. Одежда Илмгара мне велика и неудобна для путешествия; впрочем, мои штаны, рубашка и сапоги скоро просохнут, а шубу, укрывающую меня до пят, можно подрезать до подходящей длины. Хуже то, что корабль неуправляем. Когда я наконец нашла в себе силы оторваться от печки и вновь сходить на палубу, то убедилась в том, что прежде лишь смутно скользнуло по периферии моего сознания: парус был не просто убран — он отсутствовал, как и весла. Значит, судно находится целиком во власти течения, а руль в этом случае бесполезен. И я вместе с Илмгаром плыву в хардаргское Царство Смерти — страну вечных льдов на крайнем юге.
   Плюсы: я все еще жива. И ниже по течению должен быть еще какой-то данг. Какой, я уже не знала — карта пропала вместе с полушубком, но он точно там был. Кажется, на левом берегу. Или на правом? Нет, точно на левом. Значит, надо лишь дождаться, пока я буду проплывать мимо, и позвать на помощь. Они подплывут на лодке и снимут меня… Да, но не возникнет ли у меня проблем из-за снятой одежды покойника? Пусть даже это и хаагел чужого клана… Нет, вряд ли. Хардарги, конечно, не свободны от суеверий, а кое в чем — в вопросе о звездах и пришельцах, к примеру, — уперты до безобразия, но все же они слишком разумны, чтобы обрекать живого на смерть ради спокойствия мертвого.
   Проблема, однако, была в том, что я не знала, когда окажусь возле этого данга.
   Аньйо время от времени нужно спать, вы же понимаете. Впрочем, можно делать это урывками, по четверть часа. За такое время при небольшой скорости реки не успеешь проплыть мимо.
   Как видите, все было просто. В теории. После того как я окончательно согрелась, напившись кипятку из растопленного снега (шлем Илмгара все же пригодился — в качестве котелка), я позволила себе прикорнуть в углу каюты, строго наказав себе проснуться не позже чем через полчаса. Пока что до данга явно было далеко, но я хотела потренироваться. Я даже специально села в неудобной позе, чтобы точно не спать долго. И прикрыла глаза очень ненадолго — по крайней мере, так мне показалось. Вот только почему, когда я их открыла, за иллюминатором серел рассвет? И лежала я, кстати, со всеми удобствами на нарах у противоположной стены. Как и когда я туда перебралась — не помню абсолютно.
   Проснулась я, между прочим, больная, с насморком и кашлем. Но мне повезло — это была легкая простуда, даже без сильного жара. А ведь я могла запросто разделить судьбу Хейги. Тогда бы я точно составила Илмгару достойную компанию…
   Весь день я пялилась в иллюминатор по левому борту, периодически делая перерывы на сон, чтобы опять не заснуть ночью. Теперь у меня лучше получалось контролировать себя: испуганно встряхиваясь, я обнаруживала, что пейзаж снаружи изменился не очень сильно. Данга, однако, все не было. Не показался он и ночью. Могла ли я просто не разглядеть его во тьме? Не знаю, но мне казалось, что хоть пара окон там будет гореть. Впрочем, откуда у меня взялась такая уверенность? Да и, кстати, услышал бы ночью кто-нибудь мои крики за толстыми-то стенами? На крайний случай, конечно, оставался и другой способ спасения — если точно знать, что данг рядом… Бр-р-р! Нет, только не еще один заплыв!
   Всерьез я начала волноваться, когда данг не обнаружился и на второй день. Может быть, я все перепутала и он был на правом берегу? Чем больше я об этом думала, тем больше убеждалась, что так оно и было. Правда, левый берег круче, но почему я решила, что данги всегда строят на крутом берегу? Только потому, что так построен Ганйаррах? Да и тот стоит на правом…
   Всю ночь я расхаживала от борта к борту, всматриваясь во тьму обоих берегов до рези в глазах. Пару раз мне казалось, что я вижу какое-то погруженное во мрак строение, и я принималась кричать, надрывая больное горло, но это оказывался лишь заснеженный утес. Хорошо, что я не бросилась в воду…
   На третий день данга опять не было. И на четвертый.
   Это было уже слишком. Я помнила по карте — он был не настолько далеко от Рудогайа! Значит, как это ни ужасно, я все-таки прозевала его… во сне ли, в темноте ли, по другому ли борту…
   Может быть, признав это, я бы и высадилась с отчаяния на берег. Я уже поняла, что это можно сделать, не окунаясь с головой, а используя в качестве плота помост Илмгара. Конечно, совсем избежать контакта с ледяной водой не получилось бы, но это не то же самое, что добираться вплавь. Однако пейзаж по обоим берегам за эти дни изменился. Лесов больше не было. Изредка попадались отдельные чахлые деревца ростом, наверное, с меня, но в основном и слева, и справа тянулась сплошная снежная пустыня. Нечем развести огонь, негде найти еду…
   Впрочем, еды не было и на харре. Не знаю даже, водилось ли что-нибудь в реке, учитывая иной химический состав воды (я-то пила растопленный снег); в любом случае у меня не было снастей, чтобы проверить. Я голодала уже пятый день, и это было совсем не то же самое, что в трюме «Гламдруга Великого». Когда тепло, голодать несложно. А в холод организм расходует слишком много энергии на обогрев. Я быстро слабела и постоянно мерзла, даже рядом с печкой. Печку я теперь топила почти непрерывно, изрубила все нары, кроме одних, и значительную часть фальшборта. Если так пойдет дальше, скоро у меня просто не хватит сил, чтобы орудовать тяжелым хардаргским мечом…
   И тогда я вспомнила, что на борту есть еда. Мясо. Много, десятки и десятки фунтов. Правда, старое, жилистое и смерзшееся в монолит, но — мясо.
   Да, вы все правильно поняли. Я говорю о трупе Илмгара.
   Только не надо делать квадратные глаза. Чем я, по-вашему, должна была питаться — принципами? Кем бы ни был аньйо при жизни, после смерти его плоть — просто мясо. Которое в Ранайе и Илсудруме съедают черви, а в стране хардаргов, вероятно, птицы и рыбы. Неужели я хуже их? Неужели я менее достойна жить, чем они?
   Может быть, вы, конечно, и предпочли бы геройски подохнуть. Все равно, мол, шансов нет, река несет в Царство Смерти, откуда пешком и без снаряжения не выбраться, так какая разница, декадой раньше или позже… Может быть, вы. Но не я. Я уже говорила, мой принцип — цепляться за надежду, пока есть хоть какой-то шанс.
   Даже если падаешь в пропасть, ты можешь по крайней мере любоваться видами.
   Это не ранайская поговорка, это я сама придумала.
   Виды, кстати, продолжали меняться. Впереди показались горы. Я полагала, что река свернет, огибая их, но нет, харр по-прежнему несло на юг, только берега становились круче. Вечером шестого дня это были просто крутые склоны, а утром седьмого я проснулась в каньоне с отвесными обледенелыми стенами высотою, наверное, под сотню локтей. Теперь деваться с корабля было уж точно некуда. Оставалось лишь ждать, что будет дальше. Я не без гордости подумала, что, возможно, я первая аньйо, проникшая так далеко на юг, и что мои впечатления надо записывать. Тогда, однако, мне нечем было это сделать.
   Мясо я варила все в той же посудине — в шлеме. Если кому интересно, то по вкусу оно мало отличалось от тайулятины — если бы, конечно, кому-то пришло в голову пустить на еду тайула, умершего от старости. Если считать Дйаргура моим приемным отцом, то получалось, что я ела мясо своего троюродного деда, который, впрочем, понятия не имел о моем существовании и которого я никогда не видела — я имею в виду живым. Представьте себе, эта мысль вовсе не показалась мне ужасной — скорее забавной. В конце концов, труп аньйо — это не аньйо. Причем с этим согласны все: и верующие, полагающие, что после смерти душа отлетает от тела, и безбожники, утверждающие, что никакой души вообще нет. Однако и те и другие устраивают вокруг трупов кучу каких-то совершенно нелепых ритуалов, зарывают в землю или сплавляют по рекам вместе с трупом немалые материальные ценности, иногда даже рискуют и жертвуют жизнью, лишь бы соблюсти все эти формальности — ну разве это не забавно?
   Ладно, вообще-то я рассказываю это не для того, чтобы вас шокировать. Просто излагаю, как было. Это только в придуманных историях герой может месяц просидеть в бочке и ни разу не захотеть по нужде, а совершать неодобряемые поступки ему не приходится, потому что его и так спасут. В жизни все совсем иначе.